ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Возглавили это движение американские психологи Э.Толмен и К.Халд.
Эдвард Толмен (1886-1959) свои основные идеи изложил в книге "Целевое поведение у животных и человека" (1932). Как и другие бихевиористы, экспериментальную работу он вел в основном на животных (белых крысах), считая, что законы поведения являются общими для всех живых существ, а наиболее четко и досконально могут быть прослежены на более элементарных уровнях поведения.
Подобно своим предшественникам, "классическим бихевиористам", Толмен отстаивал положение, что исследование поведения должно вестись строго объективным методом, без всяких произвольных допущений о недоступном этому методу внутреннем ми ре сознания. Однако Толмен возражал против того, чтобы ограничиваться в анализе поведения только формулой "стимул – реакция" и игнорировать фак торы, которые играют незаменимую роль в промежутке между ними. Эти факторы он назвал "промежуточными переменными".
Раньше считалось, что эти факторы являются чи сто внутренними, открытыми только для индивидуального субъекта, способного наблюдать за своим сознанием. Толмен доказывал, что и внутренние процессы можно "вывести наружу" и придать их исследованию такую же точность, как исследованию любых физических вещей. Для этого поведение следует рассматривать не как цепочку отдельных реакций, а с точки зрения его целостной организации. Такое целостное поведение Толмен описывал как систему, связанную со своим окружением сетью познавательных отношений. Организм ориентируется в ситуациях, к которым приспосабливается, благодаря тому, что выделяет определенные признаки, позволяющие различать "что ведет к чему". Он не просто сталкивается со средой, а как бы идет навстречу ей со своими ожиданиями, строя гипотезы и даже проявляя изобретательность в поисках оптимального выхода из проблемной ситуации.
В отличие от других бихевиористов, Толмен настаивал на том, что поведение не сводится к выработке двигательных навыков. По его экспериментальным данным, организм, постепенно осваивая обстановку, строит познавательную ("когнитивную") карту того пути, которому нужно следовать для решения задачи. (В качестве главной задачи испытуемые животные в опытах Толмена должны были найти выход из лабиринта, чтобы получить подкормку и тем самым удовлетворить потребность в пище.) Уделяя большое внимание вопросам научения, Толмен выделил особый тип научения, которое было названо латентным (скрытым). Это скрытое, ненаблюдаемое научение играет роль, когда подкрепление отсутствует. И тем не менее оно способно изменять поведение.
Теория Толмена побудила пересмотреть прежние взгляды бихевиористов на факторы, которые регулируют адаптацию организма к среде. Среди этих факторов особо следует выделить целевую регуляцию действий живых существ, их способность к активной познавательной работе даже в тех случаях, когда речь идет о выработке двигательных навыков.
После экспериментов Толмена стала очевидна не достаточность прежних воззрений на поведение. Потребовался их пересмотр.
Кларк Халд (1884-1953) стремился придать психологической теории стройность и точность, свойственные физико-математическим наукам. Исходя из этого, он считал, что в психологии следует выдвинуть несколько общих теорем (подобно геометрии Эвклида или механике Ньютона), подвергнуть их экспериментальной проверке и в случае, если они опытом не подтвердятся, преобразовать их в более адекватные положения. Такой подход получил название гипотетико-дедуктивного метода.
Халд опирался в основном на учение И.Л.Павлова об условных рефлексах, считая, что важнейшую роль при использовании этого понятия следует придать силе навыка. Для того чтобы эта сила проявилась, необходимы определенные физиологические потребности. Из всех факторов решающее влияние на силу навыка оказывает редукция потребности. Чем чаще она редуцируется, тем больше сила навыка. Величина редукции потребности определяется количеством и качеством подкреплений. Кроме того, сила навыка зависит от интервала между реакцией и ее подкреплением, а также от интервала между условным раздражителем и реакцией. Халд разделил первичное и вторичное подкрепление. Первичным подкреплением является, например, пища для голодного организма или удар электрическим током, вызывающий прыжок у крысы. Потребность соединена с раздражителями, реакция на которые, в свою очередь, играет роль подкрепления, но уже вторичного.
Халд полагал, что можно строго научно объяснить поведение организма без обращения к психическим образам, понятиям и другим интеллектуальным компонентам. По его мнению, для различения объектов достаточно такого образования, как потребность. Если в одном из коридоров лабиринта животное может найти пищу, а в другом – воду, то характер его движений однозначно определяется потребностью и больше ничем.
Холл первым поставил вопрос о возможности моделирования условно-рефлекторной деятельности. Он высказал предположение, что если бы удалось сконструировать из неорганического материала устройство, способное воспроизвести все существенные функции условного рефлекса, то, организовав из таких устройств системы, можно было бы продемонстрировать настоящее научение методом "проб и ошибок". Тем самым предвосхищались будущие кибернетические модели саморегуляции поведения.
Халд создал большую школу, стимулировавшую разработку применительно к теории поведения физико-математических методов, использование аппарата математической логики и построение моделей, на которых проверялись гипотезы о различных способах приобретения навыков.
Новый импульс развитию этого направления дала теория Б.Ф.Скиннера, разработавшего концепцию "оперантного бихевиоризма".
Берхауз Фредерик Скиннер (1904-1990) окончил Гарвардский университет, защитив в 1931 году докторскую диссертацию. В течение последующих пяти лет Скиннер работал в Гарвардской медицинской школе, занимаясь исследованием нервной системы животных. Большое влияние на его научные интересы оказали исследования Уотсона и работы Павлова по формированию и изучению условных рефлексов. После нескольких лет работы в Миннесотском университете и в университете Индианы Скиннер становится профессором Гарвардского университета, где оставался до конца жизни. Он становится членом национальной академии наук, его работы приобретают всемирную известность. Однако первоначальное стремление стать писателем приводит Скиннера к идее связать две его основные потребности – в науке и в искусстве, что реализуется в написанном им в 1949 году романе "Уолден-2". Здесь он описывал утопическое общество, основанное на разработанных им принципах обучения.
Стремясь переработать классический бихевиоризм, Скиннер исходил прежде всего из необходимости систематического подхода к пониманию человеческого поведения. Он считал необходимым исключить из исследования все фикции, к которым прибегают психологи для объяснения вещей, причин которых они не знают. К таким фикциям Скиннер относил многие понятия психологии личности (автономии, свободы, творчества). С его точки зрения, невозможно говорить о реальной свободе человека, так как он никогда сам не управляет своим поведением, которое детерминировано внешней средой.
