<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Глава 9

ЧУВСТВО ДОМА: ВОЗВРАТ К СЕБЕ

Есть время человеческое и есть время дикое. В детстве, подрастая среди северных лесов, я не знала, что есть четыре времени года, и думала, что их десятки: время ночных гроз, время зарниц, время лесных костров, время крови на снегу, время заиндевевших деревьев, согнувшихся деревьев, плачущих деревьев, блестящих деревьев, бородатых деревьев, время деревьев, которые покачивают только верхушками, и время деревьев, которые роняют своих детей. Я любила время искрящегося снега, курящегося снега, скрипящего снега и даже грязного снега и каменного снега, потому что это значило, что скоро придет время цветов на реке.

Эти времена походили на важных и высоких гостей, и каждый посылал своего гонца: открытые сосновые шишки, неоткрывшиеся сосновые шишки, запах прелых листьев, запах дождя, потрескивающие волосы, гладкие волосы, пышные волосы, свободно закрывающиеся двери, тугие двери, двери, которые совсем не хотят закрываться, стекла, покрытые морозными узорами, стекла, покрытые цветочными лепестками, стекла, покрытые желтой пыльцой, стекла, запятнанные клейким соком. И у нашей кожи тоже были свои циклы: она бывала пересохшей, потной, шершавой, загорелой, мягкой.

Женская психика и душа тоже имеет свои циклы и времена года: активности и пассивности, бегства и неподвижности, общительности и одиночества, поисков и покоя, зарождения и вынашивания, пребывания в миру и возврата в обитель души. В детстве и девичестве наша инстинктивная природа отмечает все эти фазы и циклы. Она витает где-то совсем близко, и в разное время мы бываем бдительны и активны.

Дети являются дикой природой; они без чьей-либо подсказки готовятся к приходу этих времен, приветствуют их, живут с ними и сохраняют recuerdos, воспоминания об этих временах: багряный листок в словаре, ожерелье из кленовых семян, похожих на крылья ангела, снежки в морозилке, особый камень или стручок, особую кость, палку или ракушку, ленточку с похорон птички, целую коллекцию запахов из тех времен, безмятежное сердце, беспокойную кровь и все образы, запечатленные в памяти.

Когда-то мы жили по этим циклам и временам – год за годом, – и они жили в нас. Они нас успокаивали, будоражили, придавали уверенность, заставляли учиться всем существом. Они были частью кожи нашей души – оболочки, которая обнимала нас вместе с диким природным миром, – по крайней мере до тех пор, пока нам не сказали, что на самом деле есть всего четыре времени года, а у женщин – всего три поры: девичество, зрелость и старость.

И все считают, что так оно и есть.

Но мы не можем позволить себе бродить, как сомнамбулы, в плену этих неубедительных выдумок, изобретаемых теми, кто не умеет наблюдать: эти выдумки заставляют женщин отклоняться от своих естественных циклов, циклов души, и страдать от засухи, усталости и тоски по дому. Несравненно лучше регулярно возвращаться к своим уникальным душевным циклам, ко всем без исключения. Сказку, которую я сейчас расскажу, можно понимать как комментарий к самому важному из женских циклов: к возвращению домой, в дикий дом, в дом души.

Во всем мире рассказывают сказки о существах, имеющих таинственное родство с людьми, потому что они олицетворяют архетип, всеобщее знание одной из сторон души. Иногда волшебные сказки и народные сказки возникают из чувства места; особенно это касается тех мест, где ощущается присутствие души. Эту сказку рассказывают в холодных северных краях, во всех странах, где есть ледяное море или океан. Разные версии этой сказки есть у кельтов, шотландцев, у северо-западных племен американских индейцев, у народов Сибири и Исландии. Обычно ее называют "Девушка-тюлень", "Селки-о, Памраук, маленький тюлень" или "Айялиртак, тюленье мясо". Эту литературную обработку я сделала для своих пациенток и назвала "Тюленья шкура". Сказка напоминает, откуда мы родом на самом деле, из какого теста мы сделаны и почему все мы должны регулярно пользоваться инстинктами, чтобы найти дорогу домой [1].

ТЮЛЕНЬЯ ШКУРА

Потеря ощущения души как инициация

Тюлень – один из самых прекрасных символов дикой души. Как и инстинктивная женская природа, тюлень – любопытное создание, которое развивалось и приспосабливалось на протяжении многих эпох. Тюлени, как и женщина-тюлениха из сказки, выходят на землю только для того, чтобы выводить и кормить потомство. На протяжении двух месяцев тюлениха-мать безмерно предана своему малышу: она лелеет его, охраняет и кормит только своим молоком. За это время двенадцатикилограммовый детеныш учетверяет свой вес. Тогда мать уплывает в море, а маленький тюлень, подросший и способный жить самостоятельно, начинает независимую жизнь.

Во многих этнических группах, обитающих по всему миру, в том числе в приполярных районах и в Западной Африке, считается, что люди становятся полностью одушевленными только после того, как душа родит дух, взлелеет его и выпестует, наполнив силой. В конце концов душа возвращается в отчий дом, а дух начинает самостоятельную жизнь в мире [2].

Символ тюленя как олицетворения души тем более убедителен, что тюлени обладают сообразительностью, восприимчивостью – это хорошо известно тем, кто живет с ними рядом. В тюленях есть нечто такое, что роднит их с собаками, они по природе своей дружелюбны и привязчивы. Они излучают своеобразную чистоту. Но им свойственна и быстрота реакции, позволяющая своевременно отступить, а если обидят, то и дать сдачи. Этим же отличается и наша душа. Она витает где-то поблизости. Она пестует дух. Она не убегает, когда видит что-то новое, необычное или трудное.

Но иногда, особенно если тюлениха непривычна к людям и просто лежит, впав в состояние блаженного неведения, в которое тюлени склонны время от времени погружаться, она может не знать, чего следует ожидать от людей. Как женщина-тюлениха из сказки или как душа юной и/или неопытной женщины, она не ведает, что замышляют окружающие и какой вред эти замыслы могут ей причинить. Именно тогда и происходит похищение тюленьей шкуры.

В итоге многолетней работы с мотивами "поимки" и "кражи сокровища", а также многочисленных сеансов психоанализа, у меня возникло ощущение, что почти каждому человеку в процессе индивидуации случается пережить как минимум одну весьма ощутимую кражу. Одни утверждают, что у них украдена "величайшая в жизни возможность". Другие говорят, что у них отобрали любовь или похитили дух, лишили ощущения собственного Я. Третьи рассказывают о том, как их оторвали от чего-то важного: от искусства, любви, мечтаний, надежд, от веры в добро, от развития, от стремлений, от славы – уничтожили или разрушили все это.

В большинстве случаев эта главная кража подбирается к человеку незаметно, используя его слабые стороны. С женщинами это случается по той же причине, что и с героиней сказки: из-за наивности, плохого понимания мотивов других людей, отсутствия опыта предвидения будущего, невнимания ко всем тем ключам, которые скрыты вокруг, а еще потому, что судьба любит давать нам уроки.

Люди, ставшие жертвой кражи, вовсе не плохи. Они не порочны, не глупы. Просто им недостает опыта в чем-то важном, либо их душа пребывает во сне. Было бы ошибкой считать, что эти состояния свойственны только молодым. Они могут наблюдаться у любого человека, независимо от возраста, этнической принадлежности, длительности обучения и даже добрых намерений. Ясно, что ситуация кражи для тех, кто стал ее жертвой, – то есть почти для всех – совершенно однозначно выливается в возможность таинственного архетипического посвящения, или инициации [3].

Процесс возвращения сокровища и понимания того, как можно вернуть утраченное, развивает в психике четыре важные структуры. Если встретить эту дилемму лицом к лицу, если совершить спуск к Rio Abajo Rio, реке под рекой, то наша решимость бороться за сознательное восстановление становится непреклонной. И тогда со временем становится очевидным то, что для нас важнее всего. Мы приходим к убеждению, что нам необходимо постоянно думать о душевном или ином освобождении и воплотить обретенную мудрость в жизнь. И наконец, что важнее всего, это развивает нашу серединную природу – ту дикую и мудрую часть психики, которая может странствовать и в мире души, и в мире людей.

Архетипическое ядро сказки о тюленьей шкуре обладает особой ценностью, ибо задает нам ясное и точное направление, в котором нужно двигаться, чтобы иметь возможность развиваться и проложить путь для решения этих задач. Одна из самых важных и потенциально наиболее гибельных ситуаций, с которыми приходится сталкиваться женщине, – это первое вхождение в разнообразные процессы психологической инициации под руководством тех, кто сам ее не завершил. У женщины нет зрелого советника, который бы знал, что делать дальше. Если тот, кто руководит инициацией, сам не прошел ее до конца, он, сам того не ведая, упускает важные стороны процесса, порой нанося инициируемому большой ущерб, поскольку оба используют неполное представление об инициации, чреватое теми или иными изъянами [4].

На другом краю спектра мы видим женщину, которая пережила кражу и стремится осознать ситуацию и овладеть ею, но, сбившись с пути, не знает, что для завершения обучения необходимы дополнительные познания, и поэтому снова и снова повторяет первый этап: кражу. Какими бы ни были ее обстоятельства, она запуталась. По существу, у нее нет руководства. Вместо того чтобы раскрыть потребности здоровой дикой души, она становится жертвой незавершенной инициации.

Для очень многих женщин инициация по женской линии, когда старшие женщины знакомят младших с некоторыми психическими фактами и процессами дикой женственности, давным-давно нарушена или утрачена, а потому это великое благо, что существует археология сказок и мифов, по которым мы можем учиться. Сведения, которые можно почерпнуть из этих глубинных моделей, отражают врожденные схемы наиболее целостных психологических процессов, свойственных женщине. В этом смысле сказки и мифы дают инициацию, выполняя роль мудрецов, которые учат тех, кто пришел после них.

Поэтому движущие силы, которые мы видим в сказке о тюленьей шкуре, наиболее важны для женщин, получивших неполную или половинчатую инициацию. Зная все шаги, которые нужно пройти, чтобы завершить цикл возвращения домой, можно исправить, возобновить и довести до конца даже неумело проведенную инициацию. Давайте посмотрим, какие советы для продолжения пути дает нам эта сказка.

Потеря шкуры

Развитие знания, о котором повествуется в некоторых версиях сказок "Синяя борода", "Рапунцель", "Дьявольская повитуха" и "Шиповничек", начинается со страдания. Вначале героиня пребывает в неведении, потом становится жертвой чьих-то козней, а потом снова обретает силу и, что еще важнее, свою сокровенную сущность. Тема роковой западни, которая становится проверкой сознания и заканчивается глубоким знанием, извечно бытует в сказках, где главная героиня – женщина. В таких сказках содержатся сжатые наставления для всех нас: что делать, если/когда мы попадем в неволю, и как выбраться из нее благодаря способности pasar atravez del basque como una loba, скользить по лесу как волчица, con un ojo agudo, с зоркими глазами.

