ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Эта глава представляет собой попытку некоторой систематизации в области теории развития. Как только мы соглашаемся с обоснованностью такой теории, сразу же возникает множество вопросов относительно ее деталей. Как именно происходит развитие? Почему дети развиваются и почему они не развиваются? Откуда они знают, в каком направлении развиваться? Почему их развитие отклоняется в сторону патологии?
В конце концов, понятия самоактуализации, развития и истинного Я – все это абстракции высокого уровня. Нам же нужно подобраться ближе к реальным процессам, голым фактам, конкретным жизненным ситуациям.
Самоактуализация – это далекая цель. Нормально растущие дети живут не ради достижения какой-то далекой цели и не во имя какого-то далекого будущего; их слишком занимает непосредственное получение удовольствия и спонтанная сиюминутность жизни. Они живут, а не готовятся к жизни. Но если они просто, спонтанно живут, не пытаясь развиваться, желая только наслаждаться тем, что делают в данный конкретный момент, тогда каким образом они, тем не менее, умудряются шаг за шагом двигаться вперед? То есть – нормально развиваться? Раскрывать миру подлинных себя? Как нам примирить факты Бытия с фактами Становления? Развитие – это не цель в буквальном понимании этого слова. Не являются ею ни самоактуализация, ни открытие Себя (с большой буквы). Что касается ребенка, его развитие не особо целенаправленно; скорее, оно просто происходит. Ребенок не столько ищет, сколько находит. Мотивационные законы "ликвидации дефицита" и "целенаправленного подражания" не распространяются на сферу развития, спонтанности, творчества.
Опасность чисто бытийного подхода заключается в том, что психология Бытия скорее статична и не принимает в расчет феномены движения, направленности и развития. Мы склонны описывать состояния Бытия, самоактуализации, так, словно это состояния полного совершенства, нирваны. Раз ты достиг этого, тебе остается только удовлетворенно покоиться в своем совершенстве. Ответ, который я нахожу удовлетворительным, довольно прост: развитие происходит тогда, когда следующий шаг вперед объективно доставляет больше радости, больше наслаждения, больше внутреннего удовлетворения, чем предыдущая победа, которая стала чем-то привычным для нас и даже наскучила нам; единственное, что определяет нечто как хорошее для нас, – это субъективно большее удовольствие от этого нечто, чем от чего-либо другого. Смысл нового ощущения, скорее, в нем самом, чем в каком-либо внешнем критерии. В этом состоит самообоснование ощущения.
Мы делаем это не потому, что это хорошо для нас, или так нам посоветовал наш психолог, и не потому, что кто-то нам так сказал, и не потому, что благодаря этому мы проживем дольше, и не потому, что это хорошо для всего вида, и не потому что это принесет нам вознаграждение извне, и не потому что это логично. Мы делаем это по той же причине, по какой мы выбираем именно этот десерт, а не другой. Я уже описывал это как основной механизм, в результате действия которого мы влюбляемся или выбираем себе друга. То есть целовать одного человека гораздо приятнее, чем целовать другого, дружба с X субъективно – приносит гораздо больше удовлетворения, чем дружба с Y.
Таким образом мы узнаем, что нам подходит, что мы на самом деле любим или не любим, каковы наши вкусы, установки и способности. Короче говоря, это путь к выявлению Себя, путь, на котором мы находим ответы на главные вопросы: "Кто я?" и "Каков я, что я собой представляю?"
Мы совершаем и выбор чисто спонтанно, так сказать, делаем шаг "изнутри наружу". Одну из сторон Бытия здорового ребенка, который просто Есть, составляет спонтанный и неупорядоченный интерес, любопытство. Даже когда у ребенка нет никакой цели, желания приспособиться, выразить себя, когда им не движет какой бы то ни было дефицит, он все равно стремится попробовать свои силы, идти дальше, познавать, участвовать, играть, удивляться, воздействовать на окружающий мир. Изучение, предметное действие, опыт, заинтересованность, выбор и, отсюда, наслаждение – все это можно считать атрибутами чистого Бытия, и, в то же время, это может вести к Становлению, пусть даже случайно, наугад, незапланированно, неожиданно. Спонтанное, творческое переживание, конечно же посещает человека тогда, когда он этого не ждет, не планирует, не предвидит и не ставит себе задачей.*
* "Но вот парадокс – переживание искусства не может быть эффективно использовано ни с этой, ни с какой-либо другой целью. Это должна быть бесцельная деятельность, в том смысле, в каком мы понимаем "цель". Оно может быть только переживанием бытия: бытия человеческим организмом, делающим то, что он должен и вправе делать, – остро и полнокровно ощущающим жизнь, затрачивающим энергию и создающим красоту по своему усмотрению, – а обострение чувств, цельность, получение результата и хорошее самоощущение являются лишь побочными продуктами" (179 с. 213).
