<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>


Глава VII

МИСТИЦИЗМ И МАГИЯ

Оккультизм – неизменный спутник мистической деятельности, с которой его зачастую смешивают. – Формулировка исходных постулатов оккультизма и их критика. – Пределы и ограниченность оккультизма. Он не достигает Абсолюта. – Оккультизм оказывает влияние на все религии и на некоторые науки. – В основе оккультизма – психологические законы. – Его цель – расширение человеческой вселенной. – Его метод – развитие и укрепление воли. – Современная магия. – "Новое мышление". – Доктрины магии. – Элифас Леви. – Гермес Трисмегист. – Три постулата оккультизма. – (1) Астральный Свет; древность представления о нем. – Космическая память – "универсальная активная сила". – (2) Сила Воли. – Оккультное обучение – переделка характера. – Магические церемонии как средства развития воли. – Обращение к подсознательной части души. – Значение символов как средств (а) самовнушения (б) самосозерцания – (3) Оккультный "Закон Аналогии". – Широта его применения: в мистицизме; – в искусстве. – Сверхнормальная сила воздействия тренированной воли на тело: в религии; в достижении трансцендентального сознания. – Духовное целительство носит чисто магический характер. – Теория магии: ее изъяны; ее воздействие на характер. – Магия и религия. – Оккультные элементы в христианстве. – Религиозные церемонии неизбежно содержат магический элемент.

В нашем исследовании неизбежно всплывает тема ошибок и заблуждений, – или ересей, выражаясь церковным языком, – к которым приводит людей слабое либо, напротив, гипертрофированное и деформированное, граничащее с гордыней мистическое чувство. Число таких ошибок несметно, а их дикость почти непостижима для тех, кому не приходилось изучать их. Слишком часто странные утверждения и громогласные декларации их апостолов не давали прислушаться к более спокойным высказываниям ортодоксов.

Кажется, момент достижения зрелости еще более важен в духовной жизни, чем в жизни физической: обычные опасности подросткового возраста усиливаются, проявляясь на высших уровнях сознания. В условиях нарушения психического равновесия, характерных для перехода в новые состояния, человек в высшей степени зависит от получаемых им впечатлений и проблесков иного. Поэтому во все периоды подлинной мистической деятельности мы наблюдаем всплески оккультизма, иллюминизма либо других видов извращенной духовности, а также некий – еще более опасный для ученика и сбивающий его с толку – пограничный регион, где мистическое встречается с психическим. В период становления Церкви наряду с подлинным мистицизмом, восходящим к писаниям Иоанна либо привнесенным христианами-неоплатониками, мы наблюдаем исполненный хаоса трансцендентализм гностиков – их высокомерную претензию осуществить слияние идеалов мистицизма и магии. Начиная со средних веков, на протяжении всей эпохи Возрождения история западного мира отмечена вульгаризацией подлинного мистицизма: это воинствующий хилиазм Братьев Свободного Духа, активное распространение оккультных идей Парацельса, розенкрейцеров, каббалистов из христиан, равно как и неисчислимые пантеистские, манихейские и квиетистские ереси, воевавшие с католической традицией. Наконец, в современном мире наиболее широко распространенной и респектабельной представительницей оккультной традиции является теософия во всех ее многоразличных формах.

Идея, из которой, как из корня, вырастают все эти разнообразнейшие верования и практики, всегда одна и та же; а поскольку верное учение зачастую легче всего определить в противопоставлении его противоположности, то изучение этой противоположности поможет нам точнее зафиксировать подлинные характеристики мистицизма. Поэтому, оставив в стороне специфическое, в плане мистического восприятия, заблуждение квиетизма до того момента, когда мы перейдем к детальному обсуждению созерцательных состояний, мы рассмотрим здесь некоторые из тех выходящих за пределы нормы видов деятельности Я, которые уже условились классифицировать как магические, и постараемся с их помощью более определиться в отношении скрытых, лишь наполовину понятных сил, которыми располагает магия.

Слово "магия" сейчас звучит достаточно старомодно, хотя ее дух никогда не был столь распространен, как в наше время: вследствие постепенного своего обесценивания и вульгаризации оно в восприятии обычного читателю ассоциируется с созданием оптических иллюзий и других развлекательных трюков. Слово это увлекло за собой в своем падении слово "колдовство", бывшее ранее достаточно устрашающим, поскольку им обозначали действие, которым заклинали духов человеческих и ангельских; ныне же, позабыв о прежнем его значении, мы понимаем под колдовством разве лишь извлечение кроликов из цилиндров. Всё это не стоило бы особого внимания, если бы современные оккультисты, по всей вероятности недовольные таким злоупотреблением древним названием, регулярно не присваивали своим учениям и практикам наименование "Мистической Науки". Воэн в своем весьма поверхностном обзоре мистики классифицировал все формы белой магии, алхимии и оккультной философии как "теургический мистицизм" [1]; а по другую сторону разграничительной линии оккультисты демонстрируют все возрастающее стремление объявить мистиков учителями своей школы. [2] Даже "тройственный путь" мистицизма был усвоен ими и переименован в "Испытание, Просветление, Посвящение". [3]

