<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>


ЧАСТЬ IV. СОМНАМБУЛИЗМ

1. Натуральный сомнамбулизм


Человек, этот интереснейший предмет природы, но вместе с тем и величайшая ее тайна, не получил еще, несмотря на тысячелетние споры, научного определения только потому, – что он был изучаем почти исключительно в нормальном своем состоянии, не был подвергаем опыту при исключительных условиях.

Но в таком положении дело не может оставаться и на будущее время. Подобно тому, как мы создали экспериментальную химию, наши внуки создадут экспериментальную психологию и, может быть, решат загадку о человеке, заставив его, путем изменения нормальных условий его деятельности, обнаружить такие свои свойства, которые при этих условиях остаются в скрытом состоянии и которые дадут возможность сделать заключение относительно его природы.

Но каким изменением условий деятельности психически нормального человека можно довести его до анормальных отправлений? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны наперед узнать: при каких условиях имеет место психически нормальное состояние человека.

Психически нормального человека мы узнаем тогда, когда узнаем, какие он испытывает воздействия со стороны внешней природы и каким образом он отвечает на эти воздействия. Мы должны изучить его способность восприятия и образ его деятельности. Эти два фактора образуют психического человека и находятся друг к другу в точном отношении, а именно: чем больше восприятий, тем больше и действий. Однако из всех влияний природы на человека мы должны всегда принимать во внимание только те, которые ясно воспринимаются сознанием. Те же воздействия природы на человека, которые не доходят до его сознания, не вызывают в нем никакой реакции, а потому и не имеют никакого значения для определения психического человека.

Итак, для всякого психического существа природа делится на две части: действующую на его сознание и не действующую. Хотя все вещи в природе действуют психически на человеческий организм если и не прямо, то косвенно, однако существует основной закон, что действие на сознание человека совершающихся в природе процессов определяется силой развивающегося при них пространственного или молекулярного движения. Этой находящейся на объективной стороне в природе минимально предельной силе движения соответствует на объективной стороне в человеке тот предел восприятия, который называется порогом сознания. Далее мы будем называть этот порог психофизическим, так как при процессе сознавания совершающееся во внешней природе физическое движение, преступая порог сознания, превращается в психический акт ощущения. Те из процессов природы, которые не обладают достаточной для этого силой, остаются под порогом сознания человека, не сознаются им.

Следовательно, искомый нами психически нормальный человек будет тот, у которого порогом сознания служит нормальный человеческий порог. Но столь желательная экспериментальная психология могла бы явиться только в том случае, если бы возможно было переместить нормальный порог сознания человека так, чтобы им ощущались влияния на него природы, в обыкновенное время остающиеся под этим порогом. Этим анормальным воздействиям природы на человека соответствовал бы на стороне последнего психически анормальный тип его реакции на природу, образ его деятельности. Чем больше мы изучили бы этот образ деятельности, тем с большей надеждой на успех можно бы было приступить к определению человека. Таким образом, решение загадки о человеке возможно только в том случае, если возможна экспериментальная психология; но последняя возможна только под условием изменяемости, подвижности порога сознания человека, и наоборот: она невозможна, если этот порог неизменен, неподвижен.

Но порог нашего сознания действительно подвижен. Не говоря уже о слабых его перемещениях, имеющих место во время нашего бодрствования, а именно, в болезненных наших состояниях или при простом сосредоточении внимания, организм наш ежедневно испытывает очень значительные перемещения своего порога с отходом нашим ко сну. С наступлением сна наша психофизическая деятельность уходит под порог нашего сознания.* Поэтому наш сон ведет за собой внутреннее наше пробуждение, которое, вследствие перемещения порога сознания, черпает свое содержание в восприятии нами того, что не воспринимается нами в обыкновенное время, когда грубые воздействия на нас внешнего мира заглушают в нас более слабые, воспринимаемые нами только во сне и остающиеся в другое время под порогом нашего сознания раздражения. Эти-то раздражения, преимущественно исходящие от внутренних органов нашего тела, и рождают сновидения.

* Fechner. Elemente der Psychophysik, II, 439.

Чем сильнее перемещение порога сознания сновидца, тем яснее обнаруживаются положительные стороны сна и тем большее число новых психических реакций возникает у сновидца. Поэтому несомненно, что сопровождающиеся сильнейшим перемещением порога сознания сновидца видения глубокого сна дали бы нам возможность сделать очень ценные заключения о природе человека, если бы, к сожалению, они не отличались невспоминаемостью. Вследствие этого для экспериментальной психологии возрастает важность вопроса: можно ли сновидения уберечь от забвения или, если это невозможно, можно ли заставить сновидца говорить?

