ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
В "Государстве" Платон исходит из того, что людское общежитие, законным образом возникшее в силу необходимейших потребностей жизни, скоро начинает подвергаться порче, так что следует заранее принимать такие меры, которые спасли бы его от гибели. Для этого и строится у Платона план идеального государства с его хорошо известными нам тремя общественными сословиями.
1. Основные тексты
а) Особенно заботит Платона воспитание воинов. Для этого он предпринимает критику всей мифологии и поэзии, всего Гомера, всего Гесиода, всех лириков и драматургов, которые использовали для своих художественных целей всякого рода безнравственные сказания о богах и героях. Платон дает убийственную критику такого рода мифологии и поэзии, категорически запрещая не только преподавать их юношам, но даже и просто знакомить их с ними. Знаменитое рассуждение Платона мы уже имели случай отметить выше (стр. 76 слл), и сейчас нам нужно на это только сослаться в целях систематики изложения (R. Р. II 375 е – 388 е). Между прочим, интересно отметить, что трагиков Платон отвергает не только из-за их вредного культа страстей, но и за то, что они превозносят тиранию (VIII 568 b). Итак, художественное воспитание должно преследовать прежде всего цели благочестия.
Далее, однако, и мужество воинов тоже не должно быть ослабляемо рассказами об ужасах смерти и загробной жизни в преисподней, рассказами поэтов о жалобах и плаче великих мужей и богов, равно как и всякими смехотворными мифами (III 386 а – 389 а). С точки зрения Платона, никуда не годятся в смысле воспитания воздержанности многочисленные стихи Гомера, где бранятся между собой герои, где изображается в разных видах сластолюбие, соблазнительные свидания Афродиты с Аресом или Зевса с Герой на Иде, взяточничество, обжорство, нечестие, жестокость, воровство, корыстолюбие и пр. (об этом у нас выше, стр. 76). Надо также исключать из программы обучения и все то, что говорят поэты об унижаемой несправедливости (392 а-с). Как мы видели выше (стр. 33), подражание вообще не очень высоко ставится Платоном, поскольку каждый должен делать свое и не подражать жизни и работе других людей, но подражать речам и нравам людей храбрых и добрых – необходимо, выслав из государства всех мастеров Иного рода (394 d – 398 b).
б) Далее, морально высокому содержанию поэзии должно соответствовать также и ее гармоническое и ритмическое строение.
И опять-таки выше (стр. 182) мы имели случай указать на то, какое именно гармоническое и ритмическое строение допускается Платоном для воспитания и как он хочет при помощи музыки воспитывать людей храбрых, выдержанных и всегда спокойных, изгоняя всякую жалобность, плаксивость и расслабленность (389 с – 400 d). Поэзия и музыка должны укрощать у воспитанников всякую их распущенность и всякие страсти и превращать их в людей благонравных и непоколебимых (400 d – 403 с).
в) К этому присоединяются еще наставления Платона относительно гимнастики, имеющей своей целью воспитание тела, в то время как мусические искусства воспитывают душу. Платон проповедует полное единство музыки и гимнастики, поскольку первая, взятая отдельно, воспитывает людей расслабленных и женоподобных, а вторая, взятая в отдельности, – людей слишком грубых и бездушных. Только единство музыки и гимнастики может обеспечить для государства воспитание необходимых для него идеально выдержанных и духовно возвышенных воинов (410 b – 412 а). Хотя, ввиду превосходства души над телом, гимнастика имеет для Платона в конце концов второстепенное значение (III 403 d), заниматься ею все-таки нужно целую жизнь (403 с).
Обращаем внимание читателя на то, что это слияние у Платона музыки и гимнастики в одно целое, которое вливается в общую социально-политическую теорию, является одним из самых замечательных доказательств того, что перед нами здесь самая настоящая античная классика, единая, цельная, нераздробленная, противостоящая всяким неклассическим односторонностям.
2. Мысли Платона, углубляющие его общую художественно-воспитательную теорию
а) Ко всем этим основным художественно-воспитательным рассуждениям Платона в "Государстве" необходимо прибавить еще и другие тексты, в которых эстетика имеется в виду отчасти. Тексты эти гораздо полнее рисуют платоновскую теорию художественного воспитания.
Здесь важно убеждение Платона во врожденности эстетического и морального сознания.
