ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Я полагает себя как определяемое через Не-Я. Таково было то главное положение, от которого мы отправились и которого нельзя было нарушать без того, чтобы в то же время не нарушалось и единство сознания. Однако в нем заключались противоречия, которые нам надлежало разрешить. Прежде всего возник вопрос о том, как может Я в одно и то же время и определять, и быть определяемо? Мы ответили на него так: определять и быть определяемым значит в силу понятия взаимоопределения одно и то же. А именно: поскольку Я полагает в себе некоторое определенное количество отрицания, оно в то же время полагает и некоторое определенное количество реальности в Не-Я, и наоборот. Оставалось задать себе вопрос о том, во что же должна быть полагаема реальность, в Я или же в Не-Я? На это, при помощи понятия действенности, был дан следующий ответ: в Я должно быть полагаемо отрицание или страдательность, и такое же точно количество реальности или деятельности должно быть – согласно правилу взаимоопределения вообще – полагаемо в Не-Я. Но как может быть полагаемо в Я некоторое страдательное состояние? Таков был дальнейший вопрос. И на это при помощи понятия субстанциальности был дан такой ответ: страдательность и деятельность в Я суть одно и то же, так как ведь страдательное состояние есть не что иное, как менее значительное количество деятельности.
Но такими ответами мы втянули себя в круг. Если Я полагает в себе деятельность некоторой менее значительной степени, то, разумеется, оно тем самым полагает в себе некоторое страдательное состояние, а в Не-Я – некоторую деятельность. Но Я не может быть наделено способностью полагать в себе исключительно лишь деятельность некоторой менее значительной степени; ибо в силу понятия субстанциальности оно полагает в себе всю деятельность и не полагает в себе ничего иного, кроме деятельности. Следовательно, полаганию в Я деятельности менее значительной степени должна была бы предшествовать некоторая деятельность Не-Я; и эта последняя должна была бы действительно уничтожить некоторую часть деятельности Я прежде, чем Я могло бы совершить полагание в себе некоторой менее значительной степени ее. Однако это тоже невозможно, так как при помощи понятия действенности Не-Я может быть наделено некоторой деятельностью лишь постольку, поскольку в Я полагается некоторое страдательное состояние.
Постараемся – пока еще не в методической форме – пролить побольше света на главный пункт, подлежащий обсуждению. При этом да будет мне позволено считать пока понятие времени известным. Предположите в качестве первого случая, согласно одному только понятию действенности, что ограничение Я обязано своим происхождением всецело и исключительно лишь деятельности Не-Я. Представьте себе, что Не-Я в момент времени А не оказывает действия на Я. В таком случае в Я налична вся реальность и нет в нем никакого отрицания; и, следовательно, согласно вышесказанному, в Не-Я не полагается никакой реальности. Представьте себе далее, что Не-Я в момент времени В воздействует на Я деятельностью в три степени. В таком случае, в силу понятия взаимоопределения, в Я уничтожается, конечно, три степени реальности и на место их полагается три степени отрицания. Но при этом Я находится в чисто страдательном состоянии, Правда, степени отрицания в нем полагаются; но они полагаются при этом только для любого разумного существа, находящегося вне Я, наблюдающего Я и Не-Я в указанном действии и судящего о них согласно правилу взаимоопределения, и не для самого Я. Для этого было бы необходимо, чтобы Я могло сравнить свое состояние в момент А со своим состоянием в моменте В и провести различие между различными количествами своей деятельности в эти моменты. Между тем пока еще не показано, как это возможно. В предположенном случае Я было бы, конечно, ограничено, но не сознавало бы этого своего ограничения [6]. Или, говоря словами нашего положения, оно было бы, конечно, определяемым, но оно не полагало бы себя как определяемое; только какое-нибудь внешнее ему существо могло бы положить его как определяемое.
