ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Как следует из предыдущих глав, парадокс актуализации в том, что ее нельзя добиться непосредственно, разом отказавшись от манипуляций. Вы можете стать актуализатором лишь принимая свое манипулирование, и все глубже сознавая его роль и значение в своей жизни. Поэтому я завершаю книгу рассказом нескольких людей об их опыте актуализации.
На этих страницах вы прочтете исповеди реально существующих людей, которые осознали себя манипуляторами и встали на путь актуализации. Каждый из них рассказал о себе добровольно. У одного из них было за плечами два месяца терапии, у другого – два с половиной года. Еще один прошел лишь тренинг сензитивности. Тем не менее, каждая из этих исповедей есть свидетельством пробуждения сознания, которое привело к действительным личностным изменениям.
Я манипулятор.
Два месяца назад я не подозревал о этом. Два месяца назад я был самым честным, самым искренним и самым не-манипулятивным парнем из всех, кого я знал. Я совершенно не сознавал, как живу. Эта слепота вынуждала меня продвигаться по жизни на ощупь, спотыкаясь и причиняя боль себе и другим.
Я пришел к психотерапевту с двумя большими проблемами: 1) я больше не мог справляться со все возрастающей нагрузкой на работе в сфере промышленной торговли, 2) мои отношения с женой складывались не самым лучшим образом, а за пределами семьи у меня вообще никаких отношений не было. Короче говоря, жизнь моя разлазилась по швам и не стоила того, чтобы жить. Я был напуган. Я чувствовал, что неумолимо сползаю к краю огромной беспощадной бездны.
В ходе групповой терапии я почти сразу понял, что всю свою жизнь редко когда бывал честен в том, что касалось моих чувств. Я выражал лишь безопасные, положительные мысли и чувства, и всегда скрывал отрицательные, опасные, конфликтные. Я избегал ссор и конфликтов с помощью молчания, бездействия, нерешительности. Это было мощным оружием как для защиты, так и для нападения. Моя жена, например, – агрессивный боец и спорщик, а я более склонен к пассивному типу поведения. Поэтому я, естественно (и небезуспешно) боролся с ней посредством молчания, отстраненности, ухода от общения. Обычно это срабатывало. В конце-концов она от меня отставала. Я полностью вжился в роль Тряпки.
Я был, как теперь понимаю, пассивным манипулятором. Я обрабатывал людей и добивался успеха с помощью трусливых, слабых, пассивных трюков.
Осознать эти поведенческие стереотипы было очень нелегко, – меня осенило лишь на третьем сеансе групповой терапии. Я был атакован, выставлен на обозрение, полностью разоблачен, так что все мои внутренние слабости, ранее скрытые, оказалась на виду. Это был один из самых ужасных вечеров в моей жизни.
Но в тот же вечер я прозрел и был захлестнут новым осознанием себя. (Как это было больно!) Мне понадобилась неделя, чтобы придти в себя. И всю эту неделю я поносил своего психотерапевта за то, что он сделал или допустил. Затем медленно стала давать ростки новая жизнь. Преодолевая страх, я начал экспериментировать дома и на работе с новыми инструментами подлинной честности.
Однажды во время ссоры с женой я высказал ей все, что скопилось у меня на душе за многие годы. Я знал, что это очень опасно, но тем не менее чувствовал себя хорошо и был уверен, что прав, высказывая ей все это. Когда я закончил, она сказала: "Неужели ты думаешь, что я не понимала этого и раньше? Твои поступки, твои намеки, твое молчание – все говорило об этом." Я был поражен! Моя честность не разрушила ни ее, ни меня. На самом деле мы стали ближе друг другу как никогда раньше. С этого момента наши отношения стали развиваться. Моя честность окупила себя. Первый раз в жизни я преодолел стереотип привычной для меня пассивной тактики, и результат оказался потрясающими.
