ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Два года длилась эта галилейская весна, когда казалось, что слова Христа вызывали предрассветные зори восходящего Царстве Небесного пред толпами, напряженно внимавшими Ему. Но затем небо потемнело и на нем засверкали зловещие молнии, предвестники надвигавшейся грозы. И она разразилась над духовной семьей Иисуса подобно тем бурям, которые проносятся над Генисаретским озером, поглощая в своей беспощадности утлые лодки рыбаков.
Но если ученики пришли в смятение, Иисус не был поражен, ибо Он ожидал грозы. Было невозможно, чтобы Его проповедь и Его растущая популярность не вызвали волнения среди религиозных властей евреев. Невозможно было, чтобы между ними и Пророком не завязалась решительная борьба. Более того – полнота истины могла проявиться лишь благодаря этому столкновению.
Фарисеи во времена Иисуса были сплоченным сословием, состоявшим из шести тысяч человек. Самое имя их Perishin означало отделенные или знатные. Одаренные пылким патриотизмом, часто героическим, но узким и горделивым, они были представителями партии национальной идеи, которая возникла при Маккавеях. На ряду с писанным преданием, они допускали предание устное. Они верили в ангелов, в будущую жизнь, в воскресение, но эти проблески эзотеризма, достигшего до них из Персии, гасли во мраке грубого и материалистического толкования.
Точные блюстители законов, но в смысле совершенно противоположном духу пророков, которые видели религию в любви, божественной и человеческой, фарисеи полагали благочестие в ритуалах и в церемониях, в постах и в публичных покаяниях. Их можно было видеть проходящими по улицам среди бела дня с лицом, покрытым пеплом, выкрикивающими молитвы с сокрушенным видом и раздающими милостыню на показ. Живя в роскоши, домогаясь всеми средствами лучших мест и власти, они, тем не менее, стояли во главе демократической партии и держали в руках весь народ.
Саддукеи, наоборот, представляли собой священническую и аристократическую партию. Они состояли из семейств, которые считали за собой право преемственного отправления священнических обязанностей со времен царя Давида. Консерваторы до последней степени, они отвергали устные предания, признавая лишь букву закона, отрицали бессмертную душу и будущую жизнь. В то же время они осмеивали преувеличенную набожность фарисеев и их верования. Для них религия сосредоточивалась исключительно в священнических храмовых церемониях.
Они удерживали за собой первосвященство под управлением Селевкидов и сохраняли самые дружеские отношена с язычниками, заимствуя от греческой софистики и щеголяя элегантным эпикуреизмом. При Маккавеях Фарисеи отвоевали у них первосвященство, но при Ироде и под римских господством они восстановили свое преобладающее значение. Это были люди жесткие, упорные, любящие хорошо пожить, имевшие лишь одно убеждение – уверенность в своем превосходства, и лишь одно стремление – сохранить власть, которая им принадлежала по традиции.
Что мог найти в этой религии посвященный в божественную Мудрость, наследник пророков, Ясновидец енгаддийский, который искал в общественном строе отражения строя божественного, где справедливость господствует над жизнью, знание руководит справедливостью, а любовь и мудрость царят над всем?
В храмах, этом средоточии верховной науки и посвящения, господствовало лицемерие священников, проникнутых агностическим невежеством, пользовавшихся религией как орудием власти. В школах и синагогах, вместо хлеба жизни царила корыстолюбивая мораль, прикрытая формальным благочестием, т.е. ханжеством. В общественной жизни – высокоподнятый над всеми, царствующий в ореоле славы, всемогущий Цезарь, который в те времена представлял собою обожествление материи, единый бог современного мира, единый возможный властелин над саддукеями и фарисеями, все равно – хотели они его, или нет.
Иисус, принявший вместе с пророками от персидского эзотеризма идею Аримана или сатаны, не мог называть такое царствование иначе, как царством сатаны, в котором преобладала материя над духом и которое он стремился заменить царством духа. Как все великие реформаторы, Он боролся не с людьми, которые могли быть и дурны и хороши, но с доктринами и учреждениями, под влиянием которых формуется большинство людей. Необходимо было бросить вызов, объявить войну сильным мира сего.
