Джонатан Поттер, Маргарет Уезерел [1]
ДИСКУРС И СУБЪЕКТ
Тема человеческого "Я" (self) всегда была для психологии проблематичной и противоречивой. Одно время казалось, что изучать научно феномен с такими запутанными и разноплановыми проявлениями и который так глубоко сокрыт внутри индивида просто невозможно; этот конфликт частично развивался в спорах гуманистически и бихевиористски ориентированных психологов. В последние годы эта дискуссия получила дальнейшее развитие, но приняла новую форму, т.к. социальные психологи поставили под вопрос как термины, в которых она велась прежде, так и само понятие индивида или субъекта - понятия, находящиеся в центре психологической науки (Gergen & Davis, 1985; Harre, 1983; Henriques et al., 1984; Sampson, 1983; Shotter, 1984).
Целью данной главы является описание некоторых традиционных моделей "Я", разработанных в социальной психологии, и тех новых веяний, которые подвергают критике их принципиальные положения. Мы опишем лингвистические или "социально-конструкционистские" подходы, и покажем, что любой образ "Я", фактически сама возможность понятия "Я" (Я-концепции), неразрывно связаны с языковыми практиками, используемыми людьми в обыденной жизни для придания смысла своим и чужим действиям и поступкам. Наш обзор будет сфокусирован не на технических деталях конкретных теорий, но скорее на метафорических элементах общих моделей.
Основное допущение, лежащее в основе всех традиционных моделей "Я", которые будут описаны ниже, заключается в том, что "Я" - это некая субстанция, сущность (entity) и что, как любой другой сущности или физическому объекту, ему можно дать окончательное определение. Другими словами, предполагается, что "Я" обладает некоторой истиной природой или набором характеристик, которые могут быть раскрыты и описаны учеными. С этой точки зрения человеческое "Я" похоже на химический элемент - хотя его структура и свойства в данный момент представляются загадочными и разные исследователи время от времени выдвигают относительно его строения конкурирующие гипотезы, при наличии подходящего метода может быть сформировано его окончательное описание.
Теория черт была одной из наиболее влиятельых моделей "Я" в социальной психологии. Эта теория рассматривает "Я" как "личность", т.е. представляет его состоящим из поддающихся измерению личностных черт, способностей и атрибутов. Эти черты могут быть поверхностными или глубинными, конституционально обусловленными или являющимися продуктом воспитания (Cattell, 1966; Eysenck, 1953). Поведение человека, его действия мыслятся детерминированными личностными чертами, которыми он обладает. Значимость этих черт перевешивает влияние ситуаций или контекста, в котором находится индивид. Это тот образ "Я", который лежит в основе тестов и личностных опросников, которые нацелены как на выявление индивидуальных различий в определенных чертах, таких как экстраверсия или интраверсия, так и на составление психологического профиля отдельного индивида. В качестве примера такого подхода можно привести следующее описание (Eyesenck & Eyesenck, 1964):
"Типичный экстраверт общителен, он любит вечеринки, имеет много друзей, ему нужны люди, с которыми можно поговорить, и он не любит читать или заниматься в одиночестве. Он жаждет развлечений, действует под действием момента и, в общем, является человеком импульсивным. У него всегда заготовлена шутка и готовый ответ на любой вопрос, он любит перемены; он беззаботен, легок на подъем, оптимистичен, любит посмеяться и повеселиться. Он предпочитает постоянно находится в движении и что-то делать, склонен к агрессии и быстро теряет терпение. В целом, он слабо контролирует свои чувства, и не него не всегда можно положиться".
Какие допущения о человеческой природе содержит этот отрывок? Теория черт рассматривает индивида как персонажа викторианской пьесы, как будто он - диспозиция или сумма личностных черт: честный, ленивый, целеустремленный и т.д. Эти черты уже сами по себе дают достаточное объяснение мотивов и поведения человека. В теории черт не предполагается, что определенное поведение человека может быть, к примеру, стратегией управления впечатлением. Человек - суть набор личностных черт. Придерживаясь такого подхода, бессмысленно было бы говорить, например, о кризисе идентичности (Rorty, 1976) - индивид как диспозиция обладает только одной идентичностью, и внутри его "Я" нет расслоений, расхождений, несоответствий, которые могли бы спровоцировать такой внутренний конфликт. Айзенковский экстраверт, например, не озадачен вопросом, насколько он близок к своему "истинному Я", он всегда есть это "истиное Я". Если индивид описывается нами при помощи теории черт, такая умозрительная проблема просто нетуместна.