Я попробовал сделать то же и на работе. Сначала было страшно, – ведь я думал, что рискую своим экономическим положением. Но я сделал это. Начал с того, что коротко и просто объяснил своему начальнику, что после недавних организационных изменений я перегружен работой сверх всякой меры, и что в связи с этим не могу выполнять свои обязанности на должном уровне. Две недели спустя все значительно изменилось к лучшему. Я также начал говорить "нет" людям, которые просили меня выполнить то, что не входило в мои обязанности. Я положил на своей стол большой нож как символ того, что отсекаю всю ненужную дребедень.
Очень скоро ситуация на работе радикально изменилась. Теперь я не перенапрягаюсь и не перегружаюсь. У меня есть время для планирования и даже для творчества. Теперь я сознаю, что сам был виноват во всех непосильных нагрузках, от которых страдал на работе. Я сам был причиной своих проблем, в основном из-за недостатка самоуважения.
Моей первой наградой за отвагу стало, как я уже говорил, появление времени для планирования и творчества, а также улучшение отношений с сотрудниками и покупателями, позитивный настрой к работе и, видимо, вследствие этого, поразительный успех в области продаж. Я предполагаю, что меня ожидают еще более удивительные отдаленные последствия.
Что же позволило мне отказаться от неискренности в чувствах, пассивного образа жизни и манипуляций? Я думаю, что, прежде всего, моя готовность рискнуть.
Именно это я учусь делать опять и опять, и лучшим подкреплением для меня служат мои первые успехи. В этом новом стиле жизни есть что-то волнующее и стимулирующее. В нем присутствует ощущение полноты и острое предвкушение будущего. Люди в моей жизни вдруг стали настоящими. Они теперь гораздо больше похожи на людей, чем на вещи.
Я пока новичок, и мне нужно много узнать о себе и о жизни. Я все еще манипулятор, и я понимаю это, но теперь я часто иду на риск, чтобы стать более подлинным и честным человеком. Тем не менее, я знаю, что встал на новый путь, и что к прежнему возврата не будет.
Я манипулятор.
Уже в раннем возрасте я поняла, что могу избегать гнева или неодобрения окружающих, прикидываясь слабой и пассивной. К несчастью, тем самым я создала барьер между мной и моей семьей, друзьями и мужем. Отгородившись от них, я оказалась в одиночестве, отупела эмоционально и погрузилась в депрессию.
Чтобы компенсировать недостаток общения и растущее ощущение внутренней пустоты, я стала много есть.
По мере прибавления в весе, я становилась все несчастнее, и мне все меньше нравилось мое жизненное положение. В дополнение к этому, у меня все валилось из рук, я была неспособна к творчеству и не имела никакого желания писать. Казалось, будто кто-то полностью перекрыл мой эмоциональный клапан. Начав посещать терапию, я постепенно стала подбирать ключи к своей депрессии.
С тех пор, как пять лет назад я вышла замуж и покинула родителей, меня постоянно преследовало навязчивое желание навещать их. Это желание было подобно постоянному желанию есть: в обоих случаях я чувствовала себя после этого опустошенной. Мне потребовалось два месяца терапии, чтобы я смогла перебороть себя и начать сознавать чувство потери семьи. Я всегда считала и слышала бесчисленное множество раз от других, что это счастье – иметь такую сплоченную семью. И хотя внешне я соглашалась, внутренне ощущала тревогу, поскольку не была частью этой сплоченной семьи; сплоченными были отец, мать и брат.
Когда же я наконец приняла свою горечь и страх, то не так давно смогла пойти к родителям и честно рассказать им о моих страданиях и несчастьях, о своем чувстве никчемности. И я впервые действительно ощутила их любовь и заботу. В этот момент барьер, возведенный мною, пал и больше не разделял нас.
Этот барьер разрушался все больше по мере того, как я становилась подлинным человеком, чувствующим человеком. Я стала принимать себя такой, какая я есть, какой мне всегда так хотелось быть, – не манипулирующей ситуациями или людьми. Я больше не испытываю потребности часто навещать родителей, хотя теперь радуюсь им больше, чем когда мы виделись часто.