Одной из центральных идей Скиннера является стремление понять причины поведения и научиться им управлять. В этом отношении он полностью разделял разработанные Торндайком и Уотсоном взгляды на социогенетическую природу психического развития, т. е. исходил из того, что развитие есть научение, которое обусловливается внешними стимулами. От констатации Скиннер переходит к разработке методов целенаправленного обучения и управления поведением. А потому в психологию он вошел в первую очередь как теоретик обучения, разработавший различные программы обучения и коррекции поведения.
Исходя из представления о том, что не только умения, но и знания представляют собой вариации по ведения, Скиннер разрабатывает его особый вид оперантное поведение. В принципе он исходил из того, что психика человека основана на рефлексах разного рода и разной степени сложности. Однако, сравнивая свой подход к формированию рефлексов с подходом Павлова, Скиннер подчеркивал существенные различия между ними. Условный рефлекс, формируемый в экспериментах Павлова, он называл стимульным поведением, так как его формирование связано с ассоциацией между разными стимулами и не зависит от собственной активности субъекта. Так, собаке по звонку всегда дается мясо независимо от того, что она в этот момент делает. Таким образом происходит ассоциация между мясом и звонком, в ответ на который наблюдается слюноотделение. Однако, подчеркивал Скиннер, 'такая реакция быстро формируется, но и быстро исчезает без подкрепления: она не может быть основой постоянного поведения субъекта.
В противовес этому подходу, при оперантном обучении подкрепляется только поведение, операции, которые совершает субъект в данный момент. Большое значение имеет и тот факт, что сложная реакция разбивается на ряд простых, следующих друг за другом и приводящих к нужной цели. Так, при обучении голубя сложной реакции – выходу из клетки с помощью нажатия клювом на рычаг Скиннер подкреплял каждое движение голубя в нужном направлении, добиваясь того, что в конце концов он безошибочно выполнял эту сложную операцию. Такой подход к формированию нужной реакции имел большие преимущества по сравнению с традиционным. Прежде всего, это поведение было намного устойчивее, оно очень медленно угасало даже при отсутствии подкрепления. Скиннер обратил внимание на то, что даже одноразовое подкрепление может иметь значительный эффект, так как устанавливается хотя бы случайная связь между реакцией и появлением стимула. Если стимул был значимым для индивида, он будет пытаться повторить реакцию, которая принесла ему успех. Такое поведение Скиннер называл "суеверным", указывая на его большую распространенность.
Не меньшее значение имеет и тот факт, что обучение при оперантном обусловливании идет быстрее и проще. Это связано с тем, что экспериментатор имеет возможность наблюдать не только за конечным результатом (продуктом), но и за процессом выполнения действия (ведь оно разложено на составляющие, реализуемые в заданной последовательности). Фактически происходит экстериоризация, "вынесение вовне" не только исполнения, но и ориентировки и контроля за действием. Что особенно важно, такой подход возможен при обучении не только определенным навыкам, но и знаниям.
Разработанный Скиннером метод программированного обучения давал возможность оптимизировать учебный процесс, разработать корректирующие программы для неуспевающих и умственно отсталых детей. Эти программы имели огромные преимущества перед традиционными программами обучения, так как давали возможность учителю проконтролировать и, в случае необходимости, исправить процесс решения задачи, мгновенно замечая ошибку учащегося. Кроме того, эффективность и безошибочность выполнения повышали мотивацию учения, активность учащихся. Появлялась и возможность индивидуализировать процесс обучения в зависимости от темпа усвоения знаний.
Однако у этих программ был и существенный недостаток, так как экстериоризация, играющая положи тельную роль при начале обучения, тормозит развитие свернутых, умственных действий, так как не дает возможности интериоризовать действие и свернуть развернутую педагогом схему решения задачи.
Если программы обучения детей, разработанные Скиннером, были встречены с энтузиазмом и получили повсеместное распространение, то его под ход к программированию поведения и так называемые программы, которые были разработаны с целью коррекции отклоняющегося поведения (у малолетних преступников, психически больных людей), подверглись обоснованной критике. Прежде всего речь шла о недопустимости тотального контроля за поведением (без которого невозможно применение этих программ), так как речь идет о постоянном положительном подкреплении желательного поведения и отрицательном подкреплении нежелательного. Кроме того, возникал вопрос и о правомерности награды за определенное количество набранных жетонов, и о наказании за их недостаточное количество, ибо при этом не должны быть нарушены основные права детей.
Несмотря на эти недостатки подход Скиннера дал реальную возможность корректировать и направлять процесс обучения, процесс формирования новых форм проведения. Он оказал огромное влияние на психологию. В современной американской науке Скиннер является одним из наиболее влиятельных авторитетов, превзойдя по количеству цитирования и сторонников даже Фрейда. При этом наибольшее влияние его теория оперантного поведения оказала на практику, дав возможность пересмотреть процесс научения и разработать новые подходы к обучению и новые программы.
Кроме процесса обучения, бихевиористы изучали и социализацию детей, приобретение ими социального опыта и норм поведения того круга, к которому они принадлежат.
Американский ученый Джордж Мид (1863-1931), работавший в Чикагском университете, попытался учесть своеобразие обусловленности человеческого поведения в своей концепции, названной социальным бихевиоризмом.
Исследования этапов вхождения ребенка в мир взрослых привели Д. Мида к мысли о том, что личность ребенка формируется в процессе его взаимодействия с другими. При этом в общении с разными людьми ребенок играет разные "роли". Таким образом, его личность является как бы объединением раз личных ролей, которые он на себя принимает. Большое значение как в формировании, так и в осознании этих ролей имеет игра, в которой дети впервые учатся принимать на себя различные роли и соблюдать определенные правила.
Теория Мида называется также и теорией ожидания, так как, по его мнению, дети проигрывают свои роли в зависимости от ожиданий взрослого. Именно в зависимости от ожиданий и от прошлого опыта (наблюдения за родителями, знакомыми) дети по-разному играют одни и те же роли. Так, роль ученика ребенок, от которого родители ожидают только отличных отметок, играет по-другому, чем ребенок, которого "сдали" в школу только по тому, что это надо и чтобы он хотя бы полдня не путался дома под ногами.
Мид различает игры сюжетные и игры с правилами. Сюжетные игры учат детей принимать и играть различные роли, изменять их по ходу игры, как это потом придется делать в жизни. До начала этих игр дети знают только одну роль – ребенка в своей семье. Теперь они учатся быть и мамой, и летчиком, и поваром, и учеником. Игры с правилами помогают детям развивать произвольность по ведения, овладевать теми нормами, которые приняты в обществе, так как в этих играх существует, как пишет МИД, "обобщенный другой", т.е. правило, которое дети должны выполнять. Понятие "обобщенный другой" было введено Милом для то го, чтобы объяснить, почему дети выполняют правила в игре, но не могут еще их выполнить в реальной жизни. C его точки зрения, в игре правило является как бы еще одним обобщенным партнером, который со стороны следит за деятельностью детей, не позволяя им отклониться от нормы.