В ходе нашего выявления характерных черт мистицизма мы уже отмечали границу, отделяющую его от магии; мы также попытались определить подлинную природу оккультной философии и ее направленность. Мы видели, что она представляет инстинктивное человеческое "желание познать нечто большее" применительно к сверхчувственным предметам. К лучшему или к худшему, но это желание, заодно с дающими ему выражение оккультными науками и магическим искусством, преследовало род людской с древнейших времен. Занявшись изучением человека, никто не сможет пренебречь этими темами, сколь бы ни оскорбляла разум их видимая нелепость. Отправной точкой всякой магии, да и всякой магической религии – наиболее явной формы оккультной деятельности – служит, как и в мистицизме, неистребимая убежденность человека в том, что есть и другие планы бытия помимо тех, о которых ему сообщают органы чувств; осуществление же этой убежденности, этого стремления к скрытому знанию дает, в индивидуальном преломлении, соответствующие результаты, доступные разумному истолкованию и осмыслению. В глазах тех, кто действительно практикует магию, она представляет moyen de parvenir [4] – не просто способ осуществить запрещенные трюки, но серьезную попытку разрешить мировую загадку. Результаты этой попытки, если верить современному автору, пишущему об оккультной философии, "охватывают реальное, позитивное, достижимое знание, относящееся и к мирам, которые мы называем невидимыми (поскольку они превосходят несовершенные, рудиментарные способности лишь частично развитого человечества), и к потенциальным возможностям человека, в силу своей латентности составляющим то, что называется внутренним человеком. Выражаясь более строгим философским языком, герметическая наука представляет собой метод трансцендирования, выхода за пределы мира явлений и достижения реальности, которая стоит за ними. [5]

Хотя в некоторых аспектах это непомерное притязание, судя по всему, подтверждается на опыте, в целом оно не может быть признано обоснованным. Последняя его фраза, в частности, идентична обещанию, характерному для мистицизма в целом. Она изображает магию как путь к реальности; это обещание она, однако, выполнить не в состоянии, ибо одним лишь выходом за пределы проявленного мира еще не гарантируется достижения Абсолюта. Магия в лучшем случае расширяет пределы мира явлений, но не преодолевает их. Там, где магия носит подлинный характер, она является разновидностью трансцендентализма, где совершается нечто невероятное, но в итоге этот путь никуда не ведет, – и мы, скорее всего, станем жертвами того или иного рода магии, как только декларация "Я желаю знать" вытеснит декларацию "Я желаю быть" из главного места в нашем сознании. Подлинное "знание предельных вещей" должно быть познанием чистого Бытия – по причинам, которые читатель сейчас уже способен открыть и сам. Магия же попросту представляет собой систему, с помощью которой Я пытается удовлетворить свое трансцендентальное любопытство, распространяя деятельность воли дальше ее обычных пределов; иногда, как ему кажется, оно таким образом приобретает экспериментальное знание планов существования, обычно – но неточно – называемых "сверхъестественными".

Даже такие притязания – завышенные или, наоборот, заниженные – нуждаются в обосновании. Для большинства людей, не специализирующихся в эксцентрических науках, оккультист существует, можно сказать, лишь в коммерческом либо академическом плане. Один из этих двух разрядов представлен предсказателями судьбы, второй – комментаторами неряшливых "колдовских" книг. Ни в одной из этих сфер не предполагается, что предмет должен восприниматься всерьез: он служит средством либо добывания денег, либо утоления не совсем здорового любопытства.

Такая точка зрения далека от истины. В лице магии – все равно, будем ли мы рассматривать ее как суеверие или как науку, – мы в любом случае имеем пережиток великой древней традиции, подлинное значение имени которой не должно было бы утрачиваться в христианской культуре; ибо она претендует на то, чтобы представлять науку тех магов (волхвов), чей поиск символической Сияющей Звезды по крайней мере однажды привел их к колыбели Воплощенного Бога. Законы магии, а также церемониальные ритуалы, выражающие эти законы, дошли до нас из незапамятной древности. Как представляется, в них заключено весьма определенное знание, равно как и большое число менее определенных по своему характеру теорий, касающихся чувственного и сверхчувственного миров, а также способностей, которые человек, по мнению оккультных мыслителей, сможет выработать, если пожелает. Ортодоксам следует быть осторожными в выборе аргументов, опираясь на которые они подвергают осуждению законы магии; ибо сами они, не замечая того, действуют в согласии со многими из этих законов всякий раз, когда посещают церковь. Любая церемониальная религия содержит некоторые элементы магии. Искусство медицины также никогда не сможет полностью от нее откреститься: много веков назад именно магия положила начало тому, что сейчас называется наукой. Кажется, она обладает неистребимой жизненной силой. Это не удивительно, если учесть, насколько глубоко оккультизм укоренен в психологии – с каким совершенством он приспособлен к определенного рода извечным характерным чертам человеческой души – ее любопытству, высокомерию, любви ко всяческим тайнам.

