ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
В предыдущей главе мы дали лишь неполный очерк истерии, но и того, что уже было изложено, достаточно, чтобы выделить реальный элемент великих эпидемий конвульсионеров, наблюдавшихся в XVI и XVII веках. Конвульсии, впрочем, были не единственным проявлением этой любопытной болезни, которая была известна в древности под названием протей. В настоящее время все уже знают, что эта болезнь всегда повторяется с теми же признаками. Истерия играла в жизни человечества такую значительную роль, что мне придется познакомить вас с ней подробно. Она объясняет нам многие явления, остававшиеся загадочными до последнего времени.
До сих пор я описывал истеричную только в действии, во время ее интенсивных припадков. Но мы еще не закончили наши наблюдения и потому вновь встретимся с ней. Необходимо при этом заметить, что в XVIII в. одержимость принимает другой характер. Общественное мнение теперь иначе толкует необычайное зрелище, которое представляет собой "ведьма". Недуг не изменился, его проявления остались теми же, но изменился способ толкования этих явлений.
Вместо того чтобы начинать с разбора фактов и проводить аналогии с тем, что наблюдаем мы теперь, я предпочитаю, когда нам уже известна некоторая доля истины, сообщить читателю некоторые патологические сведения, которые нам потом будет легче сблизить с историческими сведениями, сохранившимися у различных авторов.
Истеричная не всегда находится в припадочном состоянии. Она впадает в него время от времени, а затем остается относительно здоровой в течение промежутков времени, весьма различных по своей продолжительности. В основном, причиной, вызывающей начало припадка, бывает какое-нибудь сильное душевное волнение, страх, досада, горе или злость. Встречаются истеричные, у которых в течение всей жизни случалось не более одного или двух настоящих припадков. Все остальное время они были просто нервными женщинами с тяжелым характером. В других случаях, гораздо более редких, чем-то принято считать, у них наблюдается наклонность слишком легко любить людей или вещи.
Многие из них, по всей вероятности даже большинство, этим и ограничиваются: они испытывают несколько припадков, отличаются странностью характера – вот н все. Но есть и такие, у которых обнаруживаются непрерывные болезненные проявления без всякого умственного расстройства, и это, разумеется, одна из самых любопытных сторон их болезни.
Во главе таких явлений мы поставим истерический паралич, который может поражать иногда двигательную способность, иногда чувствительную, а иногда и обе эти функции одновременно. Нам уже известно, как обычно начинается паралич. У человека, достигшего определенного возраста, вдруг случается припадок, т.е. больной внезапно падает, как пораженный громом, среди своих занятий пли за столом. Он остается в течение некоторого времени без чувств, в состоянии глубокого сна, из которого его ничто не может вывести. Потом он постепенно приходит в себя и, пытаясь подняться, замечает, что не способен пошевельнуть ни рукой, ни ногой, а иногда и всей половиной тела. Такое состояние иногда постепенно проходит, но очень часто оно остается неизменным. В последнем случае происходит апоплексическое кровоизлияние в области мозга или же острое размягчение небольшой части этого органа – поражение, которое будет обнаружено в день вскрытия трупа. В других, более редких случаях, у человека под влиянием холода может отняться та или другая часть тела.
Это случается с людьми, которые рискуют спать при открытых окнах, или же с теми, кто имеет обыкновение прислоняться ночью, во время сна, к оконным рамам в вагонах железных дорог.
Нередко случается, что, проснувшись на следующий день, они обнаруживают, что часть их лица парализована. Это очень грустно, но вместе с тем и комично. Такая форма паралича длится, как правило, недолго. Понемногу она исчезает, пока, наконец, в один прекрасный день обе половины тела не придут сами собой к одному к тому же нормальному состоянию. Нередко встречаются внезапные параличи и у детей, вследствие еще более мелких причин. Прорезывания зуба, расстройства кишечника из-за глистов может быть достаточно, чтобы случился паралич какого-нибудь органа, который пройдет спустя некоторое время.
Но наряду с этими формами, столь разнообразными как но вызвавшим их причинам, так и по своей серьезности и последствиям, существует еще одна, весьма обыкновенная, которую я назвал истерическим параличом. Женщина средних лет просыпается в одно прекрасное утро с совершенно парализованной половиной тела, иногда с параличом одного члена, а иногда и обеих нижних конечностей. Она не может пошевелиться, мышцы ее ослаблены, но больная совсем не страдает. Также внезапно в какой-нибудь день парализованная почувствует, что все закончилось и что она полностью выздоровела. Недуг этот может длиться от нескольких часов до многих лет. Мне приходилось наблюдать истерический паралич, длившийся девять лет, в тот день, когда он прекратился. Излечение может быть самопроизвольным, но может быть вызвано и лечением. Науке известно много случаев успешного применения гидротерапии и электрических токов для лечения таких больных. Но одно из самых обыкновенных и наиболее действительных средств от истерического паралича – это сильное волнение.
Многие еще помнят одного зуава, который лет десять тому назад удивлял весь Париж своей храбростью и, можно сказать, своими замечательными удачами. Этот человек, не обладавший ни малейшими медицинскими познаниями, тем не менее, успешно лечил паралитиков. Он становился с вдохновенным видом перед больным и говорил ему: "Встаньте и идите!" Очень часто несчастный пациент тщетно пытался приподняться, но иногда случалось так, что больной действительно вставал и уходил, оставляя зуаву свои костыли или тележку на память о чудесном исцелении. Молва о зуаве распространилась так широко, что даже маршал Франции, уже давно разбитый параличом, захотел попробовать на себе его лечение. Простой солдат скомандовал ему: "Марш!", – но начальник остался прикованным к своему стулу: он страдал апоплексическим односторонним онемением, между тем как зуав Жак мог излечивать только при помощи волнения, которое вызывал у больного он сам и подобранная им для этой цели обстановка.
Я припоминаю еще одну больную, которая в течение многих лет лежала на одной из коек в Сальпетриере. Она страдала параличом нижней половины тела, но его истерический характер был под сомнением, однако факты подтвердили это предположение. Однажды несчастная под влиянием необъяснимого побуждения украла у своей соседки какой-то предмет. Она сделала это до того неискусно, что все заметили, как ее рука тянулась за предметом, лежавшим на ночном столике. В отделении подняли шум и сообщили об этом факте в полицию. В палату пришел полицейский комиссар, опоясанный служебным шарфом, в сопровождении полицейского агента. На несчастную воровку нашел такой ужас, что она вскочила и побежала так быстро, что ее с трудом удалось вернуть назад – волнение вызвало немедленное излечение. Важным пунктом, на который следует обратить внимание, является то, что эти параличи часто проходят после конвульсивных припадков, хотя и наоборот, они могут быть вызваны последними.
То, что справедливо по отношению к истерическому параличу движений, также верно и относительно паралича чувствительности. Я уже подробно останавливался на параличе осязания, т.е. на истерической анестезии, чтобы вновь возвращаться к этому предмету. Достаточно будет сказать, что, в то время как двигательные параличи преходящи, параличи чувствительности, как правило, постоянны или, по крайней мере, намного чаще вновь появляются после излечения.
Чаще всего из этих анестезий, после анестезии кожи, встречаются, разумеется, зрительные. Они бывают полными и неполными. В первом случае наблюдается так называемый истерический амавроз, или истерическая темная вода (временная потеря зрения). Молодая женщина вдруг слепнет. Для больной ничто не может быть ужаснее этого. Спустя немного времени, под влиянием причин, сходных с теми, о которых я уже говорил, к ней возвращается зрение, и она моментально исцеляется. Этот факт встречается в наших больницах реже, чем случаи исцеления двигательных параличей, но каждому знающему врачу, наверно, приходилось когда-либо быть свидетелем этого. Гораздо чаще встречается неполная слепота, истерическая амблиопия. Большинство наших больных действительно плохо видят, их глаза словно застилает облако, и, удивительное дело, они очень плохо различают цвета, за исключением красного – все остальное в их глазах приобретает серый оттенок или синий цвет. Электрический ток, пропущенный по коже, или приближение магнита сразу прекращают это состояние, без всякого сверхъестественного вмешательства. Выздоровление, полученное таким путем, бывает иногда окончательным, но иногда недуг вскоре возвращается. Рядом с истерической темной водой мы поставим глухоту такого же характера. Ее, разумеется, приходится наблюдать реже, и ее особенность заключается в том, что она не всегда сопровождается немотой. Часто она появляется в детстве и проходит очень медленно, впрочем, волнение или припадок могут уничтожить ее мгновенно. Я подразумеваю абсолютную глухоту, но с этим недугом случается то же, что и с амаврозом: он бывает и неполный. Желле доказал, что у всех истеричных вместе с анестезией кожи, на одной и той же стороне наблюдается амавроз и относительная глухота.
