<<<
ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
О ПРИНЦИПАХ
ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
Часть I
[2]
- Для всякого, кто обозревает объекты человеческого
познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи
(ideas), действительно воспринимаемые чувствами, либо
такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума,
либо, наконец, идеи, образуемые при помощи памяти и
воображения, наконец, идеи, возникающие через соединение,
разделение или просто представление того, что было
первоначально воспринято одним из вышеуказанных способов.
Посредством зрения я составляю идеи о свете и цветах, об их
различных степенях и видах. Посредством осязания я
воспринимаю твердое и мягкое, теплое и холодное, движение и
сопротивление, и притом более или менее всего этого в
отношении как количества, так и степени. Обоняние дает мне
запахи; вкус – ощущение вкуса; слух – звуки во всем
разнообразии по тону и составу. Так как различные идеи
наблюдаются вместе одна с другою, то их обозначают одним
именем и считают какой-либо вещью. Например, наблюдают
соединенными вместе (to go together) определенный цвет,
вкус, запах, форму, консистенцию, – признают это за
отдельную вещь и обозначают словом яблоко, другие собрания
идей (collections of ideas) составляют камень, дерево,
книгу и тому подобные чувственные вещи, которые, смотря по
тому, приятны они или неприятны, вызывают страсти
ненависти, радости, горя и т.п.
- Но рядом с этим бесконечным разнообразием идей или
предметов знания существует равным образом нечто познающее
или воспринимающее их и производящее различные действия,
как-то: хотение, воображение, воспоминание. Это познающее
деятельное существо есть то, что я называю умом, духом,
душою или мной самим. Этими словами я обозначаю не одну из
своих идей, но вещь, совершенно отличную от них, в которой
они существуют, или, что то же самое, которой они
воспринимаются, так как существование идеи состоит в ее
воспринимаемости.
- Все согласятся с тем, что ни наши мысли, ни страсти,
ни идеи, образуемые воображением, не существуют вне нашей
души. И вот для меня не менее очевидно, что различные
ощущения или идеи, запечатленные в чувственности, как бы
смешаны или соединены они ни были между собой (т.е. какие
бы предметы ни образовали), не могут существовать иначе как
в духе, который их воспринимает. Я полагаю, что каждый
может непосредственно убедиться в этом, если обратит
внимание на то, что подразумевается под термином существует
в его применении к ощущаемым вещам. Когда я говорю, что
стол, на котором я пишу, существует, то это значит, что я
вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то
сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если
бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его, или
же что какой-либо другой дух действительно воспринимает
его. Здесь был запах – это значит, что я его обонял;
был звук – значит, что его слышали; были цвет или
форма – значит, они были восприняты зрением или
осязанием. Это все, что я могу разуметь под такими или
подобными выражениями. Ибо то, что говорится о безусловном
существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения к
их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Их esse
есть percipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо
существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей.
- Странным образом среди людей преобладает мнение, что
дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют
существование, природное или реальное, отличное от того,
что их воспринимает разум. Но с какой бы уверенностью и
общим согласием ни утверждался этот принцип, всякий,
имеющий смелость подвергнуть его исследованию, найдет, если
я не ошибаюсь, что данный принцип заключает в себе явное
противоречие. Ибо, что же такое эти вышеупомянутые объекты,
как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А
что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или
ощущения (ideas or sensations)? И разве же это прямо-таки
не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения, или комбинации
их могут существовать, не будучи воспринимаемы?
- При тщательном исследований этого предположения,
может быть, окажется, что оно в конце концов зависит от
учения об абстрактных идеях. Ибо может ли быть более тонкая
нить абстрагирования, чем отличение существования ощущаемых
предметов от их воспринимаемости так, чтобы представлять их
себе как существующие невоспринимаемыми? Свет и цвета,
тепло и холод, протяжение и формы, словом, все вещи,
которые мы видим и осязаем, – что они такое, как не
разнообразные ощущения, понятия, идеи и чувственные
впечатления? И возможно ли даже мысленно отделить
которую-либо из них от восприятия? Что касается меня, то
мне было бы также легко отделить какую-нибудь вещь от себя
самой. Правда, я могу мысленно разделить или представлять
себе отдельными одну от другой такие вещи, которые я, может
быть, никогда не воспринимал чувственно в таком разделении.
