<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
ГИППИЙ БОЛЬШИЙ
ИДЕАЛЬНОЕ ПОЗНАНИЕ ОБЩЕГО КАК ЗАКОНА ДЛЯ ЕДИНИЧНОГО
В науке имеются некоторые, хотя и не очень надежные,
основания относить "Гиппия большего" к более позднему
периоду творчества Платона (даже ко времени после первой
сицилийской поездки Платона в 389-387 гг.). Представляется,
однако, что по своему содержанию диалог этот относится все
же к раннему периоду.
В "Ионе" подвергаются критике ходячие представления о
прекрасном и выясняется несводимость прекрасного к каким бы
то ни было другим человеческим представлениям и действиям;
в положительном же смысле "Ион" главным образом указывает
на божественный источник вдохновения, что, однако, не
выходит за пределы традиционных мифологических
представлений. "Гиппий больший" тоже весь посвящен
отмежеванию эстетической области от всех прочих областей
человеческого сознания. Но мы находим в нем и нечто новое:
источник прекрасного рассматривается здесь уже не просто
как восторг, даруемый Аполлоном и музами, Платон пытается
вскрыть философский смысл прекрасного.
Прекрасное здесь рассматривается с точки зрения сущности
(ουσία), а это, как мы увидим
ниже, станет центральным понятием всей платоновской
философии. Мало того, здесь впервые употребляется другой,
чисто платоновский термин – идея
(είδος). Наконец, прекрасное здесь
толкуется как смысл (λόγος), или
основание, сущности. Это тоже подход к основной
платоновской проблематике. Таким образом, "Гиппий больший"
– это прямое продолжение и уточнение "Иона",
содержащее зачатки зрелой платоновской терминологии.
КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА
I. Вступление
(281а – 287b)
- Изображается встреча Сократа со знаменитым софистом
Гиппием и дается характеристика этого последнего как
человека весьма самоуверенного, хвастливого, напыщенного,
чересчур следящего за своим внешним видом, беспринципного и
болтливого, но побеждающего невежественных людей
всезнайством, апломбом и внешне блестящими речами. Из-за
этого он не имел успеха в строгой Спарте, но зато все
другие государства пытаются использовать его для своих
политических целей (281а – 285е).
- Сочинил он и целую речь о прекрасных занятиях. Это
дает повод Сократу поставить вопрос о том, что такое само
прекрасное, а не просто отдельные прекрасные предметы,
– вопрос, представляющий большие трудности для софиста
(286а – 287b).
- Реальная постановка вопроса такова: если
справедливые поступки предполагают справедливость вообще, а
мудрые – мудрость вообще и, следовательно,
справедливость есть нечто и мудрость есть нечто, то и все
прекрасные предметы предполагают прекрасное вообще, т.е.
прекрасное тоже есть нечто. Вот об этом-то прекрасном
вообще, а не об отдельных прекрасных предметах и ставит
Сократ вопрос (287b-d).
II. Прекрасное – это не отдельные вещи или живые
существа и не формы жизни
(287с – 293d)
- Прекрасное не есть ни прекрасная девушка, ни
прекрасная кобылица, ни прекрасная лира, ни прекрасный
горшок, потому что каждое такое определение исключало бы
возможность быть прекрасными для всех предметов, кроме
одного, фигурирующего в определении (287с – 288е).
Кроме того, подобного рода частичное определение
прекрасного через какой-нибудь прекрасный предмет исключало
бы фактически имеющуюся в жизни разную степень прекрасного,
поскольку прекрасная девушка прекраснее горшка, прекрасная
же богиня еще более прекрасна, чем девушка (288е –
289с).
- Само прекрасное, которое, присоединяясь к любому
предмету или живому существу, делает его прекрасным, есть,
следовательно, не какой-нибудь отдельный предмет, но
особого рода общая идея (είδος):
приобщившись к ней, все становится прекрасным (289d).
- Эту идею, однако, нельзя понимать физически (к чему
склонен Гиппий), потому что если она есть золото, то как
объяснить, что в известной Фидиевой статуе Афины глаза,
руки, ноги и прочее сделаны не из золота, но из слоновой
кости (289е – 290b)? И нельзя понимать эту идею как
нечто физически "подходящее" к другому, потому что,
например, для варки каши гораздо больше подходит половник
из смоковницы, чем половник из золота (290с – 291d).
- Гиппий пытается установить, какова идея прекрасного,
исходя из того, чтó, с его точки зрения, в подлинном
смысле всегда и везде прекрасно и к чему он относит
здоровье, богатство, почет, роскошные похороны и т.д.
Сократу ничего не стоит опровергнуть также и подобного рода
определение прекрасного, потому что боги и произошедшие от
них герои не хоронят своих предков и сами не нуждаются в
роскошных похоронах (291d – 293b). Далее собеседники
переходят в поисках определения прекрасного уже на другие
позиции, прибегая теперь не к повседневному житейскому
опыту, а к отвлеченным категориям.
