ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
1. Блаженные и прекрасные боги как эстетический предмет
а) Мир состоит из атомов, которые, во-первых, двигаются по необходимости, вследствие своей тяжести, и, во-вторых, проявляют самопроизвольное движение. Так вечно существует мир, то возникая, то опять распадаясь на атомы, и никакого участия божества для этого совершенно не требуется. Другой аргумент в пользу бездействия богов – это наличие зла в мире. Аргумент этот, как мы знаем из последующей истории философии, очень цепкий и упорный; и эпикурейцы им воспользовались в полной мере. Правда, не специально эпикурейская, но все же поистине греческая логика слышится в следующих острых словах, имевших впоследствии такой огромный успех, которые мы приведем в изложении Лактанция в его критике Эпикура:
Лактанций прибавляет:"Бог, по его [Эпикура] словам, или хочет уничтожить зло и не может, или может, но не хочет, или не хочет и не может, или хочет и может. Если он может и не хочет, он – завистлив, что равным образом далеко от бога. Если он хочет и не может, он – бессилен, что не соответствует богу. Если же он не хочет и не может, то он и завистлив и бессилен. Если же он и хочет и может, что только и подобает богу, то откуда зло и почему он его не уничтожает?" (frg. 374 Us.).
"Я знаю, что обыкновенно большинство философов, защищающих провидение, смущаются этим аргументом и почти оказываются вынужденными против своей воли признать, что боги ни о чем не заботятся, а этого-то больше всего и домогается Эпикур" (тот же фрагмент).
Таким образом, вопрос о божественном промысле решен в эпикурейской системе бесповоротно отрицательно, раз навсегда. Но этим нисколько не затрагивается вопрос о бытии богов.
б) Именно Эпикур, исходя из своего общего учения о том, что ощущение не обманывает, а обманывает разум, и о пролептическом критерии истины, утверждает, что, поскольку боги как-то являются нам, хотя бы, например, во сне, уже имеется достаточное основание для признания их бытия. В научной литературе даже указывалось, что Эпикур чуть ли не первый стал доказывать существование богов при помощи ссылки на общее признание их в истории. Они вовсе не призраки, но самые настоящие реальности, хотя и не те, какими их представляет толпа. Они – блаженны, как верит человечество; и уже по одному этому они не могут быть обременены теми бесконечными заботами о смертных, которые навязывает им толпа. Цицерон (De nat. deor. I 20) изображает одного эпикурейца, высмеивающего и жалеющего традиционных богов за то, что они слишком уж обременены всякими пустяками, желая во всем себя проявить и будучи не в меру любознательными. Настоящие боги погружены в высочайшее счастье и самонаслаждение; им не свойственны никакие заботы; они ни на кого не гневаются и никого не награждают. Как и все существующее, они состоят из атомов, то есть обладают телом, но эти атомы – тончайшей огненной природы, каких не существует на земле. Это возможно только в пространствах между мирами (Cic. De fin. II, 22). Их бесконечное количество, и они вечно носятся в мировом пространстве, будучи погружены сами в себя. Вид богов вполне человеческий; они едят и пьют для поддержания своего организма. По Филодему, они даже говорят по-гречески или близки к тому (frg. 356 Us.). Но они вечно блаженны и бессмертны.
в) Эпикурейских текстов на эту тему очень много. Эпикур утверждает, что при исследовании небесных тел не нужно думать, что они приводятся в движение богами. Боги – блаженные существа; а "занятия [хлопоты], заботы, гнев, благоволение [милость], все это не согласуется [несовместимо] с блаженством, но бывает при слабости, страхе, потребности в других" (Diog. L. X 77, ср. 139). Следовательно, блаженство богов абсолютно бескорыстно и в отношении их самих, и в отношении космоса, и в отношении всех людей. Боги Эпикура – это в истории философии, вероятно, единственная в своем роде теория абсолютной иррелевантности, максимально интенсивная и максимально чистая по своей природе.
Отсюда и человеческая эстетика, по Эпикуру, тоже абсолютно бескорыстная, тоже абсолютно иррелевантная и тоже абсолютно самодовлеющая (X 78.80). Желая обрисовать, как он сам говорит, "основные принципы прекрасной жизни", Эпикур пишет:
"Бог – существо бессмертное и блаженное, как общее представление о боге было начертано (в уме человека), и не приписывает ему ничего чуждого его бессмертию, или несогласного с его блаженством; но представляет себе о боге все, что может сохранять его блаженство, соединенное с бессмертием. Да, боги существуют: познание их – факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них постоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги посылают величайший вред, а хорошим – пользу" (X 123-124).
Боги по самому своему существу, будучи изолированными от всякого бытия вообще, даже и не могут исполнить человеческих молитв; а если бы они и исполняли их, то все люди давно погибли бы, так как просят они богов о том, что гибельно и для них самих молящихся и для всех других (frg. 388 Us.).