Только когда ребенок пресыщается и начинает скучать, он готов обратиться к другим, возможно "более возвышенным", наслаждениям.
Тогда неизбежно встают следующие вопросы. Что же его удерживает? Что мешает росту? В чем конфликт? Какова альтернатива движению вперед? Почему некоторым людям движение вперед дается так трудно и мучительно? Здесь мы должны как можно лучше осознать тормозящую и регрессивную силу неудовлетворенных фундаментальных потребностей, привлекательности безопасности и покоя, функций защиты от боли, страхов, потерь и опасностей. необходимости известной отваги для движения вперед.
В каждом человеческом существе есть те и другие силы. Первые обеспечивают безопасность и защищенность от страхов обусловливая тенденцию к регрессу, склонность цепляться за прошлое, когда человек боится вырасти из примитивной связи с материнской утробой, боится рисковать тем, что у него уже есть, боится независимости, свободы и самостоятельности. Вторая группа сил подталкивает человека к постижению целостности и уникальности своей личности, к полному осуществлению всех своих способностей, к уверенности перед лицом внешнего мира и, в то же время, к способности принять свое глубинное, истинное, бессознательное Я.
Я могу изобразить все это схемой, очень простой, но выразительной, как с эвристической, так и с теоретической точки зрения. Основную дилемму, или конфликт между силами самосохранения и силами развития я считаю экзистенциальным, коренящимся в самых глубинах человеческой природы, изначально и неизбывно. Если мы изобразим этот конфликт в виде такой вот диаграммы:
Безопасность ← <ЛИЧНОСТЬ> → Развитие
мы очень легко сможем классифицировать различные механизмы роста следующим образом:
Теперь мы можем ввести в нашу схему эти валентности:
| Увеличение привлекательности | Увеличение опасности |
| Безопасность ← <ЛИЧНОСТЬ> → Развитие | |
|---|---|
| Минимизация привлекательности | Минимизация опасности |
Стало быть, мы можем рассматривать процесс здорового развития как бесконечную цепочку ситуаций свободного выбора, в которой человек пребывает в каждый момент своей жизни, будучи вынужден выбирать между безопасностью и развитием, зависимостью и независимостью, регрессом и прогрессом, незрелостью и зрелостью. У безопасности есть как плохие, так и хорошие стороны; у развития также есть как плохие, так и хорошие стороны. Мы двигаемся вперед, когда преимущества развития и недостатки безопасности перевешивают все, что составляют недостатки развития и преимущества безопасности.
На первый взгляд, это явный трюизм. Но не для психологов, которые, в большинстве своем, придерживаются объективности и очевидностей бихевиоризма. Потребовалось много экспериментов с животными и много теоретизирования, чтобы убедить исследователей мотивации животных обратиться к тому, что П.Т.Юнг (185) назвал гедонистским фактором, стоящим над потребностью воспроизводства и способным объяснить результаты экспериментов со свободным выбором. Например, сахарин ни в коей мере не удовлетворяет никакие потребности белых крыс, и все же они предпочитают его простой воде. Стало быть, все дело в его – бесполезном – вкусе.
Далее, попрошу заметить, что субъективное удовольствие, данное в ощущении, можно считать присущим любому организму, например, оно свойственно как ребенку, так и взрослому, как животному, так и человеку.
