ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
К разряду предуготовительных можно отнести семь начальных подвигов. Одни из них подготавливают ревнующего о благочестии, так сказать, со стороны внешней, предотвращая те препятствия его святому делу, которые могут произойти извне. Эти подвиги ставят его в такое отношение ко всему окружающему, которое бы благоприятствовало ему впоследствии. Другие приготавливают подвижника, так сказать, со стороны внутренней, уничтожая те затруднения, которые могли бы для него возникнуть в нем самом, и придавая такое направление его духовной жизни, которое бы постоянно содействовало его будущим трудам.
Степень I
Первой заботой желающего посвятить себя исключительно делу своего спасения преподобный Иоанн назначает отречение от мира и удаление от него. «Приступающие к иноческому подвигу, – говорит он, – от всего да отрекутся, все да презрят, все да отринут».
Мир, во зле лежащий, составляет первую и великую преграду для благочестия. Эта истина так известна и несомненна, что нет нужды ее раскрывать и доказывать. Ее выражал неоднократно Сам Спаситель, многократно высказывали апостолы, ее подтверждает ежедневный опыт всякого, кто желает жить праведно и благочестиво среди мирской суеты. Христианин должен отдать Богу все свое сердце, а мир требует его себе или, во всяком случае, занимает в нем некоторую часть. Христианин должен горняя мудрствовать, а мир заставляет его погружаться в помышления земные и суетные. Христианин должен заботиться единственно о спасении своей души, а мир вовлекает его в многообразные заботы о вещах преходящих. Поэтому, хотя подвиг удаления от мира не составляет самого существа христианского подвижничества, однако же, весьма справедливо указывается он в Лествице, как подвиг приготовительный, как средство, предотвращающее главнейшее препятствие к богоугодной жизни.
Без сомнения, нельзя требовать, чтобы все христиане оставили свои дома и шли в пустыни спасаться, это невозможно исполнить. Однако всякий, заботящийся о своей душе, и должен, и может избегать мира в той мере, в какой мир может вредить его спасению. Почему, например, не прекратить лишние связи с людьми, из которых не выносим и от которых не получаем ничего, кроме вреда? Почему человеку-семьянину не довольствоваться общением в своем семейном кругу и не ограничить отношений с миром только случаями действительной необходимости? Если и это не по силам, то почему, по крайней мере, по временам, например, в святые дни говения и праздников, не отрываться от мирской суеты, чтобы хотя бы несколько дней пожить для Бога и своей души?
Надо, однако, заметить, что тяжкий подвиг удаления от мира может быть трудом напрасным или даже вредным, если в основание его не положено доброе намерение, цель исключительно благочестивая. Удаление от мира, по мнению св.Иоанна, бывает делом богоугодным и действительно полезным для самого подвижника только тогда, когда оно предпринимается или ради будущего царствия, т.е. с целью беспрепятственнее и вернее совершить свое земное назначение – приготовление к блаженной вечности; или по множеству грехов, т.е. с целью вдали от мирской суеты и развлечений посвятить свою жизнь постоянному оплакиванию былых заблуждений; или по любви к Богу, т.е. с желанием безраздельно отдать свое сердце Господу, воспламенившись святым чувством любви к Богу, безраздельно отдать свое сердце Господу, Ему посвятить всего себя, для Него Единого и в Нем Едином жить всей своей душою. «Если же, – замечает преподобный учитель, – (оставившие мир) не имели ни единого из перечисленных намерений, то отчуждение мира было безрассудное».
Понимая оставление мира как монашеский обет, как решительный шаг к жизни, посвящаемой исключительно на служение Богу, на усовершенствование и спасение души, св.Иоанн дает вступающему на это трудное поприще многие советы, которые ему нужно знать заранее. Не можем не упомянуть здесь, по крайней мере, о важнейших из них:
Особенно необходимо стараться положить доброе начало, быть строгим к себе и внимательным к своим обязанностям с самых первых дней своего иночества. «От доблестного начала, – говорит Преподобный, – непременно проистечет нам польза даже самом изнеможении, если оно придет, ибо мужественная душа, когда и начнет ослабевать, то воспоминанием о прежней ревности возбуждается опять к мужеству».
