ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Утвердившись внутрь, обратившийся всю силу ревности своей обращает на дела самоисправления себя от нечистот и страстей, на высвобождение своих сил и укрепление их в деятельности богоугодной. Эта работа поглощает все его внимание, все труды и все время. По мере приучения себя к этому деланию и, вместе, упорядочения и организования своего внутреннего состояния, он, естественно, более и более входит в себя, собирается внутрь и полагает начало неисходному в нем пребыванию. Это цель начального подвизания, вступление в себя. В то же самое время, как человек начинает утверждаться в себе, мало-помалу раскрывается пред ним главная цель, которой должен искать и которая прежде как бы скрывалась за множеством дел. Но и само собою естественно, по мере удаления из области страстей, оказаться главному стремлению и тяготению нашего духа, ради распространения круга коего и предпринимается весь труд. Эта цель и стремление есть тяготение к Богу, как верховному благу. Оно возможно под условием ощущения сладости жизни в Боге или вкушения – сколь благ Бог, потому является не вдруг. Сначала страх лежит на человеке: он служит как раб, по долгу, обязанности, которую сознал в минуту пробуждения. Потом страх стихает и, не исчезая, дает место сладости в работе Господу, ощущению в нем приятности. Явление этого есть явление первого оживления души для Бога, узрение светлой своей цели. Когда это тяготение явится, то начинает расти уже само собою в том же порядке, среди которого и родилось. Не должно, однако же, ждать только его, а самим оставаться не действующими для него, нет, человек должен сам действовать известным образом, дабы споспешествовать скорейшему раскрытию этого тяготения. К этому в прежнем порядке назначается преимущественно внутреннее положительное делание, но и все дела, так совершаемые, поколику будут совершаться, не выходя извнутрь, способны подать помощь сему тяготению, возращать и укреплять, с чаянием всего от Бога и обращением всего во славу Божию. Это должно быть духом всего показанного делания, иначе оно останется бесплодным и, что особенно, человек не может вынесть его тяготы без этой внутренней силы, влагаемой в него. Так прежние подвиги могут развивать тяготение к Богу, но надобно направлять их к тому особым внутренним настроением, какое должно держать, проходя их.
Восхождение ума к Богу, или тяготение к Нему, образуется по мере укрепления внутренних деланий. Оно в них зарождается, как семя, и зреет на них, как на почве. Храня потому сие внутреннее, для того чтобы возбудить скорее тяготение к Богу, должно при этом:
Сими духовными деланиями все более и более ум будет прозревать к Богу и утверждаться в богозрении – навыкнет стоять умом в зрении Бога с Его бесконечными совершенствами. Это зрение дается большею частию во время молитвенного Богу предстояния и зреет посредством сего же молитвенного предстояния Богу. Оно есть начаток восхождения к живому богообщению.
Современно с богозрением является и совершенствуется благоговейное Богу поклонение духом, когда он, в болезненном взывании к Богу, падает пред Ним в самоуничижении, яко тварь, не с болезненным, однако же, чувством, что он есть попираемый и отвергаемый, а с сознанием того, что он – приемлемый, милуемый и ущедряемый.
Вследствие сего будут появляться неудержимые влечения внутрь и к Богу восхищение.
