<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>


Глава 8

САМОСОХРАНЕНИЕ: КАК ОБНАРУЖИТЬ КАПКАНЫ, ЛОВУШКИ И ЯД В ПРИМАНКЕ

Одичавшая женщина

Одичавшим называют того, кто некогда был диким, потом был одомашнен, а затем снова вернулся к естественному, неприрученному состоянию.

Я считаю одичавшей женщину, которая некогда пребывала в естественном душевном состоянии, то есть в присущем ей первозданном состоянии сознания, а потом, под влиянием какого-то поворота событий, позволила себя приручить, в результате чего ее инстинкты омертвели. Если у нее возникает возможность вернуться к изначальной дикой природе, она очень легко попадается на ловушки и яды. Поскольку ее циклы и защитные механизмы повреждены, то, попадая в прежде естественное для нее дикое состояние, она оказывается в опасности. Утратив бдительность и осторожность, она легко становится добычей.

Утрата инстинкта происходит по определенной схеме. Очень важно изучить эту схему, как следует ее запомнить, чтобы оберегать сокровища своей глубинной природы и природы своих дочерей. В чащах души полно ржавых железных капканов, скрытых под зеленью подлеска. В психологическом смысле то же самое характерно и для внешнего мира Есть разнообразные соблазны, на которые мы падки, есть заманчивые знакомства, связи, предприятия, но стоит нам вонзить зубы в аппетитную наживку – внутри нее оказывается умерщвляющее наш дух, смертоносное острие.

У одичавшей женщины любого возраста, а особенно у молодой, возникает острейшее искушение вознаградить себя за долгие годы голода и изгнания. Она подвергает себя опасности, бездумно стремясь к людям и целям, которые не могут дать ни защиты, ни опоры, ни постоянства. Где бы она ни находилась, в какое бы время ни жила, ее всегда подстерегают ловушки: варианты слишком мелкой жизни, в которые женщину можно заманить или загнать.

Если вы когда-нибудь попадали в ловушку, если когда-нибудь испытывали hantbre del alma, душевный голод, если когда-нибудь оказывались в клетке и особенно если у вас есть тяга к творчеству, то очень вероятно, что вы были одичавшей женщиной или являетесь таковой. Одичавшая женщина обычно испытывает острую жажду чего-то душевного и часто заглатывает любую отравленную приманку, веря, что это именно то, чего жаждет ее душа.

Хотя некоторые одичавшие женщины в последний момент ускользают из капкана, оставив в нем лишь клок шерсти, большинство все же случайно попадает в них – одни на какое-то время теряют сознание, другие ломают хребет, третьи ухитряются вырваться и уползают в пещеру зализывать раны в одиночестве.

Чтобы избежать этих приманок и соблазнов, к которым женщину толкает время, проведенное в неволе и голоде, нужно увидеть их заранее и обойти стороной. Нужно восстановить утраченную интуицию и осторожность. Нужно научиться менять направление. Чтобы знать, куда ступить, нужно знать, куда ступать нельзя.

Хочу познакомить вас с тем, что сама считаю остатком старой женской сказки-притчи, которой объясняются беды изголодавшейся и одичавшей женщины. У этой сказки есть разные названия – "Бальные туфельки дьявола", "Раскаленные башмачки дьявола" и, наконец, просто "Красные башмачки": такое название дал ей Ханс Кристиан Андерсен, написавший переложение этой старой сказки. Как истинный сказочник, он приукрасил ядро истории, сдобрив ее национальным колоритом и сентиментальностью.

С благословения моей тетушки Терезы представляю вам венгерско-германскую версию сказки о красных башмачках, которую она, бывало, рассказывала нам в детстве. Начиная ее, она всегда в виде присказки говорила: "Посмотрите на свои башмаки и будьте рады, что они простые: ведь тому, чьи башмаки слишком красные, нужно соблюдать в жизни великую осторожность".

КРАСНЫЕ БАШМАЧКИ

Жила однажды бедная девочка-сиротка, у которой не было обуви. Стала она собирать лоскутки и через некоторое время сшила себе пару красных башмачков. Они получились грубыми, но девочка их любила. Надевая их, она чувствовала себя богатой, несмотря на то что ей каждый день дотемна приходилось искать себе пропитание в глухом лесу.

Но однажды, когда она, одетая в лохмотья и обутая в красные башмачки, шла по дороге, рядом остановилась раззолоченная карета. Ехавшая в ней старая дама сказала, что возьмет девочку к себе домой и станет воспитывать как собственную дочь. И они поехали туда, где жила эта богатая старая дама. Там девочку умыли и причесали, дали ей чистое белое белье, нарядное шерстяное платье, белые чулочки и блестящие черные башмачки. Когда девочка спросила, что стало с ее старой одеждой, и особенно с красными башмачками, старая дама сказала, что одежда была такая грязная, а башмаки такие неуклюжие, что их бросили в огонь, и они сгорели дотла.

Девочка опечалилась: пусть теперь она живет в богатстве, все равно скромные красные башмачки, которые она смастерила своими руками, были самым большим счастьем в ее жизни. Теперь ей приходилось все время сидеть не двигаясь, ходить не подпрыгивая, молчать, пока к ней не обратятся, и постепенно в душе ее стал разгораться тайный огонь. Она все сильнее тосковала по своим красным башмачкам.

Когда девочка подросла, накануне Дня избиения младенцев, на который была назначена конфирмация, старая дама повела ее к калеке-сапожнику, чтобы по этому случаю заказать пару новых башмаков. У сапожника на витрине стояла пара красных башмачков из тончайшей кожи. Они были чудо как хороши, просто сияли красотой. И хотя это было немыслимо – надеть в церковь красные башмачки, – девочка, послушавшись своего изголодавшегося сердечка, выбрала красные. Глаза у старой дамы были такие слабые, что она не разглядела, какого цвета башмачки. Старый сапожник подмигнул девочке и завернул покупку.

На следующий день служители церкви были вне себя, увидев на ногах у девочки красные башмачки, сиявшие, как натертые до блеска алые яблоки, как сердца, как только что вымытые сливы. Все не сводили с них глаз – даже висевшие на стенах иконы, даже статуи неодобрительно косились на башмачки. Но девочке они нравились все больше и больше. И пока священник произносил слова молитвы, а хор подхватывал их и орган гремел, девочка не думала ни о чем, кроме своих красных башмачков.

К вечеру старой даме доложили о красных башмачках ее подопечной. "Никогда больше не смей их надевать!" – приказала дама. Пришла суббота, но девочка не смогла надеть черные и вместе со старой дамой снова отправилась в церковь в красных башмачках.

У входа стоял старый солдат с рукой на перевязи. У него была короткая тужурка и рыжая борода. Солдат поклонился и попросил разрешения смахнуть пыль с девочкиных башмачков. Девочка выставила ногу вперед, и он выбил на подошве ее башмачка озорную дробь: тикки-тук-тук! – от которой у нее защекотало ступни. "Не забудь остаться на танцы", – ухмыльнулся он и подмигнул.

Опять все косились на девочкины красные башмачки. Но ей так нравились башмачки, красные, как кумач, красные, как малина, красные, как гранаты, что она не могла думать ни о чем другом и едва слушала проповедь. Поставит ногу то так, то этак и все любуется своими красными башмачками – даже петь забыла.

Когда она вместе со старой дамой выходила из церкви, солдат-калека окликнул ее: "Какие красивые бальные туфельки!" От этих слов ноги у девочки пустились в пляс. Сделав несколько танцевальных движений, она уже не могла остановиться: приплясывая, она пронеслась мимо цветочных клумб, завернула за угол церкви. Ноги совсем перестали ее слушаться. Она станцевала гавот, потом чардаш, а потом закружилась в вальсе по дороге через поле.

Кучер старой дамы соскочил с козел и побежал за девочкой. Он догнал ее, взял на руки и понес обратно к карете, но ноги ее и в воздухе продолжали выделывать танцевальные па. Вместе со старой дамой кучер стал стаскивать с девочки красные башмачки. Ну и зрелище это было: шляпы у обоих сбились набекрень, а девочкины ноги бешено брыкались в воздухе. Но наконец им удалось справиться с ее непослушными ногами.

Вернувшись домой, старая дама закинула красные башмачки на самую высокую полку и запретила девочке к ним прикасаться. Но девочка не могла удержаться, чтобы не поглядывать на них и не тосковать о них. Для нее они по-прежнему были самой красивой вещью на свете.

Вскоре судьба распорядилась так, что старая дама слегла в постель. Как только врачи ушли от нее, девочка пробралась в комнату, где хранились красные башмачки. Она стала смотреть, как они лежат на самой высокой полке. И чем дольше она на них смотрела, тем сильнее становилось ее желание. Наконец девочка достала башмачки с полки и надела, думая, что от этого не будет никакой беды. Но как только башмачки оказались у нее на ногах, ее снова одолело непреодолимое желание танцевать.

Так, танцуя, она вышла из комнаты, спустилась по лестнице – сначала гавотом, потом чардашем, а потом закружилась в бешеном вихре вальса. Девочка была в восторге и не понимала, что попала в беду, пока не захотела сделать поворот влево, потому что башмачки понесли ее вправо. Тогда она решила танцевать по кругу, но башмачки понесли ее прямо вперед. Башмачки понесли ее по дороге, через поля, в темный мрачный лес.

Там, прислонившись к дереву, стоял старый солдат с рыжей бородой и рукой на перевязи, одетый в короткую тужурку. "Надо же, – сказал он, – какие красивые бальные туфельки!" Девочка в ужасе пыталась стащить башмачки, но они будто приросли к ногам. Она стала прыгать то на одной ноге, то на другой, стараясь сбросить башмачки, но при этом нога, стоявшая на земле продолжала отплясывать, а другая, которую она держала руками, тоже выделывала свои па.

Так она плясала, плясала, плясала – по холмам и долинам, в дождь и в снег, ночью, на восходе и в сумерках. Только танец ее был нехорош – то был ужасный танец, и не было ей ни покоя, ни передышки.

Как-то раз она оказалась у церкви, но ужасный призрак не позволил ей войти. "Так и будешь плясать в своих красных башмачках, пока сама не станешь призраком, привидением, пока от тебя не останутся кожа да кости, – произнес он. – Так и будешь плясать от двери к двери, из деревни в деревню, будешь трижды стучать в каждую дверь. А когда люди выглянут и увидят тебя, то испугаются, как бы и с ними такого не приключилось. Пляшите, красные башмачки, танцуйте до упаду!"

Девочка хотела попросить пощады, но не успела она вымолвить слово, как красные башмачки умчали ее прочь. Она плясала, передвигаясь через заросли вереска, через ручьи, через живые изгороди, все дальше и дальше, пока не очутилась у своего прежнего дома. Там она увидела похоронную процессию: старая дама, которая взяла ее к себе, умерла. И все равно девочка плясала – мимо, вперед и вперед. В полном изнеможении и ужасе она оказалась в лесу, где жил городской палач. Почуяв ее приближение, топор, что висел у него на стене, стал подрагивать.

"Прошу вас! – взмолилась она, танцуя мимо дома палача. – Отрубите мои башмачки, избавьте меня от этой ужасной участи!" Палач взял топор и разрезал шнурки башмачков, но башмачки не хотели слезать с ног. Тогда девочка, заливаясь слезами, сказала, что жизнь ее все равно погибла, и попросила отрубить ноги вместе с башмачками. И палач отрубил ей ноги. А красные башмачки вместе с обрубками ног пошли плясать дальше – через лес, через холм – и скрылись из вида. Девочка так и осталась несчастной калекой, и пришлось ей жить в услужении. Никогда больше она не мечтала о красных башмачках.

Жестокая утрата в волшебных сказках

Возникает вопрос: почему в волшебных сказках встречаются такие жестокие эпизоды? Подобное явление можно встретить в мифах и фольклорных произведениях самых разных народов мира. Такая ужасная концовка характерна для сказок в тех случаях, когда попытка духовного героя осуществить задуманное превращение терпит крах.

С точки зрения психологии, жестокий эпизод выступает носителем непреложной душевной истины. Эта истина чрезвычайно важна, и тем не менее от нее очень легко отмахнуться, сказав: "Нет, ничего не понимаю", – и отправиться дальше, навстречу гибели. Поэтому мы вряд ли обратим внимание на тревожный сигнал, если он будет облечен в более мягкую форму.

В современном мире техники на смену жестоким эпизодам волшебных сказок пришли образы телерекламы: например, чтобы внушить, как опасно управлять машиной в нетрезвом виде, нам показывают залитую кровью семейную фотографию, где один из членов семьи перечеркнут жирным крестом, а чтобы убедить людей не принимать наркотики, показывают, как шипит и корчится на сковороде яйцо, намекая, что с мозгом наркомана происходит нечто подобное. Жестокий мотив – это древний способ вынудить эмоциональное "Я" обратить внимание на очень серьезную весть.