Борьба началась в синагогах Галилеи и продолжалась под портиками иерусалимского храма, где Иисус оставался подолгу, проповедуя и вступая в диспуты с своими противниками. И здесь, как во всей своей деятельности, Иисус действовал одновременно и мудро и смело, соединяя вдумчивую сдержанность и энергичную активность, которыми отличалась его чудно уравновешенная натура.
Он не начинал с нападения на своих противников, Он ждал их нападения, чтобы отвечать на него. И оно не заставляло себя ждать, ибо с самого выступления Иисуса, фарисеи завидовали его исцелениям и его популярности. Вскоре они начали подозревать в Нем опасного для себя врага. И тогда они начали обращаться с Ним с той насмешливой вежливостью, с тем коварным недоброжелательством, прикрытым лицемерной кротостью, которые были свойственны им.
В качестве ученых наставников, людей значительных и авторитетных, они требовали от Него отчета относительно Его общения с мытарями и людьми дурной жизни. И почему Его ученики подбирали колосья в день субботний? Все это было серьезным нарушением их постановлений. Иисус отвечал им со свойственными Ему кротостью и широтою словами терпимости и великодушие. Он попробовал над ними Свое слово любви. Он говорил им о любви Бога, который радуется при виде одного раскаявшегося грешника более, чем при виде многих праведников. Он рассказал им причту о потерянной овце и о блудном сыне. Смущенные, они замолчали. Но, решив напасть на него сызнова, они начали упрекать Его в противозаконном исцелении больных в день субботний. "лицемеры!" – возразил Иисус с негодованием, – не снимаете ли вы цепи с ваших быков, чтобы вести их на водопой в день субботний? А дочь Авраама не может быть в этот день избавлена от цепей сатаны?".
Не зная более что сказать, фарисеи начали говорить, что Он изгоняет бесов силою Вельзевула, на что Иисус возражает с одинаковою глубиной и находчивостью, что дьявол не может изгонять себя сам, и что грех против Сына Человеческого может быть прощен, но грех против Святого Духа не подлежит прощению. Он хотел этим сказать, что оскорблениям, направленным против Его личности, Он придает мало значения, но отрицание добра и истины, когда она признана, доказывает внутреннюю испорченность, непростительный порок, неизлечимое зло.
Это слово было объявлением войны. Его называли "богохульник!" Он отвечал: "лицемеры!" – "Сообщник Вельзевула!" Он отвечал: "род ехидный". С этого момента борьба продолжалась все увеличиваясь в размерах. Иисус обнаружил в ней диалектику точную и сжатую, Его слово пронзало словно острием меча.
К этому времени Он изменил свои приемы: вместо того, чтобы защищаться, Он нападал и отвечал на обвинения еще более сильными обвинениями, не щадя главного порока своих врагов – лицемерия. "Зачем преступаете вы закон Бога и предпочитаете ему ваши предания? Господь повелел: чти отца твоего и матерь твою. вы же разрушаете не выполнять этот завет, когда вам это выгодно. Вы служите Богу одними устами, в вашем благочестии нет сердца живого".
Иисус никогда не терял самообладания и в то же время Он ширился и вырастал в этой борьбе. По мере того, как на Него нападали, Он утверждал все громче, что Он – Мессия, посланник Божий. Он грозил храму, Он предсказывал несчастия Израилю, Он ставил им в пример язычников, Он говорил, что Господь пришлет иных работников в Свой Виноградник.
После этого иерусалимские фарисеи начали волноваться. Убедившись, что Его нельзя было заставить замолчать, они также изменили свою тактику. Они решили вовлечь его в западню. Они послали к Нему своих уполномоченных, чтобы уловить его в ереси, которая дала бы возможность схватить Его как богохульника во имя закона Моисеева, или же осудить как мятежника перед римским правительством.
Отсюда возникли коварные вопросы относительно прелюбодеяния женщины и относительно подати Цезарю. Проникая безошибочно в намерения Своих врагов, Иисус обезоруживал их своими ответами, в которых глубокое психологическое проникновение соединялось с искусным отпором врагов.