Так, я воображаю туловище человеческого тела без его членов
или представляю себе запах розы, не думая о самой розе. В
таком смысле я не отрицаю, что могу абстрагировать, если
можно в точном значении слова называть абстрагированием
деятельность, состоящую только в представлении раздельно
таких предметов, которые и в действительности могут
существовать или восприниматься раздельно. Но моя
способность мыслить или воображать не простирается далее
возможности реального существования или восприятия.
Поэтому, как я не в состоянии видеть или осязать нечто без
действительного ощущения вещи, точно так же я не в
состоянии помыслить ощущаемые вещь или предмет независимо
от их ощущения или восприятия. На самом деле объект и
ощущение одно и то же (are the same thing) и не могут
поэтому быть абстрагируемы одно от другого
[6].
- Некоторые истины столь близки и очевидны для ума,
что стоит лишь открыть глаза, чтобы их увидеть. Такой я
считаю ту важную истину, что весь небесный хор и все
убранство земли, одним словом, все вещи, составляющие
Вселенную, не имеют существования вне духа; что их бытие
состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или познаваемыми;
что, следовательно, поскольку они в действительности не
восприняты мной или не существуют в моем уме или уме
какого-либо другого сотворенного духа, они либо вовсе не
имеют существования, либо существуют в уме какого-либо
вечного духа и что совершенно немыслимо и включает в себе
все нелепости абстрагирования приписывать хоть малейшей
части их существование независимо от духа. Чтобы сказанное
представить с ясностью и очевидностью аксиомы, мне кажется
достаточным вызвать размышление читателя, дабы он мог
составить беспристрастное суждение о своем собственном
мнении и направить свои мысли на сам предмет свободно и
независимо от затруднений слов и предрассудков в пользу
ходячих заблуждений.
- Из сказанного очевидно, что нет иной субстанции,
кроме духа или того, что воспринимает; но для более полного
доказательства этого положения надо принять в соображение,
что ощущаемые качества суть цвет, форма, движение, запах,
вкус и т.п., т.е. идеи, воспринятые в ощущениях. Между
тем очевидное противоречие заключается в предположении,
будто идея заключается в невоспринимаемой вещи, ибо иметь
идею значит то же самое, что воспринимать; следовательно,
то, в чем существуют цвет, форма и т.п., должно их
воспринять; из этого ясно, что не может быть немыслящей
субстанции или немыслящего субстрата этих идей.
- Вы скажете, что идеи могут быть копиями или
отражениями (resemblances) вещей, которые существуют вне
ума в немыслящей субстанции. Я отвечаю, что идея не может
походить ни на что иное, кроме идеи; цвет или фигура не
могут походить ни на что, кроме другого цвета, другой
фигуры. Если мы мало-мальски внимательно всмотримся в наши
мысли, мы найдем невозможным понять иное их сходство, кроме
сходства с нашими идеями. Я спрашиваю, можем ли мы
воспринимать эти предполагаемые оригиналы или внешние вещи,
с которых наши идеи являются будто бы снимками или
представлениями, или не можем? Если да, то, значит, они
суть идеи, и мы не двинулись ни шагу вперед; а если вы
скажете, что нет, то я обращусь к кому угодно и спрошу его,
есть ли смысл говорить, что цвет похож на нечто невидимое;
твердое или мягкое похоже на нечто такое, что нельзя
осязать, и т.п.
- Некоторые делают различие между первичными и
вторичными качествами. Под первыми они подразумевают
протяжение, форму, движение, покой, вещественность или
непроницаемость и число, под вторыми – все прочие
ощущаемые качества, как, например, цвета, звуки, вкусы и т.п.
Они признают, что идеи, которые мы имеем о последних,
несходны с чем-либо, существующим вне духа или
невоспринятым; но утверждают, что наши идеи первичных
качеств суть отпечатки или образы вещей, существующих вне
духа в немыслящей субстанции, которую они называют
материей. Под материей мы должны, следовательно, разуметь
инертную, нечувствующую субстанцию, в которой действительно
существуют протяжение, форма и движение. Однако из
сказанного выше ясно вытекает, что протяжение и движение
суть лишь идеи, существующие в духе, что идея не может быть
сходна ни с чем, кроме идеи, и что, следовательно, ни она
сама, ни ее первообраз не могут существовать в
невоспринимающей субстанции. Отсюда очевидно, что само
понятие о том, что называется материей или телесной
субстанцией, заключает в себе противоречие. Это в такой
мере ясно, что я не считаю необходимым тратить много
времени на доказательство нелепости данного мнения. Но
ввиду того, что учение (tenet) о существовании материи
пустило, по-видимому, глубокие корни в умах философов и
влечет за собой столь многочисленные вредные выводы, я
предпочитаю показаться многоречивым и утомительным, лишь бы
не опустить ничего для полного разоблачения и искоренения
этого предрассудка.
