ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Значение "поиска". Проблемы практики и контроля.
Качество безмолвия.
Мне хотелось бы поговорить о нечто таком, что я считаю очень важным; понимание этого, возможно, сделает нас способными обрести собственное целостное восприятие жизни без какой бы то было фрагментации, – и это позволит нам действовать целостно, свободно, радостно.
Неудовлетворённые той жизнью, которую мы ведём, поверхностной активностью, которая так малозначима и которой мы стараемся придать значение и смысл, мы всё время ищем какую-то тайну. Но этот поиск, будучи чисто интеллектуальным актом, сам продолжает оставаться поверхностной, обманчивой и в конечном итоге бессмысленной деятельностью. Тем не менее, зная всё это, зная, что наши удовольствия скоро закончатся, а повседневные хлопоты рутинны, зная, что многочисленные проблемы наши никогда, видимо, не будут решены, потеряв всякую веру в традиционные ценности, учителей и гуру, в санкции церкви или общества, – большинство из нас всё же продолжают этот поиск, стараясь отыскать нечто действительно ценное, не запятнанное мыслью, – отыскать то, что имеет реальное отношение к необыкновенному чувству красоты и экстаза. Большинство из нас, я думаю, пытается найти нечто постоянное, прочное, – то, что не подвержено порче и искажению. Не останавливаясь на явном, на очевидном, мы глубоко – не только на эмоциональном или сентиментальном уровне – жаждем и вопрошающе ищем выход к чему-то, что не может быть измерено мыслью, к чему-то, что не может быть вставлено в рамки веры или догмы. Но есть ли в этом поиске реальный смысл?
Мы собираемся обсудить вопрос медитации; это довольно сложный вопрос, и прежде чем мы углубимся в него, нам следует чётко определиться с самим этим поиском, с этим стремлением иметь переживание, опыт, попытками отыскать и выявить реальность. Мы должны понять смысл того поиска и исследования истины, этой интеллектуальной устремлённости к новому, к тому, что не от времени, что не создано чьими-то потребностями, навязчивыми идеями, желаниями или отчаянием. Возможно ли вообще найти истину путём её поиска? Как узнать, найдена ли действительно истина? Может ли человек, найдя её, сказать: "Это истина", "Это реальность"? Есть ли у этого поиска хоть какой-либо смысл? Большинство религиозных людей постоянно говорят о поисках истины. Мы спрашиваем, может ни истина быть когда-нибудь найдена? Разве в самой идее поиска, обнаружения, не заключена также и идея узнавания, идея, что если я найду нечто, я должен буду это опознать? Не предполагает ли это опознание, что я заранее знаю, что именно я ищу? "Узнаваема" ли истина в том смысле, что она уже была когда-то испытана, и поэтому человек в состоянии сказать: "Это она, это истина"? Так есть ли ценность в таком поиске? Или же, если в нём нет смысла, возможно, он есть в постоянном наблюдении, в постоянном слушании? – которые совсем не равнозначны поиску. Когда имеется постоянное наблюдение, движение прошлого отсутствует. "Наблюдать" подразумевает видеть очень чётко; чтобы видеть очень чётко, должна быть свобода, свобода от чувства обиды, неприязни, вражды, от любого предубеждения, недоброжелательства и недовольства, свобода от всех этих накопленных в виде знаний воспоминаний, вмешивающихся в наблюдение. Когда есть такое качество, такой род свободы, в соединении с постоянным наблюдением за тем, что реально происходит, – не только снаружи, но и внутри, – какова тогда вообще нужда в поиске? Ведь всё уже здесь: факт, "то, что есть", – оно наблюдается. Но в момент, когда мы хотим изменить "то, что есть" в нечто иное, имеет место процесс искажения. Наблюдая свободно, без каких-либо искажений, без какой-либо оценки, без какого-либо стремления к удовольствию, – но просто наблюдая, – мы обнаружим, что "то, что есть" претерпевает необычайные изменения.
Большинство из нас стремятся заполнить свою жизнь знаниями, развлечениями, духовными устремлениями, верованиями, ценность которых, как мы видим, весьма сомнительна. Мы хотим испытать нечто трансцендентальное, нечто запредельное нашему опыту, – мы хотим пережить нечто необъятное, не имеющее ни границ, ни времени. Для того чтобы "испытать" неизмеримое, необходимо понять значение, смысл "испытания", "переживания", а также всего, что с ним связано. Почему мы вообще хотим "испытать" что-то? – почему вообще хотим "пережить" что-то?
