ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Вступительные замечания
Изучение философии и эстетики Платона свидетельствует о его гениальных попытках создать особого рода философию, но эти попытки очень редко выходят за пределы того весьма нерасчлененного и слитного изложения, которое характерно для первых ступеней всякой философии. По некоторым пунктам Платон достигает не только вполне систематического изложения, но эта система иной раз даже блещет своей ясностью, продуманностью и детальным построением. Таких пунктов философии и эстетики у Платона не очень много. А там, где они есть, они часто весьма неясно связаны с другими пунктами. Так, глубочайшее, детальнейшее и труднейшее диалектическое учение об одном и ином в "Пармениде", весьма темное с первого взгляда и замечательно ясное после его внимательного анализа, вообще никак не связывается в данном диалоге с другими частями философии Платона; и исследователю приходится идти на большой риск, синтезируя эту диалектику "Парменида" с другими частями философии Платона.
Есть, однако, один весьма точный и надежный способ понять философию и эстетику Платона как нечто цельное и до конца продуманное. Именно, нужно взять платонизм не в его первых, хотя бы и очень глубоких тенденциях, как это мы находим у самого Платона, а нужно взять этот платонизм в его окончательном развитии. Ведь только тогда можно будет разобраться в отдельных тенденциях платоновской философии и эстетики и разгадать те бесчисленные намеки, которые мы находим у Платона и которые так часто поражают нас и своей глубиной и своей незавершенностью, отсутствием предельной ясности.
К счастью, историк античной философии и эстетики обладает одним античным трактатом, который доводит платоновскую философскую эстетику до ее предельного завершения. Этот трактат принадлежит одному из последних представителей античного платонизма, именно Проклу, жившему в V веке н.э., и носит Название "Первоосновы теологии" ("Stoicheiôsis theologicë"). Название этого трактата, собственно говоря, весьма неточное. В нем нет никакой специальной теологии, которая была бы совершенно отлична от философии. Поэтому было бы точнее, если бы Прокл назвал этот свой трактат не "Первоосновы теологии", но "Первоосновы философии".
В этом трактате Прокл анализирует те три основные философские ипостаси, которые характерны для всякого платонизма, а в том числе и для самого Платона. Платон очень много трактовал в разных местах об едином и многом. С другой стороны, число тоже является для Платона одной из любимейших категорий. Спрашивается, как же увязать у Платона его учение об едином и многом с его же собственным учением о числах? Окончательный и предельно ясный ответ на этот вопрос мы и находим в указанном трактате Прокла. Далее, Платон, очень много рассуждающий об едином и многом, а также и о числах, весьма часто трактует в довольно неясной форме еще и о богах. Но ведь если единое и многое и возникающая из этого категория числа всерьез являются для Платона первоосновой всякого бытия, то есть первой его ипостасью, то куда же, спрашивается, девать платоновских богов? Смешивать этих богов с наивной мифологией старого времени является для Платона делом достаточно пустым и бессодержательным, даже недостойным философа. Но в таком случае зачем же Платон повсюду подсовывает нам этот философски непонятный термин "боги"? Трактат Прокла и здесь приходит нам на выручку и помещает этих платоновских богов между непознаваемым единым и познаваемым умом. Тут имеются в виду числовые структуры, поскольку "единое" трактуется здесь уже как начало натурального ряда чисел. Тут еще нет того содержания, которое дается только умом. Но тут уже есть та числовая структура, без которой невозможно будет говорить и о содержании бытийных первооснов. Вот эти-то числовые структуры, представляющие собою середину между единым и умом, и являются теми богами, о которых так часто говорит Платон. У Платона еще нет такой четкости мысли, а у Прокла она есть. И, хотя мы не имеем никакого права приписывать учение Прокла Платону, тем не менее только это позднейшее платоническое учение о числах-богах у Прокла и дает нам возможность наметить хотя бы тенденцию числовой эстетики Платона, тенденцию, которая иначе остается в историческом смысле весьма неопределенной.