Отношения с мужем также стали улучшаться. Теперь я хорошо понимаю, что не просто играла роль "попираемой" Тряпки и Прилипалы, но предписывала мужу роль "попирающего" – Диктатора и Судьи. Он был "плохим парнем", который не ценил меня, такую маленькую и бедную. Затем я поняла, что не позволяла ему стать мне близким, опасаясь лишиться контроля над ситуацией и ощущения ее предсказуемости. Это позволяло мне, даже будучи несчастной, чувствовать себя в некой "безопасности".
Я знаю, что наказывала мужа за несправедливости, нагоняя лишний вес. Это был единственный известный мне способ контролировать его. Теперь я стала более честной с собой, так что могу выражать гнев и враждебность, которые испытывала все эти годы, не осмеливаясь проявлять их. Мало-помалу я обретаю способность быть всеми своими чувствами. Я оттаяла и могу наслаждаться жизнью.
Я чувствую, что присваиваю и осваиваю свои сильные и слабые стороны. Мой муж больше не "попирающий", а я не "попираемая". Я превратила свою слабость и зависимость в чувствительность и признательность. В то же время я становлюсь более стойкой в отношениях с мужем и родителями. Я стала более цельной личностью и не страдаю от былой ущербности. Я становлюсь актуализатором. Но я заметила, что чем больше стараюсь стать актуализатором, тем слабее ощущаю, кто я на самом деле, и тем больше скатываюсь назад. Что ж, я учусь принимать эти откаты. И странная вещь, – когда я принимаю факт отступления, двигаться вперед становится гораздо легче, но чем сильнее я стараюсь удержать достигнутое, тем скорее оно ускользает у меня между пальцев!
Я манипулятор.
Вероятно, моя первая попытка манипулирования восходит к младенческому возрасту. Мама говорила, в детстве я очень ее беспокоил, поскольку выглядел таким тихим и бледным, что ей приходилось прикладывать мне к носу кусочки ваты, чтобы убедиться, что я еще дышу.
Ребенком я был определен в миссионерскую школу, где меня учили быть "хорошим". А чтобы упростить задачу, мне сказали, что мой папа пребывает на небесах и вместе с Богом наблюдает за мной. Я не осмеливался быть "плохим" мальчиком. Позже я обнаружил, что я "плохой", когда расстроил маму, сказав, что Бог может согласиться, а может и не согласиться с ней. Что ж, я стал играть роль Славного Парня до конца.
В колледже я решил посещать подготовительные медицинские курсы, отказавшись от духовной карьеры, которую мне прочила моя мать. Когда началась вторая мировая война, я сдал общеобразовательную программу экстерном и поступил в медицинский институт по направлению от ВМФ. Первые несколько семестров дались мне с невероятным трудом, но я одолел их, проявив чудеса усердия. На смену "славному мальчику" пришел "славный студент".
Год последипломной практики был для меня шоком: я осознал, сколь тяжела и ответственна работа врача. Люди умирали, несмотря на все мои усилия. Я начал строить планы дальнейшего обучения, которое дало бы мне убежище от внешней жизни. Но мне не удалось осуществить свои планы, и я занялся общей практикой вместе с парой более опытных врачей. В сложных ситуациях я мог на них положиться. Старшие коллеги заменили мне мать.
Когда мне вновь довелось попасть в военно-морской флот во время Корейской войны, я осознал, насколько неуверен в себе, застенчив и непритязателен. Работа хирургом в группах, обслуживающих десантников, помогла мне разбить скорлупу и выбраться на свет из своей раковины. В это время я женился на девушке, в присутствии которой мне было очень хорошо. С ней мне не нужно было выдавать себя за кого-то. Я мог быть самим собой.