В сказке "Тюленья шкура" мы обнаруживаем обратный мотив. Иногда мы называем такие истории "сказками навыворот". Во многих волшебных сказках человека заколдовывают и он превращается в зверя. Здесь мы видим обратное: животное начинает вести человеческую жизнь. Эта сказка позволяет проникнуть в структуру женской души. Девушка-тюлениха, как и дикая природа женской души, есть загадочное сочетание, которое берет начало в животном мире и в то же время может приспосабливаться к людям и жить среди них.

В этой сказке шкура – не сколько предмет, сколько символ состояния чувств и состояния бытия: неотъемлемого, исполненного души и родственного дикой женской природе. Пребывая в этом состоянии, женщина чувствует, что она полностью в себе, а не вне себя: ей не нужно следить за собой – то ли она делает, правильно ли поступает, верно ли думает. Хотя время от времени она утрачивает связь с этим состоянием пребывания "в себе", однако проведенное в нем время поддерживает ее в мирских трудах. Именно периодическое возвращение к дикому состоянию восстанавливает ее психические резервы, необходимые для замыслов, отношений, семейной и творческой жизни во внешнем мире.

Каждая женщина, надолго оторванная от дома души, в конце концов устает. Иначе и быть не может. Тогда она снова ищет свою шкуру, чтобы возродить чувство самости и души, чтобы возобновить проницательное и необъятное знание. Великий цикл ухода и возвращения, ухода и возвращения повторяется в инстинктивной женской природе и присущ каждой женщине на протяжении всей ее жизни. Он пронизывает девичество, юность и молодость, пору любви, пору материнства, пору мастерства, пору мудрости, пору старости и идет дальше. Эти фазы не обязательно следуют в хронологическом порядке: ведь нередко женщины средних лет бывают новорожденными, пожилые женщины умеют пылко любить, а маленькие девочки прекрасно разбираются в старушечьих чарах.

Мы снова и снова теряем это ощущение – что мы в своей собственной шкуре, – а виной тому причины, которые я уже называла, и, кроме того, длительная неволя. Такая опасность грозит и тем, кто слишком долго трудится, не получая передышки. Шкура, оболочка души, тает, если мы не умеем обращать внимание на то, что в действительности делаем, и особенно – на то, чего нам это стоит.

Мы теряем оболочку души, когда слишком заняты своим эго, когда страдаем излишней требовательностью, перфекционизмом [5], когда без нужды мучаем себя или одержимы слепым честолюбием, когда не удовлетворены – собой, своей семьей, окружением, обществом, всем на свете – и ничего не говорим и не делаем, чтобы это изменить, когда претендуем на роль неиссякаемого источника для окружающих или не делаем всего, что в наших силах, чтобы себе помочь. Возможностей потерять оболочку души столько же, сколько женщин на свете.

Единственный способ сберечь нашу шкуру – необходимую нам оболочку души – сохранить пронзительно первозданное осознание ее ценности и назначения. А поскольку никто не способен постоянно поддерживать такое острое осознание, то никто и не в силах стеречь оболочку души каждый миг, день и ночь. Но можно свести вероятность ее кражи до минимума. Можно развить охо агудо, острый глаз, который следит за всем, что происходит вокруг, и охраняет нашу душевную территорию. Однако в сказке о тюленьей шкуре повествуется о случае, который можно назвать кражей с отягчающими обстоятельствами. Имея осознание, можно в будущем уменьшить ущерб – для этого необходимо внимательно относиться к своим циклам и к голосу, который призывает нас оставить все и вернуться домой.

Каждое живое существо на земле возвращается домой. Не странно ли: мы создаем безопасные места обитания для ибисов, пеликанов, цапель, волков, журавлей, оленей, мышей, лосей и медведей, но только не для себя, не там, где мы живем изо дня в день. Мы понимаем, что потеря места обитания – самое ужасное, что может постигнуть живущее на воле существо. Мы с пеной у рта доказываем, что естественные территории обитания других существ оказались в кольце городов, ферм, автострад, шума и других напастей, как будто все это не окружает нас самих, как будто на нас все это не влияет. Мы знаем: чтобы выжить, живое существо должно, хотя бы время от времени, иметь приют, место, где бы оно чувствовало себя защищенным и в то же время свободным.

Мы традиционно компенсируем утрату более спокойной среды обитания тем, что берем отпуск или выходные; считается, что так мы доставляем себе удовольствие, – если забыть, что отпуск обычно чреват всем, кроме удовольствия. Мы можем компенсировать неудобства, которые приносит работа, сокращая перечень своих дел, но для этого приходится так напрягать мышцы, что они превращаются в болезненные бугры. Все это очень хорошо, но для души-самости-психики взять отпуск – не значит сбежать. Дать себе отсрочку или передышку – не значит вернуться домой. Покой – не значит одиночество.

Можно умерить эту потерю души – для этого, прежде всего, нужно не спускать со шкуры глаз. Например, в своей практике я встречала талантливых женщин, у которых причиной утраты шкуры стали взаимоотношения, им противопоказанные, а иногда и совершенно губительные. Чтобы их разорвать, необходимо проявить волю и настойчивость; и это вполне возможно, особенно если, как это происходит в нашей сказке, пробудиться и услышать доносящийся из нашего дома голос, зовущий к той глубинной самости, где таится непосредственная мудрость, целостная и доступная. Вернувшись туда и обретя ясновидение, женщина сможет решить, что ей необходимо и что она хочет делать.

Кража шкуры с отягощающими обстоятельствами может происходить и менее явно, когда у женщины крадут ресурсы и время. Мир истосковался по уюту, по женским грудям и бедрам. Он тянет тысячами рук, взывает миллионами голосов, манит нас, дергает и тащит к себе, требуя внимания. Порой кажется: куда ни повернись, повсюду в мире есть кто-то, кто в чем-то нуждаются, чего-то хотят, к чему-то стремятся. В мире есть вещи, темы и люди приятные и притягательные, есть требовательные и гневные, а есть и такие, которые кажутся столь трогательно беззащитными, что помимо нашей воли нас переполняет сочувствие, и мы начинаем заливаться молоком. Но, если только это не вопрос жизни и смерти, найдите время и возможность и "наденьте непромокаемый лифчик"* [6]. Перестаньте быть молочной рекой. Поворачивайте к дому.

* В оригинале игра слов: brass brassiere – латунный лифчик.

Хотя мы видим, что шкуру можно потерять из-за опустошительной любви к неподходящему человеку, ее можно потерять и вследствие глубочайшей любви к подходящему человеку. Когда у нас крадут шкуру, причина не в том, подходит нам человек или не подходит, а в том, во сколько нам все это обходится, с какими это связано затратами времени, энергии, заботы, внимания, опеки, подсказок, советов, обучения, натаскивания. Эти движения души – все равно что сбережения, снятые с банковского счета нашей психики. И вопрос состоит не в самих этих снятых энергетических сбережениях – они важная часть жизненного цикла, состоящего из отдачи и получения. Их перерасход – вот что вызывает потерю шкуры, а также ослабление и притупление наиболее острых инстинктов. Истощение запасов энергии, мудрости, понимания, идей и душевного подъема – вот что вызывает у женщины такое ощущение, будто она умирает.

Потеряв шкуру, молодая женщина-тюлениха становится участницей прекрасной погони, поиска свободы. Она все танцует и танцует, не обращая внимания на то, что происходит. Все мы столь же ярко ощущаем жизнь, когда мы едины с дикой природой, со своим законным достоянием. Это также один из признаков того, что Дикая Женщина где-то рядом. Все мы входим в этот мир, танцуя. Но тогда, в самом начале, наша шкура цела и невредима.

Однако всем нам суждено пройти эту стадию индивидуации, во всяком случае пока мы не станем более осознанными. Все мы подплываем к утесу, танцуем и не смотрим по сторонам. Именно тогда и проявляется самый коварный аспект души: в какой-то момент мы начинаем искать то, что нам принадлежит, или то, чему принадлежим мы, – и не находим. Тогда оказывается, что наше ощущение души таинственным образом исчезло, более того, оно где-то спрятано. И вот мы бродим в полубессознательном состоянии. В таком состоянии не годится делать выбор, но мы его делаем.

Мы знаем, что плохой выбор тоже может быть разным. Одна женщина слишком рано выходит замуж. Другая слишком молода, чтобы стать матерью. Третья связывается с неподходящим мужчиной. Четвертая забрасывает искусство ради материальных благ. Кто-то выбирает иллюзии, кто-то обещания, кто-то избыток добродетели и недостаток души, кто-то избыток неземных качеств и недостаток земных. И если у женщины уцелела только одна половина шкуры, а вторая пропала, в этом повинен не столько неверный выбор, сколько то, что она слишком давно живет вдали от дома своей души и от этого сохнет и становится бесполезной для всех, а главное – для себя. Есть сотни способов потерять защитную оболочку души.

Анализируя символ звериной шкуры, мы видим, что у всех животных, в том числе и у человека, пилоэрекция – когда волосы встают дыбом – возникает в ответ на зрительные образы и ощущения. Когда волосы или шерсть на звериной шкуре встают дыбом, по телу пробегают мурашки, и это возбуждает подозрительность, осторожность и другие защитные качества. Инуиты говорят, что мех и перья умеют видеть то, что происходит вдалеке, – вот почему ангакок, шаманы, носят много мехов и перьев: чтобы иметь сотни глаз и лучше видеть тайное. Тюленья шкура – символ души, которая обеспечивает не только тепло, но, благодаря своей способности видеть, еще и систему предупреждения.

В охотничьих культурах шкура равноценна пище, потому что является важным средством выживания. Из нее делают сапоги, подкладку для парки; благодаря своей водонепроницаемости она защищает лицо и руки от изморози.

Шкура защищает и согревает чувствительное к морозу человеческое тело: живот, спину, ноги, руки, голову, – а укутанные в нее маленькие дети чувствуют себя в тепле и безопасности. Потерять шкуру – значит потерять защиту, тепло, систему раннего предупреждения, инстинктивное видение. В психологическом понимании женщина, оказавшись без шкуры, стремится к тому, что кажется ей нужным, а не к тому, чего она действительно хочет. Она следует за тем, кто или что кажется ей самым сильным, не заботясь о том, пойдет это ей на пользу или нет. Это сопряжено с множеством метаний и недостатком осмотрительности. Проницательность подменяется беспечностью: женщина отшучивается от жизни, откладывает ее на потом. Она медлит сделать следующий шаг, совершить необходимый спуск и стоит на месте, пока что-нибудь не случится.

Вы видите, что в мире, где ценятся женщины-автоматы, которые идут вперед не останавливаясь, украсть шкуру очень легко – настолько легко, что в первый раз такая кража происходит между семью и восемнадцатью годами. К этому времени большинство женщин начинают танцевать на морском утесе. К этому времени большинство из них протягивают руку, чтобы взять шкуру, и не обнаруживают ее на месте. И хотя, казалось бы, этот случай должен в первую очередь вызвать проявление в душе стержня, то есть умения жить в духовном мире и одновременно во внешнем, реальном, очень часто этот процесс не завершается, как и все остальные сопутствующие инициации переживания, и женщина так и скитается по жизни без своей шкуры.