Или предположите в качестве второго случая, согласно одному только понятию субстанциальности, что Я как таковое совершенно независимо от какого бы то ни было воздействия Не-Я, обладает способностью полагать в себя произвольно некоторое уменьшенное количество реальности (предположение трансцендентного идеализма [7], а именно – предустановленной гармонии [8], которое составляет такой идеализм); при этом мы оставляем совершенно без внимания то обстоятельство, что такое предположение противоречит уже безусловно первому основоположению. Дайте Я еще в обладание также и способность сравнивать это уменьшенное количество с безусловным целым и мерить его меркой этого последнего. Сделав такое предположение, представьте себе Я в момент А обладающим уменьшенной деятельностью в две степени, в моменте же В – уменьшенной деятельностью в три степени. В таком случае нетрудно понять, как может Я признать себя в обоих моментах ограниченным, и при этом в моменте В ограниченным более, чем в моменте А. Но нет возможности понять при этом то, как может Я относить такое ограничение насчет чего-то в Не-Я, как его причины. Оно должно было бы скорее самого себя счесть за причину этого ограничения. Говоря словами нашего положения: Я полагало бы себя, конечно, в таком случае как определяемое, но только не как определяемое через Не-Я. (Правомерность подобного отнесения к Не-Я отрицается, конечно, догматическим идеалистом, и постольку он последователен. Однако же он не может отрицать самого факта отнесения, – этого еще не приходило в голову никому. Но в таком случае он должен по меньшей мере объяснить этот признаваемый им факт, отвлекаясь от его правомерности. Но этого он не в состоянии сделать, исходя из своего предположения, и потому его философия остается неполной. Если же он, сверх того, еще принимает существование вещей вне нас, как то случается в учении о предуставленной гармонии, по меньшей мере у некоторых из лейбницевских последователей, он оказывается, кроме того, также и непоследовательным.)
Каждый из двух синтезов, будучи употребляем в отдельности, не объясняет, таким образом, того, что они должны объяснить, и вышеуказанное противоречие, стало быть, сохраняется: если Я полагает себя как определяемое, оно не определяется через Не-Я; если же оно определяется через Не-Я, – оно не полагает себя само как определяемое.
Я не может полагать в себе никакого страдательного состояния, не полагая в Не-Я деятельности; но оно не может положить в Не-Я никакой деятельности, не положив в себе некоторого страдания. Оно не может одного без другого; не в состоянии ни того, ни другого в отдельности; не может, стало быть, ничего из этого. Значит:
Они относятся друг к другу, стало быть, как отрицание и реальность. Отрицание же и реальность объединяются через количество. Оба положения должны иметь силу; но оба они должны иметь ее только отчасти. Их нужно мыслить следующим образом:
Всякая деятельность в Я определяет страдательное состояние в Не-Я (позволяет умозаключить к такому состоянию), и наоборот. И это в силу понятия взаимоопределения. Но вот теперь установлено положение:
Некоторая деятельность в Я не определяет в Не-Я никакого страдания (не позволяет умозаключить к такому страданию); некоторая же деятельность в Не-Я не определяет никакого страдания в Я.
Это положение относится к предыдущему как отрицание к реальности. Значит, они должны быть объединены при помощи определения, то есть каждое из них может иметь силу только отчасти.
Первое положение, против которого направляется противоречие, есть положение взаимоопределения. Это положение должно иметь силу только отчасти, то есть оно само должно быть определено, а его сила должна получить благодаря какому-то правилу некоторый определенный объем. Или же, формулируя это несколько иначе, независимая деятельность Я и Не-Я независима только в некотором определенном смысле. Что это значит, сейчас станет ясно, ибо
Одновременно в них обоих должна быть налична некоторая деятельность, которая не определяется никаким страдательным состоянием другой, как то было только что постулировано с тем, чтобы разрешить обнаруживающееся противоречие.
Оба положения должны быть совместимы друг с другом; стало быть, должно быть возможно мыслить их при помощи некоторого синтетического понятия, объединенными в одном и том же акте. Но таким понятием не может быть никакое другое, кроме понятия взаимоопределения. Положение, в котором они мыслились бы объединенными, было бы таково.