Встречать и совершать будущие подвиги надо с духом веселым и бодрым, без ропота и рабского страха. «Cколь достохвальны, – говорит Преподобный, – с самого начала исполняющие заповеди Божии со всякою радостью, веселием и ревностью, столь достойны сожаления те, которые, долго пребывая в иноческом подвиге, с сетованием идут, если только идут, по пути добродетелей».
Степень II
Но отречением от мира и видимым оставлением его подвижник еще не окончательно порывает с миром. Удалившись в пустыню и убежав от людей, человек может следить мыслью и сердцем за мирскою жизнью и предаваться житейским суетным попечениям и, таким образом, в самое уединение вносить пагубное влияниемирской жизни. Поэтому вторым подвигом подвижника преподобный Иоанн назначает отложение житейских попечений.
Сущность подвига состоит в том, чтобы совершенно оторвать душу и мысль от того, от чего отрекается подвижник устами и удаляется наружно, исполнить во всей обширности заповедь апостола: не любите мира, ни того, что в мире (Ин.12,15). Нужно отсечь всякое пристрастие ко всему, чем утешаются сыны века сего, нужно подавить пристрастную привязанность ко всем, даже к родным, чтобы связь с ними и попечения о них не помешали главному делу подвижника. «Истинный инок, – говорит Преподобный, – совсем не возлюбит, и не помыслит, и не попечется ни о серебре, ни о стяжаниях, ни о родителях, ни о мирской славе, ни о друге, ни о братиях, и ни о чем земном, но все мирские вещи и всякое о них попечение отвергает, и притом и самую плоть свою ненавидит».
Такого всецелого отречения требует и воля Господа, и сущность богоподражательной святой жизни: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк.14,26). И действительно, кто желает быть на пути к небу, тому необходимо отсечь все страстные земные привязанности: никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику (2 Тим.2,4). Надо попрать все земное, чтобы мудрствовать горняя. Надо извергнуть весь мир из сердца, чтобы отдать его всецело безраздельной любви к бесконечному Богу. В противном случае наш ум скоро покроется мглою помыслов чувственных, суетных, нечистых. Из орла, которому бы надлежало парить в чистом воздухе, созерцать солнце истины духовной и Божественной, наш ум превратится в крота, роющегося в земле, в прахе и в тлении дел мирских, плотских, чуждых для духа. Скоро и сердце совсем закроется для святой любви к Богу, сделавшись вместилищем чувств и привязанностей таких же земных и нечистых, как и помыслы ума.
Без сомнения, в высшей мере этот подвиг обязываются совершать одни иноки, навсегда отрекшиеся от мира, чтобы жить для одного Бога. Но в некоторой степени этот подвиг и доступен, и требуется от каждого христианина, так как и его главною заботой должно быть спасение души. Все, что не питает духовной жизни и не способствует духовному росту, как тленное и скоропреходящее, не должно быть для христианина таким сокровищем, к которому было бы привязано его сердце.
По апостольской заповеди, все христиане должны жить так, чтобы были имеющие жен, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие, и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся (1 Кор.7,29-31). И живущий в мире может не увлекаться заботами житейскими; пусть он в обыкновенных своих делах и занятиях жизни отложит попечение излишнее, многозаботливое, суетное, происходящее от неумеренных желаний, от недостатка веры в Бога и упования на Его Провидение.
Болезненным этот подвиг представляется только издали. По свидетельству преподобного Иоанна, он вовсе не труден для иноков, если в них живы и тверды или любовь Божия, или желание будущего царствия, или живое раскаяние в своих грехах, т.е. живы те начала, которые подвигли их к отречению от мира. Поэтому лучшим средством для укрепления подвижника, почувствовавшего некоторую робость и бессилие перед трудностями настоящего подвига, является утверждение в себе помышлений, привлекших его к жизни подвижнической. Но как бы то ни было, главное для инока не расслабляться, так как он непременно должен выдержать подвиг. «Да внимаем себе, – говорит преподобный учитель, – чтобы, слывя идущими по тесному и скорбному пути, на самом деле не блуждали по пространной и многолюдной дороге».
Степень III
Освободившись от всех земных привязанностей, подвижник легко и свободно пойдет по избранному им пути. Теперь ему остается только избегать всякого случая снова сблизиться с миром, снова привязаться к тому, от чего с таким трудом отрешился. Поэтому к двум первым степеням отречения от мира в виде дополнения присоединяется третья – уклонение от мира.
