ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Наиболее последовательным теоретическим объяснением основной причины неврозов является то, которое было выдвинуто Фрейдом. Сущность его взглядов сводится к тому, что невроз – продукт вытеснения инстинкта, последнее же происходит оттого, что общество, точнее – семья, во многом препятствует удовлетворению бессознательных половых влечений ребенка. Таким образом, Фрейд утверждал, что невроз вызывается неудовлетворенностью биологических потребностей и что он – продукт обстоятельств, в которых протекало детство.
С некоторыми изменениями, более кажущимися, чем реальными, эта гипотеза до настоящего времени занимала господствующее положение в психиатрии. Хотя некоторые из современных психоаналитиков отказываются от фрейдистской теории инстинктов и даже доходят до утверждения, что невроз порождается "культурой", они, как мы это уже показали, фактически не отходят от теории инстинктов Фрейда и почти не занимаются анализом капиталистического общества. Эта тема почти полностью обходится Хорни, а взгляды Фромма на капитализм односторонни и неточны. Школа Кардинера рассматривает культуру с чисто биологических позиций; ее приверженцы изучают такие вопросы, как отнятие ребенка от груди, уход за ним, приучение кишечника к определенному режиму и тому подобные элементы в жизни детей, но не делают сколько-нибудь значительного анализа объективных общественных условий.
Насколько упорно держится гипотеза Фрейда, наиболее наглядно видно на примере школы Кардинера, но влияние Фрейда ясно оказывается и на всех других психиатрических школах в Америке; причины неврозов они видят в склонности родителей к садизму, в их властности, агрессивной настроенности, в отсутствии с их стороны любви к детям и друг к другу, в психической болезни родителей, в разрушении домашнего очага, разводе и других условиях семейной жизни. Следовательно, общее направление у современных школ то же, что и у Фрейда; как и последний, они делают упор на том, что невроз возникает в годы детства в результате отрицательного влияния родителей на детей.
Одно из главных различий между классической теорией Фрейда и взглядами современных психоаналитиков и психиатров заключается в том, что Фрейд по крайней мере дал последовательное теоретическое объяснение невроза, в то время как современные школы все больше и больше переключаются на описание явлений вместо их объяснения. С развитием системы взглядов этих школ данная тенденция стала особенно заметной в произведениях Хорни. По существу, она не выдвигает теории невроза; вместо этого она преподносит все большее количество описаний внутренних изменений у невротика, причем описаний абстрактных, в которых почти вовсе не учитываются специфические условия жизни невротика.*
* Фрейд также не учитывал эти специфические условия; он давал чисто биологическое объяснение.
Таким образом, подход Хорни и других современных школ к изучаемой проблеме все в большей мере становится прагматическим и описательным. Вместо аналитической ясности фрейдовских теорий инстинкта современные школы лишь описывают отсутствие родительской любви и всякие расстройства в жизни родителей как причины неврозов. В сущности эти школы представляют разбавленный фрейдизм. Их возврат к теории Фрейда был неизбежен, раз они, отвергнув теорию инстинктов, ничем не сумели ее заменить. Теория отражения чужда главным направлениям американской психиатрической мысли, и мы видели, что характер этих направлений не допускает серьезного анализа или критики капиталистического общества. При отсутствии такого анализа и критики господствующие школы должны были стать на прагматическую, описательную точку зрения, которая не дает возможности проникнуть в сущность невротических заболеваний.
Однако из того факта, что современные школы предлагают лишь описания невроза, а не его объяснение, вовсе не вытекает правильность взглядов Фрейда. Критику его учения надо принять не за неимением ничего лучшего, а потому, что она по существу неоспорима. Все сказанное выше о теориях инстинкта полностью сохраняет свою силу по отношению к современным школам, и мы не можем согласиться с тем, что причиной невроза являются инстинкты. Я считаю, что источники невроза мы сможем открыть только благодаря точному и подробному анализу тех путей, по которым разрушительные условия жизни американского общества извращают и коверкают сознание людей, подверженных влиянию этих условий.
