ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Когда состояния, соединяемые мостом вспоминания, отличаются очень резко от других состояний, при которых сознание человека обладает своим собственным содержанием и которые так же соединяются между собой вспоминанием, тогда перемена сознания обращается в смену сознаний, а при многократном повторении этого процесса – в чередование сознаний. Но так как человек при всякой смене своих представлений сознает себя тождественным лицом только благодаря вспоминанию, то случаи, о которых мы будем говорить здесь, имеют большое значение в вопросе о возможности распада его субъекта на два лица-
Заметим теперь, что явление распада нашего субъекта на лица послужит нам фундаментом для возведения здания монистического учения о душе. В попеременности нашего сознания выступает на первый план психологический факт возможности последовательного явления нашего субъекта в двух различных лицах. Но из факта двойственности нашего сознания следует то, что в основании смены этих лиц необходимым образом должна лежать одновременность их существования; хотя лица нашего субъекта могут обнаруживаться только разновременно, но кажущаяся смена их основывается всецело на обстоятельстве, представляющем причину отсутствия взаимной сознаваемости наших лиц и состоящем в том, что соединяющий наши два лица мост вспоминания часто или совсем отсутствует, или бывает доступен только одному из этих лиц. Содержание памяти нашего единого субъекта поделено между двумя его лицами, и содержание скрытой для нашего чувственного сознания памяти существует в скрытом для нас виде, как относительно бессознательное, одновременно с деятельностью этого сознания.
Если бы было доказано, что эта неизбежная при объяснении явления двойственности нашего сознания психологическая формула может служить и метафизической формулой разгадки человека, то этим был бы положен камень в основание здания монистического учения о душе. Хотя еще преждевременно приступать к возведению этого здания, но уже и теперь, прежде чем обратиться к рассмотрению нижеследующих явлений, необходимо указать на значение их для конечной цели нашего труда, так как из них вытекает уже то следствие, что явление, наблюдаемое в эмпирической области, возможно и в метафизической, а именно, что и здесь возможен распад нашего субъекта на два лица, а значит, возможно несознаваемое нами этих лиц сосуществование, без которого была бы немыслима сознаваемая нами их последовательность.
Мысль, что земной человек представляет собой только одно из лиц субъекта, другое лицо которого одновременно принадлежит особенному порядку вещей, метафизическому миру, может показаться на первый взгляд парадоксальной; но из наблюдаемого в эмпирической жизни нашего субъекта явления двойственности нашего сознания следует по меньшей мере то, что эта мысль не встречает психологического препятствия.
Таким образом, на последующую часть нашего исследования можно смотреть как на восполнение пробела, оставленного естествознанием: естествознание и философия, разрушив дуалистическое учение о душе, прямо перешли к материализму и пантеизму, не обратив достаточно внимания на возможность еще одного учения о душе – монистического. –
Гризингер рассказывает об одной даме, которая иногда внезапно прерывала свою речь и заговаривала о посторонних предметах, но затем, по истечении некоторого времени, возвращалась к прерванной речи и начинала ее с того слова, на котором останавливалась, нисколько не замечая сделанного ею перерыва.* Гермоген Тарсский на пятнадцатом году жизни был уже учителем риторики, а на восемнадцатом – писателем, но на двадцать четвертом сразу позабыл все, что знал, так что софист Антиох говорил о нем, что он был в юности стариком, а в старости ребенком.** Ван Свитен говорит, что один восьмилетний мальчик в летнюю жару забывал, а осенью и зимой опять вспоминал все им выученное.*** Может быть, это тог самый мальчик-скороспелка, о котором упоминает Тиссо и который в жаркие дни совершенно утрачивал память, возвращавшуюся к нему в те дни, когда дул свежий ветер.**** По словам Циммермана, жители Валлиса посылают летом своих детей на высокие горы, так как в долинах они теряют память.***** О правильном чередовании сознаний, происходящем вследствие исчезновения и возврата памяти, говорит уже Дарвин старший. Он знал одну молодую даму, которая через день приходила в состояние экстаза, продолжавшегося почти целый день. В каждом последующем припадке этой болезни у нее появлялись те же самые мысли, которые составляли предмет ее речей в припадке предыдущем, причем в промежуточные дни эти мысли совершенно исчезали из ее памяти.******
* Spamer. Physiologie der Seele. 289.
(Stuttgart, 1877).
** Perty. Blicke etc. 25.
*** Steinbeck. a. a. O. 115.
**** Tоssot. V. d. Gesundhat der Gelehrten. §74.
***** Muratori. а. а. 0. I. 196.
****** Erasmus Darwin. Zoonomia. II. 136.
Чередование наших сознаний может обнаруживаться в таком виде, что одно из лиц нашего субъекта живет прошедшим. Так было с одной уже много лет перед тем вышедшей замуж дамой, по несколько раз в день впадавшей с состояние полной глухоты. Во время таких припадков ей казалось, что к ней является умершая ее мать, с которой она по поводу будто бы предстоящего ей замужества вступает в разговор о своем здоровье, которой отвечает на воображаемые возражения и которую просит пригласить на совет доктора. На своего мужа, сидевшего подле нее на постели и называвшего ее милой женой, она очень сердилась за такую преждевременную короткость его к ней отношений и обращалась с ним с такой девичьей застенчивостью, как если бы он был еще ее женихом.***
* Lorry. De melancholia. I. 78 (Paris, 1765).