Прошу вас, не принимайте и не отвергайте того, что говорит ведущий беседу; просто проверьте это. Ведущий беседу – давайте ещё раз внесём в это ясность – вовсе не имеет никакого значения. (Он подобен телефону, – и вам нет нужды повиноваться тому, что говорит телефон. Телефон не обладает никаким авторитетом или властью, вы лишь слушаете его.) Если вы слушаете с вниманием, в этом есть любовь, не согласие или несогласие, но присутствует то качество ума, которое говорит: "Давайте послушаем и посмотрим, есть ли в этом смысл, – что здесь верно, а что нет". Не принимайте и не отвергайте, но наблюдайте и слушайте, не только то, что говорится, но также свои реакции, свои искажения в тот момент, когда вы слушаете; увидьте свои предубеждения и предрассудки, свои мнения, свои образы, свои переживания, увидьте, как все они стремятся помешать вашему слушанию.
Мы спрашиваем: какое значение имеет опыт, переживание? Имеет ли он какое-либо значение? Способен ли опыт разбудить сонный, спящий ум, ум, который пришёл к определённым выводам, связан, обусловлен верованиями? Может ли опыт разбудить его, вдребезги разбить всю эту структуру? Может ли такой ум – столь обусловленный, столь обременённый своими же собственными бесчисленными проблемами, разочарованиями, печалями – ответить на какой-то вызов? – способен ли он? И если ум всё же отвечает, разве этот ответ не будет неизбежно неадекватным? – и потому приведёт к ещё большему конфликту. Постоянный поиск всё более широкого, более глубокого запредельного опыта служит бегством от подлинной реальности, от "того, что есть", то есть от нас самих, от нашего собственного обусловленного ума. Если ум необычайно бдителен, разумен, свободен, – зачем ему нужен какой бы то ни было "опыт" вообще, зачем ему вообще иметь его? Свет есть свет, он не просит большего света. Желание большего "опыта", "переживаний", есть бегство от действительности, бегство от "того, что есть".
Если вы свободны от этого вечного поиска, свободны от потребности и желания испытать нечто необыкновенное, можно продолжить выяснять, что такое медитация. Это слово – как слова "любовь", "смерть", "красота", "счастье" – слишком многозначно. Имеется так много школ медитации, которые учат вас, как медитировать. Но чтобы понять, что такое медитация, человек должен заложить фундамент правильного поведения. Без такого фундамента медитация – это фактически форма самогипноза; без свободы от гнева, ревности, зависти, жадности, стяжательства, ненависти, конкуренции, желания успеха – всех этих моральных, уважаемых форм того, что считается добродетельным, – без заложенного правильного фундамента, без того, чтобы действительно жить повседневной жизнью, свободной от искажений, созданных личным страхом, озабоченностью, жадностью и так далее, в медитации очень мало смысла. Закладка такого фундамента имеет первостепенное значение. Поэтому человек спрашивает: что такое добродетель? Что такое мораль? Пожалуйста, не говорите, что это буржуазный вопрос, не имеющий значения в обществе вседозволенности, где всё можно. Нас не интересует такое общество, – нас интересует жизнь, полностью свободная от страха, – жизнь, способная на глубокую, непреходящую любовь. Без этого медитация становится отклонением от правильного курса, превращаясь в что-то вроде наркотика, который принимают, – что делалось столь многими, – чтобы иметь необыкновенные переживания, продолжая, однако, вести убогую жизнь. Те, кто принимают наркотики, имеют некоторые необычные переживания, видят, возможно, немного более яркие цвета, они становятся, возможно, немного более чувствительными, – и будучи чуткими в таком химическом состоянии, они – возможно – видят вещи без пространства между "наблюдающим" и наблюдаемой вещью. Но когда действие химического препарата прекращается, наркоманы возвращаются к своим прежним страхам, возвращаются к скуке, возвращаются к старой рутине, – и поэтому им приходится вновь принимать наркотик.
