ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Три десятилетия назад лучшие умы психологии либо неуклонно впадали в болезнь жестко количественного подхода к описанию изучаемых явлений, либо честно стремились проследить бессознательную мотивацию до ее тайного логова. Между этими двумя стремнинами Гордон Олпорт безмятежно следовал собственным путем, отстаивая важность качественного изучения индивидуальных случаев и подчеркивая роль сознательной мотивации. Этот отказ плыть в соответствии с современными ему течениями мысли иногда проявляется в том, что формулировки Олпорта кажутся архаичными и старомодными, но в иных обстоятельствах он выглядит поборником новых и возмутительно радикальных идей. Несмотря на свое иконоборчество, он являет – быть может, больше, чем любой другой современный теоретик, – пример синтеза традиционной психологической мысли и теории личности.
Его систематическая позиция представляет дистилляцию и разработку идей, частично извлеченных из таких авторитетных источников, как гештальтпсихология, теория Вильяма Штерна, Уильяма Джеймса и Уильяма Мак-Даугалла. От гештальттеории и от Штерна пришло недоверие к привычным аналитическим методам естественных наук и глубокий интерес к уникальности индивида, а также к конгруэнтности его поведения. Работы Джеймса нашли отражение не только в блестящем писательском стиле Олпорта, гуманистической ориентации при рассмотрении человеческого поведения и интересу к Я, но также в определенных сомнениях относительно возможности на основе психологических методов адекватно представить и полностью понять загадку человеческого поведения. С позицией Мак-Даугалла Олпорта сближает внимание к мотивационным переменным, признание важной роли генетических и конституциональных факторов и использование представлений об "эго". Помимо этих частных влияний, из трудов Олпорта явствует, что он глубоко уважает прошлое и постоянно обнаруживает полное знание классических проблем, с которыми боролись психологи в лабораториях и за их пределами, и уважение к ним.
Олпорт, один из четырех детей врача, родился в 1897 году в Индиане, но вырос в Кливленде, где получил образование в государственной школе. Он был студентом последнего курса Гарвардского университета в тот же год, когда его старший брат Флойд стал выпускником того же университета, специалистом по психологии. Получив в 1919 году степень бакалавра по философии и экономике, Олпорт в течение года работал в Роберт Колледже в Стамбуле, где преподавал социологию и английский язык. Затем он вернулся в Гарвард и выполнил все необходимое для получения степени доктора по психологии (1922 г.). В течение двух последующих лет он учился в Берлине, Гамбурге и Кембридже. Этот опыт экстенсивной жизни в академических ситуациях зарубежья, вероятно, сыграл определенную роль в развитии его интереса к международным отношениям, столь очевидного в деятельности Олпорта в течение последних тридцати лет. Это привело также и к тому, что в течение десяти лет или даже более Олпорт был главным интерпретатором германской психологии в Америке. Вернувшись из Европы, он занял место преподавателя департамента социальной этики Гарвардского университета. Опять-таки, можно усмотреть связь между этим первым американским преподавательским местом Олпорта и его постоянной озабоченностью проблемами, имеющими социальное и этическое значение. Через два года он занял место ассистента по психологии в Дармутском колледже, но в 1930 году получил приглашение вернуться в Гарвард, где оставался до своей смерти, последовавшей в 1967 году, за месяц до семидесятилетнего юбилея. Олпорт был одной из центральных фигур в междисциплинарном движении, которое привело к формированию Департамента социальных отношений в Гарвардском университете – то была попытка интеграции психологии, социологии и антропологии. (Краткую биографию см. Allport, 1967).
На фоне многолетнего преподавания неудивительно, что многие профессиональные работы Олпорта имеют выраженный дидактический уклон. В отличие от многих авторов, чьей первейшей задачей кажется выработка таких положений, к которым нельзя было бы подступиться и которые отражали бы любую попытку докопаться до сути, Олпорт, как представляется, больше заинтересован в том, чтобы выразить ту или иную мысль выпукло и с некоторым вызовом. Иногда это ведет к преувеличенному фокусированию на одних вопросах и относительно малому вниманию к другим, тоже существенным. Так, можно сказать, что Олпорт – один из наиболее жарко критикуемых психологов-теоретиков, но сразу же следует упомянуть, что поднятые им вопросы обычно становились предметом общего внимания психологов.
За время своей карьеры Олпорт был удостоен практически всех профессиональных почестей, какие возможны для психолога. Он был избран Президентом Американской психологической ассоциации, Президентом Восточной психологической ассоциации. Президентом Общества психологического изучения социальных проблем. В 1963 году он был награжден Золотой медалью Американского психологического фонда, в 1964 году получил награду Американской психологической ассоциации за выдающийся вклад в науку. Широта и многообразие его научной работы видны в десятках книг и бесчисленном множестве монографий, статей, предисловий, обзоров, которые он писал часто в сотрудничестве с другими психологами. Кроме того, он соавтор двух широко используемых тестов. (Многие из этих публикаций перечислены в библиографии. Полный перечень его трудов приведен в книге "The person inpsychology", 1968).
Как можно охарактеризовать теоретические убеждения Олпорта? Прежде всего, его труды являют непрекращающуюся попытку воздать должное сложности и уникальности поведения индивида. Несмотря на ослепляющую сложность индивида, основные тенденции в человеческой природе проявляют базовую конгруэнтность или единство. Далее, сознательные детерминанты поведения имеют подавляющее значение – во всяком случае, для здорового индивида. Признание конгруэнтности поведения и значимости сознательной мотивации естественно привели Олпорта к феномену, часто обозначаемому терминами Я и эго. Вниманию к факторам разума соответствует убеждение Олпорта в том, что человек – в большей степени порождение настоящего, а не прошлого. Его понятие "функциональной автономии", которое мы обсудим позже, представляет попытку освободить теоретика и исследователя от необходимости заниматься историей организма. В широком смысле его взгляд на человека подчеркивает позитивные, сознательные элементы мотивации, а поведение видится как внутренне согласованное и детерминируемое факторами настоящего.
По Олпорту, есть разрыв между нормой и патологией, ребенком и взрослым, животным и человеком. Теории, подобные психоанализу, могут быть высоко эффективны в репрезентации нарушенного или патологического поведения, но оказываются мало полезными при рассмотрении нормального поведения. Аналогично, теории, дающие абсолютно адекватные концептуализации младенчества или раннего детства, неадекватны как репрезентации взрослого поведения. Олпорт последовательно противостоял экстенсивным заимствованиям из естественных наук. Он убежден, что исследовательские методы и теоретические модели, полезные в естественных науках, могут лишь уводить в сторону при исследовании сложного человеческого поведения. Это убеждение ярче всего отражено в обсуждении (Allport, 1947) различных типов моделей, популярных при психологическом теоретизировании. Он обсуждает механическую модель, животную модель и модель ребенка и заключает, что ни одна из них не дает адекватной базы, на основе которой можно было бы построить полезную теорию человеческого поведения. С этим недоверием к заимствованию согласуется его убеждение в том, что преждевременное внимание к операционализму, детальному рассмотрению специфики измерительных процедур, что предполагает любое эмпирическое представление, может препятствовать прогрессу психологии. Позитивизм, ведущий к представлению о бессодержательном организме, он полагает "чистым абсурдом". Равным образом он презрительно относится к "неумеренному эмпиризму" и жестко критиковал факторные исследования личности.
Глубокий и непреходящий интерес для Олпорта представляло использование психологического метода и открытия, сделанные в области "установки", где была предпринята попытка улучшения некоторых нежелательных социальных условий. Многие годы он порицал замкнутость психологии в рамках стен лабораторий, и его работа в области предрассудков и межнациональных отношений – яркий пример применения психологии к социальным проблемам. Интересно отметить, что, как и многие теоретики, уделяющие основное внимание уникальности и индивидуальности человеческого поведения, Олпорт пессимистичен относительно итоговых возможностей психологического метода и теории в разгадке тайны поведения человека. Загадка, поставленная сложностью индивида, слишком велика для того, чтобы быть полностью понятой на основе приземленных методов и концепций психолога. Таким образом, хотя Олпорт признает важность и неизбежность экспериментального подхода к психологическим проблемам, он делает оговорку относительно конечного успеха попыток такого рода.
Как мы уже указывали, базовое единство взглядов Олпорта можно найти в его трудах. Сам он, однако, не считал, что создал некую систему. Он заявляет, что его работа всегда ориентирована скорее на эмпирические проблемы, а не на достижение теоретического или методологического единства. Он отстаивает правомерность открытой теории личности, а не закрытой или закрытой частично. Олпорт считает себя плюралистом, работающим в русле системного эклектизма. "Плюралист в психологии – это мыслитель, не исключающий ни одного атрибута человеческой природы, который кажется важным" (1964, с. 75). В 1966 году Олпорт предложил эписистемологическую позицию для исследования личности, которую обозначил как "эвристический реализм". Эта позиция "принимает вытекающее из здравого смысла допущение, что люди – реальные существа, каждое имеет реальную нейропсихическую организацию, а наше дело – понять, насколько возможно, эту организацию" (1966, с. 8). Личность для него – это загадка, которую нужно максимально адекватно разгадать при помощи инструментов середины двадцатого столетия; так что он поставил и другие проблемы: слухи, радио, предрассудки, психология религии, природа установок и др. Ко всем этим областям он применяет концепты – эклектично и плюралистично, стремясь к тому, что может дать наиболее адекватное рассмотрение на современном уровне знаний. Таким образом, для него не имеет большого значения вопросы формальной адекватности его теории.
В предыдущих главах мы, как правило, по отдельности рассматривали структуру личности и динамику личности. В отношении теории Олпорта это различение неприменимо. Структура личности изначально представлена как черты, и, в то же время, поведение мотивируется этими чертами. То есть, по большей части структура и динамика одно и то же.
Следует также отметить, что Олпорт опубликовал две главные работы, в которых формулируется его точка зрения: первая – "Personality: A psychological interpretation" (1937), вторая – "Pattern and growth in personality" (1961). В промежутке между 1937 и 1961 годами Олпорт внес в свою теорию ряд концептуальных и терминологических изменений. Настоящее изложение основывается на его книге 1961 года, где есть отличия от книги 1937 года, и на его статьях, опубликованных после 1961 года, содержащих изменения и развитие его теории.
