ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Чтобы мы могли полностью понять подход св. Фомы к проблеме человека, нам необходимо постоянно возвращаться к основным понятиям философии бытия. Без этих понятий, без полного понимания и продумывания их, без постоянного возвращения к ним наука о человеке, разработанная св. Фомой, будет для нас совокупностью готовых формул, но не выявит всего того содержания, которое она предлагает нам. Нам нужно постоянно и внимательно припоминать основные понятия философии св. Фомы, такие как возможность и действительность, сущность и существование, материя и форма. Прежде всего, как мы уже видели, при рассмотрении проблемы человека выполняют свою роль понятия материи и формы или, другими словами, материала – и оформления этого материала.
Человек для св. Фомы это не душа, но только целостность, составленная именно из этого материала и оформляющего элемента, которым является душа. В человеке есть только одна душа. И именно благодаря душе, благодаря этому оформляющему элементу человек есть то, что он есть. Благодаря этому элементу в нас не только загорается огонек интеллекта и свободной воли, но и все остальное – от наинизших биологических функций до высочайших проявлений человечности – все в нас соткано из той единственной формы (как говорится на специальном языке, субстанциальной формы), которая поистине является оформляющей, конституирующей, объединяющей целостностью и называется человеком. Сначала мы должны обратить внимание на некоторые общие характерные черты антропологии св. Фомы (слово "антропология" происходит от греческого слова "anthropos" – человек). После того, как мы взглянем на проблему человека как бы сверху, в целом, мы рассмотрим более подробно действия, характерные для каждого человека в частности.
Мы знаем, что для св. Фомы все то, что существует, является добром. Но все, что существует, существует только потому, что является предметом любви Бога. Оно не существовало бы, если бы Бог не желал этого. Это первооснова всей философии и теологии св. Фомы: все, что существует, есть добро. Зло есть только недостаток, отсутствие, возникающее либо из физического, естественного несовершенства естеств, либо же из морального зла. Только недостаток и несовершенство физическое и моральное есть зло, а все то, что нас окружает, не есть зло по своей природе.
Весь мир есть добро, весь мир творений и весь мир культуры, то есть всего того, что изобретает человек, во всех самых разнообразных областях человеческих действий. Это утверждение неизмеримо важно. Может быть, святой Франциск даже не отдавал себе отчета в том, до какой степени он был философом, когда пел свой гимн во славу сотворенного. Такое утверждение добра является источником глубочайшего оптимизма: в бытии нет места злу, и с эсхатологической точки зрения все сотворенное должно быть добром, красотой и совершенством, потому что в будущей жизни нет никакого зла.
Для нас важно ясно осознать это, потому что это является основанием для восхождения к аскетике и духовности. И, с другой стороны, если существует и выполняет свою роль светская либо церковная духовность, она должна иметь позитивное основание во всей действительности в целом, в мире как целом. Из этого вытекает также то, что всяческое принижение телесности и телесных вещей, на первый взгляд совершенно не важных, является глубинно нечеловечным и нехристианским. Ничто не может быть предметом принижения, но все должно быть предметом любви, ибо оно есть предмет любви Бога, есть бытие, есть добро. Поэтому великое естество – Божье естество, и любимо Богом. Зло же есть недостаток, преходящесть, в конечном счете самым большим и самым существенным злом является только грех. Поэтому также св. Фома – враг двух направлений философской мысли, каждое из которых по своему отрицает это фундаментальное положение, – речь идет о манихействе и сакрализме.
1. Манихейство было религией, которая захватила огромную область азиатского, африканского и европейского континентов. В первые века новой эры манихейство конкурировало с христианством, сохранившись до времени св. Августина. Манихейство находилось под сильным влиянием персидской религиозной мысли и именно проблему добра и зла трактовало совершенно иначе, нежели христианская мысль. Название этой религии происходит от имени ее основателя, перса Мани, который считал, что существует два начала, правящие всем миром и складывающиеся в относительно единого Бога, имеющего двойственную природу. Эти два начала есть начало позитивного добра и начало позитивного зла. Ко времени св. Августина манихейство стало очень популярно, и именно манихейская проблематика и привела великого Учителя Церкви к обращению в христианство, хотя он много лет был последователем ма-нихейской веры. Манихейство было также в эту эпоху катализатором дискуссии на тему о добре и зле и вырабатывало основу теорий о позитивном зле, характерных для того времени.