В "Красных башмачках" психологическая истина заключается в том, что в душевную жизнь женщины могут вмешаться, этой жизни могут угрожать, ее могут отобрать или выманить, если женщина не удержит или не вернет свою сокровенную радость первозданной, дикой свободы. Эта сказка привлекает наше внимание к ловушкам и приманкам, на которые мы так легко попадаемся, когда нашу первозданную душу терзает голод. Без прочной связи с дикой природой женщина не может вынести этот голод и впускает в свою душу настроения типа "мне уже лучше", "оставьте меня в покое" и "полюбите меня, пожалуйста".

Изголодавшаяся женщина примет любые предложенные ей заменители, в том числе и бесполезные, как плацебо, которые ничем ей не помогут, и разрушительные и опасные для ее жизни, которые заставят ее впустую расточать время и таланты или подвергнут ее жизнь реальной опасности. Именно неутоленный голод души побуждает женщину выбирать то, что заставит ее неудержимо мчаться в бешеном танце, – чтобы в итоге очутиться у двери палача.

Чтобы еще глубже постичь эту сказку, нужно понять, что, утратив связь с инстинктивной, дикой жизнью, женщина может непоправимо сбиться с пути. Чтобы сохранить то, что имеешь, чтобы найти обратный путь к первозданной женственности, нужно понять, какие ошибки может совершить женщина, попавшая в такую западню. Тогда можно вернуться назад и все исправить. Тогда можно установить утраченную связь.

Как мы увидим, потеря самодельных красных башмачков олицетворяет для женщины утрату избранного жизненного пути и необузданной жизненной силы, переход к слишком домашней жизни. В конце концов это приводит к утрате четкого восприятия, за этим следуют излишества и, как результат, потеря ног – платформы, на которой мы стоим, нашей основы, сокровенной части нашей инстинктивной природы, обеспечивающей нашу свободу.

Сказка о красных башмачках показывает нам, как начинается гибель и до какого состояния мы дойдем, если сами не встанем на защиту своей дикой самости. И пусть женщина не ошибется, когда выйдет на битву со своим демоном, каким бы он ни был, – это самая важная из всех известных битв, как в сфере архетипа, так и в обычной реальности. Хотя изголодавшись, попав в ловушку, растеряв инстинкты, сделав гибельный выбор и по тысяче других причин она может, как это случилось в сказке, оказаться на самом дне, помните: дно – это именно то место, где находятся живые корни души. На дне лучше всего сеять и выращивать что-то новое. В этом смысле оказаться на дне, как бы болезненно это ни было, – значит еще и засеять почву.

Хотя мы никогда не соблазнились бы губительными красными башмачками, чтобы тем самым навлечь беду на себя или других, однако в свирепом и роковом центре этой ситуации присутствует нечто такое, что сплавляет свирепость с мудростью для женщины, исполнившей этот проклятый танец, утратившей себя и свою творческую жизнь, загнавшей себя в ад в дешевой (или дорогой) упаковке – и все же сохранившей какую-то связь со словом, с мыслью, с идеей, пока ей не представился случай улизнуть через зазор во времени, чтобы выжить и рассказать обо всем этом.

Поэтому женщина, которой довелось безудержно плясать помимо своей воли, женщина, утратившая почву под ногами и сами ноги и понимающая печальное состояние девочки в конце сказки, обладает особой, драгоценной мудростью. Она похожа на сагуаро, прекрасный и удивительный кактус, который растет в пустыне. Сагуаро можно изрешетить пулями, можно изрезать, сломать, можно ходить по нему ногами – он все равно жив, все равно хранит живительную влагу, все равно бурно растет и со временем залечит полученные раны.

Волшебные сказки заканчиваются через десяток страниц, а наша жизнь продолжается. Мы – многотомные издания. Даже если какой-то эпизод нашей жизни можно сравнить с крушением или пожаром, впереди нас ждет Другой эпизод, а за ним третий. Всегда есть возможности что-то исправить, сделать свою жизнь такой, какую мы заслуживаем. Не тратьте время на то, чтобы ненавидеть свои неудачи. Неудачи учат больше, чем успехи. Слушайте, учитесь, идите вперед. Для этого и предназначена сказка о красных башмачках. Мы слушаем ее древнее послание. Мы узнаем о губительных ухищрениях и можем продолжать путь, обладая силой того, кто умеет видеть капканы, ловушки и приманки прежде, чем мы на них наступим или попадемся.

Так давайте начнем распутывать эту очень важную сказку, а для этого необходимо понять, что происходит, когда самое главное в жизни – то, что мы в ней больше всего ценим, каким бы оно ни казалось окружающим, – сама жизнь, которую мы любим больше всего на свете, обесценивается и обращается в прах.

Самодельные красные башмачки

В этой сказке мы видим, как девочка теряет красные башмачки, которые она сама смастерила и которые позволяли ей чувствовать себя богатой, несмотря ни на что. Она была бедна, но изобретательна; она искала свой собственный путь. Из состояния, где у нее не было обуви, она поднялась к состоянию, в котором у нее были башмачки, и они обеспечивали ей душевную жизнь, несмотря на тяготы жизни внешней. Самодельные башмачки – знак ее перехода от душевной скудности к необузданной жизни, которую она сама для себя замыслила. Башмачки – символ огромного и буквального шага к объединению изобретательной женской природы с повседневной жизнью. Не важно, что эта жизнь несовершенна. В ней есть свои радости. Она способна развиваться.

В волшебных сказках можно понимать этот типичный образ бедной, но изобретательной девочки как психологический мотив, изображающий духовно богатую личность, которая медленно, но верно обретает все большую осознанность и силу. Можно сказать, что этот образ – точный портрет каждой из нас, ведь все мы медленно, но верно идем вперед.

В социальном смысле башмачки – это сигнал, возможность отличить одного человека от другого. Часто художники носят совсем другую обувь, чем, скажем, инженеры. Обувь может кое-что рассказать о том, что мы собой представляем, и даже о том, чем мы стремимся стать, о персоне, которую мы на себя примеряем.

Архетипическая символика обуви берет начало в древности, когда обувь была свидетельством власти: правители имели ее, а рабы – нет. Даже сегодня во многих странах мира людей учат выносить суждения об уме и способностях окружающих, исходя из того, ходят они босиком или обуты, а у обутых – исходя из качества обуви.

Этот вариант сказки родом из холодных северных стран, где обувь – ни много ни мало одно из средств выживания. Держать ноги теплыми и сухими – значит пережить трескучие морозы и сырость. Помню, тетушка мне рассказывала, что украсть зимой у человека единственную пару обуви значило совершить преступление, равноценное убийству. Такой же опасности подвергается и творческая, необузданная натура женщины, если она не может сохранить связь с истоками роста и радости. Они ее тепло, ее защита.

Символ обуви можно понимать как психологическую метафору: они защищают и оберегают то, на чем мы стоим, – наши ноги. В архетипической символике ноги олицетворяют подвижность и свободу. В этом смысле иметь обувь для защиты ног – значит быть уверенным в своих убеждениях и иметь возможность действовать, исходя из них. Не имея "обуви" для души, женщина не способна справиться с внешними и внутренними обстоятельствами, требующими от нее проницательности, здравого смысла, осмотрительности и жесткости.

Жизнь и жертва идут рука об руку. Красный – цвет жизни и жертвы. Чтобы жить полной жизнью, мы приносим разнообразные жертвы. Если вы хотите учиться в университете, приходится жертвовать временем и средствами и целиком посвятить себя этой цели. Если хотите заниматься творчеством, то, чтобы запечатлеть свои самые яркие озарения, самые сокровенные видения, приходится жертвовать внешним благополучием, стабильностью, а нередко и желанием нравиться.

Проблемы возникают в том случае, если из многочисленных жертв не рождается новая жизнь. Тогда красный цвет становится цветом кровопотери, а не яркой жизни. Именно это и происходит в сказке. В первый раз яркий и любимый красный цвет оказался утрачен, когда сожгли самодельные красные башмачки. Это положило начало тоске, одержимости и, наконец, болезненной привязанности к другому красному цвету: цвету излишеств, дешевых сенсаций, бездушного секса – всего того, что ведет к бессмысленной жизни.

Итак, понимая все аспекты этой сказки как составляющие единой женской души, можно увидеть, что, мастеря себе красные башмачки, девочка совершает главный подвиг: она поднимает свою жизнь со ступени босоногости/рабства – когда просто идешь, уставившись на дорогу, не глядя ни вправо, ни влево, – на ступень сознания, когда останавливаешься, чтобы создавать, когда видишь красоту и чувствуешь радость, когда испытываешь страсти и отмечаешь насыщение и все то, что составляет целостную натуру, которую мы называем дикой.

По сути, красный цвет башмачков указывает на то, что впереди нас ожидает полная жизнь, в которой есть все, в том числе и жертва. Так и должно быть. То, что башмачки самодельные и сделаны из лоскутков, указывает, что ребенок олицетворяет творческий дух: не имея матери и не получив воспитания, девочка, руководствуясь лишь врожденным чувством, сама сложила все лоскутки воедино. Браво! Какое прекрасное душевное достижение!

Если бы на этом и остановиться, ситуация для творческой самости сложилась бы наилучшим образом. В сказке девочка в восторге от самодельной обновки, оттого, что справилась с задачей: терпеливо искала, собирала, придумывала, мастерила, примеряла и в итоге сумела воплотить свой замысел. Не важно, что ее первое произведение получилось грубым, – во всех культурах и во все времена многие боги-творцы поначалу творили не лучшим образом. Первую попытку всегда можно улучшить, как и вторую, а там и третью, и четвертую. Это никак не связано с душевными качествами и умениями человека. Это просто жизнь, которая нас пробуждает и развивает.

Но если бы девочку оставили в покое, она смастерила бы еще одну пару красных башмачков, а за ней еще одну и еще – пока они перестали бы получаться грубыми. Помимо того, что она проявила удивительную изобретательность и жизнестойкость в трудных обстоятельствах, особо ярким является тот факт, что самодельные башмачки стали для нее причиной огромной радости, а для ее жизни радость – это кровь, духовная пища и жизнь души, все вместе взятое.

Радость – это то чувство, которое испытывает женщина, когда просто доверяет свои мысли листу бумаги или впервые попадает точно в тон. Ух ты! Невероятно! Это чувство, которое испытывает мечтающая о ребенке женщина, когда обнаруживает, что беременна. Это чувство, которое испытывает женщина, когда видит, как веселятся те, кого она любит. Это чувство, которое испытывает женщина, совершив то, к чему стремилась, чего хотела всей душой, что чревато риском, что потребовало от нее напряжения сил, развития и принесло успех – он может быть заслуженным или нет, но она добилась своего, создала что-то или кого-то: произведение искусства, победу, момент, свою жизнь. Это – инстинктивное состояние бытия, естественное для женщины. Именно через такую радость проявляется Первозданная Женщина. Именно эта душевная ситуация окликает ее по имени.

Но в сказке судьба распорядилась так, что в один прекрасный день в жизнь девочки со скрипом въезжает раззолоченная карета – образ, прямо противоположный сшитым из лоскутков простеньким красным башмачкам, простой радости жизни.

Ловушки

Ловушка первая: золоченая карета, обесцененная жизнь

В архетипической символике карета – это буквальный образ: средство, которое переносит человека из одного места в другое. В современных сновидениях и современном фольклоре на ее место пришел автомобиль, передающий то же архетипическое ощущение. Такое "транспортное" средство традиционно понимается как главный настрой души, переносящий ее из одного состояния в другое, от одной идеи к другой, от одной мысли к другой, от одной попытки к другой.

Для девочки сесть в золоченую карету старой дамы – все равно что войти в позолоченную клетку: на первый взгляд это сулит более легкую и удобную жизнь, а на деле заманивает в ловушку. Такую западню сразу не разглядишь, поскольку позолота слепит глаза. Представьте себе: мы идем по своему жизненному пути в самодельных красных башмачках, и на нас находит такое настроение: "А может, в жизни есть кое-что получше, полегче, не требующее столько времени, энергии и усилий?"

В жизни женщины подобное случается нередко. Мы на середине пути, и наше отношение к нему колеблется от плюса к минусу. Мы только начинаем налаживать свою жизнь и делаем для этого все, что можем. Но скоро на нас что-то находит и говорит: "Это для тебя трудновато. Посмотри-ка лучше, какая там красота. Эта заманчивая штука выглядит куда доступнее, лучше, привлекательнее". Неожиданно подкатывает раззолоченная карета, распахивается дверца, опускается лесенка, и мы влезаем внутрь. Мы поддались искушению. Это происходит постоянно, даже ежедневно. Иногда бывает очень трудно сказать "нет".