Взаимным действием (Wechsel=Tun) и страданием (действием и страданием, обоюдно определяющимися через посредство взаимоопределения) определяется независимая деятельность; и наоборот, независимой деятельностью определяется взаимное действие и страдание. (То, что принадлежит к сфере взаимности, не принадлежит к сфере независимой деятельности, и наоборот; так что каждая сфера допускает определение ее сферою ей противополагающейся.)
Если бы это положение подлежало утверждению, было бы ясно:
Поразмыслим теперь над смыслом вышеустановленного положения. В нем содержится три следующих положения:
Что касается первого положения, то мы должны прежде всего исследовать, что значит вообще, что некоторая независимая деятельность оказывается определяемой некоторым взаимодействием. Затем мы должны применить его к наличным случаям.
Как раз в силу положения о взаимоопределении, полаганием деятельности с одной стороны непосредственно полагается страдательное состояние с другой, ей противоположной, и наоборот. Между тем хоть из положения о противопоставлении и явствует, что в том случае, если вообще должно быть положено какое-нибудь страдание, оно должно с необходимостью быть положено в противоположность деятельной стороне, однако же вопрос о том, почему вообще должно быть положено какое-либо страдание и почему нельзя оставаться при деятельности с одной стороны, то есть почему вообще должно происходить некоторое взаимоопределение, этим еще не решается.
Страдательное состояние и деятельность как таковые противоположны; тем не менее деятельностью должно быть непосредственно полагаемо страдание, и наоборот; следовательно, в силу положения об определении они должны с необходимостью также и уподобляться друг другу в чем-то третьем =X (причем это третье делает возможным переход от страдания к деятельности и обратно, без перерыва единства сознания и без того, чтобы в нем возникал, так сказать, hiatus). Этим третьим является основание отношения между действием и страданием во взаимосмене (§3).
Это основание отношения не зависит от взаимоопределения; наоборот, это последнее зависит от него. Не основание отношения становится возможным в силу взаимоопределения, а это последнее в силу него. Поэтому основание отношения хоть и полагается в рефлексии при помощи взаимоопределения, но полагается как нечто независимое от него и от того, что сменяется через его посредство.
Далее, оно определяется в рефлексии взаимосменою, то есть когда полагается взаимоопределение, основание отношения полагается в такую сферу, которая объемлет собою сферу взаимоопределения; им как бы описывается вокруг окружности взаимоопределения круг больших размеров, с тем чтобы придать ему через это надежности. Основание отношения заполняет сферу определения вообще, взаимоопределение же занимает только часть ее, как то ясно уже из предыдущего и должно быть здесь упомянуто в целях рефлексии.
Это основание есть некоторая реальность или же – если взаимоопределение мыслится как акт – некоторая деятельность. Таким образом, через взаимоопределение вообще определяется некоторая независимая деятельность.
(Из предыдущего равным образом известно, что основанием всякого взаимоопределения является абсолютная полнота реальности. Эта последняя вообще не может быть уничтожена, и потому то количество ее, которое уничтожается с одной стороны, должно быть положено со стороны ей противоположной.)
Взаимоопределение исходит из страдательного состояния. Это последнее полагается; им и через его посредство полагается деятельность. Страдательное состояние полагается в Я.В понятии взаимоопределения получает свое полное обоснование тот факт, что, если этому страдательному состоянию должна противополагаться некоторая деятельность, она с необходимостью должна быть полагаема со стороны противоположной Я, в Не-Я. При таком переходе существует, конечно, и должно существовать какое-нибудь связующее звено или же некоторое основание, являющееся тут основанием отношения. Таковым, как известно, является количество, равное самому себе в Я и Не-Я, – в страдании и деятельности. Оно представляет собою основание отношения, которое мы подходящим образом можем обозначить как идеальное основание. Стало быть, страдательное состояние в Я является идеальным основанием деятельности Не-Я. Только что испробованный метод был вполне оправдан правилом взаимоопределения.