Оно требует, в частности, удаления:
Вред, который может произойти для новоначального инока от сообщения с людьми первого рода, понятен. Даже от невинных по своему предмету, поучительных бесед с ними, иноку пользы мало, но чаще в мире можно попасть на пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. От таких людей апостол заповедует удаляться (1 Тим.6,5), так как худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор.15,33). Поэтому преподобный Лествичник вообще говорит: «Кто, по отвержении своем от мира, с мирскими людьми обращается или, по крайней мере, близ них находится, тот или падет в их же сеть, или... осуждать станет», т.е. во всяком случае повредит себе.
Не менее важно для подвижника избегать неосторожного отношения со своими родными. Частые с ними свидания, и сами по себе составляя уже немалое развлечение, постепенно могут снова привлечь его к миру и вовсе погасить огонь сердечного сокрушения. «Смотри, смотри, – говорит Преподобный иноку, – чтобы по причине пристрастия к любимым твоим сродникам все твое благополучие не явилось потопленным, и чтобы тебе из любви к ним и самому в этом потоке не погрязнуть».
«Поэтому преподобный Лествичник не советует иметь связи с указанными лицами ни под предлогом искания высших подвигов и наград в том случае, когда мы сохраняем себя, будучи окружены опасностями: «Кто советует нам не отлучаться от мирских лиц, представляя, что мы великое за то вознаграждение получим, если, смотря на женщину, от нее воздержимся, того не должно слушать, и надо поступать наоборот»; ни под предлогом содействия спасению других своим примером или словом. Преподобный Иоанн не отвергает того, что иногда, действительно, подобным образом приносят пользу отшельники, в новоначальных же подобные желания чаще всего порождаются их суетными помыслами. Даже если такое желание и искренно, и желающий может доставить другим некоторую пользу, ему необходимо помнить, что о спасении других не все мы отдаем отчет, ибо говорит апостол: итак, каждый из нас – за себя даст отчет Богу (Рим.14,12). И еще: как же ты, уча другого, не учишь себя самого? (Рим.2,21). Как бы так говорит: «Заботиться ли о других, не знаю, а о себе самих все мы стараться должны».
Этот подвиг, хотя он и кажется относящимся исключительно к одним инокам, могут в своей мере исполнять и христиане, живущие в мире. Награду за этот подвиг они получат, если откажутся от посещения тех мест, в которых витает грех и растление души или, по крайней мере, будут стараться предохранять себя от их пагубного влияния, если будут устраняться от бесчинных обществ людей, не имеющих страха Божия, отвращать слух от их непристойных речей. Награду за этот подвиг они будут иметь, если свои чувства к родным станут держать всегда в таких пределах, чтобы привязанность к ним не подавляла святой любви к Богу, чтобы заботы об их благосостоянии не отнимали возможности заняться своим душевным спасением.
Выведя таким образом подвижника далеко за пределы суетного мира и поставив его на путь спасения, святой руководитель дает приличный и благотворный совет: «Взойдя на эту ступень, не озирайся ни направо, ни налево, не развлекайся ничем посторонним, имей постоянно в уме своем ту высокую цель, к которой ты стремишься, и не отступай ни на шаг от избранного тобою пути; тем более, опасайся хотя бы намного подумать об оставленном тобою мире, сделать хотя малый уклон назад; сохрани тебя от этого, Боже! Так как никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для царствия Божия» (Лк.9,62).
Степень IV
Отрешившись от всего внешнего и не отвлекаясь ни на что постороннее, имея в виду свое спасение, подвижник должен заметить, что важнейшие препятствия на пути к начатому им святому делу находятся внутри него самого. Следовательно, еще не вступая в самое это дело, предварительно он должен стараться преодолеть и эти внутренние препятствия, настроить себя так, как требует предстоящая подвижническая жизнь. И, главное, подвижник должен отвергнуться себя самого, своего я, сокрушить в себе свой гордый и своенравный характер – эту закваску всякого зла для всей жизни человека. Не сделать этого – значит обречь свои подвиги на несомненную и совершенную бесплодность, как и, напротив, если прежде заградить источник нравственной нечистоты, то можно с надеждою на успех очищать истекший из него ил. Сам Спаситель предварительным делом подвижничества назначает самоотвержение: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возми крест свой и следуй за Мною (Мк.8,34). Сообразно с этим преподобный Иоанн, проведя подвижника чрез предуготовительные степени внешние, прежде всего, требует от него отречения от своей воли и от своего рассуждения, требует «блаженного и приснопамятного послушания». Так как этот подвиг основной, от которого зависит благой исход всей жизни подвижнической, то он описывает его с большою подробностью.