"Есть в нас в известном смысле (poy) с детства начала (dogmata) справедливого и прекрасного; под их влиянием мы воспитались, как бы под влиянием родителей, повинуясь им и уважая их" (VII 538 с). Правда, нам врожденны и инстинкты обратного порядка, но с ними нужно бороться, чтобы "воспитать чувство необходимости повиноваться законам" (538 d – 539 b).
Этот последний текст интересен еще и тем, что здесь изображается задорность, пыл и баловство в раннем возрасте, склонном превращать серьезные вещи в шутку. Платон прекрасно понимал влияние дурной среды на ребенка и рекомендовал всячески бороться с этой средой (VIII 550 ab). Сын скупого и себялюбивого демократа под влиянием среды увлекается в противоположную сторону, становится рабом своих страстей, подпадает под власть безумия и в конце концов превращается в тирана (IX 572 с – 573 b).
Очень интересно убеждение Платона также и в том, что для воспитания его твердокаменных граждан необходимо принимать максимально мягкие меры, не производить над детьми никакого насилия и превращать обучение в приятную для детей игру.
"Свободный человек никакой науке не должен учиться рабски: ведь труды телесные, будучи налагаемы силою, тела нисколько не делают хуже; для души же никакая насильственная наука не прочна... Поэтому... воспитывай детей науками не насильно, а играя, чтобы ты тем лучше мог усмотреть, к чему которое из них способно от природы" (VII 536 е – 537 а).
Больше того, при воспитании вообще нужно исходить из природных данных человека и не создавать в воспитаннике того, что ему не свойственно по природе, но скорее только направлять в необходимую сторону то, что ему дано от природы (518 cd). У Платона имеется целое большое рассуждение об искусствах и ремеслах и психических данных, врожденных от природы (кожевники, земледельцы, ткачи, домостроители и прежде всего воины, а в конце концов, и философы), причем эти врожденные наклонности Платон демонстрирует на собаках, которые тоже бывают разных пород и которые могут совмещать, например, кротость и враждебность (кротость к своим и враждебность к посторонним), каковое совмещение как раз необходимо для воинов идеального государства вместе с философией, о которой прямо говорится, что она есть природное свойство (II 374 b – 376 с).
б) Приведенная у нас выше мысль Платона об единстве музыки и гимнастики (III 410 е – 412 а) вновь является целым художественно-воспитательным рассуждением, которому предшествует другое подобное рассуждение о воспитании тихих и нежных чувств в направлении их твердости и суровости, а чувств слишком грубых и жестоких – в направлений мягкости и душевности. Платон доходит даже до того, что в своем рассуждении о сущности справедливости он понимает справедливость как равновесие трех основных душевных способностей человека, трех основных добродетелей и трех основных сословий своего государства (IV 443 с – 444 а). Получается, таким образом, что и всякое воспитание, по Платону, является, собственно говоря, художественным воспитанием, так как оно есть, в основном, воспитание гармонии внутри и вне отдельного человека. Сверху такое воспитание завершается "идеей блага", которую Платон трактует как "величайшую науку" (VI 505 а).
Правда, в период обучения военному делу, то есть для возраста семнадцати-двадцати лет, преподавание всех наук и искусств отменяется (VII 537 ab). Зато, однако, в возрасте от двадцати до тридцати лет человек должен систематизировать все те знания и искусства, которым он обучался с детства, но теперь уже под руководством диалектики, науки, определяющей для всего существенное содержание и возводящей от чувственности к умственному созерцанию и к созерцанию сверхразумного Блага (537 b-d; 532 a – 533 с). С тридцати до тридцати пяти лет граждане изучают чистую диалектику, а с тридцати пяти до пятидесяти лет занимают различные военные и гражданские должности. Начиная с пятидесятилетнего возраста люди, воспитанные надлежащим образом, уже могут становиться правителями государства (539 е – 540 b).
в) Наконец, для теории художественного воспитания, которую мы находим в "Государстве", важны еще две общевоспитательные идеи Платона, которые мы здесь развивать не будем, но о которых только упомянем, поскольку они тоже определяют собою художественно-воспитательную систему Платона.
