ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Психика – речь – сознание
В предыдущей главе было показано, что памятью, воображением и вниманием не исчерпываются психические процессы, реализующие на основе их сквозного характера функцию психической интеграции. Хотя высшие формы этих трех процессов подвергнуты уже реорганизации и синтезу "сверху вниз" и носят специфически человеческий характер, исходные формы памяти, воображения (сенсорной экстраполяции) и внимания явным образом являются общими для животных и человека. Если выразить это в терминах И. П. Павлова, то все эти процессы можно считать как первосигнальными, так и второсигнальными интеграторами психики, т.е. они охватывают все уровни ее развития и структуры.
Как это следует из самой этимологии употребленных в данном контексте павловских терминов, интегратором психики на ее специфически человеческом уровне, на уровне человеческого сознания является система вторых сигналов, или, иначе говоря, речь. Именно ее И. П. Павлов назвал той чрезвычайной прибавкой, которая переводит психику животных на уровень человеческого сознания и перестраивает, кардинально реорганизует ее на принципиально новых основаниях – средствами социальной детерминации.
Сознание – высший уровень не только фило– и социогенетического, но и онтогенетического развития психики, ибо не вся психика индивидуального субъекта сознательна. Выполняя важнейшую функцию в формировании и интегрировании сознательного уровня человеческой психики, речь охватывает и все другие уровни и даже выходит за пределы собственно психических форм мозговой деятельности. Как показывают многочисленные факты современной психофизиологии и нейрофизиологии, речевые сигналы проникают до самых глубинных, даже обменных функций человеческого организма, вызывая в них как саногенные, так и патогенные сдвиги. Именно поэтому слово является важнейшим фактором не только психотерапевтического, но и общетерапевтического воздействия на процессы и функции в человеческом организме. Функции, характеристики и закономерности организации процессов речевой деятельности, таким образом, многоуровневы, многосторонни и вообще чрезвычайно многообразны. Здесь, однако, они, как и другие сквозные психические процессы в предшествующих параграфах, будут рассмотрены только под определенным углом зрения, а именно под углом зрения их интегративной функции в организации человеческой психики и ее высшего уровня – человеческого сознания.
Именно потому, что речь, занимая особое положение среди сквозных психических процессов, все же, как и память, воображение и внимание, принадлежит к их числу и тем самым связана со всеми остальными психическими явлениями, она уже частично рассматривалась в предшествующих разделах монографии. Независимым же от других психических процессов, вполне самостоятельным предметом рассмотрения речь, как нам представляется, быть не может именно из-за сквозного ее характера. Вместе с тем ее рассмотрение не может располагаться между другими психическими процессами, где-то в середине их общего перечня или, как это чаще всего делается, в середине перечня когнитивных процессов, где она рассматривается в ее органической связи с мышлением. Филогенетически, исторически и онтогенетически речь действительно прежде всего связана с мыслительными процессами и формировалась вместе с ними. И именно поэтому диахронически она относится только к человеческому уровню развития психики и – в отличие от памяти, воображения и внимания – является интегратором лишь человеческого сознания. При синхроническом же рассмотрении сознания человека в его зрелой интегральной структуре речь фактически оказывается теснейшим образом связанной вовсе не только с мыслительными процессами, с второсигнальным уровнем человеческой психики. В такой же мере она охватывает всю психику человека, осуществляя в ней свою структурообразующую и интегративную функцию.
Рассматривать речевые процессы после анализа всех других психических процессов целесообразно еще и потому, что в их системе речь вообще занимает совершенно особое положение. Все психические процессы человека, как хорошо известно, формируются и организуются, подчиняясь не только общебиологическим, но и социальным закономерностям. Однако лишь речь в общем перечне психических процессов человека по самому общему и исходному ее существу выходит за пределы психики индивидуального субъекта и опять-таки по самому существу своей организации является процессом не индивидуально-психологическим, а социальнопсихологическим. И какие бы важнейшие функции речевой процесс на определенных этапах онтогенеза ни приобретал, в своей исходной функции он является коммуникативным актом.