Открывающаяся в результате этого перед нами возможность очень соблазнительна для теоретика. Пожалуй, все эти относящиеся к высшим уровням понятия – "Я", "развитие", "самоактуализация" и "психическое здоровье" могут получить объяснение в той же системе, что и результаты экспериментов с пищевыми импульсами животных, результаты наблюдений за свободным выбором, будь то предпочтения ребенка в отношении пищи или выбор занятия в жизни, и, наконец, результаты углубленных исследований гомеостаза (27).
Разумеется, эта формулировка, "развитие через радость", заставляет нас также высказать следующее предположение: то, что по вкусу нам, "лучше" для нас, в смысле развития. Здесь мы полагаемся на нашу веру в то, что если свободный выбор является действительно свободным и если делающий выбор человек относительно здоров и не боится выбора, он, скорее всего, сделает правильный выбор в пользу здоровья и развития.
Это предположение уже подтверждается результатами значительного количества экспериментов, но, в основном, на животном уровне. Поэтому необходимо более подробное исследование проблемы свободного выбора у человека существ. Мы должны знать гораздо больше о плохом и неразумном выборе, на структурном уровне и на уровне психодинамики.
Есть и другая причина, по которой мое "систематизирующее" начало склоняет меня к идее развития через радость. Дело в том, что я нахожу возможным согласовать ее с динамической теорией, вообще со всеми динамическими теориями Фрейда, Адлера, Юнга, Шахтеля, Хорни, Фромма, Бэрроу, Рейха и Рэнка, а также с теориями Роджерса, Ш.Бюлер, Комбса, Ангьяла, Олпорта, Голдстайна, Мюррея, Мустакаса, Перлса, Бугенталя, Ассаджоли, Франкла, Журара, Мэя, Уайта и др.
Я критикую приверженцев классического фрейдизма за склонность (в крайних ее проявлениях) патологизировать все, что только можно, и не замечать таящиеся в человеческом существе "здоровые" возможности, то есть за склонность видеть все в черном цвете. Но позиция "школы развития" (также в крайних ее проявлениях) не менее уязвима, поскольку ее представители склонны смотреть на все сквозь розовые очки и, как правило, обходить проблемы патологии, слабости, "неудач" в развитии. Кому-то по душе исключительно теология зла и греха; кому-то – теология, в которой вообще не говорится о грехе. И та, и другая точка зрения одинаково неправильны и нереалистичны.
Следует особо упомянуть одно дополнительное основание связи между развитием и безопасностью. Движение вперед, как правило, происходит маленькими шагами, и каждый шаг вперед возможен благодаря ощущению безопасности, когда мы вступаем в неведомое с надежного родного "плацдарма", когда наша смелость, основана на возможности отступления. В качестве парадигмы можно представить себе младенца, рискнувшего сползти с колен матери в незнакомую обстановку. Характерно, что пока он разглядывает комнату, он продолжает цепляться за мать. Затем он решается совершить небольшую вылазку, постоянно проверяя не вышел ли он из-под защиты матери. Затем эти вылазки становятся все более и более продолжительными и дальними. Таким образом, ребенок может исследовать опасный и неведомый мир. Если бы мать внезапно исчезла, он бы встревожился, перестал интересоваться изучением мира и хотел бы только одного – вернуться в безопасное место. Он может даже утратить свои навыки, например, вместо того, чтобы ходить, станет ползать.
Я думаю, что мы можем обобщить этот пример. Уверенность в собственной безопасности позволяет индивиду испытывать более высокие потребности и импульсы, а также двигаться к зрелости. Угроза безопасности – означает отступление назад, к более фундаментальному уровню. Это значит, что если приходится выбирать между безопасностью и развитием, то выбор, как правило, делается в пользу безопасности. Интересы безопасности доминируют над интересами развития. Это означает, что нам следует расширить нашу основную формулу. В принципе, только ребенок, который чувствует себя в безопасности, "осмеливается" развиваться в здоровом направлении. Его потребность в безопасности должна быть удовлетворена. Его нельзя "толкать вперед", потому что неудовлетворенность потребности в безопасности всегда будет "сидеть" в нем, вечно требуя удовлетворения. Чем в большей мере удовлетворена потребность в безопасности, чем меньше валентность ее для ребенка, тем меньше она мешает проявлению его отваги.
