<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>


Ш

ШАККА (Sciacca) Микеле Федерико (1908-1975) – итал. философ, ведущий представитель христ. спиритуализма, один из инициаторов Галларэтского движения; писатель. Преподавал философию в Павии (с 1938), в Генуэзском ун-те (с 1968). Основатель и директор журнала "Giornale di metafisica" – органа христ. спиритуалистов (1946-74). Автор работ по античной и ср.-век. философии, по итал. философии 20 в., культурологии.

Метафизика Ш., составляющая ядро его философии. есть метафизика человека в его платоновско-августинианском, "спиритуалистическом" понимании: это метафизика внутр. опыта в его онтологич., а не только психол. значении. Онтология Ш. представляет собой синтез двух осн. традиций в христианстве: спиритуализма и томизма. Учение Ш. о бытии как Идее, постигаемой посредством изначальной интуиции – "интеллигенции" – близко идеям Августина об интериорности, а также ср.-век. спиритуалистич. традиции. В томизме Ш. привлекла метафизика – в первую очередь, учение Фомы Аквинского о бытии: расхождения с Аквинатом обусловлены, гл. обр., аристотелевскими мотивами последнего. В понимании Ш. своих задач как философа dell'esistente очевидно влияние экзистенциально ориентированных филос. учений 20 века. Важнейшая проблема для него – человек, в первую очередь как духовное бытие (animale spirituale – животное одухотворенное), и его онтологич. статус. Обладая особым онтологич. статусом (а человек – средоточие всех форм бытия: реального бытия, бытия как Идеи и присущего только человеку экзистенциального бытия) он изначально лишен равновесия, пребывает между конечным и бесконечным ("Человек, лишенный равновесия"). Личность наделена свободой воли, "моральной интеллигенцией" (направленностью воли на любовь к бытию); понятие "моральной интеллигенции" (изначальной интуиции) противопоставляется "этич. разуму" философии Нового времени. В отличие от последнего, моральная интеллигенция требует от человека постоянной ангажированности – он должен нести все напряжение своей жизни, свое истинное бытие, не подменяя его ничем. Осуществляя себя свободно согласно своему фундаментальному призванию к Бытию, личность выражает абсолютную ценность; она уникальна и священна. С вопросом о личности связаны проблемы природы зла, смерти, человёч. истории, коммуникаций. Обществ. идеал Ш. – societas humana, общность людей, основанная на понимании ими друг друга во имя Бога: последнее станет достижимо тогда, когда на смену совр. homo calculator (человеку считающему) придет поистине мудрый человек, заново исполненный благоговения (pietas).

Метафизика исчерпывает все содержание философии; неслучайно "не-метафизич. эпохи суть также эпохи не-философские". К "метафизич." эпохам Ш. относит в первую очередь классич. Грецию и ср. века. Как греч. культура со временем переродилась в эллинизм, а философы – в "технологов" философии античности (стоики, Эпикур и др.), так культура Запада постепенно перешла в "оксидентализм".

Для совр. культурной ситуации Европы характерно забвение бытия как Идеи, к-рая, согласно онтологич. учению Ш., есть присутствие в человеке божеств, начала. Человек перестает ощущать свои онтологич. пределы, утрачивает Истину. Где нет места интеллигенции (изначальной интуиции), там неизбежно вступает в свои права "скудоумие" (четче всего оно может быть выражено в трех уравнениях: разум тождествен функциональности, истина – эффективности, счастье – успеху). В основе европ. культуры лежит интеллигенция; скудоумие находит для себя почву в оксидентализме. Однако существуют пути выхода из культурного забытья: работа человека над собой, контемпляция, связанная со своего рода праздностью, т.е. умением выйти за рамки узкопроф. деятельности, взглянуть со стороны на свои занятия, вызванные стремлением "бежать от себя", способность оставить "сиюминутное". Подобная работа мысли неизбежно ставит перед человеком вопрос о его онтологич. статусе, о принципах мыслящего бытия. Человек осознает, что философия (метафизика), и религия, как культура в целом, суть разл. проявления единого, целостного мировоззрения, к-рое вырабатывалось в лучшие для человечества, "религиозно-метафизич.", эпохи. Единый взгляд на мир означает гармонию любого духовного акта, кладет конец функциональной расщепленности человека.

Кульминацией общего процесса гибели европ. культуры Ш. считает Просвещение – "один из осн. этапов сведения философии к идеологии, отрицания in toto философии и всей ее проблематики, а значит и самой культуры". Последующая фаза декаданса европ. культуры – романтизм, гегельянство – была несколько богаче положит, началами (мотивы "вечного" и "тайны" у романтиков, размышления о бытии у Гегеля), но вскоре и эти начала были отторгнуты прогрессирующим "оксидентализмом" в лице, прежде всего, Маркса и Фрейда; нигилизм Ницше – еще одно следствие утраты "интеллигенции" бытия.