Первая идея заключается в том, что женщины в идеальном государстве привлекаются к управлению этим последним наряду с мужчинами (VII 540 с). Вторая же идея сводится к глубочайшей вере Платона в силу воспитания вообще. В своем изображении олигархического строя, в котором только немногие живут благополучно, а все население является беднотой, склонной в силу такого своего положения к воровству, святотатству и всякому злодейству, Платон прибавляет (VIII 552 de): "Такие люди заводятся там от необразованности и дурного воспитания". В условиях плохого воспитания не только простой народ, но и люди образованные сбиваются с истинного пути справедливости и становятся на путь невежества, болезненного состояния и преступности, в силу чего растет потребность в судебных процессах и врачебных мероприятиях (III 405 а).
3. Социально-исторический смысл художественно-воспитательной теории
Бросая общий взгляд на художественно-воспитательную систему Платона в "Государстве", мы должны отметить, что система эта носит, вообще говоря, тоталитарный характер. Однако, чтобы не впасть в слишком большой вульгаризм, который часто заметен в изложениях Платона, необходимо обратить внимание на следующее.
а) Во-первых, правители государства, или философы, получают принципы для художественного воспитания прямо из мира идей, прямо с неба. Это дает возможность Платону критиковать все тогдашние формы правления, включая олигархию, тимократию, даже всякого рода демократию и особенно тиранию. Первое сословие, сословие философов, можно сколько угодно считать результатом игры фантазии философа, утопией; но это, во всяком случае, не олигархия, не тимократия, не демократия и не тирания.
б) Во-вторых, весьма неаккуратно поступают те исследователи, которые навязывают Платону какое-то коммунистическое мировоззрение. Методами своеобразного коммунизма живут у него только воины, поскольку им запрещается иметь какую бы то ни было частную собственность, так что их имущество и даже их жены есть принадлежность государства и распределяются между ними в государственном порядке. Это мало имеет общего с тем, что мы называем коммунизмом, но абсолютное исключительное обобществление всего, чем воины обладают, у Платона несомненно. В частности, ни философы, ни воины в результате лишения их частной собственности не могут иметь также и рабов. Это – полное самообслуживание во всех смыслах слова, в) В-третьих, весьма много и неверно говорилось о третьем платоновском сословии, то есть о трудящемся населении. В этих земледельцах и ремесленниках часто находили рабов, желая во что бы то ни стало сделать Платона идеологом рабовладения.
Однако, что касается по крайней мере "Государства", это совершенно противоречит тому, что говорит сам Платон. В социально-экономическом отношении эти земледельцы и ремесленники являются здесь у Платона наиболее свободными людьми. Так как их единственная задача – содержать государство и кормить всех граждан, то им разрешается не только частная собственность, но разрешается торговля, неизбежно связанное с этим денежное обращение, владение капиталами и вообще сбережениями и полная самостоятельность в работе. Где же тут рабы? Само собою разумеется, что Платон вовсе не дошел до отрицания рабства. Но рабы для него – это люди, не входящие в состав проектируемого им идеального государства.
г) И вообще, по Платону, не должно быть рабов среди греков, но разве только среди варваров (V 469 b-с, 471 а). Рабы для него, скорее, моральная и психологическая область, но никак не социально-экономическая. Рабский и порабощенный город является для Платона только аналогией рабской и порабощенной своими страстями души (IX 577 cd). Дурной человек находится в рабстве у своих наслаждений (VIII 561 с). Любитель золота "порабощает" лучшую часть своей души ее худшей частью (IX 589 е).
Дурной человек господствует над всеми своими желаниями, как над пустыми, в угоду сребролюбию (VIII 554 а; ср. IX 589 d). Переразвитые дети содержат в себе нечто, соответствующее только рабству (Gorg. 485 b). Ум не приобретается у того, кто не постарался приобрести его (R. Р. VI 494 d). Науке нужно обучаться не рабски, но путем игры, поскольку "никакая насильственная наука не прочна" (VII 536 е). "Поражение и рабство" предпочитает побежденный страху смерти (III 386 b). Поработители оказываются среди грешников в мифе Эра (X в 15 b). Во всех этих текстах раб является худым человеком морально и психологически, но ни на какое его экономическое использование нет и намека, а все поработители даже осуждаются.