Среди форм паралича, внезапно поражающих истеричных, следует отметить еще одну, весьма любопытную: это паралич мускульных волокон, сокращающих наш кишечник. Вследствие их более или менее постоянного поражения пища плохо циркулирует в кишечнике больных, за пищевой массой скапливаются газы, при этом сильно растягивая пищеварительный канал, и животы несчастных кажутся раздутыми, как бурдюки, что вызывает также затруднение дыхания. Это состояние, называемое истерическим метеоризмом, встречается довольно часто, но в большинстве случаев оно быстро проходит. У некоторых лиц оно выражается так явно, что невольно поражает наблюдателя, а так как в представлениях большинства увеличение живота связано с водянкой, то очень часто этих больных принимают за страдающих водяной болезнью. Выздоровление, как правило, происходит неожиданно и иногда вследствие простого всасывания и поглощения. Подобно другим формам паралича, метеоризм может появляться после припадка и исчезать вместе с ним. Истерический протей вызывает не только параличи, но очень часто и одновременно с ними или после них появляются контрактуры. Это то, что врачи древности и даже современные путают с анкилозом (неподвижность суставов).
Если при параличе пораженный член, вследствие своего бессилия и вялости, висит неподвижно вдоль тела, то при контрактуре он, наоборот, застывает в неподвижном состоянии вследствие общей напряженности всех управляющих им мышц. Случается, что контрактура поражает целиком половину тела и гораздо реже сразу обе половины. Порой в подобном состоянии больной так сильно сжимает кулак, что ногти впиваются в ладонь, оставляя раны.
У других больных контрактура образуется па бедре, и при этом столь сильная, что истеричный может симулировать коксальгию бедра (сведение и укорочение его мышц) столь искусно, что проведет даже самых опытных врачей. Теперь уже известно, что многие коксальгии у молодых девушек суть не что иное, как истерические контрактуры, и каждый практикующий врач, наверно, сталкивался с ними в своей практике.
Если контрактурой поражены мышцы ступни, то она выворачивается (tourne) внутрь или наружу точно так же, как это бывает при врожденном укорочении мышц, и тогда мы имеем перед собой истерическую стопу (pied bol). Это явление широко известно в настоящее время.
Сведение шеи в сторону (torticolis), истерическое сведение челюсти, в сущности, тоже представляют собой конвульсивные сокращения шейных и челюстных мышц. Повторю еще раз, что все эти поражения различных органов могут возникнуть самопроизвольно или же вследствие сильного потрясения, они могут исчезнуть медленно или же под влиянием неожиданного волнения, как и паралич.
Необычная форма истерической контрактуры поражает сфинктер (сжимающую мышцу) мочевого пузыря. У больных, пораженных этим недугом, прекращается мочеиспускание даже при помощи катетера, и если болезнь затягивается, то моча вообще перестает выделяться. У больных начинается рвота, и в этих выделениях, благодаря смешению, нередко встречающемуся в физиологии, мы находим мочевину, которая должна бы была выйти через почки, которые уже перестали работать.
В 1875 году в Сальпетриере можно было наблюдать один из самых поразительных случаев этого состояния, и так как мне довелось вместе с доктором Бурневиллем напечатать его подробное описание, то я попрошу позволения привести его здесь вкратце. Больная была женщиной лет около сорока. Она лежала на больничной койке уже в течение 9 лет, страдая сильной контрактурой левой руки и ноги. Поверхностному наблюдателю ее болезнь представлялась тем, что прежде называлось неподвижностью суставов локтя, коксальгией и истерической стопой. Кроме того, она страдала контрактурой языка и не могла произнести ни звука, таким образом, она была еще и немой. Несчастная различала свет только одним левым глазом. Для довершения жалкого состояния, у этой больной была еще контрактура пищевода, не позволявшая ей есть. Каждый день при помощи зонда ей в желудок вводили яйцо и немного вина. Но, помимо этого, она страдала еще такой контрактурой шейки мочевого пузыря, что у нее наблюдалось полное задержание мочи, так что в течение трех месяцев она мочилась всего два раза. Ее рвало, и в этих извержениях мы констатировали присутствие мочевины. В 1872 году Шарко, демонстрируя ее публично на лекции, говорил, что ни одно лечение не дало результата ввиду столь сложной болезни, но что в один прекрасный день может произойти нечто, что вызовет немедленное выздоровление. Это предсказание тогда было занесено в один медицинский журнал и напечатано.
Три года спустя, во время одной римско-католической религиозной процессии, больная совершенно исцелилась: контрактуры, истерическая стопа, коксальгия, амавроз, немота – все исчезло. Этот случай получил большую огласку, и только благодаря осторожности архиепископа Парижского его не использовали неподобающим образом. Бывшая больная начала работать больничной сиделкой и исполняет свои обязанности самым тщательным образом.
Чтобы закончить с истерией, я укажу на весьма странный факт, открытый Шарко. У большинства истеричных в той части живота, которую анатомы называют подвздошной областью, находится болезненная точка, на боль в которой они постоянно жалуются и на которую сами нажимают, чтобы облегчить свои страдания. Предполагают, впрочем не имея окончательной уверенности, что эта болезненная точка находится в яичнике, и про таких больных говорят, что они страдают правым или левым яичником.
Удивление вызывает тот факт, что если у истеричной случается припадок, то для моментальной приостановки конвульсий бывает достаточно резкого нажатия на эту точку. Как только нажатие прекратилось, припадок тотчас же возобновляется с той самой ступени, на которой он был остановлен, и продолжается без малейшего изменения. Таким образом, можно остановить припадок и потом двадцать раз подряд возобновлять его по желанию. Если бы средневековым инквизиторам пришло в голову надавить на яичники колдуний, то они внезапно бы изгнали из бесноватых их демона. К сожалению, этот факт обнаружился лишь сто лет спустя на Сен-Медарском кладбище.
Если выздоровления истеричных происходит так внезапно, а заболевания так часты, то это связано с тем, что истеричность предполагает только функциональные нарушения органов.
При вскрытии истеричной не обнаруживают никаких аномалий, кроме изменений, вызванных болезнью, ставшей причиной смерти, но ни в мозге, ни в каком-то другом органе истерика не наблюдается никаких повреждений. Мне необходимо было сообщить все эти сведения, чтобы осмыслить вместе с читателем события, происходившие между 1728 и 1739 годами на могиле дьякона Пари.
В 1690 году в дворянской семье родился ребенок, названный Франсуа де Пари. Его отец занимал в то время должность советника Парламента. В семь лет его отправили в пансион, где он отличался большой и, можно даже сказать, чрезмерной для ребенка его возраста набожностью. Это, однако, не помешало ему вместе с товарищами составить план поджога училища. Но заговорщики не привели свой замысел в исполнение, или, по крайней мере, пучок соломы, который им удалось зажечь, только слегка опалил стену. Однако это столь незначительное, по-видимому, событие оказало решающее влияние на всю дальнейшую жизнь молодого Пари. Его стали преследовать такие ужасные угрызения совести, что он, несмотря на свой детский возраст, стоял на епитимье, рыдал и выкликал разные изречения из книги Иова.
Когда Пари исполнилось двадцать лет, родственники пытались заставить его принять должность советника, принадлежавшую его отцу, но он упорно отказывался, так как чувствовал в себе другое призвание. Все попытки, предпринятые с целью побудить молодого человека принять участие в светской жизни, остались безуспешными. Наконец в 1713 году он получил от своего отца разрешение поступить в семинарию, где его больше привлекал аскетизм, чем наука.
Примерно в это же время Пари лишился отца, после чего раздал бедным свою долю наследства. Он не мог или не захотел добиваться продвижения по службе и так и остался дьяконом.
Иногда он отправлялся пешком в деревню, чтобы посетить некоторых своих друзей-монахов. После знакомства с их жизнью Пари окончательно отказался от мысли уйти в монастырь и поселился в маленькой комнате на улице Arbalete в квартале бедняков, называвших его мосье Франсуа. Его пища состояла только из нескольких крутых яиц, которые он варил сам, и из супа, который готовила соседка. В обмен за это дьякон носил ей каждое утро воду. Но отшельник сменил и это жилище. Добровольные лишения, которым он себя подвергал, не имели пределов. При таком образе жизни болезнь не замедлила появиться. Судя по описанию постигшего его недуга, можно заключить, что это была костоеда и что он умер вследствие непрерывных нагноений и от отсутствия ухода.