Магия в своей аутентичной форме претендует на то, что она является практической, интеллектуальной, в высокой степени своеобразной наукой для избранных, подчиненной достижению декларируемой цели увеличения сферы действия человеческой воли и получающей экспериментальное знание относительно тех планов бытия, которые обычно считаются трансцендентными. Она – последняя наследница длинной цепи передаваемого традицией целостного учения, восходящего к мистериям Египта и Греции, где человеку предлагалось посвящение в определенного рода тайное знание и понимание вещей. "В каждом человеке, – говорит современный оккультист, – имеются скрытые способности, с помощью которых он может приобрести для себя знание о высших мирах... Во все времена существования рода человеческого всегда были школы, в которых те, кто обладал такими высшими способностями, давали наставления тем, кто искал их. Эти школы называются оккультными, и даваемое в них обучение называется эзотерической наукой или оккультным обучением". [6]

Эти оккультные школы в том виде, в каком они существуют в настоящее время, формулируют свое учение в терминах, которые романтически настроенного исследователя разочаровывают прозаичностью; они заимствуют у физики и психологии теории вибраций, притяжения, ментальной суггестии и подсознательной активности и по-своему применяют их для собственных целей. Магия, если верить ее современным учителям, является просто продолжением теории и практики волевого акта за его обычные пределы. Воля, – говорит оккультист, – есть царь не только в Доме Жизни, но и во вселенной, простирающейся за вратами чувств. Она – ключ к "безграничному человеку", подлинное "кольцо Гига", [7] дающее возможность контролировать силы природы – как известные, так и неизвестные. Этот аспект оккультной философии многое позволяет понять в дешевом американском трансцендентализме, который его учителя и адепты с такой легкостью неверно называют мистическим, – "культивирование ума", "Новую" или "Высшую Мысль", а также печатную продукцию приверженцев так называемого "Нового Сознания". Изобретательные авторы таких произведений как "Volo", [8] "Воля быть во Благе", "Как пробудить солнечное сплетение", ясновидцы, заверяющие своих ревностных последователей, что посредством "Концентрации" те смогут приобрести не только здоровье, но и богатство, которое они именуют "здоровьем обстоятельств", – это не мистики. Это – маги; и учат они, сами того не ведая, не чему иному, как основным доктринам герметической науки, правда, опуская их живописный церемониальный аккомпанемент. [9]

Эти кардинальные доктрины по сути своей мало изменились со времени первого появления на заре мировой истории, хотя они так же, как и доктрины теологии, нуждались в периодическом переформулировании. Обсуждая их, я в основном буду цитировать работы Элифаса Леви: это – псевдоним, под которым Альфонс Луи Констан, наиболее доступный для чтения оккультный философ XIX в., преподнес миру свои выводы.

Традиция магии, как и большинство других способов бегства, предложенных человеком своей душе, зародилась, как представляется, на Востоке. Она была сформулирована, развивалась и сберегалась в рамках религии Египта. Один из своих ранних выходов на сцену магия совершила также в религии Греции. Ее легендарным великим магистром был Гермес Трисмегист, давший ей ее официальное имя Герметической Науки, и его статус в оккультизме во многом напоминает статус Моисея в еврейской традиции. Фрагментарные сочинения, приписываемые этому персонажу, как говорят, восходящие к герметическим книгам, представляют собой первоначальные писания оккультизма; а Изумрудная Скрижаль, по всей вероятности неподлинная, найденная, как говорят, в его гробнице, для магов имеет авторитет Скрижалей Моисея. [10] В гностицизме, в аллегориях каббалы, в теософии, во все еще существующих в Англии, Франции и Германии тайных сообществах, даже в некоторых практиках, укоренившихся в церемониале христианской Церкви, – присутствуют прошедшие сквозь столетия основные понятия, которые составляют "тайную мудрость" магической традиции. Более низко стоящие ответвления этой традиции слишком уж хорошо известны, и нет нужды конкретно останавливаться на них. [11]

Как и тот мир, на объяснение которого претендует магия, она имеет тело и душу: внешнее одеяние слов и церемоний и внутреннюю доктрину. Внешнее одеяние – все, что позволено увидеть непосвященным, – состоит из ряда сбивающих с толку и зачастую смешных символических покровов: странных слов и чисел, гротескных законов и ритуальных актов, персонификаций и мистификаций. Внешние облачения наших религиозных, политических и социальных систем – вероятно, могущих показаться в равной мере иррациональными ничего не знающему о них, но критически настроенному наблюдателю, – предоставляют поучительную параллель к данному аспекту оккультной философии. Однако если с магии совлечь все эти архаические формулы, символы, всю таинственность, то обнаружится, что она в том виде, как ее описывают ее апологеты, опирается на три фундаментальные аксиомы, которые вряд ли покажутся смехотворными тем, кто с уважением прислушивается к постоянно меняющимся гипотезам психологии и физики.

(1) Первая аксиома провозглашает существование невесомой "среды" или "всеобщей действующей силы" [universal agent]; считается, что она находится вне сферы наших нормальных чувственных восприятий, но тем не менее пронизывает весь материальный мир и связует его воедино. Эта среда, не излучающая света и ничего общего не имеющая со звездами, известна оккультистам под неудачным названием "Астральный Свет"; этот термин первоначально был позаимствован Элифасом Леви у мартинистов. Жить в осознанном общении с "Астральным Светом" означает жить в Астрале, "Астральном Плане", или в Астральном Мире, – то есть достичь нового уровня сознания. Обучение оккультиста направлено именно к этой цели.

