ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
[I] Заработная плата определяется враждебной борьбой между капиталистом и рабочим. Побеждает непременно капиталист. Капиталист может дольше жить без рабочего, чем рабочий без капиталиста. Объединение капиталистов обычно и эффективно, объединение рабочих запрещено и влечет за собой для них плохие последствия. Кроме того, земельный собственник и денежный капиталист могут присовокупить к своим доходам еще предпринимательскую прибыль, рабочий же к своему промысловому заработку не может присовокупить ни земельной ренты, ни процентов на капитал. Вот почему так сильна конкуренция среди рабочих. Итак, только для рабочего разъединение между капиталом, земельной собственностью и трудом является неизбежным, существенным и пагубным разъединением. Капитал и земельная собственность могут не оставаться в пределах этой абстракции, труд же рабочего не может выйти за эти пределы.
Итак, для рабочего разъединение между капиталом, земельной рентой и трудом смертельно.
Самой низкой и единственно необходимой нормой заработной платы является стоимость существования рабочего во время работы и сверх этого столько, чтобы он мог прокормить семью и чтобы рабочая раса не вымерла. По Смиту, обычная заработная плата есть самый низкий минимум, совместимый с "простой человечностью" [22], т.е. с животным уровнем существования.
Спрос на людей неизбежно регулирует производство людей, как и любого другого товара. Если предложение значительно превышает спрос, то часть рабочих опускается до нищенского уровня или до голодной смерти. Таким образом, существование рабочего сводится к условиям существования любого другого товара. Рабочий стал товаром, и счастье для него, если ему удается найти покупателя. Спрос же, от которого зависит жизнь рабочего, зависит от прихоти богачей и капиталистов. Если предложение количественно превышает спрос, то одна из составных частей цены (прибыль, земельная рента, заработная плата) выплачивается ниже цены; в результате этого соответствующий фактор ценообразования уклоняется от такого применения, и таким путем рыночная цена тяготеет к естественной цене как к некоторому центру. Но, во-первых, рабочему, при значительном разделении труда, труднее всего дать другое направление своему труду, а во-вторых, при подчиненном положении рабочего по отношению к капиталисту, ущерб терпит в первую очередь рабочий.
Итак, при тяготении рыночной цены к естественной цене больше всего и безусловно теряет рабочий. И именно способность капиталиста давать своему капиталу другое направление либо лишает куска хлеба рабочего, ограниченного рамками определенной отрасли труда, либо вынуждает его подчиниться всем требованиям данного капиталиста.
[II] Случайные и внезапные колебания рыночной цены отражаются на земельной ренте меньше, чем на той части цены, которая распадается на прибыль и заработную плату; но и на прибыли они отражаются меньше, чем на заработной плате. В большинстве случаев бывает так, что при повышении заработной платы в каком-нибудь одном месте, в другом она остается прежней, а в третьем падает.
При выигрыше капиталиста рабочий не обязательно выигрывает, при убытке же капиталиста рабочий обязательно вместе с ним теряет. Так, например, рабочий ничего не выигрывает в тех случаях, когда капиталист – благодаря фабричной или торговой тайне, благодаря монополии или благодаря благоприятному местоположению своего земельного участка – держит рыночную цену выше естественной цены.
Далее: цены на труд гораздо устойчивее, чем цены на средства к жизни. Зачастую те и другие находятся в обратном отношении друг к другу. В год дороговизны заработная плата падает вследствие сокращения спроса на труд и повышается вследствие роста цен на средства к жизни. Таким образом, одно уравновешивает другое. Во всяком случае некоторая часть рабочих лишается куска хлеба. В годы дешевизны заработная плата повышается вследствие повышения спроса на труд и падает вследствие падения цен на средства к жизни. Таким образом, одно уравновешивается другим.
Другая невыгодная сторона для рабочего:
Разница в ценах на труд рабочих разных профессий гораздо больше, чем разница в прибылях в разных отраслях приложения капитала. В труде обнаруживается все природное, духовное, и социальное различие индивидуальной деятельности и поэтому труд вознаграждается различно, тогда как мертвый капитал всегда шествует одной и той же поступью и равнодушен к действительным особенностям индивидуальной деятельности.
