ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
"Что наша жизнь? Игра". Эта фраза из арии Германа ("Пиковая дама") может показаться всего лишь образным преувеличением: в повседневной жизни взрослым людям часто бывает не до игры, – делом нужно заниматься. Разве что судьба играет нами...
Можно припомнить также сделанное Шекспиром меткое сравнение жизни с театральной игрой:
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.Однако гуманитарные исследования, проведенные в XX столетии, показали, что сравнение жизни с игрой является не только поэтическим приемом. При внимательном рассмотрении можно обнаружить игровые формы во многих сферах человеческой деятельности.
§ 1. Как феномен игры стал предметом исследований?
В поле зрения философии понятие игры попало давно: например, в платоновском диалоге "Евтидем" Сократ называл "познавательной игрой" проделки софистов1, которые сбивали молодых людей с толку своими псевдологическими рассуждениями. По мнению Сократа, софисты, вместо того чтобы учить своих учеников действительному знанию вещей, лишь потешаются над людьми. Они, например, в разговоре употребляли какое-нибудь слово то в одном, то в другом смысле, запутывали таким образом человека, ставили его в глупое положение и находили в этом для себя забаву.
1 Платон. Собр. соч.: В 4 т. М.,
1990. Т. 1. С. 105-106. Софистами называли в Древней Греции
людей, обучавших за вознаграждение "мудрости" и
"красноречию". Они похвалялись умением доказывать и
опровергать что угодно. Для примера приведем пару из
множества придуманных ими логических уловок, в которых
заведомо ложное рассуждение выдается за истинное (такие
рассуждения называют софизмами):
"Вор не желал бы завладеть чем-то плохим. Обладание
хорошим – дело хорошее. Следовательно, вор желает
хорошего."
"То, чего ты не терял, ты имеешь. Ты не терял рогов.
Следовательно, ты имеешь рога."
По-настоящему философы занялись исследованием феномена игры значительно позже. Считается, что начало этим исследованиям положили Иммануил Кант (1724-1804) и Фридрих Шиллер (1759-1805). Они обратили внимание па сходство между игрой и художественной деятельностью: в обоих случаях проявляется человеческая свобода.
Особое же внимание к феномену игры было проявлено в XX веке. Наиболее, пожалуй, знаменитое исследование провел нидерландский историк культуры Иоганн Хёйзинга (Huizinga, 1872-1945). В 1938 году вышла его книга "Homo ludens" ("Человек играющий"), оказавшая значительное влияние на дальнейшие разработки проблемы. Хёйзинга продемонстрировал, что разные сферы человеческой культуры (искусство, философия, наука, политика, юриспруденция, военное дело и др.) тесно связаны с игровыми формами. Немецкий философ Ханс-Георг Гадамер (Gadamer, p. 1900) в своей работе "Истина и метод" (1960) распространил понятие игры на процесс понимания текстов, произведений искусства, исторических событий, включив его, таким образом, в понятийный аппарат герменевтики (теории понимания и истолкования). Еще один немецкий мыслитель, Ойген Финк (Eugen Fink, 1905-1975), включил игру в число основных феноменов человеческого бытия (наряду с такими, как смерть, труд, господство, любовь) и определил ее в качестве основного способа сношения человека с возможным и недействительным.
Мы рассмотрим отличительные черты феномена игры, особенности ее целей, ее место в жизни человека, исходя из разработок этих авторов.
§ 2. Соотношение игры и культуры
По мнению Хёйзинги, игра древнее культуры. Он ссылается на то, что играть способны и животные, они "не ждали появления человека, чтобы он научил их играть". Все основные черты игры уже есть в играх животных, и человеческая цивилизация не прибавила тут никаких существенных признаков. Достаточно понаблюдать за щенятами, чтобы, убедиться в этом: они приглашают друг друга к игре с помощью некоторых церемониальных жестов и поз; соблюдают правила – например не прокусывать партнеру ухо; они притворяются, изображают себя ужасно злыми; и главное – они, очевидно, испытывают огромное удовольствие и радость. А ведь такая игра щенят – одна из самых простых; у животных существуют значительно более сложные и высокоразвитые формы игры. Игра распространяется одновременно на мир животных и мир людей, значит, она не опирается по своей сущности на какой-нибудь рациональный фундамент, она не связана ни с определенной ступенью культуры, ни с определенной формой мировоззрения.
Хёйзинга считает, что игра предшествует культуре, сопровождает ее, пронизывает ее от рождения до настоящего времени. Вместе с тем он подчеркивает, что культура не происходит из игры в результате некоторой эволюции, а возникает в форме игры: "культура изначально разыгрывается" – самой культуре в исходных ее формах присуще нечто игровое, т.е. она осуществляется в формах и атмосфере игры.
Гадамер идет в этом вопросе дальше и распространяет явление игры даже на неживую природу. Так, мы говорим об игре красок, волн, имея в виду целостный процесс, в котором воспроизводится во множестве вариаций движение "туда-сюда" (Hin und Her). Для игры, считает Гадамер, неважно даже, кто или что выполняет такие движения. Главное не то, кто играет, а сами игровые движения: "игра играется" – она будто сама по себе является субъектом и управляет тем, кто или что втянуто в нее.
Кстати, в некоторых этимологических словарях русского языка, как бы подтверждая эти соображения Гадамера, указывается, что русское слово "игра" развилось из праславянского "jьgra", а оно, в свою очередь, образовано с помощью суффикса -r-а (как "искра") от той же основы, что и древнеиндийское слово ''eiati", "ingati", означающее "двигается, шевелится". Впрочем, некоторые другие словари отрицают такую версию и указывают, что происхождение слова "игра" доподлинно не установлено.
Однако, по мнению О.Финка, распространение феномена игры на мир животных и неживую природу неправомерно. Так называемые игры света и тени – это только лирическое описание нашего видения окружающего мира. Природа не играет; люди видят в ней игру потому, что они сами по своей сущности игроки, и лишь в переносном смысле употребляют понятие игры но отношению к природе. Животные, считает Финк, не знают игры фантазии, не подчиняют себя воображаемой видимости, – значит, они не играют. Игра характеризует только бытие человека (даже во внеигровых ситуациях). В этом смысле она подобна феномену смерти: хотя смерть как конец бытия настигает индивида только однажды (и мы никогда не можем иметь опыта своей собственной смерти), однако она явно или неявно накладывает отпечаток на всю жизнь человека как смертного существа.
Приведенные суждения различаются определением границ, в которых может существовать явление игры: во всей природе или у людей и животных, или только у людей. Однако они сходятся в том, что игра пронизывает всю человеческую культуру и занимает важное место в ее становлении и существовании.
По вопросу о признаках игры, которые мы сейчас рассмотрим, принципиальных расхождений у разных авторов нет. Некоторые различия в суждениях Хёйзинги, Гадамера и Финка тут скорее дополняют общую картину, чем противоречат друг дугу.