ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Последний и, возможно, самый большой риск любви есть риск проявления силы через смирение. Самый известный пример – любовная конфронтация. Когда и в чем бы мы ни противостояли кому-либо, мы, в сущности, говорим этому человеку. "Ты неправ; я прав". Когда отец говорит ребенку: "Ты ведешь себя трусливо", то в действительности это означает: "Твоя трусость плоха. Я имею право критиковать тебя, потому что сам я не труслив, и я прав". Когда муж выступает против жены из-за ее фригидности, он говорит: "Ты фригидна, потому что неправильно, плохо с твоей стороны не отвечать на мою сексуальную страсть; ведь я сексуально нормален, и в остальном у меня все в порядке. Это у тебя сексуальная проблема, а у меня нет". Когда жена выступает против мужа, требуя, чтобы он уделял больше внимания ей и детям, она говорит: "То, что ты так отдаешься работе, неправильно. Несмотря на то что я не делаю твою работу, я вижу ситуацию более ясно, чем ты, я знаю, что тебе следует иначе распоряжаться своим временем, и я права".
Многие люди обладают способностью к конфронтации и не затрудняются применять ее: "Я прав, а ты неправ; ты должен измениться". Родители, супруги и люди в других самых разнообразных ролях делают это привычно и при каждом случае, критикуя налево и направо и рубя с плеча. В большинстве случаев такая критика и конфронтация вспыхивает импульсивно, в раздражении или ярости, и вносит в мир больше путаницы, чем ясности.
Для поистине любящего человека критика и конфронтация – дело нелегкое и непростое; он твердо знает, что такие действия таят в себе большое высокомерие. Противостоять любимому человеку означает занять по отношению к нему позицию морального или интеллектуального превосходства по меньшей мере в данном вопросе. Но истинная любовь признает и уважает уникальную индивидуальность и самостоятельную значимость другого человека (я еще вернусь к этой теме). Истинно любящий, ценя индивидуальность любимого, не спешит с предположениями вроде "Я прав, ты неправ; я лучше тебя знаю, что для тебя лучше". Но реальная жизнь такова, что иногда один человек действительно лучше знает, что лучше для другого, и действительно обладает превосходящим знанием или мудростью относительно данной проблемы. При таких обстоятельствах более мудрый действительно обязан противостоять другому по существу дела. Поэтому любящий человек часто оказывается перед дилеммой: либо любовное уважение к собственному выбору любимого, либо обязанность проявить любовное лидерство, когда любимый человек в нем объективно нуждается.
Эту дилемму можно разрешить только посредством болезненного самоанализа, когда любящий безжалостно оценивает свою "мудрость" и те мотивы, которые побуждают его проявить лидерство. "Действительно ли я вижу ситуацию отчетливо, или это только мои мрачные предположения? Действительно ли я понимаю любимого? Не может ли быть так, что его путь разумен, а мне кажется неразумным лишь потому, что я не все вижу? Не пытаюсь ли я служить своим интересам, полагая, что любимый нуждается в руководстве?" Эти вопросы постоянно задает себе каждый истинно любящий. Такой самоанализ, объективный настолько, насколько это возможно, составляет самую сущность кротости и смирения. Неизвестный английский монах и духовный учитель XIV века сказал об этом так: "Кротость сама по себе есть не что иное, как истинное ощущение и понимание человеком собственной души. Человек, который по-настоящему видит и чувствует себя таким, каков он есть, поистине кроток".*
* The Cloud of Unknowing, trans. Ira Progoff (New York: Julian Press, 1969), p.92.
Таким образом, существует два способа возражать другому человеческому существу или критиковать его: 1) с инстинктивной и спонтанной уверенностью, что "я прав", или 2) с верой, что "я, видимо, прав", пришедшей после мучительного самоанализа и сомнений. Первый способ выражает высокомерие; его наиболее часто используют родители, супруги, учителя и вообще все люди в повседневных отношениях. Обычно он не приносит успеха, порождая больше обид, негодования и других нежелательных эффектов, чем развития. Второй способ – путь смирения; он применяется не часто, так как требует подлинного расширения собственного Я; он дает больше шансов на успех и, по моему опыту, никогда не бывает разрушительным.
Есть немало людей, которые, в силу тех или иных причин, научились обуздывать свою инстинктивную склонность к спонтанной, высокомерной критике и конфронтации, но дальше этого не идут: укрывшись в моральной безопасности собственной кротости, они никогда не отваживаются проявить власть. Одним из таких индивидуумов был священник, отец моей пациентки, которая всю жизнь страдала депрессивным неврозом. Мать пациентки была сердитая, грубая женщина, командовавшая всем домом с бесконечными капризами и вспышками раздражения; она нередко физически била мужа в присутствии дочери. Священник никогда не сопротивлялся и учил дочь подставлять матери другую щеку, быть бесконечно послушной и уважительной во имя христианского милосердия.