г) И странное дело: Эпикур проповедует благочестие, богопочитание! Можно себе представить, каким уродливым противоречием может показаться (и обычно кажется) эта эпикурейская теология всякому, не желающему учитывать своеобразие античного культурного, в данном случае – эллинистического стиля. А между тем тут не противоречие, а, как мы утверждаем, самая подлинная логическая последовательность системы. Нужно иметь в виду, что, отрицая воздействие богов на мир, Эпикур отрицает и смысл молитвы. И если тем не менее им проповедуется богопочитание, то не для того, чтобы умолять богов о дарах, не ради каких-нибудь своекорыстных целей, но исключительно ради бескорыстного и чисто эстетического общения с ними как с высшими существами. Во всяком случае, по Эпикуру, "мудрец должен преклонять колена перед богами" (frg. 12. Us.). Передавали, что когда кто-то встретил Эпикура в храме, то тут же восторженно воскликнул, что он никогда так хорошо не понимал всего величия Зевса, как в тот момент, когда увидел коленопреклоненного Эпикура. Да, Эпикур почитал богов! Но это-то и есть то, что мы должны называть античной эстетикой.
Мудрец "не сочиняет поэмы, но творчески их создает [своею жизнью]" – "poemata energein, oyc an poiesai" (Diog. L. X 121). Qh сам прекрасная художественная поэма. И в этой поэме не может не быть прекрасной, идеальной формы. Возвышение эпикурейского мудреца к этим веселым и беспечным богам есть форма эпикурейского самонаслаждения.
Мы уже видели, что чувственные наслаждения Эпикур допускает не в их сумбурной текучести и щекотании, но в их устойчивой полноте, которая по своему единообразию готова казаться нам даже монотонной. Но есть ведь разная степень этого чувственного самонаслаждения. Можно взять его в пределе, когда уже ничто внешнее не нарушает его и оно тихо и мерно плещется в своих красивых берегах. Тогда человек сам становится божественным, и даже само божество может ему позавидовать. Как в чисто чувственной области наслаждение увеличивается не боящейся самой смерти катастемой, так и здесь, в духовной области, наслаждение увеличивается тоже исключением всякой пестроты и щекотания. Но это и значит, что катастема становится религиозным сознанием. Античная религия в аспекте ее имманентного индивидуализма есть эпикурейство.
Можно сказать, что деизм эпикурейцев с полной необходимостью вытекает из их эмпирически-гедонистического учения – точно так, как стоический аллегоризм вытекает из стоического интеллектуально-волюнтаристического учения. Раз водворился субъективизм, то нечто должно пострадать в объективной действительности, и боги обязательно должны получить ту или иную ущербную концепцию. Стоики базируются на разумно-целесообразно направленной воле; они рационалисты, ибо ревниво охраняют полноту своей личности, оставляя на долю объективной действительности только безличное одушевление. Это значит, что богов тут нужно понимать только аллегорически или символически, отказывая им в личном бытии и оставляя им только одушевление. Эпикурейцы, напротив того, не рационалисты, но сенсуалисты; и у них не волюнтаризм, но вещественная ощутимость иррационального самодовления. Это по-другому обедняет тогдашних традиционных богов, отнимая у них то, что могло бы мешать этой ощутимой и самодовлеющей вещественности человека и оставляя этим богам то, в чем они безопасны и, скорее, – как далекий идеал – даже полезны. Тут происходит та же диалектика истории, которая происходила и в новое время, когда картезианский рационализм тоже приходил к учению об условном антропоморфизме бытия, а сенсуализм англичан приходил к деизму. Но, разумеется, поскольку эллинистический субъективизм, не знавший опыта абсолютной личности, мог приходить только к условному изолированию субъекта (в противоположность возрожденческой философии), то и допустимое им объективное бытие тоже гораздо богаче возрожденческого. Если и картезианство и сенсуализм были системой абстрактной метафизики, где последней объективной реальностью было, в конце концов, отвлеченное понятие, то стоицизм и эпикурейство при всем их аллегоризме и деизме все же являются весьма сочной мифологией, где последняя объективная реальность не абстрактное понятие, но живые телесные стихии, данные, кроме того, и в аспекте своего предельного утончения, переходящего в такую же трепещущую и живую идеальность.
2. Необходимейшие детали иррелевантно-антропоморфной эстетики Эпикура
Из работ последнего времени о теологии Эпикура весьма оригинальной, хотя и небезошибочной, является работа Лемке. Д.Лемке172 считает необходимым прежде всего разъяснить самый "способ существования" эпикурейских богов, что дает ему возможность избежать обычных историко-философских вульгаризмов в этой проблеме. Он приводит прежде всего текст Цицерона (De nat. deor. I 49):
"Эпикур так учит о значении (vim) и природе богов, что они прежде всего усматриваются не чувственным ощущением, но умом (mente) и не в результате их плотного состояния и не в виду их числового оформления (подобно тому, что он ввиду его твердости называет steremnia [твердым]), но в виде подобия воображаемым предметом (imaginibus) и в виде перехода (transitione, переноса) того, что воспринято, так как бесконечный вид (inifinita species) подобнейших образов возникает из неисчислимых атомов (individuis) и притекает к нам [в рукописи имеется непонятное разночтение "к богам"], в то время как он с величайшими усладами захватывает устремленный к этим образам ум и сосредоточенную на них нашу умственную способность (intelligentiam), поскольку она есть блаженная и вечная природа".
