ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Такая активная верность отжившим воззрениям на реальность лежит в основе многих психических заболеваний. Психиатры называют ее переносом. В определении этого понятия существует, по-видимому, столько же нюансов, сколько и психиатров. Мое определение звучит так: перенос – это совокупность способов восприятия мира и реакций на него, выработанных в детстве и вполне соответствующих условиям детского существования (нередко они буквально спасают ребенку жизнь), но необоснованно перенесенных во взрослый мир.
Проявляется перенос слабо, часто бывает незаметным, несмотря на всепроникающий и разрушительный характер. Но встречаются и яркие случаи. Одним из наглядных примеров был пациент, лечение которого закончилось неудачей именно из-за переноса. Это был очень талантливый, но неудачливый техник-компьютерщик немногим старше тридцати. Он пришел ко мне на прием потому, что его жена оставила его, забрав с собой обоих детей. Он не особенно тужил за ней, но потеря детей, к которым он испытывал глубокую привязанность, совершенно выбила его из колеи. Он надеялся все же обрести их снова и ради этого начал лечение, поскольку его жена недвузначно объявила, что никогда не вернется к нему, если он не пройдет курс психотерапии. Ее главные жалобы на него сводились к тому, что он постоянно и бессмысленно ревнует ее и в то же время сам к ней холоден, держится отчужденно, замкнуто и бесстрастно. И еще она отметила его частые перемены места работы.
Вся его жизнь, начиная с отрочества, была неспокойной и неустойчивой – частые мелкие стычки с полицией, три судимости за выпивки, драки, тунеядство, оскорбления официальных лиц. Он был отчислен из колледжа, где изучал электротехнику, потому что, как он выразился, "это не преподаватели, а компания лицемеров, они ничем не лучше полиции". Благодаря блестящим способностям и изобретениям в области компьютерной технологии он приобрел имя в промышленных кругах, его приглашали на работу, но он так и не продвинулся как специалист и нигде не задерживался на службе больше полутора лет – его увольняли, а еще чаще он сам бросал работу после ссор с контролерами, которых считал "жуликами и лжецами, заботящимися лишь о собственной заднице". Его любимым выражением было: "Нельзя доверять мерзавцам".
Свое детство он считал "нормальным", родителей – "обычными". Однако за то недолгое время, которое он проводил со мной, я услышал множество небрежных, безразличных упоминаний о том, как родители подводили и обманывали его. Они обещали ему велосипед ко дню рождения, но забыли об этом и купили что-то другое. Однажды они вообще забыли о его дне рождения, но он ничего особенно плохого в этом не видел, потому что "они были очень заняты". Они нередко обещали ему чем-нибудь заняться вместе в выходные, но обычно оказывалось, что они "слишком заняты". Множество раз они забывали забрать его с занятий или вечеринок, потому что у них "и без меня хватало хлопот".
В сущности, ему приходилось переживать в детстве одно горькое разочарование за другим из-за отсутствия родительской заботы. Постепенно или внезапно – не помню точно – он пришел к мучительному заключению, что родителям нельзя доверять. Он был еще совсем ребенком, но, как ни странно, почувствовал значительное облегчение, когда свыкся со своим открытием. Жизнь стала удобнее. Он ничего больше не ожидал от родителей, а если они что-нибудь обещали, то просто выбрасывал это из головы. После того как он перестал доверять родителям, резко уменьшились частота и боль разочарований.
Но такое решение проблемы таит в себе источник будущих проблем. Для ребенка родители – это все: они представляют мир. Ребенок не имеет возможности увидеть, что другие родители отличаются от его папы и мамы, и нередко – в лучшую сторону. Он считает, что поведение его родителей – это и есть норма, так и должно быть. Следовательно, та "реальность", то осознание, к которому пришел этот ребенок, выражались не в том, что он перестал доверять родителям, а в том, что он перестал доверять людям. И таким образом недоверие к людям легло на карту, с которой он пришел в отрочество, а затем стал взрослым.