Знаменитый голландский врач душевнобольных Шредер ван дер Кольк приводит в пример одну двадцатилетнюю девушку, которая после многолетней болезни впала в необычайное состояние, продолжавшееся четыре года. Утром, по пробуждении, в определенный час, с ней происходило нечто вроде пляски св.Витта, причем она ударяла в такт руками направо и налево. Это продолжалось около получаса, после чего она приходила в себя, но вела себя совершенно как ребенок. На следующий день повторялись те же судороги, по прекращении которых больная держала себя уже как благовоспитанная девица. Она хорошо говорила по-французски и по-немецки и обнаруживала большую начитанность. Она ничего не помнила о только что истекшем дне; в памяти ее существовал только последний, так называемый светлый день. В один из детских дней она начала вновь учиться по-французски, но не делала особенных успехов, тогда как в светлые дни говорила на этом языке свободно. Шредер посещал эту больную ежедневно в течение четырнадцати ее детских дней, и она всегда узнавала его. Но когда он посетил ее в светлый день, она отнеслась к нему, как к незнакомцу и не могла припомнить, чтобы видела его когда-нибудь- Такое чередование состояний происходило у нее в течение четырех лет с такой правильностью, что им можно бы было проверять часы. В это время девушка заболела однажды перемежающейся лихорадкой, не имевшей никакого влияния на ее болезнь; эту лихорадку не прерывали намеренно до наступления светлого дня. Проснувшись в этот день, она не помнила о своей болезни и держала себя так, как если бы с ней не было никакого припадка. Летом она обыкновенно уезжала с родителями в деревню, и для переезда выбирался детский день. Когда она просыпалась на другой день по приезде в деревню, то бывала очень удивлена переменой места жительства и никак не могла вспомнить о своем путешествии.*
* Spanier. a. a. O. 282.
Гмелин описывает одну больную, которая, переменяясь, считала себя совершенно другим лицом, а именно французской эмигранткой, и испытывала терзания от вымышленного ею самой несчастья. Тогда она говорила по-французски, по-немецки же – только ломанным языком, принимала своих родителей и приходивших к ней друзей за навещавших ее из сострадания незнакомцев и, несмотря на то, что обнаруживала в это время усиленную духовную деятельность, не могла вспомнить ничего из имевшего отношение к ее действительной личности. По пробуждении она ничего не помнила о своем другом лице и продолжала жизнь нормального своего я.
* Gmelin. Materialien fur Anthropologie. I. 3.
У сомнамбулы Юлии исчезало из памяти по 14 дней ее жизни, как будто проживавшихся не ею, а другим существом. У нее было четыре различных состояния; каждому из них соответствовала особая память, каждое из них нисколько не походило на остальные и, как говорит придворный врач Келер, со всеми однородными состояниями образовывало жизнь по себе. Новости, слышанные ею в одном из ее состояний, возбуждали в ней величайший интерес, когда она слышала их во второй раз в другом своем состоянии.*
* Strombeck. Geschichte eines allein durch die Natur hervorgebrachten animalischen Magnetismus. 114. 139. 169. 206. Braunschweig, 1813.
Вот что рассказывает Шуберт со слов историка Леопольда Ранке об одной венецианке Маркезе Солари. В детстве она говорила по-французски – мать ее была француженка, – но впоследствии разучилась этому языку. Будучи взрослой, она во время лихорадки забыла итальянский язык, на котором говорила постоянно, и опять начала говорить свободно по-французски. Выздоровев, она снова забыла французский язык и продолжала говорить по-итальянски. В глубокой старости она еще раз забыла итальянский язык и снова заговорила на языке своего детства.* Сомнамбула Бертрана, кроме бодрственной жизни, жила еще тремя другими различными жизнями; живя первой, она не знала ничего о последних, содержание одной из которых, а именно сомнамбулической, обнимало содержание двух остальных.** Что касается новейшего времени, то врачи Аган и Дюфэй сообщают следующие примеры попеременности сознания. Одна обыкновенно серьезная, скромная и трудолюбивая женщина часто погружалась в такого рода сон, по пробуждении от которого с ней происходило как бы перерождение: она обнаруживала неудержимую веселость, высокую фантазию и кокетство, причем помнила все периоды не только своей жизни в этом новом состоянии, но и своей бодрственной жизни. По истечении некоторого, более или менее продолжительного времени она опять погружалась в состояние бесчувственности, за которым наступало уже нормальное состояние и появлялась память, всецело запертая для другого ее состояния. Чем старее становилась больная, тем более короткими и более редкими делались периоды ее нормальной жизни и тем больше ускорялась прежняя, постепенная, смена ее сознаний. Подобное же явление наблюдалось и у другой больной, которая, находясь в сомнамбулическом состоянии, обнимала своей памятью и содержание своей бодрственной жизни, причем нормальное свое состояние называла "глупым состоянием", так как во время ее нахождения в нем содержание ее памяти ограничивалось узким кругом воспоминаний ее бодрственной жизни.***
* Schubert. Geschichte der Seele. II. 203. 207.
** Bertrand. Traite du somnambulisme. 318.
*** Revue scientifique. Mai, Juli und September, 1876.
November, 1877. Marz, 1877.
Светом нормального сознания может озаряться и сумасшествие. Д-р Штейнбек говорит, что один кретин, не только, как и все его родные, скотски глупый, но еще и глухонемой, без всякой видимой причины погружался в состояние ясновидения и говорил в это время ясно и вразумительно.* Если допустить, что такие явления в конце концов обусловливаются какими-то, хотя и неуловимыми, внешними влияниями, то и в таком случае они доказывают воочию существование трансцендентального сознания, которое для своего обнаружения нуждается только во внешнем поводе. Подобный же случай был с одним шведским крестьянином, потерявшим в 1771 году дар слова, способность чувственного восприятия и сознание, и только летом 1782 года снова пришедшим мало-помалу в себя. Однажды, в августе месяце этого года, намачивая себе водой голову, он вдруг почувствовал сотрясение во всем теле и слабым голосом сказал: "Господи Боже, ведь это чудо! Где так долго я был?" В различных местах головы появились легкие кровоизлияния, и к нему возвратился рассудок; он стал узнавать опять всех своих знакомых, удивлялся, что они так постарели, но не узнавал никого из виденных им, даже очень часто, в течение последних 12 лет лиц. Свою болезнь он считал чистейшим сном и не зал, как долго продолжалась она, хотя помнил все, до нее происшедшее. С этого времени он оставался уже здоровым.**
* Steinbeck. Der Dichter ein Seher. 110.