Так мы выходим замуж не за того мужчину, потому что это позволит нам улучшить материальное положение. Мы забрасываем новое произведение, над которым работаем, и возвращаемся на старый проторенный путь, надоевший нам уже десять лет назад. Мы не превращаем просто хорошее стихотворение в шедевр, а довольствуемся очередным вариантом, вместо того чтобы поработать с ним еще и еще раз.

Появление позолоченной кареты перевешивает безыскусное наслаждение красными башмачками. Хотя этот эпизод можно интерпретировать как проявление женского стремления к материальным благам и комфорту, он чаще выражает простое психологическое желание не прилагать особых трудов к достижению основных целей творческой жизни. Само по себе стремление облегчить себе жизнь – не ловушка, а естественное желание эго. Да, но какой Ценой? Цена и есть ловушка. Ловушка захлопывается, когда девочка соглашается жить у старой дамы. Там она должна вести себя прилично и тихо – ей не разрешается открыто выражать свои желания, тем более их осуществлять.

В классической юнгианской психологии подчеркивается, что потеря души чаще всего происходит в среднем возрасте: лет в тридцать пять или позже. Но в современном обществе потеря души угрожает женщине каждый Божий день – восемнадцать вам или восемьдесят, замужем вы или нет – независимо °т родословной, образования или материального положения. Многие "образованные" люди снисходительно улыбаются, слыша, что у "примитивных" народностей есть бесконечные перечни переживаний и событий, которые, по их мнению, могут похитить душу, – от встречи с медведем в неподходящее время года до посещения дома, который не успели освятить после того, как в нем кто-то умер.

Хотя в современной культуре много чудесного и жизнеутверждающего, у нас на один квартал приходится больше неурочных встреч с медведями и больше посещений неосвященных мест, чем на тысячу квадратных миль какого-нибудь захолустья. Главный психологический факт остается тем же: связь со смыслом, страстью, душевностью и своей дикой природой – это то, за чем необходимо неусыпно следить. Есть много возможностей выбросить, отнять, выманить у нас самодельные башмачки, например, просто сказав: "Я займусь этим позже, отложу (танец, посадку, объятия, поиски, планы, учебу, примирение, уборку) на потом". Все это – ловушки.

Ловушка вторая: чопорная старая дама, старческая сила

В толковании сновидений и сказок владелец "переносчика отношений", раззолоченной кареты, рассматривается как главный движитель, который принуждает душу, толкает ее вперед, двигает в том направлении, что угодно ему. В данном случае душой начинают манипулировать ценности старой дамы, владелицы кареты.

В классической юнгианской психологии архетипический образ старика часто называют "сенексной" силой. Латинское слово senex значит "старик". Более правильно и без учета пола символ старости называют старческой силой – той, которая действует так, как это свойственно пожилым людям [1].

В сказках эту старческую силу олицетворяет пожилой человек, который часто изображается несколько однобоким – это указывает на то, что душевный процесс человека тоже развивается однобоко. В идеальном смысле старая женщина олицетворяет достоинство, опеку, мудрость, самопознание, верность традициям, четкие рамки и опыт... изрядно сдобренные ворчливой, въедливой, прямолинейной, придирчивой сухостью.

Когда старая дама использует все эти качества во вред, как это происходит в сказке "Красные башмачки", это становится предостережением: тем аспектам души, которые нуждаются в тепле, со временем предстоит окоченеть. Те свойства души, которые обычно играют и трепещут, скоро будут туго накрахмалены, перелицованы или изуродованы до неузнаваемости. Когда девочка садится в позолоченную карету старой дамы, а затем попадает к ней в дом, она так же верно оказывается в ловушке, как если бы сунула руку в двойной охотничий капкан.

Как мы видим в сказке, обеспеченная жизнь в доме у старой дамы, куда нет доступа ничему новому, оборачивается рабством у всего старого, собственно старческого. Вместо того чтобы по-настоящему заботиться о воспитаннице, старуха пытается остановить ее развитие. В этой сказке старая дама не обладает мудростью, а упорно настаивает на одной-единственной ценности, отвергая эксперименты и необходимость обновления.

Описываемые эпизоды в церкви свидетельствуют о том, что эта единственная ценность гласит: мнение коллектива превыше всего – оно перевешивает потребности отдельно взятой дикой души. Часто коллективом считают общество [2], окружающее человека. Это верно, но Юнг определяет его как "множество в противовес одному". На нас оказывают влияние многие коллективы: группы, в которые мы входим, и группы, членами которых мы не являемся. Какими бы ни были окружающие нас коллективы, – научными, духовными, финансовыми, производственными, семейными или иными, – они раздают ощутимые награды и наказания и тем, кто в них входит, и тем, кто не входит. Они стремятся на все влиять и все контролировать: от наших мыслей до выбора партнеров и цели нашей жизни. Они могут также дискредитировать усилия, которые не совпадают с их предпочтениями, или чинить им препятствия.

В этой сказке старая дама выступает символом косного хранителя коллективных традиций, поборника непререкаемого статус-кво, правил вроде "веди себя прилично", "не горячись", "не слишком задумывайся", "не высовывайся", "будь бледной тенью", "будь кроткой овечкой", "говори "да", даже если тебе не нравится, не подходит, жмет и трет". И так далее.

Следовать такой безжизненной системе ценностей – значит совершенно утратить связь с собственной душой. Независимо от коллективного членства или влияния, наша задача – во имя дикой души и своего творческого духа не смешиваться с каким бы то ни было коллективом, а, разграничив себя с теми, кто нас окружает, наводить мосты по собственному усмотрению. Нам решать, какие мосты будут прочными и многолюдными, а какие получатся шаткими и пустыми. И мы удостоим общения только те коллективы, которые смогут оказать самую сильную поддержку нашей душе и творческой жизни.

Если женщина работает в университете, ее окружает научный коллектив. Ей следует, не смешиваясь с тем, что может предложить ей это окружение, украсить его своим собственным ароматом. Являясь существом цельным, она, если только не занята какими-то другими важными вещами, способными это компенсировать, не может себе позволить стать однобоким брюзгливым созданием, твердящим: "Я делаю свое дело, ступайте домой, идите сюда..." Если женщина пытается стать частью организации, ассоциации или семьи, которая не удосуживается вглядеться в нее, чтобы увидеть, из какого теста она сделана, не удосуживается спросить: "От чего она бежит?", не старается ее ободрить или воодушевить, – это отрицательно сказывается на ее способности цвести и творить. Чем суровее обстоятельства, тем дальше они загоняют женщину в солончаковую пустошь, где нет места ничему живому.

Отделение женской жизни и души от сглаженного коллективного мышления и развитие ее уникальных дарований – главнейшие из доступных женщине достижений, ибо эти поступки не дают душе и психике попасть в рабство. Общество, которое подлинно способствует индивидуальному развитию, никогда не превратит представителей той или иной группы, того или иного пола в рабов.

Однако в сказке дитя принимает абстрактные и безжизненные ценности старой дамы. Именно тогда девочка дичает, переходит из естественного состояния в подневольное. Скоро, не имея врожденного чутья, не умея разглядеть опасность, она потянется к диким радостям дьявольских красных башмачков.

Отойдя от исполненной страстей подлинной жизни и сев в золоченую карету сухой и чопорной старой дамы, мы в результате усваиваем персону и притязания старой зануды-перфекционистки.* И тогда, как и все подневольные существа, мы впадаем в печаль, выливающуюся в некую неутолимую тоску, которую в моей практике часто называют "беспокойство без названия". В этом состоянии нам грозит опасность ухватиться за первую же приманку, которая обещает нам вернуть ощущение жизни.

* Здесь: перфекционизм – стремление к совершенству любой ценой. – Прим. ред.

Здесь важно глядеть в оба и тщательно взвешивать, если нам предлагают легкую жизнь или безопасный путь, особенно если взамен мы должны возложить свою радость творчества на погребальный костер, а не позволить ей самой пылать ярким пламенем.

Ловушка третья: уничтожение сокровища, hambre del alma, душевный голод

Иногда мы сжигаем с радостью, а иногда сжечь – значит уничтожить. Если в первом случае огонь преображает, то во втором только уничтожает. Нам нужен именно преображающий огонь. Но некоторые женщины отказываются от красных башмачков и соглашаются стать чистенькими, милыми, полностью согласными с чьим-то видением мира. Мы предаем свои веселые красные башмачки разрушительному огню, когда без разбора поглощаем чужие ценности, пропагандистские призывы и идеи. Красные башмачки сгорают дотла, когда мы рисуем, поступаем, пишем, действуем так, что это приводит к оскудению нашей жизни, затуманивает видение, ломает наш духовный хребет.

Тогда женскую жизнь покрывает бледность, потому что теперь она hambre del alma, изголодавшаяся душа. Все, что ей нужно, – получить обратно свою сокровенную жизнь. Все, что ей нужно, – самодельные красные башмачки. Необузданную радость, которую они олицетворяют, можно сжечь на костре небрежения, на костре недооценки собственной работы. Их можно сжечь в огне добровольного молчания.

Многие, слишком многие женщины связывают себя страшной клятвой гораздо раньше, чем узнают что-то лучшее. В молодости они успели изголодаться по элементарному ободрению и поддержке и исполниться такой печали и отвращения, что отложили перо, закрыли слова на замок, выключили музыку, скатали холсты и поклялись никогда к ним не притрагиваться. В таком состоянии женщина очертя голову бросается в печь вместе со своей самодельной жизнью. И ее жизнь превращается в пепел.

Жизнь женщины гибнет в огне ненависти к себе, потому что комплексы могут больно кусаться и, по крайней мере на время, так напугать ее, что она станет обходить стороной то дело своей жизни, которое для нее дороже всего. Много лет будет потрачено на то, чтобы не ходить, не двигаться, не учиться, не находить, не получать, не брать на себя, не становиться.

И то, как женщина видит собственную жизнь, тоже может погибнуть в пламени чьей-то зависти или чьей-то неприкрытой враждебности по отношению к ней. Семья, наставники, учителя и друзья не должны быть враждебными, даже чувствуя зависть, но некоторые определенно бывают – как тайно, так и явно. Ни одна женщина не может позволить своему творческому началу висеть на волоске, пока она разбирается с противником в лице любовника, родителя, учителя или друга.

Когда жизнь души сгорает дотла, женщина теряет животворное сокровище и начинает действовать хладнокровно, как Смерть. Желание получить обратно красные башмачки, обрести необузданную, дикую радость не только хранится в ее бессознательном, но растет и крепнет, пока наконец не встанет на ноги и не понесется вперед, яростное и голодное.

Если вас довели до состояния hambre del alma, значит, вас гложет беспощадный голод. Его может утолить все что угодно, лишь бы это снова позволило вам почувствовать себя живой. Попавшая в неволю женщина не знает ничего лучшего и возьмет любое, хорошее или плохое, лишь бы оно было похоже на утраченное сокровище. Женщина, изголодавшаяся по истинной жизни души, внешне может выглядеть умытой и причесанной, хотя внутри у нее десятки протянутых рук и голодных ртов.

В этом состоянии она возьмет любую пищу, независимо от ее состояния или действия, ибо она пытается компенсировать прежние утраты. И хотя эта ситуация поистине ужасна, дикая Самость будет снова и снова стараться нас спасти. Она шепчет, хнычет, зовет, тащит наши безжизненные тела во снах, пока мы не осознаем свое состояние и не предпримем шаги, чтобы вернуть сокровище.

Мы сможем лучше понять гонимую душевным голодом женщину, которая Ударяется в крайности – чаще всего это наркотики, выпивка и неудачная любовь, – если понаблюдаем за поведением голодного животного, рыщущего в поисках добычи. Считается, что волк, как и голодная душа, злобен, ненасытен, нападает на невинных и неосторожных, убивает ради убийства, никогда не знает меры. Как видите, в сказках и в реальной жизни волк пользуется незаслуженно дурной репутацией. На самом деле волки – убежденные общественные существа. Стая инстинктивно организована так, что здоровые волки убивают ровно столько, сколько нужно для прокорма. От этого обычая отступают только если отдельный волк или вся стая потерпели ущерб.

Волк, когда ему плохо, убивает без меры только в двух случаях. Он может убивать без разбора, если болен бешенством или чумой. Он может убивать больше, чем необходимо, после долгого периода голода. То, как голод может изменять поведение живых существ, – смысловая метафора изголодавшейся душой женщины. В девяти случаях из десяти женщина, столкнувшись с духовной или психологической проблемой, что заманивает ее в ловушку, где она испытывает тяжкие страдания, – это женщина, которую терзает голод или которая пережила острый душевный голод в прошлом.

У волков голод случается, когда выпадет много снега и невозможно догнать дичь. Олени и карибу* действуют как снегоочистители, а волки идут по глубокому снегу по их следам. Когда же из-за сильных снегопадов олени оказываются в снежном плену, никто не расчищает тропу, и волкам приходится несладко. Наступает голод. Зима для волка – самое голодное, самое опасное время. Для женщины голод может наступить в любое время, он может прийти с любой стороны, в том числе из привычного круга общения.