Эта доктрина Астрального Плана, как и многие наши представления о трансцендентном, обладает респектабельным происхождением, а также многочисленными славными связями в мире философской мысли. Ее скрытые следы можно обнаружить даже в спекуляциях ортодоксальной физики. Она по сути идентична "Архетипическому Миру" или сефире Йесод по учению Каббалы – "Совершенной Стране" древнеегипетской религии, где, как предполагается, существуют подлинные, или духовные формы всех сотворенных вещей. Ее можно связать с "реальным миром", описанным такими визионерами, как Бёме и Блейк, в чьем опыте многое носит скорее оккультный, чем мистический характер. [12] Устойчивая традиция, утверждающая существование такого плана бытия или сознания, обнаруживается по всему миру: в индийской, греческой, египетской, кельтской и еврейской мысли. "Над этой видимой природой есть другая, невидимая и вечная, которая не гибнет, когда гибнут все вещи", – говорится в Бхагавад-Гите. По утверждениям каббалистов, это – "местонахождение жизни и жизненной силы, источник, питающий собой весь мир". [13] Витализм мог бы признать этот план бытия как один из аспектов вселенной, доступных восприятию через ритм, расширенный по сравнению с ритмом нормального сознания. Различные аспекты Астрала отождествлялись с "Пламенеющим Телом Святого Духа" в христианском гностицизме, а также с "одической [odic]" силой, согласно воззрениям старомодных спиритов.

Далее, Астральный План рассматривается как вместилище "Космической Памяти", где сберегаются образы всех существ и событий, подобно тому как они хранятся в памяти человека.

"Высокое, оказавшееся чересчур высоким, героическое, для земли слишком суровое,
Страсть, покинувшая землю, чтобы затеряться в небесах", –

все это живет в Астральном Мире. Здесь же понятия будущего творения присутствуют во всей полноте в Вечном Сейчас, прежде чем родятся в материальной сфере. Согласно этой теории, пророчество и ясновидение – один из основных предметов оккультного обучения – состоит в том, чтобы раскрыть глаза души для этого лишенного времени Астрального Мира; спириты, вызывая духов умерших, попросту извлекают их из глубин вселенской памяти, вместо индивидуального припоминания. Читатель, чувствующий, что у него кружится голова от всех этих перемешанных между собой торжественных утверждений и неподтвержденных сказок, должен помнить, что догматическая часть оккультной традиции не может быть ничем иным, кроме как попыткой расширенного или иным образом отошедшего от нормы сознания найти объяснение своему опыту.

Далее, предполагается, что наши Я целиком – не только наши чувственные я – купаются в Астральном Свете как в физическом эфире. Поэтому на оккультном языке он называется "универсальной действующей силой", связывающей души друг с другом, и становится вероятным носителем гипнотизма, телепатии, ясновидения и прочих паранормальных явлений, служащих предметом "психических исследований". Данная гипотеза объясняет также и тот вызывающий смущение факт, что исходный опыт в значительной степени совпадает в деятельности мистика и оккультиста. Оба должны пройти через план сознания, представленный понятием "Астрал", поскольку этот план восприятия лежит "сразу же за" нашей нормальной жизнью. Трансцендентальные способности человека могут достичь осознания этого мира – лишь затем (в случае мистика), чтобы как можно быстрее пройти сквозь него. Однако оккультисты и медиумы остаются в "Астрале" и развивают свои способности восприятия данного аспекта мироздания. Это – среда их деятельности.

С древнейших времен оккультная философия настаивала на существовании этой среды как на научном факте, который выходит за рамки восприятия наших нормальных чувств, но поддается верификации с помощью натренированных способностей "посвященного". Обладатель таких тренированных способностей – не колдун или прорицатель – считается подлинным магом; и декларируемая цель оккультного обучения, или посвящения, состоит в том, чтобы актуализировать такой сверхчувственный план опыта, наделить учащегося способностью вступать в осознанное общение с этим опытом, научить его налагать на сверхчувственные объекты силу своей собственной воли – с той же легкостью, с какой он накладывает эту волю на "материальные", чувственно воспринимаемые вещи. [14]

(2) Все сказанное подводит нас ко второй аксиоме магии, также имеющей до странности современный облик: ибо она попросту постулирует безграничную силу дисциплинированной человеческой воли. Данная догма была "позаимствована", без ссылки на первоисточник, из оккультной философии, чтобы сделаться козырной картой "культивирования ума", "Христианской Науки" и "Новой Мысли". Проповедники "Философии Радости" и прочих разжиженных форм ментальной дисциплины, либерально-католический "священник", создающий "огромный пузырь эфирного астроментального вещества, мысленную постройку, воздушную, прозрачную, – пузырь, облекающий собой всю конгрегацию", [15] – таковы в действительности жрецы магии в современном мире. [16]

Первое, чему учат будущего мага, – самообладание. "Посредством упорства и постепенной тренировки, – говорил Элифас Леви, – силы тела можно развить до изумительной степени. То же относится и к силам души. Хотите ли вы управлять собой и другими? Научитесь желать. Как можно научиться желать? Это – первый из секретов магического посвящения; именно для того, чтобы заставить понимать, на чем основан этот секрет, древние хранители мистерий окружали подходы к святилищу столь многими иллюзиями и страхами. Они не верили в волю до тех пор, пока она не доказывала сама себя, – и в этом они были правы. Сила может доказать себя лишь путем завоеваний. Бездействие и небрежение – враги воли; такова причина, по которой все религии приумножали свои практики и делали свои культы затрудненными и утонченными. Чем больше человек потрудится ради идеи, тем больше силы он приобретает по отношению к этой идее... Поэтому сила религий целиком заключается в силе тех, кто эти религии практикует". [17]