Эклектизм Гордона Олпорта нигде не проявляется так ярко, как в том разнообразии понятий, которые он принимает как полезные для описания человеческого поведения. Он рассматривает такие узкие понятия, как специфические рефлексы, и такие широкие, как кардинальные черты или проприум, как имеющие важность для понимания поведения, и рассматривает соотносимые с этими понятиями процессы как действующие в организме иерархическим образом, так что более общие обычно первенствуют над более частными. В наиболее подробных описаниях своей теории Олпорт (1937, 1961) говорит, что полезно каждое из следующих понятий: условный рефлекс, навык, черта, Я и личность.
Хотя все эти понятия признаны и допускается их важность, основной акцент делается на чертах; почти равный статус отводится установкам и намерениям. Часто теорию Олпорта называют "теорией черт". В этой теории черты занимают место основного мотивационного конструкта. Черта для Олпорта – то же, что потребность для Мюррея, инстинкт для Фрейда, чувства для Мак-Даугалла. Прежде, чем перейти к более подробному рассмотрению понятия "черта", проанализируем данное Олпортом определение личности.
Определения для Олпорта – не то, с чем можно обращаться легко. Прежде, чем прийти к собственному определению личности, он собрал и обсудил около полусотни вариантов, предложенных различными авторитетами в этой области (1937). Он классифицировал их в зависимости от того, соотносятся они с: (1) этимологией или ранней историей термина; (2) теологическим значением; (3) философским значением; (4) юридическим значением; (5) социологическим значением; (6) внешним проявлением; (7) психологическим значением. После детального обзора и критики, Олпорт попытался собрать лучшие элементы определений, избегая общих недостатков. Во-первых, он предположил, что можно кратко определить личность как "то, чем в реальности является человек". Однако, соглашаясь, что это определение слишком кратко, чтобы быть полезным, он пришел к более известному:
"Личность есть динамическая организация тех психофизических систем в индивиде, которые детерминируют его уникальное приспособление к среде" (1937, с. 48).
Определенные аспекты этого определения заслуживают специального обсуждения. Сочетание "динамическая организация" подчеркивает то, что личность постоянно изменяется и развивается, хотя в то же время есть организация или система, связывающая воедино и соотносящая различные компоненты личности. Термин "психофизическая" напоминает читателю, что личность – "ни нечто исключительно ментальное, ни исключительно нервное". Организация предполагает действие как тела, так и психики, неразрывно связанных в единстве личности (1937, с. 48). Слово "детерминируют" проясняет, что личность включает детерминирующие тенденции, играющие активную роль в индивидуальном поведении. "Личность есть нечто и делает нечто... Она есть то, что лежит за специфическими актами и внутри индивида" (1937, с. 48).
Сказанное проясняет, что для Олпорта личность не есть просто конструкт наблюдателя, как и не является чем-то, появляющимся лишь тогда, когда есть другой человек, на нее реагирующий. Напротив, личность обладает реальным существованием, включая нервные или физиологические сопутствующие условия. Тщательность, с которой Олпорт создал свое определение личности, отражается в частоте, с которой к нему обращаются другие теоретики и исследователи.
Хотя термины "личность" и "характер" часто используются как взаимозаменяемые, Олпорт показывает, что традиционно слово "характер" предполагает некоторую систему условного обозначения поведения, в терминах которой оцениваются индивиды и их акты. Так, при описании характера индивида часто используются слова "хороший" и "плохой". Олпорт полагает, что характер-понятие этическое и говорит: "Мы предпочитаем определять характер как личность в оценке, а личность – как характер вне оценки" (1961, с. 32).
Темперамент и личность также часто смешиваются. Однако есть ясное основание для различения их в обычном употреблении. Темперамент, как правило, соотносится с диспозициями, тесно связанными с биологическими или физиологическими детерминантами и, соответственно, мало меняется с развитием. Здесь роль наследственности, естественно, больше, чем в отношении некоторых других аспектов личности.
Темперамент, наряду с умственными способностями и конституцией, тот сырой материал, из которого выстраивается личность.
Теперь, когда мы сделали эти важные различения, возможно обсудить те понятия, которые в большей степени уникальны именно как входящие в теорию Олпорта.
В изложении 1937 года Олпорт различил индивидуальные и общие черты, но подвел их под единое определение. Это привело к некоторой неясности и двусмысленности, ив 1961 году Олпорт внес некоторые терминологические изменения и по отдельности определил то, что раньше называл индивидуальными и общими чертами. Термин "черта" сохранился за общими чертами, при этом место "индивидуальной черты" занял новый термин – "личная диспозиция". Олпорт также относится к личным диспозициям как к морфогенным. чертам. Черта определяется как
"нейропсихическая структура, обладающая способностью делать многие стимулы функционально эквивалентными, а также инициировать и управлять эквивалентными (согласованными по смыслу) формами адаптивного и экспрессивного поведения" (1961, с. 373).
Личная диспозиция или морфогенная черта определяется как
"генерализованная нейрофизическая структура (принадлежащая индивиду), обладающая способностью делать многие стимулы функционально эквивалентными, а также инициировать и управлять согласованными (эквивалентными) формами адаптивного и стилистического поведения" (1961, с. 373).
Как видим, единственное реальное различие между этими двумя определениями заключается в том, что черты, в отличие от личных диспозиций, не определяются как принадлежащие индивиду. Тем не менее черта так же внутри индивида, как и диспозиция. То и другое – нейропсихические структуры, обладающие способностью делать многие стимулы функционально эквивалентными и руководящие согласованными формами поведения.
Возможен вопрос, зачем нужны два определения. Ответ – в том, как они применяются в эмпирических исследованиях. Используя понятие об общих чертах, можно осуществить то, что Олпорт называет сравнительным изучением одной и той же черты, выраженной у различных индивидов или групп индивидов. Используя понятие о личностных диспозициях, можно изучать человека и определить то, что Олпорт называет "уникально структурированной индивидуальностью" человека. Один подход совпадает с традицией психометрически ориентированной дифференциальной психологии, другой – с традицией клинической психологии. Оба подхода использовались в собственных исследованиях Олпорта и в исследованиях его учеников.
Хотя черты и личные диспозиции реально существуют в человеке, они непосредственно не наблюдаемы и должны быть выведены из поведения. Олпорт пишет:
"Специфический акт – всегда продукт многих детерминант, не только продолжительных установок, но и кратковременных напряжений в человеке и ситуации. Лишь повторение актов, имеющих то же значение (эквивалентность реакций), следующих на определенный ряд стимулов, имеющих то же личное значение (эквивалентность стимулов), делает необходимым заключение о чертах и личных диспозициях. Эти тенденции не всегда активны, но продолжают существовать и будучи латентными и обладают сравнительно низким порогом возбуждения" (1961, с. 374).
Необходимо не только указать, к чему относятся черты и диспозиции, но и отличить их от родственных понятий. Навыки также являются детерминирующими тенденциями, но черты и диспозиции носят более обобщенный характер как в плане соответствующих им ситуаций, так и в плане реакций, к которым они ведут. Фактическая черта в определенной мере представляет результат комбинирования и интеграции двух или более навыков. Труднее провести различие между чертой или диспозицией и установкой или аттитюдом. Установка также есть предиспозиция, предрасположенность; он также может быть уникальным; он может инициировать поведение и управлять им; он – продукт генетического фактора и научения. Тем не менее, между понятиями остается определенное различие. Во-первых, установка привязана к определенному объекту или классу объектов; черта и диспозиция – нет. Таким образом, обобщенность черты всегда выше, чем установки. По сути, с возрастанием числа объектов, с которыми соотносится установка, она все более напоминает черту. Установка может варьировать по обобщенности от очень специфического до относительно обобщенного, тогда как черта и диспозиция всегда обобщены. Во-вторых, установка всегда предполагает оценку (принятие или отвержение) объекта, тогда как черта – нет. Подводя итог, Олпорт пишет:
"Оба понятия – установка и черта – в психологии необходимы. Между собой они покрывают главные типы диспозиций, с которыми имеет дело психология личности. Следует указать, однако, что, поскольку понятие "установка" связано с ориентацией людей относительно определенных аспектов среды (включая людей, культуру, общество), оно предпочтительно для социальной психологии. В психологии же личности нас интересует структура человека, и потому предпочтительным оказывается понятие "черта"" (1961, с. 348).
Наконец, Олпорт различает черты (или личные диспозиции) и типы – по тому, насколько те и другие привязаны к индивиду. О человеке можно сказать, что он обладает чертой – но не типом. Типы – это идеальные конструкты наблюдателя, и индивид может быть к ним отнесен – но лишь с потерей своей отличительной самобытности. Личная диспозиция может репрезентировать уникальность человека, тогда как тип должен ее сокрыть. Таким образом, по Олпорту, типы представляют искусственные различения, не слишком напоминающие реальность, тогда как черты – истинные отражения того, что действительно существует. Однако Олпорт признает, что постулирование типов может стимулировать исследования, хотя их итог – выделение сложных черт.
Кардинальные, центральные и вторичные диспозиции. Как мы уже указывали, личные диспозиции представляют генерализованные предрасположенности к поведению. Остается вопрос, все ли диспозиции обладают примерно одним уровнем обобщенности, а если нет, как различить различные уровни. Олпорт предлагает различать кардинальные, центральные и вторичные личностные диспозиции. Кардинальная диспозиция настолько обща, что с ее влиянием, кажется, можно соотнести почти любой акт обладающего ею человека. Эта разновидность диспозиции сравнительно необычна, и увидеть ее можно не у многих. Более типичны центральные диспозиции, представляющие высоко характерные для индивида тенденции, они часто "играют" и их очень просто выявить. Олпорт полагает, что число центральных диспозиций, на основе которых можно точно распознать личность, удивительно невелико – от пяти до десяти. Вторичная диспозиция более ограничена в проявлении, менее критична для описания личности, более фокализована в плане реакций, к которым она ведет, как и в отношении соответствующих стимулов.
Олпорт обсуждает и другие важные вопросы относительно черт и диспозиций. Сводится их роль только к управлению поведением или же они участвуют также в инициировании поведения или его побуждении? Простого ответа на этот вопрос нет. Некоторые черты очевидно обладают большей побудительной силой, играют более важную роль в мотивации, чем другие. Таким образом, между чертами существуют различия в плане степени управляющего влияния на индивида. Далее, мы можем построить рассуждение о том, что всегда есть предшествующая стимуляция, связанная с активацией черты, например, действию черты всегда должен предшествовать внешний стимул или внутреннее состояние. Ясно, однако, что большинство черт – не бледное отражение внешних стимулов. Фактически, индивид активно ищет стимулы, которые сделают действие черт соответствующим ситуации. Человек с выраженной диспозицией к социабельности не ждет удобной ситуации для того, чтобы проявить эту черту; он создает ситуации, в которых может взаимодействовать с людьми.