* Канадский олень (Rangifer caribou).

Для волка голод обычно заканчивается весной, когда начинает таять снег. Изголодавшаяся стая может впасть в безумие и предаться безудержному убийству. Тогда волки не пожирают излишек убитой добычи и не прячут ее. Они ее бросают. Они убивают куда больше, чем могут съесть, куда больше, чем им когда-нибудь понадобится [3]. Сходный процесс происходит, когда женщина побывала в неволе и изголодалась. Внезапно обретя свободу – свободу идти, делать, быть, – она тоже может впасть в опасное безумие и предаться излишествам. И при этом будет чувствовать себя правой. Девочка из сказки тоже чувствует себя правой, стараясь любой ценой завладеть смертоносными красными башмачками. Есть в голоде нечто такое, что искажает представление о правоте.

Поэтому, когда сокровище – самое сокровенное в жизни женщины – сгорает дотла, она, вместо того чтобы сгорать от нетерпения, становится ненасытной. Так, например, если женщине не разрешали рисовать, она может внезапно начать рисовать день и ночь, изводить себя недосыпанием, лишать ни в чем не повинный организм питания, подрывать здоровье и вытворять еще бог знает что. Если глаза закрываются, она тянется за стимулятором – кто знает, сколько еще времени ей удастся оставаться свободной.

Hambre del alma – жажда того, что полагается душе: творческое состояние, острота чувственного восприятия и другие дары инстинкта. Если женщина вынуждена вести себя как дама и сидеть только тесно сдвинув колени, если, услышав крепкие выражения, она готова упасть в обморок, если ей никогда не разрешали пить ничего кроме пастеризованного молока, тогда – взгляните на нее, когда она вырвется на свободу! Она пьет джин с содовой и никак не может напиться, она сидит развалившись, как пьяный матрос, а от ее речей краска облезает со стен. Изголодавшуюся душу всегда снедает страх, что, неровен час, ее снова поймают. Поэтому она пользуется случаем и берет, пока дают [4].

Излишествами и крайностями себя разрушают те женщины, которые изголодались по жизни значимой, исполненной смысла. Если женщина длительное время была отрезана от своих циклов или творческих нужд, она начинает неистово предаваться чему угодно, бросаясь в крайности: пьянство, наркотики, гнев, поглощение суррогатов духовности, деспотизм, беспорядочные связи, беременность, наука, творчество, руководство, учеба, бизнес, аэробика, обжорство – этот список вы можете продолжить сами. Поступая так, женщины компенсируют утрату обычного цикла самовыражения, душевного выражения, душевного насыщения.

Такая женщина переживает одно голодание за другим. Она может замышлять бегство и все же думать, что цена побега слишком высока, что это будет стоить ей слишком большой потери либидо, слишком большой потери энергии. Некоторые могут быть не готовы и в других отношениях – из-за скудости образования, материального положения, духовного развития. К несчастью, утрата сокровища и воспоминания о голоде, засевшие глубоко в памяти, могут заставить нас прийти к выводу, что излишество – дело полезное. И потом, конечно, это такое облегчение и счастье – наконец обрести возможность наслаждаться ощущением, любым ощущением.

Женщина, которая только что избавилась от голода, ради разнообразия хочет просто наслаждаться жизнью. Ее восприятие эмоциональных, рациональных, физических, духовных и финансовых границ – необходимое условие для выживания – притупилось, а это чревато опасностью. Где-то перед ней маячит пара смертоносных ярко-красных башмачков. Она схватит их, как только найдет. Вот чем опасен голод. Если женщине покажется, будто что-то сможет утолить ее голод, она набросится на это без лишних раздумий.

Ловушка четвертая: повреждение основного инстинкта – последствие неволи

Инстинкт – вещь трудно определимая, ибо его не увидишь глазами. Хотя нам известно, что инстинкты присущи человеку с незапамятных времен, никто толком не знает, в каком месте нервной системы они обитают и как именно на нас воздействуют. Если смотреть с психологической точки зрения, то Юнг полагал, что инстинкты происходят из психоидного бессознательного, того уровня психики, где могут соприкасаться биологическое и духовное. Я сознательно придерживаюсь той же точки зрения и, пойдя дальше, рискну предположить, что творческий язык, в частности, есть такой же лирический язык Самости, как и символика сновидений.

Этимологически слово "инстинкт" происходит от латинских слов instingue-ге, что значит "импульс", и instinctus, что значит "побуждение" – подстрекательство или принуждение со стороны внутреннего голоса. Инстинкт можно рассматривать как полезное качество, нечто внутреннее, что в союзе с предусмотрительностью и сознанием направляет человека к целостным поступкам. Женщина рождается с полноценным набором инстинктов.

Хотя мы могли бы сказать, что девочка из сказки попала в новую обстановку, где ее грубые свойства смягчились, а все трудности жизни остались позади, но на самом деле ее индивидуация прекратилась, и ее стремление развиваться заглохло. А когда старая дама – образ, выражающий притупляющее воздействие, – видит в плодах труда творческого духа не сокровище, а мусор, и сжигает самодельные красные башмачки, девочка не просто замолкает. Она печалится, а это обычное состояние творческого духа, отрезанного от естественной для души жизни. Хуже того, инстинкт, который подтолкнул бы ребенка к бегству от этой напасти, притупился, сошел на нет. Вместо того чтобы стремиться к новой жизни, девочка тонет в душевной трясине. Отсутствие чувства в том случае, когда оно абсолютно оправданно, приводит к депрессии. А это еще одна ловушка.

Называйте душу как угодно: союзом с диким началом, надеждой на будущее, неукротимой энергией, творческой одержимостью, своим путем, своим делом, Возлюбленной, дикой невестой, "пушинкой на устах Бога" [5]; какие бы слова или образы вы ни использовали, чтобы обозначить этот элемент вашей жизни, именно он оказался в неволе. Именно поэтому творческий дух вашей души оказался так ущемлен.

Исследуя разные виды животных в неволе, ученые обнаружили: как бы любовно ни были оборудованы их места обитания в зоопарке, как бы ни любили их служители – а они их действительно любят, – звери часто теряют способность размножаться, их потребности в пище и отдыхе меняются, былая жизнерадостность сменяется сонливостью, угрюмостью или беспричинной агрессией. Зоологи называют такое поведение "депрессией животных". Когда животное держат в клетке, его естественные циклы сна, выбора партнера, гона, ухаживания, воспитания потомства и т.д. нарушаются. На месте утраченных естественных циклов образуется пустота. Но эта пустота, в отличие от буддийского представления о священной пустоте, не полна, а именно пуста, как внутренность герметически закрытого ящика.

Так и любая женщина, войдя в дом сухой и чопорной старой дамы, ощущает недостаток решимости, тоску, скуку, обычную депрессию и внезапную тревогу – симптомы, похожие на те, какие проявляют страдающие от неволи и травмы животные. При слишком сильном одомашнивании наши некогда сильные и необходимые побуждения к игре, общению, скитаниям, завязыванию отношений – исчезают. Если женщина соглашается стать слишком "воспитанной", ее инстинкты, регулирующие эти побуждения, погружаются в темное бессознательное и становятся для нее недосягаемыми. Тогда говорят, что ее инстинкты повреждены. То, что должно происходить естественно, не происходит вовсе или происходит после долгих раскачиваний, размышлений, борьбы с самой собой.

Отождествляя слишком сильное одомашнивание с неволей, я не имею в виду социализацию – процесс обучения детей более или менее цивилизованному поведению. Социальное развитие – дело важное и необходимое. Без него женщина не смогла бы нормально сосуществовать со своим окружением.

Но чрезмерно одомашнить – все равно что запретить быть жизнерадостной. Это правильное и здоровое состояние: ведь дикая самость не должна быть покорной или безразличной. Она чутко реагирует на каждое движение, на, каждый миг. Она не ограничена каким-то одним абсолютным, повторяющимся шаблоном на все случаи жизни. Она обладает творческим выбором. У женщины, чьи инстинкты повреждены, такого выбора нет. Она увязла в трясине.

Есть много способов увязнуть. Обычно женщина с поврежденными инстинктами разбазаривает себя, поскольку ей трудно попросить о помощи или осознать собственные потребности. Ее природные инстинкты, побуждающие ее дать отпор или бежать со всех ног, крайне замедлены или сведены на нет. Способность распознавать такие ощущения, как сытость, посторонний привкус, опасность, настороженность и стремление к всеобъемлющей и свободной любви, ослаблена или преувеличена.

Как и в сказке, одна из самых коварных атак на дикую самость – это требование вести себя прилично, сопровождаемое обещанием награды (которая вряд ли последует). Хотя этот метод иногда (повторяю: иногда) помогает убедить трехлетнего ребенка убрать в комнате (никаких игрушек, пока не застелешь постель) [6], он никогда и ни при каких условиях не принесет успеха, если речь идет о живой женщине. Хотя постоянство, последовательность и организованность – важные факторы, положительно влияющие на творческую жизнь, требование старой дамы "вести себя прилично" убивает все возможности роста.

Игра, а вовсе не какие-либо приличия, – главная артерия, ядро, мозговой ствол творческой жизни. Стремление к игре – один из инстинктов. Будь паинькой – творческая жизнь на нуле. Сиди смирно – аналогичный случай. Всегда будь сдержанна в словах, мыслях и поступках – никакого творческого огня. Любая группа или организация, любое общество или учреждение, которое поощряет женщин осуждать все странное, относиться с подозрением к новому и необычному, избегать пылкого, энергичного, изобретательного, обезличивать личное, тем самым хочет насадить культуру мертвых женщин.

Яркий пример одичавшей женщины, инстинкты которой оказались повреждены разрушительными для духа силами, – Джейнис Джоплин, известная в шестидесятые годы блюзовая певица. Ее творческая жизнь, невинная любознательность, любовь к жизни, несколько непочтительное отношение к миру в период взросления – все это подвергалось безжалостному поношению со стороны учителей и многих из тех, кто окружал ее в "приличной" общине южных баптистов, где она росла.

Хотя она была отличницей и талантливой художницей, девочки не водились с ней, потому что она не пользовалась косметикой [7], а соседи не одобряли за то, что она любила забраться на скалы за городской чертой и петь там вместе с друзьями, и еще за то, что она слушала джаз. Когда наконец она сбежала в мир блюза, то была так голодна, что уже не могла остановиться. У нее были неустойчивые границы, то есть отсутствие тормозов, когда дело касалось секса, выпивки и наркотиков [8].

И в Бесси Смит, Энн Секстой, Эдит Пиаф, Мэрилин Монро и Джуди Гарланд было нечто такое, что укладывается в ту же схему изголодавшейся души с поврежденными инстинктами: попытки приспособиться, утрата чувства меры, неспособность остановиться [9]. Можно было бы составить длинный список талантливых женщин с поврежденными инстинктами, совершивших в таком уязвимом состоянии роковой выбор. Как дитя в сказке, все они где-то в пути потеряли свои самодельные башмачки и нашли дорогу к смертоносным красным башмачкам. Все они были полны печали, потому что изголодались по духовной пище, душевной беседе, безыскусным скитаниям, по праву быть такой, как хочется, по пути к Богу, по простой и здоровой чувственности. Но, сами того не ведая, они выбрали заколдованные башмачки – убеждения, поступки, представления, которые способствовали все большему и большему разрушению жизни, которые превратили их в призраков, кружащихся в безумной пляске.

Нельзя не учитывать, что поврежденные инстинкты становятся главной причиной того, что женщины совершают безумные поступки, становятся одержимы навязчивыми идеями или идут по менее гибельному, и все же разрушительному пути. Восстановление поврежденных инстинктов начинается с того, что женщина признает: она попала в ловушку, за которой последовал душевный голод, и обычные границы интуиции и самозащиты оказались нарушенными. Процесс, который довел женщину до неволи и последовавшего за ней голода, необходимо обратить вспять. Но многие женщины вначале проходят через следующие пять стадий, как это описано в нашей сказке.

Ловушка пятая: попытка украсть тайную жизнь – раздвоение "я"

В этой части сказки девочке предстоит конфирмация, и ее ведут к сапожнику за новыми башмаками. Мотив конфирмации – сравнительно новое дополнение к старой сказке. С точки зрения архетипа, вполне вероятно, что "Красные башмачки" – это скрытый под множеством наслоений фрагмент гораздо более старого мифа или сказки о появлении первых менструаций и вступлении в менее защищенную матерью жизнь. С помощью этой сказки женщины постарше когда-то учили молодых осознанности и адекватной реакции на окружающий мир [10].