Впрочем, как мы можем знать, когда ребенок чувствует себя достаточно безопасно для того, чтобы осмелиться сделать новый шаг вперед? Узнать это мы можем одним-единственным образом – по его выбору, то есть только он сам по-настоящему ощущает наступление того момента, когда силы, зовущие вперед, одолевают силы, зовущие назад, а отвага одолевает страх.
В принципе, любой человек, даже ребенок, должен сам делать свой выбор. Никто не должен решать за него слишком часто, потому что от этого человек теряет силы, веру в себя и, отчасти, свою способность получать внутреннее удовольствие в своем опыте, лишается своих импульсов, своего отношения ко всему, своих чувств и способности отличать их от стандартов других людей.*
* С того момента, как коробка попадает к нему в
руки, он чувствует, что волен сделать с ней все, что
захочет. Он открывает ее, размышляет над ее содержимым,
выражает удовольствие или разочарование, замечает
расположение содержимого, находит руководство, касается
стальной поверхности, взвешивает в руке различные части,
пересчитывает их и т.д. Все это он делает прежде, чем
попытаться совершить что-то со всем конструктором. Затем
приходит жгучее желание что-то с ним сделать. Это может
быть только подгонка одной части к другой. Одно это дает
ему ощущение того, что он что-то делает, и что он может
справиться с этим конкретным предметом. Что бы ему ни
захотелось делать дальше полностью собрать конструктор и,
соответственно, получить удовлетворение от своего
достижения или же разбросать в разные стороны все детали
– его контакт с игрушкой имеет смысл.
Результаты активного ощущения могут быть приблизительно
суммированы следующим образом. Физическое, эмоциональное и
интеллектуальное погружение в себя; признание и дальнейшее
изучение своих способностей; начало деятельности или творчества;
определение своего темпа и ритма, и выбор задачи, которую можно
решить в это конкретное время, что включает в себя умение не
брать на себя слишком много; овладение навыками, которые можно
применить в других затеях, и каждый раз – возможность
принятия активного участия в каком-нибудь, пусть даже самом
незначительном событии, чтобы точнее определить сферу своих
интересов.
Вышеописанной ситуации можно противопоставить другую, в
которой человек, принесший в дом конструктор, говорит ребенку:
"Вот конструктор, давай я тебе его открою". Он так и поступает, а
затем показывает ребенку все, что лежит в коробке: руководство,
различные детали и т.д., а в довершение всего принимается
сооружать одну из сложных моделей, например, подъемный кран.
Ребенку может быть очень интересно то, что происходит у него на
глазах. но давайте сосредоточимся на одном аспекте происходящего.
Ребенку не дают возможности самому заняться конструктором,
используя свое тело, разум или чувства, ему не дают возможности
испытать свои силы в новом для него деле, посмотреть, на что он
способен или придать новое направление своим интересам.
Сооружение для него подъемного крана может привести в действие и
другой фактор. Ребенку может захотеться сделать то же самое, хотя
у него не было возможности подготовиться к решению столь сложной
задачи. Целью мероприятия становится объект, а не ощущение
причастности к процессу создания объекта. Кроме того, что бы он
потом ни сделал самостоятельно, все будет казаться ему ничтожным
по сравнению с тем, что кто-то уже сделал для него и за него. Он
не приобрел никакого опыта, который поможет ему, когда он в
следующий раз столкнется с чем-то новым. Иными словами, он
внутренне "не вырос", его "опыт" был навязан ему извне. Для
человека любое активное ощущение – это возможность понять,
что он любит или не любит и кем он хочет стать. Это существенная
часть его продвижения к зрелости и самостоятельности" (186, с.
179).
Если все это так, если ребенок сам должен решать, идти ему вперед или нет, поскольку он один может знать свое субъективное переживание удовольствия, тогда как мы можем примирить эту абсолютную необходимость в доверии внутренней индивидуальности с необходимостью помощи от окружения? Ведь ребенок действительно нуждается в помощи. Не чувствуя поддержки он будет слишком напуган, чтобы дерзать. Каким образом мы можем помочь ему в его развитии?- И, что не менее важно, каким образом мы можем помешать его развитию?