Конечно, обе эти задачи найдут свое решение, так как они нашли уже его отчасти в сомнамбулизме. Сомнамбулизм, это полное, наступающее во время магнетического сна внутреннее пробуждение, представляет естественный фундамент для будущей экспериментальной психологии и потому заслуживает несравненно ревностнейшего изучения, чем какому подвергают его теперь.

Обнаруживаемые человеком в сомнамбулизме психические способности представляют только его реакции на такие влияния на него природы, которые не преступают порога его нормального сознания. Поэтому сомнамбулы чувствительны к более тонким влияниям, чем те, к восприятию которых способны чувства бодрствующего человека. А так как чем тоньше организованы чувства человека, тем и замечательнее обнаруживаемые им способности, то чувство, являющееся у него в состоянии сомнамбулизма и воспринимающее слишком тонкие для нормальных его чувств влияния, должно обнаруживать такие его способности, которые превосходят его обыкновенные способности.

Здесь, как обыкновенно бывает в других случаях, истина занимает середину. Совершающееся в различных видах сна человека перемещение порога его сознания не всегда поступательно; в нем очень часто замечаются колебания, каковым должны соответствовать и колебания, вызываемых им к деятельности психических способностей человека. Вследствие этого показания одних и тех же сомнамбул, находящихся в одном и том же кризисе, имеют далеко не одинаковое значение. Кроме того, мы должны воздержаться от возвеличения сомнамбулизма еще и на следующем основании. По отношению к испытываемым сомнамбулой со стороны природы и людей влияниям сомнамбулизм представляет пассивное состояние; в нем человек психически децентрализован, так как он находится большей частью в полной зависимости от магнетизера, которого редко осиливает его сознательная воля. В этом отношении сомнамбулизм ниже бодрствования. С другой стороны, вполне неоспоримо то, что в сомнамбулизме часто, хотя и кратковременно, обнаруживаются способности, далеко превосходящие способности человека, чувства которого открыты для внешнего мира и порог сознания которого занимает обычное положение.

Это ведет к вопросу: не могут ли находиться на других планетах такие существа, у которых порог сознания занимал бы более благоприятное, чем у нас, положение, у которых обнаруживающиеся у человека в анормальном состоянии сомнамбулизма только колебательно и в зачаточном виде способности были бы в полном расцвете и составляли бы нормальное их достояние? Кто верен учению о развитии, тот не усомнится в том, что в мире есть существа, стоящие выше человека; во всяком случае он не станет отрицать, что такие существа возможны в будущем, не станет этого отрицать уже потому, что человек, в настоящее время стоящий на верху земной лестницы организмов, представляет зародыш таких существ и служит пророческим на них указанием.

Но если сомнамбул и можно назвать зародышами таких высших существ (не самими ими), то все-таки нельзя поставить сомнамбулизм выше бодрствования, хотя с философской точки зрения он, несомненно, выше последнего. Всякий духовный прогресс бывает или историческим, имеющим место при данном положении порога сознания, или биологическим, вызываемым благоприятным его перемещением. Всякий исторический прогресс ограничен, так как ему положены непереступимые границы, пределы, порогом, по ту сторону которого и лежит разгадка глубочайшей проблемы человечества. Вот причина, по которой с философской точки зрения сомнамбулизм выше состояния бодрствования. Он служит переходом от исторически способного к развитию человека к биологическому его преемнику, и хотя последний является нам в нем только в зачаточном виде, тем не менее изучение сомнамбулизма показывает нам вполне ясно, что следствия, вытекающие из принципа подвижности порога сознания, отнюдь не вымыслы. Но при этом обнаруживается с полной ясностью и то, что материалисты, считающие эволюционизм столпом своего учения, вполне заблуждаются. Учение, утверждающее, что действительно только чувственное, и отрицающее существование мира, лежащего под теперешним порогом нашего сознания, находится в принципиальном противоречии с теорией развития.