Одного лишь последнего утверждения достаточно, чтобы определить, в чем различие между мистицизмом и магией, и прояснить умы тех, кто склонен путать между собою мистические и магические элементы религии. Согласно этому утверждению, подлинное "магическое посвящение", по сути, представляет собой форму ментальной дисциплины, усиливающей и фокусирующей волю. Как и дисциплина религиозной жизни, она состоит отчасти в физических строгостях и намеренном разрыве с миром, а отчасти – в культивировании силы воли; прежде же всего – в подчинении души влиянию внушений [suggestions], отобранных и накопленных в течение столетий на основании их способности действовать на ту часть воображения, которую Элифас Леви называет "оком души". Ничего сверхъестественного здесь нет. Такая подготовка, точно так же как и более ревностная и незаинтересованная самоподготовка мистика, представляет собой целенаправленное конструирование характера, осуществляемое по героическим меркам. В магии центром, вокруг которого происходит перегруппировка личности, выступает "воля познать". Как и в мистицизме, бессознательные факторы извлекаются из скрытого состояния, чтобы быть включенными в эту личность на правах ее составной части. Внезапные порывы мысли, отрывочные интуиции, доходящие до нас из области, лежащей за порогом сознания, развиваются, упорядочиваются и контролируются с помощью ритмов и символов, ставших традиционными благодаря тому, что опыт столетий доказал их действенность, хотя и не смог объяснить ее; таким путем способности предчувствия, в нормальном состоянии находящиеся ниже порога восприятия, могут оказаться высвобожденными и получить возможность сообщить о совершенных ими открытиях.

"Фундаментальный принцип, – утверждает А.И.Уэйт, говоря об оккультном вызывании духов, – состоял в тренировке определенного рода оккультной силы, заключенной в самом маге, и напряженно прилагаемой к установлению соответствия между двумя планами природы, способного привести к осуществлению его желаемой цели. Такое усилие получило название заклинания, колдовства, вызывания духа, однако тем, что реально пробуждалось, была энергия внутреннего человека; будучи невероятно развита и усилена посредством комбинации стремления и воли, эта энергия чисто силовым путем породила новую интеллектуальную способность обостренного психологического восприятия. Для стимулирования этой энергии и возвышения ее до уровня высочайшей из возможных сил действия почти неизменно использовались искусственные средства... Синтез этих методов и процессов назывался Церемониальной Магией, будучи на самом деле громадным сооружением, предназначенным для форсирования скрытых способностей духовной природы человека". [18]

Таково психологическое объяснение внешне абсурдных ритуалов подготовки, доктрин знаков и чисел, пентаграмм, заклинаний, имен ангелов, "силы слова" – всего того, из чего составлена ритуальная магия. Сила воздействия подобных приспособлений лучше всего известна индийским мистикам, которые, признавая за мантрами, то есть сознательно запоминаемыми и повторяемыми ритмическими оккультными формулами, способность оказывать неоценимую помощь в достижении подлинно экстатического состояния, не стыдятся заимствовать их у магов. Точно так же современные американские школы духовного целительства и Новой Мысли рекомендуют концентрацию на каком-либо тщательно подобранном слове в качестве отправной точки эффективной медитации. Данный факт психического воздействия определенных сочетаний слов, когда им позволяется доминировать в поле сознания, может иметь некоторое отношение к потребности в формальном богослужении, ощущаемой почти каждой великой религией; ведь религия с ее церемониальной стороны обладает некоторым сходством с магией. Она тоже старается чувственными средствами стимулировать сверхчувственные энергии. Подлинное магическое "слово" или заклинание непереводимо, так как его сила лишь частично заключена во внешнем смысле, доступном разуму, в основном же она заключается в ритме, адресованном подсознательной части души. Сходную функцию выполняют религиозные и другие символы, а также символические акты, кажущиеся бессмысленными, если судить о них с помощью одного лишь интеллекта. Они выражают глубоко укорененный в человеческой душе инстинкт, требующий наличия фокуса, на котором душа сможет сконцентрировать свою силу воли, если эта сила должна быть доведена до наивысшей степени эффективности. Природа этого фокуса имеет мало значения; однако весьма значима его функция.