Прежде чем заняться этим вопросом, мы должны, однако, сделать несколько других критических замечаний по поводу установившегося подхода к причинам невроза. Во-первых, все теории, включая фрейдистскую, чрезвычайно преувеличивают значение жизненного опыта детских лет и не обращают внимания на непрерывное воздействие жизненного опыта на человека, становящегося невротиком. Если бесспорно правильно, что большинство неврозов зарождается в деструктивных переживаниях детских лет, то мы в то же время должны категорически заявить: реально существующий, полностью развившийся невроз является как продуктом деструктивных условий настоящей жизни невротика – и подростка и взрослого, – так и продуктом подобных условий его жизни в детстве. Получающиеся в конечном итоге извращения сознания, которые мы определяем термином "невроз", являются результатом более или менее постоянного взаимодействия между потенциально развивающимся неврозом и теми условиями жизни, влиянию которых подвергается невротик. В самом деле, определенные подавляющие переживания взрослого могут превратить в невротика и такого человека, у которого детство было относительно хорошим; в то же время другие типы переживания взрослого в состоянии исправить серьезные искажения сознания и преодолеть невроз, который зародился на основе переживаний тяжелого детства.
Тот факт, что школы психоанализа могли допустить такую вопиющую ошибку и сосредоточить свое внимание исключительно на детских переживаниях, рассматривая их как источник невроза, отчасти объясняется той статической философией, в плену которой психоаналитики оставались со времени зарождения психоанализа. Фрейдистская гипотеза инстинктов представляет собой квинтэссенцию статической теории: человеческая природа не меняется, потому что она – выражение неизменяемых инстинктов. Другие школы психоанализа, отвергая теорию инстинктов, впадают в ту же ошибку статичности, как это явствует из того факта, что причину невроза они усматривают в переживаниях раннего детства и уделяют совершенно недостаточное внимание тем обстоятельствам, при которых живет взрослый. Другими словами, они выдвинули теорию вечного движения психической жизни: раз невротическая реакция создалась в годы раннего детства, ей, очевидно, предначертано сохраняться в течение всей жизни невротика, если только не вмешается психоаналитик или смерть не положит конец этой реакции.
Во-вторых, особо подчеркивая значение анормальных условий семейной жизни, психоаналитики рассматривают их как первичные причины невроза, в то время как эти анормальности семейной жизни являются лишь отражением противоречий и деструктивных условий, существующих вне семьи. Эти условия неотъемлемо присущи экономической системе, которая базируется на эксплуатации человека человеком и существует ради прибыли частных собственников. При своем установившемся подходе к явлениям психиатры, однако, не замечают этого; они концентрируют все свое внимание на проблемах семьи, которые представляют собой лишь симптомы и внешние проявления подлинных причин невротической болезни. Главный источник невроза находится вне семьи; сосредоточивая свое внимание на проблемах семьи, психоаналитики имеют дело с внешней видимостью предмета, а не с его сущностью.
Сосредоточение внимания психоаналитиков на детских годах объясняется также тем, что они не придерживаются материалистической теории отражения. Им чужда идея, что мысли и влечения невротика являются лишь искаженными отражениями условий, в которых он действительно живет в данное время. Это ведет к тому, что в стандартном перечне причин невроза особо подчеркивается значение психических качеств и всего анормального в личности родителей невротика, но не обращается внимания на те условия капиталистического общества, которые в конечном счете и вызвали расстройство личности и поведения. Прямым результатом этого недосмотра психиатров является то, что они упустили из виду объективные, материальные условия жизни невротика в данное время. Проблемы, вставшие перед пациентом, они объясняют характером личности его родителей; проблемы последних были вызваны, вероятно, психическими анормальностями их дедушки и бабушки – и так до бесконечности. Происхождению невроза дается, таким образом, исключительно психическое и субъективное объяснение.*
* Апелляция к психическим причинам – в
данном случае психическим анормальностям родителей –
для объяснения невроза представляет собой психиатрическую
разновидность идеализма. Идеализм – метафизическая
философия, происходящая, в конечном итоге, от религии.
Идеализм имеет много разновидностей, но все они сводятся в
основном к одному и тому же: к утверждению, что бог, дух
или некая универсальная идея первичны, а мир реальности,
безусловно, вторичен и управляется нематериальной, духовной
сущностью. Идеализм допускает и такое толкование, что
ощущаемый нами мир существует не реально, а лишь в наших
мыслях, а также что этот мир непознаваем или не имеет
серьезного значения, ибо важно лишь то, о чем мы думаем в
каждый данный момент. Идеализм, прямо или косвенно,
отрицает возможность существования объективной истины.