Совсем другой вопрос – вопрос о том, должно ли и почему вообще должно быть применено здесь правило взаимоопределения? Можно без колебаний согласиться с тем, что после того как в Я положено страдательное состояние, в Не-Я будет положена деятельность; но почему вообще при этом будет положена деятельность? Этого вопроса нельзя разрешать опять-таки при помощи положения о взаимоопределении; ответ на него должен быть дан при помощи более высокого положения об основании.
В Я полагается некоторое страдательное состояние, то есть некоторое количество его деятельности уничтожается.
Это страдательное состояние или же это уменьшение деятельности должно иметь какое-нибудь основание, ибо уничтожаемое должно представлять собой некоторое количество, каждое же количество определяется каким-либо другим количеством, благодаря которому оно является именно данным, не меньшим и не большим количеством, как то следует согласно положению об определении (§3).
Основание такого уменьшения не может содержаться в Я (оно не может возникнуть из Я непосредственно из его первоначальной сущности), ибо Я полагает в себе только деятельность, а не страдание; оно полагает себя единственно лишь как существующее и не полагает себя как несуществующее (§1). В Я не содержится основание; это же положение, в силу противоположения, согласно которому Не-Я присуще то, что не присуще Я (§2), равнозначно следующему положению: основание уменьшения заключается в Не-Я.
Тут дело идет уже не об одном только количестве, но и о качестве. Страдание противополагается сущности Я, поскольку эта последняя заключается в бытии, и лишь постольку основание страдания не могло быть полагаемо в Я и должно было быть полагаемо в Не-Я. Страдание полагается как качество, противоположное реальности, как отрицание (не только как менее значительное количество деятельности, см. в этом параграфе). Основание же некоторого качества называется реальным основанием. Некоторая деятельность Не-Я, от взаимосмены не зависимая и возможностью этой последней уже предполагаемая, есть реальное основание страдательного состояния; и она полагается для того, чтобы мы имели для страдательного состояния реальное основание. Следовательно, вышеуказанной взаимосменой полагается некоторая от нее не зависимая, ею предполагаемая деятельность Не-Я.
(Отчасти ввиду того, что мы достигли сейчас одной из ясных точек, с которой весьма удобно обозреть всю систему в целом, отчасти же для того, чтобы даже на самое короткое время не предоставить в распоряжение догматического реализма того подтверждения, которое он мог бы извлечь для себя из вышеприведенного положения, подчеркнем еще раз, что заключение к некоторому реальному основанию в Не-Я основывается на том, что страдание в Я знаменует собою нечто качественное (что с необходимостью, конечно, нужно принять при рефлексии над одним только положением действенности) и что оно поэтому лишь постольку имеет значимость, поскольку ее может иметь такое предположение. Когда мы обратимся к исследованию второго взаимопонятия, понятия субстанциальности, то окажется, что в рефлексии над ним страдательное состояние не может быть мыслимо как нечто качественное, а лишь как нечто количественное, как простое уменьшение деятельности, что, стало быть, в этой рефлексии, где отпадает основание, отпадает и обоснованное, и Не-Я становится снова чисто идеальным основанием. Словом: если объяснение представления, то есть вся умозрительная философия исходит из того, что Не-Я полагается как причина представления, а это последнее как его следствие, то Не-Я является реальным основанием всего; оно есть просто потому, что есть, и то, что оно есть (спинозовский рок); даже Я оказывается только случайным моментом (Akzidens) его, а вовсе не субстанцией; и мы получаем таким образом материальный спинозизм, знаменующий собою догматический реализм, – систему, предполагающую отсутствие высшего возможного отвлечения, а именно отвлечения от Не-Я, и лишенную всякого основания, так как она не устанавливает последнего основания. Напротив, если объяснение представления исходит от того, что субстанцией этого последнего является Я, само же представление есть его случайный момент, то Не-Я оказывается уже не реальным, а только идеальным основанием представления: оно лишено, стало быть, какой бы то ни было реальности