Послушание, в общем смысле, есть подчинение своей воли воле другого. Но в этом еще нет ничего особенного. Сила христианского, иноческого послушания состоит в том, что оно есть свободное отречение от своей воли вследствие смиренного недоверия к ней, как воле злой и развращенной, в том, что оно есть свободная покорность воле другого человека, как воле Самого Христа, как воле Божией. Достоинство же этого подвига определяется степенью самоотречения и покорности руководителю. В истинном иноке то и другое должно быть в самой высшей мере. «Послушание, – говорит Преподобный, – есть отвержение своей души, есть гроб воли, отложение своего рассуждения, есть недоверие к самому себе во всех добродетелях до конца жизни; есть нелицемерное, всецелое предание всего себя и даже своего спасения другому. В таком, и только в таком виде послушание истинно благополезно для подвижника». «Истинные послушники, – также говорит он, – избрали самый краткий и непродолжительный путь; они море житейское переплывают, будучи поддерживаемы поверх воды руками другого».
Впрочем, благоразумный подвижник, решившийся доверить свое спасение другому, со всякою осторожностью и осмотрительностью должен избирать себе руководителя, чтобы, надеясь в нем иметь руководителя ко спасению, не получить руководителя к погибели. Преподобный Лествичник дает на этот случай следующее правило: «Избирай себе руководителей по качеству своих страстей. Когда чувствуешь в себе великое стремление и поползновенность к плотской похоти, ищи учителя постника, а не чудотворца, и не такого, который готов всякого принять и трапезою угостить; когда видишь себя высоковыйным или гордым, то избери наставника свирепого и неснисходительного, а не кроткого и человеколюбивого» и т.д. Избрав таким образом наставника, надо иметь к нему полную доверенность; бояться осуждать его; открывать ему все грехи, раскрывать пред ним всю свою душу, чтобы руководитель знал, как поступать с своим послушником; оказывать ему беспрекословное послушание во всем.
Нужен ли и возможен ли этот подвиг послушания для мирянина? Как по роду звания необходимы особые учителя, так по роду подвигов нужны особые руководители для всякого человека без различия. Поэтому и для всякого мирянина было бы очень полезно, если бы он решился избрать себе особенного наставника, сведущего и опытного в духовной жизни, слово которого было бы сильно его доброю жизнию, охранено от заблуждений смирением. Найти и иметь такого опытного руководителя при искреннем желании вовсе не так трудно, как это представляется с первого раза. Есть у мирян пастыри Церкви, отцы духовные, родители, начальники, благодетели, люди опытные, благоразумные и просвещенные. Послушание, оказываемое мирянами подобным лицам ради Господа и как Самому Господу, будет иметь такую же цену в глазах Его, как и послушание иноческое.
Степень V
Заградив источник зла в своем сердце, смирив свою – волю, подвижник мог бы, по-видимому, начать очищение себя от всех нечистот греховной жизни. Но прежде ему нужно еще стяжать дух покаянный и сокрушенный, предварительно нужно ясно сознать всю опасность своего нравственного состояния. Ему нужно внимательно и подробно рассмотреть и взвесить все свои недостатки и слабости, чтобы знать, против чего и в какой мере надо бороться, когда приступит к самому делу освобождения себя от прежней греховной жизни. Вслед за послушанием подвижнику нужно стяжать живое и деятельное покаяние. Послушание способствует этому: оно уничтожает самообольщение, рассеянность и леность, помогает подвижнику обратить испытующий взор на самого себя и разоблачает перед ним всю его душу, так что подвижник беспрепятственно видит всю свою греховную нечистоту.
Говоря здесь о покаянии, преподобный Иоанн разумеет не только периодическое очищение своей совести исповедию перед отцом духовным, но, в первую очередь, постоянное сокрушение сердца о содеянных беззакониях, непрестанное взывание к милосердию Божию, труды и томление плоти долговременные, как наказание за прежние неправды. «Покаяние есть осуждение самого себя; кающийся есть непостыдный осужденник, и покаяние, – говорит он, – между прочим, есть постоянное отвержение телесной нежности. Кающийся есть истязатель самого себя».