Такой же продуманностью и логической точностью отличается и учение Прокла об уме и душе. Повторяем, методологически – это чрезвычайно важный прием для понимания и усвоения философской эстетики Платона, посмотреть, какое растение выросло из тех семян и зерен, которые мы в таком огромном количестве находили у Платона. Ведь разве ботанику не важно знать вид, форму и жизнь того растения, которое вырастает из тех или иных семян или зерен? И зоолог разве не может судить о характере и существенном содержании того семени, из которого вырастает данное живое существо, если он будет знать вид, форму, тип и характер жизненного процесса того живого существа, которое выросло из данного семени? Почему же мы в истории эстетики об ее первоначальных формах не можем судить по тем законченным и завершенным формам, которые выросли из этих первоначальных форм? Вот почему, всячески стараясь вникнуть в эстетику Платона, безусловно необходимо заглядывать и в те последующие формы, которые из нее получились. Не зная результата, как можно судить о причине этого результата? И не зная завершенных форм чего бы то ни было, как можно судить об его начальных и весьма неясных формах, если их брать в полном отрыве от их последующего развития, от того, что из них в конце концов получилось? Это и заставило нас дать к эстетике Платона особое приложение, которое представляет эту эстетику в ее окончательном развитии и помогает разобраться во всех неясностях у самого Платона.
Перевод трактата Прокла сделан по изданию: Proclus, The Elements of Theology. A revised text with translation, introduction and commentary by E. R. Dodds, Oxford, 1933; 2 ed., 1963. Ввиду трудности многих мест в этом трактате мы иной раз допускаем некоторые пояснения от себя, но заключаем эти пояснения в квадратные скобки, чтобы читатель мог отчетливо видеть, где буквальный перевод из Прокла и где наши пояснения, которые, возможно, некоторым читателям покажутся излишними или неверными. Кроме того, после внимательного изучения текста Прокла мы установили, что первая фраза в каждом параграфе у Прокла является как бы формулировкой теоремы, а сам параграф – доказательством этой теоремы. Это заставило нас для более легкого усвоения текста читателем помещать первые фразы каждого параграфа отдельно, именно в виде формулировок теорем, каковыми формулировками эти фразы и являются фактически, хотя издатели обычно не придают им такого значения.
Далее, в целях достижения все той же ясности мы сочли необходимым ввести от себя разделение трактата на части и обозначение этих частей при помощи кратких заголовков. В рукописях самого Прокла заголовки иногда встречаются, но, по-видимому, они носят совершенно случайный характер, так что нельзя даже судить о том, относятся ли они к отдельным главам или к целому ряду глав. Переводчик надеется достигнуть этим большей ясности, тем более что критически настроенный читатель, конечно, всегда может исправлять для себя эти заголовки или заменять их другими. Но само собою ясно, что такой раздельный и систематический ум, как Прокл, не мог давать большого трактата в бессвязном виде, и какая-то определенная связь и система мыслей обязательно должны быть в этом трактате. Наши заголовки имеют своей единственной целью не навязывать свое понимание трактата читателю, а только облегчать ему усвоение связи мыслей и метода изложения у самого Прокла.
В замечаниях к переводу Прокла читатель найдет у нас краткие сведения о самом Прокле, комментарий к отдельным текстам трактата и общую сводку основных мыслей трактата. Необходимо отметить, что изучение предлагаемого нами трактата Прокла почти еще не началось. Поэтому окончательное разъяснение всех трудных мест трактата только еще предстоит и потребует огромного времени и труда.