Язык как социальная реальность есть средство общения, а речевая деятельность есть деятельность общения. Поэтому исходным носителем целостной структуры речевого акта в отличие от всех других психических процессов не является индивидуальный субъект. Последний становится носителем речи как одного из психических процессов только вторично, когда межиндивидуальная, интерпсихическая функция, по справедливому, меткому и очень точному выражению Л. С. Выготского, становится внутрииндивидуальной, или интрапсихической. И именно в этом своем социально-психологическом качестве, именно как функция общения речь и осуществляет роль психического интегратора. Даже такую свою важнейшую собственно индивидуальную, интрапсихическую функцию, как функция обобщения, речь осуществляет именно через общение. Есть много оснований полагать, что этимологическая близость этих двух терминов далеко не случайна. Общение оказывается возможным именно и только на основе общности передаваемого содержания, и вместе с тем оно же является важнейшим объективным средством проверки интерсубъективности этого содержания. Во всяком случае эмпирические характеристики, формы и способы классификации видов речи и закономерности организации речевого процесса как процесса внутрииндивидуального могут быть поняты только исходя из интериндивидуальной, социально-психологической природы речи, из речевой деятельности как деятельности общения, компонентом которого выступает речевая деятельность индивидуального субъекта.
Таким образом, по своей исходной структуре и исходным закономерностям организации речевой акт есть акт коммуникации и только в частном случае и на высших уровнях его проникновения в интраиндивидуальную психику он становится актом, так сказать, автокоммуникации, коммуникации субъекта с самим собой. Монологическая речь производна от речи диалогической или, точнее, полилогической, а внутренний монолог является производным от монолога внешнего, как и вообще внутренняя речь, вопреки первоначальной мысли Ж. Пиаже, производна от речи внешней. Это совершенно точно и определенно было показано Л. С. Выготским.
Носителем целостной, замкнутой структуры коммуникативного акта является групповой субъект, а субъект индивидуальный – носителем лишь части коммуникативного акта. Отсюда вытекает структура речевого акта как акта интраиндивидуального. Речевое действие – частный случай действия, а речевая деятельность – частное выражение общих принципов организации человеческой деятельности.
Если первый, исходный интериндивидуальный аспект организации речевого акта выходит за пределы интраиндивидуальной психики, подчиняясь социальнопсихологической закономерности своей организации, то второй аспект речевого акта как действия тоже выходит за пределы собственно психологического уровня организации. Речевое действие как частный случай действия вообще есть акт психически регулируемый, но не чисто психический. Речевая моторика как частный случай общей моторики есть прямой объект изучения физиологии движений и действий, а не только и не собственно психологии. Собственно психологическими объектами исследования, как упоминалось, являются психическая регуляция речевой моторики и стоящая за этой регуляцией психическая структура.
И только следующий, третий аспект организации речевого акта воплощает в себе природу речи как одного из интраиндивидуальных собственно психических процессов. К речи как собственно психическому процессу относятся прежде всего образы слов. Слуховые, зрительные или кинестетические образы слов – в прямом и точном смысле этого понятия частный случай образов и, соответственно, частный случай психических процессов, отвечающий их сенсорно-перцептивному уровню, но уже не предметного, а речевого восприятия. И если слова, воздействующие на анализаторы человека, слова как второсигнальные раздражители представляют собой типичную форму кодов (в данном случае речевых), то образы слов есть психическое отображение этих кодов. Будучи частной формой психических образов, образы словесных кодов подчиняются общим закономерностям сенсорно-перцептивного психического отражения: они обладают пространственновременными, модальными и интенсивностными характеристиками, им присущи целостность, константность и обобщенность, короче говоря, и по своим общим эмпирическим характеристикам, и по основным закономерностям организации словесные образы представляют собой специфическую, но вместе с тем и типичную форму сенсорно-перцептивного процесса.
Словесные образы различных модальностей составляют сенсорно-перцептивный фундамент речи как психического процесса. Вступая во взаимодействие с различными уровнями когнитивных, эмоциональных и регуляционноволевых процессов, эти образы осуществляют свою интегративную функцию внутри каждого из классов психологической триады, а затем и функцию межклассового интегрирования. Эти внутри– и межклассовые связи формируют систему речесенсорных, речеперцептивных, речемыслительных, речеэмоциональных, речерегуляционных, речемнемических, речеимажинативных и речеаттенционных процессов.
Таким образом, внутри индивидуальной психики речь является сквозным психическим процессом, входящим в качестве компонента во все остальные классы и уровни психических явлений человека, по отношению к которым она осуществляет интегративную функцию. В индивидуальной деятельности речь совместно с другими психическими процессами, в состав которых она входит, является психическим компонентом и регулятором этой деятельности. В социально-психологическом акте коммуникации, целостным субъектом которого является не индивидуум, а группа, речь как психический процесс и как индивидуальная деятельность выступает в качестве индивидуально-психологического компонента.
