ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Святой Дионисий Ареопагит был для Фичино одновременно и вершиной (oilmen) платонизма1, и христианским святым, которого апостол Павел встретил в Афинах, – создателем представления о девяти ангельских чинах, которое, безоговорочно принятое Фомой Аквинским и всеми докторами богословия, стало неотъемлемой частью ортодоксальной христианской теологии2. В трактатах "Платоновское богословие" ("Theologia Platonica") и "О христианской религии" ("De Christiana Religione"), представляющих собой синтез платонизма и христианства, Фичино постоянно ссылается на св. Дионисия. Не только для Фичино, но и для всех позднехристианских неоплатоников Дионисий стал одним из главных христианских союзников.
Разумеется, автором трактата "О небесной иерархии" был не Ареопагит, с которым разговаривал апостол Павел. Им был неизвестный писатель, творивший свой труд о девяти ангельских чинах под сильным неоплатоническим влиянием. Он сгруппировал ангельские чины в триады, причем каждая триада соответствовала одному из Лиц Троицы. Девять ангельских чинов обитают в горней высоте, по ту сторону сфер мироздания. Природа этих чинов чисто духовная, или божественная. И хотя чины Дионисия – это не религия космоса в строгом смысле слова, но идея небесной иерархии в целом, изложенная таким образом, чем-то напоминает гностическую религию космоса или религиозный персонализм в космическом контексте. Р. Рок обратил внимание на параллели между мистицизмом Дионисия и гностицизмом – особенно гностицизмом герметического толка. Он предположил возможное влияние герметизма на концепцию небесной иерархии3.
Таким образом, мы вновь сталкиваемся с явлением неверной датировки, обычным для ренессансного синтеза: великий апологет христианства, считавшийся современником апостола Павла, на самом деле принадлежал приблизительно к тому же периоду, что и мнимые "древние богословы"4, и находился в сфере досягаемости гностических идей.
В четырнадцатой главе сочинения "О христианской религии" Фичино следующим образом представляет космическую иерархию, включающую и девять духовных чинов:
Четыре элемента, чья сущность и качества подвержены изменениям.
Семь планет, чья сущность изменениям не подлежит, однако качества и расположение изменяемы.
Восьмая сфера, чье движение противоположно движению планет и которой присущи такие качества, как сверкание (candor) и блеск (splendor).
Хрустальная сфера, которой присуще простое движение и качество сверкания (candor).
Эмпирей, где все неподвижно. Его сияние (lumen) есть качество света, высшего, чем сверкание (candor).
В неподвижном и сияющем (lucens) Эмпирее обитает Троица – в виде девяти ангельских чинов Дионисия. Каждый чин объединяет легионы ангелов – их число превосходит границы человеческого разумения. Эти девять чинов суть:
Серафимы, Херувимы, Престолы – иерархия Отца.
Господства, Силы, Власти – иерархия Сына.
Начала, Архангелы, Ангелы – иерархия Духа5.
Фичино интерпретирует Дионисия следующим образом: для первого чина источник влаги – сама Троица ("liquorem suum a sola haurit Trinitate: [первый чин] черпает свою влагу только у Троицы"); второй чин получает ее от первого; третий – от второго и первого. Существует также разделение в роде деятельности между ступенями иерархии:
Серафимы созерцают порядок и промысел Божий.
Херувимы созерцают сущность и форму Божию.
Престолы также созерцают, однако некоторые снисходят и до трудов.
Господства, подобно архитекторам, планируют то, что осуществляют остальные.
Силы осуществляют, и движут небеса, и участвуют в совершении чудес, будучи орудиями Бога.
Власти следят, чтобы порядок божественного управления не нарушался; некоторые из них снисходят до человеческих дел.
Начала заботятся о делах обществ, народов, государей и должностных лиц.
Архангелы опекают богослужение и следят за священнодействиями.
Ангелы занимаются мелкими человеческими делами и заботятся об отдельных людях, будучи их ангелами-хранителями6.