Пока не заложен фундамент добродетели, медитация остаётся трюком по контролю за умом, по его успокоению, насильственной подгонке под требования системы, которая говорит: "Делайте то-то и то-то – и вы получите великую награду". Но такой ум, какие бы методики вы ни пробовали и какие бы системы ни практиковали, так и останется маленьким, жалким, обусловленным и потому никчемным. Человек должен выяснить, что такое добродетель, что такое поведение. Выступает ли поведение результатом внешней обусловленности, общества, культуры, в которых человек был воспитан? – вы ведь ведёте себя в соответствии с этим. Добродетель ли это? Или добродетель – в свободе от общественной морали жадности, зависти и всего прочего того же рода? – что считается весьма респектабельным. Возможно ли вообще культивировать добродетель? И если её можно культивировать, не станет ли она механической и, следовательно, вовсе лишённой добродетели? Добродетель – нечто живое, текущее, постоянно самообновляющееся, и ее невозможно увеличить в размере с течением времени; это всё равно что предполагать возможность культивировать смирение. Можете ли вы культивировать смирение? Это может делать только тщеславный человек, "культивирующий" смирение; что бы он ни культивировал, он всё же останется тщеславным. Но в ясном видении природы тщеславия и гордыни, в самом этом видении есть свобода от тщеславия и гордыни – и в этом есть смирение. Если это ясно, тогда можно продолжить выяснять, что такое медитация. Если человек не в состоянии делать это очень глубоко, самым подлинным и серьёзным образом, – не просто делать два-три дня, а затем сбросить, – прошу вас, не надо тогда говорить о медитации. Медитация, если вы понимаете, что это такое, – нечто совершенно необыкновенное; но невозможно понять её, пока вы не прекратите все свои поиски и смутные метания, пока вы не освободитесь от желания и судорожного цепляния за то, что, представляясь вам истиной, есть лишь ваша собственная проекция. Вы не можете даже подойти к ней, пока в вас имеется потребность в "опыте", в "переживании", пока не понят тот хаос, в котором вы живёте, беспорядок собственной жизни. При наблюдении этого беспорядка приходит порядок, который не выступает всего лишь планом или проектом. Когда вы это сделали – что само по себе уже есть медитация, – тогда можно спросить не только о том, чем есть медитация, но и о том, чем она не есть, ибо в отрицании ложного – истина.
Любая система, любой метод, который учит вас как медитировать, очевидным образом ложны. И можно видеть, интеллектуально, логически, почему: ведь если вы практикуете что-либо согласно методу – каким бы благородным, древним, современным, популярным он ни был, – мы делаете себя механичным, вы повторяете что-то вновь и вновь в надежде добиться чего-либо. В медитации цель не отличается от средства. Но метод обещает вам что-то; это средство для достижения цели, результата. Если средство механично, результат также есть чем-то, произведенным механически; механичный ум говорит: "Я достигну, я получу нечто". Человек должен быть полностью свободен от всех методов, всех систем; это уже начало медитации – вы отрицаете то, что абсолютно ложно и бесполезно. И, кроме того, существуют и те, кто практикует "осознание". Можете ли вы практиковать сознавание? – ведь если вы "практикуете" сознавание, то вы постоянно невнимательны. Поэтому вместо практики удержания внимания сознавайте своё невнимание. Если вы сознаёте своё невнимание, внимание возникает из этого сознавания, так что вам нет никакой нужды его практиковать. Поймите это – это так ясно, так просто. Вам не нужно ездить в Бирму, в Китай или в Индию – в места романтические, но ничего не дающие. Помню, однажды я путешествовал в машине по Индии с группой людей. Я сидел рядом с водителем, трое других сидели сзади; они говорили о сознавании, желая обсудить со мной, что это такое. Машина ехала очень быстро, и когда на дороге появился козлёнок, водитель его не заметил и задавил несчастное животное. Джентльмены, сидевшие сзади, продолжали говорить о сознавании, даже не заметив случившегося! Вы смеётесь; однако это то, чем мы все занимаемся, – мы интересуемся идеей сознавания интеллектуально, на уровне слов и мнений, не сознавая при этом того, что происходит в реальности.