за пределами представления; оно не есть субстанция, не есть что-либо само по себе существующее и безусловно положенное, а только случайный момент Я. В этой системе нельзя было бы привести никакого основания для ограничения реальности в Я (для того воздействия (Affektion), благодаря которому возникает представление). Всякая возможность соответствующего исследования здесь окончательно отпадает. Такая система представляла бы собою догматический идеализм, который, правда, предпринял высшее отвлечение и потому является вполне обоснованным, но который не полон, так как он не все объясняет, что должно получить свое объяснение. Соответственно с этим, действительно спорным вопросом между реализмом и идеализмом является вопрос о том, какой путь следует избрать для объяснения представления. Как мы увидим в теоретической части нашего наукоучения, этот вопрос остается совершенно без ответа, то есть он разрешается так: оба пути правильны; при некотором определенном условии приходится пойти одним из них, при противоположном же ему условии – другим: но этим человеческий, то есть всякий конечный разум ввергается в противоречие с самим собою и запутывается в круг; той системой, в которой все это раскрывается, является критический идеализм, установленный последовательнее и полнее всего Кантом. Указанное противоборство разума с самим собою должно быть преодолено, хотя бы это и не было возможно в пределах теоретического наукоучения. И так как от абсолютного бытия Я отказаться нельзя, то спор должен разрешиться в пользу выводов последнего рода совершенно так же, как и в догматическом идеализме (с тою только разницей, что наш идеализм – не догматический, а практический, определяет не то, что есть, а то, что должно быть). Но это должно быть выполнено таким образом, чтобы получило объяснение то, что должно быть объяснено; а этого именно и не в состоянии был сделать догматизм. Уменьшенная деятельность Я должна быть объяснена из самого Я; последнее основание ее должно быть полагаемо в Я. Это достигается тем, что Я, являющееся в этом отношении практическим, полагается как нечто такое, что должно содержать в себе основание существования Не-Я, уменьшающего деятельность разумного Я: как бесконечная идея, которая как таковая сама не может быть мыслима и при помощи которой потому не столько уясняется то, что должно быть объяснено, сколько показывается, что оно не может быть объяснено и почему не может; так что узел не столько распутывается, сколько отодвигается в бесконечность.)
Через посредство взаимосмены между страдательным состоянием Я и деятельностью Не-Я полагается некоторая независимая деятельность этого последнего [9]. В равной мере она и определяется той же самой взаимосменой: она полагается для того, чтобы обосновать полагаемое в Я страдательное состояние; потому ее пределы не идут дальше пределов этого последнего. Для Я первоначальная реальность и деятельность Не-Я существует лишь постольку, поскольку оно страдает. Положение, что без страдательного состояния в Я нет деятельности в Не-Я, сохраняет силу и в тех случаях, когда речь идет об этой деятельности как о деятельности, не зависимой от понятия действенности и знаменующей собою реальное основание. Даже вещь в себе существует лишь постольку, поскольку в Я полагается по меньшей мере хотя бы возможность страдания (канон, получающий свое полное определение и применимость только в практической части).
Сами по себе деятельность и страдание противоположны; и конечно, одним и тем же актом, которым полагается с одной стороны какое-либо определенное количество деятельности, может быть, как мы это видели выше, положено с противоположной стороны равное ей количество страдания, и наоборот. Но то, что деятельность и страдание полагаются при этом одним и тем же актом не в чем-либо разном, а в одном и том же, – это противоречиво.
Правда, это противоречие уже было разрешено выше при дедукции понятия субстанциальности, вообще тем, что страдание само по себе и согласно своему качеству должно быть не чем иным, как деятельностью, по количеству же – деятельностью меньшей, чем целое. И таким образом, можно было в общем легко представить себе, как некоторое меньшее количество может быть измеряемо при помощи абсолютной полноты и полагаемо как меньшее благодаря тому, что оно количественно не равно ей.