Представления Фичино о небесной иерархии отклоняются от Псевдо-Дионисия, поскольку на Фичино повлияли две промежуточные системы – Фомы Аквинского и Данте – и он сам внес какие-то изменения. Идею о том, что каждой ступени иерархии присущи свои виды деятельности, у Псевдо-Дионисия с такой детальностью не описанные, Фичино взял у Фомы Аквинского7. Связь ступеней иерархии со сферами он нашел у Данте, сопоставляющего ангельские чины и сферы в своем "Пире"8. Более того, в "Рае" Данте помещает души блаженных на сферах семи планет; апостолов и Торжествующую Церковь – на восьмой сфере; девятую сферу занимают у него девять ангельских чинов, и венчает мироздание Троица, обитающая в Эмпирее.
Фичино прекрасно знал поэму Данте. В проанализированном выше пассаже о чинах небесной иерархии он, несомненно, имеет в виду "Рай" – в этом пассаже есть аллюзии на "Божественную комедию"9. Анализ градаций света, в котором Фичино использует разные слова для обозначения разных степеней этого света, – возможно, тоже плод влияния Данте. Представление о том, что вышний свет проходит через ангельские чины сверху вниз, отражаясь в них, как в системе зеркал, – относится к числу концепций, типичных для Дионисия. Однако Данте взглянул на эту картину под слегка иным ракурсом: миновав в своем восхождении сферу планет и достигая последовательно восьмой сферы, девятой сферы и Эмпирея, они с Беатриче видят, как на каждой следующей ступени свет меняется, становясь все более ослепительным и интенсивным. Фичино в проанализированном выше пассаже неизменно употребляет слово "сверкание" (candor), говоря о свете восьмой сферы, слово "блеск" (splendor), когда речь идет о более интенсивном свете хрустальной сферы, и слово "сияние" (lumen) – о вышнем свете Эмпирея (за которым, возможно, есть еще более высокий свет [lux] божественного ума). Не меньшее количество терминов для обозначения света использует он и в трактатах "О солнце" ("De sole")10 и "О свете" ("De lumine")11. Впрочем, я не уверена, что одно и то же слово всегда употребляется для обозначения одной и то же ступени в градации света.
Связь между ангельскими чинами и сферами стала у Фичино еще отчетливее благодаря тому, что он ввел почти что астрологическое понятие, характеризующее взаимоотношения между чинами. Он говорит, что последние "пьют" некие токи, получая их от Троицы. Слово "пьют" вызывает в памяти тот пассаж из "Стяжания жизни с небес", где мировой дух (spiritus) изливается звездами, а пьют обитатели дольнего мира. Если добавить к циклу "световых" терминов еще одно слово – Sol – для обозначения Солнца, то "впивание" spiritus'a от Солнца окажется связующим звеном с высшим рядом, с более высокой "влагой", впиваемой небесными чинами, и более высокими формами света, нисходящим от света вышнего12.
Итак, фичиновская естественная магия, или магия мирового духа, не ставя себе цели более высокой, чем планеты, и в частности Солнце, имела тем не менее ангелическое продолжение, простирающееся выше и за нее. Однако для Фичино единственным способом обращения к ангелам оставалась молитва – иных попыток установления связи с ними он не предпринимал (во всяком случае, по моему мнению). Не пытался он и стать чудотворцем, обратившись за помощью к Силам, движущим небеса (см. вышеприведенную иерархию).
Ангельский мир по ту сторону звезд – представление, конечно, вполне типичное для христианской мысли. К примеру, шекспировский Лоренцо весьма изысканно выразил эту идею в музыкальных терминах:
Sit, Jessica. Look how the floor of heaven
Is thick inlaid with patines of bright gold:
There's not the smallest orb which thou beholdst
But in his motion like an angel sings,
Still quiring to the young-eyed cherubins...[Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми;
И самый малый, если посмотреть,
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.
Пер. Т.Щепкиной-Куперник]13
Созерцая ночное небо, Лоренцо размышляет над тем удивительным фактом, что гармония сфер связана с небесными хорами ангельских чинов.
Если в случае с Фичино Псевдо-Дионисий оказал огромное влияние на синтез неоплатонизма и христианства, то не меньшую роль сыграл он и в попытке Пико построить мост между еврейской кабалой и христианством. Трактат Пико "Гептапл" ("Heptaplus") – кабалистический комментарий к Книге Бытия – пестрит ссылками на Дионисия.