Вообще следует заметить, что там, где рабочий и капиталист одинаково терпят ущерб, у рабочего страдает самое его существование, у капиталиста же – лишь барыши его мертвой маммоны.
Рабочему приходится бороться не только за физические средства к жизни, но и за получение работы, т.е. за возможность осуществления своей деятельности, за средства к этому осуществлению своей деятельности.
Возьмем три основных состояния, в которых может находиться общество, и рассмотрим в них положение рабочего.
1) Если богатство общества приходит в упадок, то больше всех страдает рабочий. Ибо, хотя в счастливом состоянии общества рабочий класс не может выиграть столько, сколько выигрывает класс собственников, "ни один класс не страдает так жестоко, как класс рабочих, от упадка общественного благосостояния" [23].
[III] 2) Теперь возьмем такое общество, в котором богатство прогрессирует. Это – единственное состояние, благоприятное для рабочего. Здесь среди капиталистов начинается конкуренция. Спрос на рабочих превышает их предложение.
Но, во-первых: повышение заработной платы приводит к тому, что рабочие надрываются за работой. Чем больше они хотят заработать, тем большим временем вынуждены они жертвовать и, совершенно отказываясь от какой бы то ни было свободы, рабски трудиться на службе у алчности. Тем самым они сокращают продолжительность своей жизни. Это сокращение продолжительности жизни рабочих является благоприятным обстоятельством для рабочего класса в целом, так как благодаря ему непрестанно возникает новый спрос на труд. Этот класс всегда вынужден жертвовать некоторой частью самого себя, чтобы не погибнуть целиком.
Далее: Когда общество находится в процессе прогрессирующего обогащения? При росте капиталов и доходов в стране. Но
a) это возможно лишь благодаря накоплению большого количества труда, ибо капитал есть накопленный труд; следовательно, это возможно лишь благодаря тому, что у рабочего отнимается все больше и больше продуктов его труда, что его собственный труд все в большей и большей степени противостоит ему как чужая собственность, а средства его существования и его деятельности все в большей и большей степени концентрируются в руках капиталиста;
b) накопление капитала усиливает разделение труда, а разделение труда увеличивает количество рабочих; и наоборот – увеличение количества рабочих усиливает разделение труда, так же как разделение труда увеличивает накопление капиталов. По мере развития этого разделения труда, с одной стороны, и накопления капиталов, с другой, рабочий все в большей и большей степени попадает в полную зависимость от работы, и притом от определенной, весьма односторонней, машинообразной работы. Наряду с духовным и физическим принижением его до роли машины, с превращением человека в абстрактную деятельность и в желудок, он попадает все в большую и большую зависимость от всех колебаний рыночной цены, от применения капиталов и прихоти богачей. Вместе с тем в результате количественного увеличения [IV] класса людей, живущих только трудом, усиливается конкуренция среди рабочих, и, следовательно, снижается их цена. В фабричной системе это положение рабочего достигает своей высшей точки;
g) в обществе, благосостояние которого возрастает, только самые богатые могут жить на проценты со своих денег. Все прочие вынуждены с помощью своего капитала заниматься каким-нибудь промыслом или вкладывать свой капитал в торговлю. Благодаря этому растет конкуренция между капиталами, концентрация капиталов возрастает, крупные капиталисты разоряют мелких, и некоторая часть бывших капиталистов переходит в класс рабочих, который вследствие такого прироста частично опять претерпевает снижение заработной платы и попадает в еще большую зависимость от немногих крупных капиталистов. С уменьшением количества капиталистов их конкуренция в погоне за рабочими сходит почти на нет; что же касается рабочих, то по мере роста количества рабочих конкуренция между ними становится все сильнее, противоестественнее и принудительное. В силу этого часть рабочей массы опускается до нищенства или до состояния погибающих от голода так же неизбежно, как неизбежно часть средних капиталистов опускается до положения рабочих.
Итак, даже при наиболее благоприятном для рабочего состоянии общества для рабочего неизбежны надрыв в процессе работы и ранняя смерть, принижение рабочего до роли машины, до роли раба капитала, накопление которого противостоит ему как нечто для него опасное, новая конкуренция, голодная смерть или нищенство части рабочих.