Хотя можно попытаться предотвратить повторную кражу, прочно зашив на себе оболочку души, очень немногие женщины, вступая в пору совершеннолетия, сохраняют больше чем несколько клочков некогда целой шкуры. Танцуя, мы ее снимаем. Мы познаём мир, но теряем шкуру. Мы убеждаемся, что без нее начинаем постепенно сохнуть. Но поскольку большинство женщин усвоили, что переносить утрату нужно так же стоически, как это делали их матери, никто не замечает, как происходит медленное умирание, пока однажды...

Когда мы молоды и наша душевная жизнь приходит в столкновение с желаниями и требованиями общества и мира, мы остро ощущаем себя выброшенными на мель вдали от дома. Но, став взрослыми, мы продолжаем загонять себя все дальше от дома – это результат выбора: какого человека, какое дело, место и время мы выбрали. Если в детстве нас не научили возвращаться в дом своей души, мы будем до бесконечности повторять схему кражи и бесцельного скитания. Но даже если неудачный выбор сбил вас с пути и увлек слишком далеко от того, что вам необходимо, не теряйте веры, ибо в каждой душе есть механизм, помогающий находить дорогу домой. Все мы умеем возвращаться.

Одинокий мужчина

Есть сказка, основной сюжет которой похож на нашу: там земная женщина соблазняет мужчину-кита и, похитив его плавник, принуждает к сожительству. В других сказках у героини рождается девочка, а иногда – мальчик-рыба. Иногда из моря взывает почтенная старая самка. Поскольку в этих сказках пол героев бывает разным, в них не так важна женская или мужская природа, как явный проступок – нарушение запрета.

Имея это в виду, будем считать, что одинокий мужчина, похитивший тюленью шкуру, олицетворяет эго женской души. Здоровье эго часто зависит от того, насколько хорошо человек ощущает границы внешнего мира, насколько сильна его личность, насколько хорошо он различает прошлое, настоящее и будущее и насколько близко его впечатления совпадают с общепринятой картиной реальности. В человеческой психике эго и душа испокон веков борются за господство над жизненной силой. В раннем возрасте эго с его потребностями часто играет главенствующую роль: оно всегда умеет изобрести что-то очень заманчивое. В эту пору эго бывает очень сильным. Оно оттесняет душу на задворки, оставляя ей обязанности кухарки.

Но приходит время – это может быть двадцать или тридцать лет, чаще же всего сорок, хотя некоторые женщины не готовы и в пятьдесят-шестьдесят, а то и в семьдесят-восемьдесят, – когда мы, наконец, позволяем душе лидировать. От свистулек и хлопушек власть переходит к делам душевным. И хотя, придя к власти, душа не убивает эго, оно оказывается, так сказать, пониженным в должности; в психике оно получает другие функции – главным образом подчиняться требованиям души.

С самого рождения в нас живет тяга к дикому, которая жаждет, чтобы нашу жизнь определяла душа, ведь способности эго ограниченны. Представьте себе эго на постоянном и довольно коротком поводке – оно может только слегка сунуть нос в тайны жизни и духа. Зайти дальше оно обычно опасается. У него есть скверная привычка сводить все нуминозное к определению "ничего особенного". Оно требует общедоступных фактов. Доказательства, которые исходят от чувств или мистической природы, чаще всего плохо уживаются с эго. Вот почему оно одиноко. Ведь в своих измышлениях оно очень ограниченно и не может целиком участвовать в более таинственных процессах души и психики. И все же этот одинокий человек тоскует по душе, он смутно узнает душевное и дикое, когда оно рядом.

Некоторые используют слова "душа" и "дух" как синонимы. Но в сказках душа всегда выступает предшественницей и прародительницей духа. В тайной науке герменевтике дух рождается от души. Дух облекается или воплощается в материю, чтобы собирать сведения о том, что происходит в мире, и сообщать их душе. Если отношения между духом и душой ничто не нарушает, они представляют собой совершенную симметрию, где одно и другое взаимообогащаются. Вместе душа и дух образуют симбиозную пару, как в пруду, где обитающие на дне существа питаются теми, что живут на поверхности, и наоборот.

В юнгианской психологии эго часто рассматривают как маленький островок сознания, дрейфующий в океане бессознательного. В фольклоре же эго изображают ненасытным существом, часто в образе не очень умного человека или животного в окружении сил, которые являются для него загадкой и которыми он хочет овладеть. Иногда это ему удается, причем эго проявляет крайнюю жестокость и агрессивность, но в конце концов, благодаря усилиям героя или героини, оно теряет право на власть.

В начале жизни эго проявляет интерес к миру души, но чаще оно бывает озабочено тем, как бы удовлетворить собственные потребности. Первоначально эго зарождается в нас как потенциал, а потом формируется и развивается, усваивая идеи, ценности и обязанности, которые черпает из окружающего мира – от наших учителей, родителей, из общества, в котором мы живем, – поскольку становится нашим спутником, нашей броней, нашим разведчиком во внешнем мире. Однако если дикой природе не дозволено воспарять через эго, придавая ему цвет, вкус и инстинктивную чуткость, даже если общество может одобрять то, что вложено в эго, душа не сможет и не захочет одобрить свое столь несовершенное творение.

Одинокий мужчина из сказки пытается участвовать в жизни души. Но, как и эго, он для этого не создан и старается уцепиться за душу, а не развить отношения с ней. Почему эго крадет тюленью шкуру? Оно, как и все голодные или одинокие, любит свет. Видя свет и возможность находиться рядом с душой, оно подкрадывается к ней и крадет ее неотъемлемую оболочку. Эго не может удержаться от этого. Оно – такое, как есть, его притягивает свет. Хоть оно и не может жить под водой, его гложет тоска, желание вступить в связь с душой. По сравнению с душой, эго – существо грубое. Его поступки не отличаются чуткостью или тонкостью. Но ему свойственно слабое, смутно осознаваемое стремление к прекрасному свету. И на некоторое время это его как-то успокаивает.

Итак, тоскуя по душе, наше эго-самость крадет шкуру. "Останься со мной, – нашептывает эго, – я дам тебе счастье: я избавлю тебя от души-самости и твоих циклов, от необходимости возвращаться в дом души. Ты будешь очень-очень счастлива. Прошу тебя, останься". И вот, как и в самом начале индивидуации женщины, душа вынуждена общаться с эго. Обыденная функция такой подчиненности эго заключается в том, чтобы мы могли познавать мир, учиться приобретать, работать, отличать хорошее от посредственного; понимать, когда нужно двигаться, а когда выжидать; уживаться с другими людьми; осваивать общественные механизмы и рычаги, учиться работать, ухаживать за ребенком, заботиться о своем теле, о своем деле – обо всем, что составляет внешнюю жизнь.

Первейшая цель развития в женской душе такой важной структуры, как брак женщины-тюленихи и одинокого мужчины, брак, в котором она занимает явно подчиненное положение, – в том, чтобы создать временное соглашение, которое в итоге породит духовное дитя, способное жить и в обыденном, и в диком мире и стать между ними посредником. Когда это символическое дитя родится, подрастет и пройдет инициацию, оно вернется во внешний мир и связь с душой будет восстановлена. Пусть даже одинокий мужчина, эго, не может властвовать вечно, – ведь когда-то, и уже до конца дней женщины, оно должно будет подчиниться требованиям души – живя бок о бок с женщиной-тюленихой, оно было затронуто ее величием и благодаря этому одновременно удовлетворилось, обогатилось и смирилось.

Духовное дитя

Итак, мы видим, что союз противоположностей, эго и души, рождает нечто бесконечно ценное – духовное дитя. И даже в том случае, когда эго грубо вторгается в более тонкие аспекты психики и души, взаимное обогащение все равно происходит. Как это ни парадоксально, похитив у души защиту и способность при желании скрываться в воде, эго участвует в сотворении ребенка, который станет обладателем двойного наследия – мира и души; ребенка, который сможет стать посредником между родителями, передавая вести и дары от одного к другому и обратно.

В некоторых самых замечательных сказках, таких, как гэльская "Красавица и чудовище", мексиканская "Bruja Milagra" и японская "Цукино вагума, медведь", поиски пути к законному состоянию души начинаются с того, что кто-то находит или выхаживает одинокую женщину, одинокого и/или раненого мужчину или зверя. Это одно из вечных чудес души – то, что ребенок, который сможет свободно перемещаться в двух столь разных мирах, может родиться у женщины, пребывающей в душевно обнаженном состоянии и "вступившей в брак" с чем-то таким в себе или во внешнем мире, что предельно одиноко и неразвито. Когда мы пребываем в таком состоянии, в нас происходит нечто такое, что рождает ощущение, крошечный росток новой жизни, слабый огонек, который выживает в несовершенных, трудных или даже нечеловеческих условиях.

Это духовное дитя – la nigna milagrosa, чудо-дитя, обладающее способностью слышать зов, слышать далекий голос, который говорит: "Пора возвращаться; возвращайся к себе". Это дитя – часть нашей сокровенной природы, которая побуждает нас к действию, поскольку умеет услышать зов сразу, как только он раздастся. Именно это дитя, пробуждающееся от сна, встающее с постели, выскакивающее из дома в бурную ночь, скатывающееся с обрыва к бурному морю, заставляет нас сказать: "Бог свидетель, я пойду до конца", или "Я выстою", или "Никто не заставит меня отступить", или "Я сделаю все возможное, чтобы продолжать путь".

Именно дитя возвращает матери тюленью шкуру, оболочку души. Именно дитя позволяет ей вернуться домой. Это дитя – та духовная сила, которая заставляет нас продолжать важную работу, отражать натиск, изменять жизнь, улучшать окружение, присоединяться к тем, кто пытается уравновесить мир, – и все это благодаря возвращению домой. У того, кто хочет в этом участвовать, должен произойти трудный брак между душой и эго, в результате чего появится на свет духовный ребенок. Возвращение и возрождение – вот умения, которые необходимо освоить.

Какими бы ни были обстоятельства женщины, духовное дитя, старый тюлень, который из моря зовет свою дочь домой, и открытое море – всегда рядом. Всегда. Даже там и в то время, когда мы их меньше всего ожидаем.

С 1971 года я преподаю в тюрьмах и исправительных заведениях страны писательство как практику созерцания. Однажды вместе с компанией артисток-целительниц [7] я приехала в федеральную женскую тюрьму, чтобы дать там представление и провести занятие с группой из сотни женщин, которые интенсивно участвовали в программе духовного развития. Как обычно, я увидела очень мало ожесточившихся женщин и, напротив, десятки женщин, которые проходили разные стадии женщины-тюленихи. Очень многие попались – и в буквальном, и в переносном смысле – в результате крайне наивного выбора. Какие бы причины ни привели их в тюрьму, каждая женщина, несмотря на очень стесненные условия, по-своему, но явно проходила процесс зарождения духовного ребенка, бережно и трудно создавая его из собственной плоти, из собственных костей. Каждая женщина искала свою тюленью шкуру, каждая припоминала дорогу к дому своей души.