Дальнейшее рассмотрение касается независимости черт (предрасположенностей, диспозиций). В какой мере они существуют как системы поведения, действующие безотносительно к другим системам? Всегда ли действие отдельной черты обусловлено другими чертами и их состояниями и связано с ними? Олпорт утверждает, что черту можно определить не по ее ригидной независимости, а по ее фокальному качеству. Ее тенденция – иметь центр, вокруг которого осуществляется ее влияние, но поведение, к которому она ведет, явным образом определяется одновременным влиянием и других черт. Нет жесткой границы, отделяющей одну черту от другой. Переплетение различных черт отчасти ответственно и за то, что невозможно разработать исчерпывающие методы классификации черт.
Ясно, что заключения, которые делаются при определении черты, предполагают согласованность. По определению, диспозиция распознается только благодаря свойству определенной упорядоченности или согласованности способов поведения индивида. Олпорт сразу же указывает, что его теория черт не предполагает необходимости полной согласованности. Очевидный факт, что одновременно активно множество перекрывающих друг друга черт, предполагает, что достаточно часто от поведения организма следует ждать видимой несогласованности. Далее, тот факт, что диспозиции уникальны и индивидуально организованы, предполагает, что они могут включать элементы, которые кажутся несогласованными с нормативной или внешней точки зрения. Таким образом, мы можем наблюдать явное рассогласование в поведении, которое в действительности отражает уникально организованное внутреннее согласование. Олпортова теория предполагает не столько возможность наблюдения точного соответствия или согласованности поведения, сколько наличие тонкой конгруэнтности, объединяющей – так, что это часто трудно отследить – различные поведенческие проявления индивида. Не предполагается, что каждая (или какая бы то ни было) личность совершенно интегрирована. В любой жизни может существовать диссоциация или вытеснение. Но согласованность обычно выше, чем позволяют обнаружить обычные методы психологического исследования.
Интересным и полезным следствием интереса Олпорта к чертам явилось его тщательная категоризация примерно восемнадцати тысяч терминов, взятых из полного словаря. В сотрудничестве с Одбертом (Odbert, 1936) эти термины были классифицированы в первую очередь в зависимости от того, репрезентируют ли они аутентичные черты личности, активность (временные состояния) или являются оценочными терминами.
Более важен, чем поиски прошлого или истории организма, простой вопрос о том, что индивид намеревается или стремится сделать в будущем. Надежды, желания, амбиции, притязания, планы человека – все это представлено под общим названием "интенций", "намерений", и в этом проявляется одно из наиболее характерных различий между Олпортом и большинством современных теоретиков личности. Одно из вызывающих споры утверждений этой теории заключается в том, что то, что индивид старается сделать (при этом считается, что человек может об этом рассказать) – наиболее важный ключ к пониманию того, как человек ведет себя в настоящем. В то время как другие теоретики обращаются к прошлому, как к тому ключу, который позволит разгадать тайну поведения в настоящем, Олпорт обращается к тому, что человек намерен делать в будущем. В этом плане очевидно сильное сходство с позициями Альфреда Адлера и Карла Юнга, хотя нет оснований полагать прямое влияние со стороны последних.
Хотя Олпорта называли эго-психологом и даже "Я-психологом", эта характеристика верна лишь отчасти. В 1943 году ("The ego in contemporary psychology") и вновь в 1955 ("Becoming: basic considerations for a psychology of personality") – он осуществил обзор основных значений понятий "эго" и "Я" (self) в современной психологии. В первом из своих основных текстов (1937) он в основном избегал проблем, связанных с этими понятиями; но в конце концов пришел к принципиальному вопросу и задал его прямо: "Необходимо ли понятие "Я"? Его ответ сдержан. Стремясь избежать смешения и коннотации этих терминов, он предлагает все описанные функции эго и Я называть собственными функциями личности. Все они (включая телесное чувство, самобытность, самоуважение, самопротяженность, ощущение себя собой, рациональное мышление, образ себя, свои стремления, когнитивный стиль, функцию познания) – реальные и жизненные части личности. У них есть общее – феноменальное "тепло" и "чувство значимости". Можно сказать, что вместе они охватывают "собственное" (проприум). Именно в этом регионе личности мы обнаруживаем корни той согласованности, которой отмечены установки, намерения и оценки. Собственное не врожденно, но развивается во времени.
Олпорт выделяет семь аспектов в развитии проприума или ощущения себя (1961, гл. 6). На протяжении первых трех лет проявляются три аспекта: чувство себя телесного, чувство непрерывной самотождественности и самоуважение или гордость. В возрасте от четырех до шести лет появляются еще два аспекта: самопротяженность и образ себя. Между шестью и двенадцатью годами у ребенка развивается самоосознование настолько, что он может справиться с проблемами на основе рационального мышления. В отрочестве появляются намерения, долговременные планы и отдаленные цели. Они называются собственными стремлениями. Эти семь сторон Я образуют проприум.
Таким образом, подходя к загадке Я, Олпорт надеется избежать спорной позиции многих теоретиков, для которых Я или эго подобны гомункулусу, "человеку в груди", который все организует, тянет за ниточки и управляет системой личности. Он признает важность всех психологических функций, приписываемых Я или эго, но всеми силами хочет избежать того типа теории, в котором появляются "доверенный слуга" или "провокатор". Для него "Я сам" или "эго" как понятия могут использоваться для указания на собственные функции в рамках всей личностной сферы как определения перед другими словами (само- и эго-) (многие функции не собственные, а просто "оппортунистические"), – но полагает, что эти термины нет нужды использовать как самостоятельные существительные. Нет эго и Я, действующих как сущности, отличные от остальной личности.
Подходя к сложным и противоречивым проблемам человеческой мотивации, Олпорт определяет то, что считает требованиями для адекватной теории. Во-первых, такая теория должна признавать одновременность мотивов человека. То, что побуждает нас думать или действовать, побуждает нас сейчас. Во-вторых, это должна быть плюралистическая теория, допускающая, что есть мотивы многих типов. Олпорт – определенно не редукционист, старающийся свести все мотивы к нескольким органическим влечениям. В-третьих, она наделяет динамической силой когнитивные процессы – планирование и намерения. Наконец, теория должна принимать во внимание конкретную уникальность мотивов индивида (1961, гл. 10).
Такая теория, полагает Олпорт, стоит за понятием функциональной автономии. Это – наиболее известное и противоречивое из понятий, предложенных Олпортом. Во многих отношениях оно – центральное для системы, поскольку ряд отличительных черт его теории естественно связаны с ним. Принцип утверждает просто, что данная активность или форма поведения может сама стать итогом или целью, несмотря на то, что изначально "обслуживала" нечто иное. Любое поведение, простое или сложное, несмотря на то, что изначально возникло в связи с органическим или сегментальным напряжением, может быть способно к независимому существованию в отсутствие какого бы то ни было биологического подкрепления. Формулировка выглядит следующим образом:
"Принцип функциональной автономии рассматривает зрелые мотивы как разнообразные самоподдерживающие одновременно существующие системы, вырастающие из предшествующих систем, но функционально от них независимые" (1961, с. 227).
Читателю следует внимательно отнестись к отличию принципа функциональной автономии от привычной идеи о том, что данное поведение может продолжаться в связи с мотивом, отличным от того, который побуждал поведение изначально; например, охотник изначально охотится, чтобы есть, но затем, когда пищи достаточно, он охотится, чтобы выразить врожденную агрессию. Такая формулировка возвращает поведение к более примитивному предшествующему мотиву, а этого-то Олпорт и хочет избежать. Функциональная автономия означает, что охотник продолжит охотиться даже в отсутствие какой бы то ни было инструментальной значимости, то есть даже если этот акт не будет обслуживать агрессию или какую бы то ни было базовую потребность. Охотнику просто может "нравиться" охотиться.
Представляя свою точку зрения, Олпорт (1937, 1961) указывает, что она вторит некоторым более ранним положениям, например, известному положению Вудвортса (Woodworth, 1918) о том, что механизмы могут трансформироваться во влечения, утверждению Штерна (Stern, 1935), что феномотивы могут стать геномотивами, и мысли Толмена (Tolman, 1935) о том, что "объекты-средства" могут "утверждаться в собственных правах". Можно предположить, что такие понятия, как "манипуляционное влечение" (Harlow, 1950) и "частичная необратимость" (Solomon & Wynne, 1954) соотносятся с феноменами, очень схожими с теми, что привели к понятию функциональной автономии.
При обсуждении этого понятия Олпорт указывает на разнообразные наблюдения, указывающие на тенденцию организма сохранять определенную реакцию даже несмотря на то, что более не существует оригинальная причина, ее вызвавшая. Он указывает на циркулярность детского поведения и невротического поведения взрослых, эффект Зейгарник (установившей, что незаконченные задачи запоминаются лучше, чем завершенные), часто наблюдаемую темпоральную регуляцию или ритмы в поведении как животных, так и людей, мотивирующую силу приобретенных интересов и ценностей, не коренящихся в фундаментальных мотивах. Есть и данные, почерпнутые в сравнительной психологии. Исследование (1929) показало, что, когда в уши крыс помещался коллодий, они непрестанно скреблись, пытаясь сдвинуть инородную субстанцию. Далее, когда коллодий был извлечен, крысы и много времени спустя, когда не было никакого раздражения кожи, продолжали скрестись, не снижая интенсивности. Таким образом, скребки (чесание), возникнув как попытка справиться с физической ситуацией, после достаточного числа повторений стали интегральной частью поведения организма, не выполняя при этом более биологические функции. Некоторые важные исследования, осуществленные Селье (Selye, 1952) и его сотрудниками, также подтверждают, что некоторые адаптивные реакции могут сохраняться как самостоятельные, даже если это наносит ущерб организму. Сходные исследования Андерсона(Anderson, 1941а, 1941b, 1941с, 1941d), посвящены тому, что он назвал "экстернализацией влечения". В этих исследованиях крыс учили на высокой скорости перемещаться по движущимся дорожкам под влиянием сильного влечения голода, в конце дорожки они получали пищевое подкрепление. После большого числа подкрепленных проб у крыс наблюдалось обычное угасание реакции, когда их ставили в ту же ситуацию при слабом влечении или в состоянии пресыщения; то есть даже не будучи голодными они продолжали путешествовать по дорожкам с той же скоростью. Таким образом, мы вновь видим, что организм совершает акт по ясным биологическим причинам, и даже когда этих причин больше нет, поведение продолжается без видимого перерыва. Андерсон сказал бы, что этот феномен – результат того факта, что аспекты стимульной ситуации были обусловлены и являют вторичное подкрепление; Олпорт сказал бы, что, в соответствии с принципом функциональной автономии, поведение продолжается просто потому, что повторялось столь часто, что само стало целью или мотивом, частью "жизненного стиля" крысы.
