ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Дэниел Гоулмен – известный в Америке автор книг и статей о буддийской медитации – принадлежит к тому поколению "искателей новых измерений", становление которого приходилось на конец 60-х годов, и которое сегодня определяет облик духовного движения современной Америки, "New Age Movement", "Движения Новой Эпохи".
Стремление практически, на своем опыте познать все наследие духовных традиций, разобраться во всем этом с позиций современного человека и найти сущностное единство различных духовно-мистических путей всех стран, эпох и народов – единство, приложимое к миру современной постиндустриальной цивилизации с ее культурой – характерная черта и пафос этого поколения.
Одна из попыток такого синтеза – предлагаемая в русском переводе книга Дэниела Гоулмена "Многообразие медитативного опыта" ("The Warietes of the Meditative Experience. – New York: E. P. Dutton, 1977, 130 p.p.), название которой явно намекает на классический труд отца американской психологии Вильяма Джеймса "Многообразие религиозного опыта" (William James. "The Warietes of the Religious Experience" – впервые издан в 1902 г; русский перевод – Москва, 1910.).
Кроме предлагаемой книги Дэниела Гоулмена, в основу которой были положены статьи, опубликованные им в "Журнале трансперсональной психологии" и в сборнике "За пределами Эго" ("Beyond Ego. Transpersonal dimension in psychology. – Los Angeles: Jeremy Tarcher, 1980), в 1988 году была опубликована новая книга Гоулмена "Медитативный ум" ("Meditative mind. Los Angeles: Jeremy Tarcher, 1988), развивающая тему единства многообразных форм медитативного опыта.
Список книг и статей Дэниела Гоулмена прилагается в конце этой книги.
"И вдруг на меня снизошло и простерлось вокруг
такое чувство покоя и мира, такое всеведение,
выше любой человеческой мудрости, и я понял...
что Бог – мой брат, и что его душа – мне родная,
и что центр Вселенной – любовь"
(Уолт Уитмен." Листья травы")
Большинству из нас не приходилось испытывать столь живые и неотразимые переживания, как у Данте и Уитмена, но тем не менее и у вас и у меня бывали моменты, когда наступала дезориентация во времени и пространстве, моменты, когда вы находились перед входом в другое состояние бытия, моменты, когда наша личная точка зрения казалась тривиальной и мы чувствовали великую интуитивную гармонию со Вселенной. Возможно, такие моменты наступали, когда мы с головой уходили в захватывающий фильм, книгу, произведение художника или музыку; или в церковную службу. Возможно это случалось, когда вы предавались мечтам у ручья, в горах или на берегу моря; может быть, такое бывало, когда вы находились в состоянии нервного возбуждения или перенесли душевное потрясение; такое могло случаться в результате приема наркотиков или при влюбленности; от наблюдения звезд или после родов. Самым дерзновенным в такие моменты был наш выход из-под контроля личности, и тем не менее все казалось гармоничным и правильным.
В такие моменты мы чувствуем, хотя обычно и не можем четко сформулировать свои мысли, более глубокий смысл своей жизни. Непременным условием таких переживаний является то, что они возникают не через интеллект. Однако часто случается, что сразу после них мы снова возвращаемся к своему аналитически мыслящему уму и пытаемся дать название тому, что произошло. Здесь-то и начинаются затруднения. Споры о названиях приводили людей к неописуемым недоразумениям, вплоть до религиозных войн. Если мы дали названия для наших переживаний, то эти слова и понятия приобретают свою собственную силу, благодаря их связи с моментами проникновения, и вдобавок к этому они придают нашему Эго уверенность в том, что мы знаем; в том, что есть нечто, чем мы управляем собой. В одной системе понятий такие переживания трактуются как нечто сугубо из области психологии: "Я сошел с ума", "галлюцинации" или "расщепление личности", "выход на поверхность бессознательного", "истерия", "иллюзия"... Другие понятия, фокусируясь на содержании переживания, подразумевают мистическое или духовное событие: "Бог снизошел ко мне", " Я вошел в дух", " я чувствовал присутствие Христа", "дух руководил мною", " я постиг Дао" или "дхарму" или "Божественный Закон".