Теория черт чрезвычайно асоциальна в своем подходе. Имея достаточное количество тестовых данных, приверженцы этого подхода способны делать весьма сложные и далеко идущие комментарии относительно личностных черт индивида, однако все они оказываются напрасными, если имеют мало отношения к тому, как индивид ведет себя в реальной жизненной ситуации. Например, большинство людей по тестам - частично экстраверты, частично интраверты. Какая из этих двух черт будет доминировать, зависит от восприятия индивидом ситуации.
Оппоненты теории черт настаивают на том, что люди - социальные существа, исполняющие в социуме определенные роли. [...]
Теория ролей видит противоречие между двумя "фактами" - между фактом индивидуального самовыражения и фактом социальной детерминированности индивида. Понятие роли как раз призвано снять это противоречие. Роль определяется как набор деятельностей, качеств и стилей поведения, которые ассоциированы с социальными позициями (см. классическое определение у Dahrendorf, 1973). Социальные позиции существуют независимо от конкретных индивидов, они безличностны, над-индивидуальны и включают в себя родственные, религиозные, профессиональные и др. катагории. В современном сложном, дифференцированном обществе существуют социальные позиции жен, мужей, преступников, священников, дантистов, политиков и т.д. От людей, которые занимают эти позиции, ожидаются определенные типы действий, они учатся играть эти роли. Через закрепление в определенной социальной позиции человек обретает свое "Я" и определенные формы самовыражения. Таким образом "Я" человека и его личность определяются местом в социальной структуре, которое он занимает, диспозиции же варьируются и конструируются социумом.
По этой теории, люди исполняют свои роли не столько по причине явного стремления к наградам и избегания санкций (напр., высокая зарплата или тюремный приговор), но в результате действия более тонких механизмов социализации. Дети научаются видеть себя так, как их видят другие (Mead, 1934), наше "Я" - это "зеркальное Я" (Cooley, 1902), отражающее социальные ожидания. Индивиды учатся соотносится со своими социальными группами и в процессе "социального сравнения" (Festinger,1954) развивают и поддерживают свои идентичности. Так, например, мальчики и девочки научаются соответствующим половым ролям и постепенно становятся маскулинными и фемининными взрослыми.
Теория ролей говорит об опыте "Я", который кардинально отличается от того, который описывается теорией черт. Люди перестают быть "естественными", они становятся актерами, социальными персонажами. В данном контексте становится уместной метафора "драмы" или "театра" (Goffman, 1959). Как у актера на сцене, действия человека выражают не его уникальную личность, но его роль. […]
По теории ролей "Я" обладает двумя характеристиками, которые игнорируются теорией черт. Во-первых, это определенная социальная неискренность (social insincerity). Неискренность возникает оттого, что человек осознает присутствие вокруг других, общества. Теория же черт не рассматривает фактор самосознания в поведении индивида. Исполнитель роли может демонстрировать фасад, скрываться под маской, играть по заготовленному заранее сценарию. Во-вторых, наличие множества идентичностей, которые часто противоречат друг другу, что может вызывать внутренний конфликт. Теория ролей допускает возможность фрагментации "Я", разные роли могут требовать разных идентичностей, человек может переживать конфликт, который чужд модели человека, которой придерживается теория черт [...]
Гуманистические теории: романтический образ "Я"
С гуманистической точки зрения, классическая теория ролей оскорбляет человеческое достоинство, поскольку изображаемый ею индивид - исполнитель роли - суть безвольная жертва социальных обстоятельств. Люди считают себя и своих близких значительно богаче в этом отношении, они верят в то, что способны контролировать обстоятельства, что они являются агентами позитивных перемен и создателями новых социальных форм. Исполнитель роли, возможно, - не более чем бледная имитация истинно Человека с большой буквы со свойственным ему потенциалом (Hamlyn, 1974).
Теория ролей рассматривает индивида в сфере публичных отношений, но в ее формулировках содержится возможность различения между публичным и личным "Я". За публичным "Я" стоит и другое "Я", которое выбирает, какую роль играть и которое следит за исполнением роли. С точки зрения гуманистов, сознание индивида двойственно, как двойственно сознание актера на сцене - с одной стороны, есть исполняемая роль, с другой - есть истиное "Я" актера, которое управляет действием и в некотором смысле дистанцированно от разыгрываемой роли.