В настоящем контексте особенно важно подчеркнуть, что речь как средство общения, акт деятельности и психический процесс, т.е. как тесно связанные между собой три аспекта речи, кратко проанализированные выше, до недавнего времени изучались порознь. Современная наука – и это является одним из ее существенных достижений – позволяет охватить единым концептуальным аппаратом все три аспекта речи. Таким аппаратом служит система категорий информационного подхода. Применение его к речевым процессам имеет еще большие теоретические и эмпирические основания, чем ко всем остальным, рассмотренным в предшествующих разделах монографии психическим явлениям.
Именно речевое сообщение отвечает понятию "информация" в исходном его значении. Передача речевых сообщений была первым объектом исследования теории связи и шенноновской теории информации, а затем и ее общекибернетического варианта. Именно отсюда, от понятия "речевое сообщение" началось движение всех общекибернетических обобщений понятия "информация", приведшее в конечном счете к распространению его на генетику, нейрофизиологию, психологию, социологию, лингвистику и т.д. Но и сейчас понятие "речевое сообщение" соответствует прямому и точному смыслу современного общекибернетического понятия "информация". Речевое сообщение представляет собой типичную форму общекодовых информационных структур, относящихся к. исходному уровню изоморфизма, если брать распространение речевого сообщения в межиндивидуальной части канала связи, соединяющего партнеров по коммуникации. Это же речевое сообщение относится и к различным частным формам этих общекодовых структур, т. е. к различным более частным уровням изоморфизма, если брать его движение внутри интраиндивидуальной части этого канала связи, объединяющего партнеров по коммуникации. Сам же акт коммуникации представляет собой типичную форму информационного процесса. Однако в отличие от собственно когнитивных интраиндивидуальных психических процессов, таких, скажем, как сенсорика или перцепция, которые являются формой приема и переработки информации, социально-психологический акт коммуникации представляет собой обмен информацией. Если в сенсорном, перцептивном или даже общемыслительном акте объект отражения представляет собой источник информации, поступающей к субъекту, то в коммуникативном акте источником и вместе с тем приемником информации выступает каждый из партнеров.
Таким образом, если коммуникативный акт, взятый в его целостной структуре, отвечает прямому и точному смыслу понятия "информация" и, следовательно, является в собственном смысле информационным процессом, то в не меньшей степени это относится к речевому процессу как акту деятельности индивида. Речь отдельного субъекта есть интраиндивидуальный компонент межиндивидуального информационного обмена.
Этот наиболее общий исходный аспект речевого процесса как компонента информационного обмена обуславливает теоретическую ситуацию, относящуюся ко второму аспекту речевого акта, имеющему своим содержанием речевое действие как частную форму действия и речевую моторику как частную форму моторики. Частная форма обладает специфичностью, отсутствующей на более общем уровне организации предметных действий и ставящей эту форму в особое положение по сравнению с общими принципами организации информационных процессов. Дело в том, что любой акт практической деятельности регулируется нервной и нервно-психической информацией, но сам по себе он в общем случае не является информационным процессом в собственном и точном смысле этого понятия. В случае предметного действия моторный акт, воплощающий в себе исполнительный эффект рефлекторного цикла, как и всякий другой собственно исполнительный акт, скажем, вазомоторный, секреторный, обменный и т.д., не является актом переработки информации. Комплекс мышечных сокращений, реализующих общекинетическую мелодию движения и действия, управляет информацией, но не является ею. Речевое же действие и осуществляющая его речевая моторика, будучи также специфической частной формой исполнения и поэтому будучи актом действия и компонентом деятельности в прямом смысле этого слова, вместе с тем – и в этом состоит его специфика – остается актом переработки информации: оно продуцирует не предметные эффекты, а речевые коды, несущие информацию, которая адресуется субъектомисточником другому субъекту – ее приемнику.
Таким образом, на входе в интраиндивидуальный канал информационного обмена стоит прием речевых сигналов, слуховых или зрительных, а на выходе, в эффекторной части этого канала стоят опять-таки сигналы, речевые коды, но уже не слуховые или зрительные, а моторнокинестетические, звуковые. В этом отношении моторноэффекторное звено речевого акта аналогично моторноэффекторному звену не предметного, а управляющего действия, на выходе которого стоит оперирование тоже двигательными сигналами, поступающими от оператора в машинную часть системы "человек-техника". В данном же случае речь идет об эффекторных двигательно-звуковых или двигательно-оптических кодах, циркулирующих в замкнутом кольце системы "человек-человек".