- Те, которые утверждают, что форма, движение и прочие
первичные или первоначальные качества существуют вне духа в
немыслящих субстанциях, признают вместе с тем, что это не
относится к цветам, звукам, теплу, холоду и тому подобным
вторичным качествам, которые они считают ощущениями,
существующими лишь в духе и зависящими от различия в
величине, строении и движении малых частиц материи. Они
считают это несомненной истиной, которую могут доказать без
всякого исключения. Если достоверно, что первичные качества
неразрывно связаны с другими ощущаемыми качествами, от
которых не могут быть даже мысленно абстрагированы, то
отсюда ясно следует, что они существуют лишь в духе. Но я
желал бы, чтобы кто-нибудь сообразил и попытался через
мысленное абстрагирование представить себе протяжение и
движение какого-либо тела без всяких других ощущаемых
качеств. Что касается меня, то для меня очевидно, что не в
моей власти образовать идею протяженного и движущегося тела
без снабжения его некоторым цветом или другим ощущаемым
качеством, о котором признано, что оно существует только в
духе. Короче, протяжение, форма и движение,
абстрагированные от всех прочих качеств, немыслимы. Итак,
они должны находиться там же, где и прочие ощущаемые
качества, т.е. в духе, и нигде более.
- Далее, большое и малое, быстрое и медленное,
несомненно, не существуют вне духа, так как они совершенно
относительны и меняются сообразно изменению строения и
положения органов чувств. Следовательно, протяжение,
существующее вне духа, ни велико, ни мало; движение ни
быстро, ни медленно, т.е. они суть совершенно ничто. Но,
скажете вы, они суть протяжение вообще и движение вообще;
тут мы видим, в какой мере учение о протяженной, подвижной
субстанции вне духа зависит от странного учения об
абстрактных идеях. И я не могу не указать в этом случае,
как близко смутное и неопределенное описание материи или
телесной субстанции, к которому приводят новых философов их
собственные основания, походит на то устаревшее и
многократно осмеянное понятие о materia prima, с которым мы
встречаемся у Аристотеля и его последователей. Без
протяжения не может быть мыслима вещественность; поэтому,
если доказано, что протяжение не может существовать в
немыслящей субстанции, то же самое справедливо и о
вещественности.
- Что число есть всецело создание духа, хотя бы было
допущено, что прочие качества существуют вне духа, станет
очевидным каждому, подумавшему о том, что одна и та же вещь
получает различное числовое обозначение, сообразно
различным отношениям, в которых рассматривается духом. Так,
например, одно и то же протяжение есть 1, 3, 36, смотря по
тому, рассматривается ли оно по отношению к ярду, к футу
или к дюйму. Число настолько очевидно относительно и
зависимо от человеческого познания, что странно было бы
подумать, чтобы кто-нибудь мог приписать ему абсолютное
существование вне духа. Мы говорим: одна книга, одна
страница, одна строчка и т.п. – все они равно
единичны, хотя одни из них заключают в себе несколько
других. Во всех случаях ясно, что единица означает особую
комбинацию идей, произвольно составляемую духом.
- Мне известно, что иные полагают, будто единица есть
простая или несложная идея, сопровождающая в нашем духе все
прочие идеи [7].
Я не нахожу, чтобы у меня была такая идея,
соответствующая слову "единица", и полагаю, что я бы не мог
не найти ее, если бы она была у меня; напротив, она должна
была бы быть наиболее родственной уму, если она, как
утверждают, сопровождает все прочие идеи и воспринимается
всеми путями ощущения и рефлексии. Словом, это абстрактная
идея.