Есть сведения, что в матриархальных обществах Египта, а также Древней Индии, Турции и некоторых других районов Азии (считается, что именно оттуда на тысячи миль во всех направлениях распространилось и дошло до нас представление о женской душе) главным событием пороговых обрядов было вручение юным девушкам хны и других красных пигментов, чтобы они могли красить ими ступни [11]. Один из самых важных пороговых обрядов был связан с первой менструацией. Этот обряд знаменовал переход от детства к полноценной способности зарождать в своем чреве новую жизнь, владеть сопутствующей сексуальной энергией и всеми прочими женскими качествами. На всех этапах этой церемонии использовалась красная маточная кровь во всех ее проявлениях: менструальная и та, которая выделяется при родах и при выкидыше и во всех случаях стекает по ногам вниз, к ступням. Как видите, у красных башмачков есть богатый подтекст.

Упоминание Дня избиения младенцев – тоже более позднее дополнение. Здесь речь идет о христианском празднике, который в Европе в конце концов вытеснил древний языческий праздник зимнего солнцестояния. В языческом мире в этот день женщины выполняли ритуальное очищение тела и души/духа, готовясь к буквальному и символическому обновлению, которое приходит месте с весной. В эти ритуалы могло входить коллективное оплакивание потерь при деторождении [12] – включая смерть новорожденного, выкидыш, мертворожденного ребенка, прерывание беременности и другие важные события в сексуальной и репродуктивной жизни женщины за истекший год [13].

Далее в сказке следует один из наиболее красноречивых эпизодов душевного гнета. Ненасытный душевный голод девочки сметает преграды, сдерживавшие ее поведение. В лавке сапожника она тайком от старой дамы хватает странные красные башмачки. Вырвавшись на поверхность души, неутолимая жажда душевной жизни заставляет хватать все, что попадается под руку, потому что эго знает: скоро его свободе придет конец.

Такая безудержная алчность бывает в том случае, когда большая часть женской самости оказалась подавленной и вытесненной в теневую область души. С точки зрения аналитической психологии, вытеснение в бессознательное инстинктов, потребностей, чувств – как положительных, так и отрицательных – вынуждает их обитать в теневом мире. В то время как эго и супер-эго пытаются и дальше контролировать теневые импульсы, давление, которое вызывают эти попытки, можно сравнить с пузырьком в боковой стенке автомобильной шины. Когда колесо вращается и шина нагревается, давление на пузырек увеличивается и шина взрывается, выбрасывая содержимое наружу.

Так же ведет себя и тень. Вот почему человек типа Скруджа может поразить всех, внезапно пожертвовав миллионы на приют для сирот. Или почему обычно милый человек способен выкинуть неожиданный номер, подобный вспышке фейерверка. Мы обнаруживаем, что, приоткрывая дверь в теневой мир и понемногу выпуская обитающие там элементы, общаясь с ними, находя им применение, договариваясь с ними, можно уменьшить риск неприятного сюрприза, когда тень устраивает внезапные набеги и неожиданные взрывы.

Хотя у каждой культуры могут быть свои ценности и, таким образом, в теневую зону могут вытесняться различные, "положительные" и "отрицательные" качества, однако обычно считаются отрицательными и, следовательно, отправляются в тень те импульсы, которые толкают человека на воровство, обман, убийство, разнообразные излишества и другие поступки такого же рода. Отрицательные, теневые аспекты парадоксальным образом возбуждают, однако, являясь носителями энтропии, они лишают равновесия и покоя отдельных людей, пары и более широкие группы.

Однако тень тоже содержит в себе божественные, приятные, прекрасные и сильные аспекты личности. Особенно это касается женщин – у них тень почти всегда содержит те очень тонкие аспекты бытия, которые в обществе запрещены или почти не получают поддержки. У очень многих женщин на дне колодца находится наделенная пророческим даром созидательница, проницательная поборница истины, ясновидящая, та, кто может судить о себе, не умаляя собственных достоинств, может смотреть на себя без отвращения, может совершенствовать свое ремесло. В нашем обществе такие благотворные для женщин теневые импульсы чаще всего сосредоточиваются вокруг права самой творить свою жизнь.

Эти выброшенные за ненадобностью, обесцененные, "неприемлемые" стороны души и самости не просто скрываются в темноте, а замышляют заговор: как и когда вырваться на свободу. Там, в темноте бессознательного, они клокочут, бурлят, кипят, пока однажды, как бы плотно ни была закрыта крышка, не происходит взрыв, и тогда они неудержимой лавиной выплескиваются наружу и вытворяют, что хотят.

И тогда, как говорят в наших краях, справиться с ними – все равно что затолкать два мешка глины в один. То, что вырвалось из тени, трудно сдержать, если взрыв уже произошел. Конечно, гораздо лучше найти целостный способ, позволяющий сознательно пережить радость творческого духа, а не зарывать ее в землю; однако иногда женщину загоняют в угол – и получают соответствующий результат.

Теневая жизнь настает, если писательница, художница, танцовщица, мать, искательница, мистик, ученица, путешественница перестает писать, рисовать, танцевать, растить, искать, созерцать, учиться, странствовать – делать свое дело. Она может перестать это делать, если то, чему она уделяла столько времени, не оправдало ее надежд, не получило заслуженного признания – или по множеству других причин. Если творческая натура по той или иной причине прекращает творить, энергия, которая к ней естественно притекала, уйдет под землю и будет вырываться на поверхность когда сможет и где сможет. Поскольку женщина чувствует, что при свете дня не может открыто заниматься любимым делом, она начинает вести странную двойную жизнь, на людях притворяясь одной – и ведя себя по-другому, когда удается улучить момент.

Если женщина притворяется, что упаковала свою жизнь в аккуратную и изящную коробочку, она добивается только одного: вся ее взведенная, как пружина, жизненная энергия уходит в тень. "У меня все хорошо", – говорит такая женщина. Мы смотрим на нее через комнату или в зеркало и понимаем, что ей отнюдь не хорошо. А потом в один прекрасный день мы узнаем, что она связалась с пианистом и сбежала с ним в Типпикану, чтобы стать звездой бильярда. Мы недоумеваем: что случилось? Ведь мы знаем, что она терпеть не может пианистов, всегда хотела жить на Оркнатских островах, а не в Типпикану и никогда раньше не упоминала о бильярде.

Дикая женщина может, как Гедда Габлер в пьесе Генрика Ибсена, со скрежетом зубовным притворяться, что живет "как все", но за это всегда приходится расплачиваться. Гедда тайком ведет страстную и опасную жизнь, играя в игры со своим бывшим любовником и со Смертью. Внешне она притворяется, что вполне довольна жизнью, меняя шляпки и слушая скучное брюзжание мужа-зануды. Внешне женщина может вести себя учтиво и даже цинично, а в Душе истекать кровью.

Или, подобно Джейнис Джоплин, женщина может пытаться уступать, пока не закончатся силы, и тогда ее творческая натура, измученная и искалеченная долгим пребыванием в тени, бурно взрывается, восставая против пут бездумного "воспитания", которому нет дела ни до дарований человека, ни до его жизни.

Можете называть это как угодно, но необходимость урывками красть жизнь – если уж в реальной жизни ей не дают места, где она могла бы цвести, – плохо сказывается на жизнеспособности женщины. Женщина, которая попала в неволю и изголодалась, будет хвататься за все подряд: за недозволенные книги и музыку, за дружеские связи, за радости плоти, за религиозные секты. Она хватается за тайные мысли, за мечты о революции. Она крадет время у своих партнеров и семей. Она тайком приносит в дом свое сокровище. Она урывает время для литературного труда, для раздумий, для души. Она притаскивает в спальню призрак, урывает минутку, чтобы почитать стихи перед работой или потанцевать, урывает объятие, когда никто не видит.

Чтобы сойти с этого раздвоенного пути, нужно перестать притворяться. Если урывками таскать поддельную душевную жизнь, никакого толка не будет. Оболочка всегда лопается, когда вы меньше всего этого ожидаете. И тогда беды не миновать. Лучше встать, подняться – какой бы самодельной ни была ваша платформа – и жить изо всех сил, как можно лучше. И перестаньте хвататься за подделки. Тянитесь к тому, что имеет для вас подлинный смысл и пользу.

В сказке девочка хватает башмачки прямо под носом у близорукой старой дамы. Это подразумевает, что абстрактная система ценностей и отвлеченных идеалов лишена способности ясно видеть, чутко откликаться на происходящее. Это характерно и для ущербной души, и для ущербного общества – не замечать личных бед индивидуальности. Так девочка делает очередной негодный выбор в длинной череде негодных выборов.

Предположим, что первый шаг к неволе, согласие сесть в позолоченную карету, она совершила по неведению. Скажем, то, что она отдала свою поделку, – поступок неразумный, но типичный для неопытных душ. Но теперь она захотела башмачки из сапожной лавки, и, как это ни парадоксально, этот ее импульс к новой жизни хорош и правилен. Но все дело в том, что она слишком много времени провела у старой дамы, поэтому ее инстинкты не бьют тревогу, когда она делает этот роковой выбор. На самом деле сапожник вступает с девочкой в сговор. Видя ее неудачный выбор, он подмигивает и ухмыляется. Вдвоем они утаивают красные башмачки от старой дамы.

Женщины часто обманывают себя подобным образом. Они выбрасывают сокровище, чем бы оно ни было, а потом начинают таскать по мелочам везде, где только удается. Они пишут? Да, но тайком, и поэтому не имеют ни поддержки, ни отклика. Если они учатся, то стремятся ли к совершенству? Да, но тайно, и потому не имеют ни помощи, ни наставника. А актриса – рискнет ли она исполнить совершенно новый номер или ограничится бледной имитацией и станет не образцом для подражания, а подражательницей? А как насчет предприимчивой женщины, которая скрывает свою предприимчивость, однако стремится что-то сделать для себя, для народа, для всего мира? Она – яркая мечтательница, принуждающая себя пробивать свой путь в молчании. Это губительно – когда некому довериться, когда нет ни руководства, ни хотя бы капли ободрения.

Трудно урывать клочки жизни, но женщины делают это каждый день. Если женщине приходится таскать жизнь по крупицам, значит, она сидит на голодном пайке. Она таскает жизнь тайком от "них", кем бы эти "они" ни были. Она притворяется спокойной и равнодушной, но, как только появляется лучик света, ее изголодавшаяся самость выскакивает наружу, устремляется к ближайшему живому существу, сияет от счастья, бешено прыгает и скачет, пляшет до упаду, доводит себя до изнеможения, а потом торопится заползти обратно в свою темную клетку, пока никто ее не хватился.

Так поступают женщины, чей брак не удался. Так поступают женщины, которых вынуждают чувствовать себя неполноценными. Так поступают женщины, которые мучаются от стыда, боятся наказания, осмеяния или унижения. Так поступают женщины с поврежденными инстинктами. Воровство помогает томящейся в неволе женщине только в том случае, если она стащит то, что нужно, то, что поможет ей освободиться. По сути, таская полезные, насыщающие, придающие смелость аспекты жизни, душа еще больше убеждается, что этот период воровства закончится, и она сможет открыто жить на свободе, как сочтет нужным.

Понимаете, есть в дикой душе нечто такое, что не позволит нам вечно питаться крохами. Ведь на самом деле женщина, которая стремится жить осознанно, не может ухватить несколько глотков свежего воздуха и этим удовольствоваться. Помните, как в детстве вы обнаружили, что невозможно жить не дыша? Можно стараться обойтись глотком воздуха или вообще без воздуха, но потом какие-то огромные меха приступают к работе, и что-то властно и настойчиво заставляет вас судорожно вдохнуть. Вы глотаете воздух, заталкиваете его в себя, пока снова не начинаете дышать полной грудью.

К счастью, и в душе-психее присутствует нечто похожее. Оно приступает к работе и заставляет нас полной грудью дышать свежим воздухом. Ведь мы и сами знаем, что не можем существовать, украдкой цедя жизнь маленькими глотками. Дикая сила, обитающая в душе женщины, требует, чтобы она имела доступ ко всему богатству жизни. Мы можем быть настороже и брать все, что нам полезно.

Сапожник в этой сказке является предвестником старого солдата, который позже заставляет безудержно плясать заколдованные башмачки. Этот персонаж слишком во многом совпадает с тем, что мы знаем о древней символике, чтобы считать его случайным свидетелем. Естественный хищник, скрывающийся в душе (и в культуре тоже), – это оборотень, сила, которая умеет скрываться под разными личинами, как скрывают капканы, ловушки и отравленные приманки, желая заманить несведущих. Нужно иметь в виду, что он веселится, обманув старую даму.

Нет, он наверняка заодно с солдатом, который, конечно же, олицетворяет дьявола в человеческом облике [14]. В старину дьявол, солдат, сапожник, горбун и другие образы использовались, чтобы изобразить силы зла в мире и в человеческой природе [15].