** Abhandlungen der kgl. schwedischen Akademie von
Jahre. 1786.
Смена сознаний наблюдается нередко и у бесноватых. Кернер говорит, что чудесная девочка из Орлаха словом я именовала будто бы сделавшего ее бесноватой монаха, а о девочке, то есть о себе, говорила в третьем лице.* Но если попеременность сознания имеет место не в одном сомнамбулизме, то последний представляет только один из поводов к ее наступлению. Это обстоятельство налагает на нас, несмотря на то, что служащие таким поводом состояния представляют собой по большей части болезни, еще большую обязанность признания той истины, что со стороны своей психологической возможности попеременность сознания лежит в природе человека; а значит, оно дает нам еще большее право поставить вопрос: не могут ли факты попеременности сознания человека, воочию доказывающие по меньшей мере раздвоенность его природы, содействовать решению загадки о нем? К такому заключению пришел уже Плотин, сказав: "Все, идущее через тело, оканчивается в душе; остальное же принадлежит только душе, если она должна иметь определенную природу и свою собственность... Когда соединяются обе души (в сомнамбулизме), тогда соединяются и все воспоминания (сомнамбулическое сознание охватывает бодрственное); когда же они разлучаются (во время бодрствования), одна из них – если обе они существуют и продолжают свое существование после этого – сохраняет свою собственность более продолжительное время, чем собственность другой".**
* Kerner. Geschichte Besessener neuerer Zeit.
** Plotin. Enneaden. IV. 3, 26 und 27.
Когда сомнамбулу д-ра Вольфарта спрашивали о состоянии ее здоровья в будущем, то каждый раз, содрогаясь от ужаса, она говорила о грозившем ей несчастье. По прошествии нескольких лет у нее отнялись ноги, и путем целого ряда несчастий она дошла до такого душевного расстройства, что не узнавала никого и могла произносить только отдельные буквы и слова. В таком состоянии нашел больную не видавший ее тринадцать лет Вольфарт. Когда он погрузил ее в сомнамбулический сон, она сейчас же узнала его, заговорила вполне связано, вспомнила о своем предсказании, но затем проснулась в прежнем состоянии. Ему удалось еще раз погрузить ее в сопровождавшийся такими же явлениями сомнамбулический сон, по пробуждении от которого улучшение ее здоровья опять прекратилось.*
* Wolfart. Erlauterungen zum Mensmerismus. 283.
Дезоль рассказывает, что некто, получивший удар в голову, утратил память о более или менее отдаленных от этого несчастного случая событиях своей жизни, немного же спустя, вследствие какой-то непонятной перемены, потерял память о событиях своей жизни, непосредственно предшествовавших этому случаю, тогда как помнил все, случившееся в его детстве.* Лекамюс сообщает об одном слабоумном юноше, почти идиоте, все старания научить его говорить и сообщить ему хоть какие-нибудь научные сведения оставались безуспешными, но после падения вниз головой он сделался отменно умным, богато одаренным памятью и основательно образованным молодым человеком, быстро усвоившим все, чему прежде тщетно старались научить его, и сделавшимся впоследствии, подобно патеру Бутурсу, одним из первых ученых своего века.** Тот же писатель говорит, что папа Климент IV обязан был своей выдающейся памятью головной ране, и указывает на одну сумасшедшую, которая, выскочив из окна на улицу, совершенно выздоровела.*** Что нередко к сумасшедшим перед самой их смертью возвращаются умственные способности, что с ними происходит, таким образом, полное превращение, это доказано многочисленными наблюдениями.****
* Frorieps Notizen. XXII. No. 12. S. 188.
** Подобный же случай имел место и в жизни бывшего
Московского митрополита Макария (Булгакова). Прим.перев.
*** Le Camus. Medecine de lesprit. Ubers, von Eiken
unter d. Titel. Grundzuge der praktischen Seelenlunde. 177,
170. (Elberfeld, 1789)
**** Friederich. Handbuch der allgemeinen Pathologie.
497.
Все эти случаи говорят против того воззрения материалистов, по которому наше сознание представляет продукт деятельности вещества нашего головного мозга. Все, что могут они привести в свою пользу, ограничивается тем, что часто, но отнюдь не всегда, болезни головного мозга существуют у нас одновременно с болезнями душевными, то есть с помрачением того нашего сознания, которое может воспринимать впечатления от объектов только при помощи наших чувств и нашего головного мозга. Но помрачение нашего чувственного сознания нисколько не влияет на ясность нашего трансцендентального сознания, точно так как засорение очков нисколько не ослабляет нашего зрения. Если деятельность помраченного сознания сумасшедшего может сменяться деятельностью другого его сознания, непомраченный, ясный свет которого часто пробивается сквозь застилающий сознание головного мозга мрак, то при помешательстве помрачение сознания человека ограничивается только областью его головного сознания. Из многих приведенных выше случаев оказалось, что всякое помрачение нашего чувственного сознания служит условием обнаружения деятельности нашего трансцендентального сознания, чем бы это помрачение ни вызывалось: сном, лихорадкой, сомнамбулизмом и т.д. Но так как сумасшествие представляет один из видов этого помрачения, то можно допустить, что оно может вызывать у нас к деятельности наши способности, которые во время нашего нахождения в здоровом, нормальном, состоянии остаются у нас в скрытом состоянии.
