ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Понимая предмет исследования – товарно-капиталистическую экономику – как единое связное во всех своих проявлениях целое, как систему взаимообуславливающих отношений производства и распределения, Рикардо не понимал эту систему как исторически возникшую, как исторически развившуюся и продолжающую развиваться органическую совокупность отношений людей и вещей в процессе производства.
Этим в конце концов и объясняются все "логические" коллизии внутри системы Рикардо и его школы.
Все достоинства способа исследования Рикардо органически связаны с точкой зрения "субстанции", – то есть с пониманием предмета как единого связного во всех своих проявлениях целого. И, наоборот, все недостатки и пороки его способа развертывания теории уходят своими корнями в полное непонимание этого "целого" как исторически ставшего целого.
Товарно-капиталистическая форма производства представляется ему "естественной", вечной формой всякого производства вообще. С этим и связан неисторический (и даже более того, антиисторический) характер его абстракций, а потому полнейшее отсутствие историзма в методе их получения.
Но "дедукция категорий", если она сочетается с неисторическим пониманием предмета, который с ее помощью воспроизводится в понятии, с неизбежностью приобретает чисто формальный характер.
Нетрудно заметить, что "дедукция" по самой ее форме соответствует представлению о развитии, о движении от "простого, нерасчлененного, общего" – к сложному, к расчлененному, к частному и особенному.
Но если предметная реальность, которая воспроизводится в понятиях "дедуктивным способом", сама по себе понимается как реальность неразвивающаяся, как вечная и естественная система взаимодействующих явлений, то, естественно "дедукция" начинает представляться уже с неизбежностью лишь искусственным приемом развития мысли.
В этом случае логика необходимостью возвращается к той точке зрения на природу "дедукции", которую в классически ясной форме выразил Декарт.
Декарт, приступая к построению своей системы мира, к "выведению" всех сложных форм взаимодействия из движения простейших, исключительно геометрически определяемых "частиц материи", оговаривает свое право на такой способ построения теории следующим образом:
"Природу их (т.е. "вещей" – Э.И.) гораздо легче познать, видя их постепенное возникновение, чем рассматривая их как совершенно готовые". (Избранные произведения, с.292, 1950).
Но тут же, не желая входить в открытый конфликт с богословским учением о "сотворении мира", Декарт делает характерную оговорку:
"Однако из всего этого я не хотел заключить, что этот мир создан в таком виде, как я предположил, ибо гораздо более правдоподобно, что с самого его начала бог создал его таким, каким он должен быть". (Там же.)
Для Декарта очевидно, что форма дедукции, которую он сознательно применяет, глубоко родственна представлению о развитии, о возникновении, о происхождении вещей в их необходимости. Поэтому перед ним и встает щекотливый вопрос о том, как примирить "дедукцию" с представлением о предмете, который с ее помощью изображается, как о вечно одном и том же.
В аналогичном положении оказывается и Рикардо. Он прекрасно понимает, что только "дедуктивное" движение мысли может выразить явления в их внутренней связи, что познать эту связь можно только в рассмотрении "постепенного возникновения" различных форм богатства из одной общей им всем "субстанции", из труда, производящего товары.
Но как этот способ рассмотрения увязать с представлением о том, что буржуазная система есть "естественная и вечная", которая реально ни возникать, ни развиваться не может? Рикардо эти два представления, по сути своей абсолютно несовместимые, все же "примиряет". И это отражается как раз на методе его мышления, на способе образования абстракций.
Если теория начинает с категории стоимости, чтобы от нее перейти к рассмотрению других категорий, то это можно оправдать тем, что категория стоимости есть "наиболее общее понятие", предполагающее и прибыль, и процент, и ренту, и капитал, и все остальное, – родовой "абстракт", отвлеченный от этих реальных особенных и единичных явлений.
Движение мысли от абстрактно-общей категории – к выражению особенностей реальных явлений поэтому и предстает как движение, протекающее исключительно в мысли, но никак не в реальности. В реальности все категории (а именно: прибыль, капитал, рента, заработная плата, деньги и т.д.) существуют одновременно рядом друг с другом, а категория стоимости выражает "общее" между ними. Как таковая, "стоимость" реально существует лишь в абстрагирующей голове, как отражение того "общего", что товар имеет с деньгами, с прибылью, рентой, заработной платой, капиталом и т.д. Это "родовое понятие", обнимающее собой все особенные категории, и есть "стоимость".