Эта фраза Цицерона, звучащая по-русски слишком тяжело ввиду нашего буквального перевода, по существу своему весьма ясна и едва ли требует пояснений.
После подробного разбора многочисленных мнений по вопросу об этом тексте Цицерона Д.Лемке устанавливает вполне антропоморфное состояние эпикурейских богов, которые вечно питаются пищей бесчисленного количества атомов и потому остаются в вечности без всякого ущерба. Тут важно заметить, что приблизительно такое же представление о богах мы находим и у Гомера, у которого боги обладают некоторого рода кровью (ichör) и питаются амвросией и нектаром. Между прочим, этот способ существования эпикурейских богов обычно весьма плохо квалифицируется ввиду игнорирования некоторых подлинных текстов о душе.
Лукреций пишет (III 237-251, Петровский):
Значит, нашли мы уже, что тройственна духа природа.
Но для создания чувств всего этого все-таки мало,
Ибо нельзя допустить, что из этого могут возникнуть
Чувства движения в нас, а тем более – мысль пробудиться.
Вследствие этого нам четвертую некую сущность
Надо прибавить еще. Никакого ей нету названья,
Тоньше ее ничего и подвижнее нету в природе,
И элементов ни в чем нет более мелких и гладких;
Первая в членах она возбуждает движения чувства,
Ибо, из мелких фигур состоя, она движется первой;
Следом за нею тепло и ветра незримая сила
Движутся, воздух затем, а затем уж и все остальное:
Бьется и кровь, и внутри повсюду по мясу проходит
Чувство, пока, наконец, и до мозга костей не достигнет,
Будь удовольствие то иль противное жгучее чувство.
В качестве комментария к этому тексту Лукреция Ф.А.Петровский дает свой перевод одного места из Аэция173:
"Эпикур [говорит, что душа] есть смесь из четырех элементов [точнее – качеств]: огненного, воздушного, ветряного и четвертого безыменного, возбуждающего чувство. Из них ветряный вызывает движение, воздушный – спокойствие, тепловой – ощутимую теплоту тела, а безыменный вызывает в нас чувство. Ибо ни в одном из названных элементов нет чувства" (Gr. р. 388 D2).
Очень важны и другие пояснения Ф.А.Петровского. К стиху из Лукреция III 237 о "тройственной природе духа" (animi) у этого комментатора мы читаем:
"Очевидно... следует под animus понимать всю psyche в целом. Тройственность ее определяется: 1) "дуновением" – aura, 2) "жаром", или теплом, – vapor, calor и 3) "воздухом" – aer. В письме к Геродоту 63 упоминаются только две составные части: to thermon (vapor, calor) и to pneyma (aura, или прямо ventus – ветер – см. III 126, 128, 247)". Так и по поводу стихов из Лукреция (III 241-244) мы читаем: "Лукреций, по своему обыкновению, не только не дает точного определения этой "четвертой сущности", но даже прямо указывает, что она словесно неопределима: "Никакого ей нету названья...", а в ст. 279 обозначает ее как "безыменную силу" – nominis expers vis. Таким образом, Лукреций в своих обозначениях следует Эпикуру, но дальше он применяет очень важное описательное выражение для этой "четвертой сущности", говоря, что она представляет собою как бы "душу для целой души" (animae quasi totius anima), которая "над целым господствует телом" (ст. 280 сл.); ничего нет ни тоньше, ни подвижнее этой "четвертой сущности", и состоит она из самых мелких и самых гладких элементов"174.
Таким образом, если мы всерьез поставим вопрос о способе существования эпикурейских богов, то, во-первых, боги, конечно, являются материальными атомами небывалой тонкости, легкости и простоты, сравнимыми только с огнем и с абсолютно круглыми шарами. Это действительно так, и учебники тут нисколько не ошибаются. Однако не только учебники, но и почти все исследователи проходят мимо очевиднейших эпикурейских текстов о четверном составе души и о том, что высшая часть души как раз есть то, чем является каждый эпикурейский бог. Эта часть души есть принцип самосознания, принцип целостности, а также принцип вечного и безущербного существования. Кроме того, этот принцип эпикурейцы понимали настолько таинственно, что прямо называли его "безыменным". Как мы видели, это дело обстоит именно так и у Аэция, и у Лукреция, и даже у самого Эпикура. Поэтому делается понятным предложение Р.Америо признавать, что эпикурейские боги только и состояли из этой четвертой безыменной части души175. Правда, Д.Лемке с этим не согласен176, но зато ему приходится опираться на текст Филодема, объясняющего бессмертие богов их мудростью и их добродетелью, которые как будто бы являются причиной умения богов оставаться бессмертными, несмотря на бесконечно комбинированные атомы177. Однако здесь уже приходится расходиться с очень важной и тонкой филологией Д.Лемке.
