ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Цель интенционального анализа сознания заключается в выявлении и исследовании тех актов сознания, которые участвуют в осмыслении и преобразовании (в феноменологической терминологии – конституировании) реальности.
Прежде чем обратиться к рассмотрению метода интенционального анализа, целесообразно проанализировать особенности интенционального действия. Термин "интенциональность" характеризует не предмет, а человеческое мышление или действие. Синонимами понятия "интенциональность" являются такие понятия, как "преднамеренный", "сделанный с определенной целью". Интенциональные действия, как отмечает Р.Шмитт [200], могут быть рассмотрены с четырех точек зрения. Например, предложение "Лютер думал, что в его келье находится дьявол" является полным описанием интенционального действия. Можно спросить: кто совершает интенциональное действие? – Лютер; далее, что он делает? – думает; третий аспект касается интенционального объекта действия – дьявола; и наконец, из этого предложения можно узнать, каким образом интенциональный объект является объектом действия: что думает Лютер о дьяволе? – дьявол находится в его келье. На примере, приведенном Р.Шмиттом, можно показать весьма своеобразный характер интенциональных действий. Если истинно то, что Лютер думал, что дьявол находится в его келье, то это истинно не потому, что дьявол существует или действительно находился в келье Лютера. Нет, Лютер мог иметь галлюцинации, он мог стать жертвой религиозного помешательства, наконец, он мог попросту быть пьян. Истинность суждений, описывающих интенциональные действия, в которых выражены надежды, ожидания, сомнения, страх и т.п., не позволяет сделать определенный вывод о существовании или несуществовании того, на что направлено это действие. Именно этим феноменологическое описание интенциональных действий отличается от феноменологического описания реальных явлений, о которых говорилось выше.
Отличительным свойством интенционального действия является не сама по себе направленность на объект, а то, что существование или несуществование объекта интенционального действия в принципе невозможно вывести из самого описания этого действия. Р.Шмитт называет эту особенность интенциональных действий "критерием невозможности сделать вывод об онтологическом статусе объекта действия" [200, с. 45]. Существенно важно также то, что интенциональность не является исключительным свойством сознания, она скорее характеризует всякую (а не только умственную) целесообразную деятельность. Например, в следующем предложении налицо интенциональность, однако нельзя сказать, что эта интенциональность относится исключительно к сознанию: "Лютер бросил чернильницу, чтобы нанести вред дьяволу".
В связи с тем что вывод о существовании или несуществовании объекта интенционального действия практически сделать невозможно, анализ интенционального действия, естественно, не может быть чисто эмпирическим. Здесь, по-видимому, как раз и появляется возможность специфически феноменологического исследования, ибо только в случае интенционального действия способ существования его объекта будет в определенной мере совпадать с тем, что имеет в виду феноменолог, когда он говорит о феномене.
Однако здесь необходимо некоторое уточнение, связанное с тем, что интенциональные действия бывают двух видов: это или целенаправленные действия, или же действия, относящиеся к чему-либо. Целенаправленные действия адекватны своему объекту, если избранное средство достаточно для достижения заданной цели. Правильно ли преследуется избранная цель, зависит от совокупности условий: от ее характера, от используемых средств и других эмпирических обстоятельств. Поэтому, строго говоря, целенаправленные действия не являются чисто интенциональными, так как анализ таких действий предполагает вычленение определенных каузальных связей. Законы, на основе которых реализуются целенаправленные действия, являются реальными, поэтому эти законы подлежат эмпирическому и теоретическому исследованию. Совсем иначе обстоит дело в случае собственно интенциональных действий, а именно действий, относящихся к какому-либо интенциональному объекту. Содержание таких действий невозможно установить чисто эмпирически, в отношении их можно только сказать, что они адекватны, если то, во что верят, или то, что утверждают в отношении объекта, действительно истинно, или то, в чем сомневаются, сомнительно. Однако и здесь существует принципиальное различие между проблемой адекватности интенционального действия своему объекту (которая решается, как правило, средствами самого интенционального анализа) и проблемой истинности того интеллектуального и психического содержания, которое, собственно, является объектом интенционального действия. Так, вопрос о том, истинны ли те или иные взгляды человека, в принципе поддается соответствующей проверке, и поэтому, вполне естественно, их анализ не может быть чисто феноменологическим.
