ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
— Какими факторами вы объясняете молодежный бунт на Западе, и почему такое большое количество молодежи на Западе начинают сейчас интересоваться восточной философией и религией?
Ум – очень противоречивая вещь. Он работает на диаметральных противоположностях. Но наш логический образ мышления всегда выбирает одну сторону и отрицает другую. Логика действует последовательно, а ум противоречивым образом. Ум работает на противоположностях, а логика оперирует линейно.
Например, ум имеет две возможности: рассердиться или промолчать. Если вы можете быть сердитым, это не значит, что, с другой стороны, вы не можете также и быть спокойным. Если вы можете разволноваться, это не значит, что вы не способны хранить молчание. Ум работает в обоих направлениях. Если вы любите, вы также можете и ненавидеть. Одно не исключает другого.
Но когда вы любите, вы начинаете думать, что вы неспособны ненавидеть. Тогда ненависть накапливается внутри, и когда вы достигаете пика своей любви, все разлетается. Вы погружаетесь в ненависть. Так работает не только рациональный ум, но и общество тоже.
Запад достиг вершины рационального мышления. Теперь берет реванш иррациональная часть ума. В последние пятьдесят лет иррациональному не давали возможности выразить себя, и оно мстило различными способами: через литературу, поэзию, философию. А теперь даже через саму жизнь. Поэтому бунт молодых это на самом деле бунт иррациональной части ума против засилья рационального.
Восток может помочь людям на Западе, потому что Восток живет другой частью ума: иррациональной. Он тоже достиг вершины: пика иррациональности. Молодежь на Востоке сейчас больше интересуется коммунизмом, чем религией, рациональным мышлением, чем иррациональным образом жизни. Как я это вижу, маятник сейчас повернется. Восток станет подобным Западу, а Запад – Востоку.
Когда одна из частей ума достигает вершины, вы обращаетесь к противоположности. Это всегда происходит в истории. Поэтому сейчас на Западе более значимыми станут медитация и поэзия, а наука начнет приходить в упадок. Современная западная молодежь будет антинаучной, антитехнологичной. Это естественный процесс, автоматическое уравновешивание крайностей.
Мы еще не сумели развить такую личность, которая объединяла бы в себе обе противоположности, которая была бы ли восточной, ни западной. Мы всегда предпочитаем только одну часть ума, а противоположная часть остается заброшенной и голодной. И тогда бунт неизбежен. Все то, что мы так тщательно развивали, будет разрушено, и ум обратится к другой крайности. Такое происходило во все века; такова диалектика. Для Запада сейчас будет важнее медитация, чем мышление, потому что медитация означает не-думание. Их будет привлекать дзен, буддизм, йога. Все это иррациональные подходы к жизни. Они не выдвигают концепций, теорий, теологии. Они подчеркивают жажду глубоко погрузиться в сущее, а не в мышление. Как мне это представляется, чем жестче влияние на ум технологии, тем вероятнее появление противоположности.
Бунт молодежи на Западе очень многозначителен. Это исторический момент перемены, полная смена сознания. Теперь Западу невозможно продолжать в том же духе. Наступил глубокий кризис. Западу придется теперь двигаться в другом направлении.
На Западе сейчас все общество живет в благосостоянии. Раньше процветали отдельные личности, но не все общество. Когда все общество достигает благосостояния, богатство теряет свое значение. Оно важно только для бедняков. Но даже в бедном обществе человек, становясь богатым, начинает скучать. Чем тоньше и чувствительнее человек, тем скорее он соскучится. Будде просто стало скучно, и он все бросил.
Современная молодежь находится в состоянии скуки при пустом благосостоянии. Молодежь покидает общество, и так будет продолжаться до тех пор, пока все общество не обеднеет. Тогда они уже не смогут уходить. Такой уход, такое отречение возможно только в процветающем обществе. Если оно дойдет до крайности, общество может придти в упадок. Тогда не будет развиваться техника, и если так будет продолжаться, то Запад станет таким же, как и Восток сегодня.
На Востоке ударяются в другую крайность. Там хотят построить общество, подобное западному. Восток обращается к Западу, а Запад обращается к Востоку, но болезнь в обоих случаях одна. И как я это вижу, болезнь эта – нарушение равновесия, принятие одного и отрицание другого.
Мы никогда не позволяли человеческому уму расцвести во всей его полноте. Мы всегда выбирали одну его часть в противоположность другой, за счет другой. Все беды отсюда. Поэтому я ни за западный, ни за восточный путь. Я против обоих, потому что они представляют собой частичное отношение. Не следует выбирать ни Запада, ни Востока; они оба потерпели поражение. Восток тем, что предпочел религию, а Запад тем, что выбрал науку. Пока не будут приняты и религия, и наука – нет выхода из этого порочного круга.