Великие метафизики Платон, Августин и А. Розмини (Платон среди них – исключение, хотя и с некрыми оговорками) – не жили непосредственно в эпоху расцвета культуры, или в эпоху филос. подъема. Однако важно то, что они порождены той или иной филос. эпохой, а следовательно, филос. культурой. Так Августин, имевший эллинско-рим. образование, знаменовал собой обоснование христ. ценностей и возрождение логоса, т.е. принципа истины и ценностей Эллады. Нечто аналогичное можно сказать и о Розмини, хотя он жил в эпоху, когда "философия утратила свой истинный объект" – бытие – и перестала быть онтологией и метафизикой. Розмини в своем творчестве был вдохновлен системами великих предшественников: Платона, Фомы Аквинского, классич. нем. философии. Сам Ш., пройдя школу совр. ему философии, вернулся к метафизич. традиции, и в первую очередь – к Платону и Августину. По глубокому убеждению Ш., прогресс в философии может быть обусловлен возвращением филос. доктрин, и не случайно он называет "вечными" учения наиболее выдающихся метафизиков: вечный платонизм, вечное августинианство, вечное розминианство.

Среди известных последователей Ш. – П. Оттонелли, Мария Раскини.

Соч.: Filosofia e Metafisica. Brescia, 1950; Atto ed Essere. Roma, 1956; L'uomo questo "squilibrato". Mil., 1958; Morte ed immortalita. Mil., 1959; L'interiorita oggettiva. Mil., 1967; L'oscuramento dell'intelligenza. Mil., 1970; L'ora di Cristo. Mil., 1973.

M. C. Кошкарян


ШВЕЙЦЕР (Schweitzer) Альберт (1875-1965) – протестант. теолог, органист и музыковед, врач, основавший в 1913 госпиталь в Ламбарене (Габон), лауреат Нобелевской премии мира (1952). В 1893 занимался теологией и философией в Страсбург, ун-те, в 1898-99 изучал философию в Сорбонне, защитил дис. "Философия религии Канта", в 1900 – докт. дис. по теологии. Признанный теолог, многообещающий философ, известный историк музыки, блестяще концертирующий органист, проф. Страсбург, ун-та, автор имевшей большой успех книги о Бахе (1905), Ш. решает перейти от привычной деятельности к непосредств. служению людям, стать врачом и лечить больных в Тропич. Африке. Он руководствовался христ. мотивом общения с Богом через любовь к людям, через отдачу им самого себя. В 1905-08 он становится студентом мед. ф-та, не прекращая преподавания в ун-те, почти еженедельно выступает с проповедями и, продолжая вести интенсивные исследования, завершает работу по истории изучения жизни Иисуса – "От Реймаруса до Вреде" (1906), подготавливает нем., вдвое расширенное по сравнению с франц., издание книги о Бахе, пишет "Историю паулинских исследований" (1911) и работу о конструировании органов, издает сочинения Баха с практич. указаниями для исполнителей, по-прежнему продолжает концертировать. В 1913 защищает дис. по медицине: "Психиатрич. оценка Иисуса: характеристика и критика" и отправляется в тропики строить больницу для африканцев. Он умер в Ламбарене, оставаясь до последних дней врачом и руководителем экваториального госпиталя.

Лит. наследие Ш. обширно и многогранно: помимо названных нескольких теол. работ, затрагивающих центр, для него философско-этич. проблематику, – "Христианство и мировые религии" (1924), "Мистика апостола Павла" (1930), "Царство Божие и христианство" (1967). Как богослов Ш. стоит на позициях либерально-модернистской протестант, теологии, но довольно далеко выходит за ее пределы.

Большой интерес вызывают философско-культурологич. и этич. исследования Ш.: "Упадок и возрождение культуры" (1923), "Культура и этика" (1923), "Мировоззрение индийских мыслителей. Мистицизм и этика" (1935), речи о Гёте (1949, 1950), "Что нам надо делать? 12 проповедей по этич. проблеме" (1974) и др. Особое внимание привлекли к себе многочисл. автобиогр. соч. Ш. и его записки о пребывании в Тропич. Африке: "На опушке девственного леса" (1921), "Мое детство и юность" (1924), "Моя жизнь и мои мысли" (1931), "Госпиталь в девственном лесу" (1948), "Письма из Ламбарене" (1955) и др.

