ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Сегодня мне приснилось, что мы научились по-настоящему общаться с собаками. К сожалению, мне не приснился сам язык.
В небольшом и далеко не роскошном амфитеатре люди и собаки занимались, по всему видно, обыденным делом. Я запомнил только один из практиковавшихся приемов: группа собак чинно, гуськом спускалась в яму, которую затем пара людей закрывала крышкой.
Следующая группа собак сидела с задумчивым видом и ждала своей очереди.
Я так понял, что в темноте ямы собаки преодолевали комплекс нашей для них непредсказуемости: они учились быть уверенными, что крышку откроют.
Я знал, что собаки – предсказуемые существа, как и я. И что мы взаимно о себе это знаем.
Не стану врать, улыбчивой суки среди них я не видел.
У меня появилось щемящее чувство, что, выйдя из амфитеатра, я попаду в новый мир – причем я точно знал, что он новый, только не знал, почему.
Это было очень странное чувство, будто я сам себе слепой и поводырь.
Это было очень странное чувство, которое я могу передать только абсурдным набором слов: вот сейчас я выйду в старый мир, но он будет новым, потому что я почувствую, наконец, запах вездесущей субстанции, которую отправился искать.
Попасть в новый мир не удалось.
Только осталось воспоминание, будто на краткий миг открылись глаза – а может, прочистился нос.
Миг был обидно краток.
Мне хотелось увидеть свой город новым – или, может, наоборот, старым – как он будет смотреться в новые времена.
Однако, кроме умиротворенных, молчащих собак – сейчас я вспомнил, они были как после ночи оглашенного бега с неистовством борьбы за суку – увидеть я ничего больше не успел.
То, что осталось, я могу воспроизвести в качестве догадки, что даже молча мы кричим.
Причем крик в виде красного пальто не обязательно громче крика с помощью черной шляпы.
Я вдруг понял, что вездесущая субстанция – это поле непрерывного бессловесного общения.
Поле включает и слова, но только слова передают вовсе не то же, что означают.
Ассоциативный ряд немедленно преподнес мне узелковое письмо индейцев, но узелки – это все равно слова, "узелки на память".
Я вдруг понял, что "непрерывное общение" не только бессловесно, но и бессознательно.
Ассоциации ведут меня в кажущуюся тишину коралловых рифов и в оглушительное птице-лягушачье пространство джунглей, ведут с требованием, чтоб я осознал очевидность неочевидного – признал, что это еще вопрос, где громче шум.
Может, так мне будет легче понять, какова связь между номером столетия, именем Бога, формой окон и способностью на поступок?
Стоя у пирамиды, я восхищался храбростью разграбивших ее воров.
Я сказал бы, что это больше, чем храбрость. Это Сила Духа.
Я подумал, что покорить ее мог бы только висящий в воздухе без видимой причины голубь.
Тут же мне стало ясно, что и лицезрение чуда скорей убъет, чем покорит.