Вслед за тем, как Олпорт впервые сформулировал этот принцип (1937), он подвергся резкой критики со стороны Бертоцци (Bertocci, 1940), который поднял несколько важных вопросов. Прежде всего, спрашивал Бертоцци, правда ли, что любое поведение, повторенное достаточное количество раз, становится автономным? Нет ли ограничений или условий, которые мы должны связать с этим обобщением? Во-вторых, если любая форма поведения потенциально способна стать постоянным мотивом, что может помешать тому, что в индивиде возникнет своего рода психологическая анархия, когда в организм встроятся конфликтующие и антитетические мотивы, разрывающие индивида на части?
Подобные вопросы заставили Олпорта прояснить и расширить свою позицию. Он признал наличие двух уровней функциональной автономии: один он назвал персеверативным, другой – проприативным. Персеверативная функциональная автономия включает привычки, циркулярные механизмы, повторяющиеся акты, стереотипы. Их персеверация описывается в таких терминах, как отсроченное угасание, самоустанавливающиеся циклы в нервной системе, частичное подкрепление и сосуществование множественных детерминант. Проприативная функциональная автономия относится к приобретенным интересам, ценностям, чувствам, намерениям, главным мотивам, личным предрасположенностям, образу себя и жизненному стилю. Олпорт признает, что непросто объяснить, как возникает этот тип функциональной автономии.
Во-первых, он полагает, что этого требует самоструктурирование. Например:
"Молодой человек намерен стать врачом, светским человеком, политиком или отшельником. Ни одна из этих амбиций не врождена. Все они представляют приобретенные интересы. Мы не согласны, что они не существуют сейчас в связи с отсроченным подкреплением. Скорее они существуют, поскольку, постепенно формируясь, требуют конкретно этого мотивационного фокуса" (1961, с. 252).
Затем он задается вопросом, объясняет ли "Я" проприативную функциональную автономию, и отвечает – нет, поскольку это подразумевало бы "человечка внутри", который придает форму мотивам. Олпорт противостоит объяснениям, основывающимся на отдельном Я, поскольку это слишком попахивает идеей "души", управляющей человеческой судьбой.
Что же тогда ответственно за проприативные мотивы и за их организацию в связную и согласованную структуру? Олпорт отвечает, что это – в сущностной природе человека: изменение и рост мотивов в течение жизни и их объединение. Как может видеть читатель, это отзвук Юнговского "архетипа целостности".
Тот факт, что проприум – феномен, развивающийся на основе примитивных состояний и прошлого опыта, кажется, указывает на прямую связь с прошлым – несмотря на функциональную автономию. Поскольку формы поведения, которые станут автономными, определяются организацией, во многом связанной с прошлым организма, это выглядит так, как если бы прошлое сохраняло центральную роль. Наиболее важным, однако, представляется вопрос о том, сохраняет ли зрелая, взрослая мотивация функциональную связь со своими истоками – биологическими или коренящимися в детстве. Хотя двойственность относительно точного статуса понятия функциональной автономии может сохраняться, ясно, что Олпорт настаивает на том, что для большей части взрослых мотивов никакая функциональная связь с историческими корнями не существует.
Следующий вопрос, который часто задается в связи с этим принципом, заключается в том, все ли взрослые мотивы функционально автономны. Нет, говорит Олпорт. Существуют такие влечения, как голод, дыхание, испражнение, рефлекторные акты, конституциональные возможности – например, телесная сила, навыки – которые вовсе не являются мотивами, а представляют инструментальные акты, инфантилизмы и фиксации, некоторые неврозы и психозы, сублимации. Кроме того, многие формы активности взрослого для своего сохранения требуют продолжения первичного подкрепления. Тем не менее, то, насколько автономны мотивы индивида, – мера зрелости индивида.
Очевидно, наиболее важный вопрос, который может быть задан относительно любого понятия – вопрос о том, что он дает пользователю. Следствия использования понятия функциональной автономии понятны, и дело каждого психолога с его точкой зрения решать, хочет ли он этим понятием пользоваться. Важен тот факт, что оно допускает относительный разрыв с прошлым организма. Если имеющие место мотивы не зависят полностью от базовых или первичных мотивов, то исследователь закономерно может отвернуться от прошлого индивида и сфокусировать внимание на настоящем и будущем. История индивида становится относительно безразличной темой, коль скоро в настоящем ведущими являются желания и намерения, независимые от того, что мотивировало индивида в предшествующие периоды жизни. Следующее важное следствие этого принципа – то, что он рассматривает как более или менее неминуемую грандиозную, ослепительную, уникальную индивидуальность, которой столь важное место отводится в теории Олпорта. Если потенциально каждая форма поведения может быть самоцелью, то мы знаем, что достаточная гетерогенность поведения и требований среды приведут к приводящей в замешательство сложности и уникальности мотивации. Коль скоро мотивационная структура взрослого свободна от всеобщности – какой бы она ни была в детстве – можно ожидать того, что мотивы различных индивидов будут иметь очень мало сходства.
"Разложив" человека на черты и диспозиции, установки и навыки, ценности, намерения и мотивы, мы сталкиваемся с задачей "Шалтая-Болтая собрать". Олпорт, признавая сложность этой задачи, ищет ответа с присущими ему упорством и проницательностью. Фактически, есть ряд объединенных идей. В раннем детстве имеет место высоко динамическое единство, постепенно дающее дорогу дифференциации. Затем дифференциация замещается процессами интеграции. Олпорт называет это "диалектикой разделения и объединения". Гомеостатический механизм, которым оснащен организм, охраняет единство – или по крайней мере равновесие – фундаментального, но статического, неразвивающегося типа. Мобилизация энергии для осуществления интегрированной линии поведения (принцип конвергенции) – форма унификации, хотя обычно она мимолетна и узко фокусирована. Кардинальные диспозиции по определению дают личности единство, как и признание взаимозависимости черт и диспозиций. "Они сотканы, как гобелен". Признавая вклад каждого из этих принципов в унификацию (объединение) личности, Олпорт тем не менее приписывает главную роль проприативным функциям.
До сих пор мы рассматривали личность по составу и в широком плане исследовали диспозиции, активирующие поведение. В этом разделе мы рассмотрим вопрос о том, как появляются эти структуры, и о том, как представлен индивид на различных стадиях развития. Как уже ясно из нашего обсуждения функциональной автономии, эта теория предполагает важные различия между детством и взрослостью.
Начнем с индивида в момент рождения. Олпорт, столь радикальный при обсуждении поведения взрослого, сверхконсервативен при рассмотрении поведения ребенка. В сущности, положения Олпорта относительно первых двух-трех лет жизни ребенка не слишком ценны. Лишь с появлением чувства самотождественности ситуация приобретает новое и неожиданное звучание. Но об этом речь впереди; вернемся к тому, как видится в этой теории новорожденный.
Олпорт полагает новорожденного почти целиком продуктом наследственности, примитивных влечений и рефлексов. У него еще не появились те отличительные признаки, которые появятся позже в результате взаимодействия со средой. Что существенно, с точки зрения Олпорта новорожденный личностью не обладает. От рождения ребенок наделен определенными конституциональными свойствами и свойствами темперамента, но осуществление заключенных в них возможностей возможно лишь по мере роста и созревания. Кроме того, он способен реагировать посредством очень специфических рефлексов, таких, как сосание и глотание, на весьма ограниченные виды стимуляции. Наконец, он проявляет общие недифференцированные реакции, в которые вовлекается большая часть мышечного аппарата.
Как со всем этим ребенок активируется или мотивируется? Олпорт допускает, что первоначально существует общий поток активности – он и есть изначальный источник мотивированного поведения. В этот момент развития ребенок по преимуществу – продукт сегментальных напряжений и переживаний боли и удовольствия. В качестве руководства по ранним годам жизни ребенка вполне приемлемы биологические модели поведения или теории, рассматривающие в основном важность награды, закон эффекта, принцип удовольствия. Так, мотивированный потребностью минимизировать боль, сделать максимальным удовольствие, что детерминировано в основном редукцией висцерального, частного напряжения, продолжает развиваться ребенок.
Несмотря на то, что индивиду при рождении не достает отличительных качеств, которые позже составят его личность, эта ситуация очень рано начинает меняться, и происходит это постепенно. Уже на первом году жизни, говорит Олпорт, ребенок начинает проявлять отличительные качества, различия в двигательной сфере и выражении эмоций, которые имеют тенденцию сохраняться и вливаться в более зрелые формы приспособления, приобретаемые позже. Таким образом, некоторые формы детского поведения, можно признать предтечами последующих личностных стереотипов. Олпорт делает заключение, что по крайней мере со второй половины первого года жизни ребенок начинает проявлять отличительные свойства, которые, по-видимому, репрезентируют непреходящие атрибуты личности. Однако он отмечает, что "первый год жизни наименее важен для личности – при условии, что не возникает серьезного вреда для здоровья" (1961, с. 78).
Процесс развития идет по различным линиям. Олпорт полагает, что для описания изменений, происходящих между детством и взрослостью, адекватны различные принципы и механизмы. Особенно он обсуждает дифференциацию, интеграцию, созревание, подражание, научение, функциональную автономию, протяженность Я. Он даже признает объяснительную роль психоаналитических механизмов и травмы, хотя эти явления не занимают центрального места в том, что он называет нормальной личностью.
