ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Мы должны отыскать абсолютно первое, совершенно безусловное основоположение всего человеческого знания. Быть доказано или определено оно не может, раз оно должно быть абсолютно первым основоположением.
Оно должно выражать собою то дело-действие (Thathandlung) [1], которое не встречается и которого нельзя встретить среди эмпирических определений нашего сознания, которое, напротив того, лежит в основании всякого сознания и только одно делает его возможным.* При изложении такого дела-действия следует опасаться не столько того, что при этом не будет мыслиться то, что нужно мыслить, – ибо об этом позаботилась уже природа нашего духа, – сколько того, что при этом будет мыслиться то, чего не следует мыслить [2]. Это делает необходимым рефлексию о том, что можно было бы, пожалуй, сначала признать за такое дело-действие, и отвлечение от всего того, что к нему в действительности не относится.
* Это упускается из виду всеми теми, кто по этому поводу замечает, что либо то, что высказывается первым основоположением, не встречается среди фактов сознания, либо же оно противоречит им.
Даже и эта отвлекающая рефлексия не в состоянии сделать фактом сознания то, что таковым не является; но она дает возможность установить, что такое дело-действие должно быть необходимо мыслимо как основание всякого сознания.
Законы (законы общей логики), согласно которым необходимо должно мыслиться такое дело-действие как основание человеческого знания, или – что то же – правила, согласно которым совершается указанная рефлексия, еще не обнаружены, не раскрыты как значимые; но они молчаливо предполагаются как нечто известное и установленное. Только позднее они будут выведены из того основоположения, установление которого правильно лишь при условии их правильности. Это – круг, но круг неизбежный (см. "О понятии наукоучения", §7). А так как он неизбежен и является свободно признанным кругом, то и при установлении высшего основоположения можно ссылаться на все законы общей логики.
Приступая к этому размышлению, мы должны отправиться от какого-либо положения, которое не откажется признать каждый человек. Таких положений могло бы быть, конечно, и несколько. Мышление свободно; и не имеет значения, из какой точки оно исходит. Мы избираем такое положение, от которого до нашей цели расстояние всего короче.
Если только это положение будет признано, вместе с ним должно быть признано как дело-действие также и то, что мы хотим положить в основу всего наукоучения; и размышление должно показать, что его как таковое надлежит признать одновременно с этим положением. Мы установим какой-нибудь факт эмпирического сознания, и затем одно за другим от него будут отделяться эмпирические определения, пока не останется лишь то, чего уже безусловно нельзя отмыслить прочь и от чего далее уже ничего более нельзя отделить.
Но если бы кто-нибудь стал требовать его доказательства, то в ответ на это мы не прибегли бы к доказательству, а сказали бы, что это положение безусловно достоверно, то есть без всякого дальнейшего основания на то. Отвечая так и вызывая тем, без сомнения, всеобщее одобрение, мы приписываем себе этим способность полагать нечто безусловным образом.
Следовательно, утверждением, что вышеприведенное положение безусловно достоверно, устанавливается то, что между таким если и таким то существует необходимая связь. Необходимая связь между ними и есть то, что полагается безусловно и без всякого дальнейшего основания. Предварительно я буду называть эту необходимую связь = X.
Ибо X полагается безусловно, – это факт эмпирического сознания. X же равно положению: Я есмь Я; следовательно, и это положение полагается безусловно.
Но положение: Я есмь Я имеет совсем другое значение, чем положение A есть A. А именно: это последнее положение обладает содержанием лишь при некотором определенном условии. Если A полагается, то оно, как A, полагается, конечно, вместе с предикатом A. Но этим положением совершенно еще ничего не решается относительно того, полагается ли оно вообще, следовательно, полагается ли оно с каким-либо предикатом. Положение же Я есмь Я имеет безусловную и непосредственную значимость, так как оно тождественно положению X;* оно имеет значимость не только по форме, но также и по своему содержанию. Им Я полагается не под условием, а как таковое, с предикатом его равенства самому себе. Оно, стало быть, положено; и положение может быть также выражено следующим образом: Я есмь.
* То есть выражаясь совсем просто: Я, полагающее A в роли предиката, благодаря тому, что оно полагается в роли субъекта, знает необходимым образом о своем субъекте-положении, стало быть, о самом себе, зрит вновь себя самого, есть для себя самого оно само.
Это положение: Я есмь пока основано только на факте и обладает единственно лишь фактической значимостью. Ежели положение A=A (или, выражаясь точнее, то, что в нем безусловно полагается = X) должно быть достоверно, то достоверным должно быть также и положение: Я есмь. Ну, а то, что мы принуждены признать X за нечто безусловно достоверное, есть факт эмпирического сознания; и то же самое относится, стало быть, и к положению: Я есмь, на котором основывается X. Соответственно с этим основанием для объяснения всех фактов эмпирического сознания является то, что прежде всякого положения в Я должно быть положено само Я. (Основанием всех фактов, говорю я – и это зависит от доказательства того положения, что X есть высший факт эмпирического сознания, лежащий в основании всех других и во всех других содержащийся, – это же положение должно было бы быть допущено без всяких доказательств, несмотря на то, что все наукоучение занято тем, как бы его доказать.)