Стремление к Богу – цель. Но сначала оно – лишь в намерении, искомое. Должно сделать его действительным, живым, как естественное тяготение, сладостное, охотное, неудержимое. Только такого рода тяготение и показывает, что мы – в своем чине, что Бог восприемлет нас, что мы идем к Нему. Когда железо тянется к магниту, это значит, что прикасается к нему сила магнитная; то же и в духовном отношении: тогда только и видно, что Бог касается нас, когда есть это живое стремление, – когда дух, минуя все, устремляется к Богу, восхищается. Сначала не бывает этого человек ревнующий весь обращен на себя, хоть и для Бога, но это воззрение на Бога есть только мысленное. Еще Господь не дает вкусить Себя, да и человек неспособен, потому что нечист. Он служит Богу, так сказать, безвкусно. Потом, по мере очищения и исправления сердца, начинает ощущать сладость в богоугодной жизни, с любовию и охотою ходить в ней, – она становится его услаждающею стихиею. Душа начинает отрываться от всего, как от холода, и тяготеет к Богу, согревающему ее. Полагаются начатки сего тяготения в духе, ревнующем Божественною благодатию. Ее же наитиями и руководством и зреет оно среди указанного порядка, коим питается даже без ведома самого действования. Знамение сего рождения суть: охотное, тихое, ненапряженное внутрь-пребывание пред Богом, сопровождаемое чувством благоговения, страха, радости и т. п. Прежде внутрь себя втеснял себя дух, а теперь сам устанавливается и стоит неисходно. Ему радостно быть там одному с Богом в удалении от других, или без внимания ко всему внешнему. Он обретает внутрь себя Царство Божие, которое есть мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14, 17). Такое погружение внутрь, или погружение в Бога, называется умным безмолвием или восхищением к Богу. Бывает оно преходящим, но должно сделать его постоянным, потому что в этом – цель. Бог в нас, когда дух наш в Боге истинно, ибо это есть не мысленное общение, а живое, безмолвное, отчужденное от всего погружение в Бога. Как луч солнца уносит каплю росы, так и Господь восхищает дух, прикасаясь к нему. Взя мя дух, говорит пророк (Иез. 3, 12). Многие из святых бывали постоянно в восхищении к Богу, а на иных дух нападал временно, но часто. Так и зачинается, и зреет, и совершенствуется такое тяготение, или вступление в Бога, Божественною благодатию в том, кто ищет Бога искренно, добросовестно, усердно.
Существенное условие для сего есть очищение сердца для принятия влекущего Бога: чистии сердцем Бога узрят (Мф. 5, 8). Потому все доселе указанные подвиги, упражнения и дела суть необходимое, неминуемое к тому приготовление. Только все они должны быть проходимы должным образом, и именно с направлением к сему. Главное здесь – хранение сердца: хранилище ревнующего духа – внутрь; условие действительности подвигов, упражнений и дел, когда они идут извнутрь, успехи борения только извнутрь; лучший способ образования тяготения к Богу – внутренний. Следовательно, внутреннее делание есть центральное исходище духовной, истинно христианской жизни. Посему у святых отцов оно одно и поставляется единственным путем к совершенству. Трезвитеся и бодрствуйте, бдите и молитеся, говорит Господь (1 Пет. 5, 8; Мк. 14, 38). Трезвение, или хранение сердца, – главный подвиг. У святых отцов сюда и направлено все: все – в сердце, ибо что в нем, то и на деле.
Решительный же шаг в восхождении к Богу, самое преддверие богообщения есть совершенное предание Ему себя, после коего Он уже есть действуяй, а не человек. В чем вся сила, или чего мы ищем? Богообщения, того то есть, чтобы Бог вселился в нас и начал ходить в нас, облекся как бы в наш дух, правил и Его разумом, и волею, и чувством, чтоб и еже хотети и еже деяти в нас было Его делом, чтоб Он был действуяй все во всем, а мы сделались бы орудиями Его, или деемыми от Него, и в помышлениях, и хотениях, и чувствах, и словах, и делах. Этого ищет Господь, Владыка всяческих, ибо Он один все в тварях делает чрез твари же. Того же должен искать и понявший себя дух.
Условие к сему боговселению в нас и воцарению, или приятию вседействия, есть отречение от своей свободы. Свободная тварь, по своему сознанию и определению, действует сама от себя, но этому не должно быть так. В Царстве Божием не должен быть кто действующий сам, но чтобы во всем действовал Бог, а этого не будет, пока свобода сама стоит, – она отрицает и отвергает силу Божию. И тогда только прекратится это упрямство против силы Божией, когда падет пред Ним наша свобода, или самостоятельная и самоличная деятельность, когда в человеке произносится решительное прошение: "Ты, Господи, твори во мне, что хощешь, а я и слеп, и слаб".
В этот-то момент вступает сила Божия в дух человека и начинает вседействие свое. Итак, условие боговселения в нас есть решительное предание Ему себя.