Гл. тема, волновавшая Ш., – надлом европ. культуры. Совр. культура находится в глубоком кризисе, что проявляется в господстве материального над духовным, об-ва над индивидом. Нет необходимой связи между "внешним" прогрессом (в области экономики, техники, образования) и духовным совершенствованием человека. Утратив связь с этич. идеалами, культура лишилась своего предназначения – способствовать духовному и нравств. возвышению человека и человечества. Возрождение культуры может произойти только благодаря мировоззрению, основанному на благоговении перед жизнью. Этот принцип – залог нравств. обновления человечества – становится ключевым для всей деятельности Ш. Он уделил много внимания теор. – религиознофилос. и этич. анализу принципа "благоговение перед жизнью". Полагая, что этот этич. принцип не вытекает из эмпирич. опыта и не может быть обоснован в рамках научного знания, Ш. апеллирует к имманентному бытию этического в человеке, данному как воля к жизни. Индивид должен "повиноваться высшему откровению воли к жизни" в себе. Этика Ш. не признает никаких связей с гносеологией и является непосредств. выражением онтологич. активности человека, его воли к жизни. Ш. постулирует мистич. природу этики, к-рая, тем не менее, реализуется в рационально осмысленных и санкционированных разумом действиях человека. Такова специфич. диалектика мистики и рациональности в его этич. мировоззрении, прослеживаемая в книге "Мистика апостола Павла".

Ш. разработал оригинальное этич. учение, к-рое успешно реализовал на протяжении своего полувекового гуманистич. подвижничества в джунглях Африки. В своей этике Ш. блестяще разрешил ряд труднейших проблем классич. этич. систем. У него неразрывны теор. и нормативный аспекты этики, благодаря чему снимается вопрос о возможном разрыве между этич. знанием и поведением, поскольку знать и быть для него – одно и то же. Этика и нравственность совпадают, ибо этика – не форма познания, а форма действия, образ жизни. Этика Ш. не содержит системы норм, а руководствуется единств, правилом – благоговейным отношением к жизни всюду и всегда. Этот этич. принцип самоочевиден, он затрудняет "хитрость" склонного к софистике морального сознания и самообман, поскольку принимает во внимание только прямые действия, направленные на утверждение воли к жизни.

Этика Ш. вполне реалистично учитывает то, что проза жизни противоречит нравств. принципу, что человек не может не наносить ущерба другим жизням, а поэтому должен руководствоваться принципом благоговения перед жизнью в своих действиях и тем сводить к минимуму причиняемый им вред. Этика Ш. лишена трад. связи с эвдемонизмом, она не дает никаких ложных обещаний и пустых надежд: гармоничное соединение идеи добра и идеи счастья недостижимо.

Антинормативистская этика Ш. принципиально отвергает моралистичность, запрещает применять морально осуждающие оценки по отношению к любому индивиду. Показателен пример самого Ш., к-рому абсолютно был чужд назидательно-воспитывающий тон. Этика благоговения перед жизнью – этика личности, она не может выступать от имени об-ва. Более того, если этика перепоручается гос-ву, это ведет к гибели культуры.

Все философ, и жизненные поиски Ш. убеждают, что он был прав, полагая, что в совр. об-ве нет более важной задачи, чем соединение цивилизации с моралью, культуры с этикой.

Ш. не звал к социальным преобразованиям, предпочитая отстаивать человечность жизни с помощью "личного действия". С этим связано его нежелание принимать непосредственное участие в полит, противостояниях своего времени. Тем не менее в первые годы 20 в. вместе с Р. Ролланом он разделял иллюзию о возможности спасти европ. мир, обеспечив сближение мыслящей и творч. интеллигенции Германии и Франции – равно близких ему стран. Тяжело переживая крах своих надежд, Ш. на долгие десятилетия отказался "ввязываться в спор между той или иной группой", полагая, что отрицат. отношение к войне, фашизму и милитаризму он должен выражать проповедью любви к жизни и работой в госпитале, а не участием в полит. манифестациях. Однако в 1954 он нарушил это правило: выступил с антивоенной речью "Проблема мира в совр. мире" при вручении ему Нобелевской премии (1954), а также обратился по радио (1957, 1958) с призывами к прекращению ядерных испытаний ("Мир или атомная война"). В последние дни жизни поставил подпись под заявлением лауреатов Нобелевской премии о необходимости восстановления мира во Вьетнаме.

В системе воззрений Ш. творчески переработаны морально-филос. идеи стоиков, Спинозы, Канта, Шопенгауэра, Л.Толстого, Ганди, протестантской этики. Величайшим идеалом мыслителя для него всегда оставался Кант (он сравнивал его роль в нем. философии с ролью Баха в нем. музыке), а образом гармонич. синтеза познания и этич. духа – Гёте. В числе близких себе мыслителей он называл Лао Цзы, апостола Павла, англ. рационалистов 18 в.