Хотя мы вправе гордиться душой, которая в таких суровых условиях осмеливается попробовать что-то стащить, факт остается фактом: одно это не решает всей проблемы. Чтобы быть целостной, психология должна рассматривать не только тело, душу и дух, но также – в равной степени – общество и окружающую среду. И в этом свете на каждом уровне нужно задавать вопрос: как получилось, что едва не каждая женщина чувствует необходимость раболепствовать, лебезить, пресмыкаться, вымаливая жизнь, которая, если уж на то пошло, принадлежит только ей. Что же такое обитает в каждом обществе, что требует от нее этого? Если женщина обратит внимание на давление, создаваемое каждым слоем внутреннего и окружающего мира, то уже не станет думать, будто стащить дьявольские башмачки – значит сделать конструктивный выбор.

Ловушка шестая: заискивание перед коллективом, тайный бунт – бунт тени

Девочка тайком берет красные башмачки, отправляется в церковь, не обращает внимания на то, что творится вокруг, и заслуживает осуждение общества. По деревне идут сплетни и пересуды. Ее бранят и отбирают красные башмачки. Но слишком поздно – она уже попалась на крючок. До одержимости еще не дошло, но коллектив, требуя смириться с его ограниченными ценностями, усиливает и обостряет ее внутренний голод.

Можно стараться жить тайной жизнью, но раньше или позже на вас обрушатся супер-эго, отрицательный комплекс и/или само общество. Трудно скрыть то запретное, чего вы нестерпимо жаждете. Трудно скрыть ворованные радости, даже если они не насыщают.

Отрицательные комплексы, закрепленные в данной культуре, в данном социуме, имеют обыкновение хвататься за любое расхождение во мнениях относительно того, что считать приемлемым поведением, а что выходкой, свойственной конкретному человеку. Как некоторые люди приходят в бешенство, завидев один-единственный листик на своей дорожке, так и отрицательное суждение хватается за топор, чтобы оттяпать все, что не подчиняется правилам.

Иногда коллектив принуждает женщину быть "святой", просвещенной, политически правильной, разносторонней, чтобы каждое ее достижение было верхом совершенства. Если мы заискиваем перед коллективом и уступаем нажиму, требующему от нас бездумного согласия, нам удается избежать изгнания, \но этим предательством мы навлекаем опасность на свою дикую жизнь.

Некоторые думают, что прошли времена, когда женщину, заслужившую прозвище "дикарки", подвергали проклятию. Если она была дикой, то есть выражала свою естественную душу-самость, ее обзывали дурной и никчемной. Эти времена не прошли, нет. Изменились только формы поведения, которые позволяют объявить женщину "неуправляемой". Например, если сегодня в разных уголках планеты женщина утверждает себя в сферах политической, общественной, духовной, семейной, экологической, если она показывает, что тот или иной король – голый, или выступает в защиту обиженных или обездоленных, то ее мотивы слишком часто подвергают бдительному рассмотрению, чтобы выяснить, не "одичала" ли она, то есть не сошла ли с ума.

Если в жесткой общине рождается дикий ребенок, то в результате он, как правило, сталкивается с унижениями, поскольку все его сторонятся. При этом все сторонящиеся относятся к жертве так, будто она не существует. Они лишают ее духовной заботы, любви и других необходимых душе факторов. Смысл такого отношения в том, чтобы вынудить жертву смириться или убить ее духовно и/или изгнать из деревни, чтобы она затосковала и умерла в одиночестве.

Если люди сторонятся какой-то женщины, то причина почти всегда в том, что она совершила некий поступок из разряда диких, порой совсем пустяковый: выразила несколько иное убеждение или оделась в неподходящие цвета – сущие мелочи, а иногда и кое-что поважнее. Следует помнить, что угнетенная женщина не столько отказывается соответствовать, сколько не может – для нее это смерти подобно. На карту поставлена ее духовная целостность. И она старается освободиться любыми средствами, пусть даже рискованными.

Вот недавний пример. Согласно CNN, в начале войны в Персидском заливе женщины-мусульманки, которым религия запрещает водить машину, сели за руль и поехали. После войны этих женщин отдали под трибунал. Их поведение осудили, и лишь после долгого следствия и разбирательств их освободили под опеку отцов, братьев и мужей, которые пообещали в будущем держать своих женщин в узде.

Вот вам пример того, как знак животворящей и жизнеутверждающей функции женщины в этом безумном мире был расценен как скандал, безумие и неуправляемость. В отличие от девочки в сказке, которая позволяет окружающему обществу еще больше себя иссушить, иногда, чтобы не спасовать перед иссохшим коллективом, есть единственный выход – совершить поступок, брызжущий отвагой. Этот поступок не должен обязательно походить на землетрясение. Быть отважным – значит следовать своему сердцу. Каждый день миллионы женщин совершают поступки, исполненные великой смелости. Иссохший коллектив может и не измениться из-за единичного поступка, но непрерывная череда таких поступков сделает свое дело. Как однажды сказала мне молодая буддийская монахиня, "вода камень точит".

Кроме того, у большинства коллективов есть одно очень скрытое свойство, способствующее угнетению дикой, душевной, творческой жизни женщины, – это тенденция общества поощрять женщин к тому, чтобы они сами "доносили" друг на друга и приносили своих сестер (или братьев) в жертву правилам, которые убивают близость, присущую женской природе в семейной жизни. Эта тенденция не только заставляет одну женщину донести на другую и тем самым обеспечить ей неприятности за непосредственную, естественную самореализацию, за проявление вполне законного ужаса или отвращения при виде несправедливости, но и поощряет женщин постарше сплотиться, чтобы физически и психологически травить тех, кто младше, слабее и беззащитнее, а молодых женщин – относиться с невниманием и пренебрежением к потребностям старших женщин.

Отказываясь поддерживать иссохший коллектив, женщина отказывается отбросить свои дикие мысли и вытекающие из них поступки. В сущности, сказка "Красные башмачки" учит нас тому, что дикая душа нуждается в надлежащей защите, а для этого женщине необходимо самой безоговорочно ценить ее, защищать ее интересы, отказываясь подчиниться душевному нездоровью. Мы также узнаем, что своей энергией и красотой дикое всегда притягивает взгляды той или иной личности, той или иной группы, вызывая желание его присвоить, а если не выйдет, то хотя бы ослабить, изменить, подчинить, убить, переделать или ограничить. Дикому всегда нужен страж, иначе оно станет жертвой злоупотребления.

Если коллектив враждебен естественной жизни женщины, она, вместо того чтобы принять те уничижительные и унизительные ярлыки, которые на нее навешивают, может и обязана держаться, стоять до конца, как гадкий утенок, найти свою стаю и постараться жить, цвести и творить вопреки тем, кто ее преследовал.

Проблема девочки в красных башмачках в том, что, вместо того чтобы укрепить дух для битвы, она блуждает в мире заурядности, захваченная мечтой о красных башмачках. Самое главное в бунте – чтобы вид, который он принимает, возымел действие. Магическое очарование красных башмачков, в сущности, отвлекает девочку от осмысленного бунта, который бы принес перемену, подал весть, вызвал пробуждение.

Как бы я хотела иметь возможность сказать, что теперь никаких ловушек для женщин больше не существует или что женщины стали так мудры, что умеют замечать их издалека. Но, увы! В нашем обществе и поныне обитает Хищник, который по-прежнему старается подорвать и уничтожить все сознательное, всякое стремление к целостности. Не зря говорят, что свободу приходится завоевывать заново каждые двадцать лет. Порой кажется, что ее приходится завоевывать каждые пять минут.

Но дикая природа учит нас разрешать трудности, как только они возникают. Ведь когда на волков устраивают облаву, они не говорят: "Сколько можно?" Они прыгают, увертываются, бегут, ныряют, карабкаются, притворяются мертвыми, вцепляются в глотку – делают все, чтобы уцелеть. И мы не должны впадать в прострацию оттого, что на свете есть энтропия, упадок, трудные времена. Давайте усвоим: то, что крадет у женщин радость, будет всегда менять место и облик, но в нашей подлинной природе можно найти ту абсолютную стойкость и то необходимое либидо, которые нужны для всех отважных поступков.

Ловушка седьмая: притворство – усилия "быть паинькой", свыкшись с псевдонормой

По ходу сказки девочку наказывают за то, что она надела в церковь красные башмачки. Теперь она только смотрит, как они стоят наверху, на полке, но не прикасается к ним. До сих пор она пыталась обойтись без душевной жизни, но у нее ничего не вышло. И теперь, дойдя до последней черты, она старается "быть паинькой".

Вся проблема таких попыток "быть паинькой" в том, что они не разрешают коренного теневого вопроса, и он опять встанет – как цунами, как гигантская приливная волна, и ринется дальше, сметая все на своем пути. Стараясь "быть паинькой", женщина закрывает глаза на все грубое, испорченное или губительное в своем окружении и пытается просто "ужиться с ним". Попытки примириться с таким ненормальным положением еще больше повреждают ее инстинкты, помогающие реагировать на неправильное, несправедливое, замечать его, изменять его, влиять на него.

Вот что написала Энн Секстой о сказке "Красные башмачки" в стихотворении, которое она тоже назвала "Красные башмачки":

Я стою на площади
мертвого города,
завязывая красные башмачки:
они не мои,
а моей матери.
А прежде – ее матери.
Их передают по наследству,
но прячут, как постыдные письма.
Дом и улица, откуда они родом,
скрыты, и все женщины
тоже скрыты...

Женщина душевно обкрадывает себя, пытаясь быть хорошей, послушной, сговорчивой, чтобы скрыть сложную душевную или жизненную ситуацию при угрозе внутренней или внешней опасности. Она лишает себя знания, лишает способности действовать. Как и девочка из сказки, которая не ропщет, старается скрыть свой душевный голод, сделать вид, что ее ничто не гложет, современная женщина страдает тем же недугом: она пытается видеть в ненормальном нормальное. Этот недуг поражает все общества. Попытки считать ненормальное нормальным заставляют дух, который в обычном состоянии ринулся бы исправлять положение, погрузиться в скуку, самодовольство и в конце концов, как старая дама, еще и в слепоту.

Есть одно важное исследование, помогающее понять, насколько женщины утратили инстинкт самосохранения. В начале шестидесятых ученые [16] проводили опыты на животных, желая выяснить у человека наличие "инстинкта побега". В одном из экспериментов они подвели электрический ток к половине дна большой клетки, так что собака получала удар, как только ставила лапу на правую половину. Собака быстро научилась держаться на левой стороне клетки.

Потом с той же целью ток подвели к левой стороне, а правую оставили свободной. Собака быстро переориентировалась и научилась держаться на правой стороне клетки. Затем ток подвели ко всему дну, чтобы собака время от времени получала удары в любом месте, лежа или стоя. Сначала собака была в недоумении, а потом впала в панику. Наконец она "сдалась": легла и стала терпеть удары, не пытаясь их избежать или предупредить.

Но на этом эксперимент не закончился. Дверцу клетки открыли. Ученые ожидали, что собака выскочит, но она и не думала спасаться бегством. Она лежала, терпя удары, хотя могла покинуть клетку. Исходя из этого, ученые сделали вывод, что живое существо, пережившее насилие, склонно приспосабливаться к этой напасти, так что потом, когда насилие прекращается или существо отпускают на свободу, здоровый инстинкт побега оказывается настолько ослаблен, что существо остается в неволе [17].

Если взять дикую женскую природу, то именно такое отношение к насилию как к норме, которое ученые потом назвали усвоенной беспомощностью, заставляет женщин не только терпеть мужей-пьяниц, начальников-садистов и коллективы, которые их изводят и эксплуатируют, но и чувствовать себя неспособными встать на защиту того, во что верят всем сердцем: своего творчества, своей любви, своего стиля жизни, своих политических убеждений.

Восприятие ненормального как нормы даже в том случае, когда это явно идет себе в ущерб [18], – вот что происходит при угнетении физической, эмоциональной, творческой, духовной и инстинктивной природы. Женщины сталкиваются с этой проблемой каждый раз, когда их вынуждают заниматься чем-то менее важным, чем защита своей душевной жизни от чуждых проекций – общественных, психических или иных.

Наша душа привыкает к ударам, нацеленным на нашу дикую натуру. Мы приспосабливаемся к насилию над мудрой природой своей души. Стараясь быть хорошими, мы начинаем воспринимать ненормальное как норму. В результате мы утрачиваем способность спасаться бегством. Мы утрачиваем способность бороться за те элементы души и жизни, которые считаем самыми ценными. Когда мы одержимы красными башмачками, все важные дела в личной, общественной и окружающей жизни отходят на второй план.