Не существует никакой практики, есть только жизнь. И тогда возникает вопрос: "Как контролировать мысль?" Мысль блуждает с места на место; вы хотите о чём-то поразмышлять, мысль же перескакивает на нечто иное. Нам говорят: практикуйте, контролируйте; думайте о картине, о какой-нибудь фразе, или ещё о чём-нибудь, – концентрируйтесь; однако мысль уходит совсем в другую сторону, поэтому вы тянете её назад, и эта битва продолжается, взад и вперёд. Поэтому возникает вопрос: зачем вообще нужно контролировать мысль, и кто та сущность, которая собирается это делать? Пожалуйста, следите за этим внимательно. Пока не понят этот существенный вопрос, невозможно разобраться в том, что такое медитация. Когда человек говорит: "Я должен контролировать мысль", – кто этот контролирующий? Кто сам этот цензор? Разве этот цензор отличается оттого, что он собирается контролировать или формировать или изменять во что-то другое? Разве они оба – не одно и то же? Что же происходит, когда "мыслящий" видит, что он и сам есть мыслью, – а это так и есть, – что "переживающий" является переживанием? Что ему теперь делать? Вы понимаете вопрос? Мыслящий есть мыслью, и эта мысль блуждает. Тогда мыслящий, считая себя отдельным, говорит: "Я должен контролировать мысль". Отличается ли сам мыслящий от того, что он называет мыслью? Если нет мысли, есть ли мыслящий?
Что происходит, когда мыслящий видит, что он есть мыслью? Что действительно имеет место, когда "мыслящий" – это мысль, когда "наблюдающий" – это наблюдаемое? Что происходит? Нет разделения, нет фрагментации, а потому нет и конфликта; следовательно, мысль больше не надо контролировать, подгонять под что-то. Что тогда происходит? Есть ли вообще какое-либо блуждание мысли? До этого был контроль мысли, была концентрация мысли, был конфликт между "мыслящим", который хотел контролировать мысль, и постоянно блуждающей мыслью. Это то, что всё время происходит со всеми нами. Затем произошло внезапное осознание того, что "мыслящий" есть мыслью, подлинное, не словесное понимание. Что тогда происходит? Существует ли ещё такое явление, как блуждание мысли? Мысль блуждает, когда "наблюдающий" отличается от мысли, которую он подвергает цензуре, когда он может сказать, что эта мысль правильная или неправильная, что она блуждает, что требуется контроль над ней. Но когда мыслящий сознаёт, что он сам есть мыслью, – есть ли и тогда её блуждание? Вникните в это, господа, – не принимайте на веру, убедитесь сами. Конфликт есть лишь там, где есть сопротивление; сопротивление создаётся мыслящим, считающим себя отдельным от мысли. Когда мыслящий сознаёт, что он и сам есть мыслью, сопротивление отсутствует – это вовсе не означает, что мысль блуждает повсюду и делает всё, что хочет, – вовсе нет.
Вся идея контроля и концентрации подвергается огромному изменению; теперь это внимание, нечто совершенно отличное от них. Если понятна природа внимания, что внимание может быть сфокусировано, тогда понятно и то, что это совершенно отлично от концентрации, которая всегда исключает, отбрасывает. Тогда вы спросите: "Возможно ли делать что-либо без концентрации?", "Разве мне не понадобится концентрация для любого действия?" Но нельзя ли это сделать с вниманием? – которое не есть концентрацией. "Внимание" означает "внимать", то есть слушать, слышать, видеть – всем своим существом, всем своим телом, своими нервами, глазами, ушами, умом, сердцем – полностью. В этом тотальном внимании – в котором деление отсутствует – вы можете делать всё; и в таком внимании сопротивление отсутствует. И тогда следующий вопрос: может ли ум, включающий рассудок, – рассудок, который обусловлен, который представляет собой результат тысяч и тысяч лет эволюции, рассудок, который служит хранилищем памяти, – может ли ум стать спокойным, затихнуть? Ибо только тогда, когда весь ум безмолвен, тих, происходит подлинное восприятие, ясное видение, в уме отсутствует смятение, путаница. Как ум может быть спокойным, тихим? Не знаю, замечали ли вы, что для того чтобы смотреть на прекрасное дерево или на облако, наполненное светом и великолепием, вы должны смотреть всем своим существом, безмолвно; в противном случае вы не смотрите непосредственно, а смотрите на них с некоторым образом, с неким представлением удовольствия, или вы смотрите на них с воспоминанием о вчерашнем дне – так что на самом деле вы не смотрите на них, вы смотрите скорее на образ, чем на факт. Итак, спрашивается, может ли тотальность ума – включающая рассудок – быть абсолютно тихой, совершенно спокойной? Люди задавали этот вопрос – по-настоящему очень серьёзные люди – и будучи не в состоянии его разрешить, они пробовали различные приёмы, они говорили, что ум можно успокоить повторением слов. Пробовали ли вы когда-нибудь это? – повторять "Аве Мария" или санскритскую мантру, завезённую из Индии, – повторять определённые слова, чтобы успокоить ум? Неважно, какие это слова, придайте им ритмичность – "Кока-кола", любое слово, – часто их повторяйте и увидите, что ваш ум становится совершенно спокойным; но это – тупой ум, а не ум, который чуток, бдителен, деятелен, полон жизненной силы, страсти, интенсивен. Тупой ум, даже если бы он и мог сказать: "У меня был необыкновенный запредельный опыт", – обманывает сам себя.