Соч.: The Quest of the Historical Jesus. L., 1954; Ausgewahlte Werke. Bd. 1-5. В., 1971; Иоганн Себастьян Бах. М., 1965; Культура и этика. М., 1973; Письма из Ламбарене. Л., 1989; Благоговение перед жизнью. М., 1992; Упадок и возрождение культуры: Избранное. М., 1993.

Лит.: Геттинг Г. Встречи с Альбертом Швейцером. М., 1967; Носик Б.М. Швейцер. М., 1971; Альберт Швейцер – великий гуманист XX века. М., 1979; Фрайер П.Г. Альберт Швейцер: Картина жизни. М., 1984; Грекова Т.И. Странная вера доктора Швейцера. М., 1985; Brabazon J. Albert Schweitzer: A Biography. N.Y. 1975; Watzal L. Ethik – Kultur – Entwicklung: Zur Entwicklungskonzeption Albert Schweizers. Gott.; Z., 1985.

Е. Г. Балагушкин


ШЕЛЕР (Scheler) Макс (1874-1928) – нем. философ и социолог, основоположник филос. антропологии и антропол. ориентации в социологии, феноменологич. эмотивистской аксиологии и социологии знания как самостоят, дисциплины. Учился в ун-тах Йены, Мюнхена, Берлина. Взгляды Ш. формировались под влиянием идей неокантианства, философии жизни, феноменологии; среди философов, оказавших на него влияние – Эйкен, Гуссерль, Ницше, Э. Гартман. В 1900-06 Ш. – приват-доцент в Йенском ун-те, 1906-10 – доцент философии в Мюнхен, ун-те. С 1919 – директор Кёльн. Исследоват. ин-та социальных наук, проф. философии и социологии Кёльн, ун-та. В 1928 Ш. приглашает Франкфурт, ун-т, но он умирает вскоре после переезда.

В творчестве Ш. выделяются по крайней мере два кардинальных поворота, к-рые позволяют условно разделить его на три периода: переход от неокантианства к феноменологии и от феноменологии к эволюционному пантеизму. Аксиология, социология и филос. антропология образуют осн. тематику двух последних периодов. Ее внутр. ядром во втором, феноменологич. периоде является теистич. персонализм, а в третьем, или позднем, периоде – пантеистич. метафизика ("метафизика" понимается Ш. классически как "первая философия", "онтология" – учение о бытии и сущности вещей).

В ранних работах Ш. осмысливает осн. филос. течения Германии к. 19-нач. 20 в. в поисках собств. позиции, к-рую он находит в "критич. метафизике", применяющей "ноологич. метод". Ее осн. понятия – "трудовой мир" и "духовная форма жизни", или "дух". По существу это был культурологич. метод, ориентированный на исследование феноменов культуры и создавших их человеч. энергий.

Аксиология Ш. представляет собой феноменологически фундированное учение о ценностях, их типах и иерархии, центр, понятием к-рого является "материальное", или "эмоц. априори".

Формальной этике Канта, базирующейся на понятии "формального", или "рац. априори", а в конечном счете на ригоризме долга, Ш. противопоставляет "материальную этику ценностей", объективная значимость к-рой основывается на априорно данных, самоочевидных чувств, интенциях – симпатии и антипатии, любви и ненависти и т.д.: они и есть "материальные априори", позволяющие человеку до всякого жизненного опыта чувствовать ценности, еще не сформировав о них понятия. Ценности располагаются в строго иерархизированном порядке, к-рый сам по себе также априорен и объективен: ценности чувственно-ощущаемого (приятное – неприятное); ценности жизни, или витальные ценности (благородное – подлое); духовные ценности, или ценности духовной культуры (доброе – злое, прекрасное – безобразное, истинное ложное); религ. ценности или ценности священного (святое – нечестивое). Не-рационалистич. характер и априорную объективность "материальной этики ценностей" Ш. противопоставляет иррационализму и ценностному релятивизму Ницше и всей философии жизни как идейному течению.

В контексте аксиологии Ш. разрабатывает и учение о личности, понимаемой им как высший духовный акт, в к-ром концентрируются все духовные акты человеч. индивидуальности. Теистич. персонализм Ш. заключается в оригинальной религиозно-филос. трактовке идеи Бога, к-рый понимается как высшая личность или личность всех человеч. личностей (в прошлом, настоящем и будущем).