В начале лечения моя пациентка с большим почтением говорила о мягкости и "любовности" отца. Не так много, однако, потребовалось времени, чтобы она поняла, что его кротость была его слабостью и что своей пассивностью он лишал ее такой необходимой родительской поддержки как раз тогда, когда доминировала мать с ее нездоровым эгоцентризмом. Дочь увидела, наконец, что он ничего не сделал, чтобы защитить ее от самодурства матери, как ничего не сделал и для того, чтобы восстать против зла; он не оставил ей ничего другого, как только принять в качестве ролевых моделей материнское высокомерие вместе с отцовским псевдосмирением.
Избегать конфронтации, когда конфронтация необходима для питания духовного роста, – это такое же отсутствие любви, как и при бездумной критике, брани и других формах явного отказа в заботе. Если родители любят детей, то должны, пусть умеренно и осторожно, но все же активно критиковать их и спорить с ними, а также позволять им, в свою очередь, критиковать родителей и возражать им. Точно так же и любящие супруги должны периодически противостоять друг другу, если они хотят, чтобы их супружеские отношения способствовали их духовному росту.
Никакую семью нельзя считать удачной, если муж и жена не являются лучшими критиками друг для друга. Все это справедливо и для дружбы. Существует традиционное представление о дружбе как о бесконфликтных отношениях, когда устанавливается некое соглашение типа "ты почеши спину мне, а я – тебе" и все сводится к взаимным услугам и комплиментам согласно кодексу хорошего тона. Такие отношения, когда партнеры избегают искренней близости, являются поверхностными и не заслуживают названия "дружба", хотя часто носят его. К счастью, есть признаки того, что наше понятие дружбы начинает углубляться. Взаимное любовное противостояние – существенное условие любых значительных и успешных человеческих отношений. Без этого условия отношения становятся либо безуспешными, либо поверхностными.
Противостояние и критика – формы проявления лидерства или силы. Проявление силы есть не более и не менее как попытка влиять на ход событий – человеческих или иных – посредством сознательно или несознательно предопределенных действий. Если мы противостоим кому-то или критикуем его, то только потому, что хотим изменить ход его жизни. Вполне очевидно, что существует много других, часто более эффективных способов влияния на ход событий, чем конфронтация или критика, – пример, подсказка, притча, вознаграждение и наказание, вопросы, запрет или разрешение, выработка опыта, объединение с другими и т.д. Можно написать многотомные книги об искусстве проявления силы. Для наших целей, однако, достаточно сказать, что любящие должны задумываться об этом искусстве, ибо если вы желаете способствовать духовному росту другого человека, то должны хорошо подумать в каждом конкретном случае, каким образом это осуществить.
Любящие родители, например, должны дотошно проэкзаменовать сами себя и свои ценности, прежде чем решить, что они знают, что именно лучше всего для их ребенка. А приняв такое решение, они должны еще серьезнее подумать о характере и способностях ребенка, прежде чем решить, какая форма влияния на него окажется наиболее удачной – конфронтация или просьба, усиленное внимание или рассказ, или еще что-то. Противопоставить человеку что-то такое, что ему не по силам, в лучшем случае будет означать потерю времени, но еще вероятнее – приведет к ухудшению. Если мы хотим быть услышанными, то должны говорить на языке, который слушатель понимает, и на таком уровне, на котором он может действовать. Если мы хотим любить, то должны приспособить наше сообщение к возможностям любимого.
Понятно, что проявление силы в любви требует большой работы, но какой при этом возникает риск? Дело в том, что чем больше человек любит, тем он скромнее; но чем он скромнее, тем больше пугает его перспектива применения силы. Кто я такой, чтобы влиять на ход человеческих дел? Какой властью я уполномочен решать, что будет лучше для моего ребенка, для супруги, для страны или рода человеческого? Кто дает мне право верить в мое понимание и осмеливаться навязывать его миру? Кто я такой, чтобы играть роль Бога? Вот в чем заключается риск. Каждый раз, когда мы проявляем власть, силу, мы пытаемся влиять на мир, на человечество и таким образом играть роль Бога. Большинство из нас, тех, кто пользуется властью, – родители, учителя, лидеры – не сознают этого. Упиваясь высокомерием власти, не обладая полным самоосознанием, которого требует любовь, мы находимся в блаженном, но деструктивном неведении своей игры в Бога. Но те, кто истинно любит и, следовательно, вырабатывает мудрость, которой требует любовь, знают, что действовать – значит играть роль Бога. Но они знают и другое: этому нет никакой альтернативы, кроме бездействия и бессилия. Любовь вынуждает нас играть роль Бога, но с полным осознанием того грандиозного факта, что именно это мы делаем. С этим осознанием любящий человек принимает на себя ответственность за попытку быть Богом, а не беззаботно играть в Бога; исполнять волю Бога, но без ошибки. И мы приходим к еще одному парадоксу: только из любовного смирения человек может дерзнуть быть Богом.