Несомненно, третье сословие нисколько не пользуется со стороны Платона симпатиями. Всех этих земледельцев и ремесленников Платон скорее презирает, чем считает равными. Но это же самое мы находим в его учении о душе, которая для него, конечно, благороднее всякого тела, а тело есть только то, что должно подчиняться душе. Философы и воины в идеальном государстве Платона – это своеобразная душа, а земледельцы и ремесленники – это для него своеобразная материя. Душа господствует над телом, а тело подчиняется душе. Поэтому для третьего сословия и сохраняется у Платона единственная добродетель – это sophrosynë, просветленная сдержанность, мерная упорядоченность, крепкая и надежная основа для осуществления всего духовного. Любопытно, что если в "Тимее" (52 d) Платон называет материю "кормилицей", то есть той областью, которая воспринимает в себя идеи и их воспитывает, то в "Государстве" воины, всецело занятые военным делом, "получают пищу от других" (VIII 543 b-с).
Но от кого же они будут получать эту пищу, как не от третьего сословия? Ведь первое сословие – философы – тоже ничего не производит и тоже лишено частной собственности.
Если во что бы то ни стало навязывать Платону рабовладельческую идеологию, то можно сказать только то, что мудрость и мужество не являются привилегией третьего сословия, но – первых двух, что художественное воспитание осуществляется только в пределах первых двух сословий и что ничего не говорится о художественном воспитании третьего сословия.
Тем не менее Платон энергично протестует против богатства и бедности решительно всего населения, и воинам даже вменяется в обязанность следить, чтобы граждане были не слишком богатыми и не слишком бедными (R. Р. IV 421 е); что же касается недопустимости богатства и бедности для третьего сословия, то об этом у Платона – целое рассуждение (421 cd). Богатство, по Платону, ведет к роскоши, лености и новшествам; а бедность к раболепству и созданию условий для всякой новизны (421 е). Воины должны строго следить, чтобы "вместо благосклонных защитников не уподобляться жестоким господам" (III 416 b). Войны должны быть "кроткими и между собою и в отношении к тем, которых охраняют" (416 с). Их жилища должны содержать только самое необходимое, а их кладовые должны быть открыты для всех; питание у них – только общественное; к золоту и серебру они не должны и прикасаться, а если они приобретут землю и прочую собственность, они потеряют свою основную добродетель и станут злыми как для себя, так и для других. Отсюда вывод, что, следовательно, и третье сословие никак не должно злоупотреблять правом частной собственности (416 d – 417 b).
д) И вообще все три сословия должны демонстрировать собою всеобщую справедливость и счастье (IV 419 а – 420 d); отсюда следует сделать прямой вывод о том, что и третье сословие должно иметь свое справедливое место в государстве и тоже быть счастливым.
От Платона много достается любителям чрезмерного богатства, когда он критикует тимократию (VIII 547 d – 548 с), так что в этом смысле, действительно, "лучшее начальствует над худшим" (IV 431 а). Об единстве всех граждан без исключения, об общей для всего государства радости или общем страдании, о сочувствии решительно всех граждан в отношениях между отдельными гражданами, о безусловном единстве разделения всего на "мое" и "не мое" – у Платона целое специальное рассуждение (V 462 b-e).
Наконец, и само разделение граждан идеального государства на три сословия – вполне условное и даже, можно сказать, случайное. Оно основано исключительно на природных данных каждого гражданина и никем не устанавливается извне и насильственно. Наоборот, хотя бог с самого начала разделил людей на золотых, серебряных, медных и железных, в дальнейшем может оказаться, что дети золотых и серебряных родителей родятся медными или железными, и тогда их нужно переводить в третье сословие; а может оказаться, что дети медных и железных родителей родятся золотыми и серебряными, и тогда их нужно делать философами и воинами (IV 415 а-с). Таким образом, знаменитое платоновское деление идеального государства на три сословия самим же Платоном понимается вовсе не как безусловное и вовсе не как окончательное. Но вывод из всего сказанного, по крайней мере в отношении художественного воспитания, не в пользу трудящегося сословия. Подробно разрабатывая художественное воспитание для философов и воинов, он ни слова не говорит о таком же воспитании среди земледельцев и ремесленников.
е) Можно ли на этом основании в проблеме художественного воспитания считать Платона идеологом рабовладения? Ни в каком случае. Как аристократ, Платон относится к третьему сословию с ярко выраженным презрением. По Платону, не нужно подражать женщинам, особенно дурным, злословам, пьяницам, бешеным, лукавым, а также "кузнецам, прочим мастерам, перевозчикам на весельных суднах и их начальникам и другим в этом роде людям" (III 396 а).