В феноменологии совершенно не дифференцируются указанные принципиально различные виды человеческой деятельности – целесообразная и собственно интенциональная. Более того, характеристики интенциональных действий рассматриваются в качестве своеобразной парадигмы любой деятельности человека. Именно поэтому феноменологи и считают возможным их чисто феноменологический, а не научный анализ. Причем феноменологи отдают предпочтение чисто интенциональному анализу не только собственно интенциональных действий, но всему многообразию интеллектуальной и практической деятельности человека. Это свидетельствует о том, что в феноменологии совершенно не осознается специфика интенциональных действий, а следовательно, и ограниченность используемого при этом метода исследования.
Как осуществляется феноменологический анализ интенциональных действий? Они должны быть последовательными как сами по себе, так и между собой. Предположим, что Лютер с искаженным от гнева лицом изо всех сил бросил чернильницу в дьявола, а потом бросился к нему со словами: "Дорогой друг, простите меня. Как это грубо с моей стороны. Разрешите я помогу Вам". Это пример явной непоследовательности интенциональных действий, каждое из которых само по себе является вполне последовательным и понятным. Непоследовательность выражается в том, что, будучи помещенными рядом, они лишаются смысла вследствие несовместимости между собой. Оба действия становятся бессмысленными, хотя каждое из них само по себе осмысленно и целесообразно.
Феноменологический термин "горизонт" как раз и призван служить для обозначения последовательности интенциональных действий. Горизонт обозначает край перцептуального поля, движущийся и изменяющийся вместе с изменением субъекта. Естественно, что для актов сознания этот пространственный термин "горизонт" может употребляться только метафорически. Эта метафора говорит, что край перцептуального поля ведет к ожиданию того, что лежит перед ним, а любое данное интенциональное действие подсказывает следующее действие, которое должно быть последовательным по отношению к предыдущему. Подобная последовательность интенциональных действий вытекает из природы самого сознания, которое, как считают феноменологи, всегда связано интенциональной соотнесенностью с предметом. Поэтому невозможно, чтобы интенциональное действие не имело горизонта, т.е. не было связано с какими-либо другими интенциональными действиями.
Подобно тому как горизонты перцептуального поля в какой-то степени являются неопределенными, такими же неопределенными являются и горизонты интенциональных действий. Однако смысловой горизонт – необходимое условие для того, чтобы ряды интенциональных действий были последовательными и понятными. "Различные виды интенциональных действий, – пишет Р.Шмитт, – имеют различные виды горизонтов. Задача феноменологов – разъяснить и выразить словесно различные виды смысловых горизонтов" [200, с. 147]. Пояснение смысловых горизонтов, собственно, и есть интенциональный анализ, цель которого – выяснить смысловую последовательность ряда интенциональных действий.
Интенциональный анализ эксплицирует взаимосвязь смыслов, которые имеют место в познании и деятельности. Реально функционирующее сознание – это сложное образование, в котором отдельные акты сознания подразумевают друг друга, отсылают друг к другу, синтезируются друг с другом. Тем самым в сознании конституируется определенное единство, достигаемое не столько посредством механической ассоциации и логического следования, сколько путем мотиваций, ожиданий и взаимовлияния. Интенциональный анализ стремится выявить интенциональные импликации сознания, раскрыть структуру, благодаря которой каждый отдельный акт сознания связан с другими актами. Интенциональная экспликация сознания, как полагал Гуссерль, становится возможной в результате феноменологической редукции, в результате проведения которой нам становится безразлично, существует ли интенциональный объект в действительности или нет. Ибо важен не сам объект исследования, но лишь его ноэма, которая сама по себе, как считают феноменологи, не несет никаких указаний в отношении своего онтологического статуса. Тем самым ноэма выполняет в феноменологическом исследовании роль интендированного объекта и практически заменяет собой реальный объект. Вполне понятно, что такая замена не эквивалентна.