[V] Повышение заработной платы порождает в рабочем капиталистическую жажду обогащения, но утолить эту жажду он может лишь путем принесения в жертву своего духа и тела. Повышение заработной платы имеет предпосылкой и следствием накопление капитала; поэтому продукт труда противостоит рабочему как нечто все более и более чуждое. Точно так же и разделение труда делает рабочего все более и более односторонним и зависимым; оно порождает конкуренцию не только людей, но и машин. Так как рабочий низведен до роли машины, то машина может противостоять ему в качестве конкурента. И, наконец, подобно тому как накопление капитала приводит к количественному росту промышленности, а следовательно и рабочих, так благодаря этому накоплению одно и то же количество труда производит большее количество продукта: получается перепроизводство и дело кончается либо тем, что значительная часть рабочих лишается работы, либо тем, что их заработная плата падает до самого жалкого минимума.
Таковы последствия наиболее благоприятного для рабочего состояния общества – а именно состояния растущего, прогрессирующего богатства.
Но в конце концов это растущее состояние должно когда-нибудь достигнуть своей высшей точки. Каково же тогда будет положение рабочего?
3) "В стране, которая достигла наибольшего благосостояния, и то и другое – и заработная плата и процент на капитал – были бы очень низки. Конкуренция между рабочими в поисках работы была бы столь велика, что заработная плата свелась бы к тому, чего достаточно для содержания данного количества рабочих, а так как страна к этому времени была бы уже достаточно заселена, то это количество не могло бы увеличиваться" [24].
Что сверх этого количества, было бы обречено на умирание.
Итак, при движении общества по наклонной плоскости вниз – прогрессирующая нищета рабочего; при прогрессе общественного благосостояния – особый, сложный вид нищеты; в обществе, достигшем наибольшего благосостояния, – постоянная нищета.
[VI] Но так как, по Смиту, общество не бывает счастливо там, где большинство страдает, – а между тем даже наиболее богатое состояние общества ведет к такому страданию большинства, – и так как политическая экономия (вообще общество, в котором господствует частный интерес) ведет к этому наиболее богатому состоянию, то выходит, следовательно, что целью политической экономии является несчастье общества.
По поводу отношения между рабочим и капиталистом следует еще заметить, что повышение заработной платы более чем компенсируется для капиталиста сокращением общего количества рабочего времени и что повышение заработной платы и увеличение процента на капитал влияют на цену товаров: первое – как простой процент, второе – как сложный процент [25].
Теперь станем целиком на точку зрения политэконома и сопоставим, следуя ему, теоретические и практические притязания рабочих.
Политэконом говорит нам, что первоначально и в соответствии с теорией весь продукт труда принадлежит рабочему. Но одновременно с этим он говорит, что в действительности рабочему достается самая малая доля продукта – то, без чего абсолютно нельзя обойтись: лишь столько, сколько необходимо, чтобы он существовал – не как человек, а как рабочий – и плодил не род человеческий, а класс рабов – рабочих.
Политэконом говорит нам, что все покупается на труд и что капитал есть не что иное, как накопленный труд; однако одновременно с этим он говорит, что рабочий не только не может купить всего, по вынужден продавать самого себя и свое человеческое достоинство.
В то время как земельная рента бездеятельного землевладельца в большинстве случаев составляет третью часть продукта земли, а прибыль деятельного капиталиста даже вдвое превышает процент с денег, на долю рабочего приходится в лучшем случае столько, что при наличии у него четырех детей двое из них обречены на голодную смерть.
[VII] [26] Если, согласно политэкономам, труд есть то единственное, посредством чего человек увеличивает стоимость продуктов природы, а работа человека есть его деятельная собственность, то, согласно той же политической экономии, земельный собственник и капиталист, которые в качестве земельного собственника и капиталиста являются всего лишь привилегированными и праздными богами, всюду одерживают верх над рабочим и диктуют ему законы.
По словам политэкономов, труд есть единственная неизменная цена вещей; и в то же время нет ничего более подверженного случайностям и ничто другое не претерпевает больших колебаний, чем цена на труд.
Разделение труда увеличивает производительную силу труда, богатство и утонченность общества, и в то же время оно низводит рабочего до уровня машины. Труд вызывает накопление капиталов и тем самым рост общественного благосостояния, и в то же время он делает рабочего все более и более зависимым от капиталиста, усиливает конкуренцию среди рабочих, втягивает рабочего в лихорадочную гонку перепроизводства, за которым наступает такой же спад производства.