Мы ударяемся из одной крайности в другую. Заговорите в Японии о дзене, и никто из молодежи вас даже слушать не будет. Их интересует технология, а вас интересует дзен-буддизм. В Индии новое поколение совершенно равнодушно к религии. Всех их интересует экономика, политика, технология, наука – все, что угодно, кроме религии. Молодежь на Западе обращается к религии, молодежь на Востоке обращается к науке. Это просто переход из одной крайности в другую. Та же ошибка продолжает существовать.
Меня интересует цельный ум – не западный или восточный а просто человеческий, глобальный ум. Легко жить одной частью ума. Но если принимать обе части, то придется жить очень непоследовательной жизнью. Только на поверхности она будет казаться непоследовательной, а в глубине вы будете обладать последовательностью и духовной гармонией. Человек духовно беден, пока диаметральная противоположность не станет его частью. Тогда он богат. Если вы просто художник без научного ума, ваше искусство неизбежно будет слабым. Только противоположность придает полноту. Когда в комнате одни мужчины, в ней чего-то не хватает. Как только входят в нее женщины, комната духовно обогащается. Теперь здесь присутствуют диаметральные противоположности. Целостности становится больше.
Ум не должен быть фиксирован. Математик станет богаче, если он обратится к миру искусства. Если его ум обладает свободой уходить от своего главного занятия и потом возвращаться к нему, то он будет лучшим математиком. Благодаря противоположности происходит скрещивание. Вы начинаете иначе смотреть на вещи. И вся ваша перспектива станет богаче. Человеку нужен религиозный ум с научной подготовкой, научный ум с религиозной дисциплиной. И я не считаю, что это невозможно. Наоборот, я думаю, что ум, способный двигаться от одного к другому, станет только живее. Для меня медитация – это способность проникать во всех направлениях, свобода от фиксации.
Например, если я стану слишком логичным, я перестану понимать поэзию. Логика становится фиксацией. И когда я слушаю поэзию, я это делаю через мою установку. Поэзия выглядит нелепостью. Не потому что она нелепа, а потому что у меня установка на логику. С точки зрения логики поэзия действительно нелепа. С другой стороны, если у меня фиксация на поэзию, то я буду считать логику чисто утилитарной вещью, лишенной всякой глубины. Я буду закрыт для нее.
Это отрицание одной части другой частью происходило во все века. Каждое время, каждый народ, каждая часть света., каждая культура всегда выбирали одну часть и создавали вокруг нее индивидуальность. Эта индивидуальность была однобока и бедна. Ни Восток, ни Запад не были богаты духовно. И не могли быть. Богатство приходит через противоположности, через внутреннюю диалектику. По-моему, не стоит отдавать предпочтения ни Западу, ни Востоку. Следует выбрать совершенно иное качество ума. Это такое качество, когда вы в равновесии с самим собой, без выбора.
Растет дерево. Можно обрезать у него все ветви, кроме одной, и позволить ему расти только в одном направлении. Это будет несчастное, уродливое дерево, которое неизбежно будет испытывать большие затруднения, потому что одна ветвь не может расти сама по себе; она может расти только среди других ветвей. Придет момент, когда эта ветка уже не сможет расти дальше. Чтобы дерево нормально развивалось, ему должно быть позволено расти во всех направлениях. Только тогда оно будет красивым и сильным.
Подобно дереву, человеческий дух должен расти во всех направлениях. Следует отбросить представление о том, что мы не можем расти во всех направлениях. По-настоящему мы вообще можем расти только тогда, когда мы растем в противоположных направлениях. До сих пор мы говорим, что следует специализироваться, двигаться только в одном определенном направлении. Тогда происходит нечто уродливое. Человек растет в определенном направлении и лишается всего остального. Он превращается в одну ветку, а не в дерево. И даже эта ветка, сама по себе, обречена быть убогой.
Мы не только отрезаем ветви ума, но мы даже подсекаем корни. Мы позволяем оставить только один корешок и только одну ветку, поэтому во всем мире появилось весьма заморенное человеческое существо: как на Западе, так и на Востоке, повсюду. И тогда те, кто на Западе, тянутся к Востоку, а те, кто на Востоке, тянутся к Западу, потому что нас всегда привлекает то, чего нам не хватает.