Феноменологические суждения, как считают феноменологи, не являются эмпирическими, так как они не касаются тех или иных конкретных интенциональных действий, а имеют отношение к принципам, лежащим в основании этих действий. Совокупность феноменологических суждений ограничивает тот контекст, в котором могут выполняться определенные типы интенциональных действий. Границы, устанавливаемые для них, взаимосвязаны подобно тому, как взаимосвязаны определения в теории. Если изменяются границы хотя бы одного интенционального действия, то для того, чтобы сохранить последовательность между ними, необходимо изменить границы и других интенциональных действий, иначе смысловой горизонт ряда интенциональных действий будет противоречивым.
Феноменологи пытаются описать различные виды интенциональных действий, участвующих в формировании опыта, разработать те критерии последовательности, которым подчиняется каждый вид действия. Однако феноменологический анализ достаточно ограничен: он не может дать большего, кроме самых общих и предельно абстрактных рекомендаций, ибо без эмпирического анализа реальной последовательности действий чаще всего трудно проследить последовательность (иногда очень запутанную и предельно сложную) всех видов интенциональных действий и тем самым установить внутреннюю взаимосвязь их смысловых горизонтов. Это говорит о том, что интенциональный анализ целесообразен там, где он опирается на уже имеющийся эмпирический материал (будь то повседневный или научный опыт) или же применяется в самом процессе эмпирического исследования. Примеры интенционального анализа, которые, казалось бы, не требуют такой связи, во-первых, очень элементарны и, во-вторых, настолько широко распространены и часто повторяются в реальной жизнедеятельности, что возникает иллюзия возможности их полного априорного исследования. Внимательный социально-психологический и культурно-исторический анализ может показать, что эта элементарность коварна и обманчива, так как в зависимости от конкретно-исторических условий смысловой горизонт интенциональных действий может меняться существенно, а иногда и принципиально.
Примером может послужить уже упомянутый случай с Лютером, использованный Р.Шмиттом для анализа особенностей интенциональных действий. Этот пример, естественно, воспринимается сегодня с некоторым юмористическим чувством, а между тем во времена Лютера большинство людей не нашли бы ничего необычного в отношении Лютера к дьяволу. Это говорит о том, что адекватное исследование смыслового горизонта интенциональных действий возможно только в том случае, если не ограничиваться его априорным исследованием, как это рекомендуют феноменологи, а подвергнуть реальному (эмпирическому и теоретическому) исследованию, в котором интенциональный анализ занял бы соответствующее место. Абсолютизация роли интенционального анализа, которая имеет место в феноменологии, не может служить основанием для того, чтобы отрицать целесообразность применения в научном исследовании этой процедуры, нацеленной на прояснение смысловой последовательности интенциональных действий и их взаимоотношений.
Интенциональный анализ сознания условно можно разделить на эйдетический, конститутивный и трансцендентальный. Учитывая, что трансцендентальный анализ сознания является сферой чисто философских исследований, в которых рассматриваются основные предпосылки философского знания, целесообразно ограничиться рассмотрением эйдетического и конститутивного анализа и той роли, которую они играют в познавательном процессе. Феноменологи полагают, что предварительным условием феноменологического исследования являются эпохе и редукция, благодаря которым любое явление становится феноменом, поскольку оно рассматривается исходя из феноменологической установки сознания. Феномены являются сущностями, постигаемыми интуитивно. Сущности – это самые общие, необходимые и неизменные черты феномена, без которых он не может быть именно этим феноменом. Интуитивное созерцание сущностей М.Шелер называл "феноменологическим опытом", в котором сущности познаются так, как существуют на самом деле, не будучи еще опосредованы какими-либо символическими знаками или логическими доказательствами. Феноменологический опыт позволяет, по мнению Шелера, иметь дело с самой реальностью. "В этом смысле, но только в этом, – писал он, – феноменологическая философия есть радикальный эмпиризм и позитивизм, а это значит, что для всех понятий, предложений и формул, в том числе и для чистой логики (например, для правила идентичности), нужно найти соответствующие переживания" [198, с. 381]. Если научная установка сознания ориентирована на эмпирическое наблюдение, то феноменологический подход, по млению Шелера, позволяет иметь дело с непосредственным созерцанием феноменов. Наука в основном опирается на символы и теоретические построения, которые суть не что иное, как сконструированные символические системы, посредством которых она способна отражать эмпирические факты. Феноменологический же опыт не нуждается в подобных вспомогательных символических средствах, так как здесь имеет место полное совпадение между средством выражения и содержанием. Символы здесь вообще не нужны: феномен непосредственно созерцается так, как он существует сам по себе. Феномен по своей сути несимволичен, поэтому и "философское познание есть прежде всего асимволическое познание [198, с. 412]. Сущности независимы от всякой фактичности, и в принципе они могли бы, как считает Гуссерль, существовать сами по себе, однако ноэтическая активность, лежащая в основе их конституирования, требует некоторого чувственного материала, и поэтому сущности как бы вплетены в эмпирический материал. Однако наличие чувственного материала не означает, что сущности отражают свойства того материала, который был использован ноэтической активностью сознания для их конституирования. Реальность, полагает феноменолог, поставляет лишь сырой аморфный материал, подлежащий полной переработке сознанием. Сущность для феноменолога есть результат творческой конституирующей деятельности сознания, и только само сознание может решить, правильно ли конституирована та или иная сущность.
