ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Вторая перинатальная матрица относится к первой клинической стадии родов. Внутриутробное существование, близкое в нормальных условиях к идеалу, подходит к концу. Мир плода нарушен, вначале коварно – посредством химических воздействий, позднее грубым механическим путем – периодическими схватками. Это создает ситуацию полной неопределенности и угрозы для жизни с различными признаками телесного дискомфорта. На этой стадии маточные схватки затрагивают плод, но шейка матки еще закрыта, и пути наружу нет. Мать и ребенок становятся источником боли друг для друга и вступают в биологический конфликт.
Существуют значительные расхождения в продолжительности схваток (так же, как и продолжительности всего процесса родов). Можно предположить, что это переживание намного опустошительнее в случае патологических родов с большей продолжительностью, вызванной слишком узким тазом, ненормальным положением плода, недостаточной интенсивностью схваток, чрезмерными размерами плода и другими видами осложнений. Однако ясно, что страх и замешательство неопытной матери, отчетливо негативное или в сильной степени двойственное отношение матери к неродившемуся ребенку или к самому процессу родов может сделать эту стадию еще более трудной (как для матери, так и для ребенка). Все это может влиять на физиологическую взаимосвязь между родовыми схватками и открытием шейки матки.*
* В этой связи интересно отметить, что многие женщины из моих пациентов, проживших заново роды в ЛCД-сеансах, интуитивно поняли, насколько их негативные чувства и отношения сказываются на родовом процессе.
Элементы БПМ-II могут встречаться в ЛCД-сеансах в чистой биологической форме как реалистическая память об этой стадии родового процесса. Но более часто активизация данной матрицы ведет к довольно характерному духовному переживанию безысходности, или "ада". Человек ощущает себя запертым в замкнутом мире и испытывает невероятные физические и психологические муки из-за этого. Описываемое переживание характеризуется поразительным затемнением визуального поля и зловещими цветами. Подобная ситуация совершенно невыносима, она представляется бесконечной и безнадежной: бежать некуда ни во времени, ни в пространстве. Часто возникает ощущение, что даже самоубийство не прекратит ее и не принесет облегчения.
Характерные элементы этой схемы опыта могут переживаться на нескольких различных уровнях, которые могут проявляться отдельно, одновременно или попеременно. Самые глубокие уровни переживаний связаны с различными понятиями ада, с ситуациями невыносимого физического, психологического и метафизического страдания, которому никогда не будет конца, как это описано различными религиями. На более поверхностном уровне той же самой схемы опыта испытуемый захвачен ситуацией в этом мире и воспринимает ее с весьма ограниченной отрицательной, предвзятой позиции.
Он выборочно осознает лишь безобразные, злые и безнадежные стороны существования. На этой стадии наша планета воспринимается как место апокалипсиса, полное ужаса, страданий, войн, эпидемий, несчастных случаев и природных катаклизмов. Индивид неспособен обнаружить или оценить какие-либо положительные стороны Вселенной или человеческой природы, приятные стороны жизни, естественную красоту или же совершенство художественных творений. Для этой ситуации типична эмпатия и самоотождествление с гонимыми, отверженными, притесненными. Человек может чувствовать себя всеми теми солдатами, что когда-либо погибали на полях сражений, всеми жертвами испанской инквизиции, узниками концентрационных лагерей, больными, умирающими от неизлечимых болезней, дряхлыми, теряющими память стариками, матерями и детьми, умирающими во время родов, обитателями психиатрических лечебниц, лишенными надежды когда-нибудь оттуда выбраться. Другая типичная категория видений, относящихся к этой перинатальной матрице, включает в себя дегуманизированный, гротескный мир автоматов, роботов, механических устройств, атмосферу человеческих монстров и аномалий, демонстрируемых в цирке, или же лишенный смысла марионеточный мир кабаков и притонов.
Для личности, настроившейся в своих переживаниях на элементы БПМ-II, человеческая жизнь кажется лишенной всякого смысла. Существование представляется не только нелепым, но и уродливым и абсурдным, а поиск любого смысла в жизни – совершенно пустым и заранее обреченным на неудачу. Люди брошены в этот мир без какой-либо возможности выбора, где, когда и от кого им родиться. Единственным надежным в жизни оказывается тот факт, что она не бесконечна. Факт человеческой смертности и непостоянства всех вещей висит постоянно над нами как дамоклов меч в каждую минуту наших жизней и уничтожает всякую надежду на то, что хоть что-то имеет значение.