Основанием отношения обоих моментов является теперь деятельность. Как полнота их обоих, так и неполнота есть деятельность. Однако же и в Не-Я полагается деятельность, а именно, равным образом не равная полноте, ограниченная деятельность. Поэтому возникает вопрос: чем должна отличаться ограниченная деятельность Я от ограниченной деятельности Не-Я? Спрашивать же об этом – значит спрашивать о том, как вообще при таких условиях различать еще Я и Не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое из них должно было быть деятельно, а второе страдательно, отпало (обстоятельство, которое мы очень просим читателя не обойти своим вниманием).
Если подобное различие невозможно, то невозможным является и требуемое взаимоопределение, а равно и вообще ни одно из выведенных определений. Деятельность Не-Я определяется страдательным состоянием Я; страдательное же состояние Я определяется тем количеством его деятельности, которое остается после уменьшения. Так что для того, чтобы сделать возможным отнесение к абсолютной полноте деятельности Я, тут предполагается, что уменьшенная деятельность есть деятельность Я – того же самого Я, в котором полагается и абсолютная полнота. Уменьшенная деятельность противоположна полноте той же деятельности; полнота же полагается в Я; стало быть, противоположность полноты или же уменьшенная деятельность должна была бы, согласно вышеупомянутому правилу противопоставления, быть положена в Не-Я. Но, если б она была в него положена, она не была бы более связана с абсолютной полнотой никаким основанием отношения; взаимоопределение тогда не имело бы места, и все выведенное до сих пор тем самым было бы уничтожено.
Следовательно, уменьшенная деятельность, которая как деятельность вообще не могла бы быть отнесена к полноте, должна обладать еще одним свойством, способным доставить основание отношения, – таким свойством, благодаря которому она становится деятельностью Я и никак не может быть деятельностью Не-Я. Таким свойством Я, которого никак нельзя приписать Не-Я, является безусловное полагание и безусловная положенность, без всякого основания (§1). Такая уменьшенная деятельность должна была бы быть, таким образом, абсолютной.
Но быть абсолютным и не иметь основания значит (§3) быть совершенно неограниченным; и, однако, рассматриваемый акт Я должен быть ограниченным. На это мы должны ответить следующее: лишь постольку, поскольку этот акт есть вообще акт и не более, как акт вообще, он должен быть свободен от ограничения каким бы то ни было основанием, каким бы то ни было условием; акт может совершаться, может и не совершаться; сам по себе акт совершается с безусловной самопроизвольностью. Поскольку же акт должен направляться на какой-либо объект, он ограничен; в этом случае тоже он мог бы и не совершаться (несмотря на воздействие, идущее от Не-Я, если представить себе на мгновение его возможным без усвоения его Я путем рефлексии); но если только он совершается, он должен с необходимостью направляться именно на этот объект и не может быть направлен ни на какой другой.
Следовательно, при помощи указанного взаимоопределения полагается некоторая независимая деятельность. А именно, сама по взаимосмене участвующая деятельность является независимой, но не постольку, поскольку она участвует в ней, а постольку, поскольку она является деятельностью. Поскольку же она участвует во взаимосмене, она ограничена и постольку является страданием. Она рассматривается с двух точек зрения.
Эта независимая деятельность определяется затем взаимосменой, а именно, исключительно только в рефлексии. Чтобы сделать возможной взаимосмену, деятельность должна была быть признана абсолютной. Таким образом достигается установление не абсолютной деятельности вообще, а абсолютной деятельности, определяющей некоторую взаимосмену. (Она именуется силой воображения [10] (как мы увидим это в свое время.) Такая деятельность полагается лишь постольку, поскольку определению подлежит какая-либо взаимосмена; и таким образом ее объем определяется объемом самой этой взаимосмены.