Убедившись, что Его трудно поймать, фарисеи попробовали запугать Его и начали преследовать Его на каждом шагу. И уже чернь, на которую они не переставали воздействовать, отвернулась от Него, видя, что Он не думает восстановлять царство Израильское. Всюду, даже в незначительных селениях, Он встречал недружелюбное и подозрительное настроение шпионов, которые следили за Ним, и враждебных соглядатаев, которым было поручено лишать Его бодрости. Некоторые говорили Ему: "Удались отсюда, ибо Ирод Антипа ищет Твоей смерти". На что Он отвечал с спокойным достоинством: "Скажите этой лисице: не бывало никогда, чтобы пророк умер вне Иерусалима".
Ему нисколько раз приходилось переплывать озеро Тивериадское и искать убежища на восточном берегу, чтобы избегнуть расставленных для него сетей. Он не был в безопасности нигде. Тем временем пришла весть о смерти Иоанна Крестителя, которому Антипа велел отрубить голову в крепости Махероне. Рассказывают, что Ганнибал, увидав голову брата своего Гасдрубала, убитого римлянами, воскликнул: "Теперь я знаю участь Карфагена!". Иисус мог узнать свою участь в смерти своего предшественника. Он не сомневался в ней со времени видения в Енгадди; Он принял ее заранее; тем не менее, эта весть, принесенная учениками в пустыню поразила Иисуса как зловещее предупреждение. Он воскликнул: "Они не признали его и сделали над ним что хотели; так же пострадает от них и Сын Человеческий".
Двенадцать апостолов встревожились; Иисус не хотел, чтобы Его взяли невзначай, Он хотел отдаться добровольно, когда окончено будет Его дело и, как истинный пророк, принять смерть в час, избранный Им самим. Преследуемый в течение целого года, удачно ускользая от врага благодаря своей предусмотрительности, видя охлаждение со стороны народа, которое последовало за взрывами энтузиазма, Иисус решился еще раз удалиться с своими ближайшими учениками.
Поднявшись на вершину горы с двенадцатью апостолами Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на свое любимое озеро, на берегах которого Он жаждал вызвать зарю Царства Небесного. Он окинул взглядом города, раскинувшиеся по его берегам, или поднимавшиеся уступами по склонам гор и утопавшие в своих зеленых оазисах, все эти дорогие для Него селения, белевшие в полумраке наступивших сумерек, в которых Он сеял глаголы жизни и которые готовы были покинуть Его.
Предвидение будущего охватило его. Пророческим взглядом окинул он весь чудный край, превращенный рукой мстительного Измаила в пустыню, и с Его уст сорвались эти слова, в которых звучал не гнев, а глубокая грусть: "Горе тебе, Капернаум; горе тебе, Хоразин; горе тебе, Вифсаида!". Затем, повернув к стране язычников, Он направил свой путь по долине Иордана в Кесарию Филлиппову.
Тяжел и долог был путь беглецов посреди тростников и болот верхнего Иордана, под палящими лучами жгучего сирийского солнца. Ночи приходилось проводить в палатках пастухов или у Ессеев, водворившихся в маленьких поселках этого затерянного края. Подавленные ученики были молчаливы. Учитель был погружен в свои размышления. Он думал о невозможности внедрить в сознание народа свое учение одной проповедью. Он с грустью размышлял над происками своих врагов.
Решительная битва была неизбежна. Чем кончится она? С другой стороны, Его мысль возвращалась с любовью и заботой к своей духовной семье, рассеянной по разным местам, и в особенности к двенадцати апостолам, которые отказались от всего и все покинули, чтобы следовать за Ним. Он знал, что сердца их разрывались, теряя последнюю светлую надежду на торжество Мессии. Мог ли Он оставить их без Себя? Достаточно ли проникла истина в глубину их сознания? Не поколеблется ли в них вера в Его учение? Достаточно ли ясно сознают они кто Он? Под влиянием этой тревоги Он спросил: "за кого люди почитают Меня?" И они отвечали: "одни за Иоанна Крестителя, другие за Илью, а иные за Иеремию или за одного из пророков". "А вы за кого почитаете Меня?" Тогда Симон Петр ответил за всех: "Ты Христос, Сын Бога живого" (Матф. XVI. 13-16). В устах Петра это слово не означало, как установила позднее церковь: Ты – единое воплощение всемогущего Бога, второе лицо Троицы; оно означало: Ты – Избранник Израиля, провозглашенный пророками. В посвящении индусском, египетском и греческом, имя Сына Божьего означало сознание, отожествившееся с Божественной истиной и воля, способная проявить эту истину. По мысли пророков, этот Мессия должен был явить собою величайшее проявление подобного сознания и подобной воли. Он будет Сыном Человеческим, т.е. Избранником земного человечества, и Сыном Божиим, т.е. Посланником Небесного Человечества, и, как таковой, будет иметь в себе Отца или Духа, который посредством Небесного Человечества управляет вселенной.