В манихействе, многие элементы которого сохранились в культуре бассейна Средиземного моря, содержится источник отрицательных оценок таких областей человеческой жизни, как супружество, сексуальная жизнь, телесность, материальные ценности и вообще все земное. Из этого манихейского взгляда проистекает первооснова осуждения, отрицания и принижения этих областей как царства сатаны. Христианство не отрицает, что сатана имеет влияние на мир. Однако не следует понимать зло как позитивную причину, а тем более как силу, управляющую миром наравне с началом добра. С таким дуализмом добра и зла св. Фома решительно боролся, потому что в его время, как и в раннее средневековье, и вообще на протяжении всего средневековья, манихейские взгляды были живы.
Неоднократно предпринимались попытки осуждения супружества, половой жизни и т. д. При этом исходили из предположения о том, что люди должны проводить жизнь в полном воздержании. Предполагалось, что супружество является необходимым злом, и вся эта область достойна порицания и что безбрачие безусловно выше брака. Церковь всегда придерживалась иной точки зрения, но, однако, время от времени эти тенденции проявлялись снова и снова. Вся эта тематика вновь ожила в средневековье в связи с развитием ересей, и особенно ересей, получивших широкое распространение при жизни св. Фомы, а именно ересей катаров, альбигойцев и других сект, которых подавляли "огнем и мечом", и, к сожалению, столь сурово, что раны, нанесенные тогда во Франции, кровоточат и по сей день. Во времена св. Фомы духовность катаров, или "чистых", еще сохранялась и удерживалась, а манихейство имело своей мощной базой Балканский полуостров и оттуда проникало в иные страны Европы.
Св. Фома относился к этим течениям совершенно однозначно: дуализма зла и добра нет. Все есть добро, и в человеке все есть добро, не только душа, но и вся его личность. Хотя полным добром, чистым добром является только Бог, а все сотворенные естества, все без исключения, ограничены какими-либо недостатками. Поэтому зло рассыпано везде. Вспомним здесь слова Господа Иисуса: "Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог" (Лк. 18, 19). С одной стороны, эти слова открывают нам, что во всем есть недостатки, а с другой – они ясно бросают свет на тот факт, что есть только две безграничные человеческие личности: Христос и Непорочная Дева – Божья Матерь. Точно так же даже величайшие святые отягощены грехом: Церковь – это сообщество грешников. Осознание повсеместности добра, и одновременно сознание его несовершенства и смешения его со злом чрезвычайно важно, это осознание открывает животворные перспективы для всего человечества, для божьих людей – для Церкви и для каждого человека. Несмотря на недостатки и несовершенства, добро покоится в основе каждой из окружающих нас вещей – и отсюда вытекает необходимость глубокого уважения к каждой из сотворенных вещей. Эта необходимость подтверждается всем творчеством св. Фомы.
Важно отметить царящий здесь, в Ласках, животворный синтез духовности святого Фомы, святого Франциска и святого Бенедикта. Именно в глубоком уважении и к целому, и к каждому отдельному творению выявляется (хотя ее и не замечают иногда) – близость взглядов св. Фомы и св. Франциска. Эта близость выявляется в необычайном уважении к каждому даже самому малому животному и к каждому растению. С этой точки зрения каждая пылинка и каждая мельчайшая вещь обязана быть предметом нашего уважения, ибо в ней есть некоторое добро, некоторый отблеск Бога. Поэтому духовность св. Франциска не является противоположностью духовности доминиканской, которую представляет св. Фома, это взаимно дополняющие духовности. Св. Франциск выражается иначе, языком более поэтическим, более человеческим и больше подчеркивает то, что содержится у самого основания учения св. Фомы. У них обоих нас привлекает именно это основополагающее, глубокое уважение к каждому без исключения творению.