Социология. В период с 1912 по 1923 Ш. заложил основы "феноменологич. социологии", разрабатывая теорию социальности, включившей в себя дихотомию Ф. Тенниса "сооб-во – об-во" как частный случай. Итоги своих исканий Ш. резюмирует в "высших аксиомах социологии знания" ("Проблемы социологии знания". Ч. 2, 1926). Большую известность приобрела его "социология знания" позднего периода, изложенная в первой части этого труда под названием "Сущность и понятие социологии культуры". Она представляет собой в значит. мере философию истории и метафизику позднего Ш., полемически направленную и против "натуралистич." концепций истории и об-ва Конта, Спенсера, Дюркгейма и др., и против "идеалистических" (Гегеля и неогегельянцев). Однако в центре критич. анализа Ш. находится материалистич. понимание истории Маркса.

"Высшие аксиомы социологии знания" – исходные принципы теории социальности Ш. Тот факт, что речь в них идет о "знании" обусловлен традиц. (после Канта и неокантианства) ориентированностью герм. филос. мысли на теорию познания. Ш. выделяет три "высших аксиомы социологии знания": знание каждого конкр. человека как члена к.-л. социальной общности по существу априорно, т.е. предшествует всем этапам развития его самосознания и ценностного сознания; способы эмпирич. участия человека в сопереживании с окружающими его людьми, а вместе с ними и первичные способы передачи знания, различаются в зависимости от сущностной структуры той социальной группы, к к-рой этот человек принадлежит – Ш. пишет о таких способах, как "идентификация", "сопереживание на основе бессознат. заражения", "подражание", "понимание", "вывод по аналогии"; существует "закон порядка" в происхождении нашего знания о реальности и в наполнении знанием "предметных сфер", константных для всякого человеч. сознании. Ш. фиксирует пять "предметных сфер", внутри к-рых действует этот "закон порядка": одна из сфер наполняется знанием в первую очередь и в этом смысле первична по отношению к другим, следующим за ней сферам, вторая сфера – первична относительно третьей и последующих и т.д. Так, "внешний мир" первичен по отношению к "внутр. миру", "мир живой природы" – по отношению к "миру мертвой природы" и т.д.

Отвергая вульгарный, позитивистско-прагматич. "социологизм", Ш. приходит к выводу о "социол. сообусловленности" всех форм духовных актов, в к-рых приобретается знание, социальной структурой об-ва, а выбора самого предмета знания (но не содержания знания, а тем более его истинности) – господствующим социальным интересом.

В соответствии со своей аксиологией Ш. выделяет "три высших рода знания": знание ради господства, или достижения позитивных наук; знание ради образования, или образоват. знание философии; знание ради спасения, или религ. знание. Кажцая из этих форм знания имеет свою специфич. мотивацию (овладение и управление – удивление – спасение), познават. акты (наблюдение, эксперимент, индукция, дедукция и т.п. – созерцание, познание сущности путем усмотрения и т.п. – вера, надежда, любовь, страх и т.п.), цели познания (картина мира, в к-рую входят только потенциально управляемые явления, – формирование личности – спасение личности и общины в Боге), образцовые типы личностей (исследователь – мудрец – святой), формы социального группообразования для приобретения, сохранения и передачи знания (интернационально ориентированная исследоват. лаборатория или институт – локальная или нац. филос. школа – глобально ориентированная церковь, секта и т.д.), а также формы истор. движения (прогресс, кумулятивное развитие – совершенствование через трансформацию – реформация через "возвращение к истокам", "восстановление утраченного").

Концепция трех высших родов знания Ш. направлена против позитивистской философии истории и социологии знания, выраженной Контом в "законе трех стадий". По III., каждый из трех родов знания несводим к другому и не может быть "преодолен" в принципе, т.к. коренится в самой человеч. природе.

Учению Маркса о диалектич. отношении базиса и надстройки Ш. противопоставляет исторически инвариантный антагонизм реальных и идеальных факторов. Под реальными факторами истории и культуры понимаются три группы естеств. влечений – инстинкт размножения и половое влечение, инстинкт власти и влечение к господству, инстинкт самосохранения, внутри к-рого особо выделяется инстинкт питания. Под идеальными (духовными) факторами – идеи и ценности в их априорной иерархии. Последние детерминируют историю и культуру в их так-бытии, т.е. определяют конкр. форму их феноменов, однако сами по себе бессильны что-либо создать – это дело естеств. сил. Влечения, интересы, тенденции определяют, осуществится что-либо или нет, они создают само наличное бытие феноменов, но без содействия идей и ценностей они абсолютно слепы. Духу удается реализовать лишь то, что пропускают "шлюзы" господствующих в данное время социальных интересов.

Взаимодействие реальных и идеальных факторов истории и культуры подчиняется вне-временному закону поэтапного доминирования одной из трех групп инстинктов над двумя остальными группами по аналогии с жизненно-возрастными циклами, или фазами старения человека. Так, сначала приоритет имеет инстинкт размножения (что соответствует эпохе, когда социальные отношения определяются в основном кровно-родств. связями); потом – инстинкт власти (что соответствует эпохе завоеваний и гигантских империй); наконец, превосходство инстинкта самосохранения над двумя другими инстинктами приводит к экон. эпохе, в к-рой формируется об-во, стремящееся ко всеобщему благосостоянию.