Предание себя Богу есть внутреннейший, сокровеннейший акт нашего духа, мгновенный, как и все, но не мгновенно достигаемый, а зреющий постепенно, продолжительно или кратко, судя по умению и благоразумию делателя-христианина. Начало его полагается в первом обращении, ибо там кающийся, полагая обет, непременно говорит: "Буду бегать зла и творить благо; только Ты, Господи, не оставь меня Своею благодатною помощию". С этим расположением он и вступает на поприще подвижничества и ревностно действует в нем, в чаянии приятия Божией помощи. Но видимо, что здесь впереди идет его ревнование, Божие же действие последует за ним. Это необходимо и по настроению начинающего, и по намерению Божию. Начинающий хочет потрудиться ради Господа, услужить Ему – и трудится. Этим образуется у него благонадежность и как бы смелость воззрения на Бога. Но очевидно, что это не должно так оставаться. Необходимо, чтобы человек последовал влечению Божию, погасив самочинное ревнование. Следовательно, человеку не должно оставаться в первом своем настроении, но, не ослабляя той же ревности, надлежит подчинять себя Богу, вводиться под Его мановение, приучиться последовать Его внушениям и влечениям. Тайно о сем намекается, когда говорится Петру: Когда ты был юн, поясался сам и ходил куда хотел, а когда состареешися, ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши (Ин. 21, 18). Сначала сам ревнует человек, а потом говорит: "Сам, Господи, имиже веси судьбами, устрояй мое спасение. Как связанный буду идти, куда повелишь". Это и есть акт решительной Богу преданности. Первый род деятельности так благовиден и красен – сколько плодов! Потому-то он может привязать к себе навсегда. Но этого должно опасаться, потому что это будет то же, что потеть над неблагодарною землею: много песку и камней, а нет жизненности. Надо стараться, отшедши от нее, перейти в богопреданность. Правда, она некоторым образом и сама может расти в продолжение первого делания, однако же должно следить за этим растением и способствовать ему или, лучше, принимать образуемое и растимое. Собственно, и тогда действуяй есть Бог, ибо без Него мы ничто, но человек говорит: "Я избрал, я хотел, я трудился, и Бог помог". И хотение, и избрание, и труды суть тоже добрые дела и, следовательно, Божии; но человеку, за хлопотами и усилиями, думается, что тут его сила. Потому совершающийся внутри переход от ревности к богопреданности ревностной есть не что иное, как раскрытие и явление нашему сознанию действия Божия в нас, или в устроении нашего спасения и очищения. Ревнующий вразумляется о сем частыми неуспехами при всем усилии, успехами нечаянными и большими без особого напряжения, ошибками и падениями, особенно вразумительными, как отступлениями благодати. Всеми ими приводится человек к мысли и вере, что он – ничто, а все – Бог и Его всесильная благодать. Это – последняя точка приготовительного к богопреданности курса. Она не иначе возможна, как когда человек восчувствует, что он – ничто. С своей стороны человек может приложить следующее: рассмотрение дел и случаев, как они строятся, чтоб узреть силу Божию в них; углубление с сильною верою в условия оправдания, до воззвания: Имиже веси судьбами, спаси мя; зрение бесчисленного множества врагов, сокрытие пути, мрак пред лицом, неисчетность распутий, сокровенность определений Божиих. Эти мысленные приготовления получают особенную силу от деятельного, именно: раздаяние всего имения, предание себя всеобщему поруганию (в юродстве), затвор, пустынничество. Это такие повороты жизни, после которых некуда более обращаться, как к Богу. Все такие прямо повергают себя в руки Божии и Им приемлются. В этом отношении неоцененна помощь руководителя, если он, невидимо для руководимого, поставляет его в такие обстоятельства, из коих может высвободить одна только невидимая помощь Божия. Древние отцы говорили: должно послушникам доставлять венцы. Лучше всего это чувство ничтожества своего и богопредание образуются непрестанными скорбьми и особенно чрезвычайными, Богом посылаемыми, крестами, о коих мы упоминали выше.
Предавший себя Богу, или удостоившийся сего дара,
начинает быть действуемым от Бога и пребывать в Нем.
