ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Парадоксально, что гештальт-терапия опознается частью общества, как профессионалами, так и неспециалистами, по некоторым техникам, которые не являются специфическими для гештальт-метода, а иногда даже вовсе с ним не согласуются совсем или почти не употребляются современными гештальт-терапевтами. Например, техника диалога с одним или несколькими пустыми стульями, представляющими различных персонажей из жизни субъекта, в сущности, представляет собой технику, заимствованную Перлзом в конце его жизни из психодрамы Морено.
Техники являются приемами, позволяющими осуществлять фундаментальный метод. В некоторых случаях техники, появляющиеся в других подходах, могут найти свое место в "ящике для инструментов" (употребляя выражение М.Фуко) гештальт-терапевта, лишь бы они были совместимы с методом и приспособлены к происходящему опыту. Напомним, что метод гештальта организован вокруг работы по сознаванию ("awareness") явлений на контактной границе, и нацелен на восстановление способности осуществлять творческое приспособление при соприкосновении с окружающей средой.
Будь это диадические или групповые отношения, ситуация определяется прежде всего установлением терапевтического контекста: рамки, условия встреч, частота и продолжительность сеансов, гонорары и т.д. Все эти условия контекста могут на самом деле рассматриваться как экспериментальные, потому что они должны быть приспособлены к каждому пациенту. По крайней мере, существовало бы противоречие, если цель терапевтического проекта состоит в восстановлении пластичности в построении гештальтов, а терапевтическая ситуация определялась бы неизменными правилами, которым должен подчиняться каждый отдельный пациент.
В действительности, формы, в которые терапия может облекаться, могут меняться с каждым новым пациентом, также как они могут меняться в зависимости от чувствительности и личного опыта каждого терапевта: с некоторыми пациентами связь будет, главным образом, словесная, с другими возможно обращение к выразительным формам и невербальному общению, такому как рисунок, движение, лепка, звук и т.д. Техники не являются самоцелью, а лишь обозначают различные подходы и пути экспериментирования.
Экспериментирование, будучи сердцевиной метода, создает своеобразие гештальтистского способа работы.
В ходе терапии субъекту предлагается не ограничиваться рассказом, а превратить свои слова в действия, развертывающиеся в ситуации "здесь-и-сейчас". Это экспериментирование является своего рода структурой, навязанной терапевтом. Оно имеет смысл, только если полностью соотносится с опытом, который воспроизводит пациент. Экспериментирование манипулирует различными параметрами, чтобы благодаря расширению поля найти в контакте новизну, восстановленные возможности определения и отбрасывания, творческое приспособление. Некоторые терапевты охотно обращаются, особенно в группе, к арсеналу заранее подготовленных упражнений, которые они предлагают независимо от эволюции каждого пациента. Разумеется, благодаря этим упражнениям клиент всегда сможет узнать о себе что-то новое, но это имеет мало общего с терапевтическим экспериментированием, которое напрямую связано с острыми ситуациями и незавершенными ситуациями каждого пациента.
Эти эксперименты могут быть разного порядка, например:
Это исследование может пройти через усиление и акцентирование употребленных слов и жестов ("Попробуйте повторить это, усиливая жест, который Вы едва уловимо делаете.") В экспериментировании могут быть обнаружены модельные условия, позволяющие получить информацию "о том, что произойдет" в определенных ситуациях, которые трудно или невозможно смоделировать в действии. Тогда привлекаются некоторые формы проекции, чтобы исследовать фантазии, катастрофические ожидания, незавершенные ситуации или "застывшие" ситуации, разрешение которых кажется невозможным.
Экспериментирование также предоставляет возможности для исследования разных типов границ собственного "я" и контакта: пределы проявления себя, границы самовыражения, привычек, пороги ощущений и телесных движений, ценностей и т.д.
Если и существует понятие, которое ассоциируется с гештальт-терапией до такой степени, что иногда становится ее лозунгом, то это "здесь и сейчас". Но я думаю, что смысл этого понятия был понемногу изменен по сравнению с его первоначальным значением. Это не правило, которое надо было бы втолковывать клиенту, а инструмент для работы, находящийся в распоряжении терапевта. Действительно, речь идет вовсе не о том, чтобы считать, что прошлое не интересно, а будущее – всего лишь фантазия, но о том, чтобы сконцентрировать внимание пациента на факте, что "ты вспоминаешь именно сейчас" и "предвосхищаешь события именно сейчас". Это воспоминание, которое приходит сейчас, освещает настоящее новым светом, также как настоящее освещает воспоминание, пришедшее ему навстречу.