Так что безмолвие ума – не в повторении слов, не в насилии над самим собой; какие только трюки не были испробованы, чтобы его утихомирить; но в глубине души человек знает, что когда ум спокоен, тогда со всей проблемой покончено, тогда существует истинное восприятие. Как уму, включающему рассудок, быть совершенно спокойным? Кто-нибудь посоветует правильно дышать и делать глубокие вдохи, чтобы увеличить концентрацию кислорода в крови; маленький убогий ум, занимающийся очень глубоким дыханием, день за днём, может стать довольно спокойным; но он по-прежнему останется самим собой – маленьким убогим умом. Или практиковать йогу? Но это включает в себя очень многое. Йога означает мастерство в действии, а не просто практику определённых упражнений, необходимых для поддержания тела здоровым, сильным, чутким, что включает правильное питание, ограничивающее потребление огромного количества мяса, и прочее (углубляться в это не будем; возможно, вы все здесь мясоеды). Мастерство в действии требует интенсивной чуткости тела, лёгкости тела, правильного выбора пищи, без потакания диктату языка или привычки.
Так что же человеку делать? Кто задаёт этот вопрос? Вполне очевидно, что хотя мы живём в беспорядке, внутренне и внешне, порядок необходим, и не меньший, чем в математике. Такой порядок рождается только при наблюдении беспорядка, не через усилие навязать некий образец, который кто-то или вы сами почитаете за порядок. Через видение, через сознавание беспорядка возникает порядок. Понятно также, что ум должен быть необыкновенно тихим, чутким, живым, свободным от какой бы то ни было привычки, физической или психологической; как всё это осуществить? Кто задаёт этот вопрос? – ум, который болтает, ум, в котором столь много знаний? Он узнал что-то новое? Иначе говоря: "Я могу очень ясно видеть лишь тогда, когда я спокоен, и поэтому я должен быть спокоен". Затем он говорит: "Как мне стать спокойным?". Несомненно, сам этот вопрос неверен. В тот момент, когда ум спрашивает "как", он ищет систему, а значит разрушает тем самым то, о чём спрашивает: как ум может быть совершенно спокойным, тихим? – не механически, не принудительно, не вынужденный быть тихим. Ум, спокойствие которого не навязана, – необыкновенно активный, чуткий, живой. Но когда вы спрашиваете "как", присутствует разделение между наблюдающим и тем, что наблюдается.
Когда вы осознаёте, что в этом мире не существует метода, системы, мантры, учителя, которые могут помочь вашему уму стать безмолвным, когда осознаёте истину, что только безмолвный ум способен видеть, – ум действительно становится необыкновенно тихим, спокойным. Это похоже на увиденную опасность и уклонение от неё. Так же и здесь – когда видишь, что ум должен быть абсолютно тихим, он спокоен, тих.
Большое значение имеет качество безмолвия. Очень маленький ум может быть очень спокойным, у него мало пространства, в котором надо быть спокойным; это маленькое пространство со своим маленьким покоем есть самая безжизненная, мёртвая вещь на свете – вы знаете, что это такое. Но ум, который имеет безграничное пространство и такое же спокойствие, такую же тишину, ум, который не имеет центра в виде "я", "наблюдающего", – это совсем иной ум. В такой тишине нет никакого "наблюдающего" вообще; качество этой тишины безмерно, безгранично, напряжённо активно; активность этого безмолвия совсем иная, чем активность, центрированная вокруг "эго". Если уму удалось продвинуться так далеко (на самом деле он никуда не продвигается, он всегда там, если вы знаете, как вести наблюдение), тогда, возможно, то, что человек искал на протяжении веков, Бог, истина, то, что не имеет границ и не имеет имени, что вне времени, оказывается здесь, – без вашего приглашения, оно здесь. Такой человек благословен – истина и экстаз существуют для него.