Большой интерес представляют и исследования асоциального (агрессивного) и просоциального поведения, предпринятые психологами этого направления. Так, Д.Доллард разработал теорию фрустрации (фрустрация – дезорганизация поведения, вызванная невозможностью справиться с трудностями). Теория Долларда утверждает, что сдерживание слабых проявлений агрессивности (которые явились результатом прошедших фрустраций) может привести к их сложению и создать очень мощную агрессивность. Согласно этому мнению, возможно, что все фрустрации, которые переживаются в детском возрасте, могут привести к агрессивности в зрелом возрасте. В настоящее время это широко распространенное мнение считается спорным. (Тем более, что ряд исследователей доказывают невозможность воспитания и развития детей без каких-либо фрустрационных ситуаций. Так, подсчитано, что ежедневно каждый ребенок до школьного возраста переживает около 90 фрустрационных ситуаций в семье и в детском саду, но только небольшое число этих фрустраций могут привести к агрессивному поведению.)
Большое значение имеют и работы Ф.Петермана, А.Бандуры и других ученых, посвященные коррекции отклоняющегося поведения.
Исследования процесса социализации детей привели бихевиористов и к открытию таких важных феноменов, как конформизм и негативизм. Необходимо отметить, что исследования ученых этой школы открыли многие законы и механизмы обучения и тем самым способствовали оптимизации процесса обучения и воспитания детей.
В те же годы, когда в Соединенных Штатах вспыхнул бихевиористский "бунт" против психологии сознания, в Германии другая группа молодых исследователей отвергла психологический "истеблишмент" с не меньшей решительностью, чем Уотсон. Эта группа стала ядром новой научной школы, выступившей под названием гештальт-психологии (от нем. Gestalt – форма, структура).
Ядро образовал триумвират, в который входили Макс Вертгеймер (1880-1943), Вольфганг Келер (1887-1967) и Курт Коффка (1886-1941). Они встретились в 1910 году во Франкфурте-на-Майне в Психологическом институте, где Вертгеймер искал экспериментально ответ на вопрос о том, как строится образ восприятия видимых движений, а Келер и Коффка были не только испытуемыми, но и участниками обсуждения результатов опытов. В этих дискуссиях зарождались идеи нового направления психологических исследований.
Схема опытов Вертгеймера была проста. Вот один из вариантов. Через две щели – вертикальную и отклоненную от нее на 20-30 градусов – про пускался с различными интервалами свет. При интервале более 200 миллисекунд два раздражителя воспринимались раздельно, как следующие друг за другом, при интервале менее 30 миллисекунд – одновременно; при интервале около 60 миллисекунд возникало восприятие движения. Вертгеймер назвал это восприятие фи-феноменом. Он ввел специальный термин, чтобы выделить уникальность этого явления, его несводимость (вопреки обще принятому в ту эпоху мнению) к сумме ощущений от раздражения сперва одних пунктов сетчатки, а затем других. Сам по себе результат опытов был тривиален. Вертгеймер использовал давно уже изобретенный стробоскоп, позволяющий при вращении с известной скоростью отдельных дискретных изображений создать видимость движения – принцип, приведший к созданию кинопроектора. Вертгеймер видел смысл своих опытов в том, что они опровергали господствующую психологическую доктрину: в составе сознания обнаруживались целостные образы, неразложимые на сенсорные первоэлементы.
Вспоминая об идейной атмосфере, в которой про водились эти опыты, один из их участников, Келер, писал 30 лет спустя:
"Мы все испытывали большое уважение к точным методам, посредством которых в то время исследовались определенные сенсорные данные и факты памяти. Но мы также очень сильно ощущали, что работа такого небольшого объема никогда не сможет дать нам адекватную психологию реальных человеческих существ. Одни были убеждены, что основатели экспериментальной психологии крайне несправедливы по отношению ко всем высшим фор мам психической жизни. Другие подозревали, что в самом основании новой науки скрыты некоторые посылки, делающие их работу стерильной".
Стало быть, ставя опыты, касающиеся частного вопроса, будущие гештальтисты ощущали как сверх задачу необходимость преобразования психологии. Они занялись этой наукой, будучи воодушевлены ее экспериментальными достижениями. Они и сами прошли хорошую экспериментальную выучку (Вертгеймер – в Вюрцбурге у Кюльпе, Келер и Коффка у Штумпфа в Берлине). И вместе с тем они испытывали неудовлетворенность ситуацией в психологии. В чем причина?
Как видно из воспоминаний Келера, причина их неудовлетворенности была в том, что высшие психические процессы оставались вне точного экспериментального анализа, который ограничивался сен сорными элементами и принципом ассоциаций. Хотя Вертгеймер получил в 1904 году (в самый разгар споров о внеобразном мышлении) докторскую степень в Вюрцбурге, где изучал именно эти высшие процессы, тем не менее, пути к новой психологии как "науке о реальных человеческих существах" не нашел. Значит, верны подозрения, что стерильность психологических исследований коренится в ложности их исходных посылок. Тогда нет нужды идти экспериментальной психологии "вверх" – к актам мышления и воли. Следует пересмотреть ее основания, начиная от трактовки простейших чувственных феноменов. Одним из них и оказался открытый Вертгеймером целостный фи-феномен. Результаты его изучения были изложены в статье "Экспериментальные исследования видимого движения" (1912). От этой статьи принято вести родословную гештальтизма. Его главный постулат гласил, что первичными данными психологии являются целостные структуры (гештальты), в принципе невыводимые из образующих их компонентов. Гештальтам присущи собственные характеристики и законы. Свойства частей определяются структурой, в которую они входят. Мысль о том, что целое больше образующих его частей, была очень древней. Чтобы объяснить характер ее влияния на психологию, следует рассмотреть общий исторический фон (весь научно-теоретический "гештальт"), в пределах которого складывалась новая школа.
Прежде всего заслуживает внимания факт одновременного возникновения гештальтизма и бихевиоризма. Вертгеймер и Уотсон выступили с идеей реформы психологии одновременно в условиях нараставшей неудовлетворенности господствовавшими воззрениями на предмет, проблемы, объяснительные принципы психологии. Остро чувствовалась необходимость ее обновления. Как известно, в движении научного познания имеются как эволюционные периоды, так и периоды крутой ломки общепринятых представлений. Продуктом коренных сдвигов в психологическом познании явились и бихевиоризм, и гештальтизм. Их одновременное появление – показатель того, что они возникли как различные варианты ответа на запросы логики развития психологических идей. И действительно, оба направления были реакцией на сложившиеся научные стереотипы и протестом против них. Эти стереотипы выражали уже рассмотренные нами школы – структурная и функциональная.