Одна из артисток, молодая чернокожая скрипачка по имени Индия Кук, стала играть для женщин. Концерт состоялся во дворе, под открытым небом. Было очень холодно, и ветер дико завывал в кулисах открытой сцены. Скрипачка ударила смычком по струнам электрической скрипки и заиграла минорную мелодию, от которой по спине забегали мурашки. Ее скрипка плакала, как живая. Крупная индианка-лакота хлопнула меня по плечу и хрипло прошептала: "Этот звук... эта скрипка будто что-то отпирает во мне. А я-то думала, что заперта крепко-накрепко, раз и навсегда". На ее широком лице было написано недоумение и благоговение. Сердце мое дало перебой, но это было благодатное ощущение, потому что я поняла: что бы с ней ни случилось – ас ней случалось всякое, – она по-прежнему способна слышать голос с моря, зовущий домой. В сказке "Тюленья шкура" женщина-тюлениха рассказывает сыну истории о живности, обитающей под водой. Этими рассказами она учит, формирует дитя, родившееся от ее союза с эго. Она формирует дитя, рассказывая ему о территории и повадках "иного". Душа готовит этого дикого ребенка психики к чему-то очень важному.

Почему женщина увядает и становится калекой

В большинстве случаев женская депрессия, тоска и потеря ориентации бывают вызваны строгим ограничением душевной жизни, при котором изобретательность, порывы и творческое начало сдерживаются или запрещаются. Творческая сила дает женщине колоссальный толчок к действию. Мы не можем пройти мимо факта, что общество до сих пор продолжает ограничивать женщин в проявлении природных и диких инстинктов и даже наказывать их за это, а результатом становится расхищение и сведение на нет женских талантов.

Из этого положения можно выйти, если существует подземная река или хотя бы маленький ручеек, которые истекают из каких-то душевных сфер и питают нашу жизнь. Но если женщина, находясь "вдали от дома", отдаст всю свою силу, ее некогда дикая самость сначала превратится в туман, потом в пар и, наконец, в прозрачную дымку.

Такое исчезновение природной шкуры, в результате чего женщина начинает увядать и превращается в калеку, напоминает мне одну историю, которую в нашем роду передавали старые деревенские портные. Покойный дядюшка Вилмос как-то рассказал ее, чтобы успокоить и образумить кого-то из взрослых, принадлежавших к нашей обширной семье, когда тот, рассердившись, слишком грубо обошелся с ребенком. Дядюшка Вилмос обращался с людьми и животными с безграничным терпением и добротой. Он был прирожденным рассказчиком в традиции mesemondok и умел использовать сказки как мягкое лечебное средство.

Отклик второго старика выражает привычную реакцию общества на женщину, которая создала себе безупречную персону, но превратилась в калеку, стараясь ее сохранить. Да, она калека, но посмотрите, как прекрасно она выглядит, какая милая, как хорошо живет. Высыхая, мы стараемся бодро ковылять, чтобы окружающие видели: у нас все получается, все хорошо, все в порядке. Если мы потеряли свою душевную оболочку или нам не впору та шкура, которую на нас напялило общество, мы превращаемся в калеку, но пытаемся это скрыть. И когда мы так поступаем, то жизнь съеживается, и расплачиваться за это приходится очень дорогой ценой.

Когда женщина начинает сохнуть, ей становится все труднее и труднее сохранять здоровую дикую природу. Замыслы, творчество, сама жизнь – все это требует влаги. В таком состоянии женщины часто видят сны о страшном человеке: им угрожают убийцы, грабители, насильники; их берут в заложницы, обворовывают или еще того хуже. Иногда такие сны – травматические, вызванные реальными происшествиями. Но чаще всего эти сны бывают у женщин, которые сохнут, не уделяют внимания инстинктивной стороне своей жизни, обкрадывают себя, лишают себя возможности творить, а иногда даже попыток никаких не делают, чтобы себе помочь, или же делают все для того, чтобы не услышать призыв вернуться в воду, в море.

За годы практики я перевидала множество женщин в таком иссохшем состоянии – одни пострадали меньше, другие больше. От тех же самых женщин я услышала о множестве снов о раненых животных, причем за последние десять лет их количество поразительно возросло, как у женщин, так и у мужчин. Трудно не заметить, что рост количества таких снов совпадает с ущербом, наносимым дикой природе, – как на земле, так и в человеческой душе.

В этих снах животное – лань, ящерица, лошадь, медведь, бык, кит и т.д. – искалечено, как человек в истории о портном, как женщина-тюлениха. Хотя сны о раненых животных говорят о состоянии инстинктивной души женщины и ее связи с дикой природой, они одновременно отражают глубокие раны в коллективном бессознательном, обусловленные утратой инстинктивной жизни. Если общество по каким бы то ни было причинам отказывает женщине в целостной и здоровой жизни, ей будут сниться раненые животные. Хотя душа всеми силами старается регулярно очищать и укреплять себя, каждый рубец, оставленный "там", регистрируется "здесь", в бессознательном, поэтому спящая испытывает на себе и последствия утраты личных связей с Дикой Женщиной, и последствия того, что мир утратил связь с этой сокровенной природой.

Поэтому иногда высыхает не только женщина. Порой важнейшие аспекты нашего ближайшего окружения – например, семьи или рабочего коллектива или более широкого, общественного, – тоже иссыхают и рассыпаются в прах, и это также влияет на нас пагубно. Чтобы исправить такое состояние, женщина должна вернуться в свою собственную шкуру, к своему инстинктивному здравому смыслу, вернуться домой.

Как мы уже видели, трудно осознать свое состояние, пока не окажешься в таком же бедственном положении, как женщина-тюлениха: шелушится кожа, сохнет тело, отказывает зрение, одолевает хромота. Поэтому душа от щедрот своей колоссальной жизнеспособности посылает нам дар – это таящийся в подсознании вестник, Старик, который поднимается на поверхность сознания и начинает безостановочно звать нас к нашей истинной природе.

Услышать голос Старика

Что это за крик, летящий над морем? Этот голос, который доносит ветер, голос, поднимающий с постели и зовущий в ночь, похож на сон, который приходит в сознание спящего как бестелесный голос и ничего больше. Это один из самых впечатляющих снов, который может привидеться человеку. В культурных традициях, к которым я принадлежу, считается: все, что скажет такой голос, – это прямая весть, исходящая из души.

Говорят, что бестелесный голос может раздаться в любое время, но особенно в те периоды, когда душа тоскует. Тогда глубинная самость пробивается на поверхность. Раз! И женская душа говорит. И рассказывает, что будет дальше.

В сказке старый тюлень поднимается из своей стихии, чтобы издать призывный клич. Это глубинное качество дикой души: если мы не приходим сами, не обращаем внимания на свои циклы, на то, что пришла пора возращения, то Старик придет за нами и будет звать, пока что-то в нас не откликнется.

Спасибо небесам за этот призывающий нас домой естественный сигнал, который звучит тем громче, чем острее наша потребность вернуться. Этот сигнал раздается, когда все в нашей жизни становится избыточным или недостаточным. Пора возвращаться домой может настать и тогда, когда возникает слишком много благих порывов, и когда существует постоянный разлад. Может быть, мы в чем-то переусердствовали. Бывает, нас что-то слишком утомляет. Можно перелюбить и недолюбить, переработать и недоработать, и за все приходится платить. Если возник такой избыток или недостаток, мы начинаем сохнуть, сердце устает, энергии иссякают и в нас поселяется таинственная тоска по чему-то такому, для чего мы почти никогда не можем найти названия, – поселяется и становится все сильнее. И тогда Старик зовет нас.

Интересно, что в этой сказке доносящийся с моря голос слышит духовное дитя и откликается на него. Именно ребенок отважно пускается в путь по обледеневшим скалам и камням, именно он молча идет на зов и случайно натыкается на свернутую тюленью шкуру матери.

Тревожный детский сон – точное и четкое изображение того беспокойства, которое ощущает женщина, когда она стремится вернуться к своим душевным корням. Поскольку психика – система сложная, на зов откликаются все ее элементы. В эту пору беспокойство часто сочетается у женщины с раздражительностью и ощущением, что все слишком близко, чтобы быть удобным, или слишком далеко, чтобы дать покой. Она ощущает растерянность, от едва заметной до нестерпимой, потому что слишком давно живет вдали от дома. Эти ощущения – как раз то, что нужно. Они – весть, которая гласит: "Иди сюда, скорее!" Такое ощущение оторванности возникает потому, что мы слышим – сознаём мы это или не нет, – как что-то зовет нас, зовет домой, и мы не можем сказать ему "нет", не причинив боли самим себе.

А если мы не пойдем, когда наступит время, душа сама явится за нами, как повествует стихотворение "Женщина, живущая в озере":

...однажды ночью
Ты слышишь стук в дверь, как стук сердца.
За дверью женщина в тумане:
волосы – ветки, а платье – водоросли,
роняющие капли зеленой озерной воды.
"Я – это ты, – говорит она, -
я пришла издалека.
Пойдем со мной, мне нужно тебе что-то показать..."
Она поворачивается, чтобы идти, ее накидка распахивается,
и вдруг – золотой свет... повсюду золотой свет... [8]

Старый тюлень всплывает по ночам, и мальчик бежит на берег ночью. В этой сказке, как и во многих других, мы видим, как главный герой обнаруживает поразительную истину или находит несметное богатство под покровом тьмы. В некоторых областях культуры выражение "темная ночь души" стало почти крылатым. Божественное находят во тьме Хель, или Гадеса, или другого потустороннего мира. Возвращение Христа выглядит как сияние из сумерек ада. Аматэрасу, японская богиня Солнца, появляется из темного грота у подножия горы. Шумерская богиня Инанна в своей водной ипостаси "пылает белым золотом, лежа в свежевспаханной борозде черной земли" [9]. В горах Чиапаса говорят, что каждый день "желтое Солнце, чтобы взойти на небо, должно прожечь дыру в черной-пречерной huipil, рубахе" [10].

Эти образы пути во тьме и сквозь тьму несут в себе древнее послание, которое гласит: "Не бойся незнания". Так и должно быть на разных этапах и в разные периоды нашей жизни. Эта особенность сказок и мифов воодушевляет нас, заставляя идти на зов, даже если мы понятия не имеем, куда идти, в каком направлении и как долго. Нам известно только одно: как дитя из сказки, мы должны встать, выйти и посмотреть, в чем дело. Может быть, сначала мы, спотыкаясь, будем брести во тьме, пытаясь понять, что же нас зовет, но поскольку нам удалось устоять против уговоров не поддаваться на зов дикой природы, мы непременно наткнемся на тюленью шкуру. И когда мы вдохнем это состояние души, у нас мгновенно возникнет ощущение: "Вот оно. Я знаю, что мне нужно".

Для многих современных женщин блуждать в темноте в поисках тюленьей шкуры – не самое страшное. Гораздо труднее – нырнуть в воду, по-настоящему вернуться домой и особенно – по-настоящему уйти. Женщина может вернуться в себя, надеть шкуру, приготовиться, но уйти нелегко, это действительно очень трудно – отступить, отказаться от всего того, чем мы занимались, и просто уйти.

Слишком долго медлить

В сказке женщина-тюлениха начинает сохнуть, потому что медлит слишком долго. Она испытывает те же муки, которые терпим мы, когда слишком медлим. Ее кожа пересыхает. Кожа – наш самый чуткий орган; он сообщает наж, когда нам холодно или жарко, когда мы возбуждены или испуганы. Если женщина ушла слишком далеко от дома, ее способность воспринимать то, как она в действительности ощущает себя и других, что думает о себе и о других, начинает сохнуть и трескаться. Она в положении лемминга.* Не понимая, что такое слишком много и что такое недостаточно, она переходит пределы того, что для нее приемлемо.