Значит, полагание Я самим собою есть его чистая деятельность. Я полагает себя самого, и оно есть только благодаря этому самоположению. И наоборот, Я есмь, и оно полагает свое бытие благодаря только своему бытию. Оно является в одно и то же время и тем, что совершает действие, и продуктом этого действия, а именно: действующим началом и тем, что получается в результате этой деятельности. Действие и дело суть одно и то же, и потому Я есмь есть выражение некоторого дела-действия, и притом дела-действия единственно только и возможного, как то должно выясниться из всего наукоучения.
* Во всяком случае, это так также и согласно логической форме каждого положения. В положении A=A первое A есть нечто такое, что полагается в Я либо безусловно, как и само Я, либо же на каком-нибудь основании, как любое определенное Не=Я. При этом Я действует как абсолютный субъект, и потому первое А именуется субъектом. Вторым A обозначается то, что преднаходится Я, делающим себя самого объектом своей рефлексии, как нечто в нем самом положенное, потому что оно сперва положило в себе это нечто. Судящее Я высказывает, собственно, нечто не об A, а о самом себе, – а именно, что находит в себе некоторое A. И потому-то второе A именуется предикатом. Таким образом в положении A=B A означает то, что полагается в данный момент. B же – то, что уже найдено как положенное. Есть выражает переход Я от положения к размышлению над положением.
Это совершенно уясняет, в каком смысле мы употребляем здесь слово Я, и приводит нас к определенному объяснению Я как абсолютного субъекта. То, бытие (сущность) чего состоит единственно только в том, что оно полагает себя самого как сущее, есть Я как абсолютный субъект [4]. Поскольку оно полагает себя, оно есть, и, поскольку оно есть, оно полагает себя. И соответственно с этим Я, безусловно, необходимо для Я. Что не существует для себя самого, не есть Я.
(К пояснению сказанного! Приходится сталкиваться с вопросом: чем был я до того, как пришел к самосознанию? Естественный ответ на это таков: я не был ничем, так как я не был Я. Я есть лишь постольку, поскольку оно сознает себя самого. Возможность подобного вопроса зиждется на смешении Я как субъекта с Я как объектом рефлексии абсолютного субъекта, и вопрос этот сам по себе совершенно недопустим. Я представляет самого себя, вбирает постольку самого себя в форму представления и только тогда становится чем-то, объектом. Сознание получает в этой форме некоторый субстрат, который существует и в отсутствии действительного сознания и к тому же еще мыслится телесным. Представляя себе такое положение вещей, затем спрашивают: чем был я до тех пор, то есть что такое субстрат сознания? Но и в таком случае незаметно для себя примысливают абсолютный субъект как субъект, созерцающий этот субстрат. Следовательно, при этом примысливают незаметно как раз то, от чего хотели отвлечься, и тем самым противоречат себе. Ничего нельзя помыслить без того, чтобы не примыслить своего Я как сознающего самого себя; от своего самосознания никогда нельзя отвлечься. Следовательно, ни один вопрос, подобный вышеозначенному, не может быть разрешен, ибо такие вопросы нельзя ставить себе, если хорошенько поймешь себя самого.)
Далее, полагающее себя Я и сущее Я совершенно равны друг другу, суть одно и то же. Я есть то самое, чем оно себя полагает; и оно полагает себя как то самое, что оно есть. Таким образом: Я есмь безусловно то, что Я есмь.
Если поставить повествование об этом деле-действии во главе наукоучения, то его нужно будет выразить следующим образом: Я первоначально полагает безусловно свое собственное бытие* [5].
* Все это значит, если прибегнуть к помощи других слов, которыми я стал с тех пор выражаться, следующее: Я есть по необходимости тождество субъекта и объекта, – субъект-объект; и оно является таким прямо, без всякого дальнейшего посредства. Таков смысл, говорю я, всего вышесказанного. Без этого не так-то легко, как это можно было бы думать, понять это утверждение и уразуметь его чрезвычайную важность, которой до наукоучения постоянно пренебрегали. Поэтому нельзя опустить предшествующих его разъяснений. (Примеч. ко 2-му изд.)
Мы отправились из положения A=A не в том предположении, чтобы, исходя из него, можно было бы доказать положение: Я есмь, а потому, что нам необходимо было отправиться от чего-нибудь достоверного, данного в эмпирическом сознании. Но само наше исследование показало, что не положение A=A служит основанием для положения Я есмь, а, наоборот, это последнее положение обосновывает собою первое.
Если отвлечься в положении: Я есмь от определенного содержания – от Я и оставить только форму, данную вместе с этим содержанием, – форму заключения от положенности к бытию, как то должно быть сделано в целях логики (см. "Понятие наукоучения" §6), то в качестве основоположения логики получится положение A=A, которое только в наукоучении может получить свое доказательство и определение. Доказательство: A есть A потому, что Я, которым положено было A, равно тому, в котором оно положено; определение: все, что есть, есть лишь постольку, поскольку оно положено в Я; вне же Я нет ничего. Никакое возможное A в вышеуказанном положении (никакая вещь) не может быть ничем другим, кроме как чем-либо положенным в Я.