Созерцание сущности рассматривается феноменологами как форма хотя и неэмпирического, но тем не менее опытного познания. Этому обстоятельству они придают исключительное значение, так как считают феноменологические исследования не умозрительными, а опытными и даже критикуют прежнюю рационалистическую философию за спекулятивное конструирование понятийных систем, никак не связанных с непосредственным опытом. Сущности, с одной стороны, не могут быть даны нам эмпирически, но с другой – они должны быть нам даны, и притом непосредственно, т.е. в определенной форме переживаний. Именно такой формой интенционального переживания и считается в феноменологии созерцание сущности, которое понимается по аналогии с восприятием.* Разница между ними заключается в том, что в чувственном созерцании предмет всегда конкретен, в то время как созерцание сущности (или идеация) есть интеллектуальное усмотрение эйдоса предмета. Предварительно освободившись с помощью редукции от пространственно-временной определенности предмета, феноменолог посредством свободного фантазирования конституирует своей ноэтической активностью сущность (эйдос) предмета. При этом как бы создается совершенно новая предметность – всеобщее. Идеация, считают феноменологи, опирается на творческую фантазию и воображение; она позволяет выявить сферу чистых возможностей тех или иных феноменов – их чистые эйдосы. Поэтому идеация для феноменолога – это не пустое фантазирование, в результате которого конституируются лишь воображаемые миры, но скорее метод, позволяющий выявить возможные варианты действительного мира, Не случайно метод созерцания сущности Гуссерль называет "специфическим философским методом мышления" [115, т. 9, с. 58].
* "Созерцание сущности, – пишет, например, Гуссерль, – не содержит больших трудностей или "мистических" тайн, чем восприятие. Когда мы интуитивно постигаем "цвет" с полной ясностью, в его полной данности. Данное становится сущностью; когда мы в таком же чистом созерцании, переходя от восприятия к. восприятию, возвышаемся до той данности, которая есть "восприятие", восприятие в себе, – вот это самотождественное существо различных изменчивых отдельностей восприятия, – то мы созерцательно постигаем сущность восприятия. Докуда простирается интуиция, созерцательное сознание, дотуда простирается и возможность соответствующих "идеаций" или "созерцания сущности". Это последнее охватывает, стало быть, всю "психическую" сферу, всю сферу имманентного. Для каждого человека, свободного от предрассудков, самоочевидно, что "сущности", постигнутые в сущностном созерцании, могут, по меньшей мере в общих чертах, быть фиксированы в устойчивых понятиях и этим открывают возможность для устойчивых и в своем роде объективно и абсолютно значимых утверждений" [19, с. 29].