Из-за потребностей тела Восток тянется к Западу; а Запад тянется в Востоку из-за духовных потребностей. Но даже если мы сменим отношения и положения, болезнь остается. Нужно менять не положения, а всю перспективу.
Мы никогда не принимали всего человека целиком. Где – то отвергается секс. В другом месте не принимается мирское. Где-то еще отвергаются чувства. У нас никогда не хватало мужества принимать все человеческое без всяких порицаний и позволить людям расти во всех направлениях. Чем больше вы растете в противоположных направлениях, тем значительнее рост, богатство, внутреннее благополучие. Должен измениться весь взгляд на вещи. Нам следует из прошлого устремиться в будущее, а не сменить Запад на Восток или одно настоящее на другое.
Это очень сложная проблема, потому что наша фрагментарность зашла слишком далеко. Я уже не могу принять свой гнев. Я не способен принять свой секс, я не могу принять свое тело, я не могу принять свою целостность. Что-то следует отвергнуть и отбросить. "Это" – порок, "это" – грех, "это" – зло. И мне все время приходится обрезать ветви. Вскоре я уже и не живое дерево. И все время остается страх перед тем, что те ветви, которые я отрезал, могут снова вырасти. Я начинаю всего бояться. Приходит болезнь, скорбь, смерть.
Мы живем однобокой жизнью, которая сродни смерти, а не жизни. Следует принять весь человеческий потенциал, дать полное развитие всему в себе без ощущения вины, непоследовательности или противоречия. Если вы не в состоянии искренне сердиться, вы не можете любить. Но до сих пор мы относились к этому иначе. Мы считали, что любить может только тот, кто не способен сердиться.
— Но предположим, что дерево растет рядом со стеной. Его ветви не могут расти, потому что им мешает стена. Этой стеной может быть общество, существующие условия. Как же расти дереву, если рядом стена?
Стен много. Но все они порождены самими деревьями и не кем иным. Деревья поддерживают стены. Стены существуют благодаря их сотрудничеству. Когда деревья будут готовы перестать поддерживать стены, они рухнут. Стены, существующие вокруг нас, – это наше сознание. Благодаря взглядам человеческого ума мы построили эти стены. Например, вы учите своего ребенка не сердиться, пугая его, что, если он будет сердиться, его не будут любить и он сам не сможет никого любить. Вы воздвигаете вокруг него стену, которая требует от него, чтобы он не сердился, не понимая того, что если он подавляет свой гнев, то этим он одновременно разрушает свою способность любить. Гнев и любовь – это не две несовместимые вещи. Это две ветки одного и того же дерева. Если отрезать одну, обеднеет и другая, потому что по ним течет один и тот же сок.
Если вы действительно хотите подготовить своего ребенка к лучшей жизни, то научите его искренне злиться. Вместо того, чтобы сказать: "Не злись", выскажите: "Когда ты чувствуешь злость, будь в самом деле злым, тотально злым. Не чувствуй себя виноватым в том, что ты злишься". Вместо того, чтобы запрещать ему злиться, научите его правильно злиться. Он должен искренне выразить свой гнев в подходящий момент и не сердиться в неподходящий. То же справедливо и о любви. В нужный момент он должен уметь искренне любить: и не любить в неподходящий для него момент. Дело не в выборе между гневом и любовью. Выбор идет между истинным и ложным, между подлинным и неподлинным. Гнев должен быть выражен. Ребенок воистину прекрасен, когда он вдруг рассердился внезапная вспышка энергии и жизни. Убивая гнев, вы убиваете и жизнь. Он становится бессильным. Теперь всю свою жизнь он не сможет жить; он будет ходячим трупом.
Мы все время строим концепции, которые создают стены. Мы развиваем взгляды и идеологии, которые воздвигают стены. Эти стены ним никто не навязывал; это наше создание. Как только мы это осознаем, стены исчезнут. Они существуют благодаря нам.
— Но, предположим, дерево (человек) по природе неполноценно. Тогда оно не в состоянии измениться. Не потому что не хочет, а потому что не может.
Калеки не являются проблемой. Если все общество живо, мы сможем вылечить их. Мы сможем все проанализировать и помочь им. Им необходимо будет помочь, так как они сами ничего не в состоянии сделать. Но общество так же повинно в их беспомощности.
Например, из-за ваших моральных понятий сын проститутки ущербен. Он испытывает чувство вины за что-то, за что он совершенно не ответственен. Что он может поделать, если его мать проститутка? Как он может это исправить? Но из-за этого общество относится к нему иначе. И пока мы не изменим своего отношения к сексу, не исчезнет у него чувство вины за то, что он сын проститутки.