Свобода не уничтожается, а существует, ибо самопредание не
есть окончательный, утвержденный акт, а непрестанно
повторяемый. Человек повергает себя Богу, и Бог вземлет его
и действует в нем, или его силами. В этом – жизнь духа
нашего истинная, Божественная. Повергающий себя в руки
Божии приемлет от Бога и действует тем, что приемлет. Это
живой союз, жизнь в Боге, утверждение в Нем всем существом:
мыслию, сердцем, волею. Оно является по самопредании. Но
как самопредание растет постепенно, и именно в продолжение
еще первого действования, то вместе с тем нельзя не
возвышаться и сему богоприятию, и пребыванию в нем. Оно так
и есть; оно и возвышается само. Но опять-таки и с нашей
стороны должно быть нечто в содействие ей или спешнейшее
созревание. Поприще богообщения, область, в коей оно
образуется и действует, есть умная духовная молитва...
Молящийся пребывает в Боге и, следовательно, очень готов и
способен к тому, чтоб и Бог стал пребывать в нем. Но эта
молитва не то же, что молитвование; это – особое
действие духовное, не столько руководимое, а более
безвестно зреющее и для руководимого, и для руководящего. В
ней, можно сказать, последний предел правил подвижничества
(см. у Симеона Богослова). Ибо, когда станет и утвердится
эта молитва, Бог есть едино с духом нашим. И правила
касаются только начатков ее, а что бывает в ней по
усовершенствовании, то сокрыто, становится невидным, как
Моисей за облаком.
У кого начали появляться эти невольные влечения внутрь и
эти восхищения к Богу, и особенно у кого начали действовать
совершенное предание себя Богу и непрестанная молитва, тот
готов и способен вступить в безмолвие. Только он и силен
вынесть этот подвиг и проходить его с плодом. Удержать
такого в общежитии и сожительстве с другими невозможно.
Что гнало Арсения Великого от людей? Это тяготение
внутрь пред Бога. "Люблю вас, – говорил он, – но
не могу быть вместе с Богом и с людьми". "Истинный
безмолвник, говорит Иоанн Лествичник, – не желая
лишиться сладости Божией, так удаляется от всех людей, без
ненависти к ним, как усердно другие с ними сближаются".
Выписываем нужное к понятию о безмолвии из 27-го Слова
"Лествицы":
"Есть безмолвие внешнее, когда кто, от всех отделившись,
живет один; и есть безмолвие внутреннее, когда кто в духе
один с Богом пребывает не напряженно, а свободно, как
свободно грудь дышит и глаз видит. Они совместны, но
первому без последнего нельзя быть. Посему собственно
безмолвник тот, кто существо бестелесное, душу свою
усиливается удержать в пределах телесного дома. Пусть келия
безмолвника заключает в себе тело его, а сие последнее
имеет в себе храмину разума".
На безмолвие не потянет того, кто не вкусил еще сладости
Божией; сладости же сей не вкусит тот, кто не победил еще
страстей. Недугующий душевною страстию и покушающийся на
безмолвие подобен тому, кто соскочил с корабля в пучину и
думает безбедно достигнуть берега на доске.
Никто из тех, которые подвержены раздражительности и
возношению, лицемерию и памятозлобию, да не дерзнет
когда-либо увидеть и след безмолвия, чтобы не впасть в
исступление ума.
Вкусивший сладости Божией стремится на безмолвие, чтобы
ненасытно насыщаться им, без всяких препон, и непрестанно
порождать в себе огнь огнем, рачение рачением и вожделение
вожделением. Посему "безмолвник есть земной образ Ангела;
на хартии вожделения, рукописанием тщания, освободил он
молитву свою от лености и нерадения... Безмолвник –
тот, кто духодвижно вопиет: Готово сердце мое, Боже!
(Пс. 56, 8). Безмолвник – тот, кто говорит: Аз
сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5, 2)".