Идеализм – антитеза научному подходу, ибо наука
базируется на проверенном опытом положении, что реальный
мир существует, что он имеет свои собственные законы,
которые существуют независимо от нас, но могут быть открыты
и использованы нами. Когда идеализм применяется к
общественным наукам, то в результате появляются
разнообразные объяснения общественного развития, причем все
они отрицают то, что развитие истории и народов
направляется объективной необходимостью, и утверждают, что
история движется исходящими из нас духовными, или
мистическими, силами, которые происходят не из каких-либо
материальных источников, а из вечной внутренней природы
человека. Сущность идеализма в области психиатрии состоит в
том, что поведение человека рассматривается как управляемое
такими чисто психическими силами, которые или вовсе не
имеют отношения, или же имеют лишь случайное отношение к
объективным условиям жизни, например к питанию, здоровью,
условиям жизни и работы, экономическим силам и политическим
условиям. Следовательно, по мнению психоаналитиков,
поведение и мысли человека имеют своим источником самого
человека или некую часть его ума, которая является
"бессознательной" и тем самым совершенно изолированной от
проникновения влияний, исходящих от реального мира,
существующего вне нашего мозга; согласно психоаналитикам,
мысли и поведение возникают исключительно в порядке реакции
на самих себя или же в качестве реакции на мысли и личность
кого-нибудь другого. Такой ход рассуждений ведет к чистой
мистике; это можно проиллюстрировать многими примерами из
области психиатрии. Даже д-р Хорни, "культурный"
психоаналитик, постулирует разные внутренние стремления к
"реализации данных человеку возможностей" и т.д.; в своих
поисках источников развития и добра в человеческой природе
она все чаще ссылается на буддизм, даосизм, на Кьеркегора,
Бергсона и других мистиков.
Бедность, смехотворность и антинаучный характер
идеалистических течений в психиатрии, пожалуй, яснее всего
выступают в тех статьях психиатров, в которых обходятся
молчанием все экономические и политические причины
напряженного положения в мире и в то же время доказывается,
что войны, политические конфликты и внутренние социальные
проблемы возникают в результате неправильных методов
воспитания детей и, таким образом, незрелых взрослых людей,
психически агрессивных и неспособных к сотрудничеству с
другими людьми (см. Leon Saul, The Individuals Adjustment
to Society, "Psychoanalytic Quarterly", vol. 18, №2, 1949).
В последние годы Эрих Фромм в своей книге "Бегство от
свободы" дал разительный пример идеалистического подхода.
Его основной тезис сводится к тому, что фашизм и коммунизм
вызываются психическими причинами; современный человек,
видите ли, не может больше выносить свою "свободу", поэтому
он стремится к диктатуре, чтобы покончить с нетерпимым
напряжением, от которого страдает его психика!
В отличие от психоаналитиков мы отрицаем, что ранний жизненный опыт является единственной, решающей причиной невроза. Мы также будем отрицать, что невроз имеет психические или эмоциональные причины. Логически из всего изложенного нами выше следует, что невроз является интенсивным отражением в практике и сознании данного больного индивида известных крайне индивидуалистических, деструктивных, антисоциальных качеств, порожденных специфическими сторонами общественной системы, в условиях которой живет данный человек. Другими словами, невроз возникает, когда определенные отрицательные качества человеческих отношений при капиталистической системе находят свое интенсивное отражение в сознании и поведении данного человека.*
* Читателю, который не очень сведущ в вопросах политической экономии, я хотел бы указать, что такие деструктивные качества характерны не для всех человеческих отношений в капиталистическом обществе. Эти свойства возникают на совершенно определенной классовой основе, их источник – в эксплуатации, жестокости, обмане, антидемократической практике – одним словом, во всем том, что неизбежно имеет место, пока выгодно эксплуатировать людей в целях частной, индивидуальной прибыли. Другими словами, те идеи, практика, мораль и человеческие отношения, которые оказывают деструктивное влияние на людей и, в конечном счете, являются причиной многих психических заболеваний, происходят не от эксплуатируемого класса, не от трудящихся. Они исходят от класса капиталистов, а также от средних слоев общества – в той мере, в какой последние помогают и содействуют капиталистам и участвуют в эксплуатации трудового народа.
