ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Длинный и широкий канал шел от реки к участкам, где не было воды. Канал был шире, чем река, и поступление воды в него регулировалось системой затворов. Тишина стояла над каналом; вверх и вниз плыли тяжело нагруженные баржи, и их белые треугольные паруса выделялись на фоне синего неба и темных пальм. Был прекрасный вечер, тихий и полный свободы; вода казалась неподвижной. Отражения пальм и манговых деревьев были настолько резкими и ясными, что с трудом можно было отличить действительные предметы от их отражений. В лучах заходящего солнца вода стала прозрачной, а на ее поверхность легли отблески заката. Среди отражений показалась вечерняя звезда. Вода не колыхалась; проходившие мимо деревенские жители, которые обычно так громко и много разговаривают, теперь сохраняли молчание. Даже шепот листьев прекратился. К берегу канала подошло какое-то животное; напившись, оно так же бесшумно исчезло, как и подошло сюда. Безмолвие охватило небо; казалось, что оно покрывает собою все.
Шум имеет конец, но безмолвие проникает все и не имеет предела. Можно отгородиться от шума, но нет преград для безмолвия; не существует стен, которые закрыли бы для него путь; ничто не может ему противостоять. Шум наглухо закрывает все окружающее его; он исключает и изолирует. Безмолвие же вбирает все в себя. Безмолвие, как и любовь, неделимо; в нем нет разделения на шум и тишину. Ум не может гнаться за ним; ум нельзя заставить быть спокойным, с тем чтобы он мог воспринять безмолвие. Ум, который приведен в молчаливое состояние, может отражать лишь свои собственные образы, ясно и резко очерченные и кричащие в своей исключительности. Ум, насильственно приведенный в безмолвное состояние, может лишь оказывать сопротивление, а всякое сопротивление – это возбуждение. Ум, естественно пребывающий в молчании, а отнюдь не ум, намеренно успокоенный, всегда переживает безмолвие; тогда и мысли и слова рождаются внутри этого безмолвия, а не вне его. Достойно удивления, что пребывая в безмолвии, ум совершенно спокоен, причем это спокойствие не создано искусственно. Безмолвие – не предмет торговли, оно не имеет стоимости, не может быть использовано для какой-либо цели, и потому как все, что пребывает в уединении, оно обладает чистотой. То, что можно использовать, вскоре изнашивается. Безмолвие же не имеет ни начала, ни конца; ум, полный такой тишины, познает блаженство, и это блаженство – не отражение его собственного желания.
Она рассказала, что постоянно испытывает волнение по тому или иному поводу; если это не семья, то соседи или общественная работа. Жизнь ее была наполнена волнением, но она никогда не могла найти его причину. Она не была особенно счастлива; разве возможно, сказала она, быть счастливой в мире, таком, каков он сейчас? У нее была своя доля мимолетного счастья, но все это ушло в прошлое; теперь она стремится найти то, что поможет ей раскрыть смысл жизни. Она прошла через многое; в свое время это казалось очень значительным, но впоследствии поблекло и превратилось в ничто. Она принимала участие в различных формах общественной деятельности достаточно серьезного характера; была полна религиозного чувства; пережила страдания в связи со смертью одного из членов своей семьи и была поставлена лицом к лицу с еще более значительным событием. Жизнь не была для нее легка, добавила она, но ведь в мире миллионы таких, как она. Ей хотелось бы уйти от всех этих дел, как бессмысленных, так и необходимых, и найти нечто действительно ценное.
– То, что является действительно ценным, найти невозможно. Его нельзя приобрести; оно должно прийти само собой; открытие его нельзя заранее ловко спланировать. Не происходит ли так, что все, имеющее глубокое значение, всегда случается внезапно; оно никогда не может быть вызвано. Важно то, что происходит само собой, а не то, к чему вы пришли в результате усилий. Найти то, что ищешь, сравнительно легко; но то, что приходит само собой, – то совсем другое. Дело не в трудности, но само стремление искать, найти устраняет появление того, что приходит само собой. Все, что вы когда-либо найдете, вы неизбежно потеряете; потери – в порядке вещей. Если вы обладаете чем-либо или вами обладают, это означает, что у вас нет свободы, необходимой для понимания.
Но почему у вас такое постоянное волнение, такое неспокойное состояние? Вы когда-нибудь думали об этом серьезно?
"Я пыталась думать, правда, без особого энтузиазма, но никогда не ставила это своей задачей. Я всегда отличалась рассеянностью".
– Только не рассеянностью, позвольте вам заметить; просто это не было для вас жизненной проблемой. Когда возникает жизненно важная проблема, тогда не бывает рассеянности. Рассеянности, как таковой, не существует; всегда имеется какой-либо определяющий интерес, от которого ум временно отходит в сторону. Но если существует центральный интерес, то из этого следует, что рассеянности, как таковой, не бывает. Перескакивание ума от одного предмета к другому – это не рассеянность; это бегство от того, что есть. Нам нравится заходить куда-то очень далеко, несмотря на то, что проблема совсем рядом. Подобные экскурсии дают какой-то материал для действий, хотя бы в виде мелких тревог и пустых разговоров. Но, невзирая на то, что такие блуждания часто приносят страдания, мы предпочитаем их тому, что есть.