* У леммингов бывают необъяснимые периоды массовых миграций. Существует легенда, что в конце своего пути лемминги тысячами устремляются в море и тонут. свое сердце, пообещав ей, что через условленный срок вернет ей шкуру, и тогда она сможет остаться с ним или вернуться в свою страну, – как пожелает.

В сказке мы видим, что ее волосы редеют, тело сохнет, она становится тенью себя прежней. Задерживаясь слишком надолго, мы тоже теряем свои замыслы, наша связь с душой слабеет, кровь становится жидкой и течет медленно. Женщина-тюлениха начинает хромать, ее глаза теряют влагу, она начинает слепнуть. Когда мы медлим вернуться домой, наши глаза перестают сверкать, потому что у них нет для этого причины, кости ноют, нервы словно теряют защитную оболочку, и мы больше не способны сосредоточиться на том, кто мы есть и что мы есть.

В лесистых холмах Индианы и Мичигана живет удивительная группа людей, чьи предки давным-давно пришли с холмов Кентукки и Иллинойса. Хотя их речь пестрит грамматическими неправильностями, они любят читать Библию и используют длинные, звучные и протяжные слова вроде "небогоугодный", "благоуханный" и "песнопение" [11]. Кроме того, у них есть много выражений для описания женщины, которая измучилась и потеряла себя. Эти затерянные в глуши люди не шлифуют свои слова до блеска. Они их вырубают, связывают в охапки, которые называют предложениями, и бросают. "Слишком долго ходила в упряжке", "уморилась, без задних ног", до того замучилась, что "не может добраться до стойла". Есть у них один особенно жестокий оборот: "вскармливает дохлый помет" – это значит, что женщина губит себя, приносит себя в жертву никчемному браку, делу или стремлению.

Слишком долго находясь вдали от дома, женщина все меньше и меньше способна двигаться по жизни вперед. Вместо того чтобы тащить собственный выбор, в который впряглась, она бессильно болтается в упряжи. От усталости ее зрение так ослабло, что она проходит мимо места, где можно получить помощь и утешение. Дохлый помет состоит из замыслов, забот и потребностей, которые не работают, в которых нет жизни, которые не дают жизни ей. Такая женщина становится все более неуступчивой, но рассеянной, все более издерганной и вздорной. Ее пламя постепенно угасает. В народе говорят, что она "перегорела", но дело не только в этом: налицо hambre del alma, душевный голод. И выход здесь только один: в конце концов женщина понимает, что она должна – не "возможно" и "хорошо бы", а именно должна – вернуться домой.

В сказке данное обещание становится нарушенным обещанием. Мужчина, который сам изрядно высох от длительного одиночества, так что лицо его избороздили морщины, принудил женщину-тюлениху войти в свой дом и в

Какая женщина не знает цены таких обещаний? "Я смогу поехать, как только закончу дела. Как только смогу вырваться... Поедем в начале весны. В конце лета. Когда дети пойдут в школу... Поедем поздней осенью, когда деревья такие красивые... Зимой никто никуда не ездит, подождем до весны... На этот раз я тебе твердо обещаю..."

Вернуться домой особенно важно, если вы погрязли в мирских делах и превысили свой срок. Что это за срок? У каждой женщины он свой, но достаточно сказать, что женщины знают, безошибочно знают, когда они задерживаются в миру слишком надолго. Они знают, когда пора возвращаться домой. Ведь тело живет здесь и сейчас, а ум – далеко-далеко.

Женщины отчаянно жаждут новой жизни. Они тоскуют по морю. Они живут в ожидании следующего месяца, конца семестра, они не могут дождаться, когда наконец закончится зима и они снова почувствуют себя живыми. Они ждут некоей мистически предопределенной даты где-то в будущем, когда они смогут совершить нечто удивительное. Они думают, что умрут, если не... – пропуск заполните сами. И во всем этом есть нечто траурное. Есть страх. Есть чувство утраты. Есть тоска. Есть задумчивость, когда женщина теребит подол юбки и неотрывно смотрит в окно. И это не мимолетная напасть. Она всегда с нами и со временем только усиливается.

Но женщины продолжают тащить свои повседневные хлопоты, смотрят робко, действуют неуверенно и виновато. "Да-да-да, я знаю, – говорят они. – Я бы так и сделала, но только вот... только... только..." Эти "только" выдают каждую с головой: она задержалась слишком надолго.

Получившая неполную инициацию женщина, находясь в таком истощенном состоянии, ошибочно полагает, что ее духовные заслуги возрастут, если она останется, а не уйдет. Другие, как говорят в Мексике, dar a algo un tiron fuerte, вечно дергают Пресвятую Деву за рукав, то есть вечно работают как одержимые, чтобы доказать, какие они достойные, хорошие люди.

Но есть и другая причина для внутреннего разлада, которым страдают многие женщины. Такая женщина не привыкла позволять другим браться за весла. Может быть, она любительница "детских причитаний", которые звучат так: "Моим детям нужно то, моим детям нужно это" – и так до бесконечности [12]. Она не понимает, что, принося в жертву свою потребность вернуться, учит детей точно так же жертвовать своей, когда они станут взрослыми.

Некоторые женщины боятся, что окружающие не поймут этой их потребности. Действительно, это понятно не всем. Но вот что должна понять сама женщина: когда, повинуясь своим циклам, женщина возвращается домой, она задает окружающим задачи индивидуации, жизненно важные вопросы, которыми им необходимо заняться. Ее возвращение позволяет и другим расти и развиваться.

У волков нет такого двойственного чувства – уйти или остаться, потому что их дела, производство потомства, отдых и скитания организованы циклически. Волки образуют группу, которую объединяют общие дела и заботы, пока младшие требуют от них внимания. Жить так – хорошо. Такому образу жизни присуща вся целостность дикой женственности.

Давайте остановимся более подробно на том, что возвращение домой для каждой женщины означает разное. Мой друг, румынский художник, понял, что его бабушка находится в состоянии возврата домой, когда она вынесла в сад деревянный стул, села и стала смотреть на солнце открытыми глазами. "Для моих глаз это лекарство, и тебе тоже будет полезно", – сказала она. Окружающие поняли, что ее лучше не беспокоить, а те, кто не понял, быстро это усвоили. Важно понимать: чтобы вернуться домой, не обязательно нужны деньги. Нужно время. Нужна сильная воля, чтобы сказать: "Я ухожу" – и выполнить это. Можно, как советует моя дорогая подруга Джин, бросить через плечо: "Сейчас меня нет, но я вернусь", – но и тогда нужно продолжать путь домой.

Домой ведет много путей: большинство из них – земные, но есть и божественные. Мои пациентки говорят, что эти земные поступки являются для них путем к дому... но я вас предупреждаю: точное место, откуда начинается путь домой, время от времени меняется, так что в этом месяце оно может находиться уже не там, где было в прошлом. Перечитать отрывки из книг или единственное стихотворение, которое вас тронуло. Хотя бы несколько минут побыть у реки, у ручья, у родника. Полежать на земле в пятнах солнца. Побыть с любимым, когда рядом нет детей. Посидеть на крыльце, что-то перебирая, что-то перешивая, что-то перевязывая. Идти или ехать куда глаза глядят в течение часа, а потом вернуться. Сесть в автобус и поехать в неизвестном направлении. Слушая музыку, отбивать ритм. Встретить восход солнца. Поехать туда, где городские огни не мешают звездам. Помолиться. Встретиться с задушевным другом. Посидеть на мосту, спустив ноги. Подержать на руках младенца. Сидеть в кафе у окна и что-то писать. Сидеть в окружении деревьев. Сушить волосы на солнце. Опустить руки в бочку с дождевой водой. Сажать растения и как следует испачкать в земле руки. Наблюдать красоту, грацию и трогательную хрупкость человеческих созданий.

Вы видите: чтобы попасть домой, не обязательно совершать долгое и трудное путешествие. Но я не хочу, чтобы у вас возникло впечатление, будто это пустяковое дело, потому что путь домой, труден он или легок, связан с большими препятствиями.

Есть еще одна причина, по которой женщины откладывают возвращение, гораздо более загадочная, – это их склонность слишком тесно отождествлять себя с архетипом целительницы. Архетип – огромная сила, в которой есть для нас и тайна, и наука. Находясь с ним рядом, хотя бы отчасти подражая ему, пребывая с ним в ровных отношениях, мы многое получаем. Каждый архетип несет в себе характерные качества, подтверждающие названия, которые мы даем этому архетипу: великая мать, божественное дитя, великий герой и т.д.

Архетип великого целителя сосредоточивает в себе мудрость, доброту, знание, заботу и все прочие качества, которые мы ассоциируем с целителем. Поэтому хорошо быть благородным, добрым и помогать всем, как это свойственно архетипу великого целителя. Но только до какого-то предела. Если перейти эту черту, он начинает оказывать на нашу жизнь сдерживающее воздействие. Стремление женщины "все исцелить, все устроить" – один из главных силков, расставляемых на нас требованиями общества и, главным образом, вынужденной необходимостью доказывать, что мы не просто занимаем место, коптим воздух и получаем удовольствие, а представляем собой востребованную ценность; а в некоторых странах – необходимость доказывать, что мы обладаем ценностью, а значит, имеем право жить. Такая необходимость внедряется в нашу психику, когда мы еще малы и не способны ее оценить или опровергнуть. Она становится для нас законом... если – мы не бросим ей вызов.

Но один человек не может постоянно отвечать на вопли страждущего мира. Мы можем сделать выбор: отвечать только тем, кто позволяет нам регулярно возвращаться домой, – иначе наш сердечный свет угаснет, так что его почти не будет видно. То, чему рвется помочь сердце, порой не соответствует тому, что есть в запасе у души. Если женщине дорога ее душевная оболочка, она будет решать эти вопросы в зависимости от того, как далеко она от дома и как часто туда возвращается.

Хотя архетипы могут на короткий срок воплощаться в нас, создавая так называемые божественные переживания, ни одна женщина не может постоянно олицетворять собой архетип. Только сам архетип может быть вечно деятельным, всемилостивым, постоянно энергичным. Мы можем стараться ему подражать, но архетип – это идеал, недоступный человеку, и так оно и должно быть. Однако ловушка требует, чтобы женщина доводила себя до изнеможения, стараясь достичь этого невозможного уровня. Чтобы не попасть в такую ловушку, нужно научиться говорить себе: "Стой" и "Остановите музыку" и, разумеется, делать это всерьез.

Женщина должна уходить, чтобы побыть наедине с собой и для начала разобраться в том, как она угодила в ловушку архетипа [13]. Необходимо вернуть и развить важнейший дикий инстинкт, который повелевает: "только до этой черты и ни шагу дальше" и "ровно столько и ни капли больше". Только так женщина может сохранить свое имущество. Лучше на время возвращаться домой, даже если это вызывает у окружающих раздражение, чем остаться, подвергнуться разрушению и в итоге уползти чуть живой.