Противоположностью субъективному ощущению удовольствия (вере в себя), если речь идет о ребенке, является мнение других людей (любовь, уважение, одобрение, восхищение, вознаграждение – то есть вера в других в ущерб вере в себя). Поскольку другие люди жизненно важны для беспомощного ребенка, страх потерять их (как гарантов безопасности, "поставщиков" питания, любви, уважения и т.д.) является первобытным, парализующим страхом. Поэтому ребенок, когда ему нужно сделать трудный выбор между собственными приятными ощущениями и ощущением одобрения других людей, как правило, вынужден выбирать одобрение других людей и либо подавлять, либо умерщвлять свое удовольствие, либо не замечать его, либо контролировать его силой своей воли. Как правило, одновременно с этим развивается предубеждение относительно ощущения удовольствия, или же стыдливое и скрытное отношение к нему, которое, в конце концов, приводит даже к неспособности ощущать удовольствие.*
* "Каким образом можно потерять себя?
Предательство, неведомое и немыслимое, начинается в
детстве, с нашей тайной психической смерти – когда нас
не любят и отсекают от наших спонтанных желаний. (Подумай:
что остается?) Но погоди – жертва может даже
"перерасти" это, но это идеальное двойное преступление, а
не просто убийство psyche. Ее можно уже списывать, и
маленькое "я" неуклонно и помимо воли занимает ее место.
Человека не принимают таким, каким он есть на самом деле. О
да, они любят его, но они ждут от него, чтобы он стал (или
хотят заставить его стать) другим! Поэтому он должен стать
таким, как положено. Он сам учится верить в это или, по
крайней мере, принимает это как должное. Он по-настоящему
отказался от самого себя. И уже не важно, подчиняется ли он
им, бунтует ли, прячется ли – важно только его
поведение. Его центр тяжести находится в "них", а не в нем
и если он даже заметит это, то подумает, что это вполне
нормально. И выглядит все это вполне благовидно; все
происходит явно, непроизвольно и анонимно!
Это идеальный парадокс. Все кажется вполне нормальным;
преступление не замышлялось; нет трупа, нет виновного. Мы
видим только солнце, которое восходит и заходит, как ему и
положено. Что же случилось? Он был отвергнут, причем не
только другими, но и самим собой. (В сущности, он остался
без "я".) Что он потерял? Всего лишь одну истинную и
жизненно важную часть себя: чувство уверенности в себе,
которое есть не что иное, как его способность к развитию,
его корневая система. Но он, увы, жив. "Жизнь"
продолжается, он тоже должен жить. С того момента, как он
отказался от самого себя, он, сам того не ведая, принялся
за создание и поддержание псевдо-"я" в той мере, в какой он
отказался от "я" подлинного. Но это очень удобная вещь
– "я" без желаний. Его будут любить (или бояться)
тогда, когда его следует презирать, оно будет сильным в
том, в чем на самом деле оно слабо; оно будет совершать
поступки (хотя они будут лишь пародией поступков) не ради
удовольствия, а ради выживания: не просто потому, что оно
хочет совершить поступок, а потому, что оно должно
подчиняться. Такая необходимость – это не жизнь (не
его жизнь), а защитный механизм против смерти. Но это также
механизм смерти. Отныне его будут разрывать на части
навязчивые (бессознательные) желания или парализовать
(бессознательные) конфликты, каждый поступок ежесекундно
будет перечеркивать его бытие, его целостность; и все это
время он будет носить маску нормального человека, и от него
будут ожидать соответствующего поведения!
Короче говоря, я вижу, что мы становимся невротиками, в
поисках или в попытках защитить псевдо-"я", "я"-систему; мы и
есть невротики в той мере, в которой мы лишены своего "я"" (7, с.
3).
Стало быть, "распутье", первичный выбор – это выбор между своим "я" и "я" других людей. Если единственный способ сохранить свое "я" состоит в том, чтобы расстаться с "другими", то нормальный ребенок откажется от себя. О причине я уже говорил – потребность в безопасности есть самой фундаментальной и доминирующей потребностью ребенка, гораздо более сильной, чем потребность в независимости и самоосуществлении. Если взрослые заставляют его выбирать между одной (низшей, но более сильной) жизненной необходимостью и другой (высшей, но более слабой) жизненной необходимостью, ребенок вынужден выбрать безопасность ценой отказа от своего Я и развития этого Я, отказа от саморазвития.
