Предположение о природной сметливости человеческого рода, по-видимому, опровергается тем фактом, что в ходе своего исторического развития человечество впадало то в одно суеверие, то в другое. Однако, во-первых, не так уж несомненно, что донаучные идеи или идеи древней науки представляли собой лишь бессодержательную бессмыслицу. Совсем напротив, большая часть. того, что мы сегодня называем "суеверием", содержит знания, которые превосходят соответствующие результаты науки (ср. гл. 4, а также мой ответ Агасси в {137}). Подлинное суеверие мы находим только там, где люди некритично следуют за духовными "фюрерами", будь то инквизиторы, политики или ученые.
Существуют многочисленные функциональные расстройства организма, связанные с болями и общей слабостью, которые, однако, не вызывают каких-либо органических изменений крови или отдельных органов. Теория, лежащая в основе практики иглоукалывания, занимается именно такими расстройствами. Органы и элементы, о которых она говорит, это не конкретные физические органы и элементы, а "архетипы" в смысле Юнга (см. Ф. Манн {267}, с. 79). Это можно видеть из диагностики с помощью измерения различных пульсов, согласно которой организм подразделяется на двенадцать физиологических систем, которым подчинено в нем все остальное (отсюда 12 пульсов).
Дадаист не смог бы обидеть мухи, не говоря уже о человеке, крайне невосприимчив к любому серьезному предприятию и сразу чувствует недоброе, как только человек встает в позу с таким видом, будто собирается произнести нечто очень важное. Дадаист убежден, что жизнь приобретет цену лишь тогда, когда мы начнем относиться к вещам легко и устраним из нашей речи такие глубокомысленные, но уже дискредитировавшие себя обороты, накапливавшиеся столетиями, как "поиск истины", "защита права", "страстный интерес" и т.д., и т.п. Дадаист всегда готов рискнуть на эксперимент даже в тех областях, где изменение наличного и экспериментирование сомнительны (например, базисные функции языка). Надеюсь, что, прочитав данный памфлет, читатель будет думать обо мне скорее как о ветреном дадаисте, чем как о серьезном анархисте; см. прим. 4, гл. 2.
Поскольку наука никогда не представляет собой завершенного процесса, постольку указанные характеристики всегда даются "до", а не "после" того, как работа сделана. Следовательно, простота, изящество или непротиворечивость никогда не станут необходимыми условиями (научной) практики.
Между прочим, следует упомянуть, что в 1903 г., когда Эйнштейн начал свою работу в термодинамике, существовали эмпирические свидетельства в пользу того, что броуновское движение не может быть молекулярным явлением (см. об этом статью Ф. М. Экснера {93}, в которой тот утверждал, что характеристики этого движения на порядок ниже, чем можно ожидать).
См. работу А. Пуанкаре {302}, кн. III, гл. 2, раздел V, где подробно обсуждается эксперимент Кауфмана и делается вывод о том, что "принцип относительности... не может иметь того фундаментального значения, которое ему были склонны приписывать". См. также статью Ст. Гольдберга {158}, с. 73 и сл. и цитируемую здесь литературу. Только Эйнштейн считал эти результаты "невероятными вследствие того, что их базисное допущение, из которого выводилась масса движущегося электрона, не было обусловлено теми теоретическими системами, которые охватывали более широкий круг явлений" (Jahrbuch der Radioaktivitat und Eletrizitat, vol. 4, 1907, S. 439). Г.А.Лоренц изучал работу В. Миллера в течение многих лет, но так и не смог найти ошибку. И только в 1955 г., через 25 лет после того, как Миллер закончил свои эксперименты, "было найдено удовлетворительное истолкование их результатов. См. {358}, с. 47-57, особенно с. 51, а также прим. 19 и 34; см. также неубедительное обсуждение этого вопроса на конференции, посвященной эксперименту Майкельсона Морли ({64}, с. 341 и сл.).