Согласно политэкономам, интерес рабочего никогда не противостоит интересу общества, тогда как в действительности общество всегда и непременно противостоит интересу рабочего.
По словам политэкономов, интересы рабочих никогда не противостоят интересам общества 1) потому, что повышение заработной платы более чем компенсируется сокращением рабочего времени, наряду с прочими выше охарактеризованными последствиями, и 2) потому, что в отношении общества весь валовой продукт есть чистый продукт и только в отношении частных лиц имеет значение выделение чистого продукта.
А что сам труд – не только при нынешних его условиях, но и вообще постольку, поскольку его целью является лишь увеличение богатства, – оказывается вредным, пагубным, это вытекает из собственных рассуждений политэкономов, хотя они этого и не замечают.
В соответствии с теорией, земельная рента и прибыль на капитал суть вычеты из заработной платы. В действительности же заработная плата есть допускаемый землей и капиталом вычет надолго рабочего, уступка продукта труда рабочему, труду. – При упадочном состоянии общества больше всех страдает рабочий. Специфической тяжестью испытываемого им гнета он обязан своему положению как рабочего, но гнетом вообще он обязан данному состоянию общества.
А при прогрессирующем состоянии общества гибель и обнищание рабочего есть продукт его труда и произведенного им богатства. Иными словами, нищета вытекает из сущности самого нынешнего труда.
Наиболее богатое состояние общества, этот идеал, который все же приблизительно достигается и который по меньшей мере является целью как политической экономии, так и гражданского общества, означает постоянную нищету для рабочих.
Само собой разумеется, что пролетария, т.е. того, кто, не обладая ни капиталом, ни земельной рентой, живет исключительно трудом, и притом односторонним, абстрактным трудом, политическая экономия рассматривает только как рабочего. В силу этого она может выставить положение, что рабочий, точно так же как и всякая лошадь, должен получать столько, чтобы быть в состоянии работать. Она не рассматривает его в безработное для него время, не рассматривает его как человека; это она предоставляет уголовной юстиции, врачам, религии, статистическим таблицам, политике и надзирателю за нищими.
Поднимемся теперь над уровнем политической экономии и поищем в изложенных выше, переданных чуть ли не собственными словами политэкономов положениях ответа на два вопроса:
1) Какой смысл в ходе развития человечества имеет это сведение большей части человечества к абстрактному труду?
2) Какие ошибки совершают реформаторы en detail,* которые либо хотят повысить заработную плату и этим улучшить положение рабочего класса, либо (подобно Прудону) усматривают цель социальной революции в уравнении заработной платы?
* по мелочам. – Ред.
Труд фигурирует в политической экономии лишь в виде деятельности для заработка.
[VIII] "Можно утверждать, что занятия, которые требуют специфических способностей или более продолжительной предварительной к ним подготовки, в общем стали доходнее; а соответственная заработная плата за механически однообразную деятельность, к которой быстро и легко может приспособиться каждый, при росте конкуренции пала и неизбежно должна была пасть. Но именно этот вид труда – при нынешнем состоянии его организации – наиболее распространен. Таким образом, если рабочий первой категории зарабатывает теперь в 7 раз больше, а рабочий второй категории столько же, сколько 50 лет тому назад, то в среднем оба зарабатывают, конечно, в 4 раза больше прежнего. Однако если в какой-нибудь стране к первой трудовой категории принадлежит только 1 000, ко второй же – миллион людей, то 999 000 человек живут не лучше, чем им жилось 50 лет тому назад, а если одновременно с этим цены на предметы первой необходимости возросли, то им живется хуже прежнего. И с помощью такого рода поверхностных средних исчислений хотят обмануть себя насчет самого многочисленного класса населения. Кроме того, величина заработной платы – это лишь один из моментов при оценке дохода рабочего, так как для измерения этого дохода существенное значение имеет еще обеспеченная длительность получении им дохода, а об этом не может быть и речи при анархии так называемой свободной конкуренции с ее постоянными колебаниями и периодами застоя. И, наконец, не следует упускать из виду и разницы в обычной продолжительности рабочего дня. тогда и сейчас. За последние 25 лет, т.е. как раз со времени введения сберегающих труд машин в хлопчатобумажной промышленности, рабочий день английских рабочих этой отрасли промышленности увеличился в результате погони предпринимателей за наживой [IX] до 12-16 часов, а удлинение рабочего дня в одной стране и в одной отрасли промышленности должно было – при всюду еще признаваемом праве неограниченной эксплуатации бедных богатыми – в большей или меньшей мере сказаться и в других местах" (Schulz. "Bewegung der Production", p. 65 [27]).