В 1961 году я оказался вовлеченным в такую полемику из-за названий. В результате приема псилоцибина (галлюциноген типа ЛСД – здесь и далее в скобках примечания редактора перевода.) я испытал самое глубокое переживание за всю свою жизнь. Содержание его было религиозно-мистическим и духовный ярлык оказался подходящим. Однако в ту пору я был профессором социологии в Гарварде и находился в полном согласии с той точкой зрения, что химические препараты были психотомиметичны, (вызывающими психоз), и приняв их, я становился сумасшедшим. И если с не сошел с ума от приема химических веществ, то, я думаю, это могло бы случиться от того конфликта различных понятий, который часто возникал во мне. Карл Юнг приписывает умопомешательство Ричарда Вильгельма, переводчика "И Цзин", его попытке объединить в своей душе две в корне различные культуры. Внешне спор разгорелся вокруг маленького гриба Псилоцибе. Мексиканские "курандерос" (знахари) именовали его "теонанакатль" -"плоть Богов" – считая его полезным для достижения божественных и мистических переживаний. Хэмфри Осмонд (английский психиатр) наклеил на него ярлык несколько более удобоваримый для западного ума, использовав термин "психоделик", означающий "раскрытие психики". В кругах психиатров веществу из гриба Псилоцибе был присвоен ярлык "психотомиметическая производная триптамина", и к нему проявили интерес только как к средству экспериментального введения в псевдошизоидные состояния. Так при использовании одной системы ярлыков и понятий мы являемся исследователями мистических пространств, которые переживали Моисей, Магомет, Христос и Будда. Согласно другой системе понятий, мы являемся полными дураками, приводящими самих себя в состояние безумия. Обоснованность использования духовных метафор ощущалась интуитивно. Подтверждением этому служили многочисленные параллели между переживаниями, вызванными психоделическими веществами, и мистической литературой. Я разрешил для себя это почти невыносимое несоответствие, перейдя в область духовной интерпретации. В течении пяти лет мы (Рам Дасс имеет в виду своих друзей тех лет Тимоти Лири, автора знаменитой книги "Политика экстаза", и Ральфа Метцнера, автора нескольких книг, в том числе такой известной как "Карты сознания". Рам Дасс, Лири и Метцнер издали вместе книгу "Психоделический опыт", в которой и описывается упоминаемая совместная работа. – ред.) и пытались найти такие ярлыки, которые оптимизировали бы смысл этих переживаний для человечества. Исход этих поисков сильно влиял на политику человеческого сознания. При употреблении одной группы понятий каждое умственное состояние, прерывающее нормальное, рациональное, бодрствующее сознание, рассматривалось как отклонение от нормы, как потеря самоконтроля. Другая группа понятий трактовала пробужденные состояния сознания, как редкие и драгоценные для человечества возможности вступить в более величественные сферы своего собственного потенциального осознания. В этом случае, эти переживания следовало скорее культивировать, чем подавлять, даже если они создавали угрозу существованию социальных институтов. Ставя так вопрос, мы следовали по стопам Вильяма Джеймса, который в 1902 году писал о пробужденных состояниях сознания в своей книге "Многообразие религиозного опыта" (есть русский перевод – М. 1910): "Никакая оценка Вселенной в ее полноте не может быть окончательной, если она оставляет в стороне другие формы сознания.
Вопрос в том, как их оценить – ведь они столь отличны от нашего обычного сознания. Тем не менее они могут определить позиции, хотя и не могут дать формул, и могут открыть некую область, хотя и не могут предоставить ее карту. Во всяком случае, они запрещают нам преждевременно ставить точки над "i" в нашей оценке реальности."
Мы поняли и оценили изощренность и утонченность восточных систем понятий для описания пробужденных состояний сознания. В течении примерно 4000 лет восточные религии раскрывали карты и схемы территорий внутреннего поиска. Некоторые из них мы смогли понять, в то время как другие базировались на культурных традициях слишком чуждых для нас, чтобы их можно было использовать. В 1967 году я отправился в Индию, потому что меня влекли эти карты (внутренних пространств), и я хотел найти путь, или быть может, учителя, с помощью которого я смог бы использовать эти карты более эффективно. Я надеялся тогда, что смогу упрочнить эти пробужденные состояния сознания и соединить их со своей нормальной повседневной жизнью. Никто из нас не был в состоянии добиться этого с помощью одних лишь психоделических веществ.