Если, далее, отвлечься от всякого суждения как определенного действия и иметь в виду только данный в указанной выше форме вид действования человеческого духа вообще, то мы будем иметь категорию реальности. Все, к чему применимо положение A=A, имеет, поскольку это положение к нему применимо, реальность. То, что полагается одним только положением какой-либо вещи (чего-либо в Я положенного), составляет в ней реальность, есть ее сущность.
(Маймоновский скептицизм [6] опирается в конечном счете на вопрос о нашем праве применять категорию реальности. Этого права нельзя вывести ни из какого другого, мы к этому безусловно уполномочены. Скорее из него должны быть выведены все другие возможные права; и сам маймоновский скептицизм незаметным образом предполагает его, признавая правильность общей логики. Однако может быть указано нечто такое, из чего выводится в свою очередь каждая категория; это – Я как абсолютный субъект. Относительно всего остального, к чему только она должна быть применима, нужно показать, что на него реальность переносится из Я, что оно необходимо должно быть, поскольку есть Я.)
На наше положение, как абсолютное основоположение всего знания, намекал Кант в своей дедукции категорий; но он нигде не установил его определенно как основоположение [7]. До него Картезий указывал подобное же положение: cogito ergo sum,* которое не только должно было быть меньшей посылкой и заключением некоторого силлогизма, коего большая посылка гласила: quodcunque cogitat, est,** – но которое он считал для себя возможным рассматривать также как непосредственный факт сознания [8]. В таком случае оно значило то же, что cogitans sum, ergo sum*** (или, как выразились бы мы, sum, ergo sum).**** Но в таком случае прибавка cogitans***** совершенно излишня. Нет необходимости мыслить, если существуешь, но необходимо существовать, если мыслишь. Мышление отнюдь не составляет сущности бытия и есть лишь особое его определение; кроме него существует ряд иных определений нашего бытия. Рейнгольд устанавливает принцип представления [9]; и в картезианской форме его основоположение гласило бы так: repraesento, ergo sum,****** или, правильнее, repraesentans sum, ergo sum.******* Он делает значительный шаг вперед по сравнению с Картезием. Однако, если он имеет в виду создать не только пропедевтику к науке, а и саму науку, этот шаг недостаточен; ибо и представление не составляет сущности бытия, а есть лишь особое его определение; кроме этого, существуют еще и другие определения нашего бытия, даже если бы для того, чтобы достигнуть эмпирического сознания, они и должны были пройти через среду представления.
* Мыслю, следовательно, существую
(лат.).
** То, что мыслит, существует (лат.).
*** Существую как мыслящий, следовательно, существую
(лат.).
**** Существую, следовательно, существую (лат.).
***** Мыслящий (лат.).
****** Представляю, следовательно, существую
(лат.).
******* Существую как представляющий, следовательно,
существую (лат.).
За пределы нашего положения в указанном смысле вышел Спиноза [10]. Он не отрицает единства эмпирического сознания, но полностью отрицает чистое сознание. По его мнению, весь ряд представлений эмпирического субъекта относится к единому чистому субъекту так, как отдельное представление к ряду. Для него Я (то Я, которое он называет своим или же я называю моим Я) есть не безусловно потому, что оно есть, а потому, что есть нечто другое. Правда, Я, по его мнению, есть Я для Я, но он спрашивает при этом, чем бы оно было для чего-то вне Я. Такое "вне = Я было бы равным образом некоторым Я, по отношению к которому положенное Я (например, мое Я) и все возможные, могущие быть положенными Я были бы видоизменениями. Он отделяет чистое и эмпирическое сознание. Первое он полагает в Боге, который никогда не сознает себя, так как чистое сознание никогда не достигает сознания; второе же он полагает в отдельные модификации Божества [11]. В таком виде его система вполне последовательна и неопровержима, так как она находится в такой сфере, куда разум не может за ней следовать. Но она лишена оснований; ибо что же давало ей право выходить за пределы данного в эмпирическом сознании чистого сознания? Нетрудно показать, что толкнуло его к его системе; это – необходимое стремление установить в человеческом познании высшее единство [12]. Это единство имеется в его системе, и ошибка лишь в мнении, будто он заключает из теоретически разумных оснований там, где он на деле был влеком лишь чисто практической потребностью; ошибка в том, что он думал, будто он устанавливает нечто действительно данное, тогда как на деле он установлял лишь некоторый скрытый, но навсегда недостижимый идеал. Его высшее единство мы снова обретем в наукоучении, но не как нечто такое, что есть, а как нечто такое, что должно, хотя и не может быть нами произведено. Я замечу еще, что если переступить за пределы Я есмь, то неизбежно придешь к спинозизму. (Что Лейбницева система [13], взятая мысленно в ее завершении, есть не что иное, как спинозизм, показывает в своей весьма поучительной статье: "О прогрессах философии..." и т.д." [14] Саломон Маймон.) Существуют только две вполне последовательные системы: критическая, которая признает такую границу, и спинозистская, которая ее переходит.