В этом сочинении Пико часто упоминает о "трех мирах", как их понимали кабалисты: кабалисты разделили вселенную на мир элементов, или земной мир, небесный мир, или мир звезд, и наднебесный мир. Три мира соединяются друг с другом непрерывными взаимовлияниями. Пико без всяких затруднений сумел связать эту концепцию как с неоплатонизмом, так и с мистицизмом Псевдо-Дионисия.
Связь с неоплатонизмом была установлена благодаря отождествлению ангельского мира с тем, что философы называли умопостигаемым миром (такое отождествление мы находим и у Фичино). Высший из трех миров называется "у богословов ангельским, а у философов – умопостигаемым", за ним идет небесный мир и последний – мир подлунный, где обитаем мы14. Затем Пико переходит к аналогии с тремя кабалистическими мирами, символически представленными Моисеем в акте разделения скрижали на три части15. Третью часть "Гептапла" Пико посвящает сравнению учения "древних евреев" с учением Дионисия. Он повторяет здесь томистские дефиниции функций разных ступеней иерархии и соотносит три триады с тремя мирами следующим образом:
Мы читаем (в кабалистическом комментарии к книге Бытия), что твердь помещается среди вод. Таким образом нам дается символическое обозначение трех ангельских иерархий. ...Первая и последняя (иерархия) соответствуют водам – тем, которые над твердью и под нею. Область между водами есть твердь. Поразмыслив, мы поймем, что все это прекрасным образом соответствует учению Дионисия: верхняя иерархия, которая, как он говорит, предается созерцанию, обозначена водами, находящимися над твердью, – т.е. выше какого бы то ни было действия, небесного или земного. Эта иерархия восхваляет Бога немолчной музыкой. Средней иерархии, отправляющей небесные должности, весьма уместно соответствует твердь, т.е. сами небеса. Последняя иерархия, хотя по природе своей она выше всего материального и выше небес, принимает участие в делах, происходящих под небесами, ибо к этой ступени принадлежат Начала, Архангелы и Ангелы, чьи заботы целиком лежат в подлунном мире: Начала ведают государствами, королями и князьями; Архангелы – таинствами и священнодействиями; Ангелы ведают частными делами, и каждый из них покровительствует отдельному человеку. Таким образом, есть все основания обозначить последнюю иерархию водами, находящимися под твердью, поскольку в их ведении вещи преходящие и тленные...16
Поставив таким образом первую иерархию в соответствие наднебесному миру (воды над твердью), вторую иерархию – небесному миру (твердь) и третью – миру элементов, или подлунному миру (воды под твердью), Пико "астрологизирует" небесную иерархию даже более последовательно, чем Фичино: ведь он приписывает каждой иерархии особое влияние в одной из трех областей. У самого Псевдо-Дионисия нет и следа такой астрологизации. У него все девять чинов изображают Троицу и на всех ступенях их единственная функция – ее прославление.
Фичиновскую "иерархизацию" различных степеней света можно сравнить с иерархией теплового излучения, предложенной Пико. "У нас теплота (calor) есть качество элементов; на небесах (т.е. среди звезд) она выступает как тепловая сила, в ангельском уме – как идея теплоты (calor)"17.