После Кореи мы обосновались в Южной Калифорнии и какое-то время все обстояло благополучно. Но это продолжалось недолго. Моя увлеченность практикой, уход моей жены в себя, осложнение наших отношений и семейные неурядицы партнера свалили весь мой карточный домик мне на голову. В конце концов я разругался с партнером и порвал с ним. Через некоторое время я стал посещать тренинг сензитивности, чтобы лучше понимать своих клиентов. И там я начал сознавать, что, похоже, корень всех моих проблем во мне. С тех пор я медленно продвигаюсь по длинному пути терапии. Я посещал группу в течение нескольких месяцев и был пассивным ее участником. В конце концов группа начала ездить на мне, как на безотказном Славном Парне, пока мне это не надоело до такой степени, что я начал оживать.
Благодаря группе ко мне пришло понимание того, насколько я был и остаюсь пассивным, как я уходил от контакта и манипулировал другими, заставляя их решать за меня. Пытался я манипулировать и терапевтом, чтобы он что-то с мной сделал. И я сильно продвинулся, когда терапевт с группой полностью отвергли мои потуги. Я часто вижу себя в своих пациентах, которые всецело полагаются на меня, зависят от меня и никогда не берут на себя ответственность за свое здоровье. Мне неприятно видеть, как мой пассивный, бессильный образ жизни не позволяет мне достичь того, чего я хочу. Я все еще не в состоянии открыто и спонтанно ссориться с женой; я не могу свободно и с чувством говорить со своим партнером. Я могу несколько дней ходить мрачным и раздраженным из-за какой-то ерунды, а мой ум и воля при этом бездействуют. Но я все чаще актуализирую себя, все больше сознаю свои игры в беспомощность и постепенно освобождаюсь от них. Теперь в поисках уверенности я все меньше полагаюсь на свою докторскую степень, и все больше на свою личность.
Я манипулятор.
Временами я исполняю эту партию, играя роль маленькой девочки. Я знаю, что никто не посмеет обидеть маленького ребенка, и пытаюсь защититься этим, оградив себя от других людей, от опасностей и трудностей жизни.
Я также манипулировала людьми, в угрожающей для меня ситуации делая вид, что смущена и не понимаю, что происходит. Как поделаешь с человеком, если тот не знает даже, о чем идет речь? С этим тесно связано и то, что я больше развивалась в интеллектуальном, нежели в эмоциональном плане. Чаще всего я общалась с такими же интеллектуалами, поскольку более комфортно чувствовала себя на этом уровне взаимодействия. С помощью интеллектуализма и непонятливости я эффективно удерживала людей на расстоянии и возвела вокруг себя стену, защищаясь от близости с людьми и не позволяя им сближаться со мной. Я была Калькулятором.
Такая защита оказалась настолько эффективной, что даже в ходе терапии другие члены группы не осмеливались "нападать" на меня из страха причинить боль или спровоцировать мой выход из ситуации (еще один из моих приемов манипулирования). Когда группа вплотную подходила к преодолению моих защит и положение становилось угрожающим, я покидала группу. Поэтому другие, чтобы не доводить до этого, никогда не нападали на меня в полную силу; тем самым я могла держать их под контролем. Я применяла свои методы даже к терапевту, пытаясь заставить его говорить большую часть времени, а также указывать, что мне делать, чтобы мне не надо было отвечать самой за свои решения и поступки.
Теперь я больше актуализирую себя и сознаю, что делаю. Здесь, возможно, опять сказывается мой интеллектуализм, но мне нужно знать, что я делаю, прежде чем я смогу измениться. Я уже отказываюсь от роли ребенка: я задаю вопросы и раскрываю себя перед другими более честно и полно, а не так, чтобы создать наиболее благоприятное впечатление. Я начинаю понимать, что всезнайство и неизменная правота не способствует сближению с людьми. Это сложно, но я принимаю свои ошибки и позволяю себе участвовать в обсуждении тем, о которых знаю далеко не все. Принимая свои слабости и ограничения, мне легче принимать себя и тот факт, что я несовершенна. Это, в свою очередь, дает мне более верное и реалистичное представление о себе, позволяя полнее использовать те способности, которыми я обладаю. Принимая свой страх, я встаю на путь его преодоления конструктивными и здоровыми методами.
