ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Для того, чтобы мы могли выделить из всего множества окружающих нас вещей отдельную вещь и правильно реагировать на те стимулы, которые мы получаем, нам необходим целый набор внутренних чувств. Здесь мы коснемся старинной традиции, забытой в современной психологии, но сильно развитой в античности и средневековье – медицинско-философской теории внутренних чувств. Внутренние чувства – это, как и внешние чувства, органические способности, то есть способности, действующие с помощью органов чувств. Вся эта традиция неизменно утверждала, что органом внутренних чувств является мозг – центральный нервный орган, все равно, в человеке ли, или в животном. Ибо для св. Фомы и современных ему философов было неприемлемо положение, будто мозг является органом нашего мышления. Согласно св. Фоме, мозг является органом внутренних чувств, а наше мышление и наше познавательное интеллектуальное действие является неорганическим. Таков тезис св. Фомы.
Это важная проблема. В дискуссиях между спиритуалистами и материалистами (эти дискуссии нередко ведутся на очень примитивном уровне) эту проблему упоминают очень часто, но не разрешают ее правильно. Чувственные способности, которые называются внутренними чувствами, имеют своими телесными органами некоторые более или менее точно локализуемые области человеческого мозга. Проблема локализации органов этих способностей в мозге также имеет свою давнюю традицию. Эта традиция опирается не только на чистые спекуляции, не подтверждаемые опытными свидетельствами, как это зачастую утверждают, но, напротив, на большое количество опытных свидетельств. После смерти Аристотеля его школа сначала переехала из Афин на остров Родос, а потом в Александрию. Там, под властью египетских правителей Птолемеев, развилась одна из самых блистательных школ античности, в которой была также собрана огромная библиотека. В этом научно-исследовательском институте, который назывался "Музеум" (это должен был быть храм, посвященный музам, и от этого происходит название "музей") было выполнено множество важных научных работ.
Там, с целью исследования строения нервной системы, ученым были переданы для вивисекции несколько сот осужденных на смерть преступников. На таких страданиях основывался прогресс науки. Этих людей убивали ради того, чтобы узнать механизм действия центрального органа нервной системы и строение периферийных органов чувств. За прошедшие с тех пор столетия эти свидетельства дополнялись наблюдениями над ранеными, и над людьми, мозг которых был по тем или иным причинам открыт. Таким образом исследования, касающиеся локализации внутренних чувств в отделах мозга, были выполнены на самых ранних этапах развития науки. Сохранились также замечательные средневековые рисунки с попытками описать локализацию органов внутренних чувств на поверхности головного мозга. Более всего таких рисунков осталось от эпохи позднего средневековья, и среди них есть и рисунки, выполненные в Кракове. Как кажется, понимание механизма познания внутренних чувств является фундаментальной проблемой не только для понимания работы познания, но и для понимания самой человеческой личности.
Учение св. Фомы предохраняет нас как от материализма, так и от ложного спиритуализма. Потому что учение св. Фомы признает не только ценность и важность духовных функций человека, но проникнуто и глубоким пониманием фундаментальной ценности чувственного познания. Известно утверждение Спинозы, который с гордостью сказал, может быть, имея в виду именно св. Фому и прочих эмпириков, которые исходили из чувства как основы познания:
"Схоласты начинали философствовать от телесных вещей, Декарт – от человека, от своего собственного "я", а я начинаю философствовать от Бога" [28]. Спиноза понимал Бога пантеистически, и довел концепцию пантеизма до своего логического завершения. В то время как у св. Фомы основанием познания служит полное глубокого уважения признание самой скромной, самой телесной действительности. Все наше познание имеет своим источником чувственные впечатления и поэтому столь важно понимание очень сложной структуры познания такого типа.
Исследования, о которых мы говорили выше и которые в античности были сконцентрированы главным образом в Александрии, позднее были продолжены медицинской традицией. Великими медиками, оказавшими влияние на все средневековье, с греческой стороны был Гален (II век до новой эры), а с арабской – Авиценна (X век). Эта традиция была жива и в великих средневековых медицинских школах, главным образом в Салерно, неподалеку от Неаполя, и в Монпелье на юге Франции. Исторически это очень интересные проблемы. Нужно помнить, что в это время не существовало ни биологии, ни физиологии, ни экспериментальной психологии. Медицина поистине занимала трон естественных наук. Св. Фома также опирается на достижения современной ему медицины и в соответствии с этой традицией выделяет четыре чувственные, органические внутренние способности, телесными органами которых также являются различные части мозга. Очевидно, что локализация этих органов во время св. Фомы была еще очень общей и не столь точной, как сегодня, но очень интересной и плодотворной.