Желая изобразить, как надо совершать это святое дело покаяния и как возбудить себя к нему, преподобный Иоанн почел за лучшее представить и описать, как каялись подвижники, искренно проникнутые сознанием своей духовной нищеты. Эти блаженные труженики занимали место мрачное и темное, не представляющее никаких утешений, которое потому и называлось Темницею. От полноты сердечного сокрушения они проводили целые ночи без сна, стоя на одном месте и взирая на небо, испускали стенания и вопли и проливали целые потоки слез, носили вретище, посыпали главу свою пеплом. Далеко от них изгнано было все непристойное, смех, празднословие и т.п. Каждый в молчании ума и души, в глубоком уединении размышлял о своих грехах и оплакивал их, ничем посторонним не занимаясь и не развлекаясь. Что касается их внутреннего расположения, то все они глубоко чувствовали свое уничижение, вполне сознавали себя недостойными милости Божией, но вместе с тем никто из них не отчаивался получить прощение, веруя в беспредельное милосердие Божие к бедным, чистосердечно раскаивающимся грешникам. Подвижники благословляли Бога во всяком случае, отверзал ли им Господь двери Своего милосердия или не отверзал. «И если отверз Он нам двери неба, то превосходно и хорошо, если и не отверз, благословен Господь Бог, заключивший нам эти двери по недостоинству нашему», – говорили святые труженики, и, хотя бы целые десятки лет не являл им Господь Своей милости, они не переставали служить Ему до конца жизни. «Может быть, после многого нашего бесстыдного настаивания, Он нам и отверзет двери, по Своему обещанию: стучите, и отворят вам» (Лк.11,9),рассуждали они, желая возбудить в себе терпение в трудах и болезнях покаяния.
В дополнение к своим повествованиям, так подробно объясняющим истинное духовное покаяние, повествователь от себя еще особенно напоминает подвижникам о необходимости более всего беречься в подвиге покаяния, с одной стороны, отчаяния в милосердии Божием, а с другой, излишней надежды на это милосердие. И то, и другое равно приготовляют человеку неизбежную погибель.
Надо ли доказывать, что и каждый христианин не должен быть чужд во всякое время духа покаяния, так как нет времени, в которое бы кто-нибудь мог сказать о себе: я чист от греха? (Прит.20,9) Надо ли доказывать, что и всякий христианин, желающий быть причастником звания небесного, не должен быть чужд этой степени? Покайтеся, – говорит Господь ко всем (Мк.1,15). Покайтесь, – взывают также ко всем святые апостолы. Церковь назначает время для открытого, общего покаяния и исповеди, но этим она не освобождает от обязанности во всякое время сокрушаться о грехах перед Богом, непрестанно внутренне исповедовать Ему содеянные беззакония и творить плоды, достойные покаяния. Без непрерывного покаяния нашего духа даже невозможно богоугодное и благоплодное исповедание грехов. Сердечное умиление и сокрушение делают истинным наше исповедание грехов. Но снискать это расположение вдруг – невозможно.
Степень VI
Вслед за покаянием Преподобный назначает и еще приготовительный подвиг к великому делу самоочищения от греховных деяний и прелестных похотей жизни плотской – памятование смерти. И весьма справедливо. Оно, выводя мысль человека из пределов мира в жизнь загробную и заставляя оттуда смотреть на земное наше бытие, во всей наготе открывает все ничтожество, всю суету земной жизни, душевной, не освященной высшими стремлениями духа. Поставляя человека, так сказать, лицом к лицу перед судом Божиим, который ожидает всех, оно открывает всю меру тяжести преступлений, всю обширность гибельного действия на нас наших страстей, злых привычек, противных христианскому духу мыслей, чувств и желаний. Все это располагает человека искоренять в себе нравственные плевелы и непрестанно заботиться о благочестии.
«Памятование смерти, – говорит далее преподобный Иоанн, – есть ежедневная смерть и воспоминание об исходе жития своего». То есть, эта степень требует не только временного, делаемого изредка и то как-нибудь случайно, припоминания смерти, но постоянного, ежечасного, ежеминутного; требует не только холодного и отвлеченного представления смерти без всякого сердечного чувства, но настолько живого, чтобы подвижник видел себя как бы уже умершим и стоящим пред нелицеприятным Судиею. Такое настроение души, по мнению Лествичника, в высшей степени благотворно, потому что при нем человек нелегко впадает в грехи. Эта мысль ясно выражена и в Священном Писании: Помни о конце твоем, и вовек не согрешишь (Сир.7,39).
