<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Глава III
ГЛАВНОЕ ВО ВСКАРМЛИВАНИИ ЖИЗНИ
[22]
Наша жизнь имеет предел, а знанию предела нет. Имея предел,
гнаться за беспредельным гибельно. А пытаться употребить в
таких обстоятельствах знание – верная гибель.
Делая добро, избегай славы; делая зло, избегай
наказания. Идя срединным путем, можно себя уберечь,
благополучно прожить свои годы, вскормить родных людей,
исчерпать свой земной срок.
Повар Дин разделывал бычьи туши для царя Прекрасномилостивого.
Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом,
притопнет ногой, и вот: вжик! бах! Сверкающий нож словно
пляшет в воздухе – то в такт мелодии "Тутовая роща",
то в ритме песен Цзиншоу
[23].
– Прекрасно! – воскликнул царь Прекрасномилостивый.
– Сколь высоко твое искусство, повар!
Отложив нож, повар Дин сказал в ответ: "Ваш слуга любит
Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я
занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши
быков, но минуло три года – и я уже не видел их перед
собой! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание
духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю
претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному
порядку, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно
проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и
потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не
говоря уже о костях. Хороший повар меняет свой нож раз в
год – потому что он режет. Обыкновенный повар меняет
свой нож раз в месяц – потому что он рубит. А я
пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им
несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно
он только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях
туши всегда есть промежуток, а лезвие моего ножа не имеет
толщины. Когда же не имеющее толщины вводишь в пустоту,
ножу всегда найдется предостаточно места, где погулять. Вот
почему даже спустя девятнадцать лет мой нож выглядит так,
словно он только что сошел с точильного камня. Однако же
всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где
мне придется нелегко, и собираю воедино мое внимание. Я
пристально вглядываюсь в это место, двигаюсь медленно и
плавно, веду нож старательно, и вдруг туша распадается,
словно ком земли рушится на землю. Тогда я поднимаю вверх
руку, с довольным видом оглядываюсь по сторонам, а потом
вытираю нож и кладу его на место".
– Превосходно! – воскликнул царь
Прекрасномилостивый. – Послушав повара Дина, я понял, как
нужно вскармливать жизнь.
Когда Гунвэнь Высокая Колесница повстречал Полководца правой руки,
он спросил в изумлении: "Что это за человек? Почему
одноногий?
[24] Это
от Неба или от человека?"
– От Неба, а не от человека. От Неба дается нам
то, что отличает нас от других. Человеческий облик для всех
одинаков. Вот почему мы знаем, что это идет от Неба, а не
от человека.
Фазану, живущему в камышах, нужно пройти десяток шагов,
чтобы склюнуть зернышко, и сотню шагов, чтобы выпить глоток
воды, но он не хочет жить в клетке, где ему будет вдоволь
еды и питья. Одухотворенный человек не соблазнится даже
царским чином.
Когда умер Лао Дань, Цинь Свободный от Суеты пришел в его
дом, чтобы выразить соболезнования, трижды громко возопил и вышел
вон. Ученик спросил его: "Разве покойный был вашим другом?"
– Да, был, – ответил Цинь Свободный от Суеты.
– Тогда прилично ли вот так выражать свою скорбь о
нем?
– Конечно! Поначалу я думал, что покойный был
просто человеком, но теперь знаю, что ошибался. Я пришел
выразить соболезнования, и что же? Вокруг старики, плачущие
так, словно они скорбят о своих детях, и юноши, рыдающие,
точно они потеряли матерей. Сойдясь вместе, они говорят,
когда не нужно слов, и плачут, когда не нужно слез.
Поистине они отворачиваются от Небесного закона и забывают
о том, что им врождено. Древние называли это "бегством от
кары Небес". Когда настал срок, учитель пришел. Срок истек
– и учитель покорился. Когда живешь, повинуясь
велениям времени, печаль и радость не завладевают тобой.
Древние называли это "царственным освобождением ".
Сколько бы хвороста ни принести руками человеческими,
он все равно прогорит. Но огонь перекидывается дальше, и
никто не знает, где ему конец.