Задача "социологии культуры" – выявлять особенности взаимодействия реальных и идеальных факторов в каждом конкр. явлении данного времени с т.зр. идеальных факторов. Социология знания, по Ш., – составная часть социологии культуры. Ее цель – выявление и анализ всех аспектов социально-групповой обусловленности знания. Рассмотрением феноменов с т.зр. проявления в них реальных факторов должна заниматься "реальная социология".

Филос. антропология задумана Ш. как ядро метафизики. В структуре человеч. психики он различает четыре слоя, соответствующие эволюц. ступеням органич. природы – чувств, порыв, инстинкт, ассоциативную память и практич. интеллект (ум). Им он противопоставляет в качестве абсолютно иного принципа дух, благодаря к-рому человек возвысился над природой. Человек как единственно известное в космосе живое существо, наделенное духом, способен сказать "нет" естеств. порыву. Ш. называет человека "протестантом жизни". Но как бы ни были сущностно различны жизнь и дух, они неразрывны: дух пронизывает человеч. жизнь идеями и ценностями, без к-рых она не имела бы никакого смысла, в то время как жизнь предоставляет духу саму возможность деят. проявления и самоосуществления.

Основная метафизич. проблема Ш. – дуализм "духа" и "порыва", или "духа" и "всеединой жизни". Отталкиваясь от Э. Гартмана и ориентируясь на Спинозу, Ш. рассматривает "дух" и "порыв" как два сущностных атрибута божеств, "первоосновы бытия". Всемирно-истор. процесс представляет собой постепенно возрастающее взаимопроникновение двух атрибутов, т.е. реализацию сущностного содержания Абсолютного ("праосновы"). Бог и человек в этом процессе – "соратники". Возможность преодоления противоположностей духа и природы, религии и науки, вост. и зап. культур знания, физич. и умственного труда, капитализма и социализма, а также не в последнюю очередь мужского и женского начал в человеке Ш. видит в "сотрудничестве" Бога и человека ("Человек в эпоху уравнивания").

Идеи Ш. оказали влияние на Плеснера, Гелена, Мангейма, социальную философию Франкфурт, школы, а также на многих других нем. философов и социологов, в частности Хабермаса, X. Шельски.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-14. Bern; Munch., 1971-1993; Избр. произведения. М., 1994.

Лит.: Малинкин А.Н. Персоналистич. социология Макса Шелера // Социол. исследования, 1989, №2.