Он скончался вечером первого мая 1727 года в возрасте 37 лет.
Дьякона похоронили третьего мая на маленьком кладбище Сен-Ме-дар. В тот же самый день одна мотальщица шелка по имени Мадлен Бе-ньи, страдавшая параличом левой руки, пришла в дом, где жил дьякон, на улице Бургонь в 8 часов утра и видела, как принесли гроб, в который должны были положить покойника.
Как только гроб поставили, больная немного нагнулась, чтобы потереть руку о гроб, прежде чем на него возложат покров. Затем пришли священники, чтобы забрать тело, а больная отправилась к себе домой. Когда она вошла в свою комнату, то сразу принялась разматывать шелк обеими руками. Ее болезнь прошла окончательно и бесповоротно.
Все сказанное мною об истерическом параличе и способе его исчезновения не может оставить в уме читателя и тени сомнений. Выздоровление Мадлены Беньи получило большую огласку. Многие обитатели квартала, знавшие лично Пари, отправлялись на его могилу и затем уверяли, что выздоровели от своих болезней или получили облегчение страданий.
Советник Парламента Kappe де-Монжерон стал летописцем этих исцелений. Благодаря трем большим томам, которые он напечатал, мы в настоящее время можем восстановить эти явления во всех подробностях. Первым случаем подобного рода, получившим некоторую известность, было исцеление молодого испанца Альфонса де-Палачиос. Этот молодой человек, сын испанского посланника, так страдал от болезни глаз, что почти ослеп.
Подробное описание его болезни дает нам повод предполагать, что у него было воспаление роговой оболочки обоих глаз, т.е. двойной кератит. Его лечил знаменитый в то время врач Жандрон. Доведенный до отчаяния медленным действием лекарств, и услыхав о том, что творится в Сен-Me даре, больной решил туда отправиться. Послушайте, каким образом Kappe де-Монжерон описывает нам его чудесное исцеление:
"Исцеление начинается под покровом тишины и сна. В три часа утра дон Альфонс просыпается. Он изумлен – ему кажется, что он видит сон, потому что все его боли утихли, да что я говорю? – он чувствует, что совершенно избавлен от них. Его страдания исчезли, мрак рассеялся, источник недуга иссякнул – одним словом, глаз у него восстановлен.
Глаз, который еще накануне вечером был воспален, болел и был уродлив, теперь казался красивым, оживленным и блестящим. Дон Альфонс выносит, не мигая, самый яркий свет солнечных лучей и пыль, поднимаемую толпой вокруг могилы.
Не успел прозревший вернуться домой, как заметил, что другим глазом он видит несравненно лучше, чем видел до потери зрения. Он так оживляется, что никак не может удовлетворить свою жажду воспользоваться вновь дарованным ему чувством, и тут же производит над собой опыт – спешит читать и писать; все удивляются легкости, с которой он это делает.
Приходит учитель рисования и показывает ему этюды такой необыкновенной тонкости, что их трудно даже хорошо рассмотреть; но, к всеобщему удивлению, он разбирает их лучше и быстрее, чем кто-либо из окружающих. Его зрение, наконец, так превосходно, что он проводит весь остальной день и часть ночи с пером в руках, и это занятие, требующее большого внимания, нисколько его не утомляет.
Два дня спустя он отправляется к Жандрону в Отейль. Жандрон, находившийся в саду, уже издали заметил его и увидел, что тот идет без проводника, без повязки, с открытыми глазами и что солнечные лучи, ударяя ему прямо в лицо, нисколько его не беспокоят. Он изумляется и, не веря своим глазам, бросается к нему навстречу, выкрикивая на бегу: "Что сделали вы со своим глазом? Он, кажется, поправился". Дон Альфонс сообщает ему о происшедшем. Тогда Жандрон подвергнул его глаз самому тщательному исследованию и нашел зрение его вполне нормальным".
Второй случай касается госпожи Тибо. Эту девушку страшно разнесло вследствие вздутости живота. Kappe де-Монжерон утверждает, что она страдала водянкой. Ее верхние конечности были так сильно сведены, что она не могла пошевелить пальцами, так как они конвульсивно прижимались к ладони и даже вызвали раны и нагноения. С точки зрения современной медицины это был случай метеоризма в связи с истерической контрактурой, что лучше всего доказывает способ его исцеления. В этом состоянии умирающую, дошедшую до последней крайности и отчаявшуюся во всех светилах науки девушку несут на кладбище Сен Медар спустя четверть часа ее парализованные рука живот и ноги утрачивают свою вздутость на глазах у зрителей, и она встает.
Это уже вовсе не та женщина, страдавшая водянкой, все члены которой расплывались, достигая чудовищных размеров. Паралич прошел, и она теперь ходит, двигает руками, становится на колени встает и возвращаясь к себе домой, поднимается по крутой лестнице. В первые же дни она избавилась от ран и нагноений, а через неделю была более здорова, чем до начала всех этих страданий.
Через несколько дней после исцеления госпожи Тибо в Сен-Медаре произошел другой похожий случай, но гораздо более громкий. Он касался одной служанки, Анны Куроно, которую в конце 1730 года поразил неполный паралич левой части тела. Так как больная во что бы то ни стало хотела снова ходить, то она придумала очень остроумный механизм, описанный и изображенный с большими подробностями нашим историком. Куроно сделала из тесемки стремя, которое поддерживало на весу ее параличную ногу. Это стремя она посредством охватывавших ее плечи помочей прикрепила к своему кушаку и таким образом поддерживала свою левую ногу, а все ее тело покоилось на двух костылях. Но так как и этого было недостаточно, то Куроно прибавила к своему импровизированному механизму другую тесемку, придерживавшую ее левую ногу и прикрепленную к правой руке, при помощи которой она изо всех сил тянула ее вперед и передвигала свое тело сильными толчками. Чтобы передвигаться таким способом, ей приходилось перегибаться назад и делать такие ужасные кривляния и гримасы, что она вызывала ужас у всех, кто ее только видел. Движимая сильным желанием выздороветь, Анна Куроно ходит в Сен-Медар несколько раз. В последний раз она с большим усилием дотащилась до кладбища.
"Вдруг она чувствует как бы судорогу и движение в пятке своей парализованной ноги. Анна Куроно, так же как и все окружающие, замечает его. Это движение было чисто механическим и поразило всех присутствующих. Бедная больная, вместо того чтобы предаваться радости, волнуется при мысли, что услышанные ей движение и шум произошли вследствие разрыва тесемок, без которых ей невозможно двигаться. В это время ее стаскивают с могильной плиты и отрывают как бы против ее воли от могилы Пари, чтобы поставить на костыли, в которых она, по видимому, могла еще нуждаться.
Не успела она сделать несколько шагов, как почувствовала необычайную легкость в теле, сопровождавшуюся вздрагиваниями во всей парализованной части. Сначала это приводит ее в изумление.
Вскоре после того она замечает, что опирается на парализованную ногу, которая обрела свою прежнюю силу и подвижность. Тогда Куроно подымает в воздух костыли и двигается вперед крупными шагами; она идет так быстро, что могла бы догнать карету, и очень скоро подходит к дому, где живет ее госпожа. Счастливица так взволнованна, что совершенно теряется и не может понять, как она прошла за столь короткое время такой длинный путь. Она уже больше не та немощная женщина, которой приходилось прилагать всевозможные усилия и страшно напрягать одну половину своего тела, чтобы двигать другую; теперь это сильная и крепкая женщина, передвигающаяся, несмотря на свой преклонный возраст, с необычайной быстротой – она превратилась в новое существо. Ее язык, который мог только лепетать, теперь говорит вполне свободно; ее рука, совершенно лишенная чувствительности и почти недвижная, действует теперь свободно и энергично; ее бедро, голень и стопа, обременявшие ее, как тяжелые гири, и в течение шести месяцев более походившие на члены трупа, чем на части живого тела, мгновенно приобретают силы, обычно свойственные людям ее возраста, которыми она обладала до своей болезни. Вот почему эта параличная, прежде передвигавшаяся лишь при помощи пружин и искусственных приемов, теперь идет твердой поступью, быстро и непринужденно. Та, которой прежде требовалось четыре или пять часов, чтобы придти из дома в Сен-Медар, теперь проходит этот путь чуть ли не за минуту. Женщина, которая не могла сделать и шага без помощи сложного механизма, теперь радостно несет в воздухе своими костылями".