Таким образом, все занятие безмолвника – быть с
единым Господом, с Коим и беседует он лицом к лицу, как
любимцы царя говорят ему на ухо. Это сердцевое делание
ограждается и охраняется другим – блюдением безмятежия
помыслов. Благочиние помыслов и неокрадываемая мысль о
Божественном составляют существо безмолвия и еще
беспопечение. Сидя на высоте, наблюдай, если только знаешь
это, и тогда увидишь, как и когда, откуда, сколь многие и
какие тати хотят войти и украсть грозды винограда. Когда
страж сей утрудится, то встает и молится, а потом опять
садится и принимается за первое дело с новым мужеством.
Возлюбившие блаженное безмолвие проходят делание умных
сил и подражают образу их жизни. Не насытятся они во веки
веков, восхваляя Творца; так и восшедший на небо безмолвия
не насытится, воспевая Создателя.
Но ни молитвы безленостной, ни хранения сердца
неокрадомого нельзя возыметь, если не утвердилось наперед в
сердце совершенное беспопечение. Нельзя с разумом проходить
первых двух, кто не приобрел последнего, подобно тому, как,
не выучивши букв, нельзя читать. "Малый волос смущает око и
малое попечение губит безмолвие". Кто желает представить
Богу чистый ум и смущает себя попечениями, тот подобен
крепко сковавшему свои ноги и покушающемуся скоро идти.
Посему истинное безмолвие и начинается по предании себя
Богу и глубоком убеждении сердца в Его о нас попечении.
Только те, кои сочетались с безмолвием для наслаждения
любовию Божиею, для утоления жажды этой любви, будучи
влекомы сладостию ее, суть настоящие безмолвники. Такие,
если проходят безмолвие с разумом, скоро начинают вкушать и
плоды его, кои суть: ум неволнуемый, мысль очищенная,
восхищение к Господу, молитва ненасытная, стража
неокрадаемая, всегдашние слезы и прочее.
Таким образом, влечет на безмолвие влечение внутрь к
сладостному стоянию пред Богом; путь к нему пролагает
очищение от страстей всеми подвигами, коими укрепляется в
нас добро и истощается зло; непосредственное преддверие его
есть предание себя Богу в беспопечении; существо его ничем
не возмутимое молитвенное стояние пред Богом умом в сердце,
от коего огонь к огню прилагается.
Горение духа от Божия прикосновения окончательно очищает
человека и возводит его в состояние бесстрастия. В этом
огне переплавляется естество наше, как металл неочищенный в
горниле, и является сияющим небесной чистотою, делающим его
готовым Богу жилищем.
Так, на пути к живому богообщению, стоит неминуемое
безмолвие, если не всегда как известный образ
подвижнического жития, то всегда как состояние, в коем
внутрь собранный и углубленный дух, огнем Духа
Божественного, возводится к серафимской чистоте и
пламенению к Богу и в Боге.
Огнь этот внедряется в минуты обращения и начинает
действовать, как только, по обете, вступит человек в труд,
но это есть начальная теплота, то появляющаяся, то
скрывающаяся. Она действует во все продолжение труда над
очищением сердца; иначе не вынесть человеку трудов сих. Но
всей силы своей она в то время явить не может, по причине
холода страстей, еще качествующих в человеке. Всю силу свою
являет она уже тогда, когда умолкнут страсти. Первая
теплота похожа на горение дров сырых и намоченных, а вторая
на горение тех же дров, когда огнь иссушит их и проникнет
весь их состав. По другому сравнению, первая теплота похожа
на ту, которая бывает в воде, содержащей льдину, еще не
растаявшую: теплота есть, но вода не вскипает и не вскипит,
пока не растает льдина. Когда же растает льдина, теплота,
проникая всю массу воды, разгорячает ее все сильнее и
сильнее; от этого вода перекипает и перечищается. Вот на
это похожа вторая теплота. Последние два образа действий
огня изображают действия духовного горения в последних
степенях совершенства христианского, возводящего к
совершенной чистоте и бесстрастию.
"Вещество страстей, будучи изнуряемо Божественным огнем,
потребляется, а по мере того, как вещество искореняется и
душа очищается, отходят и страсти" [34].
Вот значение бесстрастия, по указанию "Лествицы" в Слове
29-м:
"Бесстрастие есть воскресение души прежде воскресения тела".