Те, кто пережил встречу со смертью в рамках БПМ-II, часто проводят аналогию между агонией рождения и смерти, что еще больше усиливает чувство безнадежности. В такой ситуации человек чувствует себя умирающим в настоящий момент и глубоко вовлекается в эсхатологическое настроение. В то же время он может ощущать, что его настоящая агония тождественна страданию, которое он переживал при своем биологическом рождении. Он может увидеть себя в будущем, в самом конце своей жизни, и обнаружить, что те же самые чувства присущи и смертной агонии. Мы страдаем, когда рождаемся, и умираем в страдании: агония рождения тождественна агонии смерти. Что бы мы ни пытались делать в промежутке между ними, это не может изменить того факта, что все мы равны в смерти и обнаруживаем себя в той же ситуации, перед которой стояли лицом к лицу при появлении на свет. Мы вступили в этот мир совершенно беспомощными, ничего при себе не имея, такими же мы и покинем его.
Этот экзистенциальный кризис иллюстрируется обычно разнообразием видений, рисующих бессмысленность жизни и абсурдность каких бы то ни было усилий, чтобы изменить этот факт. Такие видения могут показывать жизнь и смерть могущественных королей и диктаторов, тех, кто достиг высшей власти или стал обладателем немыслимых богатств. Тайный и явный смысл здесь тот, что в смерти эти люди ничем не отличаются от простых смертных. Тем, кто оказался перед лицом столь глубокого экзистенциального кризиса, это переживание часто помогает глубоко понять смысл выражений "memento mоri", "vanitas vanitatum", или "ты прах, и в прах вернешься".
А понимание этого ведет к новому осмыслению и оценке философии экзистенциалистов – таких, как Мартин Хайдеггер, Серен Кьеркегор, Альбер Камю и Жан-Поль Сартр. Экзистенциалисты, по-видимому были настроены на этот комплекс переживаний, будучи не в состоянии отыскать единственное возможное решение, выражаемое понятием "трансцендирование" (выход за пределы). Испытуемые часто обращаются к пьесе Сартра "Нет выхода" как к блестящему описанию чувств, пережитых ими при исследовании своей жизни и своих межличностных отношений под влиянием стереотипа "нет выхода" в БПМ-II. Некоторые ссылались также на "Путешествие к концу ночи" Целина как на яркий пример умышленного фокусирования на негативных сторонах человеческого существования.
Мучительное чувство обособленности, отчуждения, метафизического одиночества, беспомощности, безнадежности, неполноценности и вины представляют собой стандартные компоненты БПМ-II. Смотрит ли человек на свою настоящую жизненную ситуацию и поведение или исследует свое прошлое, обстоятельства и события всей его жизни одинаково указывают то, что он – совершенно никчемное и скверное существо. Чувство вины по своей интенсивности обычно выходит за рамки событий, к которым индивид его привязывает. Оно кажется наделенным первичным качеством, присущим человеческой природе и может достигнуть метафизических размеров библейского первородного греха. Другой важной стороной ситуации "нет выхода" выступает чувство сквозного безумия: как правило, люди чувствуют, что утратили всякий психический контроль и стали настоящими психотиками или что они окончательно осознали абсурдность бытия и уже никогда не смогут вернуться к щадящему самообману, который служит необходимой предпосылкой нормальности.
Символические образы, сопровождающие переживания БПМ-II, охватывают довольно широкий диапазон. Наиболее общими являются видения "ада" в том виде, как он описывается и изображается в различных религиях; это и традиционные христианские представления об аде, и подземный мир древних греков, и соответствующие элементы индуистской и буддистской традиций. Особенно часты ссылки на знаменитые фигуры греческой хтонической мифологии: Сизиф, обреченный вечно вкатывать огромный валун на вершину горы, Иксион, привязанный к вращающемуся колесу, Тантал, мучимый невыносимой жаждой и голодом, Прометей, прикованный к скале и терзаемый орлом, пожирающим его печень. Греческая трагедия с ее безжалостным и необратимым ходом, с виной, передающейся от поколения к поколению, и с неотвратимой судьбой, вероятно, тесно связана с этой областью и выступает важным источником символических иллюстраций. Столь же общим является образ Эриний, символизирующих гложущую вину и угрызения совести.
Библейские темы, возникающие в этом контексте, включают историю изгнания Адама и Евы из рая, видения Христа в Гефсиманском саду, и в особенности его осмеяние и унижение, его страдание, когда он нес крест, и его биологическую и психологическую агонию во время самого распятия ("Отец, почему ты оставил меня?"). Концепция темной ночи Души, которую описал св. Иоанн Креста, также иногда упоминалась в этом контексте. Другой интересный источник символических образов – история жизни Будды, значение его Четырех Чрезвычайных Прозрений* и акцент на страдании, как это выражено в его Четырех Благородных Истинах.