Такой же поразительный пример моментального исцеления представляет собой и случай Маргариты Дюшен. Она страдала метеоризмом, истерическим шаром, параличом, сильными конвульсивными припадками, продолжительной летаргией – одним словом, у нее было все, что позволяет определить несомненную истеричность. Послушаем лучше, что говорит о ней Kappe де-Монжерон:
"Перед нами странная и вместе с тем непонятная болезнь, как по сложности и силе, так и по ее продолжительности. Маргарита Дюшен страдает ужасными головными болями и разрывом желудочных кровяных сосудов, что не позволяет ей принимать пищу. Она ощущает смертельную слабость и похожа скорее на покойницу, чем на живого человека. Прибавьте к этому удушье от водянки и сильнейшие ежемесячные припадки, после которых она часто остается в летаргическом состоянии в течение нескольких дней.
Это ужасное состояние исчезло после путешествия в Сен-Медар.
16 июля 1831 года, едва она успела добраться до кладбища, как ее пораженные параличом члены уже приходят в движение под влиянием непонятной силы, в это же время ее навсегда покидает головная боль, которая беспрерывно мучила страдалицу в течение последних пяти лет, порванные сосуды в груди и желудке, в течение трех лет вызывавшие почти ежедневную кровавую рвоту, вновь соединились и возродились, после чего и лихорадка, не оставлявшая ее в покое ни на минуту, совершенно проходит.
17-го она ощущает то же волнение, что и накануне, и результат не менее достоин удивления: ее грудь, необыкновенно опухшая, принимает нормальный вид, а голос, который она почти потеряла, восстанавливает свою силу.
18-го, после испытанных ею на могиле Пари сильных волнений, она перестает чувствовать боль в боку, постоянно терзавшую ее в течение продолжительного времени: опухоль, которая причиняла эти страдания, исчезла, не оставив после себя никаких следов.
19-го наблюдается поразительное выпотевание во всех ее членах, достигавших чудовищных размеров. Они утрачивают вздутость на глазах у зрителей, и водянка исчезает.
20-го прекращается паралич".
После этого число исцелений начинает резко увеличиваться. Филипп Сержан избавился от паралича, а Готье де-Пезена – от глазной болезни. Мадмуазель Моссарон и Анна Лефран, обе страдавшие от паралича, тоже возвращаются с Сен-Медарского кладбища здоровыми.
Из всех этих случаев, чтобы не утомить читателя повторениями, я приведу только два, наиболее соответствующих рамкам нашего изложения, так как их подробности известны лучше всего.
Первый касается мадмуазель Коарен – еще молодой женщины, прикованной параличом к постели. Кроме того, у нее уже в течение пятнадцати лет на левой груди была опухоль, которая постоянно гноилась. Kappe де Монжерон, разумеется, называет ее раком, но я позволю себе усомниться в том, чтобы подобный недуг мог длиться у молодой женщины пятнадцать лет. Вероятно, это был нарыв, сопровождавшийся фистулой.
Итак, эта женщина уже давно была прикована к постели и отчаялась в своем выздоровлении, как вдруг ей в голову пришла мысль посетить Сен-Медар. Будучи не в силах совершить туда путешествие, она поручила соседке принести ей земли с могилы Пари и подержать некоторое время ее рубашку на могильной плите дьякона. Все было исполнено в точности, и больная с нетерпением ожидала возвращения соседки. Наконец та явилась с землей и рубашкой.
На этот раз выздоровление произошло моментально. Вот как рассказывает об этом Kappe де Монжерон.
"Не успела умирающая надеть на себя рубашку, прикасавшуюся к могиле, как она уже почувствовала на себе ее благодетельное воздействие. Эта страдалица, которая с самого начала своего паралича постоянно лежала на спине, будучи не в состоянии изменить положение, внезапно приобретает столько сил, что поворачивается в постели. На следующий день больная прикладывает к раку, источнику всех ее страданий, рубашку, полежавшую невдалеке от могилы дьякона Пари, и тотчас же с восторгом отмечает, что глубокое отверстие на ее груди из которого постоянно в течение 12 лет выходило зловонное вещество, начало затягиваться и проходить. В следующую ночь выздоровление подвинулось еще дальше. Ее парализованные члены, на протяжении стольких лет напоминавшие члены мертвеца из-за свойственного им леденящею холода, неподвижности, страшной худобы и сведения, неожиданно оживают. Вот уже рука ожила и стала двигаться, сведенная и высохшая нога разгибается и выпрямляется, яма, образовавшаяся от худобы в бедре, наполняется и исчезает. Больная пробует двигать своими вновь вернувшимися к жизни органами, худоба которых все еще носит печать мертвенности. Она встает без посторонней помощи, опираясь на носок той ноги, которая уже давно стала короче другой, свободно пользуется левой рукой, самостоятельно одевается и чешется. С той минуты каждый день с ней происходят все новые неожиданности. 14-го больная передвигается еще легче, чем в предыдущие дни. 19-го числа того же месяца она спускается в помещение своей матери, которую продолжительная болезнь приковала к постели. Оба ее брата, занимавшие придворные должности, прибегают в тот же день, чтобы взглянуть на нее. Она их приветствует, встает с постели и идет им навстречу. Наша исцелившаяся вскоре выступит перед многочисленными зрителями. 24 августа Коарен отправляется пешком в свою приходскую церковь, куда в течение многих лет ее не могли перенести даже на кресле. У нее даже хватает сил, чтобы встать на колени. Она возвращается из церкви еще более легко, чем шла туда".
Случай с госпожой Гардуэн тоже не представляет сомнений. Истерия проявляется у нее еще более ясно, чем у других, потому что она выздоравливает во время одного из тех конвульсивных припадков, которые мы наблюдаем у современных истеричных. К тому же у нее постоянно случаются онемения, которые носят характер истерического паралича как по своему началу, так и по завершению. Наш повествователь так передает нам это событие:
"Во время самого отчаянного состояния, после того как больная совсем лишилась сил и когда она уже ждала только момента, который должен освободить ее от всех земных печалей, в это самое время одна женщина предлагает ей позволить перенести себя на могилу дьякона.
Больная собирает все свои силы, чтоб написать, что она желает быть перенесенной в Сен-Медар. Опекун госпожи Гардуэн сначала отказывается исполнить ее просьбу, опасаясь, что она может умереть в дороге, тем не менее, он готов посоветоваться на этот счет с врачом. Врач, до которого уже дошли слухи о Сен-Медаре, посчитал интересным произвести опыт и, полагая, что в отчаянных случаях все средства допустимы, объявил, что он не только не препятствует желанию больной, но даже был бы доволен, если бы его пациентку перенесли в Сен-Медар.
Для этой цели выбрали 2 августа. Носильщики, приглашенные для ее переноски, засомневались, увидев жалкое, бледное и неподвижное тело больной, которая утратила даже способность речи. Они не уверены даже насчет того, труп или умирающую им велят перенести с третьего этажа на улицу. Тем не менее носильщики поднимают ее вместе с креслом, но обморок, в который она впадает, как только ее понесли, еще больше увеличивает их страх. Эти закаленные и привычные к переноске больных люди каждую минуту опасаются, что она скончается у них на руках. В таком состоянии ее приносят в Сен-Медар и кладут на могилу дьякона.
Но едва только скорченное тело этой злосчастной умирающей коснулось могилы, как тотчас ее парализованные члены пришли в крайнюю подвижность. Эти поразительные вздрагивания, охватившие ее тело, были похожи на борьбу жизни со смертью. Но смерть на этот раз была вынуждена уступить. Она скрывается и исчезает. Движение, теплота и сила уже во время борьбы пришли на смену неподвижности, холоду и бессилию. Боли прекратились, цвет лица оживился, и здоровье вернулось к больной со всеми своими атрибутами. Она встает, ходит, хотя и с поддержкой, но уже довольно твердой и свободной поступью и возвращается к своим носилкам, вызывая слезы и радостные восклицания зрителей, толпой следующих за ней.
Вернувшись на свою улицу, Гардуэн встает с носилок, идет твердой поступью, с легкостью поднимается на третий этаж и наконец входит в комнату, где ее встречает толпа людей разных званий и положений, которые наперебой пытаются выразить свой восторг по поводу столь быстрого и полного ее исцеления. Тысячи людей были свидетелями страданий бедной девушки в течение 6 лет, все скорбели о ее жалком состоянии и многие из наблюдавших, как ее переносили в беспамятстве в Сен-Медар, предполагали, что для нее больше ничего не остается, кроме усердных молитв о прекращении страданий и вечном успокоении. Как велико было теперь их изумление при виде той, которая в течение 19 месяцев не могла пошевелить ни одним членом, а затем даже лишилась речи – при виде того, как она ходит, говорит и действует будто человек, который никогда и не болел. С первого же дня ее здоровье стало таким цветущим, что многие не хотели верить, чтобы прежде она была парализована".