Поскольку мы сделали брак священным, проституция неизбежно будет считаться грехом. Но проституция существует как раз благодаря браку. Она является частью всего института брака.
Для человеческого ума, такого как он есть, постоянные отношения являются неестественными. С одним человеком можно постоянно жить, только если этого требует закон. Но это не должно быть законом. От меня не должны требовать, что если сегодня я люблю этого человека, то и завтра я тоже должен его любить. Природа такого не требует. Нет врожденной необходимости в том, чтобы и завтра продолжалась эта любовь. Она может быть, а может и не быть. И чем больше вы заставляете, тем невозможнее это становится. И тогда с черного хода пробирается проституция. Пока наше общество не позволит свободы отношений, мы не избавимся от проституции.
Когда отношения постоянны, вам это приятно; ваше эго довольно. И чтобы удовлетворить ваше эго – тем, что вы верный муж или преданная супруга – следует осудить проституцию. Тогда осуждается и сын проститутки, и это порождает болезнь.
Но это исключительные случаи. Когда кто-то болен физически или психически, то ему надо помочь, вылечить его. Но это не относится ко всему обществу. 99% – это наше собственное порождение; один процент – это исключения. Этот один процент не является проблемой. Если изменятся остальные 99%, тогда даже этот один процент будет им затронут.
Нам еще трудно определить, до какой степени наш ум влияет на нашу физиологию. Чем больше мы знаем, тем неувереннее мы становимся. Многие болезни поражают наше тело как раз из-за нашего ума. Пока наш ум не станет полностью свободным, мы не сможем с уверенностью знать, что болезни зарождаются в теле.
Многие болезни присущи только людям. У животных они не встречаются. Животные здоровее нас. У них меньше болезней, меньше уродств. И нет причин, мешающих человеку быть здоровее, живее, красивее. Дрессировка, которой мы подвергались десятки тысяч лет, эта длительная тренировка ума, возможно, есть главная причина. Но когда сам являешься частью той же модели, то трудно себе это даже представить.
Многие физические заболевания вызваны покалеченным умом. А мы калечим умы всех! Первые семь лет жизни ребенка самые главные. Если покалечить ум, то потом гораздо труднее что-либо изменить. Но мы калечим, причем из наилучших побуждений. Чем глубже в корни ума проникает психология, тем большими преступниками являются родители, конечно неосознанно; тем преступнее учителя и вся система образования, но неосознанно. Они, в свою очередь, пострадали от старшего поколения. Они дальше распространяют болезнь.
Но сейчас открылась новая возможность. Впервые, особенно на Западе, человек освободился от повседневных забот. Теперь мы можем – экспериментировать с этими новыми возможностями для ума. В прошлом это было невозможно, потому что нужды тела были таким тяжким бременем, их было трудно удовлетворять. Но теперь появилась возможность. Мы живем на пороге глубокой революции, невиданной еще в истории человечества. Сейчас возможна революция сознания. С большими возможностями знания и понимания мы можем измениться. Для этого понадобится много времени, но нам открывается такая возможность. Если мы посмеем, если у нас хватит мужества, мы осуществим ее.
Все человечество поставлено на карту. Мы либо вернемся к старому, либо уйдем в новое будущее. Это не вопрос третьей мировой войны, коммунизма или капитализма. Эти проблемы уже устарели. Приближается новый кризис. Мы либо решим иметь новое сознание и трудиться для этого, либо мы откатимся назад, возвратимся к старым моделям.
Регресс также возможен. Когда возникает кризис, ум имеет тенденцию к регрессу. Когда возникает ситуация, с которой вы не в силах справиться, вы регрессируете. Например, если этот дом сейчас загорится, вы начнете вести себя как дети. Во время пожара от вас требуется зрелость, большее понимание, способность вести себя осознано, но вместо этого вы возвращаетесь в пятилетний возраст и ведете себя так, что подвергаете себя еще большей опасности.
Существует печальная возможность того, что, если мы попытаемся создать нового человека, мы очутимся перед лицом неведомого и нового, и мы можем откатиться назад. Есть даже пророки, призывающие к возврату в прошлое: "В прошлом был золотой век. Возвратимся в прошлое!" Я считаю это самоубийственным. Мы должны идти в будущее, каким бы опасным и трудным оно ни было.
Жизнь должна идти вперед. Мы должны найти новый образ существования. Я надеюсь, что это случится. И это должно произойти на западной почве, потому что Восток – это не что иное, как Запад триста лет тому назад. Восток обременен проблемами выживания и поддержания жизни, а Запад свободен от этого.