Бихевиоризм выступил не только против структурализма, представленного в США несгибаемым Титченером, но также против функционализма Джемса – Энджелла. Оценивая гештальтизм, историки обычно подчеркивают, что для него главной мишенью служил структурализм с его трактовкой сознания как сооружения из "кирпичей (ощущений) и цемента (ассоциаций)". Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что гештальтисты с не меньшей решительностью отвергли и функционализм.
Гештальтиеты сделали следующий шаг сравнительно с функционалистами, а именно отказались от дополнительных элементов (или актов), которые извне упорядочивают сенсорный состав сознания, придавая ему структуру, форму, гештальт, и утвердили постулат о том, что структурность изначально присуща самому этому составу.
Сведения об идейной генеалогии школы (и ее от дельных приверженцев) проливают свет на ее функцию в прогрессе познания. Гештальтисты были преемниками европейского функционализма (напомним, что Вертгеймер вышел из вюрцбургской школы, проделавшей, как мы видели, эволюцию от концепции "содержаний сознания" к концепции "актов"; Коффка и Келер обучались психологии у функционалиста Штумпфа), подобно тому, как бихевиористы являлись преемниками американского функционализма (напомним, что учителем Уотсона был Энджелл).
Преодоление антиномии механицизм – телеологизм стало исторической задачей, решить которую были призваны новые психологические школы – бихевиористская и гештальтистская. Это их роднило, это объясняет факт их одновременного зарождения. Другой вопрос – как они с ней справились.
Их решительно разделяло отношение к проблеме сознания.
Бихевиористы считали ее псевдопроблемой – со знание устранялось из психологии, из научных объяснений поведения.
Гештальтисты, напротив, усматривали главную задачу в том, чтобы дать новую интерпретацию фак там сознания как единственной психической реальности. Гештальтистская критика "атомизма" в психологии являлась предпосылкой переориентации эксперимента с целью выявления в сознании образных структур, или целостностей. Достичь этой цели без самонаблюдения было невозможно. Но и два прежних варианта интроспективного метода пришлось отвергнуть (вундтовский, требовавший от испытуемого отчета об элементах "непосредственного опыта", и метод членения сознания на "фракции", выработанный вюрцбургской школой).
Гештальтисты приняли третий вариант интроспективного метода, получивший название феноменологического. В поисках путей проникновения в реальность душевной жизни во всей ее полноте и непосредственности предлагалось занять позицию "наивного" наблюдателя, не отягченного предвзятыми представлениями об ее строении.
Эту точку зрения приняли не только гештальтисты, но и другая группа молодых исследователей, работавших в одном из главных центров экспериментальной психологии того времени – в Геттингенском университете. Они следовали не столько за своим учителем психологии маститым Г.Э.Мюллером, сколь ко за профессором философии этого университета Э.Гуссерлем (1859-1938), который вслед за Брентано учил, что феномены сознания достойны быть рассмотрены сами по себе в их непосредственной интуитивной данности.
Гуссерль видел свою задачу в том, чтобы реформировать логику, а не психологию. Но выдвинутая им идея феноменологического метода как "непредвзятого", освобожденного, свободного от банальных стереотипов описания психической реальности произвела глубокое впечатление на молодых сотрудников Г.Э.Мюллера, занимавшихся экспериментально-психологической работой. Среди них выделялись Д.Кати и Е.Рубин.
Кати, Рубин и другие психологи-экспериментаторы, перешедшие от "атомистского" понимания чувственного восприятия к целостному, проводи ли свои исследования в те же годы, когда складывалась гештальтистская школа, и эта школа впоследствии их широко использовала. В частности, открытый Рубином феномен "фигуры и фона" занял почетное место среди основных законов гештальта. Однако, хотя гештальтистов и сближала с геттингенскими психологами ориентация на новое, феноменологическое применение интроспекции, их программа была значительно шире и перспективнее. Их вдохновляла идея трансформации психологии в точную науку, строго следующую общим стандартам естествознания. Уже в первой работе Вертгеймера характеристика фи-феномена не ограничивалась его описанием: предполагалось, что он имеет физиологическую основу, которая усматривалась в "коротком замыкании", возникающем (при соответствующем временном интервале) между зонами мозга.
Установка на то, чтобы строить психологическое знание по типу физико-математического, отличала гештальтизм от других феноменологических концепций. Соратник Вертгеймера Келер имел наряду с психологической хорошую физико-математическую подготовку. Он обучался физике у одного из ее преобразователей, создателя теории квантов Макса Планка. Широкие естественнонаучные интересы отличали также Вертгеймера, у которого впоследствии установились дружеские отношения с Эйнштейном, даже принимавшим участие (в качестве интервьюируемо го) в вертгеймеровских опытах.
И бихевиористы, и гештальтисты надеялись создать новую психологию по типу наук о природе. Но для бихевиористов моделью служила биология, для гештальтистов – физика. Понятие о гештальте не считалось, таким образом, уникально-психологическим, приложимым лишь к области сознания. Оно было предвестником общего системного подхода ко всем явлениям бытия. Зарождался новый взгляд на соотношение части и целого, внешнего и внутреннего, причины и цели.
Многие представители этого направления уделяли значительное внимание проблеме психического развития ребенка, так как в исследовании развития психических функций видели доказательства правильности своей теории.
Ведущим психическим процессом, который фактически определяет уровень развития психики ребенка, с точки зрения гештальтистов, является восприятие. Именно от того, как воспринимает ребенок мир, доказывали эти ученые, зависит его поведение и понимание ситуаций.
Сам процесс психического развития, с точки зрения гештальт-психологии, делится на два независимых и параллельных процесса – созревание и обучение. Один из основоположников этого направления Коффка подчеркивал их независимость, доказывая, что в процессе развития обучение может опережать созревание, а может отставать от него, хотя чаще они идут параллельно друг другу, создавая иллюзию взаимозависимости. Тем не менее, обучение не может ускорить процесс созревания и дифференциации гештальтов, процесс созревания не ускоряет обучение.
Доказательства этого подхода к развитию психики гештальтисты искали как в исследовании формирования познавательных процессов (восприятия, мышления), так и в развитии личности ребенка. Изучая. Процесс восприятия, они утверждали, что основные свойства восприятия появляются постепенно, с вызреванием гештальтов. Так появляется константность и правильность восприятия, а также его осмысленность.