Что касается третьего аспекта речевого акта, воплощающего в себе природу речи как психического процесса, то он затрагивает не вход и не выход интраиндивидуальной части канала коммуникации, а его внутреннюю часть. Здесь имеет место связь собственно речевых сигналов со всеми теми когнитивными и эмоциональными процессами, в которые речевые коды при их восприятии и понимании перекодируются и декодируются и которые затем снова кодируются в слова, поступающие на выход интраиндивидуальной части канала. Здесь, таким образом, имеется в виду связь речи с сенсорикой, перцепцией, памятью, мышлением и эмоциями. Информационные характеристики всех этих процессов были проанализированы в предшествующих частях монографии. Здесь необходимо указать только на то обстоятельство, что происходящая во внутренней части канала перекодировка и декодировка речевых сигналов остается в рамках движения информации внутри интраиндивидуального компонента коммуникативного акта. Специфика этой интраиндивидуальной части процесса, располагающейся между входом и выходом, состоит в том, что здесь общекодовая структура речевых сигналов преобразуется в различные другие частные формы кодов, характерные для специфической информационной природы сенсорных, перцептивных, общемыслительных, концептуальных или эмоциональных форм психической информации.
Таким образом, коммуникативный акт в целом представляет собой информационный обмен, речевое действие, как второй аспект речевого акта представляет собой продуцирование двигательно-слуховых и двигательнооптических сигналов-кодов, т.е. продуцирование информации, а речь как психический процесс представляет собой различные формы ее перекодировок и декодировок. Понятие информации, следовательно, охватывает все три указанных выше основных аспекта речевых процессов и тем самым объединяет речь со всеми другими процессами психической информации как основной, так и рассмотренной выше "сквозной" триады, которые интегрируются с помощью и на основе речи как дважды сквозного психического процесса.
Таковы общетеоретические предпосылки рассмотрения речи как специфического интегратора человеческой психики, формирующего на высших уровнях этого интегрирования структуру человеческого сознания как целостно-связного подотчетного субъекту и произвольно управляемого в своей динамике психического образования. Но речь – именно специфический интегратор человеческой психики, переводящий ее на уровень сознания. Более же общими, универсальными интеграторами психики являются, как было показано, память, воображение и внимание, а природа последних органически связана со спецификой психического времени. Поэтому при анализе интегративной функции речи необходимо прежде всего выяснить, как соотносятся между собой речь и психическое время.
Что сама возможность речи связана с памятью, а тем самым – и с психическим временем, понять не трудно. Выше было показано, что органическая связь между структурой сенсорно-перцептивных образов, спецификой психического времени и оперативной памяти особенно отчетливо выражена в организации слуховых образов, поскольку именно в области слуховой модальности природа психического времени представлена особенно отчетливо. Это дает основание думать, что именно звуковая и, соответственно, слуховая природа языка и речи отнюдь не случайна.
Не случайным, по-видимому, является и то чрезвычайно демонстративное обстоятельство, что современная экспериментальная психология оказалась вынужденной ввести понятие экоической (слуховой) памяти. Сопоставляя иконическую и экоическую память, что очень важно для уяснения соотношения памяти и речи, Роберт Клацки, крупнейший специалист в области исследования памяти, пишет: "Если бы не было иконических образов, мы могли бы видеть зрительные стимулы лишь до тех пор, пока они остаются у нас перед глазами. Нам часто не удавалось бы распознать быстро исчезающие стимулы, так как распознавание требует известного времени, иногда более длительного, чем то, в течение которого мы можем видеть стимул. Посмотрим теперь, что случилось бы, если бы не было экоической памяти, сенсорного регистра для слуха. Путем аналогичных рассуждений мы приходим к выводу, что мы могли бы тогда слышать звуки лишь до тех пор, пока они звучат, но такое ограничение привело бы к весьма серьезным последствиям: у нас возникли бы большие трудности с пониманием устной речи" (Клацки, 1978, с. 45).
Приведя далее различные примеры таких трудностей, Р. Клацки продолжает: "Мы не смогли бы уловить вопросительной интонации в фразе "Вы пришли? ", если бы первая ее часть не была доступна для сравнения в момент звучания второй. Вообще, поскольку звуки имеют известную длительность, должно существовать какое-то место, где бы их компоненты могли удерживаться в течении какого-то времени" (там же).
Вероятно, достаточно очевидно, что речь здесь идет о том, что в слуховых образах сочетаются одновременность и последовательность элементов слухового временного ряда, а следовательно, об органической связи слухового образа с психическим временем и с оперативной, в данном случае экоической, памятью. Анализируя эту связь, Р. Клацки пишет: "Наша способность распознавать последовательности звуков должна означать, что новые звуки не стирают другие, только что им предшествовавшие. Если бы они их стирали, мы вообще не могли бы воспринимать речь, поскольку произнесение даже одного слога требует некоторого времени, и нельзя, чтобы вторая его часть стирала первую"(/пол< же, с. 50).