Если память человека представляет собой корень всего его духовного развития, то понятно само собой, что на трансцендентальное его сознание нельзя смотреть односторонне, только как на скрытую его способность запоминания, как на место складирования всех когда-либо проходивших через поле его чувственного сознания представлений; в нем находятся корни всех остальных его способностей. Только стоя на такой точке зрения и можно, объяснить вышеупомянутые случаи, в которых не только скрытая у человека во время нахождения его в нормальном состоянии его способность запоминания, но и такая же способность его мышления просвечивается у него даже несмотря на наводимый сумасшествием на поверхность сознания головного мозга, развившегося у него для опосредствования отношения его субъекта к земным предметам, мрак.
Запоминание человеком его сомнамбулической жизни может быть двояким: прямым, когда его сомнамбулические представления непосредственно переходят в его бодрственное сознание, и косвенным, когда они наперед воспроизводятся им в обыкновенном сне. Так как обыкновенный сон занимает средину между бодрственным и сомнамбулическим состояниями, так как сомнамбулизм есть только усиленный обыкновенный сон, то можно сказать уже наперед, что нитями вспоминания должны легче соединяться более однородные состояния, обыкновенный сон и сомнамбулизм, чем такие разнородные состояния, как бодрствование и сомнамбулизм, которые, представляя собой конечные ступени лестницы состояний, по большей части отделяются друг от друга беспамятливостью.
На этом свойстве наших состояний основывается то, что забытые сновидения гораздо легче воспроизводятся нами в состоянии сна, чем в состоянии бодрствования. Гэмфри Дэви, производивший над собой опыты вдыхания азота, говорит, что с возрастанием действия на него этого газа он постепенно утрачивал способность восприятия внешних впечатлений, тогда как перед ним носились яркие воспоминания о состояниях, в которых он находился во время прежних таких же опытов.* И одна умалишенная, пока была больна, помнила только события, случившиеся с ней во время болезни, а после выздоровления – только события своей нормальной жизни.**
* Hibbert. Philosophie der
Geistererscheinungen. 162.
** Jessen Psychologie. 567.
Часто возникающие у человека во время нахождения его в магнетическом состоянии представления воспроизводятся им в обыкновенном сне. Без сомнения, можно было бы доказать, что это случается гораздо чаще, чем о том говорит нам наблюдение, если бы всякое воспроизведение нами представлений было бы вместе с тем и вспоминанием. Но так как это бывает не всегда, так как при воспроизведении сомнамбулами их сомнамбулических представлений в обыкновенном сне не всегда имеет место их ими узнавание, то нередко продукты такого воспроизведения принимаются ими за оригинальные продукты действующей во время такого сна их фантазии. Такому воспроизведению могут подлежать объекты как внутреннего, так и внешнего созерцания сомнамбул. Часто между сном обыкновенным и сном сомнамбулическим обнаруживается такое близкое родство, что они между собой переплетаются, причем способности, обыкновенно наблюдаемые у человека только в его сомнамбулическом сне, обнаруживаются им и в сне обыкновенном. Д-р Клесс говорит, что содержанием видений обыкновенного сна одной сомнамбулы служило всегда то, что входило в содержание ее магнетических видений, или, по крайней мере, что имело к ним какое-либо отношение. Виденное ею в обыкновенном сне служило даже отчасти восполнением смутно виденного ею в сомнамбулическом сне. Сомнамбула Кернера под конец своей болезни говорила, что и по прекращении ее магнетического состояния она будет видеть в обыкновенном сне полезные для ее здоровья лекарства, о которых будет помнить и во время бодрствования.* Однажды Августа Мюллер, дав не вполне определенный совет относительно употребления одного лекарства, прибавила, что подробности об этом приснятся ей ночью, между 11 и 12 часами.**
* Kerner. Geschichte zweier Somnambulen. 260.
** Dr. Maier und Kein. Geschichte der magnetisch
hellsehenden Auguste Muller. 9.
Сновидение кладет мост вспоминания в следующем рассказе Бурдаха: однажды утром один из его друзей узнал, что в истекшую ночь видели, как его жена ходила в лунатизме по церковной крыше. Когда затем он во время послеобеденной дремоты жены, приложив свои губы к подложечной ее впадине, спросил ее об этом случае, она обстоятельно рассказала ему о своем ночном путешествии, прибавив, что, совершая его, поранила себе о гвоздь крыши мякоть большого пальца левой ноги. Когда она проснулась, то на вопрос мужа, чувствует ли она боль в пальце, она дала утвердительный ответ, но, даже посмотрев на рану, не могла объяснить ее происхождения.*
* Radestock. Schlaf und Traum. 168.