В Индии я встретил Ниимкароли Бабу, что превзошло все мои ожидания. Он жил в состоянии "Сахадж Самадхи" (спонтанное, естественное Самадхи – прим. ред.), и пробужденное состояние сознания было неотъемлемой частью его повседневной жизни. В его присутствии человек ощущал бесконечность пространства и времени так же, как и бесконечную любовь и сострадание. Однажды Махараджи, как мы его называли, принял огромную дозу психоделиков, и к моему полному изумлению ничего не произошло. Если его осознание не было ограничено никаким местом, то ему некуда было и идти, так как он уже был и здесь и везде, где только возможно.
Видеть кого-то и быть кем-то – две разные вещи, и я намного охотнее был бы кем-то, чем видел бы кого-то. Вопрос заключался в том, как осуществить ту трансформацию, которая, как я полагал, сделает меня тем, кем – или чем – был Махараджи. Все, что исходило из уст Махараджи, я воспринимал, как специальные инструкции, хотя я был и не в состоянии следовать им всем. Но потом это усложнилось, потому что он давал противоречивые указания. Теперь я понял, что я вступил в противоречие с учителем, подобно тому, как дзенский коан эффективен лишь до тех пор, пока человек скован рациональностью. Со своим рациональным, аналитическим, справедливым умом из того места, где я находился, я не мог попасть туда, куда, как я думал, я шел. Что было делать?
В присутствии Махараджи я чувствовал, что мое сердце раскрывается, и чувствовал прилив всепоглощающей любви, которую я раньше никогда не испытывал. Может быть это и был путь -раствориться в любви. Но мой ум не успокаивался. Ученый-социолог, этот скептик, не мог исчезнуть без борьбы. Структура моего Эго яростно сопротивлялась, используя все средства, в том числе чувственные желания и интеллект, комплекс вины и чувство ответственности. Например, во всех храмах, где останавливался Махараджи, были статуи Ханумана, обезьяноподобного бога, который приобрел всю свою силу благодаря своей полной преданности божественному. Хануман глубоко чтим и любим приверженцами Махараджи. Я садился перед восьмифутовой каменной статуей обезьяны, окрашенной красной краской, пел для нее и медитировал над ней. Время от времени внутри меня возникал голос: "Да-а, сидишь тут, поклоняясь каменному идолу обезьяны. Дальше уж действительно идти некуда." Это было то самое внутреннее сражение, о котором в иносказательной форме повествует Бхагавад-Гита.
Мои друзья-буддисты говорили, что вся проблема была в том, как дисциплинировать свой ум, а Махараджи, когда я его спрашивал, утверждал, что когда я приведу свой ум к однонаправленности, я познаю Бога. Возможно это было именно тем, что мне нужно было делать. Поэтому я ревностно занялся медитацией. Путь преданности допускал слишком большую игру ума, а я должен был быть жесток по отношению к себе. В 1971 году я начал серьезную медитационную практику в Бодх Гайя, где Будда достиг просветления. В серии их 10-дневных курсов, в составе группы из 100 человек, прибывших с Запада, я был плавно введен в методы буддийской медитации Тхеравада, – практики исключительной по своей простоте.
В это время я встретил Анагарику Муниндру, учителя Тхеравады, который, казалось, при своем открытом, почти прозрачном характере, олицетворял то внимательное, светлое спокойствие, на достижение которого и был направлен метод. Вкус нового глубокого спокойствия сразу же оживил меня. Я попросил учить меня дальше, и он ввел меня в Вишуддхимаггу, часть традиции буддистских наставников. В конечном счете, я, психолог с Запада, поистине интеллектуально смирился. Ибо я увидел, что же в действительности такое "логос души" ("psyche logos"). В этой книге содержится система тщательно сформулированных категорий умственных состояний плюс философия и метод избавления вашего сознания от тирании собственного ума. В ней содержится та система понятий, которую я искал с 1962 года. Она на удивление свободна от оценивающих суждений, и поэтому годится для сравнения принципиально различных метафизических систем, относящихся к пробужденным состояниям сознания. Я проглотил эту книгу залпом.