Гуманистическая традиция в психологии утверждает, что и теория черт, и теория ролей неверно описывают человеческую природу и что психологические исследования и психотерапия должны концентрироваться на подлинном, истинном "Я" человека (Perls, 1971; Maslow, 1968; Rogers, 1961). Человеческая жизнь видится гуманистами как поиск этого истинного "Я", как стремление к самореализации и самоактуализации […]
После того как мы рассмотрели три разных подхода к проблеме "Я", рассмотрим более детально, на каких допущениях основываются все эти три модели.
Основополагающие допущения традиционных моделей "Я"
Каждая из перечисленных моделей "Я" заявляет, что является единственно валидной теорией - либо потому, что она предположительно содержит некую феноменологическую или экспириентальную истину (гуманистическая теория), либо потому, что подкреплена солидными психометрическими исследованиями (теория черт), либо потому, что является наиболее однородным аналитическим инструментом в социальных науках (теория ролей). Принимается само собой разумеющимся, что путем терпеливого изучения - феноменологическим ли проникновением, наблюдением ли за большими выборками - истинная природа и субстанция "Я" могут быть в конце концов познаны.
Это ключевое допущение является разновидностью принципа реализма (the realist principle). То, как McCabe (1974) обобщает этот принцип в применении к дискурсам кинематографического и литературного повествований, вполне допускает его применение к психологическому дискурсу:
"Повествовательный дискурс не может ошибаться… потому, что повествовательный дискурс не воспринимается нами как собственно рассказанная история. Природа повествовательного дискурса такова, что единственная проблема с [которой мы сталкиваемся при соотнесении его с] реальностью - это пойти и посмотреть и увидеть, что там такое происходит… Реальное не рассказывается, оно существует"."The narrative discourse cannot be mistaken in its identifications because the narrative discourse is not present as discourse - as articulation. The unquestioned nature of the narrative discourse entails that the only problem reality poses is to go and look and see what Things there are […] The real is not articulated - it is" (курсив в оригинале).
Психологические образы "Я", которые мы рассмотрели, тоже не привлекают к себе внимание как дискурсивные проговаривания, но представляются нам в качестве репрезентаций реальных объектов.
Следующее допущение (Sampson, 1983) касается того, что принято само собой разумеющимся, что "Я" индивида является фокусом опыта, его центром, инициатором действий, однородным целым. Эти аспекты являются принципиальными для психологических концепций индивидуальной личности и человеческого субъекта. Они делают возможным, к примеру, противопоставление индивида и общества, как естественных полюсов сбалансированной дихотомии. Индивид может быть представлен как каузальный блок, который ученый использует для объяснения социальных феноменов, и может быть репрезентирован как отправная точка общественной жизни и всякого знания об обществе [2] (Henriques et al., 1984). Такая точка зрения предполагает, что "Я" - это объединенная сущность, относительно автономный агент и, таким образом, одновременно источник и объяснение всех интересующих психолога феноменов. Фактически это допущение определяет, что психологи должны изучать, например, законы мотивации или когнитивную структуру личности [...]
К новой концепции субъекта: социальный конструкционизм
Атаки на эти фундаментальные положения начались с разных направлений и были координированы Кеннетом Гергеном (Gergen, 1985) под общей рубрикой "социальный конструкционизм". В этом разделе мы рассмотрим критические вопросы, поднятые Гергеном и другими учеными, и развитие альтернативных, лингвистических (language-based) подходов к "Я". Следует заранее подчеркнуть, что на движение по направлению к дискурсивной модели "Я" в большей степени повлияли семиотика и пост-структурализм, нежели этнометодология, разговорный анализ (conversational analysis) или изучение речевых действий (speech acts). По этой причине данная перспектива сильна в теории и относительно более абстрактна и нагружена философией.
Главной целью этого критического движения является перемещение фокуса анализа с "Я-как-сущности" на методы конструирования "Я". То есть, вопрос заключается не в том, какова истинная природа "Я", а то как мы говорим о "Я", каковы те дискурсы, которые мы используем, выстраивая касающиеся "Я" теории? Предполагается, что методы осмысления "Я" являются ключом к любому объяснению того, что такое "Я", поскольку индивидуальный смысл "Я" (sense of self) фактически является конгломератом этих методов, производимых путем разговора и теоретизирования. Имеет место не одно "Я", которое ждет, чтобы его познали, но множество "Я", обнаруживаемых в различных лингвистических практиках существующих сейчас и существовавших в прошлом в нашей и других культурах. "С этой точки зрения, - говорит Ром Харре. - быть "Я" не значит быть определенного типа существом, но значит обладать определенной теорией" (Harre, 1985b).