Уже в силу того, что сомнамбулизм основывается на перемещении порога сознания, он предоставляет психологии целый ряд новых, хотя и очень трудных задач. Но по природе своей человек более склонен к ошибочному решению новых задач, чем к признанию их неразрешимости, причем он постоянно совершает тот самый путь, который осудил уже следующими словами Бэкон Веруламский: "Новое в себе, несмотря на всю свою новизну, обыкновенно понимается на старый лад".* Это имеет место и в данном случае. Сомнамбулизм представляет совершенно "новое в себе" и вполне своеобразное явление, о котором нельзя судить на старый лад, а именно по аналогии с психическими состояниями бодрствующего человека, уже потому, что в этом случае идет речь о душе, находящейся под порогом сознания, в последнем же случае-о душе, находящейся над ним. Уже из одного этого вытекает заключение об извращенности объяснения исполненных своеобразия сомнамбулических состояний психологическими законами бодрственной жизни. Враждебно относящиеся к сомнамбулизму физиологи не только должны бы были смеяться над приведенным уже нами в одной из прежних глав рассказом Ливингстона о негре, одаренном им ложкой, но и понять, что "de te fabula narratur".

* Bacon. Neues Organon. I. 34.

Особенного объяснения требует даже обыкновенное сновидение. При анализе наших сновидений кажется всегда на первый взгляд, что содержание их ничем не отличается от содержания нашей бодрственной жизни, что вся разница заключается в том, что связываемые во время бодрствования разумным нашим я наши представления в сновидении являются в беспорядочной разрозненности. Но при дальнейшем исследовании сейчас же оказывается, что сновидение имеет и свои положительные стороны. Так как оно вызывается перемещением порога сознания сновидца, то последний испытывает на себе прежде всего оставшиеся до наступления сна под порогом его сознания влияния со стороны внутренних органов своего собственного тела, отчего его сознание получает некоторое новое содержание. Отвечая на эти влияния, душа сновидца обнаруживает способности, находившиеся во время бодрствования его в скрытом состоянии, отчего и его самосознание получает также некоторое новое содержание.

Таким образом, с перемещением порога нашего сознания перед нами открывается трансцендентальный, недоступный обыкновенному нашему сознанию мир и обнаруживается трансцендентальное наше я. Значит, оказывается опять-таки, что и нормальное наше сознание не обнимает всего мира, и нормальное наше самосознание не обнимает всего нашего я. Если же так, то мы имеем право говорить о лежащих в нас по ею и по ту сторону нашего нормального порога двух сознаниях, а значит и о таковых же двух наших я, право, тем большее, что оба эти наши я обнаруживаются только поочередно, не сообщаясь друг с другом своим содержанием. По пробуждении своем сомнамбулы, не помнящие содержания своих сновидений, начинают свою жизнь с момента, предшествовавшего наступлению их сна. К тому же и соответствующие различным родам восприятия обоих наших я способности их так отличны друг от друга и по форме, и по содержанию, что мы должны, несмотря на подвижность порога, говорить о двойственности в нас лиц, которые, однако, в силу самой этой подвижности, в свою очередь монистически разрешаются в единство общего им субъекта. А так как по примеру того, что приходится наблюдать при движении чаш весов, пробуждающееся во время сна наше трансцендентальное я пробуждается тем совершеннее, чем сильнее бессознательность нашего эмпирического я, то глубочайший наш сон предоставляет наиболее шансов к точнейшему определению и к точнейшей характеристике нашего трансцендентального субъекта.

Таким образом, оказывается опять-таки, что за решением загадки о человеке надо обратиться к сомнамбулизму.

Сомнамбулизм – усиленный сон. Чтобы правильно понять его явления, мы должны прежде всего постараться узнать их физиологическое значение для экономии нашего организма. Но очевидно, что для этого мы должны обратить внимание на сомнамбулизм, вызываемый самой природой, и спросить себя: для чего ей нужен такой усиленный сон?

Сон вообще составляет потребность организма и обусловливается еще недостаточно известными физиологическими причинами, которые не могут заслонить от нас его телеологического характера, обнаруживающегося уже в его действии. Чем в большем ослаблении находится жизнь головного мозга и чем дольше пребывает он в состоянии полного покоя, тем сильнее и продолжительнее производительная деятельность организма. Сон укрепляет наши силы, ослабленные бдением, отчего после хорошего сна мы чувствуем освежение; сила же его действия всегда пропорциональна продолжительности или глубине его.

Когда болезнь очень ослабила организм, наступает обыкновенно и очень продолжительный сон, являющийся кризисом, с которого начинается выздоровление. Каждому врачу известна целебная сила этого критического сна.

Шуберт приводит рассказ об одном больном, который проспал 61 неделю и у которого по пробуждении прекратилась болезнь, а вместе с ней и спячка.