Так как в вышеупомянутых случаях вспоминание нуждается в сновидении, то на них и нельзя смотреть, как на исключение из общего правила сомнамбулической беспамятливости. Настоящее исключение из этого правила представил бы такой случай, в котором вспоминание сомнамбулы содержания его сомнамбулического сна последовало бы непосредственно за его пробуждением; во всех же остальных случаях можно допустить, что сомнамбулой вспоминается не оригинал, а только возникшая в его сознании во время обыкновенного сна копия- От случаев, в которых сновидение, облегчая переход содержания сомнамбулического сознания в бодрственное, является посредствующим звеном между двумя разнородными состояниями сомнамбулизма и бодрствования, соединяющим их мостом вспоминания деятелем, необходимо отличать те случаи, в которых объекты внутреннего созерцания сомнамбул и переживаемые ими в сомнамбулизме внешние события вспоминаются ими без помощи сновидения, хотя все-таки ошибочно считаются ими за приснившиеся им в обыкновенном сне. Что это может иметь место относительно переживаемых сомнамбулами в их сне внешних событий, это мы видели у сомнамбулы Нассе; а что оно может иметь место относительно объектов внутреннего их созерцания, это допустимо еще более и наблюдалось, например, у Августы Мюллер. В одном из своих кризисов она сказала, что сын хозяина ее квартиры должен употреблять чай, о способе приготовления которого она узнает в обыкновенном сне. Когда затем она проснулась, то спросила, не случилось ли чего с мальчиком, так как ей приснилось, что он заболел и что она для излечения приготовила ему теплый чай, состав которого она тотчас же указала.* Часто сомнамбулы смотрят, как на приснившееся им в обыкновенном сне, не только на то, что было ими воспринято, но и на то, что ими было сделано в их сне сомнамбулическом. Одна сомнамбула Рейхенбаха рассказала, пробудясь от своего сна, будто ей только что приснился сон, содержание которого представляло однако не что иное, как повторение имевшего место перед пробуждением от сна разговора е". с окружавшими ее лицами.** Во время своего кризиса сомнамбула Кернера вскочила со словами, что ей надобно иметь состоящую из семи ягод виноградную кисть, пронеслась, как стрела, невзирая на то, что тогда была ночь, через двор в сад, поднялась на верхнюю ступеньку стоявшей у виноградной решетки лестницы, прошла большое пространство по городской стене высотой с двухэтажный дом, сорвала с одной из виноградных лоз нужную ей кисть, возвратилась с ней назад и съела ее с большим аппетитом. За утренним кофе она заявила, будто ей приснился удивительный сон, что она поднялась по лестнице, сорвала кисть винограда в семь ягод и съела их с большим удовольствием.***
* Maier und Klein. Sesch. d. Auguste Muller.
80.
** Reichenbach. Der sensitive Mensch. II. 693.
*** Kerner. Gesch. zweier Somnambulen. 294.
Для будущей психологии имеет большое значение вопрос о том, вспоминают ли сомнамбулы имеющие место во время кризисов их поступки, представления и события непосредственно в бодрственном состоянии, и только воображают, что видели их в обыкновенном сне, или – при помощи имеющего место после их кризисов воспроизведения этих поступков, представлений и событий в этом сне? Когда сомнамбул предоставляют самим себе, то их сомнамбулический сон в большинстве случаев разрешается сном обыкновенным, и тогда бывает возможно воспроизведение ими его содержания в обыкновенном сне; но когда они выводятся из своего сна искусственно, тогда вспоминание его содержания, если оно наступает, бывает непосредственным. Последнее имело место у тринадцатилетней сомнамбулы Генниг, подробно и ясно вспоминавшей все, что было с ней в магнетическом сне, непосредственно после пробуждения.*
* Die Somnambule in Nebelin in der West-Priegnitz. 4. Auflage Perleberg, 1846.
Для перехода содержания сомнамбулического сознания в бодрственное часто бывает достаточно одного желания на то со стороны сомнамбула. Пассавант знал одну сомнамбулу, от воли которой зависело, удержать или не удержать в памяти свои сомнамбулические видения.* Согласно Фария, вспоминание видений сомнамбулического сна имеет место только у тех сомнамбул, которые сознают в своих кризисах, что находятся в сомнамбулическом состоянии; но такие сомнамбулы представляют большую редкость.** Д-р Штейнбек знал одну сомнамбулу, которая не вспоминала своих видений, когда ее будили внезапно, и помнила их очень хорошо, когда будили ее постепенно.***
* Passavant. Untersuchungen etc. 95.
* Faria. De la cauee du sommeil lucide. 228.
** Steinbeck. Ger Dichter ein Seher. 439.
Так как следование представлений у человека как во время бодрствования, так и во время сна подчиняется законам ассоциации, то последняя служит сомнамбулам вспомогательным средством к вспоминанию ими их сомнамбулических представлений. Сомнамбула Гуфеланда поступала в этом отношении точно так, как часто поступаем и мы, а именно: она завязывала во время сна на своем носовом платке узелок, и когда на него по пробуждении падал ее взгляд, у нее появлялись ассоциированные представления.* Когда другая сомнамбула хотела перевести в бодрственное состояние какое-нибудь свое сомнамбулическое представление, она при его возникновении в ней обвязывала лентой руку или ниткой безымянный палец.**
* Hufeland. Uber Sympathie. 172.
** Ennemoser. Mesmerische Praxis. 498.
С развитием сомнамбулизма, а следовательно, с уменьшением его однородности с бодрственным состоянием, вспоминание сомнамбулических представлений затрудняется. В период наибольшего развития болезни сомнамбул кризисы их отличаются наибольшей интенсивностью, делаются слабее по мере их выздоровления и, наконец, вовсе не имеют места по окончательном их выздоровлении, когда прекращается всякая восприимчивость их к магнетизированию. Поэтому в период выздоровления сомнамбул вспоминание их о том, что имело место в их кризисах, совершается с большей легкостью, чем в период наибольшего развития их болезни. Но подобно тому, как забываемые нами видения нашего глубокого обыкновенного сна ценнее вспоминаемых нами смутных видений нашего легкого сна, вспоминаемые видения сомнамбулического сна не столь поучительны, как невспоминаемые: ведь состояние сомнамбул, сопровождающееся первыми, находится в большем родстве с бодрственным состоянием, чем в каком находится с ним их состояние, сопровождающееся последними, а значит, и содержание сознания сомнамбул во время нахождения их во втором состоянии ценнее содержания сознания их во время нахождения их в первом. Однако и это правило допускает исключение, так что будущая экспериментальная психология и здесь соберет жатву. Д-р Ник ручается за достоверность следующего случая. Одна сомнамбула во время последнего. кризиса своей болезни сказала так: "Через месяц я не только буду помнить все, что видела во время кризиса, но и буду в состоянии ходить по дорогам, видимым мной отсюда и ведущим к местам, в которых я еще никогда не была". Таким, развившимся до степени ясновидения, ее сомнамбулизмом воспользовались и попросили у нее врачебных советов для живущих далеко от нее лиц. Когда она совершенно выздоровела, то, приезжая в места, виденные ею в состоянии ясновидения, вспоминала их и не нуждалась в указаниях относительно мест жительства лиц, для которых попросили у нее советов.*
* Archiv. II. 2. 46. 49.