Я больше актуализирую себя также, задавая людям вопросы о наших с ними отношениях, а не молчу, чтобы не ранить своих чувств. Я говорю о том, что думаю и чувствую, не прикрываясь фразами, которые "принято" говорить, даже если это неправда. Я обнаружила, что такое поведение не оказывает непоправимого воздействия на мои отношения с другими; на самом деле оно даже укрепляет эти отношения, делает их более глубокими и значимыми.
Я знаю, что живу далеко еще не полноценной жизнью. Но когда я вижу пройденный мною путь, это вдохновляет меня все ответственнее относиться к тому, как я живу. Я становлюсь актуализатором.
Я манипулятор.
Чтобы признаться в этом, я призвал всю свою честность. Обычно исповедь – дело прихожанина, а не пастыря. Чтобы признать слабость, сомнения, заблуждения, а более всего нравственные ошибки, нужно снять нимб, которым по недоразумению увенчана голова священнослужителя.
Поэтому, хотя это совершенно мне не свойственно, я признаю, что я не более чем человеческое существо. И будучи человеком, я страдаю от одной из вечных человеческих – проблемы манипуляции. Мои отношения с другими людьми зачастую отмечены ложью, неосознанностью, контролем и цинизмом. Это происходит не всегда намеренно и, разумеется, не по хитроумному расчету; в большинстве случаев я манипулирую другими бессознательно.
Манипуляции так естественны. Слово "совершенство", хотя оно и не произносилось, было лейтмотивом обращения ко мне как священников, так и мирян. Я был горд собой, полагая, что сломал церковные стереотипы: одевался не так, как обычно одевались священники, ездил не на таких машинах, как они, встречался не с такими девушками, как они, и женился не на такой, на каких женятся они (знаете, такие типичные жены проповедников). Оказалось, однако, что от главного стереотипа я так и не освободился. Я все еще пытаюсь играть роль нравственного авторитета и Судьи.
У меня это неплохо получалось, по крайней мере я так считал. Работа, которую я выполнял в приходах, неизменно положительно оценивалась "вышестоящими инстанциями", да и прихожане были мной весьма довольны. Но в успехе этом я терял самого себя. Лишь последние два-три года до меня стало доходить, что одиночество, тревога, пустота и отчаяние, которые я видел в других, были отражением моих собственных переживаний. Осознание этого приходило ко мне постепенно и доставило много страданий. Тому, кого считают духовно совершенным примером и наставником, нелегко расстаться с этой приятной иллюзией. Моя ревностная и неукротимая преданность пастырской миссии позволяла мне не замечать мою вопиющую зависимость от других.
Мои отношения с женой были (и в какой-то мере до сих пор остаются) манипулятивными. Она воспринимает меня как Великого Диктатора, а не тюфяка, как следовало бы, и я поддерживал в ней эту иллюзию. В моей жизни было много сфер, куда я ее не пускал, совершая тем самым две огромные ошибки. Во-первых, я не желал раскрывать перед ней свою душу и признавать свою слабость. Во-вторых, я отрицал за ней право быть собой, так как воспринимал ее как существо, которое нуждается в моей защите. В качестве Защитника я сделал ее сверхзависимой и тем самым имел возможность держать под контролем. Хотя она обладает способностью к чрезвычайно глубоким чувствам, я уверен, что притупил ее чувствительность. Она, со своей стороны, чтобы ублажить меня, нередко притворялась такой, какой она не была и не могла быть. Изо всех сил пытаясь защитить ее, я причинил ей большой вред.
Церковь стала для меня местом бегства. Я упорно выдерживал моральные стандарты в ущерб личности, и испытывал ужас пред возможностью признания своих искушений и двусмысленных чувств. "Бог" стал моей профессией. Изо дня в день я приносил ему жертвы, прикрываясь которым мог отдыхать от семьи, реального мира и самого себя.