Рикардо здесь рассуждает в духе современной ему номиналистской логики, восставшей против тезиса средневекового реализма, против представления иррационалистского толка, согласно которому "общее", скажем "животное вообще", существует до лошади, лисицы, коровы, зайца – до особенных видов животных, а затем превращается, "расщепляется" на лошадь, корову, лисицу, зайца и т.д.
Рикардо точно так же рассуждает и о "стоимости". Стоимость вообще, как таковая, может, по его мнению, существовать
"– лишь в качестве умственного отвлечения от особенных видов "стоимости" (от прибыли, ренты, заработной платы и т.д.) – и ни в коем случае не в виде самостоятельной реальности, предшествующей по времени своим "особенным видам" – капиталу, прибыли, ренте и т.д.
Все эти особенные виды "стоимости" существуют вечно, рядом друг с другом, и ни в коем случае не "происходят" из стоимости, так же как лошадь реально не происходит из "животного вообще".
Но вся беда в том, что номиналистическая концепция общего понятия, справедливо нападая на главный тезис средневекового "реализма", заодно с ним устраняет из реального мира единичных вещей и идею реального развития...
И поскольку Рикардо стоит на точке зрения буржуазии в понимании существа буржуазной экономики, односторонняя и крайне метафизическая концепция номинализма в логике ему и кажется самой естественной и подходящей.
От века и навек существуют лишь единичные явления, принадлежащие "особенным видам" стоимости: товар, деньги, капитал, прибыль, рента и др.
"Стоимость" же есть абстракт, отвлеченный от этих единичных и особенных экономических явлений.
Именно поэтому он стоимость как таковую, стоимость самое по себе, в строжайшем отвлечении от прибыли, заработной платы, ренты и пр., конкретно и не исследует.
Сформулировав понятие стоимости, он поэтому именно сразу и непосредственно переходит, более на нем не задерживаясь, к рассмотрению развитых "особенных" категорий, начинает непосредственно прикладывать понятие стоимости – к явлениям прибыли, заработной платы, ренты, денег и прочего.
И это – самый естественный логический ход, если реальность, с его помощью воспроизводимая, понимается как вечно и навек одна и та же система взаимодействия "особенных" видов стоимости.
Ясно, что если содержание всеобщего понятия, лежавшего в основе всей системы теории, понимать как сумму признаков, абстрактно общих всем особенным и единичным явлениям, то приходится поступать именно так, как поступал Рикардо.
Если "всеобщее" понимается как абстрактно всеобщее всем без исключения единичным и особенным явлениям свойство, то в случае со "стоимостью" для того, чтобы получить ее теоретические определения, приходится рассматривать именно прибыль, именно ренту и отвлекать "общее" именно от них.
(Как в случае с понятием "животное" следует отвлекать "общее" от лошади, лисицы, зайца и т.д.)
Рикардо так и поступает. И именно за это его особенно резко критикует Карл Маркс, ибо в этом выражается антиисторический подход Рикардо к "стоимости" и к ее "видам".
Как раз в том, что Рикардо специально не исследует теоретическое определение стоимости как таковой, в ее строжайшей независимости от воздействий процесса производства прибавочной стоимости, от конкуренции, от прибыли, заработной платы и всех остальных явлений, как раз в этом Маркс видит основной, фундаментальный порок способа исследования Рикардо. В первой главе труда Рикардо речь идет не только об обмене товара на товар (то есть о простой форме стоимости, о стоимости как таковой), но также и о прибыли, и о заработной плате, и о капитале, и о средней норме прибыли, и о тому подобных вещах.
"А между тем, – замечает Маркс, – ни о чем не должна была бы идти речь, если рассматривается стоимость как таковая". "Очевидно, ему следовало бы поставить в упрек не слишком большую абстрактность, как это обыкновенно делают, а обратное – недостаток силы абстракции, неспособность забыть при рассмотрении стоимостей товаров – прибыли".
Но это требование – требование объективной полноты абстракции невозможно выполнить, не отказываясь, во-первых, от формально метафизического понимания "всеобщего понятия" (как простого абстракта от особенных и единичных явлений, к которым оно относится), а во-вторых, не переходя на точку зрения историзма в понимании отношения "всеобщего" – к "особенному", в данном случае стоимости к прибыли.