Вся социально-экономическая теория Платона – вовсе не рабовладельческая. Скорее, он проповедует какое-то крепостничество, но не в очень точном смысле этого слова. Крепостничество получается здесь не личное, но государственное. Платон, конечно, не дошел до полного преодоления рабовладельческих предрассудков, однако все его "Государство" несомненно есть порыв, пусть часто беспомощный, к этому преодолению.
Платон пишет в "Государстве" (IX 578 е – 579 а): "Если бы кто из богов, взяв из города одного человека, у которого было бы до пятидесяти или еще более рабов, переселил его с женою и детьми, со всем имуществом и слугами в пустыню, где ни один свободный человек не мог бы помочь ему, то в каком сильном и великом страхе, думаешь, был бы он за себя, за детей и за жену, как бы рабы не убили их? – В величайшем, думаю... – Не был ли бы он принужден некоторым из своих рабов даже ласкательствовать, многое обещать, отпускать их на волю, не ожидая их просьбы, и сделаться льстецом собственных служителей? – Крайне необходимо... а иначе погибнет".
Многие комментаторы считают подобное рассуждение Платона доказательством его рабовладельческой идеологии. Думают, что если народная масса не слушается своего вождя, то это означает необходимость порабощения этих масс и превращения их в беспрекословно подчиняющихся рабов. Однако такое понимание указанного текста из Платона основано на том, что этот текст выдергивается из общего контекста данного места "Государства", а контекст заключается здесь в ниспровергающей критике тирании. Платон здесь не проповедует рабства, но критикует тиранию; и массы должны повиноваться тирану не как его механическое орудие, но как воплощающие в себе, вместе со своими правителями, идеалы вечной справедливости и добра.
Итак, в "Государстве" Платон считает третье сословие не только вполне равноправным с первыми двумя сословиями, но в своей экономической свободе это третье сословие безусловно превосходит первые два сословия и попросту даже не сравнимо с ними по своей независимости.
Соответственно нужно рассуждать и о теории художественного воспитания в "Государстве".
Необходимо сказать, что, будучи аристократом, Платон, вообще говоря, презирает все низменное, все обывательское и "хамское". Раб для него, скорее, какой-то "хам", которым может оказаться и вовсе не представитель третьего сословия, а вообще всякий человек, даже самого высокого происхождения. Устроители города у Платона нисколько не интересуются исполнением слугами и служанками их обязанностей, точно так же как они не интересуются психологией или физиологией женщин или моралью дурных людей (III 395 е). Несправедливость, по Платону, совершенно одинаково порождает раздор среди всех людей, свободных и рабов, "мешая им действовать сообща" (I 351 d). Тимократы порабощают вообще всех свободных, так что понятие раба при тимократии становится чрезвычайно широким (VIII 547 с). Когда говорится, что демократия не терпит никакого рабства, под рабством здесь у Платона понимается, скорее, услужливость (VIII 563 d). Такое же психологическое понимание рабства имеется в виду Платоном и там, где он говорит, что прежние демократические свободы, при которых сдерживались аффекты, при тирании оказывались рабством (IX 574 d). Народ, по Платону, попадает "из дыма рабства [в демократии] в огонь рабов деспотизма" (VIII 569 с). Свободные при тирании подчиняются "тягчайшему и самому горькому рабству" (там же).
Ясно, что рабство Платон понимает весьма условно, расплывчато и в зависимости от исторических обстоятельств. Раб при одних обстоятельствах делается свободным, а свободный при других обстоятельствах делается рабом. Так происходит при тирании (I 344 b, VIII 567 е, 569 а). Сильный, но несправедливый город стремится порабощать другие города, и те раболепствуют перед ним (I 351 b). "Излишняя свобода, естественно, должна приводить как частного человека, так и город ни к чему иному, как к рабству" (VIII 564 а). Печение хлеба, готовка кушаний, ткачество, сапожное или кожевенное дело – услуживающие телу рабские искусства по сравнению с врачеванием или гимнастикой (Gorg. 518 с). При слушании Гомера нужно "больше бояться рабства, чем смерти" (R. Р. III 387 b). О том, что Платон не понимает рабства экономически, но в очень широком и психологическом, и военном, и сословном, и эстетическом и во всяком другом смысле, ярко свидетельствуют следующие фразы (Alcib. I 135 с): "Злу приличнее быть в рабстве" и "зло есть нечто, свойственное рабству".