Воскресением души должно называть исшествие из ветхости,
именно когда произойдет новый человек, в котором нет ничего
от ветхого человека, по сказанному: И дам вам сердце
ново и дух нов... (Иез. 36, 26) (см. у Исаака
Сирианина).
Это полное и между тем всегда возрастающее совершенство
совершившихся о Господе так освящает ум и восхищает его от
вещества, что часто от жизни в теле исступлением возносит
на небо к видению.
Бесстрастие показал Апостол, написав: ум Господень
имамы (ср.: 1 Кор. 2, 16). Бесстрастие показал и тот
сирианинподвижник, который взывал: "Ослаби ми волны
благодати Твоея!" (святой Ефрем).
Бесстрастный ко всем предметам, возбуждающим и питающим
страсти, стал нечувствителен так, что они никакого действия
на него не производят, хотя находятся пред очами его. Это
оттого, что он весь соединен с Богом. Приходит он в
блудилище – и не только не чувствует движений страсти,
но и блудницу приводит к чистому и подвижническому житию
[35].
Кто сподобился быть в сем устроении, тот еще здесь,
обложенный бренною плотью, бывает храмом живого Бога,
Который руководствует и наставляет его во всех словах,
делах и помышлениях; и он, по причине внутреннего
просвещения, познает волю Господню, как бы слышал некоторый
глас, и, будучи выше всякого человеческого учения, говорит:
Когда прииду и явлюся лицу Божию (Пс. 41, 3), ибо не
могу более сносить действий его вожделения, но ищу той
бессмертной доброты, которую Ты даровал мне прежде, нежели
я впал в тление. Но что много говорить! Бесстрастный не
ктому живет себе, но живет в нем Христос (ср.: Гал. 2,
20), как сказал подвигом добрым подвизавшийся, течение
скончавший и веру православную соблюдший (2 Тим. 4, 7).
Бесстрастие есть небесная палата Небесного Царя. И вот,
наконец, богообщение и боговселение – последняя цель
искания духа человеческого, когда он бывает в Боге, и Бог в
нем. Исполняется наконец благоволение Господа и молитва
Его, чтобы как Он в Отце и Отец в Нем, так и всякий
верующий едино был с Ним (см.: Ин. 17, 21). Исполняется
утешительное уверение Его: кто слово Его соблюдет, того
возлюбит Отец Его, и Они к тому приидут и обитель у него
сотворят (см.: Ин. 14, 23). Исполняется апостольское
определение умерших бесстрастием, что живот их сокровен
есть со Христом в Боге (см.: Кол. 3, 3). Таковые суть храм
Божий (см.: 1 Кор. 3,16), и Дух Божий живет в них (см.:
Рим. 8,9).
Достигшие сего суть таинники Божии, и состояние их есть
то же, что состояние Апостолов, потому что и они во всем
познают волю Божию, слыша как бы некий глас
[36], и
они, совершенно соединив чувства с Богом, тайно научаются
от Него словам Его
[37].
Знаменуется такое состояние пламенем любви, по коей они с
дерзновением удостоверяют: Кто ны разлучит? (Рим. 8,
35). А любовь есть подательница пророчества, причина
чудотворений, бездна просвещения, источник огня
Божественного, который чем более истекает, тем более
распаляет жаждущего
[38].
Поелику такое состояние есть плод безмолвия, когда
проходят его с разумом, то не все безмолвники оставляются
Богом в безмолвии навсегда. Достигающие чрез безмолвие
бесстрастия и чрез то удостоивающиеся преискреннего
богообщения и боговселения изводятся оттуда на служение
ищущим спасения и служат им, просвещая, руководя,
чудодействуя. И Антонию Великому, как Иоанну в пустыне,
глас был в его безмолвии, изведший его на труды руководства
других на пути спасения, – и всем известны плоды
трудов его. То же было и со многими другими.
Выше сего состояния апостольского мы не знаем на земле.
Здесь – и конец обозрению порядка богоугодной жизни
[39].
Б. Живое богообщение совершается в состоянии безмолвия,
приводящего к бесстрастию