Когда ко мне приходят молодые люди с Запада, я всегда понимаю, что они могут либо прогрессировать, либо регрессировать. И в определенном смысле они регрессируют, ведут себя, как малые дети, как дикари. Это плохо. Бунт их хорош, но они должны вести себя как новые люди, а не как дикари. Они должны создать в себе возможности нового сознания.
Вместо этого они опьяняют себя наркотиками. Наркотики всегда привлекали и очаровывали ум дикарей. Если те, кто выпадают из западного общества, ведут себя как дикари, то это не бунт, а реакция и регресс. Им следует вести себя как новое человечество. Они должны идти к новому сознанию целостному, глобальному, принимающему все противоречивые возможности человеческого существа.
Разница между животными и человеком в том, что животные имеют ограниченные возможности, а возможности человека бесконечны. Но они только возможности. Человек способен расти, но этому росту нужно помочь. Мы должны открыть центры во всем мире, где сможем это делать.
Ум должен быть воспитан логическим, рациональным образом. Но одновременно его следует обучать иррациональной, нелогичной медитации. Следует воспитывать разум, но также и эмоции. Рассудок не должен развиваться за счет чувств. Сомнение необходимо, но также и вера.
Легко верить без сомнений, легко сомневаться без веры. Но этих простых формул уже недостаточно. Теперь мы должны создать здоровое сомнение, упорный, скептический ум, который сосуществует с доверчивым умом. И внутреннее существо должно уметь двигаться от одного к другому: от сомнения к доверию, и назад. В объективных исследованиях следует проявлять сомнение и осторожность. Но рядом существует и другое измерение, в котором ключом будет вера, а не сомнение. И оба они нужны.
Проблема заключается в том, как создать противоречащие полюса одновременно. Вот, что меня интересует. Я буду продолжать создавать сомнение, и я буду продолжать создавать веру. В этом я не вижу никакой непоследовательности, потому что для меня самым важным является движение, движение от одного полюса к другому.
Чем больше мы фиксируемся на одном полюсе, тем это труднее. Например, на Западе вы культивируете активность. Но вы плохо спите. Когда вы ложитесь спать, уму нужно переключиться с активности на пассивность, а он этого не может. Вы вертитесь в постели; ум продолжает работать. Чтобы заснуть, вы принимаете успокоительные средства. Но вынужденный сон не дает отдыха; он поверхностен. В глубине кипят беспокойства. Такой сон превращается в кошмар.
Противоположное происходит на Востоке. Восток хорошо спит, но он не умеет быть активным. Даже утром восточный ум пребывает в летаргии. Столетиями он хорошо спал и только, в то время как вы много сделали, но породили беспокойство, дискомфорт. Из-за этого беспокойства все, что вы сделали, бесполезно. Ведь вы даже спать не в состоянии!
Вот почему я подчеркиваю необходимость тренировки ума для активности, для пассивности, и, самое главное, для движения – чтобы вы могли двигаться от одного к другому.
Ум можно научить этому. Из любого действия в одно мгновение я могу перейти в пассивное состояние. Я могу часами беседовать с вами и в один момент могу перейти в глубокое внутреннее молчание, в котором не происходит никакого говорения. И пока вы не создадите в себе эти возможности, ваш рост будет задержан.
Будущее должно позволить быть глубокой гармонии между внутренними полюсами. Если не установится движение между противоположностями, прекратятся человеческие поиски. Вы не сможете идти вперед. Восток истощил себя, Запад тоже истощен. Можно их поменять местами, но этого хватит не надолго, и через лет двести возникнет эта же самая проблема. Можно сменить одно отношение на другое, но это движение по кругу.
— Но как тогда можно узнать, к каким целям следует стремиться, если все нужно принимать?
Сам поиск цели является частью рационального процесса. Будущее существует благодаря разуму. Вот почему для животных нет ни будущего, ни цели. Они живут, но у них нет цели. Разум порождает идеалы, он порождает цели, он порождает будущее. Настоящая проблема заключается не в том, какая цель верна, а какая нет. Главный вопрос в том, вообще иметь или не иметь цели.
Новое поколение спрашивает – иметь цель или не иметь. Как только у вас появляется цель, вы начинаете отворачиваться от жизни. Вы начинаете формировать свою жизнь соответственно своей цели. Настоящее теряет свое значение. Его следует подогнать под будущее.
Ум, ориентированный на цель, – это рассудок, а ум, ориентированный на жизнь, – это иррациональность. Так что вопрос не в том, как иметь правильную цель. Вопрос в том, как сделать так, чтобы рассудок не был единственным явлением ума.