Хотя мой ум и был восхищен той системой, которая лежит в основе практик, я обнаружил, что становлюсь сухим и противлюсь самой медитации. Было ли это ошибкой, которую я допустил, практикуя метод, или это было свидетельством того, что эта форма духовной практики не была моим путем? Я благополучно покинул Бодх Гайя, чтобы выполнить обещание присутствовать на празднике бхакти и найти Махараджи, который был моим Гуру. Вы можете спросить – если Махараджи, индуист, является моим Гуру, то почему я должен был ехать изучать буддийскую медитацию в Бодх Гайя, вместо того, чтобы оставаться вместе с ним. Дело в том что он временами не позволял мне оставаться вместе с ним и всегда говорил "Все есть одно". Он подробно рассказывал о Христе и Будде, а потом отсылал меня прочь. Поэтому я не видел противоречия в следовании другим традициям, когда находился не с Махараджи. Потому что по методу моего Гуру, все другие пути способствуют процессу очищения, которое сможет позволить мне слиться с моим любимым Махараджи. Слияние с ним было бы концом путешествия.
Покидая Бодх Гайя, я договорился с Муниндрой провести с ним лето в Косани, маленькой гималайской деревне. Но в последний момент он не смог приехать, и поэтому в течении этого лета Дэн Гоулмен, я, и еще человек двадцать, практиковали набор из буддистских, индуистских и христианских методов. В течении этого времени, беседуя с ом Гоулменом, я обнаружил, что у нас много общего. Мы оба получили психологическое образование, оба были связаны с Гарвардом, у обоих нас был один и тот же Гуру, мы оба высоко ценили теорию буддизма и его медитационные техники. Так же, как и я, он тоже боролся, пытаясь объединить две несопоставимых части наших жизней.
Но между Дэном и мной были и важные различия. Одним из них было то, что он хотел бы все, что смог бы извлечь из этих переживаний и практики, привезти домой, в научные круги. Я, с другой стороны, уже давным-давно оставил академическую среду. А Дэн мог заниматься интеллектуальными вопросами объединения. Его проницательный ум научного склада, его преданность Махараджи, и его преданность буддистской традиции, идеальным образом подготовили его для составления обзора духовных путей и связанных с ними состояний сознания.
Когда я стремлюсь понять, что произошло со мной, куда я иду и что из меня получится, – тогда эта книга доставляет мне наслаждение. С другой стороны, когда я медитирую над своим Гуру в своем сердце, то такие книги, как эта, неуместны. Точно так же, как вы не можете заставить себя полюбить, если будете слишком много думать об этом.
Некоторым в этой книге доставит неудовольствие то, что Дэн слишком быстро справился с тонкостями, присущими специфическому пути медитации. Так, с моей точки зрения, он мало что сказал о той милости, которая исходит от моего Гуру ко мне. Но это и не входило в его намерения, так как он дать общий взгляд на единство путей, не вдаваясь специально в какие-либо из них. Те же, кто считают свой путь единственным, будут особенно расстроены. Здесь я имею в виду не только такие очевидные примеры, как христианские фундаменталисты, или Общество Сознания Кришны, но тот утонченный снобизм, который пропитывает почти все традиции. Наверное каждый из нас, не будучи полностью уверенным в себе, должен чувствовать что его путь лучше. Но более зрелой точкой зрения является та, что этот путь лучший только для меня, а для других людей более удобны другие пути. И эта книга служит примером такого подхода.
Если выйти за пределы эмоциональных привязанностей к нашим собственным методам, то появится возможность оценки данной работы. Она представляет собой закладывание систематических основ для понимания смысла универсальности духовного путешествия, подобно тем философским основам, которые изложил Олдос Хаксли в своей книге "Perennial Philosophy" – "Вечная философия". И наверняка, когда мы сможет осознать общности, мы сможем постичь и различия.
Барр, Массачусетс
Рам Дасс
Я написал большую часть этой книги, когда находился в маленькой гималайской деревушке во время сезона дождей 1971 года. Несколько предыдущих месяцев я обучался у индийских йогов и свами, тибетских лам, мирян, и монахов южного буддизма. Странные термины и концепции посыпались на меня: "самадхи", "джнана", "турийя", "нирвана" и множество других, употребляемых учителями для объяснения их духовных путей. Каждый путь по своей сущности казался таким же как и любой другой, но все они имели свои собственные приемы объяснения того, как идти по ним, и какие главные вехи ждут на пути.