Поппер не указывает источника своей осведомленности; по-видимому, он заимствовал это у Фейгля. Но рассказ Фейгля и его повторение Поппером противоречат огромному количеству случаев, в которых Эйнштейн подчеркивал превосходство "разума сути дела" ("die Vernunft der Sache") над "верификацией с помощью малых результатов", причем делал это не только в случайных замечаниях на лекциях, но и в сочинениях. См. цитату, приведенную выше в прим. 6, которая касается трудностей специальной теории относительности и была высказана до той лекции, на которой присутствовал Фейгль. См. также письма Эйнштейна к М.Бессо и К.Зелигу, приведенные в работах: Холтон Дж. {191}, с. 242, и Зелиг К. {354}, с. 271. В 1952 г. М.Борн пишет Эйнштейну следующее ({30}, с. 190) по поводу анализа Фрейндлихом искривления света вблизи Солнца и красного смещения: "Это действительно выглядит так, как если бы Ваша формула была не вполне корректной. Еще хуже обстоит дело в случае красного смещения {как раз тот решающий случай, на который, ссылаются Фейгль и Поппер} ; это гораздо меньше, чем теоретическое значение для центра солнечного диска, и намного меньше, чем для его края... Не может ли это указывать на нелинейность?" Эйнштейн (в письме от 12 мая 1952 г.: там же, с. 192) отвечает: "Фрейндлих... : ни в коей мере не затрагивает меня. Даже если бы отклонение лучей света, смещение перигелия или сдвиг спектральных линий были неизвестны, гравитационные уравнения все-таки были бы убедительными, поскольку в них нет ссылки на инерциальную систему (фантом, который влияет на все, но сам не подвергается никакому воздействию). В самом деле, странно, насколько люди обычно глухи к самым строгим аргументам и в то же время всегда склоннны переоценивать точные измерения" (курсив мой. П.Ф.). Как можно объяснить это противоречие (между показанием Фейгля и сочинениями самого Эйнштейна)? Во всяком случае, не изменением позиции Эйнштейна, который, как мы видели, с самого начала скептически относился к наблюдению и эксперименту. Это противоречие можно объяснить либо ошибкой Фейгля, либо проявлением "оппортунизма" со стороны Эйнштейна (см. текст к прим. 1-6 введения).
Письмо Декарта обсуждается Салмоном в качестве примера разногласий между рационализмом и эмпиризмом в {341}, с. 136. Однако правильнее рассматривать его как пример столкновения между догматической и оппортунистской методологиями, имея в виду, что эмпиризм может быть столь же строгим и жестким, как и наиболее строгие разновидности рационализма.
Высказывание Канта взято из "Критики чистого разума" В777,8 ({204}, с. 624); мое внимание к этому высказыванию привлекла работа С. Розена о "Пире" Платона). Кант продолжает: "Однако мне думается, что труднее всего согласовать хитрость, притворство и обман с намерением отстоять доброе дело. Чтобы при взвешивании доводов разума в чистой спекуляции все было честно это самое меньшее, чего можно требовать. Но если бы можно было твердо рассчитывать хотя бы на это меньшее, то спор спекулятивного разума... был бы или давно решен, или близок к разрешению. Так нередко благородные чувства обратно пропорциональны достоинству самого дела" (там же). Следует заметить также, что возникновение цивилизации Кант объясняет лицемерием, которое "служит... для того, чтобы вывести человека из грубости" (там же, с. 623). Сходные идеи встречаются в его истолковании мировой истории.
Следует иметь в виду, что признание относительности движения даже для инерциальных траекторий означает отказ от теории импетуса. По-видимому, Галилей и отказался от нее, ибо обоснование наличия "безграничных" или "вечных" движений, которое он приводит на с. 245. и сл. своего "Диалога", апеллирует к движениям, которые нейтральны, т. е. не являются ни естественными, ни вынужденными, и которые поэтому (?) можно считать вечными.