Здесь, таким образом, констатируется органическая связь слуха, слухового психического времени, оперативной экоической памяти и речи, самых основ ее организации и формирования. Нельзя, однако, забывать, что слуховые образы и слуховая память в ее органической связи с психическим временем составляет лишь один из компонентов речевого процесса. То, что здесь сказано, в такой же мере относится и к эквивалентам этих взаимосвязей, выраженных в речевых кинестезиях и их взаимоотношениях с кинестетической памятью, сенсорным кинестетическим временем и речью, ибо кинестетические речевые образы – столь же неотъемлемый компонент речевого процесса, как и образы слуховые. Однако включенность речевой моторики и речевых кинестезий во временную организацию речевого процесса существенным образом модифицирует рассмотренные выше соотношения между речью, памятью и психическим временем.
Дело в том, что взятые в чистом виде, лишенные связи с речевыми кинестезиями слуховые образы речи задаются субъекту извне, навязываются ему внешним, в данном случае речевым, стимулом, временная организация которого должна быть инвариантно воспроизведена в образе. Моторные же компоненты речевого действия строятся самим субъектом, воплощают в себе активную часть процесса, составляющую речевое действие именно как действие в собственном смысле этого понятия. Кинестетические словесные образы представляют собой отражение активного, осуществляемого самим субъектом компонента речевого процесса. Именно поэтому речевые кинестезии вносят существенную прогрессивную модификацию в общий принцип организации речевого времени как частного случая времени психического.
Выше уже указывалось, что возникающая в структуре слухового образа на основе специфического сочетания одновременности и последовательности обратимость слухового психического времени по существу дела выражена лишь в потенциальной форме. Пассивная природа собственно слухового образа усиливает изначальную асимметричность прямого и обратного движения. Речь вносит существенные модификации в изначальную асимметричность психического времени, переводя на основе операциональной активности потенциальную форму обратимости в обратимость актуальную. Это достигается средствами операций обратного продвижения, имеющих свой энергетический эквивалент, который используется для противодействия основной энтропийной тенденции, связанной с необратимостью физического времени. Операциональная активность, создаваемая моторнокинестетическими компонентами речи, существенно расширяет диапазон обратимости не только на отрезке оси психического времени, который уходит назад от фокуса внимания, но на противоположном отрезке, направленном вперед.
Здесь, таким образом, обнаруживается двойная, прямая и обратная соотнесенность и взаимосвязь речи, психического пространства-времени, оперативной памяти и оперативного воображения. Во-первых, речевой временной ряд, будучи рядом слуховых, кинестетических и зрительных словесных образов, тем самым подчиняется общим закономерностям организации сенсорноперцептивного времени с его специфическими особенностями сочетания последовательности и одновременности и с его потенциальной временной обратимостью. Во-вторых, словесные образы являются не только результатом воздействия словесных раздражителей и тем самым навязываются субъекту (как и всякие другие сенсорно-перцептивные образы, инвариантно отображающие независимое от субъекта предметное содержание), но и производятся субъектом в качестве его речевых действий и тем самым являются не только операндами, но и операторами его действий. На основе прямой операционной нагрузки эти словесные действия-образы переводят, как упоминалось, потенциальную обратимость психического времени в обратимость актуальную, постепенно повышающуюся в ходе прогрессивного речевого развития.
Такая двойная взаимосвязь речевого временного ряда с организацией психического времени как раз и содержит в себе двойные возможности интегративной функции речи в организации психики и в переводе ее на высший уровень человеческого сознания. Первый аспект этой интегративной функции воплощается в общих закономерностях организации речевого временного ряда как частной формы психического временного ряда вообще, обладающего свойством единства последовательности и одновременности и на этой основе – свойством обратимости. Второй аспект интегративных возможностей речи реализуется в ее обратном воздействии на организацию памяти, воображения и внимания, благодаря чему повышаются интегративные возможности всех остальных психических процессов, необходимым компонентом которых эти сквозные процессы являются.