"Однако даже если бы утверждение, что средний доход всех классов общества возрос, было настолько же верным, насколько оно в действительности является ошибочным, то все же могли бы увеличиться различия и относительное отставание одних доходов от других и в результате этого могла бы резче выступить противоположность между богатством и бедностью. Ибо именно в силу того, что вся продукция возрастает, и в меру ее роста растут и потребности, вожделения и притязания, а следовательно может возрастать относительная бедность, в то время как абсолютная бедность уменьшается. Самоед, потребляющий тюлений жир и прогорклую рыбу, не беден, потому что в его замкнутом обществе у всех имеются одинаковые потребности. Но в прогрессирующем государстве, где за какой-нибудь десяток лет совокупная продукция пропорционально к численности населения увеличилась на одну треть, рабочий, зарабатывающий столько же, как и 10 лет тому назад, не остался на прежнем уровне благосостояния, а сделался беднее на одну треть" (ibid., p. 65-66).
Однако политическая экономия видит в рабочем лишь рабочее животное, скотину, потребности которой сведены к самым необходимым физическим потребностям.
"Чтобы народ развивался свободнее в духовном отношении, он не должен быть больше рабом своих физических потребностей, крепостным своего тела. Ему необходимо, следовательно, иметь прежде всего досуг для духовной деятельности и духовных наслаждений. Прогресс в деле организации труда дает возможность выкроить для этого время. Ведь в наши дни, при новых двигателях и усовершенствованных машинах, один рабочий хлопчатобумажной фабрики нередко выполняет работу, для которой раньше требовалось 100 и даже 250-350 рабочих. Аналогичные результаты имеются во всех отраслях производства, потому что к участию в человеческом труде все в большей и большей мере привлекаются внешние силы природы. [X] Если затрата времени и человеческой силы, необходимая для удовлетворения некоторого количества материальных потребностей, уменьшилась вдвое, то одновременно с этим, без ущерба для физического благосостояния, в той же мере увеличился досуг для духовной деятельности и духовного наслаждения. Но и в отношении распределения добычи, отвоевываемой нами у старого Кроноса даже в его собственнейшей области, по-прежнему все зависит от слепого несправедливого случая. Во Франции вычислили, что при нынешнем состоянии производства для удовлетворения всех материальных запросов общества было бы достаточно, чтобы каждый работоспособный человек работал в среднем пять часов в день... Несмотря на экономию времени, достигаемую совершенствованием машин, продолжительность рабского труда па фабриках для многочисленного населения лишь возросла" (ibid., p. 67-68).
"Переход от сложного ручного труда предполагает разложение его на простые операции. Но на первых порах только часть единообразно повторяемых операций возлагается на машины, другая же часть – на людей. Согласно природе вещей и на основании единодушного опыта можно считать несомненным, что такая постоянно однообразная деятельность столь же вредна для духа, как и для тела. Поэтому при таком сочетании, машинной работы с простым разделением труда между большим количеством человеческих рук должны выявиться также и все отрицательные стороны этого разделения. В числе прочего показателем пагубности такого разделения труда служит рост смертности среди фабричных рабочих... [XI] Это огромное различие между работой человека с помощью машины и его работой в качестве машины... не было принято во внимание" (ibid., p. 69).
"Но в будущей жизни народов действующие в машинах слепые силы природы станут нашими рабами и крепостными" (ibid., p. 74).