По моему мнению, физиологическое значение натурального сомнамбулизма заключается в том, что он представляет собой глубокий обыкновенный сон, к которому прибегает целебная сила природы, чтобы заменить продолжительность сна глубиной. Если же продолжительный обыкновенный сон и сомнамбулический, или глубокий обыкновенный, несмотря на то, что вызываются физиологическими причинами, имеют и телеологическое значение, то недалеко до допущения, что обнаружение в сомнамбулизме замечательных психических способностей, по крайней мере имеющих связь с болезнью и ее лечением, представляет один из актов деятельности телеологического принципа. Если обратить внимание на то, с какой инстинктивной осторожностью сомнамбулы дают заключения относительно характера их болезни, причин и развития ее, необходимого за ними ухода и соответственного лечения, то действительно является очень близким к истине следующий взгляд Шопенгауэра: "Природа прибегает к ясновидению только тогда, когда слепо действующая целебная ее сила не в состоянии устранить болезнь и нуждается для этого в помощи извне, правильное указание на которую и дает сам пациент, находящийся в состоянии ясновидения. Следовательно, она вызывает ясновидение с целью самоврачевания".

Как мы уже сказали, этот взгляд Шопенгауэра очень близок к истине, но не необходим логически. А именно. Мыслимо, что не только обращенное в телесную жизнь больного ясновидение, но и всякое ясновидение находится только в случайной связи с сомнамбулизмом. В таком случае сомнамбулизм был бы не причиной, из которой возникает ясновидение, а только условием, без которого оно не может обнаружиться. Тогда, становясь на физиологическую точку зрения, надо бы было сказать, что между сомнамбулизмом и ясновидением не существует прямой причинной зависимости, а становясь на точку зрения телеологическую, – что обнаружение у человека во время его нахождения в сомнамбулизме замечательных психических способностей не представляет собой прямого пути деятельности целесообразно действующей в нас целебной силы природы. Значит, тогда хотя и существовала бы как причинная, так и теологическая связь между действующей в организме – этом собирательном имени всех сообща действующих органических сил – целебной силой природы и наступающим согласно физиологическим законам глубоким сном, а значит, исчезновением чувственного сознания, но это исчезновение было бы не прямым, а косвенным путем наступления внутреннего пробуждения трансцендентального субъекта и глубокий сон представлял бы только условие ясновидения, а не причину его, подобно тому как, например, заход солнца служит условием, а не причиной свечения неподвижных звезд.

Не упускать из виду этой разницы между causa и conditio тем необходимее, что даже и обыкновенный сон представляет не причину, а только условие являющегося в форме сновидения внутреннего пробуждения. Внутренние наши ощущения, дающие повод к появлению образов наших сновидений, существуют и во время нашего бодрствования, только в этом случае они остаются под порогом нашего сознания. Ясное дело, что и видения сомнамбул не рождаются с наступлением сомнамбулического сна, а только преступают порог их сознания, что, когда перемещение этого порога бывает слабо и колебательно, бывают бледны и неустойчивы и эти видения. Наконец, если глубокий сон представляет не физическую, а случайную причину внутреннего пробуждения, то в таком случае падает и главное, направляемое скептицизмом против искусственного сомнамбулизма возражение, что немыслимо, чтобы можно было сделать кого-либо ясновидящим посредством магнетических пассов.

Таким образом, утверждаемое Шопенгауэром телеологическое propter hoc, ставящее сознание в служебное отношение к слепой целебной силе природы, превращается всего-навсего в cum hoc, при котором трансцендентальное сознание обнаруживается с ослаблением, а не по причине ослабления чувственного сознания. Впрочем, для указанной цели совершенно безразлично, какому из этих взглядов последует читатель; здесь должно быть доказано только существование трансцендентального субъекта, а в этом отношении вопрос о том, служит ли глубокий сон причиной обнаружения этого субъекта или поводом к нему, не имеет никакого значения.

Но для врача вопрос этот очень важен. Ведь когда наши врачи при определении сомнамбулизма отделываются словами: болезнь, истерия, то они, собственно говоря, не определяют ничего. Хотя сомнамбулизм и бывает часто болезненным явлением по своему происхождению, тем не менее он может быть отнюдь не таковым по своему психическому содержанию, если видеть в глубоком сне только условие и повод к обнаружению трансцендентального субъекта. Как ночь не есть причиной существования неподвижных звезд, будучи только условием их видимости, точно так и истерия не есть причина ясновидения. Таким образом, сомнамбулизм не только не болезнь, но наоборот: он лечит больных, прямо-глубоким сном, косвенно-являющейся у них во время этого сна способностью самоврачевания.