Ведь если продолжать стоять на точке зрения формально метафизического толкования всеобщего понятия, то как же можно при его выработке "забыть" о существовании тех особенных явлений, по отношению к которым оно является "всеобщим" понятием? Как это вообще возможно, если "стоимость" и понимается как категория, выражающая собой только то "общее", что имеют между собой прибыль, рента, заработная плата, капитал и все остальное?
Для Рикардо такой рецепт явно неприемлем, он неизбежно показался бы ему уступкой средневековому "реализму", согласно которому "общее" существует до своих собственных порождений и вне их...
А если стоимость – только "общее" и прибыли, и ренте, и капиталу "родовое понятие", то и "определения" его можно получать лишь на пути отвлечения "общего" именно от прибыли, от ренты, от капитала, лишь "индуктивной" обработкой этих особенных видов стоимости, путем абстракции от их "особенностей"...
Естественно, что такое понимание связано у Рикардо с неисторическим представлением о системе рассматриваемых им отношений. Ибо исторический подход к этой системе обязывал бы к совершенно иному исследованию "стоимости".
Сравним рассуждения Рикардо с тем, что делает в "Капитале" Карл Маркс.
Маркс требует от науки, чтобы та понимала экономическую систему как систему возникшую и развившуюся, требует, чтобы логическое развитие категорий воспроизводило реальную историю возникновения и развертывания системы.
Но раз так, то и стоимость, как исходный пункт теоретического понимания – наука обязана понять как объективную экономическую реальность, существующую и возникающую раньше, нежели могут вообще возникнуть и существовать такие явления, как прибыль, капитал, заработная плата, рента и все остальное.
Поэтому-то и теоретическое определение "стоимости" следует получать вовсе не на пути отвлечения того "общего", что имеет между собой товар, деньги, капитал, прибыль, зарплата и рента, а на совсем ином пути.
Все эти вещи предполагаются несуществующими. Они вовсе не существовали от века, а где-то, в каком-то пункте возникли, и это возникновение в его необходимости наука и должна вскрыть.
Но "стоимость" есть реальное, объективное условие, без наличия которого невозможен ни капитал, ни деньги, ни все остальное. Поэтому теоретические определения стоимости как таковой и могут быть получены только в рассмотрении некоторой объективной экономической реальности, могущей существовать до, вне и независимо от тех явлений, которые позже развились на ее основе.
Эта простейшая объективная экономическая реальность существовала задолго до того, как возник капитализм и все выражающие его структуру категории. Эта реальность – непосредственный обмен одного товара на другой товар.
Мы видели, что классики политической экономии именно в рассмотрении этой реальности и выработали всеобщее понятие стоимости, хотя и не представляли себе при этом действительного философского, теоретического смысла своих действий.
Надо полагать, что Рикардо был бы немало озадачен, если бы ему указали на тот факт, что и его предшественники, и он сам выработали общую категорию своей науки рассмотрением не абстрактно общего правила, которому подчиняются все без исключения вещи, обладающие "стоимостью", а как раз наоборот – рассмотрением редчайшего исключения из правила – непосредственного безденежного обмена одного товара на другой.
И поскольку они сделали это, они добыли действительно объективное теоретическое понимание "стоимости". Поскольку же они недостаточно строго оставались в пределах рассмотрения этого вполне особого и в развитом капитализме крайне редкого способа экономического взаимодействия, – они и не могли понять "стоимость" до конца.
В этом-то и заключается диалектичность понимания всеобщего у Маркса, диалектика в понимании способа выработки всеобщей категории системы науки.
И нетрудно убедиться в том, что такое понимание возможно только на основе исторического по самому своему существу подхода к исследованию предметной реальности. Именно исторический подход к делу требует понимать "всеобщее" не как абстракт, присущий каждому особенному и отдельному проявлению развитого целого, а как понятие, отражающее вполне особую объективную реальность, могущую существовать до, вне и независимо от всех остальных особенных явлений развитого целого.
Поэтому-то теоретическое определение "стоимости как таковой" Маркс и получает в рассмотрении конкретного, реального, фактически данного в созерцании экономического взаимодействия – обмена товара на товар, прямого, безденежного обмена одного продукта – на другой продукт.