"На английских прядильных фабриках работает лишь 158 818 мужчин и 196 818 женщин. На каждые 100 рабочих хлопчатобумажных фабрик Ланкастерского графства приходится 103 работницы, а в Шотландии даже 209. На английских льнопрядильных фабриках Лидса на 100 рабочих-мужчин приходилось 147 женщин-работниц; в Данди и на восточном побережье Шотландии даже 280. На английских шелкопрядильных фабриках много работниц; на шерстяных фабриках, где требуется большая физическая сила, преобладают мужчины. На североамериканских хлопчатобумажных фабриках в 1833 г. наряду с 18 593 мужчинами работало не меньше 38 927 женщин. Таким образом, благодаря изменениям в организации труда круг трудовой деятельности женщин расширился... Экономически женщина стала самостоятельнее... Мужской и женский пол приблизились друг к другу в социальном отношении" (ibid., p. 71-72).
"На английских прядильнях с паровыми и водяными двигателями в 1835 г. работало 20 558 детей в возрасте 8-12 лет, 35 867 в возрасте 12-13 и, наконец, 108 208 в возрасте 13-18 лет... Правда, дальнейшие успехи механизации, все в большей мере освобождающие человека от однообразных трудовых операций, действуют в направлении к постепенному устранению [XII] этого зла. Однако быстрым успехам механизации мешает как раз то обстоятельство, что капиталисты имеют возможность эксплуатировать – вплоть до изнашивания – рабочую силу низших классов, даже их детворы, и это для них легче и обходится им дешевле, чем использование ресурсов механики" (Schulz. "Bewegung der Production", p. 70-71).
"Лорд Брум бросает рабочим клич: "Станьте капиталистами!"... Беда в том, что миллионы людей могут добыть себе скудные средства к жизни лишь путем напряженной работы, разрушающей организм, калечащей человека в нравственном и умственном отношении, и что им приходится считать за счастье получение даже такой, гибельной для них, работы" (ibid., p. 60).
"Итак, чтобы жить, люди, не имеющие собственности, вынуждены прямо или косвенно поступать на службу к собственникам, т.е. ставить себя в зависимость от них" (Pecqueur. "Théorie nouvelle d'économie soc. etc.", p. 409 [28]).
"Домашние слуги – на жалованье; у рабочих – заработная плата; у служащих – оклад, или содержание" (ibid., p. 409-410).
"Сдавать внаем свой труд", "ссужать свой труд под проценты", "работать вместо другого", с одной стороны.
"Сдавать внаем объект труда", "ссужать объект труда под проценты", "заставлять другого работать вместо себя", с другой стороны (ibid., [p. 411]).
[XIII] "Этот экономический строй обрекает людей на занятия столь отвратительные, на деградацию столь безотрадную и горькую, что быт дикарей по сравнению с этим кажется царской жизнью" (l. с., р. 417-418).
"Продажа собственного тела неимущими во всевозможных ее формах" (р. 421-[422]). Собиратели старого тряпья.
Ч.Лаудон в книге "Разрешение проблемы народонаселения и т.д.", Париж, 1842 [29], исчисляет количество проституток в Англии в 60-70 тысяч. Столь же велико количество "женщин сомнительной нравственности" (р. 228).
"Средняя продолжительность жизни этих несчастных бездомных созданий с момента их вступления на путь порока – примерно 6-7 лет. Таким образом, чтобы количество проституток держалось на уровне 60-70 тысяч, в Соединенном королевстве этому гнусному ремеслу ежегодно должны посвящать себя не менее 8-9 тысяч новых женщин, примерно по 24 новых жертвы изо дня в день, или в среднем по одной в час; если та же пропорция имеет место на всем земном шаре, то общее количество утих несчастных должно постоянно держаться на уровне 1,5 миллиона" (ibid., p. 229).
"Нищее народонаселение растет одновременно с ростом его нищеты; на крайней ступени обнищания человеческие существа теснятся в наибольшем количестве, оспаривая друг у друга право страдать... В 1821 г. население Ирландии исчислялось в 6 801 827 человек. В 1831 г. оно возросло до 7 764 010 человек, т.е. увеличилось на 14 % за 10 лет. В Ленстере, провинции наиболее зажиточной, население увеличилось лишь па 8%, тогда как в Конноте, провинции наиболее нищенской, прирост населения достиг 21 % ("Extraits des Enquetes publiées en Angleterre sur l'Irlande". Vienne, 1840)". (Buret. "De la misére etc.", t. I, p. [36]-37 [30]).