Аналогично тому, как это происходит с интегративной функцией памяти, воображения и внимания, двойная интегративная функция речевых процессов распространяется также на все классы психологической триады и в их рамках имеет многосторонние проявления. Здесь имеются и аналоги того, что выше мы назвали горизонтальной (одноуровневой) интеграцией в иерархиях когнитивных, эмоциональных и регуляционно-волевых процессов, и аналоги вертикальной (межуровневой) интеграции в каждой из трех иерархий. И наконец, важнейшее проявление интегративной функции речи заключено в ее функции межклассового интегратора, т.е. интегратора когнитивных, эмоциональных и регуляционноволевых процессов в целостную структуру человеческой психики вообще и сознания как ее высшего уровня в частности. Интегративные функции речи проявляются, далее, и в процессе формирования личности как целостного субъекта психической деятельности.
Рассмотрим сначала проявления интегративной функции речевых процессов в общем виде, не дифференцируя пока психические процессы по их принадлежности к одному из классов психологической триады. Функция одноуровневой, горизонтальной интеграции осуществляется общими средствами организации одномерного линейного временного ряда, воплощенного в последовательности слуховых, кинестетических или зрительных словесных образов. Такая последовательность структурных речевых единиц, движущаяся по горизонтали иерархической системы психических процессов, на основе временной, а затем и пространственной симультанности и, далее, на основе обратимости временного ряда "сшивает", так сказать, слоги в слова, слова во фразы, фразы в текст, а единицы текста в более крупные блоки контекста, образуя его непрерывно-целостные структуры.
Поскольку за словесными знаками стоят их значения, а значения воплощены в различных психических структурах когнитивных, эмоциональных и регуляционно-волевых процессов, такая горизонтальная интеграция фраз в текст, а текста в контекст осуществляет прямую интраиндивидуальную психическую интеграцию в самом прямом и точном смысле этого понятия (поскольку за непрерывно-целостным словесным рядом стоит организация непрерывно-целостного ряда психических структур, которые и подвергаются речевому интегрированию). Подчеркнем еще раз, что возможности такого горизонтального речевого интегрирования тем выше, чем полнее обратимость в рамках линейного временного речевого ряда и чем в большей степени оперативные возможности речи обеспечивают прямые и обратные ходы в рамках речевой последовательности от ее центральных звеньев через промежуточные к начальным и конечным. Такая форма горизонтальной интеграции по ее психологической сущности близка к установленному современной психо– и нейролингвистикой принципу синтагматической организации речевого высказывания (см. Лурия, 1979).
Общая сущность того, что можно назвать вертикальным речевым интегрированием разных уровней когнитивной, эмоциональной и регуляционно-волевой иерархий, носит несколько более сложный характер. Такое межуровневое интегрирование непосредственно связано с обобщающей функцией слова и обусловленным ею полисемантизмом слова. Дело в том, что в силу общекодовой, максимально обобщенной структуры словесных сигналов их значения могут быть отнесены и фактически относятся к самым разным уровням обобщенности, входящим в иерархии когнитивных, эмоциональных и регуляционно-волевых процессов. Если брать диахронический, так сказать, лонгитюдный аспект речевого развития и речевой интеграции, то с этой многоуровневой обобщенностью связан самый процесс развития словесных значений (см. Выготский, 1956; 1960). Если же брать полисемантизм словесных значений синхронически на каждом из уровней развития в отдельности, а затем и на высшем уровне развития психики в зрелом сознании взрослого человека, то такая многоуровневость словесных значений, воплощенных в разноуровневых психических структурах, стоящих за одним и тем же словом, по сути своей реализует именно интегративную функцию, "сшивая" эти структуры теперь уже не по горизонтали, а по вертикали.
Так, в рамках когнитивной иерархии вертикальная интеграция выражается в том, что одно и то же слово, например "твердый", составляет, так сказать, шампур, на который нанизывается целая стратиграфия различных уровней обобщенности значения этого слова и, соответственно, психических структур, воплощающих это значение. Это слово может обозначать воспринятый на элементарно-сенсорном уровне признак предмета (его твердость будет отображена даже без восприятия формы воздействующего тактильного раздражителя). Слово "твердый" может обозначать и отдельный конкретный признак, воспринятый в рамках целостного перцептивного образа. За этим же словом может стоять обобщенное представление или схематизированный вторичный образ целого класса объектов. Далее, слово "твердый" может функционировать в рамках общемыслительного уровня, на котором отображаются отношения и связи объектов внешней реальности, вычленяемые средствами умственных операций, т.е. средствами двуязычного процесса мышления, результатом и инвариантом которого является психически отображенное отношение (в данном случае отношение, скажем, признака твердости к признаку формы или какоголибо другого свойства внешнего объекта). И наконец, за словом "твердый" может стоять абстрактный житейский или даже научный концепт ("твердое тело"), удовлетворяющий всем основным признакам инвариантной организации понятийного мышления.