- К сказанному я прибавлю, что, подобно тому как новые
философы доказывают, что некоторые чувственные качества
(цвета, вкусы и т.п.) не существуют в материи или вне
духа, можно то же самое доказать относительно всех прочих
чувственных качеств. Так, например, говорят, что тепло и
холод суть лишь состояния духа, а отнюдь не отпечатки
действительного бытия, существующие в телесных субстанциях,
которыми они возбуждаются, ибо одно и то же тело кажется
одной руке теплым, а другой – холодным. Отчего же не
можем мы с таким же правом заключить, что форма и
протяжение не суть отпечатки или подобия качеств,
существующих в материи, так как одному и тому же глазу в
разных положениях или глазам различного строения в одном и
том же положении они являются различными и поэтому не могут
быть изображениями чего-нибудь находящегося и определенного
вне духа? Далее доказывается, что сладость заключается в
действительности не во вкушаемой вещи, так как без
изменения вещи сладость превращается в горечь, например при
лихорадке или другом изменении органа вкуса. Разве не так
же обоснованно сказать, что движение не происходит вне
духа, так как если смена идеи в духе ускоряется, то
движение, как известно, представляется более медленным без
какого-либо изменения во внешнем предмете.
- Короче, пусть кто-нибудь взвесит те аргументы,
которые считаются несомненно доказывающими, что цвета и
вкусы существуют лишь в духе, и он найдет, что они с такой
же силой могут служить доказательством того же самого
относительно протяжения, формы и движения. Правда, должно
сознаться, что этот способ аргументации доказывает не
столько то, что нет протяжения или цвета во внешнем
предмете, сколько то, что мы не познаем посредством
ощущения истинных протяжения или цвета предмета. Но
предыдущие аргументы ясно показывают невозможность
существования вне духа какого-либо цвета, протяжения или
иного чувственного качества в немыслящем субъекте без духа
или, правильнее, невозможность существования такой вещи,
как внешний предмет.
- Но остановимся еще немного на рассмотрении
преобладающего мнения. Говорят, что протяжение есть модус
или акциденция материи, а материя есть субстрат, который
его несет. Я желал бы, чтобы мне было объяснено, что
следует понимать под приписываемым материи несением
протяжения. Если вы мне скажете: я не имею идеи материи и
поэтому не могу этого объяснить, то я отвечу: если у вас
нет положительной идеи материи, то, коль скоро вы имеете о
ней какое-либо мнение, у вас должна быть по крайней мере
относительная идея материи; хотя бы вы не знали, что она
такое, должно предполагать, что вам известно, в каком
отношении она находится к своим акциденциям, и что следует
понимать под выражением "нести их". Очевидно, что нельзя в
этом случае понимать слово "нести" в его обыкновенном или
буквальном смысле, вроде того, как мы говорим, что столбы
несут здание. В каком же смысле надо понимать его? Со своей
стороны я вовсе не способен найти какой-нибудь смысл в
применении к этому выражению.
- Если мы исследуем, что именно, по заявлению самых
точных философов, они сами разумеют под выражением
материальная субстанция, то найдем, что они не связывают с
этими словами никакого иного смысла, кроме идеи сущего
вообще вместе с относительным понятием о несении им
акциденций. Общая идея сущего представляется мне наиболее
абстрактной и непонятной из всех идей; что же касается
несения акциденций, то оно, как было сейчас замечено, не
может пониматься в обыкновенном значении этого слова; оно
должно, следовательно, быть понято в каком-нибудь другом
смысле, но в каком именно – этого они не объясняют.
Поэтому, рассматривая обе части или ветви значения слов
материальная субстанция, я убеждаюсь, что с ними вовсе не
связывается никакого отчетливого смысла. Впрочем, для чего
нам трудиться рассуждать по поводу этого материального
субстрата или носителя формы движения и других ощущаемых
качеств? Разве он не предполагает, что они имеют
существование вне духа? И разве это не есть прямое
противоречие, нечто совершенно немыслимое?