Политическая экономия рассматривает труд абстрактно, как вещь; "труд есть товар"; если цена высока, значит спрос на товар очень велик; если цена низка, значит предложение очень велико; "цены на труд как на товар должны все больше и больше падать"; к этому вынуждает частью конкуренция между капиталистом и рабочим, частью конкуренция среди рабочих.
"Рабочее население, продающее труд, силой вещей вынуждено довольствоваться самой ничтожной долей продукта... Теория труда-товара, разве это не теория замаскированного рабства?" (l. с., р. 43). "Почему же в труде усмотрели лишь меновую стоимость?" (ib., p. 44). "Крупные предприятия покупают преимущественно труд женщин и детей, потому что он обходится дешевле труда мужчин" (1. с.). "Положение рабочего перед лицом того, кто использует его труд, не есть положение свободного продавца... Капиталист всегда волен использовать труд, рабочий же всегда вынужден его продавать. Стоимость труда совершенно уничтожается, если он не продается каждое мгновение. Труд не поддается ни накоплению, ни даже сбережению – в отличие от подлинных товаров. [XIV] Труд – это жизнь, а жизнь, если се не обменивать ежедневно на пищу, чахнет и скоро гибнет. Для того чтобы жизнь человека была товаром, надо, следовательно, допустить рабство" (l. с., р. 49-50).
Таким образом, если труд есть товар, то это – товар с самыми злосчастными свойствами. Но, даже согласно основным положениям политической экономии, труд не есть товар, так как он не является свободным "результатом свободной рыночной сделки" [l. с., р. 50]. Существующий экономический строй
"понижают одновременно и цену и вознаграждение за труд, он совершенствует рабочего и унижает человека" (I. с., р. 52-53). "Промышленность стала войной, а торговля – игрой" (l. с., р. 62).
"Одни только машины, перерабатывающие хлопок, выполняют (в Англии) работу 84 000 000 работников ручного труда") [l. с., р. 193, note].
До сих пор промышленность находилась в состоянии завоевательной войны
"она расточала жизнь людей, образующих ее армию, столь же хладнокровно, как и великие завоеватели. Целью ее было обладание богатством, а не счастье людей" (Buret. L. с., р. 20). "Эти интересы" (т.е. интересы экономические), "будучи свободно предоставлены самим себе... неизбежно должны столкнуться друг с другом; у них нет иного арбитра, кроме войны, а приговоры, выносимые войной, обрекают одних на поражение и смерть, чтобы обеспечить другим победу... Наука ищет порядка и равновесия в столкновении противоположных сил: непрерывная война есть, по ее мнению, единственный способ добиться мира; эта война называется конкуренцией" (l. с., р. 23).
"Чтобы успешно вести промышленную войну, нужны многочисленные армии, которые можно было бы сосредоточить в одном пункте и бросить в бой, не считаясь с потерями. Солдаты этой армии выносят возлагаемые на них тяготы не из чувства преданности или долга; они делают это лишь для того, чтобы уйти от неизбежно грозящего им голода. Ни привязанности, ни признательности к своим командирам у них нет. Командиры эти не питают к своим подчиненным никаких благожелательных чувств; для них они подчиненные – не люди, а лишь орудия производства, которые должны приносить как можно больше дохода с возможно меньшими издержками. Эти скопления рабочих, все более и более теснимые, не имеют даже уверенности в том, что их всегда будут использовать; промышленность, собравшая их вместе, дает им жить лишь тогда, когда она в них нуждается; а как только она может обойтись без них, она, не задумываясь, предоставляет их собственной участи; и рабочие вынуждены предлагать свою личность и свою силу по той цене, которую им готовы дать. Чем продолжительнее, мучительнее и отвратительнее возлагаемая на них работа, тем хуже она оплачивается; иной раз видишь рабочих, которые, работая с непрерывным напряжением по 16 часов в сутки, едва покупают себе этим право не умереть с голоду" (l. с., р. [68]-69).
[XV] "Мы убеждены – и это наше убеждение разделяют уполномоченные по обследованию условий жизни ручных ткачей, – что крупные промышленные города растеряли бы в короткий срок свое рабочее население, если бы из соседних деревень не было бы непрерывного притока здоровых людей, свежей крови" (l. с., р. 362).