Философ V века Прокл является завершением той крупнейшей школы античной философии, которая получила в науке название неоплатонизма. Эта школа была основана Плотином в III веке, продолжена Порфирием и Ямвлихом в IV веке и завершена Проклом в V веке. Она возникла как последняя попытка умирающего язычества продлить свое существование вопреки той новой религии, которая тогда была восходящей, христианству. В неоплатонизме отражалась гибнущая в те времена рабовладельческая формация, тоже отсрочившая свою гибель на несколько столетий благодаря возникновению в ней элементов феодализации. Эту феодализацию рабовладельческого общества, пока еще далекую от полной победы феодализма в средние века, и отражает на себе эта неоплатоническая школа. Отсюда вытекает ее реставрационный характер, особенно проявившийся в деятельности и сочинениях императора Юлиана в середине IV века. Как известно, Юлиан хотел насильственными мерами восстановить древнее язычество со всей его мифологией. Но известен также и трагический конец этой, тогда уже бессмысленной реставрации. С гибелью реставрационной попытки Юлиана окончательно выяснились узкие исторические горизонты всего неоплатонизма. В дальнейшем уже ни у кого не было иллюзий относительно будущего языческой мифологии и философии, так что, несмотря на то, что языческие мифологи и философы просуществовали еще два столетия, неоплатонизм уже не дал новых идей, и последующие неоплатоники ставили своей целью только детализировать Плотина и Ямвлиха и на этой основе комментировать Платона и Аристотеля. Две новые школы неоплатонизма, возникшие и существовавшие в V-VI веках, Афинская и Александрийская, отличаются прежде всего очень большой ученостью, огромной аналитической мощью и невероятным трудолюбием своих представителей в разыскании и комментировании бесконечных мелочей в платоновских и аристотелевских текстах. Еще афинская школа более или менее занималась теоретическим построением философской системы, александрийская же школа почти целиком ушла в комментаторство.
Самым крупным и самым плодовитым представителем афинской школы неоплатонизма является Прокл, если иметь в виду дошедшие до нас памятники. Годы его жизни 410-485. Он был сыном богатого ликийского адвоката в Константинополе. Принадлежа к афинской школе неоплатонизма, он был слушателем первых двух ее главных представителей: Плутарха (которого не нужно путать с известным философом II века Плутархом Херонейским) и Сириана в Афинах. Преемником Сириана является он и по руководству в Платоновской Академии. После Плотина это самая крупная фигура во всем четырехвековом неоплатонизме. Да и Плотину он уступает только в новизне и оригинальности своих идей, поскольку Плотин созидал новую систему философии, Прокл же только углублял и детализировал эту систему. Во всех прочих отношениях он безусловно превосходит и Плотина; и это превосходство резко бросается в глаза в отношении огромной аналитической силы его ума, большого разнообразия его интересов, в отношении мастерства микроскопических исследований отвлеченнейшего логического предмета, а также в отношении тончайшего философско-филологического вникания в текст Платона, куда нужно еще прибавить очень четкий философский язык, местами доходящий до изложения в виде геометрических теорем и доказательств и часто удивляющий какой-то юридической отчеканенностью выставляемых положений. Кроме всего этого, размеры дошедших до нас материалов Прокла представляют собой нечто уникальное во всей античной литературе. При сравнительно небольшом количестве названий дошедшие до нас трактаты Прокла обнимают в общей сложности несколько тысяч страниц, что превосходит собой не только сочинения Платона или Аристотеля, но во много раз превосходит и все то, что мы вообще имеем от классической греческой литературы.
Философско-теоретическими сочинениями Прокла являются следующие.
Остальные три философско-теоретических трактата Прокла сохранились только в латинском переводе Вильгельма Мербеке, – 3) "О десяти сомнениях касательно провидения", 4) "О провидении, судьбе и о том, что в нас", 5) "Об ипостасях зла".