Какое значение имеет метод созерцания сущности в реальном научном исследовании? То, что фантазия необходима в любом научном творчестве, вряд ли может вызвать какие-либо возражения. Обычно недоверие вызывает возможность непосредственного созерцания сущности. Примеры, приводимые самим Гуссерлем для доказательства существования подобного созерцания, достаточно просты. Это, как правило, восприятие различных цветов, тональностей звуков или же восприятие реальных предметов. Рассмотрим один из часто разбираемых Гуссерлем случаев, а именно восприятие дерева. Отвлекаясь от индивидуальных характеристик дерева и варьируя в фантазии те его свойства, при наличии которых дерево все еще будет оставаться деревом, можно выделить, считает Гуссерль, то инвариантное содержание, тот "первообраз дерева", который является его сущностью, эйдосом. Идеализация может быть продолжена дальше. Например, варьируя в воображении найденный эйдос дерева, можно прийти к более общему эйдосу – к эйдосу растения как такового. Пределом прогрессивной идеаций является та региональная область бытия, к которой относится тот или иной рассматриваемый предмет. В данном случае дерево следует, конечно, отнести к области живой природы, наряду с которой феноменологи признают и сферу неживой природы. Эйдосы одного региона принципиально отличаются от эйдосов другого региона. Так, характеристики эйдоса дерева не могут быть характеристиками эйдоса минерала, относящегося к неживой природе, и т.п. Их объединяет не конкретное содержание, а только форма. Если освободиться от всех конкретных характеристик эйдоса, то в этом случае можно говорить об абсолютно пустой форме "нечто вообще", "предмета вообще". Такова в общих чертах феноменологическая точка зрения на созерцание сущности.
Было бы неправильно, на наш взгляд, отрицать сам факт существования категориального или интеллектуального созерцания. Интеллектуальная интуиция имеет место как в художественном, так и в научном творчестве, и примеров такой интуиции можно привести множество.
Проблема заключается в другом: действительно ли феноменологическое созерцание сущности способно вскрыть природу интеллектуальной интуиции и дать тем самым возможность беспрепятственного открытия новых сущностей? Действительно ли оно представляет собой "королевский путь" в научном познании, позволяющий, не прибегая к эксперименту и практическим исследованиям, открывать новые истины, вводить новые научные понятия? На эти вопросы ответить можно только отрицательно. То, что феноменологи называют созерцанием сущностей, не может считаться подлинно творческой интуицией. Это скорее всего лишь реконструкция того, что хорошо известно, но, возможно, еще не достаточно хорошо уяснено. Феноменологическое созерцание сущности позволяет привести в порядок наше предварительное знание о предмете, причем это знание должно быть достаточно богатым по своему содержанию, иначе трудно будет решить вопрос о том, правильно или нет выделены существенные признаки предмета. Например, научное исследование дерева может провести специалист (дендролог), которому известны не только свойства того или иного конкретного дерева, но и свойства самых разнообразных пород деревьев; причем он, разумеется, знает не только их внешние характеристики, получаемые благодаря восприятию, но и закономерности внутренней динамики жизни растения. Практический и теоретический опыт ученого является тем необходимым условием, которое позволяет ему сказать нечто существенное о дереве вообще. Конечно, еще более глубокие и обширные знания необходимы для того, чтобы рассуждать об эйдосе растения вообще или о сущности живого вообще. Никакое усмотрение, сколько бы творческим оно ни было, если оно не будет опираться на конкретный опыт, на реальное знание, не может решать эти вопросы.
Таким образом, цель эйдетического анализа заключается в исследовании феноменов в целях отыскания типических структур или сущностей (эйдосов), а также существенных связей между ними.
Сущности вычленяются посредством метода свободного варьирования свойств предмета в воображении. Например, описывается тот или иной объект, а затем описание изменяется: добавляется или, напротив, отнимается один из предикатов, содержащихся в описании. Эта операция повторяется в отношении всех характеристик предмета, что дает возможность выяснить, изменится ли при этом объект или же останется тем же самым. Если изменение предиката ведет к изменению объекта, то в этом случае речь идет о его существенной характеристике. Подобным мысленным варьированием свойств объекта можно обнаружить, как считают феноменологи, необходимые и неизменные его черты, которые и образуют сущность (эйдос) предмета.
Однако эффективность варьирования в воображении зависит в первую очередь от умения исследователя постоянно сравнивать варьируемый в воображении предмет с его реальными свойствами. Поэтому феноменологическая редукция в ее онтологической интерпретации не только не способствует, но скорее препятствует успешному осуществлению эйдетического исследования.* Феноменологи считают, что сущностное описание феноменов возможно лишь после заключения действительности в скобки, однако то, что описывается как феномен после такого заключения (например, дерево или восприятие звука), вполне может быть описано и на основании чисто эмпирических наблюдений. Эмпирическое исследование может дать порой более ценную информацию, чем феноменологическое варьирование предметов в воображении.