Развившийся до степени высокого сомнамбулического сна сомнамбулизм настолько же отличается по отношению к памяти от обыкновенного сомнамбулического сна, насколько последний отличается в этом отношении от бодрствования. Исключения из этого правила легко объясняются недостаточной степенью развития сомнамбулизма, когда вследствие неполного исчезновения родства между этими двумя сомнамбулическими состояниями между ними порываются не все нити вспоминания. Впрочем, в том случае, когда видения высокого сомнамбулического сна воспроизводятся в обыкновенном сомнамбулическом состоянии, продукты такого воспроизведения являются по большей части в виде смутных воспоминаний, подобных тем, какие мы имеем о наших сновидениях, находясь в бодрственном состоянии. Если они и бывают иногда ясными, то это длится только несколько мгновений, подобно тому, как часто бывает так, что тотчас по пробуждении от обыкновенного сна мы помним еще приснившееся нам, но уже через несколько минут его забываем.
* Archiv. X. 1. 106.
Память соединяет наши разнородные состояния по тому же психологическому закону, по которому совершается соединение нашего прошедшего с нашим настоящим. Возникновение в нас представлений подчиняется закону ассоциации, действующему тем сильнее, чем интереснее для нас возникающие в нас представления. Что воспроизведение нами представлений находится в зависимости от их первоначальной нами чувственной оценки – если оставить в стороне влияние времени, – это не только доказывается каждым нашим сновидением, но и подтверждается наблюдениями психиатров. Буамон знал одного умалишенного аптекаря, когда-то с увлечением предававшегося занятиям химией. Сошедши с ума, он не переставал говорить с большой охотой об этих своих занятиях. Хотя он забыл даже, над какими веществами производил опыты, тем не менее помнил имена знаменитых химиков, с которыми когда-то поддерживал знакомство: так высока была его оценка такого льстившего его самолюбию знакомства. Тот же врач душевнобольных сообщает следующий случай с одним курителем опиума, случай, в котором ослабленная временем чувственная оценка проявилась в своей первоначальной силе. В наркотическом состоянии ему часто рисовался образ одной женщины, которую он видел всего только раз вечером на одной из лондонских улиц, но которая произвела на него сильное впечатление. В бодрственном состоянии он мог вспоминать о ней равнодушно, когда же видел ее, находясь в состоянии наркоза, она возбуждала в нем первоначальное чувство.* По-видимому, эти наблюдения противоречат вышеприведенным случаям, указывающим на то, что в усиливающейся при различных видах сна нашей памяти часто воскресают в нас представления, едва заслуживающие внимания во время нашего бодрствования, а следовательно, говорящие в пользу независимости вспоминания нами наших представлений от их для нас интереса, тогда как теперь обнаруживается некоторая между ними зависимость. Это кажущееся противоречие разрешится, если мы обратим внимание на уже не раз подчеркивавшееся нами различие между воспроизведением и вспоминанием: воспроизведение нами представления может не находиться ни в какой зависимости от чувственной его нами оценки, и в то же самое время эта оценка может облегчать нам узнавание представления, уже нами воспроизведенного.
* Boismont. 168. 197.
Произвольно возникающие у сомнамбул воспоминания об их сомнамбулической жизни не представляют для экспериментальной психологии такой важности, как их воспоминания о ней, вызываемые у них их магнетизером. Часто бывает достаточно одного приказа магнетизера, чтобы сомнамбул удержал в своей памяти свое сомнамбулическое представление по пробуждении от магнетического сна. Вернер – сочинение которого содержит в себе интересные наблюдения, но страдает тем недостатком, что не объясняет явления драматического в сомнамбулизме раздвоения я – поднес своей сомнамбуле во время ее кризиса в виде подарка от третьего лица розу и краткое письмо, сразу же ей и прочитанное. Когда затем он спросил ее, что надо сделать, чтобы память об этом событии осталась у нее и по пробуждении, то получил ответ, что для этого достаточно его строгого о том приказания. Когда, исполнив совет сомнамбулы, он на следующее утро спросил ее, получила ли она подарок, то сначала она ничего не могла ему ответить, но вслед затем сказала, будто видела во сне так живо, как если бы то было наяву, что получила розу и письмо, содержание которого и было повторено ею слово в слово. Когда ей затем показали розу и письмо, она пришла в крайнее удивление и под влиянием воспоминания о своих сомнамбулических представлениях – что бывает очень часто и о чем мы будем вскоре говорить – сейчас же погрузилась опять в сомнамбулический сон.
Это один из многочисленных случаев, в которых магнетизер подчиняет своей воле волю сомнамбула и управляет им по желанию.
К числу средств, употребляемых магнетизерами для вызова в сомнамбулах вспоминания содержания их сна, относится искусственное ассоциирование идей. Оно состоит в том, что магнетизер ассоциирует у сомнамбула подлежащее вызову представление с представлением известного предмета. Поэтому Тандель прав, когда объясняет беспамятливость сомнамбул по пробуждении слабостью ассоциации между идеями сомнамбулического и бодрственного их состояний;* но этим он только сообщает задаче большую определенность, а не решает ее.