Если при этом принять во внимание, что временная организация речевого ряда, допускающая повышение возможности и степени полноты его обратимости, позволяет сопоставлять все структуры, стоящие за одним и тем же словесным наименованием, и оперировать всеми этими компонентами, т.е. дифференцировать их в рамках общих признаков, то станет ясно, что такое различение разноуровневых структур внутри их общности несет интегративную функцию, которую в терминах современной психолингвистики и нейролингвистики можно назвать парадигматической (в отличие от интеграции горизонтальной, которую в этих же терминах естественно было бы назвать синтагматической) (см. Лурия, 1975).
Такого же рода парадигматическая межуровневая интеграция может осуществляться речевыми словесными средствами, конечно, и в рамках эмоциональной, а не только когнитивной иерархии. Так, за словом "удовольствие" могут стоять психические структуры, отвечающие самым разным уровням обобщенности, начиная с интерорецептивно-соматического через, скажем, уровень эстетического удовольствия и, далее, к удовольствию интеллектуальному или нравственному; аналогичным образом за словом "боль" может стоять иерархия уровней обобщенности, начинающихся опять-таки от интерорецептивной телесной боли и кончая болью нравственной. И если не отождествлять различные структуры, обозначаемые одним и тем же словом, а именно сопоставлять их (т.е. дифференцировать в рамках общности) средствами речевых операторов в контексте непрерывно-целостного и обратимого временного ряда, то и здесь станет ясным, что слово выполняет функцию не просто обобщающую, как это обычно подчеркивается, а именно функцию парадигматического межуровневого интегрирования. В такой же мере эти формы одноуровневой и межуровневой интеграции относятся к иерархии психических программ, осуществляющих регуляцию различных видов и уровней деятельности.
Если, далее, принять во внимание, что связная последовательность актов речевой деятельности движется по горизонталям и вертикалям, проходящим сквозь все классы психологической триады, то станет ясно, что последовательность речевых действий, воплощенных в форме внешней и в еще большей степени внутренней речи, осуществляет интегративную функцию не только внутри каждого из классов, но и функцию межклассовой интеграции, т.е. интеграции когнитивных, эмоциональных и регуляционно-волевых процессов в целостную систему человеческой психики. Эффектом этой двойной интеграции является человеческое сознание, которое содержит в себе связный, подотчетный и произвольно регулируемый уровень человеческой психики, а далее и еще более высокая форма интеграции психики, сознания и деятельности в целостную структуру личности как ее субъекта.
Идущий в таком направлении анализ интегративной функции речи в организации сознания наиболее полно представлен в научной школе Л. С. Выготского, поскольку основным предметом психологического исследования в различных направлениях этой школы с самого начала были именно высшие психические функции и их роль в развитии человеческого сознания в его специфических особенностях, проявлениях и закономерностях (см. Выготский, 1960). Исходное основание здесь составляют положения самого Л. С. Выготского о роли речи в формировании высших психических функций, о роли языковых знаков как факторов, которые, будучи проявлением активной деятельности самого субъекта, выступают вместе с тем средством управления и самоуправления не только его внешней, но и внутренней, интериоризованной психической деятельностью.
Поскольку, однако, интериоризованные действия представляют собой реальное оперирование, но уже не внешними объектами, а психическими структурами, относящимися к иерархиям всех трех классов триады, внутри которых речь осуществляет свою горизонтальную и вертикальную интеграцию, опосредствованную синтезирующей функцией памяти, воображения и внимания, интериоризация деятельности по ее психофизиологическому существу есть вместе с тем процесс психической интеграции всех этих структур в сознание как целостносвязную систему.
В контексте анализа общих принципов психической интеграции существенно подчеркнуть следующее обстоятельство. В упоминавшихся уже выше самых начальных (В. Вундта, Э. Титченера), как и в современных (например, А. Блюменталя) исследованиях, относящихся к исходным уровням интеграции, непосредственно связанным с организацией психического пространства и времени, универсальные закономерности последних представлены в некотором отрыве от специфических характеристик высших уровней психической интеграции, базирующихся на функции речи. С другой стороны, в работах, посвященных высшим уровням интегративной функции памяти, воображения и внимания, опосредствованным регулирующей функцией речи, закономерности психической интеграции сильно замаскированы и представлены очень часто только в скрытой форме. Это объясняется тем, что высшие уровни организации данных процессов анализируются в отрыве от низших. Однако высшие формы психической интеграции, осуществляемые памятью, воображением, вниманием и речью, не могут быть поняты и объяснены вне более общих, исходных закономерностей пространственновременной организации психики и интегративной функции психического пространства и психического времени. Чтобы характеристики и закономерности интегративной функции высших уровней памяти, речи и внимания, содержащиеся в упомянутых исследованиях Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурии, П. Я. Гальперина и других, могли быть переведены из скрытой, потенциальной формы в форму актуальную и явную, анализ приводимых ими фактов и обобщений должен быть включен в контекст исходных общих закономерностей интегративной функции низших уровней этих сквозных процессов, а далее – в еще более общий контекст универсальных закономерностей организации психического времени и психического пространства и их интегративной функции.