Дело в том, что, внося свой глубокий корректив в обычное представление об эпикурейских богах, Д.Лемке настолько их антропоморфизирует, что забывает основную эпикурейскую аксиому о деизме богов, или, как мы говорили, об их иррелевантности. Какой бы антропоморфный вид эпикурейские боги ни имели и как бы сами эпикурейцы ни почитали богов, в основе этого был все-таки деизм, так что вся религия эпикурейцев с начала до конца оставалась иррелевантно-эстетической. Иначе рушится весь эпикурейский материализм, весь эпикурейский сенсуализм и весь эпикурейский атомизм. Однако принципиально это нисколько не мешает антропоморфизму эпикурейских богов. При условии их иррелевантно-деистического понимания никакой их антропоморфизм не только не будет опасен или непонятен, а, как мы сейчас увидим, он для них совершенно необходим.
Что Эпикур различал классы богов, об этом имеется свидетельство у Диогена Лаэрция (X 139):
"Он говорит, что боги созерцаются разумом, причем одни – существующие соответственно числу (cat'arithmon), а другие – имеющие человеческий вид (antröpoeideis), существующие соответственно подобию, они [созерцаются] через непрестанное истечение подобных образов (eidölon), сводящихся к одному и тому же".
Это различие двух классов богов зафиксировано лишь единственный раз, и некоторые исследователи стараются поэтому прочесть или "исправить" это место так, чтобы никакого различения не оказывалось178.
Следуя своему методу, Лемке приводит подробнейший филологический разбор данного места с привлечением сходных источников и анализом имеющихся изданий и исследований179. Он делит всех предыдущих исследователей на две группы в зависимости от того, признают ли они наличие двух классов богов у Эпикура180. На основании привлекавшихся до сих пор свидетельств, говорит он181, решить вопрос о классах богов у Эпикура невозможно. Единственный выход из неопределенности Д.Лемке видит в том, чтобы пересмотреть вопрос исходя из общего характера эпикурейской системы. Известно, во-первых, что боги для Эпикура – это сочетание атомов (Cic, De nat. deor. I 68). Однако в отличие от всех других "сочетаний" (sygcriseis) боги обладают бессмертием, так что неизвестно, можно ли к ним прилагать те же критерии, что и к прочим сочетаниям. Впрочем, об этом можно делать некоторые выводы, ввиду общего чрезвычайно связного характера эпикурейской системы182. В частности, из бесконечности вселенной логически вытекает бесконечность ее составных частей. Число видов атомов, хотя оно безмерно велико, тем не менее не бесконечно, и поэтому в каждый вид должно входить бесконечное множество атомов. Во вселенной все повторяется: как отдельные атомы, так и их сочетания. Известно, что число богов у Эпикура бесконечно: "Имен [богов] небольшое количество, богов же – бесконечное" (Cic, De nat. deor. I 84). Но если нет ничего в единственном числе, всякое существующее сочетание атомов существует бесконечное множество раз. Следовательно, не существует неповторимых богов, и каждый бог бесчисленно повторяется в отличие от единственных и неповторимых богов народной религии. Вместе с тем известно, что Эпикур почитал богов греческого пантеона. Филодем (De pietate, Col. 109, 7 слл. = frg. 169 Us.) сообщает, что
"Эпикур не только учил этому, но известно, что он самолично практически совершал все жертвоприношения и принимал участие во всех праздниках, воздавая на них возлияния умершим [второй день анфестерий] и участвуя в городских и прочих праздниках".
В другом месте Филодем опять-таки пишет (De mus., Col. 4, 6 слл. = frg. 386 Us.):
"Скажем снова и здесь, что божественное не нуждается в каком бы то ни было почитании, нам же, напротив, почитать свойственно по природе, во-первых, благодаря нашему предположению о [божественных] сущностях, и, во-вторых, следуя отеческим преданиям".
И там же (Col. 110, 5 слл. = frg. 13 Us.) Филодем подтверждает, что Эпикур и "соблюдал все [относящееся к религии] и своих друзей увещевал соблюдать".
Таким образом, Эпикур безусловно признает народных богов. Однако он приписывает им такие свойства, которые не противоречили бы его воззрениям. Так, народные боги, по Эпикуру, – это "типы" (typoi, образы) отдельных видов богов: иными словами, Эпикур включает их в свою систему. Существует бесконечно много экземпляров божественного типа Зевса, Геры, Аполлона и т.д., хотя люди не в силах различить их ввиду их совершенного подобия.
Поэтому уже приведенное у нас выше место об Эпикуре из Цицерона Д.Лемке предлагает читать следующим образом:
"Эпикур учит, что сила и сущность богов устроены таким образом, что они познаются не чувствами, но умом, а также не в известной твердости и не индивидуально-раздельно, как вещи, которые Эпикур ввиду их твердости называет "стеремниями" (steremniai), но посредством образов, которые воспринимаются в их подобии и через их переход [переносно?]. Поскольку бесконечное явление крайне подобных образов возникает от бесчисленных атомов и притекает к нам, наш дух с высочайшим наслаждением устремляется к этим образам и приобретает познание того, что такое счастливая и вечная сущность"183.