В отношении теории научения Олпорт абсолютно эклектичен. Он придерживается мнения, что мириады наблюдений, сделанных исследователями, все выдвинутые ими заключения, все теории научения в какой-то мере верны. Так, обусловливание, теория подкрепления и иерархия навыков – валидные принципы, особенно применительно к научению животных и младенца и случайному научению. Они неадекватны при рассмотрении проприативного научения, которое предполагает такие принципы, как идентификация, замыкание, когнитивный инсайт, образ себя и субсидиация активных эгосистем. Сам Олпорт не сделал какого-либо систематического вклада в теорию научения. Скорее он предложил рассматривать функциональную автономию как базовый факт человеческой мотивации, который неизбежно должен быть рассмотрен с позиций принципов научения, которые пока еще не координированы адекватно в достаточно широкой теоретической схеме. Возможно, наибольший его вклад в эту область – резкая критика теорий научения (например, Allport, 1946), провозглашающих себя более универсальными, чем он мог это признать.
Итак, мы имеем: организм, который при рождении биологичен, трансформируется в индивида, с растущим эго, расширяющейся структурой черт, в котором прорастают будущие цели и притязания. Важнейшей для этой трансформации является, разумеется, функциональная автономия. Этот принцип проясняет, что то, что изначально лишь обслуживало биологические цели, становится самостоятельным мотивом, направляющим поведение со всей силой изначального влечения. Во многом в связи с этой прерывностью между ранним и поздним мотивационными структурами индивида мы имеем, в сущности, две теории личности. Одна из них, представляющая биологическую модель напряжения-редукции, адекватная для новорожденного, постепенно теряет свою адекватность с развитием самосознания, пока у индивида не появляются мотивы, не имеющие тесной связи с тем, что мотивировало поведение до того. В этой точке – если мы хотим адекватно представить индивида – необходима переориентация.
Итак, в зрелом индивиде мы видим личность, чьи детерминанты поведения – система организованных и конгруэнтных черт. Эти черты многообразными способами возникли из разобщенной мотивации новорожденного. Точный путь развития этих тенденций не составляет особенного интереса, поскольку они, исходя из принципа функциональной автономии, более не извлекают мотивационной энергии из примитивных источников, какими бы они ни были. Как это обозначает Олпорт, "то, что управляет поведением, управляет сейчас", и нам нет нужды знать историю влечения, чтобы понимать его действие. В существенной степени функционирование этих черт осознанно и рационально. Нормальные индивиды, как правило, знают, что они делают и почему. Это поведение соответствует конгруэнтному паттерну, и в сердцевине этого паттерна – функции, которые Олпорт назвал проприативными. Полное понимание взрослого невозможно без видения картины его целей и притязаний. Наиболее важные мотивы – не отголоски прошлого, но, скорее, взгляд в будущее. В большинстве случаев мы знаем о человеке больше, если знаем его сознательные планы, чем если знаем его вытесненные воспоминания.
Олпорт признает, что нарисованная нами только что картина есть нечто идеализированное. Не все взрослые достигают полной зрелости. Они – выросшие индивиды, чья мотивация все еще пахнет детской комнатой. Не все взрослые управляют своим поведением на основе ясных, разумных принципов. Тем не менее то, насколько они избегают бессознательной мотивации и то, насколько их черты независимы от детских оригиналов, репрезентирует степень их здоровья и зрелости. Лишь в случаях серьезных нарушений мы видим взрослого, не знающего, что он делает, чье поведение теснее связано с тем, что происходило в детстве, чем с тем, что происходит здесь и сейчас или произойдет в будущем.
В отличие от большинства теоретиков личности, чье внимание в основном сосредоточено на негативной стороне регуляции, Олпорт много обсуждает то, что является более чем просто "адекватной" или "нормальной" регуляцией (1961, гл. 12). Зрелая личность должна прежде всего обладать самопротяженностью. Это означает, что жизнь не должна быть привязана к непосредственным потребностям и обязанностям. Человек должен быть способен участвовать в широком круге разнообразных деятельностей и радоваться им. Удовлетворения и фрустрации должны быть разнообразными и многообразными, а не ограниченными в числе и стереотипными. Важная часть этой самопротяженности – проекция в будущее: планы, надежды. Чтобы стать зрелым, индивид должен тепло относиться к другим как в интимных, так и неинтимных контактах и обладать фундаментальной эмоциональной безопасностью и самоприятием. Он должен реалистически относиться как к себе (самообъективация), так и к внешней реальности. Два основных компонента самообъективации – юмор и инсайт. Ясно, что под инсайтом мы имеем в виду способность индивида понимать себя, хотя и не вполне понятно, как выработать адекватный стандарт для оценки представлений индивида. Чувство юмора предполагает не только способность находить радостное и смешное в обычной ситуации, но также способность к положительному отношению к себе и установлению положительных отношений с любимыми, одновременно видя связанные с этим неконгруэнтности и элементы абсурда. Наконец, зрелость предполагает, что у индивида есть единая жизненная философия. Хотя индивиды должны быть способны быть объективными и с юмором относиться к повседневным жизненным событиям, за этим должна стоять полная серьезность в придании смысла всему, что ими делается. Религия представляет один из важнейших источников единой философии, хотя и отнюдь не единственный.
При обсуждении исследований Олпорта важно различать те, что прямо основываются на его теоретических убеждениях, и те, что обязаны другим ориентациям – например, "исследования действия", предрассудков (Allport, 1954, 1968) и религии (Allport, 1950b, 1968). Так, использование и развитие методов личностных измерений – например, A-S изучение реакций и исследование ценностей, лишь частично продиктованы его теоретическими убеждениями. Несмотря на провозглашение "идеографических" методов и исследований, многие его собственные труды были "номотетическими". Этот раздел мы начнем с различения идеографического и номотетического, затем обсудим прямые и косвенные методы измерений личности и наконец обсудим исследования в области экспрессивного поведения и индивидуальные случаи – как то, что лучше всего отражает главные аспекты его теоретических взглядов.
Олпорт подчеркивал, что исследователь должен сделать выбор: изучать поведение с точки зрения общих принципов, универсальных переменных, большого количества субъектов или же сконцентрировать внимание на индивидуальных случаях, используя методы и переменные, соответствующие уникальности каждого человека. Обозначая эти подходы к изучению поведения, Олпорт заимствовал предложенные немецким философом Виндельбандом понятия идеографический (индивидуальный) и номотетический (универсальный). Однако в 1962 году он предложил новые термины взамен прежних: морфогенетический вместо идеографический и измерительный вместо номотетический. В психологии, говорит Олпорт, есть место для обоих подходов, но, подчеркивает он, особенно в американской психологии, преобладающим был номотетический подход, и это означает необходимость переориентации. Особенная важность такой переориентации определяется тем, что морфогенетический подход дает возможность лучше предсказывать и понимать: фактически, лишь зная человека как человека мы можем предсказать, что именно он будет делать в данной ситуации.
Упор на морфогенетический подход – логическое следствие некоторых особенностей теоретической позиции Олпорта. Прежде всего, подчеркивание уникальности каждого человека требует от исследователя избрать такие методы изучения, которые не скрывали и не размывали бы эту индивидуальность. Второе – и это тесно связано с первым – подчеркивание важности личных диспозиций (индивидуальных черт) как первичных детерминант поведения. Если эти диспозиции – "реальные" единицы личности и если они характеризуют лишь отдельного человека, тогда вполне очевидно, что наиболее эффективный подход к изучению поведения – изучение индивида.
Олпорт признает важность создания валидных методов изучения индивидуальных случаев, но отмечает, что он и другие лишь положили начало их разработке. Как мы уже видели, в собственной работе Олпорт чаще использовал измерительные методы, чем морфогенетические.
Использование "соревновательных" методик (Allport and Vernon, 1933) при изучении экспрессивного поведения – один из методов, сохраняющих структурированную индивидуальность каждого субъекта. Два других метода, структурный анализ и контент-анализ, использовались Олпортом и его учениками (1965) при исследовании черт женщин на основе написанных ими писем. Олпорт (1962) привлек внимание и к морфогенетическим подходам, разработанным другими авторами. Они включают Q-методологию (Stephenson, 1953), индивидуализированные опросники (Shapiro, 1961), шкалы Я-эталонов (Kilpatrick & Cantril, 1960), тест репертуарных ролевых конструктов (Kelly, 1955) и противоположны факторному анализу. Разумеется, интерес Олпорта к личной документации (1942) тесно связан с его подчеркиванием морфогенетического подхода к поведению.
В целом можно сказать, что Олпорт, в согласии со своей теоретической позицией, требовал, чтобы психологи больше времени и энергии уделяли изучению индивидуальных случаев. Представляется, что это встретило значительную поддержку со стороны части современных психологов, так что девиантная в прошлом позиция теперь широко принята.
Начиная с 1930 годов психология увидела беспрецедентную экспансию и развитие косвенных методов оценки личности. В это время академическая психология признала основы психоаналитической теории, и это естественно привело к возрастанию интереса к тому инструментарию, который казался чувствительным к бессознательным мотивам и конфликтам. В свете этого необычайно популярны стали проективные методики, тогда как потеряли в популярности методики, основанные на самоотчете, включая интервью и опросники. Олпорту это совсем не нравится. Он пишет:
"Эти [проективные] методы нигде не спрашивают субъекта о его интересах, о том, что он хочет сделать или что старается сделать. Эти методы не обращаются непосредственно с вопросом об отношении субъекта к родителям или авторитарным фигурам. Они подразумевают эти отношения, признавая отождествление. Этот косвенный, скрытый подход к мотивации столь популярен, что многие клиницисты и университетские центры уделяют этому типу диагностических методов много больше времени, чем любому другому... быть может, это правда, что большинство психологов предпочитают оценивать человеческие потребности долгим обходным путем. Аргумент, конечно, заключается в том, что любой человек, даже невротик, будет приспосабливаться к требованиям реальности. Лишь в неструктурированной проективной ситуации он проявит свои тревоги и скрытые потребности... этим безапелляционным утверждением... кажется, отмечена кульминация вековой эры иррационализма и, стало быть, недоверия. Разве у субъектов нет права на то, чтобы ему доверяли?.. Эта преобладающая теоретическая атмосфера породила своего рода презрение к "психической поверхности" жизни. Индивидуальный сознательный отчет отвергается как не заслуживающий доверия, а мотивационные побуждения, имеющие место в настоящем, обесцениваются в пользу отслеживания их связи с предшествующими стадиями формирования. Индивид теряет право на доверие. И в то время как он управляет своей жизнью в настоящем и устремлен в будущее, большинство психологов уводят его обратно в прошлое... Не хорошо интегрированный субъект, сознающий свою мотивацию, раскрывается в проективном тестировании. Скорее это невротическая личность, за фасадом которой скрываются подавленные страхи и враждебность. Проективные методики "усыпляют охрану" именно таких субъектов; но субъекты с хорошей регуляцией не дают значимо отличных реакций" (1953, сс. 108-110).