Самым основным внутренним чувством является общее чувство (по-латыни "sensus communis"). Это способность, которая выполняет роль как бы некоторой централи, собирающей воедино ощущения, полученные отдельными высшими органами чувств. Если бы в нас (и в животных также) не было этого общего внутреннего чувства, мы абсолютно не могли бы координировать ощущения, полученные с помощью отдельных внешних чувств. И мы не были бы способны поставить в соответствие нашим ощущениям предметы этого мира. Только благодаря общему внутреннему чувству мы можем говорить о чувственном познании предметов. Благодаря ему мы можем связать между собой звуки, ощущения, вкусовые впечатления и свидетельства зрения, приходящие к нам из какого-либо источника, и отнести к тому предмету, который является действительным источником всех ощущений. В виде компенсации за недостаток интеллектуальных способностей некоторые животные имеют гораздо более развитые внутренние и внешние чувства, нежели человек. В человеке интеллектуальная способность в некоторой степени ослабляет интенсивность внешних чувственных ощущений и функционирование внутренних чувств.
Св. Фома утверждает, что общее чувство является также той чувственной способностью, которая позволяет нам и животным осознать, что чувственное впечатление есть что-то высшее по отношению к нам; Если бы в нас не было общего чувства, мы получали бы те же самые не связанные между собой чувственные ощущения, но не могли бы этого осознать. Св. Фома подчеркивает роль внутреннего чувства в знаменитом сжатом тексте: "Unde oportet ad sen-sum communem pertinere discretionis iudicium, ad quern referantur, sicut ad communem terminum, omnes apprehensiones sensuum; a quo etiam percipiantur actiones sensuum, sicut cum aliquis videt se videre" (S.T. I, 78, 4 AD 2). Из этого следует, что общее чувство должно обладать некоторым разграничительным суждением. Это разграничительное суждение "discretionis iudicium" ограничивает, оценивает, упорядочивает все чувственные впечатления (добавим здесь: внешние), которые относятся к нему. Только такого рода суждение внутреннего чувства позволяет разграничить между собой данные чувственного познания. Я смотрю на вот этот стол, но только благодаря общему чувству я могу отделить друг от друга все те предметы, которые я вижу, слышу, ощущаю и т. д. Общее чувство также является тем, благодаря чему "percipiantur actiones sensuum" – благодаря чему я отдаю себе отчет в действии чувства (дополним здесь: внешнего), как, например, некто видит, что он смотрит ("videt se videre"). Если бы общего чувства не было, то ни человек, ни какое-либо животное не могли бы осознать свои чувственные впечатления.
Вторым внутренним чувством является пассивная память (по-латыни "imaginatio sive phantasia"). Здесь появляется терминология, совершенно отличная от той, к которой мы привыкли. Слово "phantasia" здесь не означает воображения, оно происходит здесь от слова "imagines" – образы, которые, так же как и впечатления – "phantasma", собираются, сохраняются в субъекте, имеющем чувственные познания. Мы сохраняем в себе не связанные между собой чувственные ощущения, а образы, созданные общим чувством. Поэтому пассивная память является сокровищницей впечатлений. Итак, эти множества чувственных впечатлений, уже некоторым образом оформленные, обработанные общим внутренним чувством, сохраняются в нас, равным образом как и в животных, и не исчезают бесследно. Поэтому благодаря пассивной памяти мы имеем возможность не только сохранить наши воспоминания, но также и использовать эти сохраненные целостности. Если бы мы не имели памяти, то не смогли бы услышать ни одной мелодии, не смогли бы увидеть ни одного образа, ни одного пейзажа, ни одного вида. Потому что при точном анализе выясняется, что мы никогда не воспринимаем сразу весь образ, целиком (например, когда я смотрю в эту минуту на вот этот прекрасный витраж), но мы способны лишь перебирать элементы данного образа один за другим и сравнивать их между собой. Здесь необходимо и внутреннее чувство, и память – чтобы связывать различные элементы в единую целостность и помнить, что они относятся к одному и тому же предмету. То же самое происходит при слушании музыкальной фразы. Слушая какую-то мелодию, я был бы абсолютно не в состоянии постичь целостность даже нескольких музыкальных тактов, самые простейшие целостности, не говоря уже о музыкальном произведении в целом, если бы я не обладал общим чувством и памятью.
Третье внутреннее чувство есть активная память (есть два латинских слова для ее обозначения: "memoria" и "reminiscentia"). Она не является способностью сохранения образов и представлений, но предназначена для извлечения, вытаскивания или проявления представлений по нашему приказу. Ученые того времени, и св. Фома вместе с ними, считали, что активной памятью такого рода обладают также, очевидно, и животные. Но у животных она не является сознательно актуализируемой и приводимой в действие, как у человека. Животному требуется некоторый внешний стимул, чтобы ему что-либо припомнилось, а человек может сам вызвать воспоминания по своему желанию. Человек настолько активен, что сам может актуализировать свой запасник воспоминаний и извлекать из него те образы, которые нужны ему в этот момент. Поэтому эту активную память у животных св. Фома называет "memoria", а у человека – "reminiscentia". Различие между ними состоит в том, что у животного она актуализируется только под воздействием внешнего стимула, а у человека – по свободному приказу вспоминающего субъекта. Поэтому человек обладает активной памятью как бы в полном ее развитии.