Итак, по мнению Д.Лемке, у Эпикура нет различных классов богов; его боги – это размноженные до бесконечности боги широкого олимпийского круга, – например, включая Гелиоса и Селену. При всем том, атомистическое учение Эпикура, по Д.Лемке, само по себе не нуждается в признании богов; вечные и блаженные боги введены им произвольно, а не как вывод из его основоположений184, хотя эпикурейская этика и нуждается в признании богов.
Необходимо заметить, что подобного рода суждения, несмотря на филологическую тонкость исследования Д.Лемке, все же являются ошибочными. Рассуждая формально, античные атомистические системы действительно не нуждаются ни в каких богах. Однако античные мыслители лишь очень редко рассуждали формально; и если они где-нибудь и рассуждали формально, то это всегда было у них только предварительным исследованием, за которым обязательно следовало уже и рассуждение по существу, а не только формально. Поэтому атомистическая система Демокрита, Эпикура и Лукреция не оставалась у них только в своем буквальном виде. Тут же у них ставился вопрос и о предельном состоянии атомов и о пределе их бесконечных сплетений. Так же как и мы, проходя по натуральному ряду чисел и перечисляя 1, 2, 3... и т.д., обязательно мыслим и какое-то бесконечное число (потому что мы не мыслим, чтобы натуральный ряд чисел где-нибудь окончился), так и античные эпикурейцы, перечисляя свои атомы и их возможные сплетения, тут же чувствовали необходимость и обо всей атомистической системе говорить в целом, то есть говорить о ней как о неком бесконечном пределе. А этот бесконечный предел мировой системы атомов и был для них тем, что они называли богами. Каждый атом и каждое сплетение атомов было у них только тем или иным приближением к вечному атомистическому пределу, только тем или иным его подобием, только тем или иным ему подражанием. Поэтому эпикурейцы вовсе не находили нужным отвергать традиционных богов во всем их мифологическом оформлении. Для эпикурейской эстетики важно было только одно, а именно, чтобы эти боги ни на что не воздействовали в мире и в человеке, так как иначе они потеряли бы свою предельную сущность. Кажется, мы можем привести один эпикурейский текст, в котором как раз совмещается полнейший антропоморфизм богов, вытекающее отсюда их культовое почитание и в то же самое время их предельность, мешающая им воздействовать на что-нибудь иное и мешающая людям иметь какое-либо иное к ним отношение, кроме иррелевантно-эстетического. У того же Филодема мы читаем (frg. 387 Us.):
"Что касается нас, то мы, – говорит он – должны приносить жертвы богам свято и прекрасно, как оно и подобает, и мы должны согласно законам все свершать прекрасно, нисколько не смущая самих себя [пустыми] мнениями относительно тех [богов], которые являются прекраснейшими и возвышеннейшими. Кроме того, мы признаем это справедливым на том основании, о котором я уже упомянул: потому что именно таким образом смертная природа может жить, клянусь Зевсом, с уподоблением Зевсу, как это ясно".
В советской литературе, кроме Ф.А.Петровского, вопросом о составе души, по Эпикуру и Лукрецию, занималась З.А.Покровская185. Прежде всего она устанавливает полное терминологическое смешение у Лукреция таких понятий, как дух, разум, ум, мысль, рассудок, сознание, сердце (animus, anima, mens, consilium, ratio, sententia, cor). Тем не менее, раскрывая материальную природу духа, Лукреций, согласно З.А.Покровской, указывает, что "дух представляет собой отдельную часть человека" (III 96 сл., ср. 130 сл.). Дух – "подвижная сила" (mobilis vis III 270). Он – душа всей души (280). У Эпикура (Diog. L. X 63) этому соответствует разделение между "душой", "разумом" (dianoia) и "мыслью" (noёma). Здесь же у Эпикура говорится о "дуновении" (pneyma), "тепле" (thermon) как о частях души и о "безыменной части", отличающейся "тонкостью строения" (leptomerei). По поводу текста Эпикура (X 67) Аэций (Doxogr. Gr. p. 388 слл.) прямо приписывает Эпикуру разделение души на разумную (logicon) и неразумную (alogon) часть души. Первую из этих частей Аэций называет "ведущей" (hegemonicon), что соответствует выражению у Лукреция "управление жизни" (III 95). Это не мешает ей быть расположенной у человека в середине груди (140). Таким образом, можно считать установленным, что четвертая и высшая часть души как непосредственно связана со всей душой и телом, так и достаточно специфична и достаточно отделена и от тела и от тех частей души, которые непосредственно связаны с телом.
Таким образом, эпикурейская эстетика есть предельно данная атомистика, то есть учение о закономерности, то есть эстетика некого космического ума, однако неотделимого от своей тоже предельно тонкой вещественности и атомистики и воспринимаемого только исключительно иррелевантно.