* Так называемые Четыре Чрезвычайных Прозрения предопределили решение Будды оставить семью и свою роскошную жизнь во дворце и стимулировали его поиски просветления. Во время своих прогулок в окрестностях города он последовательно увидел четыре сцены, которые произвели на него неизгладимое впечатление: первая из них – сгорбленный старик, дряхлый, с выпавшими зубами и седыми волосами; вторая сцена – человек, лежащий у дороги, мучимый неизлечимой болезнью; в третьем случае он увидел труп; и, наконец, он увидел монаха с бритой головой и в оранжевом одеянии. Интересно отметить, что именно жестокость встречи с явлениями дряхлости, болезни и смерти (БПМ-II) на ЛCД-сеансах оказывается толчком в переключении внимания с мирских амбиций на духовные поиски.
Иногда во время ЛCД-сеансов в рамках БПМ-II возникают ситуации и персонажи мировой литературы и специфические образы великих художников. Наиболее частыми из них есть ссылки на описание ада в "Божественной комедии" Данте, на сцены из книг Эмиля Золя, описывающие темные и отталкивающие стороны человеческой природы, и на произведения Федора Достоевского с их эмоциональными страданиями, атмосферой безумия и сценами бессмысленной жестокости. Уместно упомянуть здесь и мрачные рассказы Эдгара Аллана По о нечеловеческих пытках и ужасе. В этом контексте возникают кошмары и причудливые существа Иеронима Босха, мрачный мир скелетов Джеймса Энсора с его болезненными видениями карнавалов, образы ужасов войны Франсиско Гойи, апокалиптических видений Сальвадора Дали и других сюрреалистов, многочисленные представления ада и Страшного суда.
Человек, оказавшийся в западне ситуации "нет выхода", ясно видит бессмысленность человеческого существования, однако изо всех сил пытается найти смысл жизни. Эта борьба часто совпадаете тем, что переживается как попытка плода выйти из закрытой матки и спасти свою жизнь. Невозможная задача отыскать в жизни смысл может оказаться в этом контексте необходимым условием рождения и прекращения невыносимой ситуации "нет выхода".
Интересно отметить связь переживаний второй перинатальной матрицы с самым началом и первыми стадиями родов. Эта ситуация переживается во время ЛСД-сеанса как все более глубокое осознание неизбежной опасности жизни или как космическое поглощение. Имеет место интенсивная тревога, но источник ее не удается определить. Атмосфера нависшей угрозы может привести к параноидальной настроенности. Нередко испытуемый интерпретирует эти тревожные чувства как результат враждебного влияния различных тайных организаций или инопланетян, как следствие отравления, радиационного облучения или воздействия токсических газов. Усиление этого переживания ведет к видению безлунных пучин, космических водоворотов, неумолимо засасывающих в свой центр. Нередко вариацией переживания этого поглощения выступает заглатывание и пленение ужасающим монстром, напоминающим гигантского дракона, питона, осьминога или паука. Менее драматическим переживанием подобного рода, по-видимому, служит спуск в подземный мир и столкновение с различными монстроподобными существами.
Среди типичных физических симптомов, связанных с переживаниями БПМ-II, следует указать ощущение очень сильного давления на голову и тело, звон в ушах (как при нырянии на большую глубину), мучительные боли в различных частях тела, затруднения с дыханием, острые сердечные приступы и резкие перепады температуры.
В качестве матрицы памяти БПМ-II представляет собой основу для записи всех неприятных жизненных ситуаций, в которых непреодолимая разрушительная сила давит на пассивного и беспомощного человека. Наиболее типичными и частыми примерами в этом отношении служат ситуации с угрозой выживанию и целостности тела. Так, в этом контексте довольно регулярно всплывают воспоминания ощущений, связанные с различными операциями, такими, как удаление аппендикса или гланд, ампутация конечностей и сложные случаи удаления зубов, или же имеет место полное оживление в памяти всех обстоятельств таких процедур. То же самое происходит и в случае болезней, ранений и несчастных случаев, чрезмерных мышечных растяжений, при истощении, переживаний тюремного заключения и жестоких методов допросов, особенно включающих длительное лишение пищи и воды. Ранее уже упоминалось, что болезни и ситуации, вызывающие удушье, очевидно, имеют особое значение с этой точки зрения. У лиц, испытавших на себе тяготы военного времени (осады, воздушные налеты, плен) или побывавших в клаустрофобических ситуациях (угольные шахты, обвалившиеся дома, подводное плавание), воспоминание таких событий в ЛCД-сеансах также происходит в тесной связи с элементами БПМ-II.