Я был в замешательстве. Но все же, после одного замечания Джозефа Голдстейна, учителя интуитивной медитации, у меня впервые начало проясняться понимание некоторых вещей."Все это просто математика – сказал он. – Все системы медитации имеют своей целью либо Единицу, либо Ноль – соединение либо с Богом, либо с Пустотой. Путь к Единице происходит через концентрацию на Нем, а путь к Нулю – это проникновение в пустоту своего ума." Таковы были мои первые руководящие указания по классификации медитационных техник.
Двумя месяцами позже я очутился в вышеупомянутой горной деревне, ожидая, пока закончится сезон дождей. Пятеро из нас прибыли туда, чтобы во время сезона дождей обучаться у учителя медитации. Но тот так и не явился. Вместо этого туда начали стекаться мои соотечественники, посланные моим Гуру, Ниимкароли Баба, чтобы "быть вместе с Рам Дассом", одним из нас пятерых. К концу сезона дождей там собралось человек тридцать-сорок пилигримов с Запада. Фактически среди них были последователи всех главных духовных традиций: различных форм индийской йоги, разных сект тибетского буддизма, суфизма, христианской медитации, дзен-буддизма, Гурджиева, Кришнамурти и многочисленных отдельных гуру, свами, йогов и баба. Каждый привез с собой небольшое сокровище – любимые книги, и коллекцию историй из жизни отдельных людей. Из этих литературных и личных источников я выделил два основных сходства и различия между всеми медитационными путями.
То, что стало содержанием этой книги, я начал писать как объяснение для самого себя. Мне нужны были карты, и каждая из этих традиций предлагала свою собственную. В разное время эти карты помогали мне находить свой путь в медитации и позволяли чувствовать себя в безопасности на незнакомой территории. Они не являются чем-то законченным, потому что даже все вместе они не смогут объяснить каждую грань чьих-то индивидуальных медитационных переживаний. Большинство из нас имеют свой собственный путь, по которому мы следуем, но временами наши пути перекрещиваются. Карты, собранные в этой книге, принадлежат к числу наиболее изученных. Это популярные маршруты, но они никоим образом не определяют всю территорию. Эта ментальная территория большей частью вообще не нанесена на карту, и каждый из нас является ее исследователем.
Больше всех я обязан написанием этой книги Ниимкароли Баба, который вдохновил меня серьезно следовать своему собственному пути. Своим пониманием я во многом обязан беседам и встречам с Рам Дассом, Анагарика Муниндрой, Чогьям Трунгпа, Бхагаван Дассом, Ананда Майя Ма, Куну Ринпоче, Д. Кришнамурти, С. Н. Гоенка, Свами Муктанандой, Ньянапоника Махатхерой, Бхикку Нянадзивако, Джозефом Голдстейном, Гербертом Гюнтером, К. К. Сахом, Отцом Феофаном, Йогом Рамавьядасом, Чарльзом Ридером и с многими другими, которые активно сами следовали этим путям. Издатели "Журнала трансперсональной психологии" поощрили меня изложить свое исследование в форме статей, из которых и была составлена эта книга. Сначала я путешествовал по Азии, как соискатель докторской степени из Гарвардского университета, а затем как член Совета Достижений Социальных наук. Моя жена и дети страдали вместе со мной в течении долгих часов, пока книга не приняла свою окончательную форму. Я глубоко благодарен всем, кто помогал мне.
Вудсток, Нью-Йорк, 1976
Дэниел Гоулмен
Приход медитации на Запад ознаменовался быстротой и размахом. Сейчас, когда пишутся эти строки, более тысячи человек в день впервые принимаются за Трансцедентальную Медитацию ее последователи составляют самую большую в Америке группу. По оценкам курс обучения Трансцедентальной Медитации (ТМ) прошло 775 000 человек. Буквы "ТМ" (сокращенно "trade mark" – "торговая марка" – прим. ред.) в Америке обозначают запатентованное название товара: медитация тоже стала большим бизнесом. Такие формы медитации предлагают то, в чем нуждается наша культура и чего ей недостает. В то время как мы овладели окружающей средой, свой внутренний мир мы только начинаем культивировать. Но медитация тысячелетиями была путем для человека, стремящегося превзойти ограниченные цели повседневного мира. Парадокс же состоит в том, что сейчас медитация расхваливается как лучшее средство для достижения этих повседневных целей и продления мирских грез и мечтаний.