Невроз – это сложный комплекс, диалектический цикл, начало и конец которого связаны с расстроенными, неудовлетворительными человеческими отношениями. В последующем изложении мы попытаемся показать, как этот цикл начинается и развивается.
В предыдущих главах, посвященных вопросам брака, семейной жизни и воспитания детей, было показано, как много проблем и тревог окружает наших детей. Были указаны различные источники происхождения этих проблем:
Детство было описано как в основном трудный, тревожный, беспокойный период жизни. Этот факт более чем легко подтвердить, если мы присмотримся к семьям наших соотечественников. Почти в каждой из знакомых нам семей мы наблюдаем у детей заиканье, недержание мочи, сосание большого пальца, несамостоятельность в результате чрезмерно подчиненного положения в семье, кошмары, школьные конфликты и другие подобные трудности.
Эти трудности периода детства мы не можем приписывать тому, что все родители якобы являются невротиками или что они деспотичны и собственнически жадны. В основном все эти проблемы возникают потому, что родители невольно приняли на себя одну из самых трудных задач – задачу ввести новых граждан в общество, которое характеризуется многими проявлениями насилия и беспокойства и которому свойственно много неразумного. Ни один ребенок не может вступить в такое общество, не пройдя через суровые испытания.
Тем не менее большинство детей, достигнув зрелого возраста, не становятся вполне определившимися невротиками, хотя, как правило, большая часть взрослых, по крайней мере в какой-нибудь сфере своей жизни, действительно проявляют причуды, эксцентричность, умственную ограниченность и слегка неразумное поведение. В самом деле, человек с безупречно здоровой психикой – редкое явление; на своем опыте я убедился в том, что легче найти человека с совершенным физическим здоровьем, чем с совершенной психикой.*
* Хотя столь многие из нас имеют свои
психические трудности и отличаются теми или иными формами
психического недомогания, неправильно было бы утверждать,
что "каждый человек – невротик". Говорить так –
значит лишить этот термин его подлинного смысла. Слово
"невротик" – клинический термин, который должен
применяться только к человеку, определенно, доказуемо
больному. В противовес обычному человеку, который, несмотря
на известные ограничения, представляет собой личность,
невротик вообще таковой не является или же, если в
ограниченной степени остается ею, то ценою огромных усилий
и терзаемый всевозможными страхами, сомнениями,
принудительными импульсами и другими симптомами болезни.
Не замечать тех больших качественных различий, которые
существуют между психическими трудностями обычного человека
и настоящего невротика, значит допускать крайнее
упрощенчество. Называть каждого невротиком, следовательно
– психически больным, значит утверждать, что люди в
целом не в состоянии справиться с самими собою и не могут
разумным образом устроить свою жизнь. В лучшем случае это
означает совершенно ненаучный, неразборчивый подход к
человеческим проблемам, а в худшем случае –
злоупотребление психиатрией в реакционных целях. Точка
зрения, согласно которой каждый человек – невротик,
ведет к заключению, что невроз – причина наших
социальных неустройств и что психиатрия – средство
лечения от войн, безработицы, дискриминации национальных
меньшинств и т.д.
Человек, который психически болен, настоящий невротик, имеет жизненный опыт, отличный от опыта обычного человека, в психике которого проявляются лишь известная эксцентричность и незначительная неразумность. У большинства невротиков этот своеобразный опыт фактически начинается в годы детства, хотя клинический характер невроз приобретает лишь тогда, когда данный человек становится взрослым.
Важно, однако, при этом уточнить, что различие между жизненным опытом, вызывающим невроз, и тем опытом, который вызывает лишь обычные причуды, недостаточно изучено. В целом вопрос о психическом развитии детей – как нормальных, так и ненормальных – остается весьма неясным. Такое отсутствие знаний объясняется тем, что психиатрия и психология находились под влиянием ошибочных теорий, в результате чего неправильными были как направление, так и тематика и цели проводимых исследовательских работ. Поэтому весь процесс развития в годы детства и, в частности, причинная обусловленность проблем поведения как следует не установлены. Богатый экспериментальный материал большей частью испорчен неверными теориями, и весь он должен быть тщательно проанализирован, подвергнут переоценке, прежде чем его можно будет признать точным. Недостаточность точного теоретического и экспериментального материала объясняет краткость нашего дальнейшего разбора проблем развития и структуры невроза и известную предположительность выводов, к которым мы приходим. В новой еще области исследования мы хотели бы наметить направление дискуссии и дальнейшего развития исследовательской работы.