* Perty. Die myst. Erscheinungen. I. 254.
Воля магнетизера может вызвать в сомнамбуле известное представление; она же может и прогнать его от него. Одна девочка, повстречав на улице убившего свою жену колодника, пришла в такое волнение, что ее должны были отвезти к магнетизеру для усыпления. После того, как магнетизер усыпил ее и приказал ей выгнать из головы мысль о случившемся, у нее, после ее пробуждения, не осталось о нем ни малейшего воспоминания.* Для вызова у сомнамбул по пробуждении от сна представлений, имевших место у них в этом сне, ван Герт прибегал к искусственному ассоциированию подлежащего вызову представления с представлением известного чувственного предмета или числа, причем оказывалось, что когда он называл их пробудившемуся от своего сна сомнамбулу, у последнего появлялось и ассоциированное представление. Подобно тому, как мы удерживаем в памяти какое-нибудь представление, завязывая на носовом платке узелок, то есть прибегая к узелку как средству искусственного ассоциирования у себя представлений, точно так же поступают и сомнамбулы, употребляя для достижения т.ой же цели такие средства, как повязывание вокруг шеи ленты, наклеивание на нос облатки и пр.**
* Archiv, IV. 1. 131.
** Keiser. Tellurismus. II. 250.
Нет сомнения, что экспериментальная психология могла бы извлечь отсюда и практическую пользу. Всякая педагогика, именующая себя рациональной, должна стремиться к тому, чтобы путем влияния воли воспитывающего на воспитываемого кругу представлений последнего сообщать определенность. Для достижения этой цели уже при дрессировании животных прибегают к искусственному ассоциированию идей. У детей искусственная ассоциация идей не исчезает даже по отходе их ко сну; когда наказывают дитя, находящееся в бодрственном состоянии, за пачканье им постели во время сна, рассчитывая на то, что и во сне мысль об испражнении вызовет у него мысль о наказании, то средство это оказывается успешным.
Отсюда один шаг до признания за сомнамбулизмом воспитательного значения. Так как сомнамбулическое состояние соединено с ослаблением чувственной жизни, то можно ослабить и основанные на чувственности инстинкты и склонности людей учащенным их магнетизированием и влиянием магнетизера на их способность представления. Шарпиньон наблюдал одну сомнамбулу, приобретшую привычку к неумеренному употреблению кофе. Хотя от этой привычки зависел исход ее болезни, однако избавиться от нее она была не в силах. Шарпиньон искоренил в ней эту пагубную для ее здоровья страсть энергичным, данным ей во время нахождения ее в кризисе приказанием не пить кофе и возыметь к нему отвращение в бодрственном состоянии. Нередко противники магнетизма указывают на возможность пользоваться им для достижения безнравственных целей. Этого вполне отрицать нельзя. Влияние магнетизера на чувства и мышление сомнамбула может быть употреблено для достижения как дурных, так и хороших целей. Шарпиньон знал одну девушку, которая находилась в предосудительной связи со своим магнетизером и которую он решил обратить на путь добра. В сомнамбулическом сне она, чего с ней не бывало прежде, почувствовала сильное раскаяние в своем образе жизни и возымела прекраснейшие намерения, но, проснувшись, осталась такой же, как и была прежде, безнравственной. Однако нравственное улучшение ее замедлялось только до тех пор,, пока она виделась с прежним магнетизером и позволяла ему усыплять себя. Как только прекратились ее с ним свидания, исчез и разлад между намерениями, существовавшими у нее во время бодрствования, и намерениями, принимавшимися ею в сомнамбулическом состоянии.*
* Charpignon. 238. 239.
Сомнение в педагогическом значении сомнамбулизма уместно тем менее, что через посредство магнетизера сомнамбулы могут быть склоняемы к совершению таких поступков, мотива которых не оказывается в их бодрственном сознании. Мы говорим о странном, но вполне доказанном явлении магнетического обета. Я могу поручиться за достоверность следующего случая. Ганзен познакомился в Вене с одним семейством, отец которого был очень восприимчив к магнетизму. В среду, за два дня до отъезда Ганзена, все члены этого семейства сговорились у себя дома, в присутствии отъезжающего, собраться у него в последний раз в пятницу. Но Ганзен тут же погрузил отца семейства в сомнамбулический сон и, с ведома всех остальных его членов, взял со спящего слово прийти к нему в четверг, в пять часов после обеда. Когда отец семейства проснулся, он ничего не помнил об этом и, прощаясь с Ганзеном, сказал ему: "В пятницу мы опять увидимся". В четверг ему вздумалось навестить Ганзена, но так как жена напомнила ему об уговоре их относительно пятницы, то он и успокоился. Гуляя с ней после полудня этого дня, он опять предложил ей пойти к Ганзену, но она снова отклонила его предложение. Несмотря на это, когда пробило пять часов, он бросил жену на улице и побежал к Ганзену. Только добежав до двери квартиры последнего, он задался вопросом, зачем сделал это, и остановился в нерешительности, но в ту же минуту на пороге появился хозяин со словами: "Я вас ждал", – и объяснил ему все. Воля лица, давшего магнетический обет, явилась из трансцендентальной области его души и вызвала в нем воспроизведение обещания посещения им его магнетизера, обещания непризнанного, однако, за такое бодрственным его состоянием. Таким образом, философская суть этого загадочного явления состоит в том, что наше трансцендентальное я, это познающее и водящее, пребывающее вне сферы нашего сознания, индивидуальное существо, может побуждать нас к совершению поступков, считаемых нами актами нашей свободной воли: ведь поступку лица, давшего магнетический обет совершить этот поступок, предшествует непосредственно его воля, а то, что эта воля была вызвана превозмогшей ее волей постороннего лица, должно стоять на втором плане.