Исследования-развития восприятия у детей, которые проводились в лаборатории Коффки, показали, что у ребенка имеется набор смутных и не очень адекватных образов внешнего мира. Постепенно в процессе жизни эти образы дифференцируются и становятся все более точными. Так, у новорожденных детей есть смутный образ человека, в гештальт которого входят и голос, и лицо, и волосы, и характерные движения. Поэтому маленький ребенок одного-двух месяцев может не узнать даже близкого взрослого, если он поменяет прическу или сменит привычную одежду на совершенно незнакомую. Однако уже к концу первого полугодия этот смутный образ дробится, превращаясь в ряд четких образов: лица, в котором выделяются как отдельные гештальты глаза, рот, волосы, появляются и образы голоса, тела. Развивается и восприятие цвета. Вначале дети воспринимают окружающее только как окрашенное или неокрашенное, при этом неокрашенное воспринимается как фон, а окрашенное – как фигура. По степенно окрашенное делится на теплое и холодное, и в окружающем дети выделяют уже несколько на боров "фигура-фон". Это неокрашенное-окрашенное теплое, неокрашенное-окрашенное холодное и т.д. Таким образом, единый прежде гештальт пре вращается в несколько, уже более точно отражающих цвет. Со временем и эти образы дробятся: в теп лом выделяются желтый и красный цвета, а в холод ном – зеленый и синий. Этот процесс происходит в течение длительного времени, пока, наконец, ребе нок не начинает правильно воспринимать все цвета. Таким образом, Коффка приходил к выводу о том, что в развитии восприятия большую роль играет сочетание фигуры и фона, на котором демонстрируется данный предмет.
Он сформулировал один из законов восприятия, который был назван "трансдукция" Этот закон доказывал, что дети воспринимают не сами цвета, но их отношения.
Исследовал развитие восприятия у детей еще один представитель этой школы – Г.Фолькельт. Особое внимание он уделял изучению детских рисунков. Большой интерес представляют его эксперименты по исследованию рисования геометрических фигур деть ми разного возраста. Так, при рисовании конуса четырех-пятилетние дети рисовали рядом круг и треугольник. Фолькельт объяснял это тем, что у них еще нет адекватного данной фигуре образа, а потому в рисунке они пользуются двумя похожими гештальтами. Со временем происходит их интеграция и уточнение, благодаря чему дети начинают рисовать не только плоскостные, но и объемные фигуры. Фолькельт проводил и сравнительный анализ рисунков тех предметов, которые дети видели, и тех, которые они не видели, а только ощупывали. При этом оказалось, что в том-случае, когда дети ощупывали, например, закрытый платком кактус, они рисовали только колючки, передавая свое общее ощущение от предмета, а не его форму. То есть происходило, как и доказывали гештальтисты, схватывание целостного образа предмета, его "хорошей" формы, а затем его просветление и дифференциация. Эти исследования имели большое значение для работ по исследованию зрительного восприятия в России, в школе А.В.Запорожца, и привели психологов этой школы к мыс ли о том, что существуют определенные образы сенсорные эталоны, которые лежат в основе восприятия и узнавания предметов.
Такой же переход от схватывания общей ситуации к ее дифференциации происходит и в интеллектуальном развитии – доказывал гештальт-психолог В.Келер. Он считал, что обучение ведет к образованию новой структуры и, следовательно, к иному восприятию и осознанию ситуации. В тот момент, когда явления входят в другую ситуацию, они приобретают новую функцию. Это осознание новых сочетаний и новых функций предметов и является образованием нового гештальта, осознание которого составляет суть мышления. Келер называл этот процесс "переструктурированием гештальта" и считал, что он происходит мгновенно и не зависит от прошлого опыта субъекта. Для того, чтобы подчеркнуть мгновенный, а не протяженный во времени характер мышления, Келер дал этому моменту переструктурирования на звание "инсайт", т.е. озарение. Как помнит читатель, Бюлер пришел к сходному выводу, назвав его "ага-переживание".
Келер провел эксперимент, в котором детям предлагалось достать машинку, расположенную высоко на шкафу. Для того чтобы ее достать, надо было использовать разные предметы – лесенку, ящик, стул. Оказалось, что если в комнате была лестница, дети быстро решали предложенную задачу. Сложнее было в том случае, если надо было догадаться использовать ящик. Но наибольшие затруднения вызывал вариант, когда в комнате не было других предметов, кроме стула, который надо было отодвинуть от стола и использовать как под ставку. Келер объяснял эти результаты тем, что лестница с самого начала осознается функционально как предмет, помогающий достать что-то расположенное высоко. Поэтому ее включение в гештальт со шкафом не представляет для ребенка трудности. Включение ящика уже нуждается в некоторой перестановке, так как ящик может осознаваться в нескольких функциях. Что же касается стула, то он осознается ребенком не сам по себе, но уже включенным в другой гештальт – со столом, с которым он представляется ребенку единым целым. Поэтому для решения данной задачи детям надо сначала разбить целостный образ "стол-стул" на два, а затем уже стул соединить со шкафом в новый образ, осознав его новую функциональную роль.
К подобным же выводам о роли "инсайта" в переструктурировании прежних образов пришел и М.Вертгеймер, который исследовал процесс творческого мышления у детей и взрослых.
Понятие об инсайте (от англ. insight – усмотрение) стало ключевым в гештальт-психологии. Ему был придан универсальный характер. Оно стало основой гештальтистского объяснения адаптивных форм поведения, которые Торндайк и бихевиористы объясняли принципом "проб, ошибок и случайного успеха".
Так произошла первая конфронтация двух молодых, только еще зарождавшихся психологических направлений – гештальтизма и бихевиоризма. Смысл конфронтации обычно видят в характере ответа на вопрос, постепенно или мгновенно решается интеллектуальная (поведенческая) задача. В одном случае при инсайте нужный вариант действия находится сразу же, в другом он отбирается путем длительных поисков. Такое объяснение упускает из виду категориальные основания различий между двумя психологическими школами.
Ведь инсайт означал для гештальтистов переход к новой познавательной, образной структуре, соответственно которой сразу же меняется характер приспособительных реакций. Первично – понимание (сдвиг в образном "поле"), вторично – двигательное приспособление (перестройка в исполнительских звеньях действия). Концепция "проб и ошибок" игнорировала понимание (т.е. образно-ориентировочную основу действия), каким бы оно ни было – мгновенным или постепенным. Адаптация считалась достижимой за счет тех же факторов, которые обеспечивают приспособление организма к среде на всех уровнях жизнедеятельности, в том числе и на уровнях, где образ вообще отсутствует.