Вполне возможно, что, как предположил Э.Гарэн18, в предисловии к третьей книге "Гептапла"19 – где Пико таинственно намекает на какие-то более глубокие связи между учением Дионисия и учением "древних евреев", – он имеет в виду соответствие между чинами Дионисия и сефирот. У сефирот тоже существует некая градация: высшие из них связаны исключительно с созерцанием неизреченных тайн, в то время как низшие, судя по всему, принимают участие в людских делах. Сефирот участвуют в круговом движении (свое понимание которого Пико излагает в 66-м кабалистическом заключении). Благодаря этому движению устанавливается связь между первым и последним из сефирот. Движение той же природы заключено и в кажущейся византийской неподвижности ангельских чинов, ибо все вместе они изображают Троицу. Насколько я могу судить, Пико нигде не говорит о корреляции между сефирот и ангельскими чинами, хотя более поздней герметико-кабалистической традиции такое сопоставление, несомненно, известно. Например, в одной из работ Роберта Фладда есть диаграмма (см. илл. 7a), где десять кабалистических имен Бога, десять сефирот (их имена написаны по вертикали) и десять сфер сопоставляются с девятью ангельскими чинами. Количество ангельских чинов доведено до искомой десятки добавлением к ним мировой души (anima mundi). Вполне возможно, что Пико одобрил бы сопоставления такого типа, хотя мы не можем быть уверены, что он бы предложил именно этот вариант. На другой диаграмме (илл. 8) Фладд соотносит чины и сферы с двадцатью двумя буквами еврейского алфавита.
Разница между ангелическо-космологическими построениями Фичино и Пико состоит в том, что Пико может, пользуясь инструментарием практической кабалы, обращаться за помощью к ангельскому миру, в то время как Фичино лишен такой возможности. Ангелы кабалы были для Пико по сути своей тождественны мириадам ангелов Псевдо-Дионисия20. Разница заключалась лишь в том, что кабала давала больше информации о самих ангелах и возможностях вступить с ними в контакт.
Взглянув (илл. 9) на фронтиспис сочинения, опубликованного в 1646 году иезуитом Афанасием Кирхером, одним из самых известных последователей герметико-кабалистической традиции, основанной Пико, мы увидим Имя на еврейском языке, окруженное лучами и облаками, в которых различимы сонмы ангелов. Под ними находится небесный мир с зодиаком; а ниже – подлунный мир, которым правит эрцгерцог Фердинанд III. Основные концепции, описанные в этой главе, не изменились: иллюстрация демонстрирует, что барокко с его славой лучей и роями ангелов отлично уживалось с этими концепциями.
Другим необыкновенно важным для ренессансного синтеза аспектом учения Псевдо-Дионисия было его апофатическое богословие. Наряду с позитивным очерком свойств Божества (в концепции девяти ангельских чинов и их отношения к Троице), Дионисий намечает "негативный", апофатический путь. Для описания Бога в Его актуальной сущности слов не существует; в своей истинной реальности Он не имеет имен. Поэтому в лучшем случае к Нему приложимы негативные дефиниции, некий мрак: Он не благо, не красота, не истина – в том смысле, что Его нельзя отождествить ни с одним из значений, вкладываемых нами в эти понятия. Апофатическая ветвь мистицизма Дионисия принесла со временем прекрасные духовные плоды. Среди них, например, сочинение "Покров незнания" ("Cloud of Unknowing"), написанное на английском языке в XIV веке. Неизвестный автор, следуя "Скрытому Божеству Дионисия"21, окутывается "покровом незнания" и, влекомый слепыми порывами любви22, направляется к Сокровенному Богу (Deus Absconditus). Ученый и философ Николай Кузанский находил "ученое неведение" Дионисия единственным приемлемым решением, единственным способом приблизиться к божественному, – чему посвящен его знаменитый труд "Об ученом неведении" ("De docta ignorantia"). Фичино получил представление об апофатическом богословии, т.е. о самой идее "негативного" подхода, не только от Дионисия, но и от Николая Кузанского, чьим горячим поклонником он всегда был, считая его одним из важнейших звеньев в великой цепи платоников23.
Фичино заново перевел трактат Дионисия "О божественных именах", содержащий множество пассажей об апофатическом богословии и о том, что Бог – по ту сторону любого знания. Бог, говорит Дионисий, выше Благости (Bonitas), выше Сущности (Essentia), выше Жизни (Vita), выше Истины (Veritas), выше всех прочих своих имен, т.е. в определенном смысле Он не имеет имени. Однако, с другой стороны, у Него бесчисленное множество имен, ибо он есть и Благость, и Сущность, и Жизнь, и Истина, и так во всем24. Фичино таким образом комментирует этот пассаж:
Эти загадочные высказывания Диониса находят подтверждение и у Гермеса Триждывеличайшего, который утверждает, что Бог есть ничто и одновременно – все. Что у Бога нет имени и что любое имя есть имя Бога25.