Муйльзо взял со своей больной сомнамбулы во время ее нахождения в сомнамбулическом кризисе обещание сделать на другой день, в определенный час, неприятный для нее визит в одно место. Затем, разбудив ее и приняв все меры к тому, чтобы она не вспомнила о своем обещании, он вместе с несколькими друзьями стал в этот час возле дома, в который она должна была войти. Как только часы пробили условный час, появилась и сомнамбула, в нерешительности прошлась несколько раз мимо этого дома и наконец вошла в него с явным смущением. Когда затем Муйльзо сообщил ей о ее обещании, она сказала ему, что с утра ее преследовала мысль отправиться с неприятным для нее визитом, что все доводы ее рассудка против этого остались тщетными и что она освободилась от внутренней тревоги и душевной тяготы только тогда, когда двинулась в путь.*
* Expose des cures de Strasbourg. III. 70.
Таким образом, существует возможность управлять способностью представления и волей сомнамбул, прививать им симпатии и антипатии, остающиеся у них и после их пробуждения, и определять образ их действий так, что они не догадываются, откуда исходят импульсы, побуждающие их к совершению этих действий. Так как одной сомнамбуле Делеза потребовалось приставить к ногам пиявки, а между тем она чувствовала к ним отвращение, то Делез, замагнетизировав ее, запретил ей смотреть после пробуждения на ноги; благодаря этому, пациентке осталось неизвестным сделанное ей во сне кровопускание. Точно так же можно побудить больного принять им лекарства, вызывающие в нем отвращение в бодрственном состоянии. К тому же результату может приводить сомнамбул и собственное твердое их решение, и Бертран повторяет очень часто, что если сомнамбул, находясь во сне, задался мыслью сделать что-нибудь в состоянии бодрствования, он безотчетно в нем его и сделает.* Кажется, что такой выход из трансцендентальной области души сомнамбул их волевых импульсов может даже облекаться у них в форму драматического видения, как то имело место у замечательной девушки-сомнамбулы, о которой переписывались между собой Билло и Делез. _)та девушка, находясь в сомнамбулическом сне, потребовала, чтобы в определенный час было у нее покурено смолкой; так как это забыли сделать, то ее посетило следующее мнемоническое видение: перед ее глазами поднялось из курительницы густое облако дыма, запах которого и привел ей на память ее требование. В другой раз ей явился в галлюцинации шприц, напомнивший о соответствующем ее требовании.**
* Bertrand. Traite du somnambulisme. 183.
** Billot. Recherches psychologiques. I. 74.
Возможное возражение, что во всех такого рода случаях сомнамбулы обнаруживают только притворную беспамятливость, устраняется тем соображением, что магнетический обет представляет только один из видов обнаружения зависимости направления мыслей сомнамбула от посторонней воли, воли его магнетизера, и что вдобавок этот обет не непременно нуждается в магнетизировании сомнамбула. Однажды, находясь в Берлине в одном обществе, Ганзен, сказав наперед об этом присутствовавшим там лицам, одним своим желанием заставил также там находившегося, но ушедшего оттуда в свой магазин по делу одного заказчика ювелира Эренверта принести в общество и вручить ему, Ганзену, три драгоценных бриллиантовых перстня.* Один из очевидцев рассказал мне, что на вечере в Нордернее один магнетизер силой своей воли заставил одну из находившихся на этом вечере дам принести из соседней комнаты губку и вытереть ею лицо одному из гостей. Несмотря на явное старание дамы побороть в себе влечение к исполнению этого мысленного приказа, не исполнить его она оказалась не в силах. Тем из физиологов, скептицизм которых не ослабится опытами Ганзена, необходимо посоветовать прочитать соответствующие места из сочинений Брэда: по всей вероятности, чтение этих мест сделает их более умеренными в отрицании.**
* Zollner. Wissenschaftliche Abhandlungen. III.
556. 532.
** Preyer. Der Hypnotismus. Ausgewahtle Schriften von
Braid. Berlin. 1882.
То обстоятельство, что индивидуум может одной своей силой воли передавать находящиеся в его мозгу представления другому индивидууму и что запоминание последним этих представлений переживает смену его психических состояний, имеет для философии невообразимую важность. Если человек пребывает в убеждении, что поступает самостоятельно, а между тем образ действий его определяется скрытой от него чужой волей, то может быть, это обстоятельство представляет собой ключ к уразумению истории человечества- Для одних она является совокупностью жизней индивидуумов, продуктом деятельности взаимно переплетающихся индивидуальных воль, подобно последним всецело определяется влияниями природы: климата, пищи пр. и сводится на такую же механическую деятельность, какую наблюдаем мы в жизни остальной природы; другие смотрят на процесс биологического и исторического развития с теологической точки зрения, то есть как на направляющееся к какой-то цели и определяемое неизвестной нам причиной движение. Что последний взгляд совместим с первым, если же даже и нет, то все-таки логически мыслим, это доказывают вышеприведенные примеры, причем вопрос о том, откуда исходят сокровенные для нас побуждения к нашим поступкам, от трансцендентального ли нашего я, от шопенгауэровской "воли", от гартмановского "бессознательного" или, наконец, от Бога христиан, в данном случае не имеет значения. Какого бы из вышеприведенных двух воззрений мы ни держались, все-таки можно будет склониться на сторону следующего мнения Лихтенберга: "Живя на земле, мы служим цели, достижение которой не может быть задержано взаимным уговором всего человечества".