3. Одно из важнейших исследований вопроса об эпикурейских богах
В заключение мы хотели бы привести весьма ценную концепцию эпикурейских богов, принадлежащую Р.Америо, о котором бегло мы уже упоминали выше. Внимательно просмотрим то, что Р.Америо говорит на эту тему186.
Существуют, говорит Р.Америо, тексты Эпикура и эпикурейцев, которые учат о естественности религии и призывают к соблюдению религиозных обычаев и обрядов (Us. 12, 13, 18, 387). Но кроме того, – и это главное – существование божественного бытия является фундаментальным понятием, которое предваряет этические требования системы и в первую очередь согласуется с онтологией, а затем уже с этикой. Безотносительно к этике утверждение существования божества относится к метафизике, что вытекает из того, что, если бы этические требования были на первом месте, они, скорее, оказались бы удовлетворенными полным отрицанием божественного бытия, чем отрицанием божественного провидения, ибо освобождение от страхов, к которому стремился Эпикур, легче всего можно было бы осуществить, уничтожив вызывающее эти страхи существо. Эпикуреизм – это этика, подготовленная и обусловленная учением о природе, и логический приоритет физики над этикой сохраняется полностью в вопросе о богах. Описание божественной природы, приводимое Эпикуром, вытекает не из требований, предъявляемых человеком к блаженству, но, напротив, точное знание божественной природы позволяет Эпикуру утверждать, что человеческое тяготение к блаженству может быть удовлетворено. Бескорыстная любовь среди богов имеет силу только в отношении к божественному миру и ни в коем случае не связана с миром человеческим, что уничтожает возможность диалога бога с людьми и сводит религию к восхищению и свободному от страха почитанию. В этом нет противоречия, но это проистекает от конечности (ограниченности), в рамках которой свершается и которой обусловлено божественное совершенство. Общение любви среди богов – это наиболее чистая и возвышенная форма эпикурейской дружбы.
Хотя сила богов ограничена, их деятельность, в пределах их ограниченности, интенсивна и максимальна. В своем мире и сообразно со своей природой божественное существо производит непрерывное восприятие родственных ему элементов и непрерывное отвержение элементов ему чуждых. Таким образом, условие его существования не есть пустое самосознание, а его блаженство не есть субъективное суждение "nihil aliud in omni aeternitate nisi "mihi pulchre" et "ego beatus sum" cogitantis" (De nat. deor. I 114). Но функционирование бога есть физическое действие, при помощи которого он непрерывно избирает то, что благо, и от этого избрания зависит его блаженство и объективность его суждения. И бог Эпикура (в этом) не аналогичен богу Аристотеля: ибо в то время как тот является чистым самосозерцанием, этот созерцает также и свой мир, и в то время как тот абсолютно бездеятелен, этот находится в состоянии настоящей деятельности ad extra, но не по отношению к миру людей, а по отношению к своему собственному миру и к факторам спасительным или губительным для этого мира. Так же ограничено и всезнание богов, что не делает их ущербными. Ибо ни человек, лишенный блага, не свойственного человеку, ни бог, лишенный блага, не соответственного богу, не становится от этого ущербным, ибо онтология Эпикура есть система абсолютной конечности и в ней бесконечное существует только как неограниченное конечное. Из этой конечности вытекает и apronoesia богов по отношению к человеческому миру. Основной вывод из исследований физики божественного, – продолжает Р.Америо, – состоит в том, что божественное существо у Эпикура выступает как природа среди других природ (естество среди прочих естеств), и в этом признании заключается сущность эпикурейской теологии. В качестве природы бог четко ограничен пределами и назначением своей собственной организации. Он имеет свое естественное местопребывание и обладает своим собственным блаженством, как и любая душа. Полнота его блаженства не есть неограниченное блаженство в строгом смысле этого слова, но она полностью соответствует условию его конечности, ибо бог не является всей совокупностью духовности, но он полностью духовен (holopsychon). Чтобы обладать полнотой, бог вращается в пределах своих границ и своего неба, и он позволяет человеку быть свободным от страхов, которые отяготили бы его дух неограниченной силой, в действии которой заключены все действия и в бытии которой заключено все существующее. Такая не имеющая границ сила превосходит, по мнению Эпикура, границы человека и нарушает его свободу и нравственное самоопределение, вызывая в духовном мире atacton, неупорядоченность и бессмыслицу. Подобно тому как философия смерти не ставит нравственную жизнь человека в зависимость от иного по отношению к этой жизни времени, ибо в противоположном случае она потеряла бы свою нравственность, так и философия божественного не ставит человеческую жизнь в зависимость от иного принципа, то есть от бога, который абсурдно, то есть не морально, влиял бы на жизнь, будь он принципом. Бог принимается как данность в человеческой жизни, и не точно общепринятое возражение, что Эпикур не мог доказать существование бога, так как бог не свершает в мире никакого действия. Боги действуют в мире, ибо их эйдолы поступают в души и запечатлевают в них пролепсис, но это действие следует отнести к разряду естественных, а не божественных действий, поскольку это акт природы, которая приводит в движение атомы любого тела, а значит, и атомы богов. Итак, это не есть внешнее проявление субъективного принципа. Если бы в результате такого субъективного акта возник бы мир как плод божественного замысла и проявления божественной воли, человек бы не существовал. Итак, там, где иные религиозные системы утверждают: если бы бог не был началом, человек бы не существовал (онтологически и еще в большей мере аксиологически), вульгарная (profano) система Эпикура гласит: если бы бог являлся началом, человек бы не существовал. Итак, в отрицании столь великой истины еще раз вскрывается прискорбная основа безмятежности, достигаемая эпикурейцами, а именно невозможность примирить и сочетать аксиологию с онтологией, невозможность прийти к аксиологии, не отрицая при этом онтологический принцип, из которого она исходит и на котором она замыкается.