Если мы посмотрим на вещи под эти углом зрения, то нам станет ясно, что теория черт, теория ролей и гуманистический подход - не конкурирующие и не взаимоисключающие модели, но просто различные способы, которые человек может использовать для осмысления самого себя. В одной ситуации человек может описывать себя в терминах личностных черт, в другой - в терминах ролей, в третей - использовать некий гибридный дискурс (Potter et al., 1984). Бессмысленно спрашивать, какая из этих моделей является корректным описанием "Я" - все они - просто эквивалентные способы осмысления "Я" в разных контекстах, каждая со своими преимуществами и недостатками.
Необходимо упомянуть два аспекта данного подхода к проблеме "Я". Во-первых, утверждается, что психологические модели "Я" неизбежно культурно и исторически обусловлены и зависят от определенных социальных практик. Например, допущение, на котором строится вся западная психология - полагание "Я" центром опыта - может быть просто продуктом данного типа общества и его истории. Следовательно, открытия психологов касаются отнюдь не вневременных, универсальных характеристик личности. Вместо этого психология, быть может, просто развила уже существовавшие конвенциональные способы, при помощи которых личность описывается в данном конкретном обществе, и психологи используют термины "черта", "роль" и "автономное "Я" потому, что эти понятия являются частью здравого смысла данной культуры (Potter et al., 1984). В таком случае психологические модели "Я" отражают не истиную природу объекта, но нашу социальную историю […] Разные исследования психологии исконных представителей незападных народов (Heelas & Lock, 1981), истории Я-концепции на Западе (Henriques et al., 1984; Lyons, 1978) и дискуссии относительно совпадения образов в социальных науках и других областях, таких как литература (Potter et al., 1984; Trilling, 1974; Wetherell, 1983, 1986) подтверждают эту идею.
Другой аспект нового подхода к "Я" касается возможных направлений дальнейших исследований. Социальный психолог изучает теперь не только человека как "организм", окруженный "средой", но языковые практики и дискурсы превалирующие в том или ином контексте (Harre, 1983; Shotter, 1984). Социальные конструкционизм предполагает, что исследователь должен фокусироваться на множественности "Я"-конструкций и их социальных и межличностных функциях. Герген (1985) описывает основу нового подхода в исследованиях следующим образом:
"Язык описания человеческого поведения не связан каким-либо систематическим образом с пространственно-временными конфигурациями тела. Таким образом, правила относительно того, "что чем считать" изначально неопределены, постоянно меняются и свободны варьироваться вместе с predilections тех, кто ими пользуется. […] Описывается ли действие как зависть, флирт или злость, оно плывет по морю социального взаимообмена. Его интерпретация может быть выдвинута, развита и отброшена по ходу изменения социальных отношений с течением времени".
Любое, какое бы мы не взяли, действие человека не определяет само по себе его интерпретаций, которые могут быть совершенно произвольными. Если это так, то, замечает Герген, задача социального психолога - изучать разнообразие интерпретаций в описании людей. Что здесь важно, так это функции, которым служат конкретные интерпретации и дискурсы.[3]
Герген, возможно, преувеличивает степень произвольности (open-endedness) и гибкости этого процесса с целью подчеркнуть свой главный тезис. Как показывает разговорный анализ, процедуры, которыми люди пользуются для артикуляции и осмысления действий, характеризуются заметными ограничениями и повторяемостью. Я бы отметил, что не всякая интерпретация или "Я"-конструкция может быть приемлема в той или иной ситуации. Но важно то, что социальный психолог оставляет попытки раз и навсегда описать все человеческие действия и их смыслы, а вместо этого предпринимает попытки описания лингвистических практик, которые рождают действие как определенный тип события.
Исследования такого рода - не пустое или дилетантское занятие. Методы концептуализации "Я", вовлеченные в разные лингвистические практики, имеют жизненно важные последствия для позиционирования "Я" в обществе, они не нейтральны и не бездейственны. Напротив, они создают смыслы "Я", которые могут быть негативными, деструктивными, репрессивными, так же как и ведущими к положительным переменам (Coward, 1984; Henriques et al., 1984; Parker, forthcoming; Williamson, 1978). […]
ГРАММАТИЧЕСКОЕ И МЕТАФОРИЧЕСКОЕ "Я"
Ром Харре описал человеческого младенца как подмастерье "apprentice person", который должен овладеть "лингвистическими ресурсами для описания самого себя". (1985b). Таким образом , младенец находится, по большому счету, в той же позиции, что и психолог, изучающий "Я". В обоих случаях ими должна быть накоплена определенная сумма знаний о том, в каких общепринятых формах артикулируется "Я". Исследователь должен заново отрефлексировать и проговорить то, что изначально приобретается бессознательно.