* "Феноменологическая редукция, – предостерегает Шпигельберг, – становится опасной и действительно может исказить восприятие феноменов, если временная приостановка веры в существование превращается в запрет на нее и незаметно ведет к постоянному пренебрежению отложенным вопросом... Редуктивная феноменология не может заменить эпистемологии. Не может она заменить и метафизику. Нам никогда не уйти от серьезных и настоятельных вопросов о реальности и бытии" [206, т. 2, с. 694].
При исследовании реальных явлений эйдетический анализ имеет рациональный смысл только в том случае, если сохранится возможность постоянного обращения к реальности, постоянного сравнения итогов анализа с тем, как реально существуют те или иные феномены. Однако эмпирическое их исследование чаще всего остается все же наиболее предпочтительным, поскольку оно опирается не только на наше мышление, но и на факты и теоретические обобщения. Тем не менее эйдетический анализ имеет определенную сферу применения: он целесообразен там, где нет возможности указать на существование реального референта для исследуемого феномена, а следовательно, осуществить его эмпирическое исследование. Это относится в основном к сфере интенциональных действий. Именно здесь наиболее продуктивно может "работать" интенциональный анализ; примеры же эмпирических восприятий, приводимые Гуссерлем, говорят не в пользу эффективности феноменологического анализа, а скорее о том, что их исследование лучше осуществлять эмпирически, поскольку в этом случае имеется более надежная и содержательная информация, чем при так называемом интуитивном усмотрении сущности.
Таким образом, феноменологическое видение сущности в своем реальном значении не может претендовать на большее, чем в состоянии дать мысленное воспроизведение характеристики изучаемых объектов. Причем подобная мысленная реконструкция успешна лишь в том случае, если объекты достаточно хорошо известны. Разумеется, мыслительная операция, какой является "созерцание сущности", имеет определенное познавательное значение, так как она позволяет провести своеобразную ревизию знаний об объекте, отличить существенное от несущественного, более точно выяснить взаимоотношение между существенными свойствами изучаемых явлений.
Конститутивный анализ, в сущности, дополняет анализ эйдетический. Его цель заключается в исследовании того, как наше сознание оформляет феномены по мере того, как формируется полная картина предмета.
Конституирование дифференцируется в феноменологии на пассивное и активное. Первое имеет место тогда, когда активное участие сознания минимально (особенно в восприятии и неосознанном усвоении культурных традиций и ценностей). Второе отчетливо проявляется в продуктивном мышлении (например, в логике и математике). В ходе пассивного конституирования участие сознания чаще всего ограничивается тем, что оно просто замечает, как окружающий мир постепенно претерпевает изменения, которые до определенного момента считаются сами собой разумеющимися. Лишь радикальная смена установки сознания или же окружающей среды может показать, насколько мы привыкли к ней. Так, человек, прибывший на новое место жительства, привыкает к новому окружению по мере того, как начинает ориентироваться в новых условиях, и формирует свои представления об окружающих людях также по мере того, как узнает их ближе.
Задача конститутивного анализа – выяснить, как конституировались те привычные значения, которые при естественной установке сознания воспринимаются как сами собой разумеющиеся. Необходимость такого анализа связана с тем, что значения вовсе не присущи всем состояниям сознания, они возникают в акте интерпретации прошлого опыта, в акте его рефлективного воспроизведения с точки зрения наличного "теперь". Опыт, как отмечают феноменологи, становится значимым только в интроспекции. Источником значения становится рефлексивное осознание прошлого опыта. Все это говорит о том, что границы конститутивного анализа определяются целесообразностью прояснения той сферы значений, которая уже была интендирована здравым смыслом, т.е. сложилась без того активного участия деятельности сознания, на котором настаивают феноменологи.