(В принципе, нет никакой необходимости заставлять ребенка делать этот выбор. Люди зачастую делают это просто из невежества или нездоровых побуждений. Мы знаем, что в этом нет необходимости, потому что у нас достаточно примеров детей, которым предложили безопасность, любовь и уважение, не потребовав при этом никаких жертв.)
В этом смысле, мы можем извлечь очень важные уроки из опыта терапии, креативного подхода к образованию, обучению искусствам и, в частности, как я считаю, искусству танца. Там, где присутствуют терпимость, любовь, одобрение, понимание, защищенность, удовлетворение, поддержка и отсутствуют агрессивность, стремление ставить оценки, желание сравнивать, то есть там, где человек может чувствовать себя в полной безопасности, там у него появляется возможность разобраться со всевозможными мизерными мотивами, вроде враждебности, невротической зависимости, и дать им выход. Стоит только человеку пройти через такой катарсис, и он спонтанно устремляется к другим радостям жизни, которые другими людьми воспринимаются как "более возвышенные" или направленные на развитие личности, например, к любви и творчеству. Стоит человеку испытать эти радости, и он будет предпочитать их всем остальным.
(Зачастую нет особой разницы, какой именно тщательно разработанной теории придерживается терапевт, учитель, психоаналитик и т.д. По-настоящему хороший терапевт, может разделять самые пессимистичные взгляды Фрейда и тем не менее работает так, словно развитие личности вполне возможно. По-настоящему хороший учитель, который на словах полностью поддерживает "розовый", оптимистический взгляд на человеческую природу, с полным пониманием и уважением расскажет своим ученикам о регрессивных и защитных силах. Однако можно преклоняться перед вполне реалистичной и всеобъемлющей философией, но отступать от ее принципов на практике: в терапии, в преподавательской деятельности, в воспитании своих детей. Учителем может быть только тот, кто уважает страх и самозащиту; терапевтом может быть только тот, кто уважает здоровье.)
Парадоксальность этой ситуации отчасти заключается в том, что на самом деле и "плохой" выбор для невротика может быть "хорошим" или, по крайней мере, понятным и даже необходимым с точки зрения его (невротической) динамики. Мы знаем, что попытка устранения функционального невротического синдрома либо посредством силы, либо путем слишком лобового противодействия или разоблачения, либо через стрессовую ситуацию, которая разрушает возведенную индивидом защиту от слишком болезненных озарений, может сокрушить и саму личность. Здесь перед нами встает вопрос пошаговости развития. И снова, хороший родитель, терапевт или преподаватель действует таким образом, как будто понимает, что мягкость, доброта, уважение к страху, понимание естественности защитных и регрессивных сил необходимы, если мы хотим, чтобы развитие представляло для ребенка радостную перспективу, а не страшную угрозу. Поведение учителя предполагает понимание им того факта, что развитие может иметь место только в безопасной ситуации. Он чувствует: если индивид занял "глухую оборону", значит для этого есть основания, и он готов проявить терпение и понимание, несмотря на то, что знает путь, по которому должен идти ребенок.
В сущности, с динамической точки зрения, абсолютно любой выбор является мудрым, если мы примем, как должное, существование двух типов мудрости – мудрости самозащиты и мудрости развития. (См. гл. 12, в которой рассматривается третий тип "мудрости", а именно, здоровый регресс.) Оборонительная позиция может быть не менее мудрым решением, чем дерзкое стремление вперед; это зависит от особенностей личности, ее статуса и той ситуации, в которой она находится в момент выбора. Выбор в пользу безопасности является мудрым решением, если в результате человек избегает боли, которую в данный момент он не может вынести. Если мы хотим помочь ему в его развитии (потому что мы знаем, что постоянный выбор в пользу безопасности, в конце концов, приведет его к катастрофе и отсечет его от возможностей, которые, воспользуйся он ими, принесли бы ему радость), то все, что нам остается сделать, – это помочь, если он просит помочь ему избавиться от страданий, и, вместе с тем, дав ему чувство безопасности, поманить его вперед, к новым ощущениям, подобно матери, которая разводит руки, чтобы ребенок попытался идти сам. Мы не можем заставить его развиваться, мы можем только поманить его, предоставить ему такую возможность, веря в то, что новый опыт сам по себе заставит человека отдать ему предпочтение. Отдать предпочтение новому ощущению может только сам человек; никто не может сделать это за него. Если опыт развития станет его частью, оно не может ему не понравиться. Если же оно ему не понравится, то мы должны смиренно согласиться с тем, что в настоящий момент это не отвечает его природе.