Что болезнь человека может служить поводом, но отнюдь не причиной к усилению его психических способностей, это доказывается часто даже сумасшествием, так как и последнее служит нередко поводом к обнаружению функций трансцендентального субъекта, имеющих величайшее сходство с его функциями в сомнамбулизме.

Следовательно, с физиологической точки зрения сомнамбулический сон является одной из форм обнаружения деятельности целебной силы природы. Дело в том, что во время нашего бодрствования имеет место усиленная чувствительность нашего организма, во время же нашего сна – усиленная его производительность, почему для укрепления усиленной производительностью ослабленного бдением нашего организма целебная сила природы гасит наше чувственное сознание. Это знал уже Гиппократ, сказавший, что против мании полезен экстаз.

* Hippocrates. Aphorismen. VII, 5.

Если же на сомнамбулизм смотреть с философской точки зрения, то он оказывается интересным уже потому, что с исчезновением нашего чувственного сознания наступает наше внутреннее пробуждение, при котором вследствие перемещения порога нашего сознания воспринимается нами скрытая от нас в другое время деятельность внешнего мира, почему обнаруживаются и скрытые в нас в другое время способности нашего субъекта. Эти способности так замечательны, что еще и теперь подвергаются нападкам со стороны рационалистического скептицизма.

Отличительнейшая способность ясновидения состоит в том, что оно преодолевает узы пространства и времени, соответственно являясь в форме провидения и предвидения. Рационалист считает это невозможным. Однако очевидно, что мы, не зная, что такое пространство и время, не имеем никакого права и утверждать, что победа человека над ним при помощи некоторых анормальных познавательных процессов невозможна.

Еще более сильным нападкам со стороны врачей подвергается обнаруживающийся у сомнамбул инстинкт самоврачевания. Но для признания его достаточно обратить внимание на повседневные явления голода и жажды. Стремление к устранению голода и жажды направлено не на определенные химические вещества. Поэтому голод и жажда представляют легкие болезни, для врачевания которых природа и возбуждает в нас общее, не переходящее еще в представление об определенном лекарстве ощущение потребности в лечении. Но когда они достигают высокой степени, тогда возбуждается способность представления и наступает узрение лекарства. Так томящийся жаждой путник видит вокруг себя источники и ручьи; так перед Тренком рисовался в магдебургском звездчатом шанце роскошно уставленный кушаньями стол. Но когда перемещается порог сознания, то есть утончается способность восприятия, тогда определяется и вызываемое голодом и жаждой ощущение потребности в устранении их: являются в виде симпатий и антипатий определенно направленные инстинкты, характеризующие известные болезни или беременность, причем в последнем случае симпатии и антипатии даже противоречат обыкновенным склонностям женщины и вызываются потребностями ребенка. У сомнамбул при высоко усиленной внутренней их жизни ощущение потребностей организма определяется еще более: так как у них перемещение порога сознания очень значительно, то их сознание воспринимает такие потребности, которые у других людей или остаются под порогом их сознания, или воспринимаются их сознанием только в виде неопределенных ощущений. Значит, тот, кто считает инстинкт самоврачевания сомнамбул непонятным чудом, должен, если желает оставаться последовательным, признать столь же непонятными такие же, как и этот инстинкт, только количественно отличные от него и менее определенные самоврачевательные инстинкты людей, испытывающих голод и жажду.

Инстинкт самоврачевания присущ не только сомнамбулам, но и людям, находящимся во многих других состояниях, отличительной чертой которых служит перемещение порога сознания, а именно: обыкновенным сновидцам, горячечным больным, сумасшедшим и бесноватым. Не всегда инстинкт самоврачевания бывает направлен на лекарственные вещества. Например, у бесноватых часто является вдруг потребность в быстром вращательном движении. Это движение при так называемой пляске дервишей является средством к возбуждению сомнамбулизма; если же обратить внимание на то, что его нередко предписывают себе и сомнамбулы, то станет ясно, что в основе его лежит потребность усилить сомнамбулизм, то есть углубить сон.

Подобным же образом можно доказать и относительно прочих способностей сомнамбул, что они представляют собой только развитие способностей, в зачаточном виде наблюдаемых у человека, находящегося в состоянии обыкновенного сновидения, даже бодрствования, например, при идиосинкразиях, так что только тот, кому неизвестны эти низшие ступени лестницы, одну из высших ступеней которой представляет сомнамбулизм, может думать, что к нему надо относиться скептически. Но существование этих низших ступеней служит так же доказательством того, что сомнамбулизм не рождает в человеке новых способностей, а только, перемещая порог его сознания, дает возможность уже существующим у него способностям выходить из скрытого состояния.



<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>
Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)