"...Все эти фигуры и аналогичные им акты, – говорит Леви, – все эти расположения чисел и букв (т.е. сакральные слова, заклинания, пентаграммы и т. д.) служат, как мы говорили, всего лишь средствами воспитания воли, вырабатывая и закрепляя привычки. Они служат также для того, чтобы сконцентрировать в действии все силы человеческой души, а также увеличить творческую силу воображения... Практика – пусть даже суеверная и глупая – может оказаться эффективной, поскольку она представляет собой осуществление воли... Мы можем смеяться над бедной женщиной, отказывающей себе в молоке на полпенни по утрам, чтобы купить маленькую свечку, которую сожжет в магическом треугольнике в какой-нибудь капелле. Однако те, кто станет смеяться, – невежды, а бедная женщина вовсе не дорого платит за получаемые таким путем смелость и самоотверженность". [19]

Таким образом, магические символы – от грошовых свечек до Соломоновой печати – подразделяются современным техническим языком на два класса. Первый из них включает в себя средства самовнушения, экзальтации, управления волей. К этому классу относятся все заклинания, колдовские формулы, ритуалы, воскурения – от вербеновой ветви заклинателя до слов "Молодость! Здоровье! Сила!", повторяемых последовательницей Новой Мысли во время утреннего причесывания. Во второй класс входят средства самосозерцания – то есть материальные объекты, фокусирующие и выражающие подсознательные восприятия того, кто осуществляет действия с ними. Характерные примеры – развилка из ветви лозы или вербы в руках искателя подземных источников, карты предсказательницы судьбы и хрустальный шар. Оба класса необходимы скорее из-за несовершенства человеческой сферы, чем из-за особенностей сферы сверхчеловеческой; выдающийся адепт может достичь высот, на которых избавится от этих "внешних, видимых знаков". "Поскольку церемонии, как мы сказали, представляют собой искусственные методы создания определенных навыков воли, они перестают быть необходимыми, когда эти навыки достаточно закреплены". [20] Факты эти, ставшие сейчас общими местами психологии, давно были известны тем, кто изучает магию, и практиковались ими. Те, кто судит об этой философии по очевидной абсурдности ее символов и церемоний, должны вспомнить, что объятия, жесты, гримасы и прочие "ритуальные действия", с помощью которых все мы концентрируем, высвобождаем либо выражаем любовь, гнев или энтузиазм, вряд ли выдержали бы холодный разоблачающий свет строго рационального рассмотрения.

(3) Утверждаемый на уровне догмата постулат о существовании "Астрального Света", или всеобщей действующей силы, и постулат о "силе воли" дополняются третьим постулатом – доктриной Аналогии, скрытого соответствия между внешностью и реальностью, микрокосмом человека и макрокосмом вселенной, видимым и невидимым мирами. Именно здесь находится в оккультизме само основание его спекуляций на трансцендентных реалиях. Quod superius sicut quod inferius [21] – первые слова Изумрудной Скрижали, некогда приписывавшейся самому Гермесу Трисмегисту, – представляют собой аксиому, с которой должны были бы согласиться все платоники. Эта аксиома-догмат играет большую роль в теории мистицизма, который, придерживаясь почтительного признания полной "инаковости" и непостижимости Божественного, всегда предполагал, что путь индивидуальной души к любовному единению с Абсолютом в каком-то смысле аналогичен пути, которым вселенная движется к своему завершению в Боге.

Понятие аналогии в конечном счете определяет религиозные представления каждого народа, а широтой своего применения напоминает истины веры. Оно в равной мере охватывает явления видимого мира – становящиеся, таким образом, зеркалом невидимого, – символы религии, утомительные аргументы "Аналогии" Батлера, аллегории каббалы и духовного учения алхимиков, а также ту детскую "доктрину сигнатур", на которой строилась значительная часть средневековой науки. "Аналогия, – говорит Леви, [22] – представляет собой последнее слово науки и первое слово веры... Это единственный возможный посредник между видимым и невидимым, между конечным и бесконечным". Магия здесь отчетливо определяет свои собственные ограничения, делая рискованный шаг от утилитарного к универсальному и облекаясь в соответствующую доктрину, которую не может принять ни один мистик и которая, будучи доведенной до своего логического завершения, превратила бы поиск бесконечного в игру с угадыванием.

В аргументации посредством аналогии оккультисты заходят так далеко, что здесь это попросту невозможно описать. Вооружившись этим факелом, они высвечивают темнейшие, самые устрашающие тайны жизни и, не колеблясь, отбрасывают гротескную тень этих таинств на невидимый мир. Принцип соответствия, несомненно, справедлив, покуда он применяется в разумных пределах. Он был допущен в систему каббалы, хотя эта глубокая и проницательная философия вовсе не придавала ему того значения, каким он наделяется в герметической "науке". Принцип этот охотно принимался многими мистиками. Бёме и Сведенборг воспользовались этим методом для преподнесения миру своих интуиции. Он неявно признается мыслителями многих других школ; его влиянием пронизаны лучшие периоды в истории литературы. Томас Браун говорил отнюдь не только от своего имени, когда заявлял в хорошо известном пассаже "Religio Medici": "Критически настроенные школы никогда не сумеют своими насмешками разубедить меня в философии Гермеса (то есть Трисмегиста), согласно которой этот видимый мир есть лишь отображение невидимого, где, как на портрете, вещи изображаются не истинно, но в двусмысленных формах, лишь подражая некоей реальной субстанции, содержащейся в невидимой основе". Такой смысл аналогии, что бы ни говорили "критически настроенные школы", действительно служит основанием всякого совершенного произведения искусства. "Интуитивное восприятие скрытых аналогий в вещах, – говорит Хэзлитт в "Английских романистах", – или, как можно его назвать, инстинкт воображения, вероятно, является именно той особенностью, которая запечатлевает характер гениальности на произведениях искусства больше, чем какое бы то ни было иное обстоятельство".