Когда человек отказывается от жизни, которую создал своими руками, происходит такая утрата смысла, что он может снести любой ущерб, причиненный душе, природе, культуре, семье и т.д. Вред, наносимый природе, сравним с ущемлением человеческой души. Их невозможно, да и не следует рассматривать раздельно. Когда одна группа говорит, что дикое – плохое, а другая возражает, что дикое сделали плохим, то в этом действительно есть что-то плохое. В инстинктивной душе Дикая Женщина глядит на лес и видит дом для себя и всех людей. Но другие, глядя на тот же лес, могут представлять, как деревья вырубают, а в их карманы рекой текут деньги. Это отражает серьезное нарушение способности жить самому и давать возможность жить всему живому.

Мое детство приходится на пятидесятые годы, начало хищнического наступления промышленности на нашу землю. Однажды в Чикагской бухте озера Мичиган затонула баржа с нефтью. На следующий день на пляже матери отскребали своих малышей с тем же рвением, с каким они обычно скребут деревянные полы, потому что детские тела были в нефтяных разводах.

Разлившаяся нефть образовала на воде липкие пятна; они дрейфовали, словно плавучие острова размером с целый квартал. Сталкиваясь с катерами, они распадались на клочки, опускались на дно, плыли к берегу вместе с волнами. Годами в озере невозможно было искупаться, не покрывшись черной жижей. Ребятишки, строя замки из песка, вдруг выкапывали горсть нефтяного студня. Влюбленные больше не могли валяться в песке. Страдали все: собаки, птицы, водные твари, люди. Помню, у меня было такое чувство, будто мой собор разрушила бомба. Поврежденный инстинкт, восприятие ненормального как нормы – вот что позволяло матерям деловито отскребать пятна разлившейся нефти – а потом и другие грехи фабрик, нефтеперерабатывающих заводов, плавильных комбинатов – со своих маленьких детей, со своего белья, с душ тех, кого они любили. Но несмотря на недоумение и тревогу, женщины успешно справлялись со своим праведным гневом. Не все, но очень многие привыкли к тому, что бессильны вмешиваться в события, которые их потрясают. Ведь тем, кто не желал молчать, кто бежал из клетки, указывал на виновных, требовал перемен, грозила суровая кара.

На примере похожих событий, произошедших в жизни каждой из нас, можно увидеть: когда женщины молчат, когда молчат слишком многие, голос Дикой Женщины умолкает, а за ним и весь мир перестает говорить о естественном и диком. О волках, медведях и прочих хищниках. В таком мире умолкают песни, танцы и творчество. Умолкает любовь, умение исправлять и сохранять. Исчезают чистая вода, чистый воздух и голоса сознания.

Но в прежние времена, а сегодня все чаще, женщины, несмотря на жажду дикой воли, продолжают разве лишь молча писать SOS на оконных стеклах, полируя их моющими средствами, оставаясь, по выражению Сильвии Платт, "на цепи у стиральных машин". Они стирают белье в воде, слишком горячей для человеческих рук, и грезят об ином мире [19]. Если инстинкты повреждены, человек будет воспринимать как норму каждую очередную атаку, любую несправедливость, любой ущерб, нанесенный ему самому, его потомству, его любимым, его стране и даже его богам.

Но если восстановить инстинкт, он откажется воспринимать потрясения и оскорбления как норму. Если восстановить инстинкт, вернется и целостная дикая природа. Тогда, вместо того чтобы, надев красные башмачки, нестись в пляске по лесу, пока сама жизнь не станет искаженной и бессмысленной, мы сможем вернуться к жизни, сотворенной своими руками, к полностью осмысленной жизни, сможем изготовить себе новые башмачки, пойти своим путем, заговорить собственным голосом.

Конечно, можно многому научиться, избавляясь от своих проекций (ты плохой, ты меня обидел) и вглядываясь в то, как мы сами плохо относимся к себе, обижаем себя. Но это не окончательное решение проблемы, и останавливаться на этом нельзя.

Внутри этой ловушки кроется еще одна: думать, что все можно решить, избавившись от проекций и обретя ясность и целостность. Это и так и не так. Вместо парадигмы "либо/либо": либо где-то чего-то недостает, либо с нами что-то не в порядке, – лучше воспользоваться моделью "и/и". Есть проблема и внешняя, и внутренняя. Эта парадигма позволяет решить всю проблему целиком, во всех направлениях и с куда большей пользой. Эта парадигма помогает женщинам уверенно подойти к выяснению статус-кво, смотреть не только на себя, но и на мир, который оказывает на них давление – случайно, неосознанно или злонамеренно. Парадигма "и/и" предназначена не для того, чтобы использовать ее как модель обвинения, чтобы обвинить себя или других, а для того, чтобы взвешивать и оценивать – ответственность, как внешнюю, так и внутреннюю; что необходимо изменить; о чем нужно позаботиться; что нужно наметить. Она помогает прекратить метания – когда женщина пытается исправить все, до чего доходят руки, – и при этом не ограничивать свои потребности и не отворачиваться от мира.

Многие женщины каким-то образом умудряются держать себя в неволе и при этом живут вполжизни, в четверть жизни или даже в десятую ее часть. Умудряются, но с каждым годом страдают все больше. На них постепенно надвигается безнадежность, и все чаще, как маленькие дети, которые надрываются от плача, не в силах привлечь внимание хотя бы одной живой души, погружаются в тихое, молчаливое отчаяние. За ним следует изнеможение и отвращение. Клетка захлопнулась.

Ловушка восьмая: безудержный танец – одержимость и зависимость

Старая дама допустила в своих суждениях три ошибки. Хотя в идеале ее можно считать охранительницей, руководительницей души, но она слишком слепа, чтобы видеть природу башмачков, за которые сама же заплатила. Она не способна увидеть, как девочка попадает под их чары, не способна разглядеть сущность мужчины с рыжей бородой, поджидающего их у церкви.

Старик с рыжей бородой стучит по подошвам красных башмачков: тикки-тук-тук! – и от этой щекочущей дроби девочкины ноги пускаются в пляс. Она танцует – ах как она танцует! – вот только остановиться не может. И старая дама, которая должна действовать как охранительница души, и девочка, чей образ призван выражать радость души, полностью отрезаны от инстинкта и здравого смысла.

Девочка перепробовала все: она подлаживалась к старой даме и не подлаживалась, таскала исподтишка, была паинькой, потеряла власть над собой и танцевала до упаду, пришла в себя, снова старалась быть паинькой. Острая жажда души и смысла заставляет ее еще раз схватить красные башмачки, зашнуровать их и пуститься в последний танец – танец в пустоту бессознательного.

Она научилась видеть в сухой, жестокой жизни норму и тем самым породила в теневой области души еще большую тоску по башмачкам безумия. Человек с рыжей бородой произвел что-то на свет, но это не дитя, а смертоносные башмачки. Девочка начинает раскручивать и растрачивать свою жизнь, но это, как и любая зависимость, приносит не изобилие, надежду и счастье, а лишь муки, страх и изнеможение. Она не ведает покоя.

Когда танец приносит ее на церковный двор, ей преграждает дорогу ужасный призрак. Он произносит над ней проклятье: "Так и будешь плясать в своих красных башмачках, пока сама не станешь призраком, привидением, пока от тебя не останутся кожа да кости, – сулит он. – Так и будешь плясать от двери к двери, из деревни в деревню, будешь трижды стучать в каждую дверь. А когда люди выглянут и увидят тебя, то испугаются, как бы и с ними такого не приключилось. Пляшите, красные башмачки, танцуйте до упаду!" Так ужасный дух ставит на ней печать одержимости – которая равноценна зависимости.

Жизнь многих творческих женщин развивалась по той же схеме. Подростком Джейнис Джоплин пыталась приспособиться к нравам своего заштатного городка. Потом она немного побунтовала: забиралась ночью на скалы и пела, водилась с "артистическими натурами". После того, как ее родителей вызвали в школу, чтобы отчитать за поведение дочери, она стала жить двойной жизнью, внешне изображая скромницу, а по ночам тайком удирая через границу штата слушать джаз. Потом она поступила в колледж, совершенно расстроила здоровье всевозможными злоупотреблениями, "исправилась" и вроде бы старалась вести себя нормально. Постепенно она снова начала пить, собрала маленькую джазовую группу, перешла на наркотики и туго зашнуровала красные башмачки. Она все плясала и плясала, пока в двадцать семь лет не умерла от передозировки наркотиков.

Джейнис Джоплин убила не музыка, не пение, не творческая жизнь, которая в конце концов вырвалась на свободу. Все дело в том, что у нее недоставало инстинктов, чтобы распознавать ловушки, чтобы знать, когда остановиться, возвести границы вокруг своего здоровья и благополучия, чтобы понять: излишества ломают мелкие косточки души, потом более крупные и, наконец, весь душевный хребет рушится, и человек из несокрушимой силы превращается в бесформенную кучу.

Ей была нужна всего одна мудрая внутренняя установка, за которую можно было бы уцепиться, один клочок инстинкта, которого хватило бы до тех пор, пока она не начала многотрудную работу по перестройке внутреннего чутья и инстинкта. В каждой из нас живет дикий голос, который нашептывает: "Не торопись; побудь здесь, пока не возродишь надежду, не сбросишь показное спокойствие, не откажешься от оборонительной полуправды, пока не начнешь прокладывать, пробивать, прорубать свой путь. Побудь здесь, пока не поймешь, что тебе подходит; побудь здесь, пока не наберешься сил, чтобы сделать попытку, которая приведет к победе; побудь здесь, пока не сможешь добраться до финишной черты любыми средствами, сколько бы времени для этого ни потребовалось!"

Зависимость

Не радость жизни убивает дух девочки в сказке о красных башмачках, а ее отсутствие. Если женщина не сознает своего голода, последствий употребления смертоносных средств и веществ, она все танцует и танцует. Если присутствуют такие факторы, как хроническая неудовлетворенность, несложившиеся отношения, тягостные ситуации, наркотики или алкоголь, то они действуют так же, как красные башмачки: завладев человеком, они очень редко позволяют ему вырваться.

Главную роль в такой компенсаторной зависимости от излишеств играет педантичная старая дама. С самого начала она была слепа. Теперь она еще и заболела. После того как она слегла, в душе воцаряется полная пустота. Теперь некому научить предающуюся излишествам душу уму-разуму. В конце концов старая дама и вовсе умирает, не оставляя в душе ни единого безопасного места. А девочка все танцует. Поначалу она закатывает глаза от восторга, а потом, когда башмачки доводят ее до изнеможения, закатывает глаза от ужаса.

В дикой душе таятся самые свирепые женские инстинкты, направленные на выживание. Но если женщина регулярно не пользуется внешними и внутренними свободами, то смирение, пассивность и проведенное в неволе время притупляют врожденные способности – зрение, восприятие, уверенность и т.д. – все то, что ей необходимо, чтобы быть независимой.

Инстинктивная природа говорит нам, когда пора остановиться. Она осторожна и направлена на сохранение жизни. Женщина не может рассчитаться за годы, когда ее предавали и мучили, пустившись во всевозможные излишества, будь то удовольствия, ярость или отрицание. Обитающая в душе старуха должна напомнить о времени, сказать: пора. В нашей сказке старухе капут, с ней все кончено.

Иногда нам бывает трудно уловить, когда именно мы утрачиваем инстинкты, потому что обычно этот процесс незаметен, он занимает не один день, а длительное время. К тому же утрата или омертвение инстинкта часто получает полную поддержку окружающего общества, а иногда и других женщин, которые расценивают потерю инстинкта как способ присоединения к обществу, в котором для естественной женщины нет питательной среды [20].

Зависимость возникает тогда, когда женщина теряет осмысленную жизнь, которую создала своими руками, и сосредоточивается на том, чтобы любыми средствами заполучить что-нибудь на нее похожее. В сказке девочка старается снова и снова вернуть дьявольские красные башмачки, несмотря на то что они заставляют ее все больше терять самообладание. Она утратила способность различать, способность ощущать истинную природу вещей. Утратив изначальную жизненную силу, она жаждет обрести ее мертвенную копию. В аналитической психологии мы сказали бы, что она утратила свое "Я".

Зависимость и одичание взаимосвязаны. Большинство женщин побывали в неволе хотя бы недолго, а некоторые и бесконечно долго. Но есть и такие, кто были свободны только in utero, в материнской утробе. Все они в разной степени утратили инстинкт продолжения рода. У одних поврежден инстинкт, помогающий определять, хорош человек или плох, и женщина часто заблуждается. У других замедлена реакция на несправедливость, и они часто становятся невольными мученицами, долго не решаясь дать отпор. У третьих ослаблен инстинкт, подсказывающий, когда нужно уносить ноги, а когда сражаться, и они становятся жертвами. И это не весь список. Если же женщина в здравом диком уме, она отвергает договор, если он неразумен и ничего ей не дает.

Химическая зависимость – очень реальная ловушка. Наркотики и алкоголь очень похожи на жестокого любовника: сначала он хорошо к вам относится, потом бьет, просит прощения, какое-то время носит вас на руках, потом опять бьет. Ловушка здесь в том, что вы стараетесь цепляться за хорошее и не замечать плохого. Ошибка. Из этого никогда ничего не выходит.