На каком-то более тонком уровне эта категория включает также воспоминания о беспомощности человека в случае психологических фрустраций, таких, как чувство заброшенности, эмоциональная отверженность или изоляция, угрожающие события и ситуации подавления в замкнутой семье.
Для фрейдовских эрогенных зон эта матрица, очевидно, связана с состоянием неприятного напряжения во всех зонах. На оральном уровне – это голод, жажда и болезненные стимулы; на анальном – задержка дефекации; на уретральном – задержка мочеиспускания. Соответствующие явления на генитальном уровне – это сексуальная фрустрация и интенсивные напряжения, а также боль, переживаемая матерью на первой стадии родов. Если всю поверхность кожи мы рассматриваем как эрогенную зону, то сюда можно включить также физическую боль и неприятные ощущения в различных частях тела.
Приведенный ниже сеанс обучения молодого социолога проходил преимущественно под влиянием элементов БПМ-II и может быть использован как прекрасный пример феноменологии этой матрицы.
В этом сеансе действие препарата, как казалось, не начиналось долгое время. Испытав некоторое нетерпение, я ощутил тревогу, а затем почувствовал недомогание. Эта окутавшая меня болезненность вначале была едва различимой. Мало-помалу начало проявляться слабое чувство тошноты и напряжения, усилившееся вскоре до такой степени, что я испытывал его как бы всеми своими клетками. В действительности трудно описать это переживание: таким всеохватывающим оно было. Казалось, что каждую клетку моего тела сверлит бур дантиста. Было ощущение надвигавшегося бедствия, опасности и мучительной боли. Хотя никаких образов не было, я начал думать о Петронии, Сенеке, Сартре и других философах, полагавших, что самоубийство – единственная осмысленная смерть. У меня возникло желанием лечь в ванну с теплой водой и вскрыть себе вены. Сейчас я не сомневаюсь, что будь у меня необходимые средства, я бы убил себя тогда. Я полностью был погружен в ситуацию, из которой не было никакого выхода, кроме смерти. Перспектива нести переполненное болью тело через дни, годы, десятилетия казалась мне безумием. Для чего жить? Зачем принимать участие в чем-то столь тщетном и бесполезном, как жизнь? Лишь для того, чтобы встретить в агонии смерть? Это состояние длилось часами. Я думал, что никогда не смогу из него выйти, и тем не менее в этом состоянии было что-то странное. Я узнал его как нечто уже знакомое. Это было состояние, которое я переживал прежде, но в иных формах. В основе этих переживаний явно лежала некая матрица, влиявшая на мое видение мира и мой способ существования. Прожить ее всю лишь за несколько часов, пройти через ад, из которого нет спасения, было для меня важным уроком. К концу этого переживания я знал, что не хочу больше находиться в гуще страданий человечества, но был ли у меня выбор? Я чувствовал, что должен что-то сделать, должен бежать, но куда? Неожиданно я понял, что выбора у меня нет! Меня проталкивали сквозь невероятные страдания, и делалось это для меня! Я не мог ничего изменить. Тогда я задумался о карме и попытался разгадать, что же в моем прошлом ответственно за заключение меня в это ужасное место. Но анализ не дал никакого ответа. Я почувствовал, что пойман в клетку, из которой нет никакого выхода. Я завяз, и моя судьба теперь в том, чтобы быть существом, пойманным на колесе страдания, а не живым творением. Я ненавидел свою пойманность в страдания. Но чем упорнее я отказывался принять такую судьбу, тем труднее она становилась для меня. В этой ситуации я походил на узников концентрационного лагеря. И чем сильнее я старался выбраться оттуда, тем больше меня били; чем больше я боролся за свою свободу, тем туже стягивались оковы. И все же где-то глубоко внутри я знал, что должен бороться, должен бежать. Знал, что смогу это сделать, но как? Муки длились часами и не оставляли меня даже в последней части сеанса. Находясь уже почти в нормальном состоянии, я все еще чувствовал мучительные терзания. Я значительно лучше узнал страдания, просачивавшиеся из моего бессознательного, влияющие на мою повседневную жизнь. Все они проявили себя как уже знакомые враги. И я не знаю, когда закончится эта битва...