Водораздел между гештальтизмом и бихевиоризмом создала также, по общепринятому мнению, проблема целого и части. Гештальтизм отстаивал идею целостности в противовес бихевиористскому взгляду на сложную реакцию как сумму элементарных. Гештальтизм действительно положил немало сил на борьбу с "атомистскими" представлениями о сознании и поведении. Но если ограничиться этим теоретическим аспектом, то остаются в тени различия более существенного, категориального порядка.
Бихевиоризм, как отмечалось, игнорировал об раз, видя в нем не психическую реальность, не регулятор поведения, а неуловимый, призрачный продукт интроспекции. Для гештальтизма учение о двигательных актах, лишенных образной ориентации по отношению к среде, представлялось изымающим из психической деятельности ее сердцевину. Однако на стороне бихевнористов было важное преимущество. Они могли дать своим фактам детерминистское объяснение. Двигательная ре акция неизменно трактовалась ими как эффект, производимый объективно контролируемыми не зависимыми переменными. Гештальтизм, следуя интроспективной традиции, считал единственными психологическими фактами непосредственно испытываемые субъектом феномены сознания. Ощущая несовместимость этой традиции с естественнонаучным подходом, гештальтисты пытались соотнести феноменальный "мир" с реальным, физическим.
В этом пункте наметились различия между близкими к гештальтистам психологами из геттингенской лаборатории, считавшими неправомерным выходить за пределы свидетельств самонаблюдения, и гештальтистским триумвиратом, который надеялся перестроить психологию по типу физики.
Сказанное проливает свет на несколько странный факт: первый программный труд гештальт-психологии, принадлежавший Келеру, был посвящен вопросам физической химии и назывался "Физические гештальты в покое и стационарном состоянии" (1920). Психолог, занимавшийся до этого акустическими ощущениями и зоопсихологией, обратился к коллоидной химии не из-за прихотливых изменений в профессиональных интересах. Теория гештальта не могла претендовать на серьезную роль без естественно научного обоснования. Поэтому она и начинается с келеровской книги о физических гештальтах. Келеру и его научным друзьям представлялось, что принцип гештальта – единый для различных порядков явлений – позволит по-новому решить психофизическую проблему, приводя сознание в соответствие с физическим миром и в то же время не лишая его самостоятельной ценности. Это решение выразилось в понятии изоморфизма.
Изоморфизм означает, что элементы и их отношения в одной системе взаимно однозначно соответствуют элементам и их отношениям в другой. Физиологическая и психологическая системы, согласно гештальтистской гипотезе, изоморфны друг другу (подобно тому как топографическая карта соответствует рельефу местности).
Вслед за работой Келера о физических гештальтах вышла книга Коффки "Основы психического развития" (1921), а затем программная статья Вертгеймера "Исследования, относящиеся к учению о гештальте" (1923). В этих работах была изложена программа нового направления, которое организовало свой журнал "Психологическое исследование" (до его закрытия при гитлеровском режиме вышло 22 тома). Келер занял после Штумпфа кафедру в Берлинском университете. К гештальтистскому триумвирату были близки доцент этого университета Курт Левин, создавший самостоятельную школу, невролог Курт Гольдштейн и др.
20-е годы ознаменовались серьезными экспериментальными достижениями гештальт-психологии. Они касались главным образом процессов восприятия, притом зрительного. Было предложено множество законов гештальта (их насчитывали 114). К ним, в частности, относились уже знакомые нам "фигура и фон" и "транспозиция" (реакция не на отдельные раздражители, а на их соотношение).
Принцип "транспозиции" иллюстрирует следующий модельный эксперимент, проведенный Келером над курами, у которых вырабатывалась дифференцировка двух оттенков серого цвета. Куры научались клевать зерна, разбросанные на светлом квадрате, отличая его от находившегося рядом темного. В контрольном опыте тот квадрат, который послужил положительным раздражителем, оказывался рядом с еще более светлым квадратом. Куры и выбирали этот последний. Они, таким образом, реагировали не на абсолютную светлоту, а на соотношение светлот (на "более светлое"). Их реакция, по Келеру, определялась законом "транспозиции".
Были предложены и другие законы. Так, под прегнантностью имелась в виду тенденция воспринимаемого образа принять законченную и "хорошую" форму. ("Хорошей" считалась целостная фигура, которую невозможно сделать более простой или более упорядоченной.) Константность означала постоянство образа вещи при изменении условий ее восприятия.
Если первоначально свои критические стрелы гештальтисты направляли против традиционной "атомистской" трактовки сознания, то в дальнейшем, как уже говорилось, их главной мишенью стал бихевиоризм. Пытаясь показать его односторонность, неспособность охватить своими объяснительными понятиями образно-смысловую регуляцию поведения, гештальтисты, однако, сами оказались беспомощными перед этой регуляцией, ибо они, как и их противники, разъединили образ и действие. Ведь образ у гештальтистов выступал в виде сущности особого рода, подчиненной собственным имманентным законам. Его связь с реальным, предметным действием оставалась ничуть не менее загадочной, чем соотношение между действием и образом у бихевиористов.
Идея имманентной трансформации "когнитивного (познавательного) поля" безотносительно к реальной предметной деятельности создала тупиковую ситуацию и в гештальтистских исследованиях мышления человека. Этой проблеме была посвящена оставшаяся незаконченной книга Вертгеймера "Продуктивное мышление" (1945). Опыты проводились над детьми. Были использованы также интервью с Эйнштейном. Исходя из общего положения гештальтистов, что подлинное мышление является "инсайтным", а инсайт предполагает схватывание целого (на пример, принципа решения проблемы), Вертгеймер выступил против традиционной практики обучения в школе.
В основе этой практики лежала одна из двух концепций мышления – либо ассоцианистская (обучение строится на упрочении связей между элемента ми), либо формально-логическая. Обе препятствуют развитию творческого, продуктивного мышления. Вертгеймер доказывал, что творческое мышление зависит от чертежа, схемы, в виде которой представляется условие задачи или проблемной ситуации. От адекватности схемы зависит правильность решения, причем хорошая схема дает возможность посмотреть на нее с разных точек зрения, т.е. позволяет создать из элементов, которые входят в ситуацию, разные гештальты. Этот процесс создания разных образов с постоянными элементами и является процессом творчества, и чем больше различных значений получат предметы, включенные в эти образы, тем более высокий уровень творчества продемонстрирует ребенок. Поскольку такое переструктурирование легче производить на образном (а не на вербальном) материале, то неудивительно, что Вертгеймер пришел к выводу: ранний переход к логическому мышлению мешает развитию творчества у детей. Он также говорил, что упражнение убивает творческое мышление, так как при повторении происходит фиксация одного и того же образа и ребенок привыкает рассматривать вещи только в одной позиции. Поэтому у детей, обучавшихся геометрии в школе на основе формального метода, несравненно труднее выработать продуктивный подход к задачам, чем у тех, кто вообще не обучался. Он стремился выяснить психологическую сторону умственных операций (отличных от логических операций), которая описывалась в традиционных гештальтистских терминах: "реорганизация", "группировка", "центрирование" и т. п. Детерминанты этих преобразований остались невыясненными.