Джоплин стала олицетворением диких желаний других людей. Она стала носительницей архетипического духа, который они сами нести не осмеливались. Они поощряли ее бунт, как будто она могла дать им свободу, став дикой за них.

Прежде чем начать долгий спуск в одержимость, Джейнис сделала еще одну попытку приспособиться. А потом пополнила список других сильных, но измученных женщин, которые действовали на массы, как летающие шаманы. Они тоже обессилели и упали с небес. Фрэнсис Фармер, Билли Холидэй, Энн Секстон, Сильвия Платт, Сара Тисдэйл, Джуди Гарланд, Бесси Смит, Эдит Пиаф, Мэрилин Монро – к несчастью, у многих из этих наших любимых ролевых моделей жизнь оборвалась преждевременно и трагично.

Одичавшая женщина недостаточно сильна, чтобы нести в себе желанный для всех архетип и не сломаться. Одичавшая женщина находится в процессе выздоровления. Ведь мы не просим человека, который еще не оправился от болезни, тащить вверх по лестнице рояль. Женщине, которая возвращается к себе, необходимо время, чтобы восстановить силы.

Люди, захваченные в плен красными башмачками, всегда поначалу считают то, к чему они пристрастились, своим абсолютным спасением в том или ином смысле. Иногда оно дает им ощущение огромной силы или обманчивое чувство, будто у них столько энергии, что можно не спать по ночам, творить до рассвета, обходиться без еды. Или, быть может, оно позволяет им спать, не опасаясь демонов, или не так сильно переживать по всем поводам, по которым они так сильно переживают, или, возможно, оно помогает больше не хотеть любить и быть любимыми. Тем не менее как мы видели в сказке, в конце оно создает лишь бешеное кружение, когда жизнь проносится так стремительно, что не успеваешь прожить ее по-настоящему. Зависимость [21] – это обезумевшая Баба Яга, которая ест заблудившихся детей или оставляет их у двери палача.

У дома палача

Запоздалая попытка снять башмачки

Когда дикая природа почти уничтожена, в самых крайних случаях женщиной может овладеть шизоидная деградация и/или психоз [22]. Она может внезапно слечь в постель, отказывается вставать или слоняется по дому в халате, рассеянно оставляя в пепельнице горящие сигареты, или без конца плачет, не в силах остановиться, бродит по улицам немытым страшилищем, может внезапно бросить семью и удариться в бродяжничество. Она может испытывать тягу к самоубийству, может покончить с собой, случайно или намеренно. Но чаще всего такая женщина просто мертвеет. Она не чувствует себя здоровой или больной – она просто ничего не чувствует.

Что же происходит с женщиной, когда яркие краски ее души перемешиваются? Что произойдет, если смешать вместе пунцовый, сапфировый, топазовый? Художники знают. Если смешать яркие краски, получится цвет, который называют грязью. Но эта грязь не плодородна, а бесплодна, бесцветна, странно мертвенна, она не светится. Если художник развел на холсте грязь, ему приходится начать все сначала.

Это трудный этап – именно здесь приходится отрубить башмачки. Это больно – отрубить свою тягу к саморазрушению. А почему – никто не знает. Казалось бы, вырвавшись из неволи, пленник должен вздохнуть с облегчением. Казалось бы, он сразу ощутит вкус свободы. Казалось бы, он должен ликовать. Не тут-то было. Он охвачен страхом, он слышит стук зубов и обнаруживает, что сам издает этот звук. Он чувствует, что истекает кровью, хотя никакой крови нет. И все же именно эта боль, именно эта ампутация, когда, образно выражаясь, больше не на чем стоять, это отсутствие дома, куда можно вернуться, – как раз то, что необходимо, чтобы начать сначала, начать сызнова, вернуться к жизни, которую мы сами старательно и вдумчиво творим каждый день.

Да, больно оказаться отрезанным от красных башмачков. Но наша единственная надежда в том и состоит, чтобы одним ударом отсечь зависимость. Такая ампутация исполнена абсолютной благодати. Ноги снова отрастут, мы найдем свой путь, мы выздоровеем и в один прекрасный день снова станем бегать, прыгать и скакать. Но к тому времени будет готова наша самосотворенная жизнь. Мы скользнем в нее и поразимся: до чего же нам повезло – мы получили еще один шанс!

Возврат к жизни, сотворенной своими руками, – исцеление поврежденных инстинктов

Когда сказка заканчивается так, как эта, – смертью или увечьем главного действующего лица, – мы спрашиваем: а могла ли она закончиться иначе?

Для души хорошо иметь промежуточную станцию, стоянку, условленное место, где, спасшись от голода, можно отдохнуть и прийти в себя. Год-другой – совсем не много для того, чтобы оценить повреждения, поискать руководства, поправить здоровье и подумать о будущем. Год или два – короткий срок. Одичавшая женщина – это женщина, которая возвращается к себе. Она учится пробуждаться, быть внимательной, расставаться с наивностью, неосведомленностью. Она берет жизнь в свои руки. Чтобы заново освоить глубинные женские инстинкты, важно для начала понять, как они оказались утраченными.

Что бы ни потерпело урон – ваше искусство, слова, образ жизни, мысли или идеи, – если вы сами запутались в своем рукоделии, разрежьте путы и покончите с ним. За страстями и желаниями, за тщательно продуманными методами, которые мы любим обсуждать и оговаривать, есть простая дверь, которая ждет, чтобы мы вошли. За ней – то, что даст нам новые ноги. Идите туда, а если понадобится, ползите. Перестаньте болтать и изводить себя. Вперед!

Мы не можем выбирать ту, кто производит нас на свет. Мы не можем влиять на то, как нас воспитывают. Мы не можем заставить общество мгновенно стать радушным. Но благая весть заключается в том, что даже после травмы, даже в одичавшем состоянии, даже, если уж на то пошло, еще находясь в неволе, мы можем получить свою жизнь обратно.

Психологический план возврата души себе самой таков: примите предельные меры предосторожности, чтобы вернуться к дикой Самости постепенно. Создайте этические и защитные приспособления, которые дадут вам возможность увидеть, когда что-то превысит норму (как правило, когда чего-то недостает, вы улавливаете это очень чутко).

Итак, возвращаться к дикой и свободной душе следует смело и в то же время осмотрительно. Мы, психоаналитики, любим говорить: чтобы быть целителем/помощником, важно знать не только что нужно делать, но и чего не нужно делать. Такая же осторожность нужна и когда возвращаешься из неволи к первозданной дикой свободе. Давайте разберем это более подробно.

Приготовленные для дикой женщины ловушки, капканы и отравленные приманки зависят от культуры, которая ее окружает. Здесь я перечисляю те, что являются общими для большинства культур. Женщины, обитающие в иных этнических и религиозных условиях, дополнят их конкретными фактами. Образно говоря, мы составляем карту лесов, в которых живем. Мы отмечаем на ней, где водятся хищники, и описываем их повадки. Говорят, что волчица знает каждое живое существо на своей территории на много миль вокруг. Именно благодаря этому знанию она обладает преимуществом – жить максимально свободно.

Возврат утраченного инстинкта и исцеление поврежденного инстинкта – дело вполне достижимое, ибо инстинкт возвращается, когда женщина становится очень внимательной, когда она слушает, разглядывает и ощущает окружающий мир, а затем поступает так, как поступают другие, вкладывая в этот поступок все знания, умения и душу. Главное для такого возврата – возможность наблюдать действия других, чьи инстинкты в целости и сохранности. Постепенно умение слушать, смотреть и поступать образует единый процесс со своим внутренним ритмом, и вы повторяете его, пока не освоите вновь и не доведете до автоматизма.

Если нашу дикую природу кто-то травмировал или что-то травмировало, мы отказываемся лечь и умереть. Мы отказываемся считать эту рану нормой. Мы призываем свои инстинкты и делаем все необходимое. По своей природе дикая женщина сильна и талантлива. Но, будучи отрезанной от собственных инстинктов, она еще и наивна, привычна к насилию и изгнанию, к отсутствию матери. Любовники, наркотики, выпивка, деньги, слава и власть не могут до конца возместить нанесенный ущерб. Зато его может возместить постепенное возвращение к инстинктивной жизни. Для этого женщине нужна мать, "в меру хорошая" дикая мать. А теперь угадайте, кто только того и ждет, чтобы стать вам такой матерью? Дикая Женщина удивляется: что и почему так долго мешает вам быть с ней, быть с ней по-настоящему – не урывками, не когда вам это удобно, а постоянно.

Если вы стремитесь делать то, что цените, очень важно окружить себя людьми, которые безоговорочно поддерживают вашу работу. Ловушка и отрава – иметь так называемых друзей, которые страдают от тех же травм, но не имеют подлинного желания от них исцелиться. Такие друзья поощряют вас на вызывающие поступки, чуждые вашим естественным циклам, не согласующиеся с потребностями вашей души.

Одичавшая женщина не может позволить себе быть наивной. Возвращаясь к своей исконной жизни, она должна обозреть излишества скептическим взглядом и осознать, какова их цена для души, психики и инстинкта. Как волчата, мы помним капканы, их устройство и место, где они установлены. Именно так мы остаемся на свободе.

Несмотря ни на что, утраченные инстинкты не уходят, не оставив отзвуков и отпечатков чувства, поэтому, идя по их следам, мы можем вернуть их обратно. Даже зажатая в бархатном кулаке благопристойности и строгости, даже находясь на краю гибели от излишеств или только начав погружаться в них, женщина все еще слышит в своей крови шепот дикой Богини. Сказка о красных башмачках показывает, что даже в таких наихудших обстоятельствах можно исцелить самые поврежденные инстинкты.

Чтобы все это исправить, мы снова и снова возрождаем свою дикую природу; при этом каждый раз чаша весов склоняется в ту или другую сторону. Мы поймем, когда возникнет повод для беспокойства, потому что обычно равновесие расширяет нашу жизнь, а его отсутствие – сужает.

Одна из самых важных задач, которые мы можем решить, – научиться понимать жизнь – всю жизнь – как самостоятельный живой организм со своей дыхательной системой, восстановлением клеток, сменой кожи и отходами. Глупо ожидать от своего организма, чтобы отходы в нем накапливались не чаще, чем раз в пять лет. Нелепо думать, что, поев вчера, мы сегодня не проголодаемся.

Так же неразумно полагать, что, если мы однажды решили проблему, она останется решенной навсегда, что, раз что-то усвоив, мы навеки сохраним здравомыслие. Нет, жизнь – большой организм, разные части которого растут и уменьшаются с разной скоростью. Когда мы ведем себя как организм: работаем над своим развитием, пробираемся через la mierda, дерьмо, просто дышим или отдыхаем, – мы активно живем, мы совпадаем с циклами Дикой Женщины. Если бы мы понимали, что наша работа – продолжать работать, то стали бы гораздо активнее и гораздо спокойнее.

Чтобы удержать радость, иногда необходимо за нее бороться, необходимо стать сильнее, идти на все, сражаясь всеми доступными способами. Чтобы подготовиться к осаде, нужно научиться длительное время обходиться без многих удобств. Можно долго обходиться почти без всего, кроме радости, кроме все тех же самодельных красных башмачков.

Подлинное чудо индивидуации и возвращение Дикой Женщины заключается в том, что все мы начинаем этот процесс прежде, чем обретем готовность, наберем силу, наберем знания. Мы начинаем диалог с мыслями и чувствами, которые щекочут и грохочут внутри. Мы отвечаем, прежде чем выучим язык, прежде чем узнаем ответы, прежде чем точно выясним, с кем говорим.

Но Дикая Женщина проявляется в нас – как волчица, которая учит своих волчат охотиться и быть осторожными. Мы начинаем говорить ее голосом, смотреть ее глазами, мерить ее ценностями. Она учит нас посылать письмо о нашем возвращении тем, кто сродни нам.

Я знаю нескольких писательниц, у которых этот девиз висит над письменным столом. Я знаю одну, кто носит его с собой, сложив и сунув в башмак. Он взят из стихотворения Чарльза Симика и служит для нас главным руководством:

"Тот, кто рычать не умеет, стаю свою не найдет" [23].

Если вы хотите вернуть Дикую Женщину, откажитесь быть пойманной [24]. Используя инстинкты, отточенные для равновесия, прыгайте, где захочется, рычите, когда вздумается, берите, что есть, узнайте все, что можно; пусть ваши глаза светятся чувством, вглядывайтесь во все, видьте все, что видите. Пляшите в красных башмачках, только удостоверьтесь, что это те, которые вы смастерили своими руками. Могу вам обещать, что так вы станете по-настоящему живой женщиной.



<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>
Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)
hosted by evgenius.com