Точно так же из свободно выбранных элементов (как бы сложенных вместе в этом запаснике памяти) мы, образно говоря, можем свободно составлять различные сочетания. И это является именно тем творческим воображением, которое может быть или бесцельным, или очень целеустремленным, и тогда оно лежит у основания любого человеческого творчества. Человеческое искусство не является поэтому только интеллектуальным творчеством, но в нем играет важную роль использование активной памяти и воображения, "phantasia", которая здесь была названа активной памятью.
Но самым важным и самым ценным внутренним чувством в жизни человека является инстинкт (по-латински "vis aestimativa" – способность суждения). Она является способностью суждения в гораздо более полном значении, нежели в случае общего чувства. Общее чувство совершает суждение следующим образом. Оно выполняет некое разделение и типологизацию; из туманности чувственных впечатлений оно создает целостности, упорядочивая их согласно заранее установленным типам. Инстинкт же совершает нечто совершенно иное. Здесь появляется суждение о полезности и вредности переживаемых впечатлений для субъекта. Инстинкт является, как мы помним, наивысшей чувственной способностью, а значит, он является органической способностью, которая в животном называется "vis aestimativa", а в человеке – "vis cogitativa". Она локализована в центральной части мозга. У животных инстинкт, то есть суждения этого типа, являются абсолютно безошибочными и совершенными. У человека же функционирование способности суждения ослаблено по причине близости духовных познавательных способностей и (это св. Фома утверждает как теолог) вследствие искажения, возникающего в духовных познавательных способностях человека в связи с первородным грехом. Наш инстинкт гораздо менее совершенен, нежели инстинкт животного. Мы это, впрочем, очень хорошо знаем. Мы осуждены на мышление. Но, увы, наш интеллект уже не таков, каким обладали прародители человеческого рода до грехопадения. Также "vis cogitativa", то есть интеллект, чаще всего бывает недоразвит, чаще всего бывает только в зачаточном состоянии. Благодаря способности суждения животные действуют безошибочно. Они познают "hie et nunc" [29] – в данных обстоятельствах, в данном месте и времени – именно то, что им абсолютно необходимо. Они выбирают именно то, чего ищут. Полет птиц, строительство гнезд, миграция рыб, строительство бобровых хаток и т. д. – мы везде находим эту абсолютную целостность и безошибочность. То же самое относится и к вещам, которых животные избегают. Инстинкт дает им это бесценное понимание того, что полезно, и того, что вредно.
Чем ближе человек к природе, чем менее он заинтеллектуализирован, тем более в соответствии с природой он живет, тем более совершенный он имеет инстинкт. Люди лесов, морей, великих африканских пустынь, наверное, имеют гораздо более развитый инстинкт, нежели мы, задерганные жители городов. Инстинкт является столь совершенной чувственной способностью, что его, не колеблясь, называют "ratio particularis" – особенным разумом. Величие нашего интеллекта основано на том, что мы способны к тому, чего животные не могут совершить, – а именно: мы способны создавать понятия. Но понятие есть всегда общее, хотя и может подходить к конкретной вещи. Однако благодаря способности "vis cogitativa" для человека становится возможным познание единичной конкретной вещи. Поэтому справедливым является название этой способности: "ratio particularis" – разум особенный, то есть разум относящийся к абсолютно единичным естествам. В настоящее время эта способность вновь начинает играть все более и более важную роль в философии, особенно у томистов. Она как бы вновь оценена. Почему? Потому что в философии (я имею в виду прежде всего люблинскую школу, и в особенности отца Альберта Крана) познание существования является центральной, фундаментальной проблемой, а то, что существует, – всегда конкретно. Род не существует отдельно, существуют только единичные естества. Поэтому "ratio particularis" является одним из способов нашего соединения с конкретной вещью, с единичным конкретно существующим естеством.
Чтобы отделить совершенный инстинкт, которым обладают животные, от ослабленного, задерганного, часто исчезающего инстинкта человека, инстинкт животного называют "vis aestimativa". Слово "cogitatio" напоминает нам о мышлении и указывает нам на связь со сферой мышления, в то время, как "aestimo" означает оценивание и подчеркивает, что "vis aestimativa" является способностью, безошибочно оценивающей для животного то, что ему полезно, и то, что ему вредно.
Ясное понимание того, что все чувственные способности у животных гораздо более развиты и совершенны, нежели у человека, является еще одной из главных причин того уважения к миру живого, о котором мы уже говорили. Из этого вытекает, что всю сферу чувственного восприятия следует считать основой нашей духовной жизни – сначала духовной в естественном смысле, а затем и сверхъестественной жизни также. Так же как в сфере внешних чувств осязание является основным чувством, а остальные чувства как бы надстраиваются на нем, так же и чувства вообще – и внутренне и внешне одинаково – являются важным и незаменимым фундаментом всей психической, сознательной жизни человека.