Американские психологи получили первую информацию о гештальтизме в 1922 году, однако вначале встретили ее безразлично. Правда, тогда же Толмен, приступив к своим многолетним исследованиям по ведения крыс в лабиринте, заменил понятие о раздражителе понятием о знаковом гештальте. Но он был одинок. Кругом победно развевались знамена бихевиоризма.
Вскоре американские психологи смогли познакомиться с идеями новой школы непосредственно из уст ее лидеров. В 1924 году в Корнельский университет был приглашен для чтения лекций Коффка, в 1925 году в Гарвардский университет был приглашен Келер.
Идеи гештальтизма существенно повлияли на пре образование первоначальной бихевиористской доктрины и подготовили почву для необихевиоризма, который стал складываться на рубеже 30-х годов. К этому периоду главные представители гештальтистского направления, спасаясь от нацизма, иммигрировали в Соединенные Штаты Америки и устроились в различных университетах и научных центрах. Это было внешним обстоятельством, обусловившим оконча тельный распад школы. Но имелись и внутренние причины.
Главная объяснительная схема гештальтистов оказалась квазидетерминистской, лишь по видимости напоминающей принципы естественных наук, близостью к которым своих построений гештальтисты особенно гордились. Аналогия с физикой ничуть не расширяла возможности причинного объяснения психических явлений. И когда впоследствии физик Р.Оппенгеймер, выступая на собрании Американской психологической ассоциации, сказал, что науке известна физическая теория поля, но с термином "психологическое поле" он никакой идеи соединить не может, в зале раздались смех и аплодисменты. Касаясь аналогий в науке, Оппенгеймер сказал:
"То, что сделали псевдоньютонианцы с социологией, просто смехотворно. Это же относится к объяснению психических явлений в механических понятиях. Когда я слышу, как слово "поле" употребляется и в физике, и в психологии, я испытываю нервозность, которую полностью объяснить не могу".
Что касается физических структур и полей, то они действительно не имеют другого основания, кроме физического. К сознанию такой подход неприменим. Сознание не является самостоятельным миром, и его динамика не может быть научно объяснена из него самого.
Теория немецкого психолога К.Левина (1890-1947) сложилась под влиянием успехов точных наук – физики, математики. Начало века ознаменовалось открытиями в физике поля, атомной физике, биологии. Заинтересовавшись в университете психологией, Левин пытался и в эту науку внести точность и строгость эксперимента, сделав ее объективной и экспериментальной. В 1914 году Левин получил докторскую степень. Получив приглашение преподавать психологию в Психологическом институте Берлинского университета, он сближается с Коффкой, Келером и Вертгеймером, основателями гештальт-психологии. Близость их позиций связана как с общими взглядами на природу психического, так и с попытками в качестве объективной основы экспериментальной психологии выбрать физическую науку. Однако в отличие от своих коллег Левин сосредоточивается не на исследовании когнитивных процессов, а на, изучении личности человека. После эмиграции в США Левин преподает в Стенфордском и Корнельском университетах. В этот период он занимается главным образом проблемами социальной психологии и в 1945 году возглавляет исследовательский центр групповой динамики при Массачусетском технологическом институте.
Свою теорию личности Левин разрабатывал в русле гештальт-психологии, дав ей название "теория психологического поля". Он исходил из того, что личность живет и развивается в психологическом поле окружающих ее предметов, каждый из которых имеет определенный заряд (валентность). Эксперименты Левина доказывали, что для каждого человека эта валентность имеет свой знак, хотя в то же время существуют такие предметы, которые для всех имеют одинаково притягательную или отталкивающую силу. Воздействуя на человека, предметы вызывают в нем потребности, которые Левин рассматривал как своего рода энергетические заряды, вызывающие напряжение человека. В этом состоянии человек стремится к разрядке, т.е. удовлетворению потребности.
Левин различал два рода потребностей – биологические и социальные (квазипотребности).
Потребности в структуре личности не изолированы, они находятся в связи друг с другом, в определенной иерархии. При этом те квазипотребности, которые связаны между собой, могут обмениваться находящейся в них энергией. Этот процесс Левин называл коммуникацией заряженных систем. Возможность коммуникации, с его точки зрения, ценна тем, что делает поведение человека более гибким, позволяет ему разрешать конфликты, преодолевать раз личные барьеры и находить удовлетворительный вы ход из сложных ситуаций. Эта гибкость достигается благодаря сложной системе замещающих действий, которые формируются на основе связанных, коммуницирующих между собой потребностей. Таким образом, человек не привязан к определенному действию или способу решения ситуации, но может менять их, разряжая возникшее у него напряжение. Это расширяет его адаптационные возможности.
В одном из исследований Левина детей просили выполнить определенное задание, например, помочь взрослому помыть посуду или убрать комнату. В качестве награды ребенок получал какой-то приз, значимый для него. Поэтому все дети дорожили возможностью выполнить задание. В контрольном эксперименте взрослый приглашал ребенка помочь ему, но в тот момент, когда ребенок приходил, оказывалось, что кто-то уже помыл всю по суду. Дети, как правило, расстраивались, особенно в том случае, если им говорили, что их опередил кто-то из сверстников. Частыми были и агрессивные высказывания в адрес возможных конкурентов. В этот момент экспериментатор предлагал выполнить другое задание, подразумевая, что оно тоже значимо. Большинство детей мгновенно переключалось. Происходила разрядка обиды и агрессии в новом виде деятельности. Однако некоторые дети не могли быстро сформировать новую потребность и приспособиться к новой ситуации, а потому их тревожность и агрессивность увеличивались.
Левин приходит к мнению, что не только неврозы, но и особенности когнитивных процессов (такие феномены, как сохранение, забывание) связаны с разрядкой или напряжением потребностей.
Исследования Левина доказывали, что не только существующая в данный момент ситуация, но и ее предвосхищение, предметы, существующие только в сознании человека, могут определять его деятельность. Наличие таких идеальных мотивов поведения дает возможность человеку преодолеть непосредственное влияние поля, окружающих предметов, "встать над полем", как писал Левин. Такое поведение он называл волевым, в отличие от полевого, которое возникает под влиянием непосредственного сиюминутного окружения. Таким образом, Левин приходит к важному для него понятию временной перспективы, которая определяет поведение человека в жизненном пространстве и является основой целостного восприятия себя, своего прошлого и будущего.