- Но если допустить возможность существования вне духа
вещественных, имеющих форму и подвижных субстанций,
соответствующих нашим идеям о телах, то как было бы
возможно для нас знать о них? Мы должны были бы знать это
либо с помощью чувств, либо с помощью рассудка. Что
касается наших чувств, то они дают нам знание лишь о наших
ощущениях, идеях или о тех вещах, которые, как бы мы их ни
называли, непосредственно воспринимаются в ощущениях, но
они не удостоверяют нас в том, что существуют вне духа
невоспринятые вещи, сходные с теми, которые восприняты. Это
признается самими материалистами. Следовательно, остается
допустить, что, поскольку мы обладаем каким-нибудь знанием
внешних предметов, это знание приобретается благодаря
рассудку, умозаключающему об их существовании из того, что
непосредственно воспринято в ощущении. Но я не вижу, какой
рассудок может привести нас к выводу о существовании тел
вне духа, исходя из того, что мы воспринимаем, поскольку
даже сами защитники материи не пытаются утверждать, будто
существует необходимая связь между ней и нашими идеями. Я
говорю, что всеми допускается возможность (то, что
происходит во сне, бреде и т.п., ставит это вне сомнения),
что нам присущи все идеи, которыми мы теперь обладаем, хотя
бы вне нас не существовало тел, сходных с ними.
Следовательно, очевидно, что предположение внешних тел не
необходимо для объяснения образования наших идей, так как
допускается, что они часто появляются и, может быть, могут
всегда появляться в том же порядке, в каком мы их находим
налицо без содействия внешних тел.
- Хотя для нас есть полная возможность иметь все наши
ощущения без внешних тел, но, может быть, легче представить
себе и объяснить способ возникновения идей при
предположении существования внешних тел, сходных с ними,
чем иным путем; и, таким образом, в конце концов может
показаться по крайней мере вероятным, что существуют такие
вещи, как тела, возбуждающие в нашем духе идеи о них. Но и
этого отнюдь нельзя сказать потому, что если мы уступим
материалистам их внешние тела, то материалисты, по их
собственному признанию, также мало будут в состоянии
узнать, как производятся наши идеи, так как они сами
признают себя неспособными понять, каким образом тело может
действовать на дух или как возможно, чтобы идея
запечатлевалась в духе. Отсюда очевидно, что возникновение
идей или ощущений в нашем духе не может служить основанием
для предположения материи или телесных субстанций, так как
это возникновение остается одинаково необъяснимым как при
таком предположении, так и без него. Следовательно, если бы
даже существование тел вне духа было возможно, то убеждение
в таком существовании было бы очень шатко, так как это
значило бы предположить, что бог без всякого основания
создал бесчисленное множество вещей, бесполезных и не
служащих ни для какой цели.
- Короче, если существуют внешние тела, то мы никоим
образом не можем приобрести знание об этом, а если их нет,
то мы имеем такие же основания, как и теперь, допускать их
существование. Предположите – возможности чего никто
не может отрицать – ум, который без содействия внешних
тел воспринимает такой же ряд ощущений или идей, как и вы,
запечатлеваемый в нем в том же порядке и с такой же
живостью. Я спрашиваю: разве этот ум не имеет такого же
основания верить в существование телесных субстанций,
представляемых его идеями и возбуждаемых в нем ими, какое
можете иметь и вы для того, чтобы иметь такую же веру?
Сказанное не подлежит сомнению, и достаточно одного этого
рассуждения для того, чтобы каждый здравомыслящий человек
усомнился в силе аргументов, какого бы рода они ни были, в
подтверждение существования тел вне духа.
- Если необходимо прибавить еще дальнейшие
доказательства против существования материи, то я мог бы
указать на некоторые заблуждения и затруднения, чтобы не
сказать нечестия, которые вытекают из этого предположения.
Оно вызвало бесчисленные разногласия и споры в философии и
немало имеющих еще большее значение в религии. Однако я не
стану вдаваться здесь в подробности, отчасти потому, что
полагаю, что доказательства a posteriori не необходимы для
подтверждения того, что, если я не ошибаюсь, достаточно
подтверждается a priori, отчасти потому, что я буду иметь
еще далее случай сказать об этом кое-что.
- Я боюсь дать повод думать, что излишне многословен в
рассуждениях по этому предмету, ибо к чему распространяться
о том, что может быть с полнейшей очевидностью доказано в
одной или двух строках каждому, кто мало-мальски способен к
размышлению? Вам стоит только вникнуть в свои собственные
мысли и испытать таким образом, в состоянии ли вы
представить себе возможным, чтобы звук, форма, движение и
цвет существовали вне духа, или невоспринятые. Этот простой
опыт покажет вам, что ваше утверждение заключает в себе
полнейшее противоречие. Сказанное в такой степени верно,
что я согласен поставить решение всего вопроса в
зависимость от результата этого опыта. Если вы найдете
возможным лишь представить себе, будто протяженная
подвижная субстанция, или вообще какая-нибудь идея, или
нечто сходное с идеей может иметь иное существование, чем в
воспринимающем их духе, то я охотно откажусь от защиты
своего положения. А что касается всех тех спутников внешних
тел, которых вы признаете, то я допущу их существование,
хотя вы не будете в состоянии привести мне ни оснований, по
которым вы думаете, что они существуют, ни указать цели,
которой они должны служить, если предположить, что они
существуют. Я говорю, что простая возможность истины вашего
мнения будет признана мной за доказательство его истины.