Этот простейший случай взаимодействия, взаимосвязи двух частных собственников внутри развитого капитала представляет собой весьма редкий случай – единичное исключение из правила. И тем не менее его расссмотрение дает в итоге всеобщее понятие, лежащее в основании всей системы категорий, выражающих внутреннюю структуру развитого капитализма, системы буржуазной экономики.
Этот диалектический "парадокс" совершенно необъясним с точки зрения формальной рассудочной логики. Но он прекрасно объясняется диалектическим характером самого предмета, понимаемого как исторически возникшая и исторически развивающаяся система взаимодействующих вещей, явлений, фактов, событий.
"Дедукция", поставленная на почву такого понимания, на почву сознательного историзма, становится единственной "логической формулой", соответствующей точке зрения, которая берет предмет не как готовый, а как исторически возникший и развившийся.
"...Благодаря успехам теории развития даже вся классификация организмов отнята у индукции и сведена к "дедукции", к учению о происхождении – какой-нибудь вид буквально дедуцируется, выводится из другого путем происхождения, а доказать теорию развития при помощи простой индукции невозможно, так как она целиком антииндуктивна." (Маркс и Энгельс)
Лошадь и корова, конечно, не произошли из "животного вообще", как груша и яблоко не есть продукты "самоотчуждения" понятия плода вообще.
Но несомненно, что корова и лошадь имели где-то в глубине веков общего предка, а яблоко и груша также есть продукты дифференциации какой-то одной, общей для них обоих ботанической формы плода.
И этот реальный общий предок коровы, лошади, зайца, лисицы всех остальных ныне существующих видов "животных", конечно, существовал не в лоне божественного разума в виде идеи "животного вообще", а в самой природе, как вполне реальный, особенный вид, из которого путем дифференциации произошли различные виды.
И эта "всеобщая" форма животного, если угодно, "животное как таковое", – вовсе не есть абстракция заключающая в себе лишь то "одинаковое", что имеют между собою ныне существующие виды животных. Это "всеобщее" – одновременно есть особенный вид, обладающий не только и не столько теми чертами, которые сохранились у всех его потомков в качестве "общего" между ними, сколько своими собственными, вполне специфическими чертами, часть которых унаследована у предков, часть – совершенно утратилась и заменилась совсем иными.
И это всеобщее "животное", из которого реально "дедуцируются" все ныне существующие виды, принципиально нельзя сконструировать из тех "признаков", которые непосредственно общи всем ныне существующим видам.
Поступать в биологии так значило бы вставать на тот же самый ложный путь, на котором Рикардо искал определения стоимости как таковой, всеобщей формы стоимости, полагая, что эти определения суть абстракты от прибыли, ренты, капитала и всех других особенных форм "стоимости", находившихся перед его глазами.
С представлением о развитии, как о реальном происхождении одних явлений из других и связано диалектико-материалистическое понимание "дедукции категорий", – точнее, процесса восхождения от абстрактного к конкретному, от всеобщего (которое само по себе есть вполне определенное "особенное") – к "особенному" (которое также выражает собой всеобщее и необходимое определение предмета).
Исходное всеобщее основание системы теоретических определений (исходное понятие науки) поэтому с точки зрения диалектики и выражает собой конкретные теоретические определения одного, вполне особенного, вполне определенного явления, чувственно-практически данного эмпирическому созерцанию.
"Особенность" этого явления заключается в том, что оно реально, вне головы теоретика, является исходным пунктом развития исследуемой совокупности взаимодействующих явлений, того конкретного "целого", которое в данном случае является предметом "логического воспроизведения".
Наука должна начинать с того, с чего начинает реальная история. Логическое развитие теоретических определений должно непосредственно выражать конкретно-исторический процесс становления и развития предмета. Логическая "дедукция" и есть не что иное, как общественно-теоретическое выражение процесса реального исторического становления исследуемой конкретности. Это – фундаментальный принцип диалектики как Логики.
Но правильное понимание этого принципа предполагает соответственно конкретный, диалектический по существу взгляд на природу исторического развития.
Этот важнейший пункт Логики Маркса – решение проблемы отношения научного развития к историческому ("логического к историческому") должен быть рассмотрен особо. Без него нельзя ничего понять в способе восхождения от абстрактного к конкретному.