При этом доказательстве веры апостолов в Него, Иисус должен был испытать великую радость. Ученики поняли Его: Он будет жить в них. Живая связь между небом и землей была установлена, Иисус сказал Петру: "Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах". Этим ответом Иисус дает понять Петру, что он признает его посвященным, силою глубокого внутреннего проникновения в истину.
В этом и только в этом истинное откровение, тот камень, на котором Христос создаст церковь свою и которую врата адовы не одолеют. Иисус полагается на апостола Петра только поскольку он владеет этим сознанием. Когда же вслед за тем последний становится снова обыкновенным человеком, боязливым и ограниченным, Учитель обращается к нему совершенно иначе. Возвещая своим ученикам о своей предстоящей смерти в Иерусалиме, Он вызывает такое возражение со стороны Петра: "Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!" Иисус, как бы видя в этом порыв участия искушение плоти, стремящейся поколебать Его решимость, обращается к апостолу с такими словами: "Отойди от Меня, сатана, ты меня соблазнишь, ибо думаешь не о том, что Божие, но что человеческое". (Матф. XVI. 22, 23).
И сказав это, Он снова пошел вперед в пустыню. Смущенные Его торжественным голосом и строгим взглядом, апостолы умолкли и продолжали в безмолвии свой путь по каменистым холмам Гавлопитиды. Это бегство Иисуса и его учеников из предела Израиля походило на приближение к разгадке мессианической тайны, последнего слова которой искал Иисус.
Он приблизился к воротам Кесарии. Город этот, ставший языческим со времен Антиоха Великого, прятался в зеленеющем оазисе у источника Иордана, на подошве снеговых вершин Иермона. Город имел свой амфитеатр, он блистал роскошными дворцами и греческими храмами, Иисус прошел городом к тому месту, где Иордан вырывается искрящимся потоком из расселины горы. Там, по близости, был небольшой храм, посвященный Пану, и в гроте, внутри которого была названная расселина, с обеих сторон, стояло множество колонн и мраморных нимф, изображавших языческие божества.
Евреи относились с негодованием к этим знакам языческого культа, но Иисус смотрел на них иными глазами. Он должен был видеть в них несовершенные попытки найти лик той божественной красоты, сияющие образы которой Он носил в своей душе. Он пришел не для того, чтобы проклинать язычество, но чтобы преобразить его; не для того, чтобы бросить анафему земле и её таинственным силам, но чтобы показать ей путь к небу. Его сердце было достаточно велико, и Его учение было достаточно широко, чтобы объять все культы и сказать всем народам: "Поднимите голову и познайте, что у всех вас один и тот же Отец".
И, несмотря на это, или вернее именно вследствие этого, Он очутился на грани двух царств, преследуемый словно опасный зверь и сдавленный между двумя мирами, которые одинаково отвергали Его. Перед Ним расстилался языческий мир, который не понимал Его, в котором Его слово замирало в бессилии; позади Его – еврейский мир, народ, который побивал каменьями своих пророков и закрывал уши, чтобы не слышать своего Meccию, и стая фарисеев и саддукеев, подстерегавших свою добычу.
Какое сверхчеловеческое мужество и безграничную силу любви нужно было иметь, чтобы разбить всё эти препятствия, чтобы сквозь языческое идолопоклонство и еврейскую жестокость проникнуть до самого сердца страдающего человечества и запечатлеть в нем благую весть о воскресении из мертвых!