Будучи уверен и уверяя других в великом значении для нас памятования последней минуты, св.Иоанн тем заботливее старается предостеречь от всего, что могло бы сделать это памятование бесплодным. Так, «бояться смерти, – говорит он, – извинительно, потому что естественно, но трепетать и ужасаться не должно. Трепет есть знак нераскаяния в грехах. Искусен человек, который ежедневно ожидает смерти своей; свят, который ежечасно ее желает. Но не всякое желание смерти похвально. Есть такие люди, которые смиренно ее желают потому, что по привычке своей как бы насильно бывают влекомы ко грехам. Есть такие, которые, не желая покаяться, призывают ее из отчаяния. А есть и такие, которые из гордости, почитая себя бесстрастными, смерти не трепещут. Но бывают, наконец, и такие (если только в нынешнее время найдутся), которые, по действию Св.Духа, желают исшествия своего отсюда, подобно святому апостолу, говорившему о себе: имею желание разрешиться и быть со Христом» (Фил.1,23).
Памятование о смерти часто кажется людям занятием слишком мрачным, тяжелым, отравляющим наслаждение жизнью, и потому многие всячески стараются удалить его от себя. А ведь именно таким, окруженным разнообразными удовольствиями жизни, особенно и нужно непрестанно иметь пред очами час смертный, чтобы они, живя среди повседневной суеты, отвлекающей их мысли от неба, от Бога, от вечности, могли оценить истинное достоинство и значение всех этих преходящих, мелочных, нередко пагубных забот, занятий и удовольствий жизни душевной. «Истинный признак, – говорит преподобный Иоанн, – воспоминающих о смерти с сердечным сокрушением состоит в том, чтобы ко всякой вещи мира сего иметь добровольное беспристрастие».
Степень VII
Как памятование о смерти имеет живую, непосредственную связь с покаянием, так плач радостный – с ними обоими вместе. Он есть плод того и другого и признак высшей меры преуспеяния в них. Потому плач составляет для подвижника также средство очищения себя от нечистот греховной жизни и справедливо поставлен на седьмой степени духовной Лествицы. «Плач, – по словам св.Лествичника, – есть сетование души, воспламененной любовию Божией, и длительно пребывающей в нем. Это сетование предшествует блаженному ее спокойствию, предохраняя, очищая и омывая ее от нечистоты пороков». Действительно, плачущему не придет никогда на ум роскошь, или слава, или гнев, или вспыльчивость.
Впрочем, это не есть какое-нибудь мрачное, безотрадное стенание, душевная безысходная мука. Напротив, кто облекся в это блаженное и благодатное рыдание, как в брачную ризу, тот ощущает внутри себя истинное духовное веселие. Это странно и непонятно, однако, действительно так. Изумлялся этому явлению и Преподобный наш учитель. «Когда я рассуждаю о свойствах умиления, то весьма удивляюсь, каким же образом внутреннее веселие и радость могли бы заключаться в плаче и печали, как мед в пчелином улье. Что же из этого примечать должно? То, что такое умиление есть истинное Божие дарование. Не бывает тогда в душе такой радости, которая со скукою смешана, потому что Бог сокрушенных сердцем невидимо утешает».
Плач есть плод покаяния и памятования смерти, потому и лучшее средство к возбуждению благодатных слез есть глубоко внимательное рассматривание своих грехов и особенно усиленное представление наказаний, которые понесем за них после смерти. «Беспрерывно воображай и рассуждай в себе об оной мрачной, огненной бездне, о неумолимом Судии, о суровых мучителях, о непроходной пропасти подземного пламени, о тартарских страшных местах, о бедственных сходах в темные бездны и о подобных сему вещах». Это средство главное.