В погоне за захватом рынка обучения медитации, некоторые организации распространили неверные сведения о медитации. Так, например, утверждения, что только один какой-то вид медитации может изменить человека к лучшему, а другие – нет, утаивает фундаментальное сходство всех медитационных техник. Я надеюсь устранить образовавшуюся путаницу, описывая дюжину главных медитационных техник, признавая как их сходства, так и их реальные различия.
Все эти медитационные техники обещают изменить нас; все они согласны и в том, что медитация – путь к такому изменению. В первой части книги я описываю специфику этих изменений и основные вехи на пути к пробужденным состояниям сознания с точек зрения различных традиций.
Необходимо предупредить: эти состояния крайне редки. Они никогда не случаются с большинством медитирующих. Их вероятность увеличивается по мере накопления опыта медитации и многих других факторов, таких как глубина концентрации, чистота и спокойствие ума, рвение и энергия, наши повседневные медитативные усилия и развлечения – это не пробужденные состояния сознания, хотя иногда они приближают нас к пределам нашего обычного сознания. Однако те немногие из нас, которые испытывали пробужденные состояния, смогут найти во второй части книги обнадеживающие указания о тех событиях, о которых наша культура не знает ничего достоверного. Подлинные пробужденные состояния сознания нуждаются в качественном разрыве с обыденными состояниями сознания.
Ошеломляющие переживания, которые приходят к большинству из нас во время медитации, – глубокое расслабление, интенсивные болевые ощущения в теле, живые сновидения наяву – это не пробужденные состояния в истинном смысле слова, а только необычные интенсивные чувства. Например, так называемый "релаксационный отклик" – это просто другой термин для обозначения обычного физиологического состояния, в котором тело расслаблено, и восстанавливаются силы после стресса и напряжения. Это спокойное состояние весьма приятно, но имеет мало общего с теми медитативными состояниями, которые превосходят нормальные пределы чувственного восприятия и служат основой религиозного мистицизма.
Основатели и первые последователи каждой из мировых религий имели опыт таких пробужденных состояний. Моисей, получающий Десять Заповедей, и сорокадневное бдение Иисуса в пустыне; видения Аллаха, заслуженные Мухаммедом; просветление Будды под деревом Бодхи – все это экстраординарные состояния сознания. Эти трансцендентные состояния вдохновляли церкви, монастыри, монашеские ордена и породили теологию, богословие. Но очень часто такие теологические, богословские науки утрачивали возможность передачи тех исходных состояний, которые их породили. Без этих живых переживаний такие учреждения бессмысленны, а теология пуста. На мой взгляд, кризис официальных религий вызван отсутствием в современную эпоху личного опыта таких трансцендентных состояний, живого духа, лежавшего в основе всех религий.
Единство этих трансцендентных переживаний скрыто под различными именами, которые присваивали им различные религии."Царство Небесное", "Другой берег", "земля обетованная" – все это географические метафоры для обозначения такого запредельного ментального пространства. По мере углубления наших знаний о состояниях сознания становится ясным, что такие видимые отличия скорее отражают разницу во взгляде, чем разницу в самой их внутренней природе. Особенности склада веры создают эти ложные различия. В медитации, как и в остальном, люди применяют к тому, что они встречают, те названия, которые им известны. Примером из начала нашего столетия является Р. М. Бак (Бак, Ричард Морис – Bucke R. M. – канадский психиатр. На русском языке издана его книга – Бекк Р. Космическое сознание. СПб., 1914 – прим. ред.), спонтанно вошедший в пробужденное состояние сознания, когда он возвращался домой после вечера, где происходило чтение стихов Уитмена, и затем описавший свое переживание под названием "космическое сознание". В этой книге мы попытаемся устранить путаницу, вызванную многочисленными терминами, ясно показав единство такого рода переживаний.
Как гласит старое дзенское изречение: "В древности не существовало двух путей. И те, кто достиг, прошли одну и ту же дорогу."