- Но, скажете вы, без сомнения, для меня нет ничего
легче, как представить себе, например, деревья в парке или
книги в кабинете, никем не воспринимаемые. Я отвечу, что,
конечно, вы можете это сделать, в этом нет никакого
затруднения; но что же это значит, спрашиваю я вас, как не
то, что вы образуете в своем духе известные идеи,
называемые вами книгами и деревьями, и в то же время
упускаете образовать идею того, кто может их воспринимать?
Но разве вы сами вместе с тем не воспринимаете или не
мыслите их? Это не приводит, следовательно, к цели и
показывает только, что вы обладаете силой воображать или
образовывать идеи в вашем духе, но не показывает, чтобы вы
могли представить себе возможность существования предметов
вашего мышления вне духа. Чтобы достигнуть этого, вы должны
были бы представить себе, что они существуют
непредставляемые и немыслимые, что, очевидно,
противоречиво. Прибегая к самому крайнему усилию для
представления себе существования внешних тел, мы достигаем
лишь того, что созерцаем наши собственные идеи. Но, не
обращая внимания на себя самого, дух впадает в заблуждение,
думая, что он может представлять и действительно
представляет себе тела, существующие без мысли вне духа,
хотя в то же время они воспринимаются им, или существуют в
нем. Достаточно небольшой доли внимания для того, чтобы
убедиться в истине и очевидности сказанного здесь и
уничтожить необходимость настаивать на каких-либо других
доказательствах против существования материальной субстанции.
- Если бы люди могли воздержаться от того, чтобы
забавлять себя игрой в слова, то мы скоро, я полагаю,
пришли бы к согласию в этом пункте. При малейшем
исследовании наших собственных мыслей весьма легко узнать,
можем ли мы понять, что именно подразумевается под
абсолютным существованием чувственных объектов в себе
(objects in themselves) или вне ума. Для меня очевидно, что
в этих словах или заключается прямое противоречие или они
ничего не означают. Чтобы и других убедить в этом, я не
знаю более легкого и прямого средства, чем предложить им
спокойно обратить внимание на свои собственные мысли; и
если при таком обращении внимания обнаружится пустота или
противоречивость этих выражений, то, конечно, больше ничего
не нужно будет для убеждения этих людей. Именно на таком
образе действия я поэтому и настаиваю для убеждения в том,
что безусловное существование немыслящих вещей суть слова,
лишенные смысла или содержащие в себе противоречие. Я
повторяю, твержу и серьезно рекомендую сказанное
внимательному размышлению читателя.
- Все наши идеи, ощущения, понятия или вещи,
воспринимаемые нами, как бы мы их ни называли, очевидно,
неактивны, в них нет никакой силы или деятельности. Таким
образом, идея, или объект мышления, не может произвести или
вызвать какое-либо изменение в другой идее. Нам стоит лишь
понаблюдать за своими идеями, чтобы убедиться в истине
этого положения. Ибо из того, что они сами и каждая их
часть существуют лишь в духе, следует, что в них нет
ничего, кроме того, что воспринимается. Но кто обратит
внимание на свои идеи, получаемые путем как ощущения, так и
рефлексии, тот не воспримет в них какой-либо силы или
деятельности; следовательно, в них и не заключается ничего
подобного. Немного внимания требуется для обнаружения того,
что само бытие идеи в такой мере подразумевает пассивность
или инертность, что невозможно допустить, чтобы идея делала
что-нибудь или, употребляя точное выражение, была причиной
чего-нибудь; точно так же она не может быть изображением
или отпечатком какой-либо активной вещи, как это доказано в
§8. Из этого, очевидно, следует, что протяжение, форма
и движение не могут быть причинами наших ощущений. Поэтому
несомненно ложно утверждать, будто последние производятся
силами, исходящими от формы, числа, движения и величины
телесных частиц.