Приведенное у нас сейчас рассуждение Р.Америо дано в плоскости нашего собственного исследования вопроса об эпикурейских богах, хотя и требует некоторой существенной критики.
Во-первых, весьма существенно и весьма метко эпикурейские боги трактуются у Р.Америо вместе со всей онтологией как "система абсолютной конечности". Действительно, поскольку эпикурейские боги конечны, они бессильны и создавать мир и воздействовать на него. Поскольку же они абсолютны, они вечны, не подвержены никаким изменениям и не испытывают никакого ни ущерба, ни обогащения в смысле совершенства. Это сказано у Р.Америо вполне точно. При этом мы особенно подчеркнули бы момент "конечности". Ведь эта конечность выражает здесь то, что мы раньше называли одной из самых существенных особенностей вообще всего раннего эллинизма, а именно выдвижение на первый план вместо объективной действительности еще и самостоятельного субъективного начала. Эта античная субъективность вовсе не отрицает объективного мира, но зато она представляет его в своем же собственном свете, то есть в свете субъективно-изолированного и вполне циничного самосознания. Именно эта последняя, то есть самая человеческая субъективность, мыслится здесь на первом плане. А это и значит, что учение о богах продиктовано у эпикурейцев чувством абсолютности бытия конечного. Это сказано вполне правильно.
Во-вторых, деистический характер эпикурейских богов постоянно излагается, несомненно, несколько грубовато. Дело в том, что эпикурейские боги не то чтобы совсем никак не влияли на мировую жизнь и на происходящее внутри этой жизни. Ведь эти же боги есть не что иное, как атомы, только особенно тонкие, круглые и легкие. По общему учению Демокрита и Эпикура атомы сами по себе действительно не оказывают никакого воздействия на жизнь космоса и на жизнь человека. Но и вся эта жизнь, как-никак, все же есть не что иное, как сплетение, или, лучше сказать, результат все тех же атомов. Поэтому, если придерживаться точной терминологии эпикурейцев, можно не говорить в воздействии богов на мир откуда-то извне, но, уже во всяком случае, их необходимо признать внутренним принципом оформления и организации всего вообще существующего. Это уже не просто отсутствие всякого воздействия богов на мир. Кроме того, дело осложняется еще и тем, что эпикурейские боги, будучи атомами, выделяют из себя, как это полагается и всем атомам, согласно учению античных атомистов, некоторого рода излияния и так называемые eidöla, или "видики", которым приписываются всякого рода и бесконечно разнообразные воздействия на мир, на отдельные его области, на человека и вообще на все существующее, причем они объявлены способными творить любые чудеса и неожиданные явления, вплоть до фантастических и магических. Эти эйдолы, или, как часто неточно переводят, "образы", прехарактерно замалчиваются теми, кто анализирует вопрос об эпикурейских богах, поэтому в дополнение к приведенному рассуждению Р.Америо укажем некоторые тексты об этих "образах", принадлежащие или самому Эпикуру, или его ближайшему окружению.
В письме к Геродоту Эпикур подробно рассуждает об "очертаниях", "оттисках" или "отпечатках", которые истекают из атомов, причем так и говорится: "Эти очертания [отпечатки, оттиски] мы называем "образами" (46 Us.). "...(Ничто не свидетельствует против того) [не противоречит тому], что возникновение образов происходит с быстротою мысли" (там же, 48). Говорится о возникновении человеческих впечатлений именно из этих образов (там же, 50). Говорится даже о непрерывном истечении образов из богов, причем эти образы делают их антропоморфными ([5] I5 Arrigh.) – текст, который обычно замалчивается относительно эпикурейских богов: "Сны не имеют божественной природы и вещей силы; они происходят от впадения [в человека] образов" ([6] 24 2 Arrigh.). Говорится о необычайной тонкости образов, обусловливающих их большую подвижность ([23. 36] 9 Arrigh.). О величайшей скорости движения образов вообще читаем не раз ([23. 42] 4, 11, 18 Arrigh.). Имеются упоминания об образах и в текстах неудобочитаемых ввиду плохой сохранности ([23. 22]; [23. 35]; [23. 44]; и др. Arrigh.).