Платон вообще заботится о счастье и блаженстве целого государства, и благополучие он исследует для каждого из трех сословий. Правда, благополучие это каждый раз разное, "и мера счастья" у него для каждого сословия разная, в зависимости от природы людей (IV 421 с). Адимант, один из собеседников в "Государстве", озабоченный тем, что воины ввиду своего аскетизма не будут слишком счастливы, возражает Сократу, тоже собеседнику в "Государстве":
"Чем, однако же, защититься тебе, Сократ, когда кто скажет, что этих людей делаешь ты не слишком счастливыми – и притом по собственной их воле? Ибо, справедливо имея город в своей власти, они не пользуются никаким его благом, как другие, которые приобретают поля, строят прекрасные и огромные дома, покупают соответствующую им мебель, приносят богам особенные жертвы, принимают гостей, да еще, как ты сейчас сказал, собирают золото, серебро и все, что признается за необходимое иметь людям счастливым. Ведь это просто, можно сказать, как бы наемные надзиратели, которые сидят в городе, занимаясь, кажется, только караулом. – Да, отвечал я; и притом караулят лишь из-за хлеба и, кроме хлеба, жалованья, подобно другим, не получают, так что и предпринимать частные путешествия, если бы захотели, и дарить любовниц, и для удовлетворения каким-нибудь другим желаниям сорить деньгами, – хотя сорители-то их и представляются людьми счастливыми, – им не позволительно... Но... нет ничего удивительного, если и эти таким образом будут людьми самыми счастливыми, – только ведь мы устрояем город, смотря не на то, как бы нам сделать счастливым исключительно этот класс народа, а на то, каким бы образом упрочить счастье целого города... Теперь мы, по обычаю, о счастливом городе составляем себе понятие не частное и берем его относительно не к нескольким человекам, а к целому..." (419-420 b).
Итак, Платон, во-первых, считает третье сословие счастливым и, во-вторых, наделяет его такими материальными благами, которые безусловно запрещены для первых двух сословий. Где же тут рабство?
4. Общая социально-экономическая картина третьего сословия
Правильную характеристику третьего сословия у Платона дает В. Я. Железнов:
"Давай устраивать город в нашем уме с самого начала", предлагает Сократ и непосредственно прибавляет: "а устроит его, как кажется, наша потребность". И Сократ перечисляет потребности: первая и самая великая – добывание пищи, потребность в поддержании жизни. Вторая – постройка жилища, третья – изготовление одежды и подобных предметов. Каким же образом, спрашивает Сократ, государство будет справляться с изготовлением всего этого? Не так ли, что один будет земледельцем, другой – домостроителем, третий – ткачом? Не присоединить ли сюда кожевника и еще кого-нибудь из прислужников телу? "Совершенно так" (отвечает собеседник Сократа Адимант). "Стало быть, продолжает Сократ, самое скудное государство составится из четырех или пяти человек". – Кажется. "Так как же? – продолжает Сократ, – должен ли каждый из них приобщить свою специальную работу ко всем остальным, например, земледелец должен ли приготовлять пищу для четырех и употреблять четыре части своего времени и труда на употребление пищи и таким образом входить в общение со всеми другими? Или, не заботясь о них, он заготовит для себя одного четвертую часть пищи в четвертую часть времени, три же остальные части употребит на изготовление дома, одежды и обуви, занимаясь не соединенной с другими работой, а будет делать свое дело только для себя самого?" И когда собеседник высказывается, что способ разделенного труда, пожалуй, удобнее, Сократ поясняет ему, в чем тут дело: "Нет ничего странного, клянусь Зевсом... Я уже и сам понимаю... что каждый из нас рождается не совсем похожим на каждого другого, но по природе отличным, способным один – к одной, другой – к другой работе...". "Что же? Лучше ли будет выполнять работу тот, кто занимается многими искусствами, или тот, который занят одним?" И, получив утвердительный ответ о превосходстве занятия одним делом, Сократ поясняет опять, что при специализации занятий у работников создается выигрыш во времени, ибо время не ждет, когда работник освободится от другого занятия. При разбрасывании между различными занятиями – наиболее благоприятное время для выполнения работы может быть упущено, и, наоборот, всякая работа идет лучше и легче в условиях, наиболее для нее благоприятных, если работник сосредоточится на ней одной, оставив заботу о всяких других занятиях. После этого Сократ развивает дальше свою мысль о специализации занятий: перечисляемые пока специалисты нуждаются в орудиях для их работ; если орудия эти должны быть сделаны хорошо, изготовлением их должны также заняться специалисты дела. Земледельцу