Поэтому – женщины, если вы устали, прониклись отвращением к миру, если боитесь остановиться, дать себе передышку, – вам пора пробудиться! Укутайте одеялом гудящий гонг, который непрерывно зовет помочь тому, помочь этому, помочь кому-то еще. Он останется на своем месте, так что вернувшись, вы сможете его распеленать – если захотите. Если мы не будем возвращаться домой своевременно, то утратим свой центр тяжести. Найдя шкуру и туго натянув ее на себя, мы снова направляемся домой и лучше выполняем наши дела по возвращении. Есть поговорка: "Домой возврата нет". Это попросту ложь. Да, невозможно снова заползти в материнскую утробу, но можно вспомнить дом своей души. Не только можно, но и необходимо.

Вырваться, нырнуть в глубину

Что такое чувство дома? Это инстинкт, заставляющий вернуться, найти место, которое мы помним. Это способность находить свой дом днем или темной ночью. Все мы умеем возвращаться домой. Сколько бы времени ни прошло, мы найдем дорогу назад. Мы проберемся сквозь ночь, по незнакомым местам, через чужие селения – без карты, не спрашивая дорогу у встречных.

Точно ответить на вопрос: "Где дом?" – дело более сложное. Можно сказать, что это сокровенное место, находящееся скорее во времени, чем в пространстве; это такое место, где женщина чувствует себя целостной. Дом там, где можно лелеять мысли или чувства, не боясь, что нам помешают или оторвут от этого занятия только потому, что наше время или внимание необходимы для чего-то другого. На протяжении веков женщины изобрели несметное множество способов отвести для себя такое место, беречь и обустраивать его, даже если их заботы и обязанности нескончаемы.

Впервые я научилась этому в детстве, в родных краях, где многие богомольные женщины поднимались в пятом часу утра и, надев длинные черные платья и надвинув на глаза платки, шли сквозь серый рассвет преклонить колени под сводами старой церкви. Они склоняли головы на шершавые ладони и молились, разговаривали с Богом, наполнялись покоем, силой и мудростью. Тетушка Катерина частенько брала меня с собой. Когда однажды я сказала: "Здесь так тихо и красиво", она шикнула на меня и подмигнула: "Никому не рассказывай, это очень большая тайна". Так оно и было, потому что в то время существовали всего два места, где было запрещено тревожить женщину: ведущая к церкви дорога в рассветную пору да сумрачное пространство церковного зала.

Это хорошо и справедливо, что женщина зарабатывает, добывает, берет, создает, стремится получить, утверждает свое право вернуться домой. Дом – это устойчивое ощущение или настроение, позволяющее нам переживать состояния, которые в обыденной жизни не являются устойчивыми: удивление, видение, покой, свободу от тревог, свободу от требований, свободу от постоянных пересудов. Все эти сокровища, которые дает нам дом, следует спрятать в душе, чтобы потом использовать в земном мире.

Хотя на земле есть много реальных мест, куда можно отправиться, чтобы "почувствовать" путь домой, в свой особый дом, само по себе такое место – еще не дом. Оно лишь средство передвижения, которое укачивает эго, заставляет его уснуть, так что остаток пути можно проделать в одиночестве. Таких средств, которые помогают женщине попасть домой, много: музыка, искусство, лес, океан, прибой, восход солнца, одиночество. Они возвращают нас домой, в питательный внутренний мир, где свои идеи, свой порядок, свои средства к существованию.

Дом – это первозданная инстинктивная жизнь, которая идет легко, как подшипник, скользящий в смазанной обойме, где все работает как надо, нет никаких посторонних шумов, свет горит ярко, запахи успокаивают, а не тревожат. Как проводить время по возвращении – не столь важно. Важно то, что восстанавливает утраченное равновесие. Это и есть дом.

Там для нас приходит время не только размышлять, но и учиться, извлекать на свет забытое, заброшенное и погребенное. Там мы можем предугадывать будущее и разглядывать карту шрамов души, чтобы узнать, откуда они взялись и что будет дальше.

Вот что пишет о возвращении Самости Адриана Рич в своем проникновенном стихотворении, "Спуск в затонувшее судно" [14]:

Там лестница.
Лестница всегда там,
невинно свисает
с борта шхуны...
Я спускаюсь глубже...
Осматриваю останки корабля...
Вижу разрушения и сокровища, которых больше...

Самое важное из того, что я могу сказать о календаре возвращения домой, звучит просто: если время пришло, значит, пришло. Даже если вы еще не готовы, даже если что-то не завершено, даже если сегодня прибывает ваш корабль. Если время пришло, значит, пора. Женщина-тюлениха возвращается в море не потому, что ей так захотелось, не потому, что сегодня для этого подходящий день, не потому, что в жизни у нее все распрекрасно – такого распрекрасного не бывает ни у кого. Она уходит, потому что пришло время, а значит, она должна это сделать.

У каждой из нас есть излюбленные способы отговорить себя от возвращения домой, но, восстановив свои инстинктивные дикие циклы, мы берем душевное обязательство организовать свою жизнь так, чтобы проживать ее все более и более гармонично. Бесполезно спорить, правильно или неправильно мы поступаем, уходя, чтобы вернуться домой. Здесь есть одна простая истина: если время пришло, значит, пора [15].

Есть женщины, которые никогда не возвращаются домой и всю жизнь проводят a la zona zombi, в краю зомби. Самое жестокое в этом безжизненном состоянии то, что женщина функционирует: ходит, разговаривает, действует, даже многого добивается, но уже не ощущает последствий того, что что-то разладилось: ведь если бы она это ощущала, боль немедленно заставила бы ее что-то сделать.

Но нет, в таком состоянии женщина ковыляет, вытянув руки перед собой; ей не грозят страдания из-за утраты дома, она слепа и, как говорят на Багамах, спарат, то есть душа покинула ее, а потому, что бы она ни делала, ее не оставляет чувство нематериальности. В таком состоянии женщину преследует странное ощущение, что она многого достигла, но не чувствует удовлетворения. Казалось бы, она делает то, что хочет, но сокровище в ее руках почему-то превращается в пыль. Для женщины в таком состоянии это очень полезное ощущение. Неудовлетворенность – тайная дверь, ведущая к важной и животворной перемене.

Женщины, с которыми я работала и которые не были дома двадцать лет, а то и больше, всегда плачут, впервые ступив на эту душевную почву снова. По многим причинам, которые в свое время казались благими, они провели много лет, смирившись с постоянным изгнанием из родного края, они забыли, как это восхитительно, когда на пересохшую землю падают капли дождя.

Для некоторых дом – это нечто вроде удавшейся попытки. Женщины начинают петь, хотя годами находили причины, чтобы молчать. Они начинают усердно изучать то, к чему давно тянулись душой. Они ищут потерянных людей и потерянные предметы. Они вновь обретают голос и начинают что-то писать. Они отдыхают. Они делают какой-то уголок земли своим. Они принимают и реализуют многочисленные и очень важные решения. Они делают что-то такое, что оставляет следы.

Для некоторых дом – это лес, пустыня, море. На самом деле дом – это голографическая картинка. Он содержится в полном объеме в одиноком дереве, в сиротливом кактусе на витрине цветочного магазина, в спокойной глади пруда. Он присутствует целиком в желтом листе, что лежит на асфальте; в красном глиняном горшке, готовом принять путаницу корней; в капле воды на коже. Если настроить глаза души, можно увидеть дом в самых разных местах.

Как долго мы идем домой? Так долго, как сможем, или пока не вернемся. Как часто это нужно делать? Как можно чаще, если вы очень чувствительны и активно проявляете себя во внешнем мире. Реже, если вы толстокожи и больше любите сидеть дома. Каждая женщина в душе знает, как часто и как долго ей необходимо это делать. Показателем может быть блеск в глазах, радость жизни, яркость ощущений.

Как мы сочетаем потребность возвращаться домой с повседневной жизнью? Мы заранее планируем в своей жизни время для этого. Всегда удивляешься, когда видишь, как легко женщины умеют выкроить необходимое время, если кто-то болен, если нужно заниматься с ребенком, если ломается машина, если заболит зуб. Нужно уделять такое же внимание возвращению домой, а если необходимо – поставить его на первое место. Ведь это бесспорная истина: если женщина не уйдет вовремя, тоненькая трещина в ее душе превратится в пропасть, а пропасть – в ревущую бездну.

Если женщина относится к своим циклам возвращения и прихода как к абсолютной ценности, окружающие тоже научатся их ценить. Это правда, что настоящее чувство дома можно испытать, выкраивая время из повседневной суеты – время, которое будет нерушимо и исключительно нашим. "Исключительно свое" каждая женщина понимает по-разному. Одной, чтобы вернуться домой, достаточно побыть в комнате в уединении, оставаясь доступной для окружающих. Для другой место, откуда начинается спуск домой, должно быть совершенно недоступно для постороннего вмешательства. Никаких "Мама, мама, где мои ботинки?", никаких "Дорогая, прихватить что-нибудь в овощной лавке?"

Для такой женщины вход в сокровенный дом открывает тишина. No me molestes,* Полная Тишина, с большой буквы. Для нее тишина – шелест ветра в кронах деревьев. Для нее тишина – рев горного потока. Для нее тишина – грохотание грома. Для нее животворная тишина – естественный порядок природы, который ничего не просит взамен. Каждая женщина выбирает в зависимости от своих способностей и потребностей.

* "Оставьте меня в покое" (исп.}.

Сколько бы времени ни длилось ваше возвращение домой – один час или несколько дней, помните: о ваших кошках могут позаботиться другие, даже если ваши кошки утверждают, что только вы умеете делать это правильно. Ваша собака попытается вам внушить, что вы бросаете ребенка посреди дороги, но она вас простит. Газон слегка пожелтеет, но потом оживет. Вы с детьми будете скучать друг без друга, но зато обрадуетесь при встрече. Ваш муж может ворчать – он это переживет. Ваш шеф может угрожать – он это тоже переживет. Задерживаться слишком долго – безумие. Вернуться домой – здравый выбор.

Если культура, общество или душа не поддерживают этот цикл возврата домой, многие женщины учатся прыгать через ворота или пролезать сквозь изгородь. У них развиваются хронические болезни, и они подолгу валяются в постели с книгой. Они улыбаются во весь рот, показывая, что все в порядке, а сами медленно, но верно делают свое тайное дело.

Многие женщины, у которых нарушен цикл возвращения домой, понимают: чтобы завоевать право уйти, чтобы утвердить свои душевные потребности, придется сражаться с шефом, детьми, родителями или мужем. Поэтому бывает, что в разгар такой схватки женщина заявляет: "Ладно, я ухожу. Раз ты такой/такая_____ (заполните пробел) и явно не заботишься о______ (заполните пробел), то я пошла, будь здоров(а)". Грохот, сотрясение земли, пыль столбом – и она исчезла.