Рассудок должен иметь цели; он без них не может. Но это не должно становиться диктатом; это должно быть одной из растущих ветвей. Рассудок должен существовать, это необходимость, но есть еще одна часть человеческого ума, пустая, не имеющая цели, которая существует как дети и животные. Она существует только здесь и сейчас. Эта пустая, иррациональная часть испытывает более глубокие сферы жизни, любви, искусства, ей нет нужды до будущего, поэтому она глубоко погружается в здесь и сейчас. Рассудок следует развивать, но и эта часть должна одновременно развиваться.
Были очень религиозные ученые. Здесь могут быть два случая. Либо это глубокая гармония, либо это попеременное открывание и закрывание двух выходов безо всякой гармонии. Я могу быть ученым, затем я оставляю свой мир науки и иду молиться в церковь. Тогда молится не ученый. Это не гармония; это глубокое раздвоение. Нет диалога между ученым и верующим. Ученый в церковь и не приходил.
Когда этот человек возвращается в лабораторию, то он уже не верующий. Между ними двумя глубокое раздвоение; они не накладываются. В этом человеке вы найдете дихотомию, а не гармонию. Он говорит вещи, которых потом сам стыдится. Он делает научные заявления, которые противоречат его уму верующего.
Поэтому многие учёные были шизофрениками. Одна часть их была одним, другая часть – другим. Это не то, что я называю гармонией. Под гармонией я имею в виду способность двигаться от одного к другому, не закрываясь ни одному. Тогда молиться идет ученый, и в лабораторию идет верующий. Нет ни расщепления, ни промежутка.
Иначе можно стать двумя лицами. Обычно мы состоим из множества лиц; у нас много обличий. Сначала мы отождествляемся с одним, потом переключаем скорость и становимся кем-то иным. Эта смена передач не есть гармония Она порождает внутри вас очень большое напряжение. С таким количеством личностей трудно расслабиться. Неразделенное сознание, способное переходить в диаметральную противоположность, возможно только тогда, когда мы представляем себе человеческое существо как единое по природе своей – когда нет порицания противоположностей.
Сомнение – это часть труда ученого. Вера – тоже его часть. Это два взгляда из разных измерений на одну и ту же вещь. Поэтому ученый может молиться в своей лаборатории; и ничего особенного в этом нет. Сомнение является частью его работы, инструментом его труда, так же как и вера. В этом нет врожденной дихотомии. Если вы можете легко и свободно переходить от одного к другому, то даже само движение не ощутимо. Вы движетесь, но не чувствуете движения. Движение ощущается только тогда, когда есть препятствие. При глубокой гармонии движение неощутимо.
И еще одно: когда я говорю "Восток" и "Запад", я не подразумеваю того, что на Западе не было восточных умов, а на Востоке не было западных умов. Я говорю об общей тенденции. Когда-нибудь нам стоит написать историю мира, где мир делился бы не географически, а по психологическому принципу. В ней на Востоке было бы много западных лиц, а на Западе – много восточных.
Я не хочу сказать, что обе тенденции не существуют на Западе. Но главное направление на Западе было в сторону рационального роста, даже в религии. Вот почему Церковь обрела такую власть.
Иисус был очень иррациональным человеком, но у св. Павла ум был научным и очень рациональным. Христианство принадлежит св. Павлу, а не Иисусу. При таком анархисте, каким он был, просто невозможна такая большая организация. Иисус был восточным человеком, а св. Павел – нет.
Между наукой и церковью возник конфликт. Они обе национальны. Обе пытались дать рациональное объяснение религиозному явлению. И Церковь была обречена на поражение, потому что религиозные понятия сами по себе иррациональны. Рассудок теряется, когда дело касается религии. Вот почему Церковь была побеждена наукой.
На Востоке между наукой и религией конфликта не было, потому что религия никогда не претендовала на область рассудка. Они не принадлежат к одной и той же категории, поэтому им не о чем спорить.
— Каким образом религия становится рациональной?
В этом виновата не религия. Это случается, когда религию начинают систематизировать. Ни Будда, ни Иисус не стремятся к идеалу. Они живут спонтанно; они растут по-своему. Они растут, как дикие деревья, но потом такие дикие деревья становятся образцами для подражания их поклонников. Последователи начинают порицать и одобрять, у них появляются предпочтения, осуждения.