Позиция Олпорта по этому вопросу согласуется с тем значением, которое он отводит сознательным, рациональным детерминантам поведения. Его убеждение в том, что нормальные индивиды ведут себя на основе знаемых рациональных мотивов, ведет его к утверждению, что проективные методики вносят уникальный вклад только в изучение невротического индивида, или индивида с нарушениями, где важность бессознательной мотивации действительно может быть существенной. Олпорт утверждает, что прямые и косвенные методы дадут связную картину в случае нормального индивида, тогда как в случаях серьезного нарушения регуляции между прямыми и косвенными методами может быть серьезное разногласие. Он обобщает:
"...Нормальный целенаправленный индивид с хорошей регуляцией, может при работе с проективными методиками делать одно из двух: 1) либо дать материал, соответствующий сознательному самоотчету – и в этом случае нет нужды в проективном методе; либо 2) не предоставить никаких данных о доминирующих мотивах" (1953, с. 111).
Он делает вывод, что косвенные методы могут выявлять важные бессознательные детерминанты поведения, но только в сравнении с данными, полученными на основе прямых методов. Из этого следует, что косвенные методы должны использоваться лишь в сочетании с прямыми. Применительно к нормальному субъекту прямые методы дают более полную и полезную картину, чем косвенные. При сравнении этих методов нельзя игнорировать гораздо большую продуктивность и простоту прямых методов.
Конструирование и использование Олпортом опросных методов согласуется с обозначенной точкой зрения. С другой стороны, не следует забывать, что использование личных документов и исследования экспрессивного поведения представляют вклад в косвенное измерение личности.
С начала 30-х годов Олпорт и его сотрудники провели серию исследований, связанных с демонстрацией значимости и согласованности экспрессивного поведения. Определяя эту область исследований, Олпорт проводит различие между двумя компонентами, присутствующими в любой реакции человека. Первый компонент – адаптивный или связанный с овладением ситуацией, прежде всего с функциональной ценностью акта, производимым им эффектом и результатом. Второй компонент – экспрессивный, относящийся к манере или стилю осуществления акта. Миллионы индивидов осуществляют одни и те же адаптивные акты, но нет двух, которые делали бы это абсолютно одинаково по стилю. Принимая во внимание то, что в теории Олпорта подчеркиваются индивидуальные и уникальные элементы поведения, ясно, что он должен быть глубоко заинтересован в экспрессивном поведении – личном компоненте любой, даже самой стереотипной реакции.
Теория Олпорта не только естественным путем приводит к интересу к экспрессивному поведению, она также обещает, что исследование этого аспекта поведения будет иметь общее значение. Если все поведение человека конгруэнтно и взаимосвязанно, тогда даже самые тривиальные индивидуальные акты должны быть соотнесены с центральными аспектами состава индивида. Следовательно, мы можем изучать неприметные экспрессивные акты и получать информацию о центральных аспектах поведения. Сравнивая экспрессивный и адаптивный компоненты, Олпорт пишет:
"Экспрессивная часть поведения проистекает из глубинных детерминант, функционирующих, как правило, бессознательно и без усилий. Адаптивная же часть – более ограниченная система, определяемая моментом, зависимая от стимуляции, волевого усилия или навыков. Причина данного поведенческого акта в существующих в данный момент желаниях и намерениях индивида (хотя они, в свою очередь, могут проистекать из более глубоких личностных черт и интересов), но стиль исполнения всегда направляется прямо и без помех глубокими устойчивыми личностными диспозициями" (1937, с. 466).
Таким образом, Олпорт, в соответствии со своей теорией изучает экспрессивные аспекты поведения как средство, обеспечивающее доступ к важным источникам индивидуальной мотивации и конфликтов.
Стиль поведения определяется не исключительно личностными факторами. Олпорт признает роль социокультурных детерминант, органических состояний и других переменных. Вклад этих многочисленных факторов не уменьшает важности экспрессивного поведения как источника данных о личности; они лишь несколько усложняют эмпирическую задачу исследователя или диагноста. Экспрессивное поведение может быть классифицировано с точки зрения вызванного акта, например, выражение лица, походка, голос, почерк. Олпорт полагает, что не следует обращать внимание лишь на какой-то один тип экспрессивного поведения, поскольку все они важны и пополняют наше знание об индивиде.
Наиболее экстенсивное исследование Олпорта в этой области было осуществлено в сотрудничестве с Филиппом Э.Верноном (Allport & Vernon, 1933) и было направлено конкретно на проблему согласованности экспрессивного движения. Одна часть исследования представляла изучение группы из двадцати пяти субъектов (сравнительно гетерогенной по составу) в течение трех различных сессий, разделенных друг от друга интервалом около четырех недель. На протяжении каждой сессии субъект выполнял задания различных тестов, позволяющих измерить: скорость чтения и счета, скорость ходьбы, длину шага, оценку знакомых размеров и состояний, оценку веса, силу пожатия руки, скорость и силу постукивания пальцем, рукой, ногой, рисование квадратов, кругов и других фигур, различные измерения почерка, мышечные напряжения и т.д. Кроме того, были получены рейтинги наблюдателей относительно различных показателей, таких, как громкость голоса, плавность речи, количество движений во время естественной речи, внешняя опрятность. Очевидно, что в распоряжении исследователей очень много показателей, которые можно было можно использовать в анализе.
В исследовании согласованности Олпорт и Вернон начали с изучения ре-тестовой надежности (связь измерений показателей в двух различных случаях) различных экспрессивных проявлений. В целом надежность оказалась достаточно высокой, интеркорреляции были примерно эквивалентны показателям ре-тестовой надежности для обычного психологического инструментария. В свете этой связности авторы заключают: "Отдельные привычки в области жестикуляции, насколько показывают наши измерения, – стабильные характеристики индивидов в нашей экспериментальной группе" (1933, с. 98). Затем они исследовали отношения между тем, как одни и те же задания выполняются различными мышечными группами, правой и левой частями тела, руками и ногами и т.д., и выявили примерно одинаковые связи. Это открытие важно, поскольку предполагает общий или центральный интегрирующий фактор, продуцирующий согласованный стиль независимо от избранной периферической манифестации.
Наиболее трудным из предпринятых исследователями сравнений было выявление интеркорреляции основных переменных по всем заданиям. Были выявлены интеркорреляции по тридцати восьми показателям. Первое впечатление от корреляционной матрицы было таково, что частота положительных корреляций была выше вероятной. Таким образом, первичные данные позволяли предположить наличие чего-то общего, лежащего за индивидуальными оценками. Данные не позволяли применить стандартный факторный анализ, так что исследователи осуществили род кластерного анализа, при помощи которого определили группы корреляций или факторов, состоящих из тех переменных, которые показали значимые интеркорреляции. Их заботила не только статистическая значимость, но и психологическая осмысленность.
В итоге было выявлено три фактора, ответственных за большинство наблюдавшихся интеркорреляций. Первый был назван "фактором пространства" и включал такие переменные, как площадь письма, площадь нарисованных на доске фигур, пространство шага, переоценка углов. Это выглядит как нечто вроде "моторной экспансивности". Второй кластер был назван "центробежный фактор" и включал такие переменные, как переоценка расстояния от тела при помощи ног, размера кубов, скорость речи, недооценка веса, недооценка расстояния до тела при помощи рук. Этим фактором авторы не так удовлетворены, как предыдущим, но пишут: "Фактор в основном базируется на измерении центробежный-центростремительный... Таким образом, фактор может быть проинтерпретирован как общая "тенденция вовне", свобода и "экстраверсия" выразительного движения, обратная замкнутости, ограниченности, педантичности в движении" (1933, с. 112). Третий кластер был назван "фактором силы" и включал такие показатели, как: сила голоса, движения в процессе речи, нажим при письме, сила постукивания, переоценка углов, давление покоящейся руки. Исследователи считают, что это сравнительно гетерогенный фактор, однако, общий фактор силы, как представляется, лежит в основе большинства показателей. Они полагают: "Простое физическое давление или напряжение представляются важными только как часть более широкой и в большей мере психологической тенденции совершать эмфатические движения" (1933, с. 112).
Олпорт и Вернон, не вполне удовлетворенные групповыми сравнениями, сопроводили этот анализ четырьмя описаниями случаев, в которых выразительные движения субъекта исследовались в контексте известного о личности. Они говорят: "...мы вынуждены заключить, что в действительности никакие измерения не противоречат субъективным впечатлениям о личности. Измерения преданно фиксируют то, на что указывает здравый смысл. Даже данные, статистически не соответствующие, укладываются в общую картину так, что оказываются понятными и психологически конгруэнтными". (1933, с. 180). Далее, было обнаружено, что судьи были способны находить соответствия – на уровне выше случайного – между образцами почерка и кимографическими кривыми (показывающими нажим в процессе письма) с одной стороны, и очерками о личности, с другой. Интересно их финальное утверждение: "Существуют уровни единства в движении, как существуют степени единства ментальной жизни и личности. Очевидно, небезосновательно признать, что насколько организована личность, настолько гармоничны и согласованны выразительные движения, и насколько личность дезинтегрирована, настолько выразительные движения противоречивы" (1933, с. 182).
В графологическом обследовании анализировался ряд образцов почерков, полученных от группы, состоящей из двадцати трех мужчин – студентов выпускного курса – которые до того прошли широкое обследование на основе стандартных психологических измерений и в отношении которых были получены оценки со стороны различных наблюдателей. Эти образцы почерков затем были переданы двум сотрудникам (Downey and Lucas), которые подготовили очерки о личностях ("портреты личности"), основанные исключительно на знании почерка индивидов. Затем экспериментатор попытался определить эти портреты на основе детального знания субъектов, как с целой группой, так и с малыми субгруппами. В том и другом случае его успех в определении субъектов превышал случайный, хотя в абсолютном смысле точность была невелика. После финального обсуждения позитивных открытий Олпорт и Вернон заключают:
"Наши результаты показывают, что как жесты, так и почерк человека отражают по сути стабильный и постоянный индивидуальный стиль индивида. Его экспрессивные движения не представляются диссоциированными и не связанными друг с другом; напротив, они организованы и хорошо структурированы. Далее, данные указывают на то, что есть конгруэнтность между экспрессивными движениями, с одной стороны, и установками, чертами, ценностями и другими диспозициями "внутренней" личности, с другой. Хотя в целом вопрос об организации личности лежит за пределами данной работы, ясно, что основания для адекватного решения этой важной проблемы не могут быть взяты из анархической доктрины специфичности, но только из позитивных и конструктивных теорий согласованности" (1933, с. 248).