Итак, стержневую доктрину магии можно резюмировать следующим образом:

  1. Существует сверхчувственная реальная "космическая среда", лежащая в основании осязаемого, видимого мира, его пронизывающая и на него воздействующая, доступная описанию в категориях как философии, так и физики.

  2. Имеется установившаяся аналогия и равновесие между реальным невидимым миром и теми иллюзорными манифестациями, которые мы называем чувственно воспринимаемым миром.

  3. Эта аналогия поддается выявлению, а это равновесие – контролю со стороны дисциплинированной воли человека, таким образом становящегося властелином судьбы и себя самого.

Рассмотрим более детально последнее из трех приведенных утверждений, согласно которому для тренированной и дисциплинированной воли характерна сила выше нормальной; ибо это утверждение составляет корень всех магических практик, как старых, так и новых. "Магические действия, – говорит Элифас Леви, – это проявления силы естественной, но превосходящей обычные силы природы. Они являются результатом науки и привычек, возносящих человеческую волю над ее обычными пределами". [23] Эта сила воли в настоящее время признается важным фактором в исцелении как тела, так и души; ибо наши самые передовые теории в этой области представляют собой не многим больше, чем старое вино магии, разлитое в новые бутыли. Древние оккультисты были обязаны значительной частью своего влияния, равно как и своей дурной репутацией, тому факту, что оказались психологами раньше, чем пришло их время. Эффективные методы внушения, рецепты изменения личности и увеличения силы воли, искусственное введение в гипнотические состояния, проявления медиумизма, экстазы, с раскрытием сублиминального поля, расположенного ниже порога восприятия и сопутствующего подобным феноменам, – все это, скрытое от непосвященных за массой сбивающих с толку аллегорий и словесных одеяний, составляет становой хребет всех подлинно оккультных ритуалов.

Их создатели сознавали, что церемониальная магия не обладает объективной важностью, но зависит исключительно от своего воздействия на душу того, кто ею занимается. Чтобы усилить это воздействие, создавалась атмосфера таинственности и священнодействия; правила были строгими, доступ к высшим ритуалам был очень трудным. Эти правила и ритуалы служили одновременно и проверкой серьезности намерений ученика, и покровом, защищающим святилище от профанов. Долгие и трудные приготовления, величественные фразы и странные церемонии заклинания духов действовали не на дух умершего, но на сознание живого, увлекающегося с их помощью из чувственного мира в новый план восприятия. Так, согласно апологетам оккультизма, обучение настоящего адепта нацелено на пробуждение в нем нового взгляда и нового подхода к вещам. Оно настраивает его кинематографическую камеру на регистрирование новых интервалов в потоке вещей, раньше проходивших мимо этой камеры, и таким образом вводит новые элементы в ту картину, которой довольствуются обычные люди в познании и суждении о вселенной – их вселенной.

Таковы в общих чертах те принципы, которым подчинено организуемое ими оккультное обучение. Магическая терапия, или, как ее сейчас называют, "духовное целительство", представляет собой всего лишь применение этих принципов в другой сфере. Эта терапия исходит, во-первых, из того взгляда на человечество, который позволяет усмотреть лишь количественную разницу между болезнями тела и души и всерьез, с полной уверенностью утверждать, что "моральные заболевания более заразны, чем физические, и бывают триумфы слепого увлечения либо моды, сравнимые с проказой или холерой". [24] Во-вторых, такая терапия вырабатывается посредством увеличения силы воли, способности изменять и контролировать более слабые формы жизни, – что и декларируется как цель и награда оккультной дисциплины. "Вся сила оккультного целителя заключена в его сознательной воле, и все его искусство состоит в том, чтобы вызвать веру в пациенте". [25]

Эта простая истина уже была в распоряжении оккультных мыслителей в то время, когда Церковь и Государство не видели какого-либо третьего пути между сожжением тех, кто уличен в практике чего-либо из вышеописанного, и возведением их в ранг святых. В наше время, под стыдливыми именами гигиены ума, суггестии и психотерапии, она понемногу прокладывает себе путь к основному комплекту медицинских словечек. Тем не менее она остается все тем же "магическим искусством", которым на протяжении столетий, с вариациями ритуального аккомпанемента, пользовались адепты оккультной науки. Методы брата Хилариана Тиссо, о котором сообщается, что он лечил от лунатизма и преступных наклонностей путем "бессознательного использования магнетизма Парацельса" и приписывал заболевания своих пациентов "либо неупорядоченности воли, либо извращенному влиянию воль, приходящих извне", "считая все преступления актами безумия и относясь к злодеям как к больным", [26] во многих аспектах предвосхищают методы большинства современных психологов.