Особый отдел составляют комментарии Прокла к отдельным платоновским диалогам – к 6) "Тимею" (сохранился до Plat. Tim. 44 d), 7) "Пармениду", 8) "Государству", 9) "Алкивиаду I" и 10) "Кратилу". Эти комментарии только чисто формально можно назвать комментариями к Платону. Фактически в каждом таком комментарии перед нами длинный ряд капитальнейших философских рассуждений, из которых каждое вполне могло бы иметь хождение в качестве отдельного трактата со специальным названием. Особенно большое значение имеют комментарии Прокла к "Тимею" и "Пармениду", содержащие в себе не только систематическое изложение всех центральных вопросов неоплатонизма, но и массу историко-философского материала, не говоря уже о гигантских размерах этих комментариев. Сюда же относятся 11) схолии на "Труды и дни" Гесиода, состоящие из кратких пояснений к тексту Гесиода.
Далее идут сочинения философско-научного характера: 12) "Первоосновы физики", на базе аристотелевского учения о движении из трактатов "Физика" и "О небе"; о стиле этого сочинения см. сказанное выше к трактату № 1; 13) комментарий н.ч I книгу "Элементов Евклида" (анализу отдельных аксиом Евклида здесь предшествуют два обширных предисловия об общей философии числа); 14) "Обзор астрономических положений". Из чисто мистической области от Прокла дошли только незначительные материалы – 15) "Эклоги из халдейской философии" (извлечение из большого специального труда в 10-ти книгах) и 16) "О жертвоприношении и магии".
Наконец, от Прокла осталось 17) семь небольших гимнов богам в традиционных эпических гекзаметрах – к Гелиосу, Афродите, Музам, ко всем богам, Ликийской Афродите, Гекате и Янусу, к велемудрой Афине. Эти гимны обращают на себя внимание своим орфическим содержанием, астрологическими элементами, учением о мистических восхождениях и аскетической чистоте духа (хотя тут не отсутствуют и характерные для древних гимнов прошения о здоровье, счастье, богатстве и пр.) и, наконец, разного рода искусственными языковыми приемами.
Не сохранились комментарии Прокла к платоновским "Горгию", "Федону", "Федру", "Теэтету", "Филебу", "Пиру", а также сочинения "Рассуждение о вечности мира", "Рассуждение против христиан", комментарий ко всему Гомеру "О богах у Гомера", "Согласие Орфея, Пифагора и Платона", "На теологию Орфея", "О поведении", "Книга о Матери" (о Фригийской богине), комментарии к логическим сочинениям Аристотеля. Признаны неподлинными небольшой трактат астрономического содержания "Сфера" (эксцерпт из Гемина) и астрологический "парафраз" к четырем книгам Птолемея о действии звезд. Патриарх Фотий (IX в.) приводит в своей "Библиотеке" отрывки из хрестоматии некоего Прокла, являющейся для нас основным источником для установления содержания циклических поэм. Тождество этого Прокла с неоплатоником Проклом сомнительно.
Являясь завершением всего античного неоплатонизма и доводя до последней логической зрелости заложенные в нем принципы, философия Прокла, вообще говоря, не оригинальна. Однако ее систематический дух, ее аналитическая проницательность, ее виртуозность в микроскопических выкладках, ее доходящая до своеобразного пафоса и экстаза рассудочность делают ее небывалым явлением в античной литературе и философии, ибо в античной литературе и философии было много гениев мифа, религии, поэтической образности научной системы природы и разума; но до Прокла здесь еще не было того, что можно назвать гением рассудка. Прокл – рассудочность, доведенная до музыки, до пафоса, до экстаза. Это единственный и неповторимый в античности гений рассудочного экстаза. Конечно, на всем этом лежит печать бессилия античного философского декаданса, печать отрыва от реальных общественных и научных задач, углубление в бесконечный, анализ всех тончайших логических альтернатив, безудержная схоластика и страстная влюбленность во всякого рода логические деления, подразделения, классификацию, коллекционерство, регистрации и во всякую самую дотошную систематизацию. Однако во всем этом рассудочном пафосе были свои, очень глубокие стороны, и прежде всего была ценнейшая тенденция резюмировать все вековое наследие античной философской мысли. Уже по одному этому Прокл вполне достоин всяческого внимания и изучения.