А. Н. Малинкин


ШЕСТОВ ЛЕВ (Лев Исаакович Шварцман) (1866-1938) – философ-экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год спустя – на юрид. ф-т Моск. ун-та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895-1914 живет в осн. в Швейцарии; с 1914 – в Москве, в 1918 переезжает в Киев, где читает курс древней философии при народном ун-те. В 1920 покидает Россию и обосновывается в Париже. В первый период (приблизительно до 1914) творчество Ш., к к-рому относятся довоенные труды, вошедшие в собр. соч. (1898-1912), носит отрицающий характер (филос. манифест Ш. "Апофеоз беспочвенности", 1905); во второй период, начиная с "Sola fide" ("Только верою"), (написана в 1911-14, полностью опубликована в Париже в 1966) Ш. выступает как автор, нашедший для себя мировоззренческие устои. Ш. – провозвестник трагич. умонастроения 20 в., выступивший с интерпретацией и развитием идей Ницше, а позднее и Кьеркегора – идей, вошедших в канон экзистенциализма. Как отклик на ситуацию, когда прежняя, бессознательная, дающаяся всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеч. жизни рушилась, Ш., вслед за Ницше, предвосхищает мотив, доминирующий на Западе после Первой мир. войны, развеявшей иллюзорную веру в неизбежное торжество "гуманности" и "прогресса". Но если Ницше связывает трагич. положение человека с его собств. духовным выбором, христ. морализмом, подорвавшим витальные силы человечества, то Ш. пишет прежде всего об алогизме самой почвы человеч. существования. Ш. находится в русле размышлений, оппозиционных к традиц. рационалистич. системосозиданию, в русле философ, эссеистики, сосредоточенной на вопросах и условиях человеч. существования. Впитавший традиции рус. духовной культуры, Ш. понимает философию как выявление первооснов человеч. жизни, жизненной подлинности, как своего рода служение, а не как способ выражения самодовлеющего интеллектуализма. Ш. – представитель линии филос. прозы (Кьеркегор, Унамуно, Ницше, Розанов), сосредоточенной на экзистенциальном претворении идеи, т.е. жизни лица в исповедуемом им принципе. Писательская одаренность сочетается у него с публицистич. темпераментом, склонным к эпатирующему парадоксализму и афористич. форме выражения. Его слово, поскольку оно служит философии как "великой борьбе", подразумевает внут. диалог с противником (ср. установку на "чужое слово", "двуголосое слово" – подобно персонажам Достоевского в исследованиях Бахтина). Ш. выступал как защитник заброшенного в мир и порабощенного спекулятивной философией индивида. Свое творч. амплуа он раз и навсегда связал с позицией атакующего и оспаривающего. На философии Ш. лежит отблеск как ницшеанской антропологии с ее культом исключит, личности, так и философии "подпольного человека" Достоевского. От торжествующего "сверхчеловека" Ш. отказывается в пользу потерпевшего от жизни "великого страдальца", а ницшеанский аморальный дуализм "обыкновенных" и "необыкновенных" (к-рым "все позволено") индивидов у него заменяется эстетич. дуализмом "морали обыденности и морали трагедии" ("Достоевский и Ницше..."). Однако, поскольку трагич. прозрением шестовский герой обязан не только катастрофич. обстоятельствам – они, в конечном счете, перед лицом абсурдности бытия катастрофичны у всех людей, – но и своей глубинной восприимчивостью к истине существования, подлинностью своего страдания, то такой страдалец оказывается также личностью исключительной, необыкновенной. Метод настоящего философствования, по Ш., на этом первом этапе состоит в том, чтобы за успокоительными умственными построениями, за любой "проповедью" обнаружить подлинное жизненное переживание и реконструировать сокровенное "бессознательное" творца, ибо провозглашаемые перед миром убеждения суть лишь маски истинных, глубинных чувств, подвигнувших на создание худож. произведения. Литературно-филос. исследование Ш. нередко оказывается версией психол. разоблачительства (отождествление Достоевского с его нравственно-ущербными персонажами). В то же время особая отзывчивость на трагич. переживание одинокого индивида сохраняет за экзистенциальным анализом Ш. обаяние жизненной значительности. Ш. – не только российское, но и ориг. европ. явление: уже на рубеже двух веков он, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, ставит те "экзистенциальные" проблемы, к-рые возникнут перед европ. мыслью лишь в 20-х гг. Ш. выражает взгляд на жизнь как на существование перед лицом "неизвестности" и "безнадежности", а прозревание этой жизненной истины неизбежно связывается у Ш. с ситуацией катастрофы, сформулированной им в работе "Шекспир и его критик Брандес", 1898; (ср. с пограничной ситуацией у Ясперса). В типе кабинетного ученого-систематика, препарирующего жизнь в интересах теор. завершенности, Ш. прозревает обездушенный, рациомеханич. тип человека, связанный с наступающей эпохой господства науки и техники. Здесь Ш. развивает одну из тем Достоевского и совпадает с мыслью Кьеркегора, изобличая "искусственного", лишенного души человека. Подобно Кьеркегору, Ш. утверждает в качестве исходного пункта философствования субъекта и субъективность (в противовес объекту и объективности) с ориентацией на существование (противопоставление ориентации на мышление); в качестве истины – глубоко личностную истину с ее принципиальной необщеобязательностью и необщезначимостью; в качестве способа познания – сознательно избираемый путь трагедии и "отчаяния" (см. "Достоевский и Ницше. Философия трагедии", 1903; "Великие кануны", 1912).

Ш. – однодум, им владеет одна "идея-страсть" (для ее выражения историко-филос. материал служит обычно только предлогом); он требует, чтобы человек стряхнул "...с себя власть бездушных, ко всему безразличных истин...", глухих к человеч. апелляции ("Афины и Иерусалим", 1951). Illохвачен персоналистским, антисциентистским пафосом "подпольного человека", борющегося с диктатом "законов природы и арифметики". Однако начиная борьбу против сциентификации жизни ("жизнь заменилась познаванием") и сознания ("Науке до души дальше, чем до звезд"), Ш. приходит к радикальному отрицанию знания как пути к жизненной истине. Он считает, что вся традиц. философия шла по пути "необходимости": она искала "всеобщие и необходимые истины", жаждала подчинить сознание порядку, закону и норме и тем самым найти успокоение (мотив Ницше), в то время как нет ничего более уводящего от истины, чем спокойствие и равнодушие. Философия, в частности, в требовании Спинозы "не смеяться, не плакать, а понимать" сформулировала свою полную отчужденность от проблем человеч. существования. Однако у Ш. отрицание знания как источника рабства парадоксальным образом оказывается оборотной стороной крайне рационалистич. позиции, той самой загипнотизированностью "всевластием" разума, к-рая обличалась Ш. Поскольку Ш. связывает господство в мире необходимости с установкой на познание, то онтология оказывается производной от гносеологии, – даже фактич. события зависимы от согласия человека признать их совершившимися.