Описанная здесь доктрина магии показывает нам "Тайное Знание" в его наилучшем, наиболее здоровом виде. Однако даже на таком уровне ее преследуют изъяны, решительно отграничивающие оккультиста от мистика. Главный из них – особый настрой ума, холодное интеллектуальное высокомерие, ярко выраженная индивидуалистическая точка зрения, кажется, неизбежно продуцируемая оккультными занятиями по причине их сознательной устремленности к приобретению исключительной силы и знания, а также неявно присутствующего в них пренебрежения любовью. В глубине обнаруживается, что каждый последователь оккультизма стремится достичь точки, в которой он будет способен "дотронуться до кнопки" и далее полагаться на трансцендентный мир, который "придет в движение и сделает все остальное". В этом своем трудном обретении власти над Многим он склонен забывать о Едином. По словам Леви, "чересчур глубокое изучение тайн природы может привести к отчуждению от Бога неосторожного исследователя, у которого умственные труды парализуют горение сердца". [27] Леви, когда писал эту фразу, стоял, как это часто случается с наиболее выдающимися оккультистами, на грани мистицизма. Действительно, лучшие из герметических философов редко бывают лишены подобных мистических устремлений, подобных вспышек озарения; все выглядит так, как будто трансцендентальные силы человека, однажды будучи пробуждены, не могут полностью игнорировать цель, ради которой они были созданы.

В случае Леви, как хорошо известно, разлад между оккультными и мистическими идеалами был преодолен его возвратом в лоно Католической Церкви. Характерным образом он "вычитал" в католицизме много такого, что в голову бы не пришло ортодоксу, – так что для него католицизм превратился в романтическое истолкование оккультной традиции. Он считал, что христианская Церковь, вскормившая мистиков, является также наследницей магов и что народное благочестие и народная магия скрывают под собой одни и те же истины. У него было больше права на такое по видимости дикое и уж во всяком случае еретическое утверждение, чем кажется на первый взгляд. Религия, как мы видели, никогда не могла полностью отделить себя от магии – ибо ее ритуалы и таинства, чтобы успешно апеллировать к душе, должны обладать определенного рода магическим характером. Все, кого естественным путем влечет к себе церемониальный аспект религии, признают странную силу неуловимых ритмов, символических слов и движений, их власть над человеческой волей. "Впечатляющее богослужение" в точности отвечает уже цитировавшемуся мною описанию магического ритуала: это – "громадное сооружение-теплица для выращивания скрытых способностей духовной природы человека". Так же и таинства, сколь бы просты ни были их истоки, всегда имеют тенденцию по мере своего эволюционирования приобретать магический аспект в плане феноменов – факт, не обесценивающий их притязания на то, чтобы выступать проводниками сверхъественной благодати. Те, кто, например, с пониманием наблюдал римско-католический обряд крещения, с его заклинаниями и экзорцизмами, его подлинно герметическим использованием соли, помазания и церемониальных огней, не могли не увидеть в нем церемонию, гораздо ближе стоящую к процедурам белой магии, чем к простому очищению омовением, как его практиковал св. Иоанн Креститель.

Можно выдвинуть очевидные возражения против подробной разработки данной темы в книге, адресованной читателям всех верований; однако каждый, кто интересуется этой отраслью религиозной психологии, сам с легкостью обнаружит оккультные элементы в литургиях христианской или, в конце концов, любой другой церкви. Призывные перечисления Имен Бога встречаются и в "колдовских" книжках, и в молитвенниках. Священные числа, ритуальные действия, воскурения, очищения, слова силы – все это используется – и по праву – институционализированной религией в ее усилиях по раскрытию души человека посланиям сверхчувственного мира. Некоторые второстепенные обряды и молитвы, напоминающие заклинания, словно находятся на самой границе между деятельностью мага и священника.

Разумеется, это неизбежно. Дело Церкви – апеллировать к человеку в целом, такому, каким она находит его живущим в чувственном мире. Вряд ли она была бы адекватной этой задаче, если бы пренебрегла мощным оружием, выработанным оккультистами для своих целей. Церковь, берущая простейшие, обыкновеннейшие дары природы и преобразующая их в небесную пищу, берет на вооружение также и любое открытие, сделанное Я в отношении своих собственных возможностей, и направляет его к своим высоким целям. Основывая свою внешнюю систему таинств и символов на ритмических заклинаниях и церемониальных актах восхваления, настаивая на силе чистой, самоотверженной воли и "магической цепочки" конгрегационного богослужения, она всего лишь пожимает руку тем Магам-Волхвам, чьи золото, ладан и смирна были первыми полученными ею дарами.

Она, однако, поплатилась за это, разделив некоторые ограничения той самой системы, которую ее заставила включить в себя ее же собственная католическая природа. Правда, она очищает эту систему от всех ее низменных элементов – от высокомерия и любопытства, – как правда и то, что она просто вынуждена усвоить ее, поскольку она дает наивысшую общую мерку, применимую к духовности того мира, в который ниспослана. Но она не в состоянии – и ее великие учители всегда знали, что это невозможно, – извлечь целенаправленность из метода, на самом деле не стремящегося к достижению высших вещей. Этот метод может учить и действительно учит людей добру, дает им счастье и здоровье. Он даже может вызвать у них определенную экзальтацию, в состоянии которой они, по крайней мере на мгновение, осознают существование сверхъестественного мира, – и это действительно громадное достижение. Но сам по себе он не сделает их гражданами этого мира и не предоставит им свободу Реальности.

"Дело Церкви в мире, – говорит Пэтмор, – состоит не в том, чтобы учить таинствам жизни, а скорее в том, чтобы убеждением довести душу до той степени чистоты, когда Бог Сам станет ее учителем. Дело Церкви заканчивается там, где начинается познание Бога". [28]



<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>
Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)