Я родился в бедной, необразованной семье, и на почве этого "культурно ограниченного" прошлого во мне взросли и окрепли профессиональные амбиции. Недостаточное образование, не отмеченное двумя желанными академическими степенями, понукало меня показать себя. В результате я стал страдать от чувства вины за свои "честолюбивые помыслы". Когда я пытался примирить в себе стремление к истинному пастырскому служению и продвижению по служебной лестнице, вина эта нередко доводила меня до отчаяния.
Постепенно я начинаю принимать противоположные качества своей личности. Во мне есть гордыня, но во мне есть и смирение. Я эгоист и альтруист. Я настойчив и зависим. Я люблю и ненавижу. Я восхищаюсь и презираю. Я слабый и сильный. Я доверяю себе и пытаюсь доказать свое превосходство. Как часто мне приходилось испытывать чувство вины оттого, что какая-то одна неосознаваемая моя часть осуждала амбиции другой! Как много радости от своих успехов я недополучил из-за того, что всякий успех ассоциировался у меня со вкладом в осуществление самодовлеющей программы профессионального роста.
Но теперь процесс участия в игре жизни стал для меня важнее. Более того, на первое место вышла моя вера в себя, понимание потребности в самовыражении, радость от общения с людьми, зависимость от других. Иногда возобладает желание победить в этой игре, и тогда я срываюсь на жене, детях и прихожанах. Но постепенно важность успеха в традиционно профессиональном смысле для меня снижается, а важность быть человеком, мужем и отцом, – и лишь затем священником – растет.
Я – загадка и тайна, манипулятор и актуализатор. Долгое время я пытался быть кем-то: Священником Джоном К. Теперь же меня вдохновляют слова Бубера: "В грядущей жизни меня не спросят, почему я не был Моисеем. Меня спросят: "Почему ты не был Мартином Бубером?"" Так и меня не спросят: "Джон К., почему ты не был священником?", – меня спросят: "Джон К., почему ты не был?"
Доктор Карл Роджерс как-то сказал, что читатели всегда стремятся что-нибудь узнать об авторе. По его словам, самое личное – в то же время самое публичное: оказывается, чувства, которые многие из нас считают глубоко личными, присущи большинству людей. Сидней Джерард назвал это потребностью в самораскрытии, и я полагаю, что самораскрытие – лучший способ содействия самоактуализации. Поэтому в данном разделе я попробую частично описать свою жизненную историю и то, что мне пришлось преодолеть на пути к актуализации.
Ранние воспоминания
Я рос на Среднем Западе США, родители меня очень любили. Но затем меня послали учиться в воскресную школу при церкви строго фундаменталистского толка. Там я усвоил, чего делать нельзя: нельзя пить, танцевать, ходить в кино и т.д. Религия, с которой я там познакомился, была системой "нельзя". Поэтому я представлял себе Бога манипулятором. Он опирался на отрицательное, а не на положительное: я могу оставаться хорошим лишь в том случае, если буду подчиняться этим многочисленным запретам. Уже тогда я почувствовал, ограниченность этой идеи Бога. Теперь я понимаю, что Царство Божие внутри меня и что искреннее выражение моих самых глубоких чувств может быть также и глубоко духовным переживанием. Я считаю, что каждому нужна своя вера, и что каждый должен постоянно работать над собственным смыслом жизни. По-видимому, все главные мировые религии оставлены нам актуализирующимися личностями (Будда, Иисус), которые могут служить образцами того, что значит быть.
Мать не только любила, но и контролировала меня, но ее контроль был скорее пассивным, нежели активным. Вопросы типа: "Во сколько ты собираешься вернуться домой?", по-видимому, действовали на меня гораздо сильнее, чем требования быть дома в строго определенное время. Поскольку брат был старше меня на восемь лет и помогал отцу в бизнесе, он был для меня "попирающим". Я всегда был младшим братиком, который подметал папин магазин по воскресеньям, и ощущал себя "попираемым".