Спасение от порабощающего разума Ш. ищет (во втором периоде своего творчества) в вере. Теперь познават. устремление человеч. рода Ш. называет грехопадением (человек вкусил плод с "древа познания добра и зла", предпочтя жизни и свободе знание). Традиц. филос. умозрению, берущему начало в Греции и выражающему капитуляцию падшего человека перед отвлеченными истинами, Ш. противопоставляет откровение Ветхого завета; "частному мыслителю Иову" Ш. (снова подобно Кьеркегору) отдает решит, предпочтение перед греч. "симпозионом", Кантом, Гегелем ("На весах Нова", 1929). Бог, не связанный с идеей логоса, олицетворяющего для Ш. ненавистный ему закон, или порядок, выступает как идеал всемогущего своеволия. И вера в него (здесь Ш. идет за лютеровским "Sola fide" – "Только верою") открывает перед человеком возможности, не считающиеся ни со строем бытия, ни с нормами нравственности, ставит его "по ту сторону добра и зла". Здесь объявленный фидеизм грозит превратиться в волюнтаризм и веру в абсурд. С др. стороны, абсурд оказывается таковым только перед неправомочным судом разума, потому что для Ш., к-рому близок иудейский религ. опыт, Бог – положит, животворческая сила, благодатный источник жизни. Ш. выступает как своеобр. религ. философ жизни, понятой как чудо (сверхъестественное) и требующей к себе доверия (этим Ш. существенно отличается от "канонич." экзистенциалистов с их "бунтом" против жизни). Так Ш. балансирует между принятием бытия (к-рое как созданное Богом "зело добро") и экзистенциалистским отрицанием смысловых основ мира, рассматриваемых как рез-т гносеологич. грехопадения.

Налицо – смена вех, переход от культа беспочвенности бытия и человеч. сиротства в мире к обнаружению в нем высшей силы в виде старого "живого Бога Авраама, Исаака и Иакова", однако принципиально неосмысляемого и противопоставляемого разуму. В этом русле развивается творчество Ш. на втором и последнем этапе, сохраняя прежнюю, характерную для всякой идейной мономании воинственность. Большой скачок в мировоззрении Ш. – выход из безнадежности к вере, на пути к к-рой "философия трагедии" если и не отменяется, то становится лишь этапом, помогающим обрести истину, – не только не смягчает его взглядов на роль разума в человеч. существовании, но превращает борьбу с рационализмом в тотальную войну и предмет исключит, сосредоточенности. Если до сих пор мышление в глазах Ш. было виновно в сокрытии и затемнении истины личного существования, то теперь оно оказывается причиной трагедии истор. человечества.

Идейно-творч. путь Ш. ведет от атеистич. бунта против "абсурдного" мироустройства к пафосу веры в лютеровской формулировке "Sola Fide" и ветхозаветному Богу. Однако Бог, не связанный с идеей Логоса, разума, становится (хотя и невысказанно) символом всемогущего своеволия, что открывает перед человеком возможности, не считающиеся со строем бытия и, в сущности, оставляют его, как и на первом безрелигиозном этапе, "по ту сторону добра и зла". Объявленный фидеизм оказывается, т.о., все той же верой в абсурд.

Соч.: Соч.: В 2-х Т. М., 1993; Соч. М., 1995; Sola fide. – Только верою. Париж, 1966; Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат. мышления. Л., 1991; Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

Лит.: Федотов Г. Рец.: Л. Шестов. На весах Иова // Числа. 1930. №1/2; Бердяев Н. Лев Шестов и Кирке -гард//Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Париж, 1989; Он же. Осн. идея философии Льва Шестова (Там же); Булгаков С.Н. Нек-рые черты религ. мировоззрения Л.И. Шестова //Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт., Т. 1. М., 1993; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников. Т. 1-2. Париж, 1983; Гальцева Р.А. Иск к разуму как дело спасения индивида: Гносеологич. утопизм Л. Шестова // Гальцева Р.А. Очерки рус. утопич. мысли XX в. М., 1992; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Umbach R. Die Crundprobleme Leo Schestows. Munch. 1952; Fondane B. Rencontres avec Leon Chestov. P., 1967; Baranov N., Bibliographie des oeuvres de Leon Chestov. P., 1975; Idem. Bibliographie des etudes sur Leon Chestov. P., 1978; Лев Шестов: Библиогр. /Сост. Н. Баранова-Шестова. Т. 1-2. Париж, 1975-1978.

Р. А. Гальцева



<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>
Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)