Он имеет в виду то место в трактате "Асклепий", где Трисмегист говорит:
Не может быть, чтобы творец величия Вселенной, отец и господь всего сущего обозначался одним или даже множеством имен. У бога нет имени или, скорее, любое имя есть его имя, ибо он одновременно Единое и Все, так что можно либо обозначить все сущее его именем, либо дать ему имена всего сущего. ...Его воля безраздельно блага, и благость (bonitas), сущая во всем, исходит от божества26.
Автор герметического трактата действительно очень близок здесь самому духу представлений сирийского монаха. Неудивительно, что Фичино был поражен тем, что идея св. Дионисия "Безымянность и все же Всеименность" находит подтверждение у Гермеса Трисмегиста.
Еврейскому кабалистическому мистицизму также присущи идеи апофатического богословия: ведь Энсоф, из которого возникают десять сефирот, есть Ничто, безымянный, неведомый Сокровенный Бог (Deus Absconditus), и самый высший и недоступный из сефирот, Кетер, или венец, исчезает в Ничто27. Так что и здесь, несмотря на то, что десять сефирот вроде бы суть десять имен, наивысшее есть Ничто, или Безымянное.
Я не обнаружила, чтобы Пико где-нибудь соотносил Энсоф с апофатическим богословием Дионисия, однако в этом отношении знаменательно пятнадцатое из "Орфических заключений":
Idem est nox apud Orpheum, & Ensoph in Cabala
[Ночь у Орфея и Энсоф в кабале – одно и то же]28.
Пико оставалось сделать лишь небольшой шаг, чтобы перейти от орфической ночи (nox) к мраку Дионисия. Подобная мистическая концепция высказывается и в "Платоновских заключениях" Пико:
Ideo amor ab Orpheo sine oculis dicitur, quia est supra intellectum
[Потому Орфей говорит, что Амор (Любовь) не имеет глаз, что он выше разума]29.
Здесь с помощью образа незрячего купидона выражена та же "негативная" идея, что и у Дионисия.
Единственный ключ к синтезу Пико – в том, что он осуществляется на мистическом уровне: многочисленные Имена, собранные им из всех философских и религиозных систем, суть в итоге одно в Безымянности. И величайшим христианским мыслителем на апофатическом пути (via negativa) был Псевдо-Дионисий.
Предмет этой главы – не две магические системы как таковые, а реконструкция их религиозного и космологического контекста. Пытаясь разобраться в тонких и замысловатых отношениях между религией и магией в эпоху Возрождения, очень важно иметь в виду, что мы имеем дело с тенденцией астрологизации мистицизма и, наоборот, "мистизации" астрологии. Это очень грубые термины, поскольку речь идет о ренессансных построениях, где практически неуловима грань, когда наднебесное переходит в небесное, а затем нисходит на уровень земного. Когда именно вышний свет, черпаемый ангельскими чинами у Троицы, превращается в свет Солнца, которым озарены все небеса и который магия пьет посредством духа (spiritus)? Или в какой момент техника практической кабалы переходит в экстатическое созерцание еврейской и христианской наднебесной иерархии?
Можно изложить ту же проблему в терминологии Эроса. В "Поймандре", в герметической версии сотворения человека-мага, это полубожественное существо сходит в дольний мир, потому что возлюбило прекрасную природу и соединилось с ней в страстном объятии30. Эротическое отношение к природе – основополагающий принцип симпатической магии. С любовной симпатией маг проникает в симпатии, связующие землю и небо, и эта эмоциональная связь – один из главных источников его силы. "Почему Любовь называют магом? – спрашивает Фичино в комментарии к "Пиру". – Потому что вся сила магии заключается в Любви. Магическое действо есть своеобразное влечение одного предмета к другому, обусловленное естественным подобием. Все части этого мира, подобно членам тела одного живого существа, зависят от одной Любви и связаны в единую естественную общность. ...Из этой общности рождается общая Любовь, а из этой Любви рождается всеобщее взаимное влечение. Это и есть истинная магия"31. Небесные чины Псевдо-Дионисия пронизаны некими токами. Он называет эти токи Эросом и сравнивает с бесконечным кругом, исходящим из Блага и возвращающимся к Благу32. М. де Гандильяк отметил, что в другом месте комментария к "Пиру"33 Фичино искажает идею этих эротических токов и придает ей смысл, абсолютно несвойственный Псевдо-Дионисию, трактующему их как дар чистой благодати. Исследователь усматривает в этом искажении "типичную для магии тему всеобщей симпатии"34.