К.Шумахер {351} обнаружил, что предсказания относительно движения Меркурия и Венеры, сделанные Птолемеем, отличаются от предсказаний Коперника самое большее на 30'. Расхождения между современными предсказаниями и предсказаниями Птолемея (и Коперника), достигающие 7 градусов, обусловлены главным образом ошибочными константами и начальными условиями, включая неверную оценку величины прецессии. О гибкости птолемеевской схемы см. статью Н. Хэнсона (Isis, № 51, 1960, р. 150-158).
Различные авторы, маскирующие отсутствие воображения и темперамента высокими моральными нормами, усмотрели проявление глубокой мудрости в деятельности Галилея и приложили все усилия к тому, чтобы объяснить его действия высокими и скучными побуждениями. Один весьма незначительный факт (а именно, замалчивание Галилеем достижений Коперника в его "Trattato della Sfera" ({155}, II, с. 211 и сл., где упомянута идея движения Земли, но отсутствует имя Коперника, в то время как, по мнению некоторых исследователей, он уже признал коперниканство) привел к многочисленным психологическим исследованиям и нескольким удобным гипотезам ad hoc даже такого серьезного автора, как Л.Джеймонат ({157}, с. 23). И все-таки нет никаких оснований для ответа на вопрос, почему человек, причем человек чрезвычайно умный, должен подчиняться стандартам современных академических консерваторов и почему он не может пытаться своим собственным путем удовлетворять свои интересы. Действительно, что за странный моральный принцип, требующий, чтобы мыслитель был болтуном, который лишь бубнит о своей вере в "истину" и никогда ни словом не обмолвится о том, что он в чем-то сомневается? (Не этого ли требует современный поиск достоверности?) Подобное пуританство, несомненно, слишком наивно, чтобы объяснить нам суть человека эпохи позднего Ренессанса и раннего барокко. Кроме того, мистификации Галилея открывают гораздо более интересный характер, нежели тог образ изможденного "искателя истины", который нам обычно преподносится в качестве объекта преклонения. И наконец, как мы увидим, только благодаря таким мистификациям мог быть достигнут прогресс в данный конкретный период. См. также прим. 19 к данной главе.
Пропагандистские махинации Галилея нередко объясняются его пониманием того факта, что давно сложившиеся институты, социальные условия и предрассудки могут препятствовать развитию новых идей и потому их следует вводить "окольным" путем, изобретая связи между их источником и силами, способными помешать их выживанию. Действуя таким образом в связи с учением Коперника, Галилей сразу же сошел с прямого пути истины (какой бы она ни была). В своем письме к великой герцогине Христине (цит. по: Дрейк С. {75}, с. 178) он говорит, что "Коперник... был не только католиком, но даже священником и каноником. Он пользовался таким уважением со стороны церкви, что, когда при. папе Льве Х Латеранский собор принял решение о реформе церковного календаря, для ее осуществления из самой отдаленной части Германии в Рим был вызван Коперник". На самом же деле Коперник никогда не был духовным лицом, в Рим его никто не вызывал и Григорианский календарь свидетельствует о том, что Коперник в его создании не участвовал. "Так почему же Галилей искажает этот факт биографии Коперника? Будучи правоверным. католиком, Галилей был вовлечен в героическую попытку спасти свою церковь от серьезной ошибки (?) осуждения коперниканства как ереси. В ходе этой бурной кампании Галилей высказал несколько исторически ложных утверждений относительно Коперника, направленных на то, чтобы связать астронома-революционера с римской католической церковью более тесно, чем это позволяли сделать факты" (Розен. Биография Коперника в {334}, с. 320) Это напоминает нам замечание Канта о том, что ложь "служит только предварительно для того, чтобы вывести человека из грубости" (И. Кант {204}, с. 623).
"Так игрушки одного столетия могут стать драгоценными сокровищами другого", замечает по этому поводу Г. Морли ({278}, г. II, с. 166).