Я впервые столкнулся с понятием власти в человеческих отношениях, когда поступил в Службу подготовки офицеров резерва. Я служил усердно, вскоре стал старостой курсантов и был весьма впечатлен общественной силой армии. Я обнаружил, что как военный могу заставлять людей исполнять то, что прикажу. Я мог вертеть и манипулировать ими, как захочу. Здесь впервые в жизни я оказался в роли "попирающего", и мне это нравилось. Но в то же время я получил один из самых больших жизненных уроков, а именно, что на самом деле никого нельзя заставить делать что-либо, если он этого не захочет. Я обнаружил также, что актуализирующие отношения, в которых я относился к другому как к "ты", а не как к "вещи", приносят более глубокое психологическое удовлетворение, чем власть.
Колледж и военная служба
Свои студенческие годы я провел в университете штата Иллинойс, где научился быть образцовым студентом. Поскольку я всегда хорошо учился в школе, то и здесь проблем с успеваемостью у меня не было. Я обнаружил также, что получал более высокие оценки, когда выполнял роль "попираемого", то есть раболепно внимал "попирающему" – профессору. Мой успех в этой роли свидетельствовал о моей сообразительности. Однако впоследствии я все же сожалел, что недостаточно заявлял о себе в университете. Хотя в этом случае оценки мои были бы похуже, я мог бы научиться большему.
Я был еще студентом, когда пал Пирл Харбор. Я опять пошел в армию, где у меня появилась возможность стать офицером. В качестве кандидата в офицеры, я хорошо играл роль "попираемого" и успешно закончил Офицерскую школу в Форт Беннинге, штат Джорджия. Спустя некоторое время я участвовал в битве за Балдж. Здесь я увидел, что военная система абсолютного подчинения совершенно провальна в бою, когда приходится по нескольку раз на день посылать вперед боевой дозор, который может и не вернуться. Я обнаружил, что срабатывают личные просьбы, а не приказы. То был один из самых памятных уроков, сильно повлиявших на мою гуманистическую жизненную ориентацию. В бою простой солдат добровольно берет на себя сложнейшие задачи, если относиться к нему как к "ты", а не как к "вещи".
Я был ранен и пережил чудесный опыт спасения от смерти немецкими заключенными, а затем излечения в главном немецком госпитале для военнопленных. Одним из самых добрых и сочувствующих людей, которых я когда-либо встречал, был немецкий санитар, мужчина возраста моего старшего брата, явивший мне силу заботы в противоположность военной силе. Я с содроганием думал, что всего несколько недель назад мог убить его во время сражения! Эта разительная перемена в моем мировосприятии заставила меня понять, как важно относиться к людям как к людям, а не как к винтикам военной машины. Опыт общения с немецким санитаром стал для меня жизненным уроком мудрости.
Аспирантура
После войны я поступил в аспирантуру Стэндфордского университета. Там я впервые узнал, что значит, когда профессора уважают тебя, а не "попирают", как это было в Иллинойсе. Уважение стэндфордских профессоров Генри Мак-Дэниела и Эрнеста Хилгарда способствовало моему личностному росту более, чем что-либо иное. Будучи аспирантом, я провел одно лето в Чикагском университете с профессором Карлом Роджерсом и его студентами. Его терапевтическая система была основана на вере в человека и уважении к нему. В то лето я пережил опыт так называемых "ТЫ-ТЫ"-отношений с другими людьми.