Перейдём к обсуждению и к вопросам? Вы можете спросить: "В чём ценность всего этого для повседневной жизни? Я должен жить, ходить на службу, существует семья, существует хозяин или начальник, конкуренция. Какое это имеет отношение ко всему этому?" Такого вопроса не будет? Если вы его зададите, значит вы ничего не поняли из всего, сказанного сегодня утром. Медитация не есть чем-то отдельным от повседневности; это не значит удалиться в уголок комнаты и десять минут медитировать, чтобы затем вернуться к обязанностям мясника, как метафорически, так и фактически. Медитация – одна из самых серьёзных вещей, вы занимаетесь ею весь день, на службе, в семье, в тот момент, когда вы признаётесь кому-то в любви, когда обсуждаете и решаете судьбу своих детей, когда вы учите их быть солдатами, убивать, быть националистами, поклоняться флагу, ловиться на приманки современного общества; наблюдение всего этого, осознание своей роли в этом – всё это есть частью медитации. И когда вы так медитируете, вы обнаруживаете в этом необыкновенную красоту; вы действуете верно в каждый момент; а если и ошибаетесь в какой-то миг, так это не страшно, вы снова вернётесь на верную дорогу – вы не станете попусту тратить время на сожаления. Медитация – часть жизни, а не что-то отличное от неё.
Участник беседы: Не можете ли вы сказать что-нибудь о лени?
Кришнамурти: Лень – прежде всего, что плохого в лени? Давайте не будем смешивать лень с незанятостью. Большинство из нас, к сожалению, ленивы и склонны к праздности, и поэтому мы заставляем себя быть активными, – что делает нас ещё более ленивыми. Чем больше сопротивляюсь я своей лени, тем более ленивым становлюсь. Но взгляните на лень: утром, когда встаю, я чувствую, что мне ужасно лень, ничего не хочется делать. Почему тело стало таким ленивым? Возможно, человек переел, или он позволил себе половые излишества или сделал в предшествующие сутки что-то такое, из-за чего тело его стало тяжёлым и унылым; и тело просит: "Ради бога, оставьте меня в покое, хотя бы ненадолго"; человек хочет подхлестнуть его, сделать деятельным; но он не исправляет свой способ жизни и потому принимает пилюлю, чтобы активизировать себя. Но если человек начинает наблюдать, он видит, что тело обладает своим собственным разумом; требуется необыкновенная разумность, понятливость, чтобы наблюдать разумность тела. Человек перенапрягает его, перегружает его; он привык к мясу, он пьёт спиртное, он курит, вы знаете всё прочее в том же роде, и потому само тело утрачивает собственную, присущую ему органическую разумность. И чтобы позволить телу действовать разумно, ум должен стать разумным и не позволять себе вмешиваться, вредить телу. Попробуйте это, и вы увидите, что с ленью произойдёт потрясающая перемена.
Существует также вопрос свободного времени. У людей всё больше и больше свободного времени, особенно в преуспевающих обществах. Что с ним делать? – это становится проблемой: больше развлечений, кинофильмов, телеканалов, книг, болтовни, катания на лодках, игры в крикет – вы стараетесь везде успеть, заполнить свободное время всякого рода деятельностью. Церковь советует заполнять его Богом, идти в церковь, молиться – все эти фокусы, которые проделывались и прежде и которые служат лишь ещё одной формой развлечения. Или человек говорит о том, о сём. У вас есть свободное время – используете ли вы его, чтобы обратиться вовне или внутрь? Жизнь – не только внутренняя жизнь; жизнь – движение, она подобна приливу и отливу. Итак, что вы будете делать со свободным временем? Станете более просвещёнными? – способными цитировать больше книг? Будете проводить беседы (как, к сожалению, делаю я) или будете погружаться глубоко в самих себя? Чтобы погрузиться глубоко внутрь, необходимо также понимание внешнего. Чем больше вы понимаете внешнее – не просто факт расстояния до луны, техническое знание, но внешние движения общества, наций, войны и ненависть, существующую повсюду, – когда вы понимаете это внешнее, вы можете погрузиться в себя очень глубоко, и эта внутренняя глубина не имеет предела. Вы не можете сказать: "Я достиг предела, это – просветление". Просветление нельзя получить от другого – просветление приходит вместе с пониманием смятения; а чтобы понять смятение, вы должны посмотреть на него.