Появление временнóй перспективы дает возможность преодолеть давление окружающего поля, что особенно важно в тех случаях, когда человек находится в ситуации выбора. Демонстрируя трудность для маленького ребенка преодолеть сильное давление поля, Левин провел несколько экспериментов, которые вошли в его фильм "Хана садится на камень". В нем, в частности, был заснят сюжет о девочке, которая не могла отвести взгляд от понравившегося ей предмета, и это мешало ей достать его, так как нужно было повернуться к нему спиной.
Большое значение для формирования личности ребенка имеет система воспитательных приемов, в частности наказаний и поощрений. Левин считал, что при наказании за невыполнение неприятного для ребенка поступка дети попадают в ситуацию фрустрации, так как находятся между двумя барьерами (предметами с отрицательной валентностью). Для того чтобы произошла разрядка, ребенок может или принять наказание, или выполнить неприятное задание. Однако намного легче для него постараться выйти из поля (пусть даже в идеальном плане, в плане фантазии). Поэтому система наказаний, с точки зрения Левина, не способствует раз витию волевого поведения, но только увеличивает напряженность и агрессивность детей. Более позитивна система поощрений, так как в этом случае за барьером, т. е. за предметом с отрицательной валентностью, следует предмет, вызывающий положительные эмоции. Однако оптимальной является система, при которой детям дается возможность выстроить временную перспективу с тем, чтобы снять барьеры данного поля.
Левин создал серию интересных психологических методик. Первую из них подсказало наблюдение в одном из берлинских ресторанов за поведением официанта, который хорошо помнил сумму, причитавшуюся с посетителей, но сразу же забывал ее, после того как счет был оплачен. Полагая, что в данном случае цифры удерживаются в памяти благодаря "системе напряжения" и исчезают с ее разрядкой, Левин предложил своей ученице Б.В.Зейгарник экспериментально исследовать различия в запоминании незавершенных (когда "система напряжения" сохраняется) и завершенных действий. Эксперименты подтвердили левиновский прогноз. Первые запоминались приблизительно в два раза лучше.* Был изучен также ряд других феноменов. Все они объяснялись исходя из общего постулата о динамике напряжения в психологическом поле.
* Установленная зависимость приобрела в психологии известность как "эффект Зейгарник" (или "коэффициент Зейгарник" выражающий отношение завершенных действий к незавершенным). Изучению этого эффекта посвящена большая литература.
Принцип разрядки мотивационного напряжения объединял многие психологические школы. Он лежал в основе и бихевиористской концепции, и психоанализа Фрейда с его представлением о присущем каждому организму "квантуме" – стремящейся рас сеяться психической энергии.
Левиновский подход отличало два момента. Во-первых, он перешел от представления о том, что энергия мотива замкнута в пределах организма, к представлению о системе "организм-среда". Индивид и его окружение выступили в виде нераздельного динамического целого. Во-вторых, в противовес трактовке мотивации как биологически предопределенной константы, Левин полагал, что мотивационное напряжение может быть создано как самим индивидом, так и другими людьми (например, экспериментатором, который предлагает индивиду выполнить задание). Тем самым за мотивацией признавался собственно психологический статус. Она не сводилась более к биологическим потребностям, удовлетворив которые организм исчерпывает свой мотивационный потенциал.
Это открыло путь к новым методикам изучения мотивации, в частности уровня притязаний личности, определяемого по степени трудности цели, к которой она стремится. Уровень притязаний устанавливался самим испытуемым, принимающим решение взяться за задачу другой степени трудности, чем уже выполненная им (за которую он получил от экспериментатора соответствующую оценку). По его реакции на успех или неуспех, связанный с выполнением новой задачи и последующими выборами (когда он выбирает либо еще более трудные, либо, напротив, более легкие задачи), определяется динамика уровня притязаний. Эти опыты позволили подвергнуть экспериментальному анализу ряд важных психологических феноменов: принятие решения, реакцию на успех и неуспех, поведение в конфликт ной ситуации.
Левин показал необходимость не только целостно го, но и адекватного понимания себя человеком. Открытие им таких понятий, как уровень притязаний и "аффект неадекватности", который проявляется при попытках доказать человеку неправильность его представлений о себе, сыграло огромную роль в психологии личности, в понимании причин отклоняющегося поведения. Левин подчеркивал, что отрицательное влияние на поведение имеет и завышенный, и заниженный уровень притязаний, так как и в том, и в другом случае нарушается возможность установления устойчивого равновесия со средой.
Открытие временней перспективы и уровня притязаний во многом сближает Девица с Адлером и с гуманистической психологией, которые также пришли к мысли о важности сохранения целостной личности, о необходимости осознания человеком структуры своей личности. Сходство этих концепций, к которым пришли ученые разных школ и направлений, говорит об актуальности данной проблемы, – о том, что, осознав влияние бессознательного на поведение, человечество приходит к мысли о необходимости провести границу между человеком и другими живыми существами, понять не только причины его агрессивности, жестокости, сладострастия (которые великолепно объяснил и психоанализ), но и основы его нравственности, доброты, культуры. Большое значение имело и стремление в новом мире, после второй мировой войны, показавшей хрупкость человека, преодолеть складывавшееся ощущение взаимозаменяемости людей, доказать, что люди – целостные уникальные системы, что каждый человек несет в себе свой внутренний мир.
Свои теоретические взгляды Левин изложил в книгах "Динамическая теория личности" (1935) и "Принципы топологической психологии" (1936). Эти книги вышли в Соединенных Штатах, где у Левина сложилась новая исследовательская программа, отразившая актуальные социальные запросы. От анализа мотивации поведения индивида, одиноко перемещающегося в своем психологическом пространстве, Левин переходит к исследованию группы, перенося на этот новый объект свои прежние схемы. Он становится инициатором разработки направления, названного "групповой динамикой". Теперь уже группа трактуется как динамическое целое, как особая система, компоненты которой (входящие в группу индивиды) сплачиваются под действием различных сил. "Сущность группы, – отмечал Левин, – не сходство или различие ее членов, а их взаимозависимость. Группа может быть охарактеризована как "динамическое целое". Это означает, что изменения в состоянии одной части изменяют состояния любой другой. Степень взаимозависимости членов группы варьирует от несвязной массы к компактному единству".
В США Левин занимался и проблемами групповой дифференциации, типологией стилей общения. Ему принадлежит описание наиболее распространенных стилей общения (демократический, авторитарный, попустительский), а также исследование условий, способствующих выделению в группах лидеров, звезд и отверженных. Эти исследования Левина явились основой целого направления в социальной психологии.
Таким образом, К.Левин стал создателем новых областей как в психологии личности, так и в социальной психологии.