Иначе говоря, больного ребенка следует уважать ничуть не в меньшей степени, чем здорового, если речь идет о процессе развития. Только когда мы с уважением относимся к его страхам, он может дерзнуть быть смелым. Мы должны понимать, что темные силы так же "нормальны", как и силы развития.
Это очень тонкая задача, поскольку, с одной стороны, только мы знаем, что для него лучше (поскольку речь идет о привлекательности его продвижения в избранном нами направлении), и, с другой стороны, только он знает, что для него лучше в итоге. Это значит, что мы должны только предлагать, и при этом крайне редко предлагать силовые решения. Мы должны быть полностью готовы не только звать вперед, но и уважать стремление человека отступить, "зализать раны", восстановить силы, взглянуть на ситуацию с выгодной и безопасной точки и даже вернуться к низшим радостям жизни, чтобы вновь обрести необходимую для развития отвагу.
И вот здесь человеку снова нужен помощник. Он нужен не только здоровому ребенку, чтобы, создав ему возможности для развития (находясь "под рукой"), уйти с дороги, когда надобность в этом отпадет, но и (в значительно большей степени) такой помощник нужен тому, кто застрял в глухой обороне, запутался в мерах безопасности, отсекающих его от возможностей развития. Невроз – это "вечный двигатель" самосохранения; то же самое можно сказать и о структуре характера. Мы можем либо всю жизнь ждать возможности доказать такому человеку, что его система не срабатывает, например, позволив ему рухнуть под ударами невроза, либо помочь ему в развитии, уважая и понимая как его потребность в восполнении дефицита, так и его потребность в развитии.
Это равносильно пересмотру даосской формулы "невмешательства", которая зачастую не срабатывает, поскольку развивающийся ребенок действительно нуждается в помощи. Ее можно заменить другой формулой – "не вмешательство, но помощь". Это – "любящий" и "уважительный" даосизм. Он признает не только развитие и специфические механизмы, которые двигают его в правильном направлении, но также признает и уважает страх перед развитием, медлительность в развитии, блокирование, патологические отклонения и любые причины отказа от развития. Он признает роль, необходимость и полезность внешнего окружения, хотя и не дает ему занять господствующие позиции. Он способствует развитию потому. что знает его механизм и хочет помочь ему. а не просто полон радужных надежд по этому поводу.