Конститутивная феноменология, в сущности, не покидает сферы обыденности. Правда, конститутивный анализ может быть использован не только для реконструкции системы значений, сложившихся в повседневной жизни (т.е. в социально-психологических и социологических исследованиях), но также и для реконструкции некоторых аспектов теоретического опыта. В этом отношении подобный анализ может иметь определенную методологическую ценность. Разумеется, при этом необходимо критически относиться к утверждениям феноменологов о том, что феномены суть результаты одной лишь конститутивной деятельности сознания. Только постоянный учет того, что в феноменологии все рассматривается сквозь призму сознания и при этом ему приписываются такие функции, которые обедняют саму реальность, может предохранить исследователя, прибегающего к методу конституирования, а точнее, моделирования, от поспешных умозрительных построений. Некритическое использование метода конституирования приводит, как правило, к очень своеобразным построениям, чрезвычайно похожим на натурфилософские спекуляции, с одной только отличительной особенностью: то, что натурфилософы (например, Шеллинг) старались приписать творческой силе самой природы, феноменологи склонны, естественно, приписывать творческой силе сознания, его интенциональной деятельности.
В феноменологическом исследовании абсолютизируется значимость ноэматических структур и тех интенциональных актов сознания, на основе которых они конституируются. Дело представляется таким образом, что ноэмы не отражают реальность, но скорее сами являются подлинной реальностью. Такое онтологическое истолкование феноменологической редукции не позволило феноменологам поставить весьма важный вопрос о взаимоотношении между результатами интенциональной деятельности сознания, интенциональных действий и самой реальностью. Интенциональный анализ в его феноменологическом истолковании ориентирован на рациональную реконструкцию тех значений, которые уже имелись до феноменологического исследования, будь то сфера повседневной жизнедеятельности или же научной деятельности. Идеалистическая установка феноменологии проявляется и в выборе критерия истинности результатов интенционального анализа, который усматривается не в соответствии их реальности, а в так называемой наполненности наших интенций, т.е. в их смысловой реализации. Интенциональный анализ, выявляя коррелятивность уровней смыслополагания объекта (ноэм) и уровней актов сознания (ноэз), рассматривается не в качестве одного из методов научного исследования, но противопоставляется всем другим, в частности каузальному анализу, т.е. эмпирическому объяснению, что является, конечно, совершенно неправомерным*.
* И хотя, по мнению Ганса-Ульриха Хохе, открытие "ноэматического в качестве ноэматического является значительным достижением Гуссерля" [110, с. 15], тем не менее ноэматическая проблематика рассматривается в феноменологии абстрактно, так как совершенно не учитывается опосредующая роль ноэмы между активностью сознания и реальными предметами.
Призыв Гуссерля "К самим вещам!" имеет специфически феноменологический смысл, так как под вещами, в сущности, понимаются не реальные вещи, а их ноэматические заменители. Реальные же вещи как раз и остаются вне поля зрения феноменологов, ибо действительность в их концепциях обусловливается структурой сознания: она рассматривается в качестве коррелята сознания – идеального полюса всех возможных актов сознания.*
* Трудно поэтому согласиться с мнением А.Агирре, который считает, что трансцендентальное истолкование интенциональности, предпринятое Гуссерлем, является значительным шагом вперед, поскольку интенциональность связывается с введением понятия горизонта интенциональности, с переходом от ноэтического к ноэматическому (т.е. смысловому) анализу Деятельности сознания, а следовательно, и с выявлением историчности сознания [52, с. 50-60].
Таким образом, в феноменологии имеет место попытка исследовать предметное содержание средствами одного только сознания, не обращаясь при этом к данным науки или к реальной общественно-исторической практике. Основанием для такой попытки является то, что в сознании действительно имеется область, в которой трудно провести четкую границу между реальным и воображаемым, фактически существующим и представляемым. Такой областью, как мы убедились, является сфера интенциональных действий.
Абсолютизация особенностей интенциональной деятельности сознания как раз и лежала, на наш взгляд, в основе попытки представить феноменологический анализ как специфически философский способ познания, абсолютно независимый от научного исследования и дающий безусловное и окончательное знание. Феноменологическая абсолютизация специфичности философского знания имела вполне реальный источник. И хотя верно то, что для интенционального анализа требуется определенная установка сознания, однако это вовсе не значит, что этот прием исследования находится за пределами собственно научного знания. Это говорит о том, что отдельные приемы научного анализа получают в феноменологии статус абсолютных методологических норм, что свидетельствует о непонимании ее приверженцами диалектики познавательного процесса, и в частности соотношения в нем абсолютной и относительной истин.