Если экспериментирование может открыть доступ к некоторым решениям и к осуществлению творческих контактов, это может произойти только в настоящем. Незавершенные ситуации прошлого, если они могут найти завершение в настоящем, конечно, не встретят ни адекватных партнеров, ни соответствующих временных обстоятельств, но "сейчас" они могут помочь создать модальности контакта, которые изменят переживаемое клиентом. Действительно, большая часть первоначальной проблематики страдания, изложенной клиентами, связана с устаревшим характером их способов откликаться на ситуации. Сосредоточенность на "сейчас" предполагает обновление функции "Оно" в ситуации, а значит иное осмысление характеристик ситуации в их проприоцептивных и перцептивных составляющих, в выработке творческого приспособления к новому.
Именно на этом основании Перлз мог сказать, что "не существует ничего, кроме настоящего": зная, что это настоящее содержит в себе прошлое и будущее. Таким образом, не всегда необходимо совершать возвращения в прошлое, потому что оно здесь, заключено в опыте, который происходит на наших глазах.
Благодаря его подходу к снам для Перлза пробил час славы в его последние калифорнийские годы жизни. Он рассматривал тогда различные элементы сна как проекцию отдельных частей личности человека, видящего сон. Речь шла об обнаружении "экзистенциального послания", с которым спящий обращается к самому себе, например, через импровизированные диалоги между различными элементами сна, как одушевленными, так и неодушевленными. Для этого субъекту предлагалось последовательно отождествлять себя с разными элементами сна таким образом, чтобы присвоить свои проекции.
Часто можно было упрекнуть Перлза за театральный и поверхностный характер этого взгляда на сны, который прерывает контакт субъекта с внешним миром вообще и психотерапевтом в частности в угоду сосредоточения на внутрипсихическом. Именно по этой причине, в соответствии с работами Пола Гудмена, Изадор Фром предложил другой подход к работе со снами.
Сон рассматривается в его контексте, который, в свою очередь, является контекстом терапии; подчеркивается тот факт, что личный сон рассказан данному терапевту в этот данный момент терапии. Рассказать сон своему терапевту, значит поведать ему что-то такое, чего сам клиент не знает, и чего он не смог бы рассказать ему по-другому.
Содержание сна тогда рассматривается как построенное в основном из ретрофлексивного материала и в особенности из ретрофлексий, возникших в течение предыдущего сеанса, которые таким образом пытаются проявиться сначала во сне, а потом в пересказе сна данному адресату.
Терапевт уделяет особое внимание снам, которые снились ночью, следующей за сеансом. Но сон может быть также "построен" ночью, предшествующей сеансу, как какого-то рода подготовка к будущему сеансу.
Таким образом, благодаря Изадору Фрому сон находит свое место среди средств, дающих возможность работы с явлениями границы, контакта и нарушениями функций границы.
Гештальт-терапию иногда относят к "эмоциональным", "психотелесным" терапиям, или, если сказать более современно – к "соматотерапиям". Если действительно признавать, что телесные и эмоциональные проявления опыта субъекта почти всегда присутствуют в терапевтическом процессе, предлагаемом гештальт-терапией, это не обязательно потому, что гештальт-терапия хочет считать себя телесной терапией или потому, что она хочет следовать моде дня.
Все объясняется гораздо проще: гештальт-терапевт старается подойти к опыту пациента во всей его целостности. Итак, это значит, что терапевт принимает в расчет телесные и эмоциональные измерения так же, как познавательные, интеллектуальные, поведенческие, сновидные, связанные с воображением, экспрессивные и другие характеристики пациента, с которыми терапевт работает, и что он может пользоваться этими измерениями, чтобы войти в контакт с пациентом.
Но это также значит, что терапевт не разделяет то, что наш язык научил нас разделять: например, что "тело" – это одно, а "ум" – это другое. "Тело" или "эмоция" представляют собой частные модальности человеческого переживания. При патологических процессах эти модальности иногда носят фрагментарный или изолированный характер и, безусловно, их не следует рассматривать по отдельности, если мы хотим помочь человеку восстановить их единство.