Как справедливо замечает Матье, случай с госпожой Гардуэн может служить связующим звеном между обыкновенными случаями и случаями, сопровождавшимися конвульсиями большого истерического припадка. Мы просим читателя припомнить то, что было сказано при описании последнего. Тогда перед ним предстанет точная картина событий, ежедневно происходивших с 1731 года на Сен-Медарском кладбище.
Вскоре после исцеления госпожи Гардуэн констатировали другое исцеление, наделавшее много шуму. Оно касалось некой Биго, давно потерявшей слух. Kappe де Монжерон уверяет, что она была глухонемой от рождения, но это мнение не разделяют его противники. Во всяком случае, Биго была настолько глуха, что над ее ухом можно было стрелять из пистолета и она ничего не слышала.
"Как только ее положили на могилу Пари 27 августа, в 7 часов утра, ее лицо тотчас же покрылось мертвенной бледностью, она лишилась чувств, и вскоре у нее начинаются такие сильные конвульсивные припадки, что ее с трудом удается удерживать. Она показывает знаками, что испытывает страшные боли в голове, ушах и горле. Ее голова вращается то в одну, то в другую сторону с такой поразительной быстротой, что нельзя различить черты ее лица. Провожатые больной, не подготовленные к такому зрелищу, снимают ее с могилы, но глухонемая через минуту просит знаками, чтобы ее положили обратно.
Не успели исполнить ее просьбу, как конвульсии, сопровождаемые сильнейшими страданиями, возобновились с еще большей силой, но, в конце концов, к утру 31 августа больная совершенно выздоровела и приобрела такой тонкий слух, что ей завидовали все окружающие".
К этому же времени относится еще один случай, представляющий для нас большой интерес. Он касается исцеления Жанны Фуркруа.
Эта молодая особа, дочь бакалейщика, по словам Kappe де Монжерона, поражала всем своим редким безобразием и странными болезнями. Но самым удивительным был анкилоз, разъедающий и жгучий, который уже более года как стянул Ахиллесово сухожилие ее левой ноги и, приподняв пятку гораздо выше обыкновенного, перевернул стопу почти задом наперед, вследствие чего нога выглядела отвратительно обезображенной, а госпожа Фуркруа совершенно лишилась возможности ею пользоваться. Вдруг, во время одной из конвульсий, кости левой стопы приходят в нормальное состояние, переворачиваются и принимают свое обычное положение. Ахиллесово сухожилие размягчается, вытягивается и становится эластичным. Большая опухоль, образовавшаяся около щиколотки, исчезает. Вся нога, прежде так ужасно обезображенная, мгновенно приобретает естественный вид, и госпожа Фуркруа начинает легко и свободно ходить.
Трудно дать лучшее описание истерической стопы, и для большей наглядности Kappe де Монжерон приводит в своей книге гравюру, отчетливо демонстрирующую положение больной. Я обращаюсь к каждому врачу, который прочтет эти строки: можно ли сомневаться в характере описанного здесь недуга и в причине его исцеления? Впрочем, мнение, которое теперь защищаю я, уже победоносно отстаивал проф. Шарко на своих лекциях в Сальпетриере, где очень часто приводились случаи, аналогичные с болезнью госпожи Фуркруа. Для уточнения следует добавить, что ее выздоровление произошло во время сильнейшего припадка, которому девушка подверглась под влиянием подражания – слыша и видя беспорядочные движения других конвульсионерок.
Сен-Медарское кладбище превратилось в 1732 году в место сбора истеричных со всего Парижа.
Известный популяризатор Луи Фурье, опираясь на современных авторов, описывает его следующим образом.
"Конвульсии Жанны послужили сигналом для новой пляски св. Витта, возродившейся вновь в центре Парижа в XVIII в. с бесконечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой. Со всех частей города сбегались на Сен-Meдарское кладбище, чтобы принять участие в кривляньях и подергиваниях. Здоровые и больные – все уверяли, что конвульсионируют, и конвульсионировали по-своему. Это был всемирный танец, настоящая тарантелла.
Всю площадь СенМедарскою кладбища и соседних улиц занимала масса девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсионирующих как бы наперегонки друг перед другом. Здесь мужчины бьются об землю, как настоящие эпилептики, в то время как другие, немного дальше, глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли, там женщины ходят на голове с той степенью скромности или цинизма, которая вообще совместима с такого рода упражнениями. В другом месте женщины, растянувшись во весь рост, приглашают зрителей ударить их по животу и остаются довольны только тогда, когда одновременно 10 или 12 мужчин обрушиваются на них всей своей тяжестью. Люди корчатся, извиваются и двигаются на тысячу различных ладов... Есть, впрочем, и более заученные конвульсии, напоминающие пантомимы и позы, в которых изображаются какие-нибудь религиозные мистерии, особенно сцены страданий Спасителя.
Среди всего этою нестройного шабаша слышатся только стоны, пение, рев, свист, декламация, пророчества и мяуканье. Но преобладающую роль в этой эпидемии конвульсионеров играют танцы. Хором управляет духовное лицо, аббат Бешеран, который, чтобы быть на виду у всех, стоит на могиле. Здесь он ежедневно совершает с искусством, не выдерживающим соперничества, свое любимое па – знаменитый скачок карпа (saut de carpe), неизменно вызывающий восторг у зрителей".
Аббат Бешеран принадлежал к школе конвульсионеров, считавшейся тогда уже устаревшей. У него одна нога была короче другой на 14 дюймов, но этот недуг не должен был служить помехой для успешности его любимою танца. Он уверял, что каждые три месяца его нога удлинялась на одну точку. Один математик высчитал продолжительность времени, необходимого для его полного исцеления, в итоге у него получилось 35 лет.
Эти вакханалии погубили все дело: король, получая ежедневно от духовенства самые дурные отзывы о происходившем в Сен-Медаре, приказал полицейскому лейтенанту Геро закрыть кладбище. Однако эта мера не положила конец безумным выходкам конвульсионеров.
Так как публично конвульсионировать было запрещено, то припадки янсенистов стали происходить в частных домах, и зло от того только усилилось: Сен-Медарское кладбище концентрировало в себе заразу, а его закрытие послужило сигналом для ее рассеивания. Всюду во дворах, под воротами можно было слышать или видеть, как терзается какой-нибудь несчастный. Его вид действовал заразительно на присутствующих и побуждал их к подражанию. Зло приняло такие огромные размеры, что король издал другой указ, по которому всякий конвульсионирующий предавался суду, специально учрежденному при Арсенале, и приговаривался к тюремному заключению.
После этого конвульсионеры стали только искуснее скрываться, но не исчезли. Среди них особенно выделяются два субъекта, припадки которых были столь необычайны, что, хотя они были душевнобольными, а не истеричными, мы позволим себе рассказать их истории. Речь идет о Фонтене, придворном секретаре короля Людовика XV.
С 1732 года Фонтен, по словам де Монжерона, стал испытывать такую слабость в ногах, что временами не мог даже стоять. Сначала он смотрел на эти припадки слабости как на простую болезнь, но последствия доказали, что это были предвестники страшных конвульсий. В 1733 году на многолюдном обеде он вдруг почувствовал непреодолимое стремление кружиться на одной ноге и продолжал свой импровизированный вальс без перерыва более часа. С самого начала этой странной конвульсии он инстинктивно, повинуясь голосу свыше, попросил дать ему книгу. Ему дали первое попавшееся сочинение: это был том "Нравственных размышлений" Кенеля, и хотя Фонтен не прекратил своих поразительно быстрых вращательных движений, он, тем не менее, стал громко читать книгу и продолжал чтение во все время припадка.
Если бы этот факт не упоминался более 300 раз в разных сочинениях и не был засвидетельствован массой вполне надежных свидетелей, я бы не решился его здесь привести. В таком виде конвульсии продолжались более шести месяцев. Они даже приобрели известную регулярность, повторяясь два раза в день, и покинули Фонтена лишь 6 августа 1733 года, когда он закончил чтение восьми томов "Размышлений отца Кенеля".
Утренние вращательные движения начинались точно в 9 часов и продолжались от часа до полутора и двух часов подряд. Послеобеденные конвульсии возобновлялись в 3 часа и длились столь же долго, как и утренние. Каждый день, пытаясь подняться, Фонтен ощущал такую слабость в ногах, что не мог стоять. Это продолжалось до 9 часов, когда у него начинались обычные конвульсии. Тогда его тело опиралось на одну ногу, которая во все время двухчасового вращения оставалась в центре, другая же описывала в это время круг с невообразимой скоростью, почти все время находясь на отлете и лишь изредка слегка касаясь пола. Его тело вращалось с такой изумительной быстротой, что многие из присутствующих насчитывали до 60 вращений в минуту, и, по их расчетам, выходило, что если сложить количество вращений, совершенных ногой Фонтена во время только одного припадка, то получилось бы расстояние от двух до трех миль. По окончании утренних вращательных конвульсий Фонтен с трудом мог держаться на ногах и только после полудня чувствовал себя сильным и вполне здоровым до следующего утра.