В серии исследований, осуществленных Олпортом и Кэнтрилом (Аllport & Cantril, 1934) была предпринята попытка оценить, насколько точным может быть суждение, основанное только на голосе. Было задействовано около 600 судей, оценивавших 16 говорящих. Были использованы три различные методики оценивания: составление портрета личности, установления соответствия говорящего и одного из описаний личности и оценка говорящих по свойствам, независимо измеренным. Свойства, в отношении которых выносились суждения, включали: физические и экспрессивные характеристики типа возраста, веса, комплекции, внешности по фотографии и почерка, а также интересы и черты, например, профессия, политические предпочтения, экстравертированность, доминирование.
Результаты показали, что судьи соотносили голос с личностными характеристиками на уровне выше случайного. Сравнение суждений, основанных на естественном голосе и голосе по радио показало, что в обоих случаях было превышение случайности, но естественный голос вел к несколько более точной оценке. Исследование различных личностных характеристик, которые подвергались измерениям, показало, что судьи были более сходны в суждениях, и точнее при оценке интересов и черт, в отличие от физических характеристик и подчерка. Из этого авторы заключают: "Об организованных чертах и диспозициях судят не только более согласованно, но и более точно" (Allport & Cantril, с. 51).
Другой ученик Олпорта, Хантли (Huntley, 1940), провел несколько интересных исследований, направленных на изучение соотношения экспрессивного поведения и самооценки. Эти исследования выросли из работ Вернера Вольфа (Werner Wolff, 1933, 1943) и представляют собой попытку исследовать некоторые из его открытий в тщательно контролируемых экспериментальных условиях. В двух предпринятых Хантли исследованиях он просил субъектов выполнить серию тестов и во время тестовых сессий регистрировал (о чем субъекты не знали) "формы экспрессий". Сюда входили фотографии со спины, рук испытуемых, их профиля, а также примеры их почерков и голосов. Шесть месяцев спустя субъектов вызывали вновь и просили оценить образцы собственных и чужих экспрессивных форм. Разумеется, им не говорили, что какой-то из примеров – их собственный. В каждой пробе им предъявляли четыре образца: два, относящихся к противоположному полу, один – к тому же и последний – собственный образец субъекта. Затем субъекта просили дать свободную характеристику личности обладателя каждого образца и ранжировать образцы по степени предпочтения или же оценить каждый образец с точки зрения ряда отдельных свойств: оригинальности, привлекательности, ума и т.д. Два основных открытия касаются распознавания собственных форм экспрессии и оценочной реакции на собственные распознанные и нераспознанные формы. Исследования Хантли совпало с исследованием Вольфа в том плане, что распознавание собственных образцов экспрессии было удивительно редким. Далее, результаты показали, что в тех случаях, когда распознавания не было, индивид демонстрировал тенденцию к крайним оценкам. Иногда оценка была негативной, обычно – позитивной и очень редко – нейтральной. В случаях частичного распознания или колебаний суждения становились более благоприятными, при полном распознавании – нейтральными. Также были отмечены индивидуальные различия в самосуждениях, – некоторые субъекты придерживались крайних суждений, другие умеренных. Позже некоторые открытия Вольфа и Хантли были перепроверены Линдсеем (Lindsey, Prince & Wright, 1952), также учеником Олпорта.
Олпорт, обобщая собственные исследования и исследования других, пишет:
"Экспрессивные особенности тела активируются не независимо. Каждая из них побуждается во многом так же, как и остальные. Таким образом, до определенной степени подтверждаются слова Лаватера о том, что "во всем проявляется единый дух". Однако, согласованность никогда не абсолютна. Один канал экспрессии никогда не является точным повторением других. Если бы это было так, полностью подтвердилась бы правомерность моносимптоматических методов психодиагностики. Личность в целом в точности выдавалась бы каждой отдельной характеристикой. Все рассказал бы почерк, равно как и глаза, руки, органы. Продемонстрированная степень согласованности не подтверждает правомерности столь простой интерпретации случаев.
Единство экспрессии оборачивается, как мы и ожидали, проблемой уровня, как и само единство личности – это проблема уровня. От экспрессивных характеристик тела не надо ждать большей согласованности, чем та, которой обладает личность (как не стоит ожидать и меньшей). Экспрессия структурируется сложными путями – в точности, как и сама личность. Есть главные согласованности и вторичные согласованности, большая конгруэнтность и некоторые конфликты и противоречия. Психодиагностика должна перейти – как это делает любая другая ветвь психологии личности – к изучению комплексных феноменов на комплексном уровне" (1937, сс. 480-481).
В 1940-х Олпорт стал обладателем 301 письма, написанного женщиной среднего возраста, Дженни Мастерсон (псевдоним) молодой супружеской паре за период более 12 лет. Олпорт счел эти частные письма важными с психологической точки зрения и в течении многих лет использовал их при обучении психологии личности для стимуляции групповой дискуссии. В сокращенном виде они были опубликованы в "Journal of Abnormal and Social Psychology" (анонимно, 1946).
Олпорт и его ученики применили к этим письмам несколько типов анализа для того, чтобы определить главные черты Дженни. Он разработал метод, названный "анализ личностной структуры". Первый шаг состоял в чтении писем на предмет выявления важнейших вопросов и тем, о которых писала Дженни. Болдуин (Baldwin, 1942) обнаружил, что она часто писала о своем сыне Россе, деньгах, природе и искусстве и, разумеется, своих чувствах. Следующий шаг заключался в поиске связей между этими вопросами путем выявления того, насколько часто они возникали вместе. Например, когда Дженни писала о Россе, насколько часто при этом упоминались деньги, искусство, женщины и т.д. Этот анализ дал ряд статистически значимых кластеров или корреляций. Два таких кластера вращались вокруг благоприятного и неблагоприятного света, в котором виделся Росс. Когда в письме было выражено благоприятное отношение, в нем с большей вероятностью появлялись и темы природы, искусства, воспоминаний Дженни о прошедших годах, – чаще, чем могло возникнуть по случайности. Когда о Россе писалось неблагосклонно, упоминались другие моменты, – эгоизм Росса, самопожертвование Дженни, другие женщины в неблагоприятном свете. Олпорт отмечает, что исследование Болдуина показывает, что "количественное описание структуры единичной личности возможна посредством статистических процедур, примененных к контент-анализу" (1965, с. 199), но вместе с тем интересуется, "добавляет ли столь трудоемкий способ классификации кластеров что-либо новое к интерпретации на основе простого здравомыслящего прочтения материала" (ее. 198-199).
Сам Олпорт при анализе черт, выраженных в письмах Дженни, больше опирался на здравый смысл. Он попросил тридцать шесть человек прочесть письма Дженни и охарактеризовать ее с точки зрения ее черт. В целом они использовали 198 наименований черт. Поскольку многие из этих названий были синонимичны или тесно связаны, Олпорт счел возможным сгруппировать их под восемью заголовками с использованием оставшихся после сокращения тринадцати понятий. Эти восемь категорий:
Среди судей наблюдалось значительное согласие в том, что наиболее важными чертами Дженни были подозрительность, центрированность на себе и самостоятельность.
Олпорт признает, что перечень черт не представляет структуры. "Разумеется, ее личность – не аддитивная сумма восьми или девяти отдельных черт" (с. 195). Соответственно, он попросил судей, если это возможно, обнаружить какую-либо объединяющую тему, которой отмечено практически все ее вербальное поведение, и получил ответы столь разнообразные, что оказалось невозможным вынести решение относительно кардинальной черты. Олпорт допускал также, что психоаналитики выскажут критику в адрес его анализа черт, поскольку он не выходит на динамику (мотивацию) поведения Дженни. Он, однако, отстаивает свою позицию, указывая на согласованность поведения Дженни – ее поведение в будущем может быть предсказано на основе того, что она делала в прошлом.
Оценка Олпортом этих построенных на контент-анализе исследований в целом дана им в следующем утверждении:
"Контент-анализ (обычный "ручной" или автоматизированный) не дает золотого ключика к разгадке Дженни. Однако он объективирует, количественно описывает и в какой-то мере очищает впечатления, основанные на здравом смысле. Он удерживает нас ближе к данным (собственным словам Дженни) и предупреждает от искушения увлечься тем, что кажется очевидным. И иногда он привлекает наше внимание к открытиям за пределами беспомощного здравого смысла. Короче говоря, он, ставя в центр феноменологический мир Дженни, позволяет нам сделать более надежные первичные выводы относительно структуры личности, стоящей за ее экзистенциальным опытом" (1965, с. 204).
В отличие от многих теоретиков, Олпорт не оставил школы последователей, хотя его влияние можно обнаружить в работах бывших учеников, таких, как A.L.Baldwin, J.S.Brunei, Н.Cantril, G.Lindzey, D.G.McGranahan, T.Pettigew, M.B.Smith. По большей части его теория развивалась им самим, и длилось это почти полстолетия, начиная с его интереса к единице, адекватной для описания личности. Это привело к концепции черт, и в последующей работе в области трансформации развивающихся мотивов, что выразилось в понятии функциональной автономии, он прогрессивно развивал свою теорию, делая все больший акцент на направленности и функциях эго (проприативных функциях).
Хотя лишь немногие психологи приняли его теорию полностью, влияние ее существенно. Одно из свидетельств полезности этой теории опросник, распространенный отделением клинической и патопсихологии Американской психологической ассоциации (Schafer, Berg, McCandiess, 1951). В этом опроснике, распространенном среди практикующих клинических психологов, их просили указать, какой теоретик личности оказался для них наиболее ценным в каждодневной клинической работе. Подавляющее большинство респондентов как наиболее влиятельного выделили Фрейда, но вторым по частоте упоминаний был Олпорт.
В связи с этим весьма любопытно то, какой интерес эта теория представила для психоаналитиков. Выделение Олпортом активных проприативных функций (эго-функций) и понятие функциональной автономии высоко конгруэнтно недавним разработкам в психоаналитической эгопсихологии. Таким образом, несмотря на то, что он был одним из наиболее непримиримых критиков ортодоксального психоанализа, Олпорт в конце концов оказался одним из наиболее модных теоретиков личности среди психоаналитиков.