С этой картой и с огромным грузом обид и разочарований он неизбежно должен был войти в конфликты с представителями власти – учителями, полицией, работодателями. Все эти конфликты только укрепляли его в убеждении, что людям, от которых он сколько-нибудь зависит, нельзя доверять. У него было много шансов и поводов пересмотреть свою карту, но ни один не сработал. Во-первых, единственный способ узнать, что в мире взрослых существуют люди, которым он может доверять, заключается в том, чтобы рискнуть и довериться; но это было бы нарушением карты, по которой он ориентировался. Во-вторых, подобное переучивание потребовало бы от него пересмотра представлений о родителях, осознания того факта, что они не любили его, что у него не было "нормального" детства, что его родители не были "средними" в своем бездушии к его нуждам. Такое осознание могло бы быть чрезвычайно болезненным. В-третьих, наконец, его недоверие к людям стало реалистическим, действенным приспособлением к реальности детства: оно работало, то есть уменьшало боль и страдания. Отказаться от приспособления, которое до сих пор столь хорошо защищало его, было чрезвычайно трудно; и он продолжал свой курс недоверия, подсознательно создавая ситуации, подтверждавшие этот курс, чуждался всех и вся, закрывая себе путь к радостям любви, привязанности и тепла. Он не мог позволить себе даже близости с женой: ей тоже нельзя было доверять. Только с родными детьми он был близок и свободен. Это были единственные существа в мире, над которыми он имел контроль, которые не имели никакой власти над ним и кому он мог всецело доверять.
Проблема переноса обнаруживается, среди прочих проблем, почти в каждом случае психиатрического лечения; и тогда психотерапия становится процессом пересмотра карты. Пациенты приходят лечиться потому, что их карты оказались несостоятельными. Но как же они цепляются за эти карты и как сопротивляются на каждом шагу процессу лечения! Нередко привязанность к своей карте и страх потерять ее столь велики, что лечение оказывается невозможным; так было и в случае с компьютерщиком. Сначала он попросил принимать его по субботам. После трех сеансов он перестал приходить, потому что нанялся подстригать газоны по выходным дням. Я предложил ему вечера по четвергам. Он пришел два раза и снова прекратил визиты – возникла внеурочная работа на заводе. Я перестроил свой рабочий график так, чтобы предоставить ему понедельник вечером, когда, как он говорил, сверхурочная работа не практикуется. Но прошло еще два сеанса, и он снова исчез: появилась ночная работа и в понедельник. Я вынужден был указать ему на невозможность лечения при таких условиях. Он сказал, что его не заставляют работать сверхурочно, но поскольку он нуждается в деньгах, то работа важнее, чем лечение. Он предложил встречаться только в те понедельники, когда окажется, что ночной работы не будет, и он будет звонить мне каждый понедельник в четвертом часу, чтобы сообщить, приедет ли он вечером. Я сказал ему, что для меня это неприемлемо, что я не могу каждый понедельник ставить свои вечерние планы в зависимость от того, сможет ли он прийти на сеанс. Он воспринял это так, что я неоправданно упрям, что меня совершенно не волнуют его нужды, что меня интересует только собственное время, а о нем я не забочусь, – словом, мне нельзя доверять. На этом наши попытки совместной работы закончились – я стал еще одной вехой на его старой карте.
Перенос – это не только проблема отношений между психотерапевтами и их пациентами. Эта проблема существует между родителями и детьми, между мужьями и женами, между работодателями и рабочими, между друзьями, группами людей и даже между нациями. Интересно представить себе, например, роль проблем переноса в международных отношениях. Все наши национальные лидеры – это человеческие существа, у которых было детство и были детские переживания, формировавшие их психику. Какой была та карта, которой следовал Гитлер, и как она возникла? Какой карте следовали американские лидеры, когда задумывали, начинали и поддерживали войну во Вьетнаме? Несомненно, их карта решительно отличалась от карт следующего поколения лидеров. Каким образом национальный опыт кризиса 1929-30 гг. сказался на их карте, а опыт 50-60-х годов – на карте их преемников? Если национальный опыт 30-40-х годов повлиял на поведение американских лидеров при развязывании войны во Вьетнаме, то соответствует ли этот опыт реалиям 60-х или 70-х? Как нам пересматривать наши карты более оперативно?
Если правда, или реальность, болезненна – ее избегают. Мы можем пересматривать свои карты лишь при условии, что наша дисциплина достаточно крепка, чтобы вытерпеть эту боль. Чтобы обладать такой дисциплиной, мы должны быть беззаветно преданы правде. Это означает, что правда, в том высшем смысле, который мы способны ей определить, всегда должна оставаться более важной, более жизненно необходимой для нас, чем комфорт. И наоборот, наш личный дискомфорт мы должны принимать как нечто второстепенное, даже приветствовать его как слугу, который помогает в поисках правды. Душевное здоровье – это бесконечно продолжающийся процесс посвящения себя реальности. Любой ценой.