Но Фонтен не удовольствовался этим безумием дервиша и, желая загладить свои прежние грехи, предался необычайному посту.
19 апреля он объявил, что сорок дней подряд будет обходиться без пищи, но не указал точного времени, когда начнется этот ужасный искус.
На следующий день Фонтен почувствовал, что не в состоянии ничего положить себе в рот. Это навело его на мысль, что наступило время для совершения великого поста, но он ошибся: этот пост, длившийся всего 18 дней, был только подготовительным. Тем не менее, если принять во внимание все, что приходилось ему совершать во время этого страшного голодания, то окажется, что оно настолько же сверхъестественно, как и сорокадневный пост, но гораздо суровее по последствиям.
Рядом с Фонтеном следует назвать другого знаменитого конвульсионера: я подразумеваю комментатора Полибия, кавалера Фолара. Он отличался большой храбростью, был ранен при Кассано и, наконец, взят в плен. Его сочинения о военной тактике очень ценились в свое время. К сожалению, несмотря на свои выдающиеся способности, он стал жертвой умственной эпидемии той эпохи. Проведя бурно молодость, Фолар под старость сделался страшно набожен. Вот что сообщает о нем пастор Иордан, которого в своей книге процитировал Матье:
"Кавалер Фолар постоянно молится и ежедневно читает вечерню. Но, дойдя до Magnificat, он никак не может приступить к его чтению и немедленно впадает в конвульсивное состояние. Он внезапно падает, простирая руки в виде креста, и остается неподвижным. Фолар часто поет. Это песнопение бывает нелегко разобрать. Он иногда говорит такую тарабарщину, в которой никто не понимает ни слова.
Больной часто ударяет в ладоши. Открывая глаза, он уверяет, что погружен во мрак, закрывая же их, говорит, что окружен резким светом, и радостно вздрагивает от удовольствия. Когда дамы просят Фолара помолиться за них, он концом их платья трет себе область сердца поверх своей одежды. Если же с той же просьбой к нему обращаются духовные лица, то он трет себе кончиком подрясника не только сердце, но также уши и другие части тела.
Следует также обратить внимание, что все это он проделывает бессознательно, ничего не видя и не слыша.
Из моего рассказа нельзя не заметить, что эпидемия принимает все более и более серьезный характер. От простого чуда мы доходим до самого сильного религиозного помешательства. Не думайте, однако, что это конец. Мне еще предстоит рассказать о столь удивительных и неправдоподобных вещах, что я прошу лиц, подозревающих меня в умышленных преувеличениях, обратиться к подлинным текстам Kappe де Монжерона и автора "Convulsions de temps".
Сразу после истории Фолара там рассказывается история госпожи Соне, наделавшая много шуму в свое время и вполне заслуживающая внимания читателя.
Госпожа Соне получила прозвище Саламандры, так как после припадков проделывала следующую вещь: с видом пророчицы она кричала: "Табу, Табу!" Тогда приносили два высоких табурета, на которые она становилась, образуя дугу, что делают все истеричные и многие загипнотизированные девушки. Затем под ней разводили небольшое пламя, и она делала вид, что поджаривается на медленном огне, оставаясь несколько минут в таком положении. Нужно ли говорить о том, что мы имеем в данном случае дело с одной из тех анестезированных женщин, о которых уже было сказано много раз.
Госпожа Соне, впрочем, умела удивлять зрителей многими способами. Иногда она кричала: "Леденец! Леденец!" Когда его приносили, то оказывалось, что это была заостренная на конце палка, которую ей подкладывали под поясницу, острием вверх. Тогда истеричная кричала: "Бисквит! Бисквит!" Бисквит появлялся: это был большой булыжник, который ей бросали на живот. Госпожа Лакорт специализировалась на другом – она перевязывала раны, высасывая и облизывая их. То, что мне теперь придется поведать читателю, так ужасно, что я прошу брезгливых людей перевернуть страницу, не читая ее. Я долго колебался, прежде чем решиться изложить эти подробности, но, в конце концов, я счел невозможным умолчать о них, так как они принадлежат истории. Предоставляю и в этом случае слово де Монжерону и Понсе:
"Конвульсионеры, – говорит Понсе, – перевязывают открытые раны, полные гноя и отвратительные на вид. Они их лижут и сосут до тех пор, пока полностью не очистят от гноя, который совершенно спокойно проглатывают. Мало того, они стирают тряпки, служившие для перевязывания ран, и потом пьют эту воду. Больше всего удивляет то, что среди них встречаются те, кто, прежде чем приступить к этому ужасному перевязыванию, испытывают перед ним точно такое же отвращение, какое мы сами ощутили бы в их положении, но это отвращение немедленно проходит, после того как они решили повиноваться "высшей силе".
Kappe де-Монжерон рассказывает еще более подробно:
"К ногам конвульсионерки приносят маленькую девочку, бледную, малокровную, почти умирающую. Как только конвульсионерка заметила ее, лицо ее осветилось радостью. Внутренний голос внушает ей, что у этой девочки сгнившая нога, и она сообщает об этом присутствующим. Истеричная порывисто берет ногу девочки, снимает с нее все повязки и, наконец, последнюю, всю пропитанную красноватым и липким гноем, непрерывно вытекающим из большого числа отверстий, образовавшихся в больной ноге. Многие из них так широки и глубоки, что позволяют видеть насквозь кость, черная окраска которой прямо указывает на то, что она разложилась, как и мягкие части. Тотчас же вся атмосфера комнаты наполнилась невыносимым зловонием: тошнота одолевает всех присутствующих. Всем кажется, что эта нога скорее принадлежит трупу, чем живому телу.
Сама конвульсионерка бледнеет при виде столь ужасного и отвратительного предмета и отступает в ужасе. Все ее тело дрожит и трепещет при одной мысли, что ей придется высосать все эти раны. Она как будто сомневается, хватит ли у нее сил подчиниться этому требованию, из ее глаз льются слезы. В ней происходит внутренняя борьба, которая заканчивается тем, что она приближается к омертвевшей ноге с отваливающимися кусками мяса и прикладывает к ней рот, но вскоре отдергивает его. Она еще не вполне владеет собой и устремляет несколько взглядов на небо. Наконец, чтобы побороть внутренний протест, она вдруг бросается с открытым ртом на самую большую рану. Как только она принялась сосать ее, то делала это уже без труда."
Но оставим эти омерзительные подробности и перейдем к большим конвульсиям в том виде, как они происходили тогда и как они происходят и поныне в истеричных припадках. Я и здесь, как и везде, уступаю место современным авторам-очевидцам и свидетелям. Вот большой отрывок, заимствованный у Луи Дебоннера. Его описание так отчетливо и полно, что оно как будто составлено для медицинских целей. Вот почему я не считаю возможным что-либо из него выбросить.
"Представьте себе девушек, которые в определенные дни, а иногда после легких предчувствий, внезапно впадают в трепет, дрожь, судороги и зевоту, они падают на землю, и им подкладывают при этом заранее приготовленные тюфяки и подушки. Тогда с ними начинаются большие волнения: они катаются по полу, терзаются и бьют себя, их голова быстро вращается во все стороны, глаза то закатываются, то закрываются, язык то выходит наружу, то втягивается внутрь, заполняя глотку, желудок и нижняя часть живота вздуваются, они лают, как собаки, или поют, как петухи. Страдая от удушья, эти несчастные стонут, кричат и свистят, по всем членам у них пробегают судороги, они вдруг устремляются в одну сторону, затем бросаются в другую, начинают кувыркаться и совершают движения, оскорбляющие скромность, принимают циничные позы, растягиваются, деревенеют и остаются в таком положении часы и даже целые дни. Они на время становятся слепыми, немыми, параличными и ничего не чувствуют. Есть среди них и такие, у кого конвульсии носят характер свободных действий, а не бессознательных движений.