Перед лицом иного мира мысль его должна была устремиться назад, по течению Иордана, этой священной реки Израиля. От храма Пана она перенеслась к храму иерусалимскому: она измерила все расстояние, которое отделяло античный мир от вселенских мыслей пророков, и, поднимаясь к своему собственному источнику, она обратилась от скорби, пережитой при Кесарии. И вот перед Ним снова выплыл из Мертвого моря тот же страшный призрак креста... Не настал ли час великой жертвы? В Иисусе, подобно всем людям, было два сознания: одно – земное, говорило Ему: может быть еще возможно избежать тяжкой судьбы; другое – божественное, повторяло неумолимо: путь к победе проходить через врата скорби. И Он внимал последнему.
Мы видим, что во все великие минуты своей жизни Иисус удалялся в уединение для молитвы. Не говорит ли индусский мудрец: "Молитва поддерживает небо и землю и имеет власть над Богами?" Иисус знал эту величайшую из всех сил. Обыкновенно Он не допускал никого в свое уединение в минуты, когда нисходил в святая святых своего сознания. На этот раз Он взял с собой Петра и двух сынов Зеведеевых, Иоанна и Иакова, и пошел с ними на высокую гору, чтобы провести там ночь. Легенда говорит, что это была гора Фавор. Там, между Учителем и тремя наиболее посвященными учениками произошло то таинственное событие, которое в Евангелие передается под названием Преображение.
По словам Матвея, апостолы увидали появившийся в прозрачных сумерках восточной ночи сияющий и как бы прозрачный образ Учителя, причем лик его светился как солнце и одежды его распространяли яркий свет, и две фигуры появились по обеим Его сторонам, которых ученики приняли за Моисея и Илью. Когда же они пробудились из этого необыкновенного состояния, которое казалось одновременно и глубоким сном, и самой яркой действительностью, они увидали что Учитель стоить около них и прикасается к ним, чтобы окончательно разбудить их. Но преображенный Христос, которого они созерцали в этом видении, остался навек запечатленным в их памяти (Матф. XVII 1-8).
Но что же видел, что перечувствовал сам Иисус в течение этой ночи, которая предшествовала решительному моменту в Его, приходившей к концу, миссии? Сперва постепенное исчезновение всех земных вещей в пламени молитвы, затем поднятие сознания все выше и выше, пока оно не проникло в иной мир – в мир чистой духовности и божественного совершенства.
Далеко от Него остались все солнца, все миры, все земли, все вихри скорбных воплощений; перед Ним открылся небесный свет, и в его сияние легионы светлых существ образовали как бы подвижный свод, небесную твердь, состоящую из эфирных тел, белеющих как снег, из которых вырывались нежные зарницы. На блистающем облаке, служившем для Него подножием, шестеро в одеждах первосвященников поднимали в соединенных руках сверкающую Чашу. То были шесть Мессий, которые уже появлялись на земле, седьмым должен быть Он, и эта Чаша означала Жертву, которую Он должен был принести, воплощаясь в свою очередь. Под сверкающим облаком раскрылась черная бездна: бесчисленные круги поколений, пучина жизни и смерти, земной ад.
Сыны Божии поднимают с мольбою Чашу, неподвижное небо ожидает. Иисус, в знак согласия, простирает крестообразно руки словно желая обнять вселенную. Тогда Сыны Божии склоняются ниц и сонм ангелов с длинными крыльями и опущенными глазами возносит сверкающую Чашу к светящемуся небосводу. "Осанна!" разносится от неба и до неба в невыразимо нежных звуках... А Он после того погружается в темную бездну...
Вот что должно было происходить в духовном мире, в недрах Бога Отца, где празднуется мистерия вечной Любви и где круговороты светил проносятся как легкие волны. Вот что Он должен совершить, вот для чего Он родился, ради чего боролся до этого дня. И тогда Им снова овладело великое решение, постигнутое в минуты экстаза Его божественным сознанием во всей полноте.
Он решился: чаша должна быть испита до дна. Он пробудился на дне бездны, на рубеже мученичества. Все сомнения исчезли; час пробил, небо заговорило, земля стонала о помощи.
После этого Иисус спустился по долине Иорданской и направился к Иерусалиму.