Язык является медиумом этого знания как для младенца так и для ученого. Как говорит Харре, ребенок "овладевает лингвистическими ресурсами". В процессе научения ребенка грамматике и совершенствования его коммуникативных способностей формируется опыт, переживание его "Я" (self-experience). Он также научается приемлемым в разговоре способам представления себя другим. Доверие окружающих и способность убеждать других приобретаются только через использование определенных способов самоэкспрессии, и то, что в одном контексте конвенционально приемлемо, может оказаться неудовлетворительно и неэффективно в другом. Требование быть способным изъясняться и быть понятным другим поддерживает и придает импульс некоторым коммунальным организациям самовыражения (Gergen, 1987; Shotter, 1984).
Одна из наиболее привычных особенностей нашей грамматики - разделение человека на субъект и объект. Человек может говорить о себе как об "I" и как о "me". По Харре (1977), эта грамматическое свойство делает возможным наше разделение себя надвое, когда мы занимаемся интроспекцией. Это свойство языка также повлияло на то, как "Я" концептуализировалось в социальной психологии. Мы видели, что одно из центральных мест в формулировках теории ролей занимает возможность разделения "Я" на публичное и внутреннее - социальное "me" и личностное "I", второе из которых осознает и контролирует первое. Другими словами, "I" может видеть, как "me" воспринимается другими, не идентифицируясь с ним полностью. "I" всегда может создавать разные типы "me". Это, разумеется также и отправная точка для гуманистических теорий, подчеркивающих важность поиска среди всего этого множества истинного, подлинного "Я".
Харре предупреждает, что было бы ошибкой принимать этот обыденный способ рассмотрения "Я" за чистую монету и, к примеру, выстраивать философию или метафизику "Я", которая может придать "I" и "me" онтологический статус реально существующих субстанций. И было бы ошибкой следовать традиционной психологии и атрибутировать дескриптивную феноменологическую значимость возможности разделения "Я", теоретизируя, таким образом, о двойственном эго или разных уровнях сознания. "I" и "me" или подсистемы "Я", по Харре, - просто грамматические образования со свойственными им как ограничениями, так и потенциалом. Они просто отражают один из способов, которые мы можем использовать для того, чтобы рассказать о себе. […]
Итак, один из способов понять как конструируется "Я" - это изучение грамматической матрицы и обыденного использования языка. Сюда же можно добавить анализ метафор и аналогий. Шоттер (Shotter), следуя за Лакоффом и Джонсоном (Lakoff & Johnson, 1980), обратил внимание на некоторые из метафор, которые мы используем для описания разума (mind). Мы представляем себе разум как контейнер, машину, а также в пространственных терминах - когда говорим о "глубинных" уровнях сознания и "высших" психических функциях. Кроме того, одни из наиболее частых метафор в литературном и психологическом дискурсах - это структурные и архитектурные метафоры - думать о разуме как о чем-то поделенном на регионы, пространства - вполне распространенный образ мыслей. Гуманистические психологи, кроме того, часто используют метафору человека преодолевающего ментальные "барьеры". Долгую историю имеет в психологии образ "Я" как потока сознания - Уильям Джемс рассуждал о сознании как о потоке мыслей и образов.
Одной из опасностей такого рода грамматического анализа является то, что исследователем могут быть проигнорированы социальные измерения дискурса "Я". Анализируя грамматику, мы можем забыть о том, что определенные практики конструирования "Я" живут потому, что они выполняют важные социальные функции или способствуют воспроизводству определенного типа общества.
Герген пишет, что мотивирующая сила некоторых доминирующих "Я"-конструкций заключается в желании людей иметь свой "голос", собственную интерпретацию событий и заявлять о своих правах. "Я" артикулируется в дискурсе так, чтобы максимизировать основания, которые имеет человек для того, чтобы быть услышанным. Таким образом, некоторые версии "Я" превалируют в определенных контекстах.