Все вышесказанное связано с общей мотивационной теорией, сформулированной мною в моей работе "Мотивация и личность", и в особенности с предпосылкой удовлетворения потребностей, которая представляется мне наиболее важным принципом, лежащим в основе всего здорового развития человека. Единственным холистическим принципом, связующим воедино многообразие человеческих мотивов, является тенденция к возникновению новой и более возвышенной потребности, по мере того, как в достаточной степени удовлетворяются потребности низшие Ребенок, которому посчастливилось расти в нормальных комфортных условиях, пресыщается доступными удовольствиями, они ему надоедают, и он "охотно" (без подсказки) обращается к более высоким и сложным удовольствиям, если они вполне доступны и ничем не угрожают ему
Примеры действия этого принципа можно обнаружить не только в глубинной мотивационной динамике ребенка, но и с точки зрения личности как микрокосма – в развитии любых, самых скромных навыков, таких как овладение умением читать, кататься на коньках, рисовать или танцевать Освоивший простые слова ребенок получает от них огромное удовольствие, но не останавливается на этом Пребывая в благоприятной атмосфере, он демонстрирует спонтанное желание узнавать все больше и больше новых слов, запоминать более длинные слова, строить более сложные предложения и т.д. Если же он вынужден оставаться на примитивном уровне, то ему становится скучно, а то, что прежде доставляло ему удовольствие, теперь его раздражает. Он хочет продолжать, двигаться, расти. Он останавливается или регрессирует только в том случае, если на следующей стадии его ждут разочарование, неудача, неодобрение или насмешка. Вот тогда мы сталкиваемся с хитросплетениями патологической динамики и невротических компромиссов, в которых импульсы не исчезают, но остаются неосуществленными, а то и угасают вместе со способностью осуществлять данный импульс.*
* Я думаю, что этот общий принцип можно применить к Фрейдовой теории последовательности фаз либидо. На "оральной стадии" ребенок получает удовольствие преимущественно посредством рта. В особенности тот, которому на этой стадии развития не уделяется достаточно внимания. Мы должны помнить, что хорошо и эффективно младенец может делать только одно – сосать. Ко всему остальному он не способен, и если, как я думаю, это ощущение дает нам самый первый прототип самоуважения (чувства "мастерства"), то этот процесс – единственный способ, каким младенец может ощутить удовольствие от своего мастерства (здесь присутствует все – достижение результата, контроль, самовыражение, воля). Но вскоре он и в других способностях достигает "мастерства" и обретает "контроль". Здесь я имею в виду не только "анальный контроль", значение которого, с моей точки зрения, было сильно преувеличено, хотя сама мысль, в общем-то, верна. Двигательные способности также развиваются во время так называемой "анальной" стадии, доставляя удовольствие и вселяя чувство уверенности. Но в данном случае для нас важно то, что "оральному" ребенку свойственно пресыщаться своим "оральным мастерством", которое начинает ему надоедать, как, скажем, ему надоедает питаться одним только молоком. В ситуации свободного выбора он склонен отказываться от груди и молока в пользу других, более сложных, видов деятельности и вкусовых ощущений или, по крайней мере, "прибавлять" их к груди. При достаточном удовлетворении потребностей возможности свободного выбора и отсутствии опасности, ребенок "вырастает" из оральной стадии и сам ее отвергает. Его не нужно, как думают многие, "гнать пинками вперед" или заставлять взрослеть. Он сам решает дорасти до более высоких удовольствий и сам решает охладеть к удовольствиям более низким. Он регрессирует или останавливается только при возникновении опасности и угрозы, при неудаче, разочаровании или стрессе: только тогда он предпочитает безопасность развитию. Разумеется, самоотречение, способность отложить удовлетворение потребности и пережить разочарование также являются обязательными составляющими силы (в оригинале перевода сноска здесь заканчивается – В.Д.)
В результате мы приходим к тому, что к принципу иерархии потребностей добавляется субъективный механизм, который ведет индивида в направлении "здорового" развития. Этот принцип справедлив для любого возраста. Вернуть себе способность воспринимать свои собственные ощущения – это наилучший способ вновь открыть свое принесенное в жертву "я", даже во вполне зрелом возрасте. Терапевтический процесс помогает взрослому человеку понять, что его детская (всячески подавляемая) потребность в одобрении других людей уже не властна над ним в ее детских формах и в той мере, в какой она проявлялась в детстве; что ужас потерять других людей, сопровождающийся страхом слабости, беспомощности и одиночества, больше не имеет под собой реальной основы, какую он имел для него в детстве. Для взрослого другие люди могут и должны быть не столь значимы, как для ребенка.
Итак, наша окончательная формула должна состоять из следующих элементов:
* Очень распространены случаи псевдо-развития, когда человек пытается (с помощью подавления, отрицания, формирования жесткой реакции и т.д.) убедить самого себя, что неудовлетворенная фундаментальная потребность на самом деле удовлетворена или вовсе не существует. Тогда он позволяет себе дорасти до потребностей более высокого уровня, но это здание вечно зиждется на очень шатком фундаменте. Я называю это "псевдо-развитием посредством уклонения от неудовлетворенной потребности". Такая потребность неизменно присутствует – как бессознательная сила (повторяющаяся навязчивая идея).