Поскольку это уважение относится ко всему миру человека, ко всем "regnum hominis", ко всему тому, что человек творит и чем наполняет мир природы, – то оно касается также и мира культуры. Здесь духовность св. Франциска и св. Фомы соединяется с духовностью св. Бенедикта. Именно бенедиктинцы в каждой выполняемой работе видели "вечнодлящийся удар долота". Безразлично, будет ли это подметание тротуара или живописное изображение буквиц рукописей, литургическое служение, научный труд или хозяйственная работа в хлеву, – всякий человеческий труд в бенедиктинской духовности имеет вечнодлящуюся ценность. С этим связывается та эсхатологическая перспектива, о которой мы уже говорили: позитивное, все, что есть добро, бытие, – все это вечно. Если уж Бог не забудет о волоске, упавшем с головы, то тем более Он не забудет ни об одном даже самом малейшем деле, выполненном человеком. Нет ни проблем, ни вещей, достойных пренебрежения. Из этого вытекает забота о вещах малых и будто бы преходящих, забота, которая меня всегда так восхищала у отца Корниловича. Он питал огромное уважение ко всякой вещи, которая могла бы показаться в некоторых духовных перспективах как маловажная. Однако все они важны, ибо все они, и вещи природы, и вещи культуры, складываются в единое великое здание.
Поэтому столь важно умение увидеть добро в каждом человеке. Отец Кену, один из больших знатоков св. Фомы, когда ему говорили, что последний Собор был якобы далек от мысли св. Фомы, отвечал, что этот Собор, хотя и мало говорил о св. Фоме, был одним из наиболее томистских Соборов в современной истории. Я думаю, что это правильная оценка. Иоанн XXIII, который был в большой степени вдохновителем атмосферы, царившей на Втором Ватиканском Соборе, в своем как бы декалоге, в тех предписаниях, которым он старался следовать в жизни, писал: разговаривая с каким-либо человеком, с любым без исключения человеком, всегда необходимо помнить, что, наверное, этот человек в какой-то области превосходит тебя. Даже разговаривая с самым безусловным грешником, или осужденным, или человеком, лишенным морали, нужно помнить об этом. Это действительно так. Это позитивная и реалистическая, утверждающая основа, основа почитания и уважения к каждому творению и к каждой вещи, а не только к каждому человеку. Она является первым и главным антиманихейским пунктом. Он вырисовывается очень ясно у св. Фомы.
2. Осознание возражений св. Фомы против сакрализма является проблемой более сложной. Слово "сакрализм" – многозначное слово, которое происходит от латинского слова "sacrum" -сакральный, посвященный, предназначенный для вопросов культа. В связи со Вторым Ватиканском Собором этот термин снова стал очень широко использоваться, и это помогает нам лучше понять некоторое фундаментальное начало, очень характерное для св. Фомы. Сакрализм может быть понят и как положительное, и как отрицательное явление. В дискуссиях, которые проводились на протяжении последних лет, термин "сакрализм" использовался чаще всего в осуждающем значении. При жизни св. Фомы он означал взгляд, согласно которому существует область вопросов и предметов, связанных с культом и с религиозной жизнью, так называемая сакральная область, и эта сакральная сфера заслуживает специальной заинтересованности и уважения со стороны верующего человека. А все остальное, то есть несакральная действительность, или светская сфера жизни, как бы не отмеченная этим знаком сакральности, является областью по крайней мере безразличной, а если посмотреть в глубину вещей, то по сравнению с сакральной сферой она является областью неважной, не заслуживающей внимания и заботы. Вначале этот взгляд представляется красивым и верным, потому что он означает, в конце концов, возвышение сакральной стороны жизни. В сущности же своей – и это фундаментальное положение – сакрализм такого рода является таким же искажением христианства, как манихеизм. Он является выражением духовности христианских "гетто" в плохом, ограниченно-классовом значении этого слова. Он является духовностью, считающей всю современность за необходимое зло, за некоторого рода "malum necessarium".
При такой постановке вопроса начинается распределение по степени ценности между молитвой, культом, заботой о вопросах культа и внутренней жизни как области, заслуживающей признания и уважения, и всеми остальными вопросами современной жизни, которые по необходимости должны быть безразличными и даже в глубине вещей заслуживающими порицания. В этом содержится великая опасность, грозящая всем нам, христианам, и особенно лицам, которые принадлежат к иерархии Церкви. Сакрализм такого рода, когда все духовное внимание концентрируется на сфере культа и молитвы, связывается с принижением и как бы обесцениванием других вопросов – и противоречат духу философии св. Фомы. Ибо каждый вопрос по-своему сакрален – сакрально всё. Разделения на сакральное и не сакральное нет. Сакрально все, и это есть истинное положение истинного сакрализма. Вспомним здесь слова св. Павла: "Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию"(1 Кор. 10,31).