Если женщине приходится бороться за то, что принадлежит ей по праву, она чувствует, что ее желание вернуться домой абсолютно законно и справедливо. Интересно отметить, что волки в случае необходимости дерутся, чтобы получить желаемое, будь то еда, сон, секс или покой. Может показаться, что борьба за исполнение своих желаний – это нормальная инстинктивная реакция на препятствия. Однако для многих женщин такая борьба должна происходить еще и в душе, а то и исключительно в ней, противостоя всему внутреннему комплексу, который прежде всего отрицает ее потребности. К тому же гораздо легче отражать нападки агрессивного общества, если вы побывали дома и вернулись.

Если вам приходится вести борьбу каждый раз, когда настает пора уходить, наверное, стоит тщательно взвесить ваши отношения с близкими людьми. Если можно, лучше приучить окружающих к тому, что вы возвращаетесь другим человеком, что вы не бросаете их, а переучиваете себя и возвращаетесь к подлинной жизни. Так, если вы человек искусства, окружите себя людьми, которые понимают вашу потребность бывать дома, потому что есть вероятность, что вам чаще, чем другим, придется вести раскопки в душевной земле дома, чтобы познать циклы творения. Поэтому говорите кратко и убедительно. Моя подруга Норманди, талантливая писательница, сказала, что постепенно пришла к такому варианту: "Я ухожу". Это самые лучшие слова. Произнесите их – ив путь.

У каждой женщины свое представление о полезном и/или необходимом сроке, который следует провести дома. Большинство из нас не всегда может отлучаться на столько, на сколько нам хотелось бы, поэтому мы уходим на сколько можем. Время от времени мы уходим на сколько должны. Бывает, что мы отсутствуем, пока не начнем скучать по тому, что оставили. Иногда мы судорожно ныряем, выныриваем, снова ныряем. Большинство женщин, возвращающихся к своим природным циклам, попеременно используют все эти варианты, соразмеряя их со своими обстоятельствами и потребностями. Одно можно сказать твердо: всегда хорошо держать у дверей маленький чемоданчик – так, на всякий случай.

Промежуточная женщина – умение дышать под водой

В сказке показан любопытный компромисс. Вместо того чтобы оставить сына или забрать его с собой навсегда, женщина-тюлениха берет его в гости к тем кто живет "внизу". Мальчика, в чьих жилах течет материнская кровь, принимают в члены тюленьего рода. Там, в подводном доме, он знакомится с повадками дикой души.

Ребенок олицетворяет новый строй души. Мать-тюлениха вдохнула в его легкие часть своего дыхания, часть своей души, и, таким образом, выражаясь языком психологии, превратила его в промежуточное существо [16] – то, которое способно соединить два мира. Однако хотя мальчик получил посвящение в мир иной, он не может оставаться там и должен вернуться на землю. С этих пор он играет особую роль. Дитя, которое нырнуло в глубину и вернулось на поверхность, – это не вполне эго и не вполне душа, а нечто промежуточное.

В каждой женщине таится то, что Тони Вулф, психоаналитик-юнгианец, живший в первой половине двадцатого века, назвал "промежуточной женщиной". Находясь между миром повседневной реальности и миром мистического бессознательного, промежуточная женщина выступает посредницей между ними. Промежуточная женщина – приемник и передатчик ценностей или идей. Именно она приносит в жизнь новые идеи, обменивает устаревшие идеи на новаторские, служит переводчиком и проводником между миром рационального и миром воображаемого. Она "слышит", "знает", "чувствует", что должно произойти.

Эта промежуточная точка между мирами разума и образов, между чувством и мыслью, между материей и духом – между всеми мыслимыми противоположностями и всеми оттенками смысла – и есть дом промежуточной женщины. Женщина-тюлениха из сказки являет собой воплощение души. Она способна жить во всех мирах, в верхнем – мире материи – ив дольнем, или нижнем мире – своем духовном доме, но не может слишком долго оставаться на земле.

В совокупности Женщина-тюлениха и ее дитя образуют в женской душе систему наподобие цепочки людей на пожаре. Женщина-тюлениха, душа-самость, передает из воды мысли, идеи, чувства и импульсы наверх, промежуточному "Я", которое, в свою очередь, поднимает все это на сушу, в сознание внешнего мира. Эта структура работает и в обратном направлении. События нашей повседневной жизни, наши прошлые обиды и радости, наши страхи и надежды на будущее – все это из рук в руки передается вниз, душе, которая комментирует полученное в наших снах, посылает свои чувства наверх, в наше тело, или, даруя миг вдохновения, пронзает нас идеей.

Дикая Женщина – это сочетание здравого смысла и душевного смысла. Промежуточная женщина – ее двойник, ей также присуще и то, и другое. Как и дитя из сказки, промежуточная женщина принадлежит к нашему миру, но может легко спускаться в самые глубины души. Некоторые женщины рождаются с этим качеством, получая его в дар. Другие приобретают его как навык. Но один из результатов регулярного возвращения таков: если земная женщина уходит и возвращается, промежуточная женщина с каждым разом становится все сильнее.

Подъем на поверхность

Чудо и боль возвращения на дикую родину заключаются в том, что мы можем там побывать, но не можем остаться. Как бы ни было чудесно в этом самом сокровенном из домов, мы не можем оставаться под водой навеки и должны вновь подняться на поверхность. Как Урук, которого осторожно вынесли на каменистый берег, мы возвращаемся к земной жизни, с обновленной душой и свежими силами. И все же это грустный миг – когда мы снова оказываемся на суше, наедине с собой. Так в древности люди, которые прошли тайные обряды инициации, возвращаясь во внешний мир, переживали прилив сладостно-горького чувства. Вместе с радостью и чувством обновления они поначалу ощущали светлую печаль.

Средство от этой смутной тоски дает женщина-тюлениха, наставляя сына: "Я всегда буду с тобой. Только притронься к тому, чего касались мои руки: к палочкам для добывания огня, к моему улу, ножу, к выдрам и тюленям, которых я вырезала из камня, и я дохну на тебя ветром, чтобы ты мог петь свои песни" [17]. Ее слова – особая разновидность безмолвного обещания. Они подразумевают: не нужно долго томиться желанием вернуться назад; лучше овладей этими инструментами, подружись с ними, и ты ощутишь мое присутствие, будто ты – натянутая на бубен кожа, которой коснулась дикая рука.

Про эти инструменты инуиты говорят, что они принадлежат "настоящей женщине". Они – то, что необходимо женщине, чтобы "вырезать для себя жизнь". Ее нож вырезает, одевает, освобождает, отмечает, приспосабливает. Владение палочками для добывания огня позволяет ей развести костер в самых суровых условиях. В резьбе по камню находят выражение ее мистическое знание, способность исцелять и личная связь с духовным миром.

Если использовать язык психологов, то эти метафоры олицетворяют силы, присущие дикой природе. В классической юнгианской психологии этот тандем можно назвать единством оси эго-самость. В контексте сказки нож, помимо всего прочего, является инструментом провидения, позволяющим пронзить тьму и увидеть скрытое. Приспособления для добывания огня олицетворяют способность добывать себе пропитание, превращать старую жизнь в новую, отбрасывать ненужное. Их можно рассматривать как символ внутреннего побуждения, которое подвергает огненной закалке исходные материалы души. Традиционно изготовление фетишей и талисманов помогает герою и героине сказки помнить, что сила духовного мира рядом.

Для современной женщины улу, нож, символизирует интуицию, способность и готовность отсечь избыточное, подвести итог и приступить к новым начинаниям. Разжигание огня говорит о способности оправиться от неудачи, раздуть жар для собственных нужд, а если нужно, то и спалить что-нибудь дотла. Каменные фигурки воплощают память о своем диком сознании, связь с природной инстинктивной жизнью.

Как и дитя женщины-тюленихи, мы узнаём, что приблизиться к творениям матери-души – значит наполниться ею. Хотя она и ушла к своему народу, полностью почувствовать ее силу нам помогают такие женские способности, как интуиция, страсть и связь с дикой природой. Ее обещание гласит: если мы соприкоснемся с этими орудиями душевной силы, то почувствуем ее веяние; ее дыхание сольется с нашим, и нас наполнит священный дух песни. Старые инуиты говорят, что дыхание бога и человеческое дыхание, смешиваясь, побуждают человека создавать поэтические произведения с явной печатью божественного [18].

Именно эту священную поэзию и песню мы ищем. Нам нужны сильные слова и песни, которые можно услышать под водой и на земле. Именно дикие песни мы ищем – возможность использовать дикий язык, который мы выучили в подводном мире. Если женщина изрекает откровения, воспламеняет намерение и чувство, хранит тесную связь с инстинктивной природой, то она поет, она живет в диком дыхании души. Такая жизнь – самостоятельный цикл, который должен длиться, длиться и длиться.

Вот почему Урук не пытается снова нырнуть в воду или попросить мать взять его с собой, когда она уплывает в море и исчезает из вида. Вот почему он остается на земле. У него есть обет. Когда мы возвращаемся в суетный мир, особенно если на время возвращения домой мы были от него изолированы, то люди, машины и другие предметы выглядят слегка непривычно, и даже болтовня окружающих звучит как-то странно. Это естественный этап возвращения, который называют вхождением. Через несколько часов или несколько дней такое ощущение принадлежности к иному миру проходит. Потом, погружаясь в привычную жизнь, мы будем питаться энергией, собранной во время возвращения домой, и практикой уединения, станем налаживать связь с душой.

В сказке ребенок женщины-тюленихи начинает осуществлять промежуточную природу. Он становится музыкантом, певцом, сказителем. В сказочном истолковании музыкант, играя на бубне или барабане, становится ядром новой жизни, какой бы она ни была, и тогда должно родиться и затрепетать новое чувство. Музыкант может отпугивать и привлекать. Певец передает вести от великой души к земной личности и обратно. Природой и тембром своего голоса певец может разрушать и уничтожать, но может возводить и созидать. Про сказителя говорят, что он подобрался близко к богам и слушал, как они разговаривают во сне [19].

Так своими творческими действиями ребенок воплощает то, что вдохнула в него мать-тюлениха. Он воплощает то, что узнал под водой: жизнь в родстве с дикой душой. И тогда мы находим себя – мы наполнены биением бубна, наполнены пением, наполнены звуками наших собственных слов, услышанными и произнесенными, наполнены новыми стихами, способностью видеть, поступать и думать по-новому. Мы не стараемся продлить волшебство, а просто живем. Мы не страшимся избранной работы, не сопротивляемся ей, а плавно входим в нее; мы бодры, полны новых идей и сгораем от желания увидеть, что будет дальше. Человек, который в конце концов вернулся домой, многое пережил: великие духи-тюлени унесли его в море, и он вернулся живым.

Практика добровольного одиночества

В сером утреннем тумане ребенок, который стал взрослым, опускается на колени на морском утесе и ведет беседы не с кем иным, как с женщиной-тюленихой. Эта систематическая практика одиночества и общения с нуминозным дает ему особый способ быть рядом с домом – не только нырять в мир души на более длительное время, но, что не менее важно, иметь возможность ненадолго вызывать душу на поверхность.

Чтобы общаться с дикой женственностью, женщина должна на время оставить мир и пребывать в состоянии полного одиночества, наедине с собой. Ведь в старину английское слово alone, "одинокий", состояло из двух слов: all one [20], то есть "совсем один", "наедине с собой". Как раз в этом и состоит цель уединения – побыть наедине с собой. Это лекарство от изнеможения, в котором так часто пребывают современные женщины; оно помогает им, как говорится в старой пословице, "вскочить на коня и помчаться во весь опор".