понадобится плуг и заступ и другие орудия, многое нужно и домостроителю, и ткачу, и кожевнику. А ведь кроме указанных мастеров нужны еще другие ремесленники – столяры, медники и пр. Государство, таким образом, разрастается значительно, по сравнению с первоначальным предположением, а ведь в него не включены еще необходимые вспомогательные работы: чтобы земледелец мог пахать землю, домостроители – возить тяжести для построек, а ткачи и кожевники – получать шерсть и кожу как материал для их работ, необходимы скотоводство и, значит, люди, специально занятые пастьбой волов, овец и других животных. Но и этого еще недостаточно. Государство не может обойтись без ввоза продуктов из других государств, за что оно должно отпускать свои товары и, следовательно, производить их больше, чем необходимо только для внутреннего потребления. Работающих потребуется больше. Но кроме этих добавочных работников понадобятся специалисты по самому товарному обороту, купцы – посредники в купле-продаже продуктов, вывозящие и ввозящие товары. А для них, если торговля будет совершаться морем, понадобится много других людей, умеющих выполнять работы, связанные с морской перевозкой. Но и внутри государства в силу трудораздельности его хозяйственного строения обмен товарами, производимыми специалистами, должен также предполагать некоторую организацию. Ведь ради такого хозяйственно-менового общения, говорит Сократ, мы устраивали и самое государство. Очевидно, замечает его собеседник, что общение это должно происходить через продажу и покупку. Значит, говорит Сократ, из этого у нас возникает рынок и "монета, знак для обмена". Но не один рынок, а и специальные деятели рынка – мелкие торговцы. Если земледелец или ремесленник привезут на рынок свои продукты не в то время, когда туда прибудут другие производители продуктов, которые пожелали бы обменяться с ними своими продуктами, они не станут дожидаться и сидеть на площади, теряя нужное для них время. Есть особого рода люди, которые выполнят для них необходимую услугу, то есть внутреннее торговое посредничество, люди слабые телом и непригодные ни для какой иной работы. Они-то и сидят на рынке, покупая за деньги, что другим необходимо сбыть, или продавая за деньги те товары, какие другие желают приобрести. Таких торговцев Сократ называет capeloys в отличие от emporoi – ведущих внешнюю торговлю.
Есть и еще одна группа людей, менее всего, по мнению Сократа, достойная уважения, но необходимая для полноты хозяйственного строя государства – "прислужники", "не вполне достойные общения ради их мыслительных способностей", но имеющие достаточную телесную силу для работы и продающие пользование своей рабочей силой за плату – наемники. Любопытно, что Платон, не стараясь быть особенно точным в экономической терминологии, дает здесь очень тонкое определение наемного труда: "Продающие полезность их силы и называющие цену ее наемной платой, называются... наемниками". Хозяйственно-трудовой состав государства заканчивается этой последней группой. Мысленно устрояемое государство, постепенно увеличиваясь, выросло уже до полной законченности.
Так складывается фундамент совершенного государства, над которым возвышаются его верхние этажи – класс стражей и группа правящих. Подробная характеристика профессионального деления низшего слоя понадобилась Платону только для того, чтобы резче подчеркнуть необходимость выделения в особую группу стражей государства (II 369 с – 371 е)"83.
Вся эта картина третьего сословия у Платона ярко свидетельствует о том, что никаких рабов в идеальном государстве Платона не имеется. Третье сословие у него, то есть ремесленники и крестьяне, не только совершенно свободно, но оно состоит у Платона из производителей, организаторов производства, больших и малых купцов, торговцев, приказчиков, организует внутреннее и внешнее товарное обращение, внутреннее и внешнее денежное обращение, чеканит монету и пользуется ею по своему усмотрению, обладает большими и малыми капиталами, пользуется наемным трудом и в экономическом отношении нисколько не зависит от первых двух сословий. Его единственная обязанность в государстве доставлять продукты всему государству и в этом отношении быть аккуратным и обязательным. Это и есть то, что Платон называет "добродетелью" этого сословия, то есть умеренно-сдержанным, честным и обязательным настроением.
5. Аристотель о третьем сословии у Платона
Аристотель, во всяком случае, не считает это рабством. Он только совершенно правильно указывает на весьма слабое внимание Платона к третьему сословию и на отсутствие у Платона для этого сословия каких-нибудь определенных узаконений и, в частности, на отсутствие широко разработанных методов художественного воспитания.