Герген противопоставляет этот тип самопрезентации "Я"-конструкциям, которые возникают из неприкрытого использования власти, когда могущество используется для того, чтобы установить доминирование собственной версии событий среди множества других, а способность конструирования этих версий основывается прежде всего на экономических преимуществах, обладании деньгами и т.д. (например, в рекламе). Герген предполагает, что в обыденной жизни то, будет услышан "голос" человека или нет, определяется тем, насколько он опытен в конвенциональных способах обоснования значимости своего "голоса". А необходимой частью обоснования собственных действий, представления их разумными и оправданными является способность презентировать разные варианты своего "Я".
Герген (в печати) также утверждает, что эта необходимость объясняет пути развития психологии, философии и других дисциплин, затрагивающих проблематику "Я".
"Когда обоснования выдвинуты, а затем оспорены и защищены, результатом является богатый и разнообразный язык "Я" вместе в поддерживающими его институтами и практиками. То, что в наше время мы считаем характеристиками "Я", можно рассматривать как [всего лишь] накопленный в ходе вековых дебатов арсенал [риторики]. Они были и остаются символическими ресурсами, которые мы используем, чтобы делать свои заявления среди множества конкурирующих конструкций окружающего нас мира.
Таким образом, [по Гергену] сложные интерпретации и теории "Я" вызваны к жизни потребностью психологов и философов в успешной самопрезентации в среде конкурирующих научных школ и желанием получить контроль и власть.
Мы хотели бы придерживаться несколько менее индивидуалистического подхода в рассмотрении того, какие дискурсы "Я" являются превалирующими. Потребность в самопрезентации кажется нам слишком узким основанием для того, чтобы исходить из нее в анализе разнообразных социальных "Я"-конструкций.
Подходу Гергена можно противопоставить другую традицию, идущую от некоторых интерпретаций трудов Мишеля Фуко (1970, 1972, 1981), ранних работ Франкфуртской школы (cf. Sampson, 1983) и относительно недавнего марксистского анализа субъектности (subjectivity), дискурса и идеологии (Althusser, 1971; Coward & Ellis, 1977). Главной идеей этих работ было показать насколько близко дискурсивная артикуляция определенных типов "Я" или индивида как субъекта связана с воспроизводством определенных типов общественного устройства.
В соответствии с этой традицией люди фиксируются в [определенной социальной] позиции посредством ряда доступных им лингвистических практик. Использование конкретного дискурса, содержащего в себе конкретную организацию "Я", не только позволяет индивиду обосновывать и оправдывать свои действия в том смысле, в котором об этом пишет Герген, но также поддерживает отношения власти, паттерны доминирования и подчинения. Конструирование определенного "Я" исключает из этого процесса другие возможные конструкции. Используя принятую в этом подходе формулировку, можно сказать, что конструирование в дискурсе одного типа "Я" или субъектности (subjectivity) одновременно конструирует определенный тип подчинения (subjection). [4] "Субъектность производится дискурсом так же как "Я" подчиняется дискурсу" (Parker, в печати).
Некоторые конкретные примеры анализа отношений власти, вовлеченных в дискурсивные презентации "Я" представляют особый интерес для социальных психологов. Розалин Ковард (Coward, 1984) продемонстрировала, как дискурсивные практики нацеленные на женские "Я" конструируют версии того, что должно быть приятно женщинам и, таким образом, подкрепляют специфически женские желания. Она анализирует составляющие образа модного тела, идеальные дома, комплексы подкреплений и запретов в женских журналах, связанные с пищей и рецептами, и то, как популярная музыка и радио ди-джеи конструируют образ женской аудитории. Всё перечисленное является чрезвычайно важным, поскольку восприятие женщинами самих себя и их позиция в потребительском обществе зависят от того, как конструируются их желания. Эти конструкции могут быть приятными и лестными, но от этого они не перестают быть репрессивными.
"Репрезентации женского удовольствия и желания создают и поддерживают фемининные [социальные] позиции. Эти позиции - не чуждые нам роли, данные нам кем-то извне (тогда от них было бы просто избавиться) и не естественные атрибуты фемининности. [Наши] фемининные позиции конструируются нами как реакции на удовольствия, которые нам предлагают; наша субъектность и идентичность формируются под действием дефиниций желаний, которые нас окружают".
Грамматическая перспектива в рассмотрении "Я" напоминает нам о произвольности "Я"-конструкций и их многообразии, в то время как только что описанный вид идеологического анализа напоминает нам, что все это - далеко не игрушки. Изучение дискурса касается важнейших элементов человеческой жизни - не только удовольствий и желаний, но и страдания и рабства, и вообще любых возможных аспектов социальной жизни.