Одна из них, например, изображает сцены из жизни дьякона Пари. Конвульсионерка накрывает на стол, придвигает стулья, выбирает двух сотрапезников, которых усаживает рядом с собой, и, хотя на столе нет никакого кушанья, она, тем не менее, подносит ложку ко рту и делает вид, что ест. Вслед за этим девушка приближается к зеркалу и проводит тупой стороной ножа по лицу, изображая действия бреющегося мужчины, после чего заканчивает представление уроком катехизиса. Рассадив присутствующих, она задает им вопросы и останавливает, когда они дают неправильные ответы.
Другая конвульсионерка посреди ночи подходит на несколько минут к окну, закрывает его, зажигает свечу и дает кому-нибудь из присутствующих книгу, но скоро отнимает ее и начинает громко насмехаться над читавшим. Третья конвульсионерка принимает пищу только по вечерам, и если ей предлагают какое-нибудь кушанье до наступления сумерек, то она приходит в ужас. За ужином больная ест с жадностью, но как только ее организм принял требуемую пищу, как тотчас ее рот кривится на сторону, как бы предупреждая ее, чтобы она больше не ела. Она изображает таким образом древние посты христиан.
Некоторые из конвульсионерок вешаются или велят другим вешать себя, то за шею, то за ноги. Они берут сабли или другое оружие, заносят руку для удара и этим указывают на разнородные страдания, которые ожидают людей в будущем: священники будут тогда низложены и они их низлагают и т.п. Эти конвульсионерки относятся к категории фигуративных.
Ясновидицы видят сны наяву: в виде разных образов перед ними проходят преследования, которым подвергают конвульсионеров, они получают вполне внятные предвещания и узнают в них голос дьякона Пари, несмотря на то, что никогда не имели счастья ни видеть, ни слышать его.
Перейдем теперь к тем, кто творит чудеса. Они воображают или хотят в том убедить других, что вместе с конвульсиями у них появляется великий дар. Чтобы убедить в этом окружающих, они выпрямляют горбы, вправляют руки детям со сведенными суставами и т.д.
За ними следуют священники, они исполняют различные обряды церковной службы. Во время совершения этих обрядов они говорят на каком-то неведомом языке, который непонятен даже им самим.
Среди конвульсионерок встречались прорицательницы, дававшие толкования великим истинам, открывавшие вещи, скрытые от людей, они узнавали прошлое и предчувствовали будущее, и произносили иногда длинные и прекрасные речи, далеко превосходившие их обычные способности. Некоторые даже сообщали, что у них необычайные взгляды на душевные недуги и что они глубже вдумались и возвышеннее отнеслись к ним, чем ученые. Они заглядывают в глубину человеческого сердца, обнаруживают грехи, внушают раскаяние и обращают тяжких грешников. Они способны отличить вещи, принадлежавшие дьякону Пари, от всего, что походит на них, и волнуются еще больше, когда к ним прикладывают эти предметы без их ведома. То же самое с ними происходит, когда на них кладут янсенистские книги и рукописи. Они узнают конвульсионеров при первой встрече, сразу называют по имени людей, которых до этого никогда не видели, рассказывают некоторым лицам всю их биографию, сообщая об их тайных привычках и открывая им то, что произошло или должно произойти в их семьях. Некоторым они сообщают, что те будут повешены, колесованы или обезглавлены, другим сулят способность впадать в конвульсии, и эта способность действительно у них появляется, они предвещают собственные припадки и выздоровление, как и выздоровление других конвульсионерок или лиц, служащих с этой целью мессы. Мало того, они с точностью указывают даже день и час, когда должно произойти излечение и, при этом совершают некоторые странности, вроде, например, глотания горящих углей и т.п.
Во время этого состояния конвульсионерки находятся как бы в помешательстве: они не знают и не помнят, что говорили. Впрочем, иногда наблюдается связь между их действиями и пророчествами. Это почти все, что представляет собой красивая сторона медали.
Переверните ее – и вы увидите вещи гораздо более скандальные. Представьте себе девушку, которая садится рядом с мужчиной спина к спине, причем ноги его для большей силы привязывают к какой-нибудь устойчивой точке опоры. Тогда трое мужчин изо всех сил давят на нее спереди, и она все-таки встает, затем шестеро мужчин изо всех сил сжимают ее – трое спереди и трое сзади, после чего девять здоровенных детин начинают растягивать ее изо всех сил в длину на постели, по два за каждую ногу и руку и один за голову. Некоторые конвульсионерки велят как бы четвертовать себя в воздухе. Иногда они ложатся на живот, причем двое мужчин бьют их ладонями по пояснице, поочередно сменяя друг друга, и такое истязание продолжается порой несколько часов кряду. Некоторые требуют, чтобы их подбрасывали на простыне. Иные же, стоя на одной ноге, велят раскачивать себя между двумя скатертями, вследствие чего они то падают вперед, то приподнимаются. В других случаях заранее готовят тюфяк с поперечными ремнями, на который ложится конвульсионерка. Во время сильных волнений на ней затягиваются ремни от нижней части живота до рук, и затем таким же ремнем сильно дергают за подбородок.
Это еще не все: многие из девушек появляются в свободных одеждах – без кушака, башмаков, чулок и чепца, причем все остальное у них плохо прикрыто. Есть и такие конвульсионерки, на которых одеты только короткие кофточки и широкие кальсоны – это и есть так называемое платье конвульсионерки. В этих нескромных костюмах они и совершают свои прыжки, скачки, кувыркания и кривляния. Мужчины становятся ногами к ним на руки, на ноги, на поясницу, на живот, на грудь и даже на глаза, они таскают их за ноги, привязанные к веревкам, причем их растрепанные головы то вращаются, то падают, то висят некоторое время, оставаясь неподвижными".
Таким образом, мы дошли в нашем изложении до знаменитых содействий (secours), которые широко прославились во время Сен-Медарской эпидемии. Они заключались в совершении ряда насилий, приводивших в конце концов к давлению на живот. Вспомните, что было сказано в начале этой главы об истеричных и их зависимости от яичников (hysteriques ovariennes), т.е. о больных, припадки которых мы в настоящее время немедленно приостанавливаем нажатием на известную часть живота. Их конвульсии останавливаются на то время, пока продолжается давление или содействие (secours), как выражались в XVIII веке.
Уже в ту эпоху подозревали о целесообразности этого средства. Страдания больных и интуитивные прозрения привели к открытию средства, которое в настоящее время наука использует для успокоения истеричных; но мистические идеи, окружавшие эту болезнь, совершенно сбили с толку современную медицину.
Прочтем из "Convulsions de temps" историю сестры Марго и посмотрим, к каким средствам прибегали во время ее припадка.
"Начинались они с так называемых помочей, причем вокруг тела конвульсионерки пропускалась веревка, оба конца которой за ее спиной держал один человек; два других держали ее за руки и поочередно тянули в свою сторону. Если же вместо руки ее дергали за кисть, то она кричала и жаловалась. В другом месте это упражнение называется качанием, и действительно эти действия напоминают раскачивание.
Далее шли удары кулаком в грудь. Чтобы принимать их, сестра Марго садилась, а мужчина, наносивший их, становился перед ней на колени. Надо было ударять именно в то место, на которое указывала сестра, под самыми сосками, а иначе она жаловалась на боль. Чем быстрее наносились удары, тем большее облегчение она чувствовала. Таким образом, Марго иногда получала до 3000 ударов подряд. Это мне стало известно от очевидца, считавшего удары.
После того переходили к ударам по голове. Для успешного исполнения этой операции требовалось не менее четырех человек. Они становились вокруг головы конвульсионерки и, нанося ей удары, придерживались известного ритма, пятый же ударял кулаком по маковке. Ударять следовало не слишком сильно, но быстро и легко. Это упражнение очень нравилось конвульсионерке.
Потом ей надавливали на живот. С этой целью сестра Марго садилась на стул, а мужчина обоими кулаками сильно давил ей живот. Три, четыре, а иногда пять человек напирали на него сзади, чтобы он мог сильнее сдавить живот Марго. Это продолжалось до тех пор, пока она не брала за руку одного из братьев, и тот немедленно кричал: "Довольно!" Все участники опыта прекращали свои усилия, чтобы по первому зову вновь приняться за работу.
Необходимо заметить, что для участия в этих опытах непременно требуются мужчины. Затем сжимали кисть руки. Эта незначительная операция, кажется, была необходима только для того, чтобы дать конвульсионерке время придти в себя. В это время в ее руке чувствовалось сильное движение, похожее на быстрое течение воды.
После этого приступали к сжиманию головы. Один из братьев обматывал ей голову полотенцем и завязывал его сзади таким образом, чтобы между полотенцем и головой можно было просунуть палку, при помощи которой затем изо всех сил закручивали полотенце до тех пор, пока конвульсионерка не говорила: "Довольно". Это называлось венчать терниями, что, впрочем, не мешало некоторым братьям во время "венчания" отпускать шуточки, очень смешившие сестру Марго.