Участник беседы: Если мыслящий и мысль неразделимы, как вы утверждаете, и если кто-то считает мыслящего отделённым и пытается контролировать мысль, то это приносит только борьбу и ещё большую путаницу ума, и таким путём нам не прийти к безмолвию, тогда я не понимаю – если мыслящий есть мысль – как же разделение это возникает в первый раз? Как может мысль бороться сама с собой?
Кришнамурти: Как возникает это разделение между мыслящим и мыслью, если они в реальности одно? А с вами это обстоит именно таким образом? Действительно ли факт, что мыслящий есть мысль, или вы просто считаете, что так должно быть, а потому это для вас вовсе не есть действительностью? Чтобы это понять, необходима огромная энергия; иначе говоря, когда вы смотрите на дерево, должно быть достаточно энергии, чтобы не иметь разделения на "я" и это дерево. Для этого требуется гигантская энергия; тогда нет разделения, а потому нет и конфликта между двумя, нет контроля. Но поскольку большинство из нас обусловлено в соответствии с идеей, что мыслящий отличается от мысли, – возникает конфликт.
Участник беседы: Почему мы для себя такая трудная проблема?
Кришнамурти: Потому что у нас очень сложный ум, не так ли? Мы не простые люди, которые просто смотрят на вещи, наши умы изощрённы. Общество развивается, становясь всё более и более сложным, как и наши умы. Чтобы понять то, что очень сложно, надо самому быть очень простым. Чтобы понять то, что очень сложно, очень сложную проблему, вы должны наблюдать саму эту проблему, не привнося в это исследование никаких умозаключений, ответов, предположений, теорий. Когда вы смотрите на проблему, – зная, что ответ находится в самой проблеме, – ваш ум становится очень простым; простота – в этом наблюдении, не в проблеме, которая может быть очень сложной.
Участник беседы: Как я могу увидеть целостность, увидеть всё как единое целое?
Кришнамурти: Человек привык фрагментарно смотреть на вещи, видеть дерево как нечто отдельное, жену как нечто отдельное, службу, начальника – всё в виде фрагментов. Как я могу видеть мир – частью которого являюсь – полностью, тотально, не разделённым? Теперь, просто слушайте, сэр, просто слушайте: кто будет отвечать на этот вопрос? Кто скажет вам, как смотреть, – ведущий беседу? Вы поставили вопрос, и вы ожидаете ответа, – но от кого? Если вопрос действительно серьёзный – я не говорю, что ваш вопрос неправильный, – если вопрос действительно серьёзен, тогда в чём проблема? Проблема в том, что я не могу увидеть целостность, так как смотрю на всё фрагментарно! Когда ум смотрит на вещи фрагментарно? Почему? "Я люблю свою жену и ненавижу своего начальника!" – Вы понимаете? Если бы я любил свою жену, я обязательно любил бы и остальных. Разве нет? Не надо говорить "да", если нет любви. Вы не любите свою жену, детей, не любите, хотя, возможно, и говорите об этом. Если бы вы любили жену и детей, вы по-другому обучали бы их, вы заботились бы о них, не финансово, но по-другому. Лишь тогда, когда есть любовь, нет разделения. Вы понимаете, сэр? Когда вы ненавидите, есть разделение, – вы озабочены, жадны, завистливы, жестоки, склонны к насилию; но когда вы любите (любите не умом, любовь – не слово, любовь – не удовольствие), когда вы действительно любите, удовольствие, секс и так далее имеют совсем иное качество; в такой любви нет разделения. Разделение возникает, когда появляется страх. Когда вы любите, нет "меня" и "тебя", "нас" и "других". Но вы спросите: "Как мне любить? Как почувствовать этот аромат?" На это есть только один ответ: смотрите на себя, наблюдайте за собой; не истязайте себя, а наблюдайте, и в этом наблюдении, видя всё таким, как есть, вы, быть может, и обретёте такую любовь. Но для этого требуется огромное усердие в наблюдении; в наблюдении нельзя быть ленивым, нельзя быть невнимательным.
Лондон, 23 марта 1969