Следовательно, наличие эйдолов, истекающих от богов-атомов, чрезвычайно осложняет традиционную привычку исследователей начисто отрывать эпикурейских богов от реальной действительности.
В-третьих, очень важно понимать вместе с учением об эйдолах также и природную естественность этих истечений. Очень легко сбиться на то, чтобы находить здесь какое-то сознательное воздействие богов на мир и, следовательно, связывать эпикурейских богов с богами тогдашней традиционной религии. Тут нет ровно никакой религии, а только законы природы. Но эти законы природы нельзя понимать в новоевропейском смысле слова. Тут рисуется некоторого рода поэтическая и даже мифологическая картина, совершенно чуждая естественным наукам Нового времени.
В-четвертых, внимательное и непредубежденное изучение эпикурейских текстов безусловно свидетельствует о том, что эпикурейские боги являются самыми настоящими антропоморфными богами. Они должны есть и пить не хуже гомеровских богов. Они должны быть добродетельными, чтобы не попасть впросак и не потерять своего божественного достоинства. Между собой они говорят по-гречески. Ведь это же самый настоящий антропоморфизм. И тут нельзя возражать при помощи аргумента о том, что эпикурейские боги – это только атомы. Ведь и человек состоит только из одних атомов. А тем не менее он даже и согласно самым принципиальным эпикурейцам обязательно есть живое существо, обязательно чувствующее и разумное, обязательно действующее и страдающее, обязательно живая личность.
Но, в-пятых, – и тут мы должны решительно возразить остроумному итальянскому ученому Р.Америо – эпикурейские боги все-таки имеют очень мало общего с традиционными богами тогдашней народной греческой религии. Впрочем, как мы видели выше, это достаточно понимает и сам Р.Америо, когда он говорит, что богов и людей соединяет только природа, а не какая-нибудь наивная религия. Но это понимание не формулировано у Р.Америо в таком простом и понятном виде, чтобы стала ясной вся специфика отношений между богами и людьми. Эпикур, допустим, ходил в храм и, допустим, даже молился. Но это почитание богов могло быть у него только чрезвычайно просветительским, чрезвычайно рационализированным и лишенным всяких элементов сверхъестественности. Но как же в таком случае можно было бы квалифицировать такую, только одним эпикурейцам и свойственную религию, богопочитание и даже участие в культе?
Подлинная сущность эпикурейской религии, в-шестых, как раз и заключается в эстетическом любовании на них, в эстетическом уважении к ним, в эстетическом восхищении этими богами. Когда Эпикур молился, то едва ли он вступал в связь с богами, как все верующие с предметом своей веры. Нет, он любовался идеальной беззаботностью богов, их идеальным бесстрастием, их всегдашней погруженностью в идеальное самонаслаждение, а короче сказать, их идеальным эпикуреизмом. Эпикурейские боги в последней своей основе являются не чем иным, как идеальными эпикурейцами. Своим учением о богах Эпикур хотел только обосновать свою эстетику, свое конечное и отъединенное существование, однако субъективно ни от чего не зависящее и охраняющее только свою собственную эстетическую усладу, свою самодовлеющую субъективность. Пластика олимпийских богов от этого вовсе не исчезала, а только становилась предметом бескорыстного, самодовлеющего и чисто эстетического созерцания.
4. Маркс об эпикурейских богах
Если же подвести итог этому эпикурейскому учению о богах, то нельзя выразиться лучше того, как выразился Маркс. Он пишет:
"Очень многие острили по поводу этих богов Эпикура, которые, будучи похожи на людей, живут в межмировых пространствах действительного мира, имеют не тело, а квазитело, не кровь, а квазикровь [Cic. De nat. deor. I 24]; пребывая в блаженном покое, они не внемлют ничьей мольбе, не заботятся ни о нас, ни о мире, и почитаются они ради их красоты, их величия и совершенной природы, а не ради какой-нибудь корысти.
И все же эти боги не фикция Эпикура. Они существовали. Это – пластические боги греческого искусства. Цицерон как римлянин вправе высмеивать их [De nat. deor. I 38], но Плутарх, грек, совершенно забыл греческое мировоззрение, когда он говорит, что это учение о богах, уничтожающее страх и суеверие, не дает ни радости, ни благоволения богов, а ставит нас в такое отношение к ним, в каком мы находимся к рыбам Гирканского моря, от которых мы не ждем ни вреда, ни пользы [Non posse suav. viv. 1100-1101]. Теоретический покой есть главный момент в характере греческих богов, как говорит и Аристотель: "То, что лучше всего, не нуждается в действии, ибо оно само есть цель"187 [De coel. II 12].
Если Маркс понимает эпикурейских богов как "пластических богов греческого искусства", то для истории эстетики лучше и нельзя выразиться. Вопреки обычным абстрактным и случайным изложениям Эпикура Маркс дал самую простую и самую ясную формулу эпикурейской эстетики.