Все это служило прелюдией к более значительным и рискованным испытаниям. Они начинались удушением. Для этого конвульсионерку помещали между двумя табуретами, а на подбородок ей клали полотенце, оба конца которого стягивали назад. Затем на табуреты становились двое мужчин. Правой рукой они держали концы полотенца, а левую опускали на подбородок конвульсионерки, после чего соединяли головы и, опираясь на плечи друг друга, приподнимали ее. Другие в это же время тащили ее вниз, между тем как третьи надавливали рукой на глотку, что и составляло собственно удушение. Все эти приемы сильно утомляли трудившихся братьев.
После удушения весьма кстати шло встряхивание. Как и в первом случае на подбородок конвульсионерки клали полотенце, оба конца которого стягивали назад. Тогда какой-нибудь драбант брал их в руки, становился на табурете и, подняв конвульсионерку на некоторое расстояние от земли, встряхивал ее в течение некоторого времени, как палач вздергивает повешенного.
После встряхивания на очереди было бросание на пол. Это делалось при помощи двух веревок, проведенных по телу конвульсионерки. Один из братьев держал веревку сзади, другой – спереди, двое других мужчин держали ее под мышками с двух сторон. После этих подготовительных операций все четверо одновременно поднимали ее как можно выше и сбрасывали на пол, но так, чтобы она могла встать на ноги. Это повторялось до 20 раз подряд, после чего братья прерывались на отдых, в котором они весьма нуждались, так как если эта процедура и могла служить развлечением для сестры Марго, то для братьев она была весьма утомительна.
Затем шло дерганье при помощи четырех веревок. Его производили следующим образом: Марго сажали на табурет и обматывали четырьмя веревками. Четверо мужчин держали их за концы, сидя на одинаковом расстоянии от конвульсионерки. Сидящий сзади брат упирался ногами ей в спину; сидящий спереди – в грудь пониже сосков, предварительно сняв обувь, что, впрочем, нередко вызывало у Марго боль. Наконец братья, сидевшие по бокам, упирались таким же образом в ее подмышки. После этого все четверо тянули веревки изо всех сил и сдавливали конвульсионерку, пока несчастная сама не делала знак остановиться. Обычно она произносила: "Благодарю вас".
Это было подготовительным этапом к четвертованию, происходившему следующим образом: Марго клали спиной на два табурета, после чего ее привязывали к одному из них веревкой. Кто-то из братьев держал ее за голову, а четверо других тянули за руки и ноги. Те, кто тянул за ноги, сидели на полу и для большей силы упирались ногами в деревянный брус, положенный под табуретом; тянувшие же за руки упирались в сам табурет. Это испытание было одним из самых сильных, и очевидец, со слов которого я пишу, не смог выдержать его до конца, услышав, как трещат кости бедной Марго.
За четвертованием следовали различные способы костоломов. Первый и самый легкий заключался в том, что по шее Марго ударяли кулаком, вроде того, как ударяют по ушам кролика, которого хотят убить, но этот удар не наносил Марго ни малейшего вреда. Второй способ был серьезнее: брали деревянный брус, концы которого клали на два табурета. На них садились два человека, чтобы удержать брус в первоначальном положении. Тогда какой-нибудь сильный мужчина хватал Марго и, сильно толкая истеричную, ударял ее поясницей о брус. От другого способа дрожь пробегает по телу: на кровать ставили стул и сажали на него конвульсионерку, которую привязывали к нему веревками, два сильных человека хватали согнутую ногу Марго и прикладывали все усилия, чтобы придать ей горизонтальное положение и притянуть к концу кровати.
Но главное испытание состояло в избиении поленьями. Его осуществляли разными способами. Иногда конвульсионерка ложилась на живот и ее ударяли но спине, иногда она ложилась на спину и ее били по животу, случалось же, что удары сыпались поочередно – то по одному боку, то по другому Орудием для этою сурового испытания служило дубовое полено. Для облегчения труда братьев один конец полена имел нечто вроде ручки, другой же конец, которым наносились удары, был гораздо шире, так что получалось нечто вроде дубины. Очевидец, со слов которого я пишу, сосчитал, что на бедную Марго пало до 2000 ударов, причем она указывала на место, по которому следовало бить.
К сказанному выше прибавлю еще несколько деталей, касающихся этой конвульсионерки. Одна из них – это конвульсия посоха (костыля) Производилась она следующим образом. Марго садилась на пол, опираясь спиной на одного из присутствующих, тоже сидящего на полу и ногами – на ступни другого человека, находящегося в таком же положении. Тогда третий субъект, опираясь на плечи сидящих на полу, вставал на ноги конвульсионерки, продолжая изо всех сил надавливать на них до тех пор, пока она не предупреждала, что чувствует боль.
В другой раз она стала бить себя по лицу, словно испытывая какое то желание, о котором не могла сказать Тогда один из братьев спросил ее, не желает ли она, чтобы ее потаскали лицом по земле Получив утвердительный ответ, братья тотчас же схватили несчастную за ноги и, волоча ее лицом вниз, 136 раз протащили вокруг комнаты длиной в 10 аршин. Ее подбородок был исцарапан камнем, попавшимся на пути, но никаких других дурных последствий это упражнение не имело."
Одновременно с сестрой Марго такие же конвульсии наблюдались и у сестры Низетты. Она приказывала вешать себя, колесовать и особенно часто распинать Такая форма часто наблюдается у истеричных и без какой бы то ни было религиозной идеи. Контрактура, появляющаяся у них во время припадка, часто принимает эту форму. В "Фотографической иконографии" Сальпетриера можно найти много подобных примеров. Мы извлекли оттуда рисунок, скопированный с фотографии девушки, лишенной всякой религиозности.
Истязания, которые придумывали несчастные конвульсионерки, отличаются бесконечным разнообразием, но мне приходится быть кратким.
"Молодая девушка 22 или 23 лет становится у стены, а какой ни будь атлет берет тяжелую гирю весом в 30 фунтов и наносит ей изо всех сил удары этой "соломинкой" по животу.
Насчитывали до 100 таких ударов и больше. Один из братьев нанес ей однажды 60 подобных ударов и после этого попробовал бить той же гирей по стене. Присутствовавшие там уверяют, что после 25 ударов в стене образовалось отверстие".
Катерина Тюрпен заставляет бить себя по животу дубовым поленом, маленькая Обиган выправляет свою короткую ногу сильными ударами валька. Сестра Жанна Моле приказывает воткнуть себе в живот громадный ключ, сестра Габриель Молер требует, чтобы ей нажимали на эту область двумя большими лопатами с очень острыми краями, она сама направляет железный прут, которым братья наносят ей сотни ударов по животу. Вместе с сестрой Диной, Фелисше и Мадленой она велит втыкать ей в тело кинжалы, причем кровь не показывается.
Приняв во внимание неслыханные преувеличения, которыми наполнена книга Kappe де Монжерона, мы, тем не менее, находим в ней изображения наших современных истеричных, торжествующих, когда им удается показываться перед зрителями и удивлять их.
Король, которому наскучил шум и огласка, производимые конвульсионерками, решил прекратить эпидемию и приказал отправить в госпиталь знаменитейших акробаток и их сподвижников. Советник Kappe де Монжерон, посвятивший этой эпидемии свое трехтомное сочинение, которое мы только что разобрали, был посажен в Бастилию.
Тем не менее время от времени еще происходили тайные демонстрации конвульсионерок, но они действовали все менее и менее заразительно, а в 1762 году мы видим уже последние "чудеса". У янсенистов больше не нашлось сторонников, а их враги иезуиты только что были изгнаны из Франции при Людовике XV. Борьба, таким образом, закончилась вследствие отсутствия борцов. Однако XVIII век не был еще окончательно избавлен от умственных эпидемий. Вскоре он попадет под власть магнетизма.
Заканчивая историю Сен-Медарских явлений, позволим себе маленькое размышление.
Наше злосчастное человечество как будто обречено вечно ходить по заколдованному кругу. В настоящее время конвульсионерок уже нет нигде, кроме госпиталей, но "чудеса" все еще продолжают совершаться: нетрудно было бы назвать некоторые местности, где параличи, сращения членов и водянка вылечиваются как бы по волшебству. Там, подобно могиле дьякона Пари, можно было бы найти много брошенных костылей. Там по-прежнему раздаются восторженные крики толпы, а 150 лет научных трудов и открытий не вызвали никакой перемены. Одна часть общества опять вернулась к старым заблуждениям, льстящим ее вкусам.