Итак, сакрально все. Все одинаково проникнуто Божьим Духом – как самая возвышенная созерцательная молитва, так и самая скромная подсобная работа. И поэтому, если быть точным, не следует проводить резкой границы между созерцанием и практической работой, потому что обе эти области должны быть тесно переплетены. Недавно была опубликована работа на тему "Теория и практика в философии св. Фомы" [20], из которой следует, что острое противопоставление, которое вырисовывается между этими сферами в аристотелизме, представляется совершенно иначе в философии св. Фомы. Именно так следует понимать отношение св. Фомы к человеческим проблемам, таким же было духовное основание отца Корниловича, и точно такая же духовность пронизывало Второй Ватиканский Собор. Как кажется, сохраняется непрерывность этой линии. Всякий предмет создает царство божье. Все имеет вечную ценность, хотя и исчезает с лица земли.
Маритен некогда сказал, что св. Фома является пророческим святым, то есть таким, который проливает свет на будущие эпохи. Однако до настоящей поры мысль св. Фомы не приносила тех плодов, которые могла бы принести. Увы, она принесла не раз неистинные плоды: триумфализм, идеологизм, но не то, что требовалось взять от нее. Антропология св. Фомы не была разработана истинным образом. Мысль св. Фомы не является продуктом средневекового феодализма. Св. Фома является личностью, выходящей за пределы своего времени, она открывает для нас будущие перспективы. Это очень важно. Кто знает, может быть именно теперь настала эпоха (а таковой и была мысль Маритена, Жильсона, и, по всей видимости, кардинала Журнэ), когда его философия должна принести свои истинные плоды. Это в совершенстве понимали основатели Ласков, справедливо оценивая великий вклад Маритена, который считал, что именно у св. Фомы мы найдем подлинно глубокую и верную оценку современности.
Поэтому все в современной жизни, все служебные занятия, всякая работа, семейная жизнь, труд матерей и вся проблематика супружества, физическая работа, развитие не связанных с теологией наук, эстетические проблемы, сокровища каждодневной жизни и богатейший в своем разнообразии веер мирской жизни, – все должно быть оценено правильно, все имеет ценность и все служит построению Церкви. С этой точки зрения всякий предмет является сакральным, если он проникнут евангельским духом. Все – а не только какая-то одна область, посвященная проблематике культа или внутренней жизни. Разделение этих областей – это один из признаков манихейского раздвоения. Поэтому, чтобы правильно понимать духовность св. Фомы, нужно постоянно обращать внимание на эти две характерные черты его философии: его антиманихейство и его понимание сакрализма. В настоящей духовности св. Фомы проявляется иная точка зрения на мир, нежели та, которая господствовала последние века, и иное понимание христианского взгляда на действительность.
Нам есть чему поучиться у св. Фомы, у св. Франциска, у св. Бенедикта, потому что они являются поистине великими мыслителями, которые заложили нерушимый в своей мощи фундамент в ключевых для нас вопросах. Благодаря им весь человек, все его царство, "regnum hominis", всякое без исключения человеческое творчество исполнено ценности. Эта ценность извращается и утрачивается только тогда, когда нарушается иерархия ценностей, то есть если человеческие цели становятся последними целями, потому что тогда начинает реализоваться то, что Маритен назвал антропоцентричным гуманизмом (от слова "anthropos" – человек, и "centrum" – середина, то есть когда центром всего становится человек). Человек приходит к своей полноте в геоцентрическом гуманизме, то есть таком гуманизме, который признает, что последней целью является Бог. Живем ли мы жизнью ордена или жизнью семьи, занимаемся ли философией или теологией, опекаем ли слепых или убираем в покоях – все это совершенно равнозначно. Главной нашей целью является постоянное воплощение идеала геоцентрического гуманизма. Этот, столь отличный от сакрализма геоцентрический гуманизм является идеалом, к которому нас приводит все учение св. Фомы о человеке. Эта наука является также общим введением в духовность св. Фомы. Делом св. Фомы является не только учение, но также и духовность, и она очень характерна для этого великого Учителя.