III. Прекрасное не есть какая-либо из тех категорий,
которые при известных условиях могут,
а при других не могут быть прекрасными
(293е – 304а)
- Прекрасное – это не подходящее, или приличное
(πρέπον), даже если понимать
его не физически, а категориально. Ведь приличное только
заставляет предметы казаться прекрасными, но совершенно не
обеспечивает того, чтобы эти предметы и на самом деле, т.е.
объективно, были прекрасными. Таким образом, субъективно
понимаемое соответствие одного другому еще не обеспечивает
красоты этих предметов (293е – 295b).
- Прекрасное не есть полезное, или пригодное
(χρήσιμον), т.е.
оно не есть и объективное соответствие одного другому. Ведь
все пригодное пригодно не для всего, а для чего-нибудь, в
то время как прекрасное – безотносительно (295с –
296b). Кроме того, пригодное может быть пригодным и для
дурного, а это тоже совсем не прекрасно (396bс). Однако
полезное и для благих целей
(ώφέλιμον) тоже не
может считаться обязательно прекрасным, поскольку
прекрасное в этом случае было бы причиной благого, а
причина предмета еще не есть сам предмет: отец еще не есть
сын (296d – 297с).
- Прекрасное – это не зрительное или слуховое
удовольствие. Ведь прекрасными могут быть законы и занятия,
которые несводимы к зрению и слуху, а также разного рода
физические ощущения, как бы люди их ни скрывали (297d
– 299b). Но даже если согласиться, что прекрасное
действительно сводится к зрительным и слуховым
удовольствиям, то и в этом случае необходимо сказать, что
зрение доставляет удовольствие вовсе не потому, что оно
зрение (ибо иначе не могло бы возникнуть слуховое
удовольствие), и слух не потому доставляет удовольствие,
что он слух (ибо иначе не могло бы возникнуть зрительное
удовольствие). Следовательно, причина удовольствия в обоих
случаях – это не зрение и не слух, а нечто третье, что
находится вне их, но в то же время каким-то образом их
определяет (299с – 300с). Это определение приятного
зрения и приятного слуха через находящееся вне того и
другого прекрасное нельзя понимать механически. Такое
понимание будет отрицанием того "бытия" (сущности), которое
и есть это нечто третье, и не поможет раскрыть телесные
сущности (σώματα
της ουσίας,
301b), которые нужно иметь в виду, рассматривая соотношение
зрения и слуха. Примечательно, что эти слова приписаны
Платоном не Сократу, но Гиппию; однако и Сократ в согласии
с Гиппием говорит о необходимости соблюдения основания
бытия (λόγος της
ουσίας, 301 е): чтó
представляют собой то и другое вместе, тó есть и
каждое из них; а чтó есть каждое, тó и оба
вместе. При этом, однако, если не рассуждать поверхностно,
то полученное нами общее третье – это не просто сумма
двух слагаемых, ибо иначе двойка, которая является суммой
двух единиц, была бы присуща каждой отдельной единице, т.е.
каждая из этих двух единиц тоже была бы двойкой (300d
– 302b). Следовательно, в отношении зрительных и
слуховых ощущений тоже необходимо утверждать, что прекрасны
они не благодаря зрению, слуху или их механической сумме,
но в силу того "бытия" (этот термин еще раз употребляется в
302с), которое и отлично от них, и определяет их не в
смысле безраздельного тождества, но в смысле все нового и
нового специфического своего преломления (302b –
303d). Это бытие нельзя называть просто полезным, просто
благим и просто приятным, оно выше этого (303е – 304а).
IV. Заключение
(304b-е)
Убедившись в том, что подобного рода споры ему мало что
дают, Гиппий объявляет их болтовней и пустословием.
Выдвигается антитеза двух собеседников: сбитый со всех
позиций Гиппий предпочитает произносить красивые речи в
суде, совете и вообще перед властями, чтобы побольше
заработать денег; Сократ же, этот постоянный искатель
истины, всегда страдает и от бессовестных актеров-софистов,
которые считают его занятым мелкими и глупыми вещами, и от
самого себя, когда он называет вещи прекрасными, а сам еще
не знает и только разыскивает, что такое прекрасное само по
себе.
КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ
Анализ этот говорит сам за себя. Мы видим, что Платон
избрал здесь очень ясный и простой способ развертывания
своей основной мысли, так что анализировать этот диалог
представляется делом не слишком трудным. Известная
неопределенность основного вывода остается, конечно, и
здесь, как и во всех ранних сократических диалогах. Но
совершенно очевидно, что Платон чем дальше, тем больше
утверждается в мысли о необходимости объяснять пестрое
разнообразие и чувственного мира, и области умственных
представлений при помощи твердо установленных и незыблемых
категорий, которые только и дают возможность осмыслить
неразбериху реальной человеческой жизни. Самого определения
прекрасного в диалоге все еще нет. Однако проницательный
читатель обязательно заметит, что по крайней мере в
формальном отношении это прекрасное здесь в точности
определено. Оно есть "сущность" и "идея", которые через
свой специфический смысл и делают все прекрасные предметы
прекрасными. Мы присутствуем здесь при зарождении той
платоновской терминологии, которой в дальнейшем будет
суждено остаться в истории философии навсегда, вплоть до
настоящего времени, хотя и в виде самых разнообразных,
можно сказать бесконечно разнообразных, интерпретаций.