Такое соотношение низших и высших и, соответственно, общих и частных уровней интеграции свидетельствует о неслучайном характере того обстоятельства, что первое экспериментальное исследование структуры и объема сознания осуществлялось в теоретическом контексте, обозначаемом как "сознание и внимание", а современные исследования по преимуществу в контексте "сознание и язык" или "сознание и речь"(см. Пенфильд, Роберт, 1964; Лурия, 1975).
Под этим углом зрения естественно вернуться к таким рассмотренным выше сквозным понятиям, охватывающим все уровни внутриклассовой и межклассовой психической интеграции, как понятия объема внимания, объема восприятия, объема памяти, объема "обозримого будущего", объема психических программ деятельности и объема сознания, и поставить вопрос о тенденции развития соответствующих им качественных и количественных характеристик и об их специфичности в рамках объединяющей общности их организации. И тогда окажется, что операциональная активность речевой регуляции существенно расширяет диапазон обратимости психического пространственно-временного континуума, представленной на низших уровнях лишь в потенциальной форме, ограничивающей объем внимания, памяти и вероятностного прогноза. На основе такого увеличения обратимости ходов внутриклассовой и межклассовой интеграции происходит укрупнение целостных единиц, совокупность которых формирует объем соответствующих интегрированных психических образований. Но такой процесс интеграции "сверху вниз" (как было показано в связи с формированием целостной структуры интеллекта) происходит совместно с дифференциацией этих психических структур на все более мелкие дробные элементы. Укрупнение и уменьшение цены деления "шкалы" психических структур происходит одновременно. Это означает, что более крупные блоки включают в себя большее число соответственно уменьшающихся единиц. Такой двойной аналитико-синтетический процесс, совершающийся в общих рамках психического пространствавремени на основе развития операциональной обратимости, приводит к резкому увеличению информационной плотности каждой крупной целостной единицы, входящей в состав общего объема того или иного психического образования. Это укрупнение структурных единиц и увеличение их информационной плотности происходит, по-видимому, за счет перехода временных последовательностей в непрерывно-целостные симультанно-пространственные схемы.
Всем хорошо известно, насколько использование таких синтетических пространственных схем помогает удержать большое содержание в малом объеме. Таким образом, совершающиеся на основе операциональной активности речевых и речемыслительных действий пространственновременные преобразования позволяют удерживать в рамках относительно стабильного объема все большее информационное содержание. На основе роста информационной емкости образующихся таким способом интегративных структур сознания, охватывающих разные классы и уровни психических процессов, объем внимания переходит в объем сознания и как бы смыкается с последним. Такой тип операционально опосредствованных пространственно-временных взаимосвязей содержит в себе практически неограниченные возможности расширения информационной емкости человеческого сознания внутри инвариантного объема. Это аналогично той более общей фундаментальной закономерности, в соответствии с которой прогрессивная эволюция мозговых функций высших животных и в особенности человека в ходе его социогенеза остается в рамках относительно постоянного объема мозга. Произведенное в предшествующих разделах монографии рассмотрение интегрирующего воздействия высших уровней когнитивной, эмоциональной и регуляционно-волевой иерархий на их нижележащие слои дает основание предполагать, что такое прогрессивное изменение информационной емкости человеческого сознания имеет свой энергетический эквивалент. Как было показано выше, антиэнтропийные ходы вертикальной интеграции разноуровневых (разнообобщенных, разноценных и разновероятных) психических структур, потребляя энергию, вместе с тем (в соответствии с гипотезой Б. Г. Ананьева о двух контурах нервно-психической регуляции) тратят эту энергию на восстановление и поддержание разности потенциалов между элементами этих структур и тем самым энергию генерируют. Такой характер внутриклассовой и межклассовой речевой интеграции в рамках общих закономерностей психического пространства и времени создает, по-видимому, практически неограниченные возможности прогрессивных изменений как когнитивно-эмоционально-действенной информационной емкости человеческого сознания, так и резервов его энергетического обеспечения.