В этом случае вновь – как мы уже видели в случае градаций Света – можно констатировать наличие некоей непрерывности между функциональной любовью мага и божественной любовью, циркулирующей по небесным чинам. И опять не так-то легко определить, где именно эротическая магия переходит в причастность божественной любви или в какой именно момент маг может явиться облаченным в наднебесный свет и любовь. Эту концепцию можно легко переложить на язык неоплатонизма: ведь Фичино и Пико отождествляют неоплатоническое понятие "ум" (mens) с "ангельским умом". Совокупность всех этих оттенков в значениях дает множество сложных полутонов и обертонов в комментарии Пико к "Песне Любви" ("Canzona de Amore") Бенивьени. Где в таком комментарии к любовной поэме магия? Где христианско-кабалистический мистицизм? Где неоплатонический мистицизм? Путеводная нить в этом лабиринте – опоэтизированная астрология, которой пронизан комментарий и благодаря которой совершается переход от мистической магии к магической мистике.
От странных, обманчиво простых диалогов герметических трактатов между Гермесом и его сыном Татом или с Асклепием и другими последователями остается впечатление, что их участники обладают опытом глубоких религиозных переживаний. И опыт этот переживается в посюстороннем мире, а завершение получает в восьмой сфере, когда Власти овладевают душой. А религия, к которой относится этот опыт, есть "египетская" религия, основанная на астральной магии. Вера в то, что герметические диалоги странным образом предвозвестили христианскую истину, побудила Фичино включить и христианский опыт в общую картину космоса. Попытки сравнительного религиоведения, несмотря на небезупречную хронологическую базу имеющие самостоятельную ценность и предвосхищающие грядущие научные достижения в этой области, привели Фичино и Пико к осознанию сходства между герметической религиозной схемой и неоплатоническим христианством Псевдо-Дионисия. А Пико сумел включить сюда и кабалистическую теософию. И они были в определенном смысле правы – ведь все три теософские системы связаны с религией космоса или могут быть соотнесены со сферами мироздания.
Фестюжьер разделил герметические трактаты на два типа. Первый – оптимистический тип гнозиса, когда космос, т.е. поле религиозного опыта, считается благим и исполненным божественности. Во втором, пессимистическом или дуалистическом, типе спасение заключается в избавлении от бремени материи, пронизанной дурными по самой своей сути влияниями. Ранее я уже высказала предположение35, что граница между этими двумя типами для ренессансного читателя была размыта. Насколько слабо Фичино понимал идею дуализма, можно судить по тому факту, что он привел Ормузда, Митру и Аримана как форму, которую у персидских магов получила общая для всех религий истина о троичности Божества36. А ведь Ариман есть не что иное, как злое начало в безусловно дуалистической системе зороастризма. Увлеченный своей склонностью повсюду находить предвосхищения христианской истины, Фичино либо не замечал дуалистические аспекты герметизма, либо превратно толковал их как "египетскую" версию христианского аскетизма. Впрочем, многие из наиболее влиятельных герметических трактатов, в том числе и "Асклепий", далеки от дуализма и вписываются скорее в рамки пантеизма. Кабала – в той мере, в какой она может называться гнозисом, – также относится к оптимистическому типу. А Псевдо-Дионисий – вне всякого сомнения, высший тип неоплатоника, просветленного христианским оптимизмом.
Слово "гнозис" приложимо к деятельности Фичино и Пико, поскольку они искали знания с помощью религиозных методов. Но следует пояснить, что когда в данной работе слово "гностицизм" употребляется для описания ренессансного опыта, то не имеются в виду дуалистические или манихейские обертоны, которые стали теперь неразрывно связаны с этим словом.