Религия состоит из двух частей. Первой – глубоко религиозной личности, спонтанной; и второй последователей, которые создают символ веры, догматы и дисциплину согласно идеалу. Тогда для буддистов появляется идеал – "нужно быть таким, как Будда" – и создаются ограничения. Вам приходится во многом разрушать себя, потому что только тогда вы сможете стать идеальными. Вы должны стать подражанием.
Я считаю это преступлением. Религиозная личность прекрасна; но религиозное вероисповедание – это просто рациональная вещь. Это рассудок, пытающийся осмыслить нерациональное явление.
— Но разве ум Будды был иррационален?
Будда был рационален, но у него были очень иррациональные промежутки. Он себя непринужденно чувствовал и в иррациональном тоже. Наше представление о Будде скорее отражает последующую традицию, чем самого Будду. Будда был совсем иным.
Чтобы добраться до Будды у нас нет иного выхода, как читать буддистов. Они создали долгую традицию в две тысячи лет, и они сделали Будду очень рациональным. Но он таким не был. Таким и быть нельзя, если глубоко погрузиться в сущее. Часто приходится быть иррациональным. И Будда таким и бывает! Но чтобы это узнать, приходится отказаться от всей традиции и непосредственно встретиться с Буддой. Это трудно, но возможно. Когда я говорю с рациональным человеком, он неосознанно отбрасывает все, что не рационально. Но, когда меня слушает поэт, то же предложение для него означает нечто совершенно иное. Рациональный человек не видит поэзии слов. Он видит только логику и доказательства. А поэт воспринимает слова по-другому. Для него слова имеют оттенки и поэтичность, которые совершенно не связаны ни с какими доводами.
Поэтому облик Будды зависит от человека, который его видит. Будда жил в Индии в тот период, когда вся страна переживала кризис иррационального: Вед, Упанишад, всего мистицизма. Движение против всего этого было очень мощным, особенно в Бихаре, где жил Будда.
Будда был вдохновенной, обаятельной личностью. Он производил на людей огромное впечатление. Но интерпретация Будды не могла не быть рациональной. Если бы Будда жил в другое время, в другой части света, которая не была против мистицизма, он был бы воспринят как великий мистик, а не как интеллектуал. То лицо, которое вам известно, принадлежит определенному историческому времени.
Как его вижу я, Будда по своей природе не был рационален. Все понятие нирваны – это мистическое понятие. Он был даже более мистичным, чем Упанишады, потому что, как бы таинственно они ни выглядели, Упанишады содержат достаточно рационализма. Они говорят о переселении души. Будда говорил о переселении без души. Это более таинственно. Упанишады говорят об освобождении, при котором вы остаетесь. Иначе все становится чепухой! Если меня не будет в высшем состоянии бытия, то все усилия бессмысленны и бесполезны. Будда же говорит, что усилие необходимо, а вас... не будет. Будет только пустота. Это более мистическое понятие.
— Говоря о регрессе, имеете ли вы в виду, что люди регрессируют по сравнению с каким-то образом социально общепринятого, установленным самим обществом?
Не с образом. Нечто иное. Когда я говорю, что они ведут себя как дети, я имею в виду то, что они не растут. Они регрессируют, идут назад. У меня нет никакого эталона, которому они должны Соответствовать. Следовать нужно не образцу, а понятию роста. Я вовсе не хочу, чтобы вы подгонялись под какой-то образец. Единственное, что я говорю, так это то, что люди возвращаются к прошлому, а не растут к будущему. У меня нет образца, по которому должно расти дерево. Но оно должно расти: оно не должно регрессировать. Все дело в росте и регрессии, а не в каких-либо эталонах.
Второе, когда я говорю, что они регрессируют, я подразумеваю, что они реагируют на слишком рациональное общество. Их реакция переходит в другую крайность. В ней заключена та же самая ошибка. Разум следует принять, а не отбрасывать. Если вы исключаете его, вы совершаете ту же ошибку, которую совершают, когда исключают иррациональность.
Викторианская эпоха породила человека, который был лишь фасадом, маской, он не был живым внутри. Он представлял собой образец поведения и хороших манер, скорее лицо, чем живое бытие. Это стало возможным потому, что мы сочли только разум критерием всего. А иррациональное, анархическое, хаотическое мы отодвинули подальше и подавили. Теперь же анархическая сторона начинает мстить, и она может сделать одно из двух: либо разрушить, либо построить. Если она разрушает, тогда это регресс. Тогда она мстит подобным же образом – отрицая. Она будет отрицать рациональную сторону, и вы превратитесь в несмышленых детей. Вы пойдете назад. Если анархическая сторона созидает, тогда она не повторяет той же самой ошибки. Она объединяет в себе и разум, и иррациональное. Тогда все существо растет. Не может расти ни тот, кто подавил рациональное, ни тот, кто подавил иррациональное. Расти нужно только в целостности. И я говорю о росте. И у меня нет никакой модели, согласно которой следует расти.