Я – психолог
Закончив Стэнфорд, я преподавал в Пеппердайнском колледже под руководством своего старого профессора доктора И.В.Пуллиаса – возвышенного, умного и чуткого человека. Его демократический метод руководства еще больше укрепил мою веру в силу приятия и уважения. После работы в Пеппердайне я посвятил себя психологическому консультированию, чем до сих пор и занимаюсь. В эти годы на меня, возможно, больше всего повлияли два человека – доктор Фредерик Перлз и доктор Абрахам Маслоу. Доктор Перлз был моим терапевтом в течение двух лет, и помог мне понять многое из того, что написано в этой книге. Доктор Маслоу приезжал в наш институт несколько лет назад, ознакомившись с некоторыми из моих работ. Я поражен, как воодушевление таких людей, как доктора Мак-Дэниел, Хилгард, Перлз и Маслоу, укрепило мою веру в себя.
Становление личностью
Я думаю, что достижение профессионального успеха мешало мне быть более успешным человеком. Если бы я не был так занят психологической практикой и написанием статей, то мог бы быть лучшим отцом своим детям тогда, когда они в этом особо нуждались, – в детстве. Теперь, когда они уже подросли и начинают отделяться от родителей, их поведение ранит меня. Я надеюсь, что мое возросшее внимание к ним в подростковом возрасте и в зрелые годы сможет хоть в какой-то мере возместить мое невнимание к ним в детстве. Они, как никто другой, научили меня, насколько это недопустимо пытаться удержать другого человека под контролем. Дети – не собственность родителей; последние просто одолжили их на несколько лет. Но мне все равно трудно позволить им расти отдельно от меня. Я могу советовать клиентам не зацикливаться на своих детях-подростках, когда те их отвергают, но самому так поступать неимоверно сложно.
Я кажусь себе хорошим терапевтом, потому что восприимчив к собственным переживаниям и переживаниям других людей, но эта восприимчивость – обоюдоострый нож, поскольку я уязвим для критики и боли, причиняемой мне другими людьми. Поэтому вместо того, чтобы быть таким прямым и открытым, каким мне хотелось бы быть, я нередко бываю уклончив.
Наблюдая свои манипуляции, я чувствую, что все больше становлюсь актуализатором. Но самое главное – я воспринимаю свою человечность; суть ее в том, что человек может совершать ошибки, и все же расти. Психолог должен быть не образцом совершенства, а образцом человечности, ибо он, как и любой другой человек, по определению не совершенен. Нам нужно воспринимать себя такими, какие мы есть, а не сожалеть о том, что мы не боги. Парадоксально, но начиная принимать себя такими, какие мы есть, мы начинаем расти и меняться.
Нужно четко уяснить, что мы, как психологи, не можем позволять нашим клиентам обожествлять нас. Превращая психолога в своем воображении во всемогущую фигуру, клиент проецирует на него всю свою силу, а сам занимает роль "попираемого". Так что я не пример совершенства, я пример человечности.
Я понимаю, что, делая некоторые из этих признаний, рискую упасть в глазах читателей. Но я знаю также, что мне нужно быть самим собой, – именно таким, каким я есть на самом деле, вне зависимости от того, насколько глупым или смешным я буду при этом выглядеть. Это я, и я обязан быть патриотом себя. Ибо только если я буду собой (со всеми своими манипуляциями и прочим), я смогу осознать себя – и сделать следующий шаг по пути самоактуализации.
Это "внутреннее путешествие" от манипуляций к актуализации не ново. Просто в данной книге оно описано на современном языке. Поэтому в заключение, думаю, уместно будет привести слова Вудро Вильсона, сказанное более шестидесяти пяти лет назад:
"Придя в себя", человек испытывает самое целебное и благотворное из всех доступных ему изменений. Это случается не только после периодов безрассудства или слепых увлечений, когда он убивал время или прожигал жизнь... Человек приходит в себя после переживания, о котором знает лишь он сам: он словно протирает глаза, чтобы увидеть мир таким, каким он есть, а также свое место и назначение в этом мире. Придя в себя, человек избавляется от иллюзий. Он трезво воспринимает себя... и свои возможности. Он отказывается от прежних предубеждений... он узнает свой темп, определяет свой шаг; он находит свою точку опоры. Это процесс избавления от иллюзий, но он не разочарует ни одного крепко сбитого человека" [61].