Аристотель, разрушающий до основания всю платоновскую утопию, кажется, правильно пишет (Polit. II 2; 1264 а 13-14):
"Распри, тяжбы, все то зло, которое, по уверению Сократа, встречается в государствах, – от всего этого не будут избавлены граждане и его государства. Правда, Сократ утверждает, что воспитание избавит граждан от необходимости иметь у себя много узаконений, например узаконений, касающихся астиномии, агораномии и т.п., но [Сократ забывает, что, по его проекту], воспитание это будут получать только стражи. Сверх того, он предоставляет собственность в пользование земледельцев на условии уплаты ими оброка [в пользу стражей], хотя, очевидно, такие собственники будут находиться в более стеснительных условиях и окажутся более притязательными, чем в некоторых государствах являются илоты, пенесты и рабы. Сократ, впрочем, ничего определенного не сказал об относительной важности всего этого, равно как и о предметах, близко соприкасающихся, как-то: какова будет политическая организация земледельцев, в чем будет заключаться их воспитание, какие будут установлены для них законы".
Все эти рассуждения Аристотеля необходимо иметь в виду всякому, кто берется за изложение и анализ теории художественного воспитания у Платона. Во всяком случае, теория эта, касающаяся в буквальном смысле только воинов, не может быть безоговорочно переносима и на все идеальное государство. А так как все государство, по Платону, должно быть воплощением идеального мира, то в какой-то мере художественно-воспитательная теория Платона относится и к третьему сословию. Но в какой именно мере, это вопрос весьма сомнительный и требует тщательного исследования. Аристотель только напрасно удивляется, что Платон очень мало говорит о законах и, в частности, о художественном воспитании для третьего сословия. Платон говорит мало об этом потому, что считает третье сословие совершенно свободным и особенно свободным в отношении всяких законов. Оно, по Платону, само устанавливает для себя какие угодно законы. А поэтому, с его точки зрения, является совершенно излишним наперед устанавливать здесь какие-нибудь законы и правила относительно художественного воспитания.
6. Классовая характеристика "Государства" Платона
Наконец, чересчур объективистски действуют те исследователи платоновского "Государства", которые вообще избегают характеризовать это последнее с классовой точки зрения. То, что это не есть рабовладельческая идеология, это мы уже показали выше. Но какая же это идеология, и что такое художественное воспитание в "Государстве" с классовой точки зрения? Мы уже имели случай заметить, что здесь мы находим некоторого рода тоталитарную идеологию с оговоркой относительно огромной экономической свободы третьего сословия. Сейчас, кажется, можно более точно формулировать идеологическое содержание художественно-воспитательной теории "Государства". Нам представляется правильным (или приблизительно правильным) квалификация этой теории Платона как теории реставраторской. В эпоху развала классического полиса, в эпоху непрестанной борьбы отдельных полисов между собою, в эпоху заигрывания с деспотической Персией с ее аморализмом, золотом и мечтой о покорении Греции и, наконец, в эпоху надвигающегося македонского завоевания Платону, Исократу и многим другим подлинным патриотам Греции во что бы то ни стало хотелось сохранить старинную Грецию с ее аристократией во главе, с использованием цивилизаторских достижений демократии и с микроскопическим рабовладением, – словом, возродить юный греческий полис, который на глазах у всех уже судорожно умирал. Естественно, приходилось взывать к каким-то идеальным и вечным нормам, поскольку наличные формы социально-политического строя уже давно себя дискредитировали. Но эти идеальные вечные нормы теперь можно было водворять только полицейскими мерами, так как Греция постепенно становилась уже на новый путь эллинистического развития. Само собой получалось, что при полном сочувствии героической Греции периода Саламина и Марафона приходилось вводить нечто вроде египетского кастового строя с его абсолютизмом, теократией и подавлением каждой отдельной личности в угоду целому. Античная натура Платона, конечно, не могла с этим примириться; и потому Платон все еще взывает к свободе и счастью и отдельного индивидуума и всей государственной жизни в целом и очень заботится о тщательном художественном воспитании молодежи и прочих граждан. Но в период "Государства" Платон все еще доподлинно верит в эту свою реставраторскую систему, хотя она уже и ему самому начинает казаться утопией.