— Не является ли большинство проблем результатом христианских понятий греха и вины?
Да, это так. И иначе и быть не может. Понятие греха создает вокруг себя определенное сознание. Такого понятия нет у восточного ума. Оно заменено понятием невежества. В восточном сознании корнем всякого зла является невежество, а не грех. Зло существует из-за вашего невежества. Поэтому все дело не в вине, а в дисциплине. Следует быть более сознающим, более знающим. На Востоке знание есть трансформация, а медитация является инструментом этой трансформации.
В христианстве грех стал центральным понятием. Это не только ваш грех, но это первородный грех всего человечества. Над вами тяготеет понятие греха. Это порождает чувство вины и напряжение. Именно поэтому христианство не сумело развить настоящих методик медитации. Оно дало только молитву. Как бороться с грехом? Быть моральным и молиться!
На Востоке нет ничего подобного Десяти Заповедям. Проблемы Востока отличаются от западных. Для приезжающих с Запада проблемой является чувство вины. В глубине души они чувствуют себя виноватыми. Даже те, кто бунтует, чувствуют себя виноватыми. Это психологическая проблема, больше связанная с умом, чем с бытием.
В первую очередь необходимо освободиться от чувства вины. Вот почему Западу пришлось развить психоанализ и исповедь. На Востоке эти вещи и не появлялись, потому что в них не было необходимости. На Западе необходимо исповедоваться, только так можно избавиться от глубоко сидящего внутри чувства вины. Либо вам приходится подвергаться психоанализу, чтобы выбросить из себя эту вину. Но ее невозможно выбросить раз и навсегда, потому что остается понятие греха. И чувство вины снова накапливается. Поэтому и психоанализ, и исповедь помогают только на время. И вам снова и снова приходится ходить на исповедь. Это все временное облегчение от того, что общепринято. А основу болезни – понятие греха – мы принимаем как нечто незыблемое.
На Востоке это не вопрос психологии, а вопрос бытия. Это не проблема психического здоровья, а, скорее, вопрос духовного роста. Следует расти духовно, больше сознавать. Следует изменять не поведение, а сознание. А тогда меняется и поведение.
Христианство больше печется о вашем поведении. Но поведение – это вопрос внешний. Важно не то, что вы делаете, а то, чем вы являетесь. Меняя свое поведение, вы мало что измените. Вы остаетесь прежним. Внешне вы будете святым, а внутри останетесь таким, каким были раньше. Проблема приезжающих с Запада заключается в том, что они стыдятся своего поведения. Мне приходится силой заставлять их осознать свою более глубокую проблему – проблему бытия, а не психики.
Буддизм и джайнизм тоже породили чувство вины, но несколько иного рода. В частности, у джайнов очень глубокое чувство неполноценности. Это не христианское чувство вины, потому что нет понятия греха, но достаточно глубокий комплекс того, что пока не перейдешь определенную черту ты неполноценен. И этот комплекс неполноценности действует так же, как и чувство вины.
Джайны также не создали никаких медитационных методик. Они только породили множество правил: "делай это", "не делай того". Все вращается вокруг поведения. Что касается его поведения, джайнистский монах безупречен, но его внутреннее бытие очень бедно. Он ведет себя как марионетка. Вот почему джайнизм омертвел.
Буддизм не омертвел так, как джайнизм, потому что у него несколько иной акцент. Этическая часть буддизма вытекает из медитативной его части. Если есть необходимость изменить поведение, то это только для того, чтобы помочь медитации. Само по себе оно бессмысленно. В христианстве и джайнизме оно значительно само по себе. Если ты совершаешь добрые дела, тогда и сам становишься добрым. В буддизме это не так. Необходимо внутренне измениться. Хорошее поведение помогает, оно становится частью, но центральное место занимает медитация. Из этих трех только буддизм развил глубокую медитацию. Все остальное в буддизме только вспомогательные средства, но не основные. Их можно даже отбросить. Если вы способны медитировать без всякой помощи, то можете отбросить все вспомогательные средства.
Но индуизм идет еще глубже. Вот почему он смог развиться в самых различных направлениях, даже таких, как тантра. Тантра использует даже то, что вы называете грехом. Индуизм очень здоров, хотя и хаотичен. Но все здоровое неизбежно будет хаотичным; его невозможно систематизировать.