Однако, не нужно пренебрегать и другими, менее важными пособиями, которые могут также привести к желанной цели, расположить душу к умилению, а очи к слезам. «К излиянию слез да возбуждает тебя, – говорит Преподобный, – и самая твоя одежда; ибо все плачущие по мертвым обыкновенно надевают черное платье. Если слез у тебя нет, то по этому самому плачь, а если есть, то рыдай еще более, потому что ты грехами своими довел себя до печали». Впрочем, не надо забывать, что истинный плач есть дар Божий. «Не тогда плачущий достигает совершенного плача, когда он сам только пожелает, но когда Бог этого восхочет». Поэтому более всего нужно просить Его, чтобы Сам Он дал нам дух сердечного сокрушения.
«Достигнув же плача, – говорит преподобный учитель, – всею силою старайся удержать его, потому что прежде, нежели ты к нему привыкнешь, он весьма легко исчезает [4]. Плач исчезает от житейских хлопот, телесных попечений, роскоши, и, преимущественно, от многословия, пустословия и смеха – он тает, как воск от огня. Кто попеременно то плачет, то предается безрассудной веселости, тот подобен человеку, который для того, чтобы прогнать сластолюбивого пса, в одной руке держит камень, а в другой хлеб; по видимости он его отгоняет, но самым делом к себе призывает».
«Какие бы высокие должности в жизни мы ни занимали, но если сердечного стенания не стяжем, то все эти роды жизни нашей неправедны и непотребны». Вот как рассуждает преподобный Лествичник о радостотворном плаче в отношении к мирским людям! Мирские лица, т.е. большая их часть, с этим не согласятся. «Что за необходимость отравлять все радости, все удовольствия жизни воздыханиями, слезами и сердечным сетованием? Неужели Бог дал нам эту жизнь, чтобы мы только плакали и терзались душою, чтобы она была для нас безотрадным мучением? Слезы и сетования, может быть, и нужны, и полезны для тех, кто исключительно посвятил себя делам высокого подвижничества, но не для нас», – скажут они. Действительно, скажем словами нашего учителя: «Бог не требует и не хочет того, чтобы человек сердце свое стенанием изнурял и плакал, но хочет, чтобы, воспламеняясь любовью к Нему, душевно смеялся и веселился».
Но наши грехи, свободным от которых, конечно, не назовет себя ни один мирянин, требуют слез, как воды очистительной. «Нужно, поистине нужно, чтобы осквернившиеся после бани пакибытия, т.е. крещения, сняли эту нечистоту с рук своих сердечным огнем усердия, никогда не угасаемым. Отними грех, тогда и слезы в телесных очах иссякнут, так как, когда нет раны, нет нужды и в пластыре. Не плакал Адам прежде преступления, равно как и по воскресении, когда грехи человеческие кончатся, слезам места не будет, так как отбежит тогда болезнь, печаль и воздыхание». (См. Откр.21,4.) Поэтому выходит, что Бог создал нас для радости и наслаждения, но со дня Адамова преступления совершенное исполнение этого нашего назначения перенесено на жизнь будущую, а настоящая стала, по преимуществу, временем оплакивания грехов. В этом-то смысле Преподобный и восклицает: «Не на брак мы сюда, возлюбленные, не на брак приглашены, но поистине на оплакивание грехов наших Господь нас призвал». «Не будем мы, братие, не будем обвинены при исходе души нашей из тела за то, что мы не чудодействовали, или не богословствовали, либо в глубоких размышлениях не упражнялись, но за то дадим ответ Богу, что никогда грехов своих не оплакивали».
Впрочем, самый этот плач и это сетование вовсе не делают жизнь столько безотрадною и мучительною, как это кажется тем, которые не испытали их. Напротив, плач о грехах есть плач радостотворный, он приносит с собою самые чистые, самые возвышенные небесные утешения, перед которыми все земные радости совершенно исчезают. Можно сказать без преувеличения, что если еще возможны на земле истинные радости, то они стяжаются плачем о грехах. «Но порядок и условия жизни общественной, которыми живущему в мире пренебрегать не следует, мешают вполне предаться требованию этой степени», – скажут миряне. Какие бы ни были этот порядок и эти условия, «тому, кто приобрел душевные слезы, никакое место плакать не возбраняет». Достигший плача повсюду может носить с собою в своем сердце самое глубокое сокрушение о своих грехах, самую живую печаль по Боге. При таком настроении души он нигде не устыдится выразить свои чувства наружным образом, а если даже и не уронит ни одной слезы, ничего от этого не потеряет. А кто плачет только наружно, не имея в сердце живой боли, тот всегда будет применяться к местам и мирским обычаям.
Примечания