Каким бы ни был окончательный статус этой теории, очевидно, что ее новизна должна иметь последствия для будущего теоретизирования в психологии. В области, где столь мало установившегося и где до сей поры нет ясности относительно главных переменных, важным представляется здоровое разнообразие теоретических позиций, направляющих исследования. С этой точки зрения Олпорт играет чрезвычайно важную роль в психологическом теоретизировании, он убедительно выделяет проблемы и понятия, часто отвергаемые современной психологической теорией.
Один из ярких феноменов в психологии последних шести десятилетий – смерть и последующее возрождение понятий Я и эго. Вероятно, ни один психолог не сыграл столь влиятельной роли в восстановлении и очищении понятия эго, как Олпорт. Он не только поместил это понятие в исторический контекст, но и настойчиво старался показать функциональную необходимость использования подобного понятия при любой попытке репрезентировать нормальное, сложное человеческое поведение. Другое новое в позиции Олпорта – его подчеркивание важности сознательных детерминант поведения и, соответственно, его защита прямых методов исследования человеческой мотивации. Как мы уже указывали, эта позиция явно непопулярна среди современных психологов, и все же это точка зрения, которая должна быть представлена, если мы хотим избежать одностороннего подхода к предмету. Более соответствует современным тенденциям психологии горячий призыв Олпорта изучать индивидуальные случаи. Хотя другие разделяли эту точку зрения, Олпорт с его монографией об использовании личных документов в психологии (1942), акцентом на идеографических методах, "Письмами от Дженни" ("Letters from Jenny") и публикациями индивидуальных случаев в издававшемся им "Журнале аномальной и социальной психологии" – одна из наиболее важных фигур в движении, которое привело к тому, что теперь индивидуальные случаи приняты как легитимный объект психологического исследования.
Мы уже упоминали, что Олпорт – один из немногих психологов, перебросивших мостик между академической психологией с ее традициями с одной стороны и бурно развивающейся областью клинической психологии и психологии личности – с другой. Эта непрерывность служит не только обогащению каждой субдисциплины открытиями другой, но также позволяет установить интеллектуальную непрерывность, что важно для грядущего развития психологии. Наконец, новизна позиции Олпорта заключается и в том, что он акцентировал внимание на будущем и настоящем – с относительным исключением прошлого. При столь распространенном влиянии психоанализа исследователю или практику легко забыть о важности ситуационных детерминант – в угоду детерминации исторической. Соответственно, работы Олпорта воистину полезны как постоянное напоминание о том, что прошлое – это не весь функционирующий индивид.
Довольно о позитивном. Рассмотрим негативное. Во многих отношениях эта теория исключительно уязвима для критики, и в активных критиках не было недостатка – таких, как Bertocci (1940), Countu (1949), Seward (1948) и Skaggs, (1945). Как мы говорили, Олпорт обычно был более озабочен тем, как живо и эффектно представить свою точку зрения, чем тем, как защититься от критики. Формальная неадекватность теории привела ко многим негативным толкованиям. Какова аксиоматическая база его позиции? Что является допущением, а что открыто эмпирической проверке? Как взаимосвязаны сделанные в теории допущения и где аккуратные эмпирические дефиниции, позволяющие исследователю перевести понятия в термины наблюдения? С этими вопросами тесно связан – но гораздо более важен – вопрос о разнообразии и количестве исследований, к которым привела теория. Следует признать, что, за возможным исключением области экспрессивного поведения, эта теория не явилась эффективным генератором предположений, которые эмпирически проверялись. Как большинство других теорий личности, она более уместна при попытках рассмотреть уже известные отношения, чем при попытках предсказать ненаблюдавшиеся события. Таким образом, хотя собственные труды и исследования Олпорта привели к большому количеству связанных с ними исследований – например, изучению предрассудков, социальных и религиозных установок, слухов, мы вынуждены признать, что его теория печально никнет как формальное средство для генерирования исследований.
Многие психологи полагают, что одна из причин того, что теория с трудом позволяет делать предсказания, заключается в том, что понятие функциональной автономии не поддается эмпирической демонстрации. Мы уже затрагивали затруднение, возникшее при введении понятия проприативности как критерия, определяющего, что становится автономным. Основания функциональной автономии недостаточно для наблюдения ожидаемого угасания или исчезновения данной реакции, и сколько бы мы не наблюдали данную реакцию, которая не угасла, всегда есть возможность критики. Хулитель может сказать, что нам, чтобы увидеть угасание, нужно было дольше наблюдать, или может обсуждать видимую автономию реакции с точки зрения стоящей за этим мотивации, неадекватно понятой исследователем. Всегда возможно рассмотреть любой конкретный пример функциональной автономии с точки зрения других теоретических формулировок – но примеры, иллюстрирующие другие теоретические основания, также могут быть рассмотрены с точки зрения альтернативных принципов. Возможно, наиболее серьезная критика этого принципа заключается в том, что Олпорт нигде не приводит адекватного обсуждения процесса или механизма, лежащего за функциональной автономией. Он говорит о наличии феномена, но не дает удовлетворительного объяснения.
Другой чертой его теории, попадающей под огонь критики, является допущение Олпорта о частичном разрыве между нормальным и ненормальным, ребенком и взрослым, животным и человеком. Большинство психологов настолько твердо убеждены, что наше знание нормального поведения выросло во многом из знания об аномальном поведении, основанном на изучении аномальных субъектов, что любая попытка допустить, что аномальное не соотносится с нормальным, кажется фактически еретической, а то, насколько психологи заимствовали представления из наблюдений за низшими животными, делает признание разрыва внутри человеческого виде еще более затруднительным. Взглядам на нормальное, взрослое, человеческое поведение как отличное от аномального, детского, животного соответствует предпочтение, которое Олпорт отдает модели человека, в которой подчеркиваются позитивные или нормативные аспекты поведения. Влияние психоанализа и сравнительной психологии было столь сильным, что теория, настаивающая на социально приемлемых мотивах, а не примитивных потребностях – агрессивной и сексуальной – теперь звучит как викторианская. Сам Олпорт сказал бы, что он не отрицает важности биологических или бессознательных мотивов, но хотел бы дать заслуженную роль и место социализированным мотивам и рациональным процессам, которые, как он полагает, отвергает преходящая эра иррационализма. Как бы то ни было, многие критики этой теории утверждают, что позиция Олпорта представлена в терминах, весьма сходных с теми, что используют обычные люди при описании своего поведения.
Ни один современный психолог не может серьезно заговорить об "уникальности", не вызвав возмущение тех своих коллег, которые ориентированы на абстрагирование и на измерения поведения. То, что Коуту (Coutu, 1949) назвал "ошибкой уникальности личности" представляет основное несогласие между точкой зрения Олпорта и этими представителями большинства современных психологов. Их убеждение – в том, что индивидуальность может быть описана с точки зрения адекватных общих принципов, а фокусировка на индивидуальном и уникальном на нынешнем уровне психологии приводит лишь к чистой спекуляции. Сэнфорд (Sanford, 1963) так же жестко критиковал понятие "уникальности". Он настаивает на том, что наука не может рассматривать уникальные события, что она ищет единообразие и статистические закономерности, что она пытается обобщать. Он отмечает, что клиницисты и прочие, самым тесным образом связанные с изучением индивидуальных личностей, не последовали рекомендациям Олпорта относительно того, что им следует понять уникально структурированную организацию личности. Скорее, они пытаются открыть общие принципы анализа индивидуальных случаев. Ответ Олпорта на эту критику – что можно найти единообразие в жизни отдельного человека, что можно делать обобщения относительно этого человека. Однако, фактом остается то, что, помимо случая Дженни, сам Олпорт не следовал своему совету. (Даже и в случае Дженни была лишь слабая попытка установить ее уникальность как человеческого существа). Его исследования относились к номотетическому типу.
Следующее возражение в адрес этой теории, тесно связанное с ее неспособностью генерировать эмпирические предположения заключается в том, что теория неспособна определить измерительные средства, необходимые для изучения личности. По определению, индивидуальные черты не могут быть даны в обобщенном виде, и, таким образом, исследователь, следующий идеографическому подходу, должен заново решать проблему изобретения переменных для каждого индивида. Очевидно, это обескуражит любого, кто хочет что-то исследовать.
Наконец, те современные психологи, кто главное внимание уделяет социокультурным детерминантам поведения – а это многочисленная группа – не находят простого способа дать этим факторам адекватную репрезентацию в теории Олпорта. Они считают, что теория отдает внимание взаимосвязанности всего поведения, но не может признать взаимосвязь поведения и ситуации, в которой она осуществляется. Олпорт слишком доверяет тому, что происходит внутри организма и недостаточно – соблазнам и понуждениям со стороны внешних сил.
Олпорт в характерной для него открытой манере выслушивал эту критику и отвечал на нее. В своей важной работе "Traits revisited" (1966) он признал: "Мои ранние взгляды, как представляется, отрицали изменчивость, вызванную экологическими, социальными и ситуационными факторами" (с. 9). "Этот недосмотр, – продолжает он, – необходимо исправить при помощи адекватной теории, которая более аккуратно свяжет внутренние и внешние системы". Олпорт, однако, не пытается дать такую теорию, и фактически, как кажется, полагает, что такая теория не инвалидизирует и не заменит его собственную точку зрения. Он не считает, что черты можно рассматривать с точки зрения интеракционного эффекта. Ситуации окружения и социокультурные переменные могут быть проксимальными каузальными силами, но "действующий фактор личности – всегда проксимальная причина человеческого поведения". Долг психологии, утверждает Олпорт, – изучать систему человека, потому что именно сам человек принимает социальную систему, отвергает ее, остается вне ее влияния. В этом решении противоречия "человек-общество" виден толерантный эклектизм Олпорта.
"Теоретик личности должен быть настолько подготовлен в социальной науке, чтобы видеть поведение индивида в любой системе интеракций; т.е. он должен правильно оценивать поведение в культуре, в его ситуационном контексте, с точки зрения теории ролей и теории поля. В тоже время он не должен терять из вида тот факт, что эти контекстуальные акты имеют внутреннее и субъективное структурирование" (1960, с. 307).
Быть может, самая примечательная черта теоретических работ Олпорта – то, что, несмотря на свой плюрализм и эклектизм, они породили чувство новизны и обрели широкое влияние. Его работа подобна памятнику мудрому и тонкому ученому, которому назначено было представить позитивные аспекты человеческого поведения с уважением к каждому живущему.