Одиночество – это не отсутствие энергии или движения, как полагают некоторые, а дар из сокровищницы первозданной свободы, которые передает нам душа. Из письменных свидетельств целителей-знахарей, монахов и мистиков мы знаем, что в старину уединение считалось и успокаивающим, и профилактическим средством. Им лечили усталость и предупреждали тоску. Его использовали и в целях предсказания, как способ прислушаться к внутреннему Я, чтобы попросить совета и руководства, которые невозможно расслышать в шуме и суете повседневной жизни.

Женщины, жившие в древние времена, как и наши современницы из туземных племен, часто отводили для таких бесед и вопросов особое, священное место. Традиционно считается, что делать это нужно во время месячных, потому что в этот период женщина гораздо ближе к самопознанию, чем в обычное время, поскольку преграда между бессознательным умом и сознательным становится значительно тоньше. Чувства, воспоминания, ощущения, обычно недоступные сознанию, приходят беспрепятственно. Если женщина предастся одиночеству в этот период, ее ждет более богатый улов.

Однако, общаясь с женщинами из племен Северной, Центральной и Южной Америки, а также с женщинами, ведущими свой род от некоторых славянских племен, я обнаружила, что "женские места" использовали в любое время, а не только в период месячных; более того, обычно у каждой женщины было свое "женское место" – особое дерево, кусочек берега, клочок леса, пустыни или морской грот.

Проводя с женщинами сеансы психоанализа, я убедилась, что многие предменструальные недомогания современных женщин – не просто физический синдром: их можно в равной степени приписать тому, что женщинам не позволяют уделить достаточно времени возрождению и обновлению [21]. Я всегда смеюсь, когда слышу, как люди цитируют старых антропологов, которые утверждали, будто в разных племенах женщин во время менструаций считали "нечистыми" и заставляли уходить из деревни до окончания месячных. Все женщины понимают: даже если и существовало такое вынужденное ритуальное изгнание, то каждая женщина, когда подходил ее срок, покидая деревню, шла, скорбно повесив голову, пока ее могли видеть, а потом вдруг пускалась вприпрыжку и всю дорогу заливалась смехом.

Как и в сказке, регулярно практикуя добровольное одиночество, мы завязываем разговор между собой и дикой душой, которая подплывает к нашему берегу. Мы делаем это не только для того, чтобы просто "побыть рядом" с дикой и одушевленной природой, – как и в существующей с незапамятных времен мистической традиции, цель такого союза заключается для нас в том, чтобы задавать вопросы, а для души – в том, чтобы давать ответы.

Как можно вызвать душу? Для этого есть много способов: медитация, ритм бега или барабанного боя, пение, писательство, живопись, сочинение музыки, созерцание прекрасного, молитва, размышление, обряды и ритуалы, покой и даже зачаровывающие настроения и идеи. Все это – психические призывы к душе, исходящие из ее обители от нее самой.

Однако я советую использовать те методы, которые не требуют ни реквизита, ни специального места и которые можно завершить как за день, так и за минуту. Это значит использовать для призывания души собственный ум. У каждой из нас есть хотя бы одно привычное состояние ума, в котором лучше всего переживать такое одиночество. Для меня одиночество похоже на "складной лес", который я повсюду ношу с собой и разворачиваю вокруг себя, когда возникает потребность. Я сажусь у подножия огромных старых деревьев своего детства. Из этого места я задаю вопросы, получаю ответы, а потом снова уменьшаю свой уголок леса до размера любовной записки – до следующего раза. Такое переживание бывает мгновенным, кратким и емким.

На самом деле единственная необходимая для одиночества вещь – это способность отключаться от всего, что нас отвлекает. Женщина способна научиться не замечать других людей, шума и болтовни, даже если находится в накаленной атмосфере на собрании правления, даже если у нее дома такое, что без бульдозера не разгребешь, даже если вокруг восемьдесят словоохотливых родственников, которые все три дня праздника горланят, пляшут и дерутся. Если вы были подростком, то знаете, что такое отключаться. Если вы были матерью двухлетнего ребенка, который не желает спать, вы знаете, как себе устроить уединение. Само по себе это не трудно – трудно не забыть это сделать.

Хотя, возможно, все мы предпочитаем, чтобы наше путешествие домой продолжалось подольше, чтобы никто не знал, куда мы ушли, и возвращение было нескорым, так же хорошо практиковать одиночество в помещении, где полно народу. Поначалу сама мысль об этом может показаться странной, однако, скажу вам, есть люди, которые общаются с душой постоянно. А есть и такие, кто впадает в это состояние не намеренно, а внезапно: на них снисходит откровение или же вдруг – хлоп! – и они уже там.

Поскольку этот период задушевного общения считается чем-то неподобающим, мы научились скрывать его за вполне земными терминами: мы "разговариваем с собой", "глубоко задумываемся", "глядим в пространство" или "грезим". Эти иносказания привились в разных областях нашей культуры, поскольку, к несчастью, нас с детства учат ощущать неловкость, если нам случается общаться со своей душой, особенно в таких прозаических обстоятельствах, как работа или школа.

В научном и деловом мире время, которое мы уделяем пребыванию наедине с собой, почему-то считается потраченным впустую, хотя на самом деле это время – самое плодотворное. Ведь именно дикая душа поставляет идеи нашему воображению, и только потом мы их сортируем, чтобы решить, какие взять на вооружение, какие наиболее приемлемы и перспективны. Именно слияние с душой наполняет нас сиянием духа, способствуя раскрытию наших талантов, какими бы они ни были. Именно этот краткий, часто мимолетный, но намеренный миг единства помогает нам поддерживать внутреннюю жизнь: нам удается не похоронить ее под такими изъянами личности, как робость, стыд, страх подвергнуться наказанию или безоглядной критике, бездеятельность, самодовольство или другие ограничивающие нас выдумки и оправдания, а предоставить ей трепетать, сиять и сверкать на виду у всех.

Таким образом, помимо получения любых интересующих нас сведений, уединение можно использовать для оценки своих успехов в избранной сфере. В сказке мы видели, что мальчик оставался под водой семь дней и семь ночей – то было время усвоения одного из древнейших природных циклов. Семь часто считают женским, мистическим числом, связанным с делением лунного месяца на четыре фазы и с женским циклом, у которого тоже есть свои периоды роста, половинной фазы, полной силы и убывания. В старинных этнических женских традициях было заведено в период полнолуния исследовать состояние своего бытия: дружеских связей, семейной жизни, мужа, детей.

Это можно сделать пребывая в одиночестве, ибо именно в это время мы сводим все аспекты своей личности в одну точку во времени и там их рассматриваем и расспрашиваем, чтобы выяснить, чего мы/они/душа желаем/желают в настоящий момент, и по возможности исполнить это желание. Так мы проводим жизненно важное исследование своих текущих обстоятельств. В нашей жизни есть и много таких сторон, которые необходимо оценивать постоянно: жилье, работа, творчество, семья, муж, дети, мать/отец, сексуальная сфера, духовная жизнь и т.д.

При оценке мы используем простой метод измерения: выясняем, что необходимо убавить и что прибавить. Мы спрашиваем инстинктивную самость – не прибегая к высокой логике, не от лица эго, а от лица Дикой Женщины, – что нужно сделать, наладить, ослабить, усилить. Не сбились ли мы душой и духом с верного курса? Как выглядит наша внутренняя жизнь со стороны? Что необходимо улучшить, защитить, умерить, повысить? Что нужно устранить, переместить или изменить?

По мере практики начинает сказываться плодотворное влияние добровольного уединения. Оно действует как жизненно необходимая дыхательная система, как естественный циклический ритм: знание прибывает, мы вносим мелкие уточнения и убираем все ненужное. В уединении не только сила, но и практичность, ведь одиночество находится на нижнем уровне пищевой цепи: оно кое-чего требует в смысле намерения и систематической работы, зато доступно в любое время и в любом месте. Практикуя его, вы со временем обнаружите, что придумываете для души свои вопросы. Иногда вопрос может быть всего один. Бывает, что у вас вообще нет вопросов и вы просто хотите отдохнуть на камне рядом с душой, дыша с ней одним воздухом.

Врожденная экология женщины

В сказке говорится, что многие пытаются охотиться на душу, чтобы поймать и убить ее, но ни одному охотнику это не удается. Это еще один сказочный намек на неуязвимость дикой души. Даже если наша работа, любовь, отдых или игра не согласуются с циклом, это не убивает Дикую Женщину, а только изматывает нас самих. Отрадно то, что можно внести необходимые поправки и снова вернуться к собственным природным циклам. Ведь именно любя и охраняя свои природные времена года, мы не даем навязать своей жизни чужой ритм, чужой танец, чужой голод. Именно отводя четкие циклы для секса, творчества, отдыха, игры и работы, мы заново учимся понимать и различать свои дикие чувства и периоды.

Мы знаем, что нельзя жить чужой жизнью. Мы знаем, что бывает пора, когда нужно на время оставить дела людей, народа, мира. Теперь мы знаем, что похожи на земноводных: мы можем жить на суше, но не постоянно – нам необходимо время от времени возвращаться в воду, домой. Чересчур цивилизованные и деспотические общества пытаются помешать женщинам возвращаться домой. Слишком часто женщину отпугивают от воды, пока она не истает как свеча.

Но когда прозвучит голос, призывающий вернуться домой надолго, какая-то ее часть всегда услышит: она ждала этого зова. Когда прозвучит этот призыв из дома, она послушается – тайно или не слишком таясь она готовится пойти на зов. Она сама и все союзники ее сокровенной души восстановят способность возвращаться. Этот процесс обретения способности касается не просто той или иной женщины – он касается всех нас. Каждая из нас опутана земными обязательствами. И все же Старик зовет всех нас в море. Все должны возвращаться.

Ни один из этих способов возврата домой не зависит от материального и социального положения, образования или физической подвижности. Даже если мы способны увидеть одну-единственную травинку, даже если весь наш горизонт – куцый клок неба, даже если все наше достояние – тощий сорняк, пробившийся сквозь трещину в тротуаре, мы можем увидеть все свои циклы в природе и благодаря ей. Все мы можем уплыть в море. Все мы можем общаться с морем с утеса. Все женщины должны иметь эту связь: многодетные матери, влюбленные женщины, одинокие женщины, деловые женщины, хандрящие женщины, светские женщины, женщины-экстраверты и женщины-интроверты, женщины с патологическим чувством долга.

Юнг говорил: "Было бы куда лучше просто признаться в своей духовной нищете... Когда дух тяжелеет, он превращается в воду... Поэтому путь души... ведет к воде" [22]. Возвращение домой и беседы с тюленихой, когда мы стоим на коленях на морском утесе, – это действия, которым присуща исконная и целостная экология, ибо они являют собой возвращение в воду, встречу с диким другом, с тем, кто больше, чем кто бы то ни было, любит нас неослабно, беззаветно и с глубочайшим терпением. Нужно только глядеть в эти глаза души, "дикие, мудрые и любящие", и учиться у них.

---

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

---

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)