Действительно ли серьезно вы стремитесь понять, или вам хочется лишь коснуться всего этого?
"Я действительно хочу дойти до самого конца проблемы. Для этого я и приехала".
– Вы чувствуете себя несчастной, так как нет того источника, который наполнил бы колодец, ведь так? Вы, может быть, когда-то услышали шепот воды, текущей по каменистому руслу, но в настоящее время ложе реки пересохло. Вы узнали, что такое счастье, но оно всегда ускользало от вас, оно всегда оказывалось в прошлом. Не к этому ли источнику вы стремитесь? Но возможно ли вообще искать его, не должны ли вы натолкнуться на него совсем неожиданно? Если бы вы знали, где он находится, вы нашли бы пути, чтобы отыскать его. Но у вас нет таких знаний, и путей к нему не существует. Знать равносильно тому, чтобы воспрепятствовать раскрытию этого источника. Не в этом ли одна из ваших проблем?
"Несомненно, да. Наша жизнь так однообразна и так лишена творчества! Если бы этот источник раскрылся, нам ничего больше не надо было бы".
– А одиночество не относится к числу ваших проблем?
"Я ничего не имею против того, чтобы быть в одиночестве. Я умею с ним обращаться; я или ухожу гулять, или спокойно остаюсь сидеть с ним, пока оно не уйдет. Но, кроме того, мне вообще нравится находиться в одиночестве".
– Мы все знаем, что это означает – быть в одиночестве. Это мучительная страшная пустота, которую ничем нельзя заполнить. Нам известны также способы убежать от нее, так как все мы прошли через многочисленные пути бегства. Некоторые идут одним, своим путем, другие выбирают различные пути; но ни один из них не имеет какого-либо отношения к тому, что есть. Вы говорите, что умеете обращаться с одиночеством. Но позвольте заметить, что ваш метод обращения с одиночеством есть не что иное, как ваш особый способ убежать от него. Вы отправляетесь гулять или сидеть вместе с ним, пока оно не уйдет. Вы постоянно что-то делаете с ним, вы не позволяете ему рассказать свою историю. Вы стремитесь овладеть им, преодолеть его, убежать от него. Поэтому ваше взаимоотношение с ним основано на страхе.
Не является ли самоосуществление также проблемой? Осуществление себя в чем-то представляет собой бегство от того, чем вы являетесь, не так ли? Я – слабое существо; но если я отождествляю себя со страной, с семьей, с верованием, я буду чувствовать себя осуществленным, полноценным. Искание полноты – не что иное, как уход от того, что есть.
"Да, это так. Это одна из моих проблем".
– Если мы сможем понять то, что есть, тогда, возможно, все эти проблемы перестанут существовать. Обычный наш подход к проблеме состоит в том, чтобы уйти от нее; мы хотим непременно что-то с ней сделать. Но действия эти лишают нас непосредственного взаимоотношения с проблемой; подобный подход закрывает ее понимание. Ум озабочен поиском путей, как с ней поступить; на самом же деле это уход от проблемы. Вот почему мы никогда не в состоянии понять проблему, она остается неразрешенной. Для того чтобы проблема, т.е. то, что есть, раскрылось и полностью рассказало свою историю, ум должен быть восприимчивым, готовым быстро следовать за тем, что есть. Если мы лишаем ум чувствительности, прибегая к различным формам бегства, – путем знания подходов к проблеме или поиска и объяснения ее причин, – причем все это не более чем словесное упражнение, – то ум делается тупым и не может быстро следовать за той историей, которую рассказывает проблема, – за тем, что есть. Поймите эту истину, и ум станет чувствительным; тогда только он сможет воспринимать. Любая активность ума в отношении проблемы делает его тупым и неспособным следовать, слушать проблему. Когда ум чувствителен – не сделан чувствительным, что было бы лишь другим способом сделать его тупым, – тогда то, что есть, пустота, приобретает совсем иное значение.
Пожалуйста, переживайте все по мере того, как мы идем вперед, не оставайтесь на уровне слов.
Каковы отношения ума с тем, что есть. До тех пор пока ум дает тому, что есть, наименование, термин, определение, словесный символ для включения в мыслительный процесс, эти обозначения препятствуют всякому непосредственному отношению между умом и тем, что есть, а это делает ум тупым, нечувствительным. Ум и то, что есть, – не два отдельных процесса: давая им наименования, мы их разделяем. Когда это наименование прекращается, существует непосредственное отношение между ними: ум и то, что есть, – одно. То, что есть, теперь наблюдает себя без наименования, и только теперь то, что есть, претерпело трансформацию; в этом состоянии нет больше того, что называлось пустотой, с ее ассоциациями, как страх и прочее. Теперь ум – это только состояние переживания, в котором нет разделения на переживающего и переживаемое. И существует бездонная глубина, потому что отсутствует тот, кто измеряет. То, что есть, пребывает в глубоком молчании и спокойствии, а из глубины этого спокойствия бьет ключом то, что неисчерпаемо. Возбуждение ума – это пользование словом. Когда слово молчит, существует неизмеримое.