Анализ клинических наблюдений показывает, что, как правило, ребенок, который в дальнейшем стал невротиком, приобрел в своей семье худший опыт, чем нормальный ребенок. Этот опыт связан или с распадом семьи, или же с тем, что родители действительно были агрессивно настроенными, чрезмерно придирчивыми, психически больными. Характер опыта, который приобрел ребенок в семье, бесспорно, имеет весьма важное значение для формы и направления его дальнейшего психического развития. Все это мы, однако, правильно поймем лишь в том случае, если не будем забывать, что семья действует как орган, при помощи которого социальные противоречия влияют на каждого человека, начиная с его рождения. Решающим в этом деле является не психика и поведение родителей как индивидов, а природа тех особых аспектов капиталистической идеологии, морали и практики, которые родители передают детям.
Вся сила воздействия деструктивных необеспеченных условий жизни на психику ребенка выступает очень наглядно на примере жизни сироты или ребенка, случайно вынужденного жить у чужих людей. Как правило, ребенок в таких случаях действительно встречает равнодушное отношение к своим материальным и психическим потребностям, от которых зависит его благополучие. Он часто прямо и непосредственно испытывает на себе многие виды дурного обращения. Такое положение может оказать неблагоприятное влияние на его питание, здоровье, воспитание, на возможности участия в жизни общества; в наше время такой ребенок может стать также объектом для сплетен, унижения и презрения, а в лучшем случае его будут лишь терпеть, рассматривая как нежелательного, незваного гостя.
Дело здесь не в том, что ребенок испытывает "эмоциональные влечения" "отсутствие любви" или "отсутствие фигуры отца"; суть в том, что он с ранних пор и беспрерывно испытывает дурное, бесчеловечное обращение и лишения, то есть подвергается тем деструктивным влияниям, в которых отражаются неприглядные стороны капиталистического общества. Таким образом, ребенок из совершенно распавшейся семьи слишком часто сталкивается с целым рядом пагубных переживаний в такой период своей жизни, когда он еще не приобрел себе союзников, необходимой уверенности в себе, нужных знаний общественных условий и не овладел еще приемами и способами самозащиты. Обычный индивид многому научается, живя под крылышком своих родителей; сирота же, если сможет, должен научиться всему этому, пройдя школу весьма тяжелых жизненных уроков.
Сходный до некоторой степени, но обычно менее вредный жизненный опыт выпадает на долю детей, родители которых либо разошлись, либо кто-нибудь из них умер, долго болел, был безработным, подвергался политическим преследованиям и т.д. В таких случаях, как и в случаях с сиротами, неустойчивое и необеспеченное положение ребенка в нашем капиталистическом обществе вообще усугубляется фактом недостаточной защиты детей из расстроенных и распавшихся семей. В результате жестокие, деструктивные условия нашего времени сказываются на этих детях более непосредственно и более интенсивно, чем на детях, которые находятся под защитой нормальных семейных отношений.
Фактический распад семьи – это не единственное условие, при котором указанные факторы могут прямо и непосредственно воздействовать на ребенка через семью, в которой он живет. Это происходит и там, где между родителями происходят частые ссоры и столкновения. Плохо сказывается на детях психическая болезнь одного или обоих родителей, а также наличие у них таких порочных качеств, как бесчестность, садизм, деспотизм, агрессивность, или каких-либо других деструктивных свойств, которые в условиях нашей общественной системы наблюдаются у многих людей. Подобная атмосфера в семье или наличие у родителей подобных качеств несомненно оказывают деструктивное влияние на детей, что может привести к развитию у них невроза.
Но не постулируем ли мы опять психические и индивидуальные причины невроза? Нет ли тут противоречия с нашим основным тезисом, что материальные, а не психические факторы являются первичной причиной невроза?
Нет, никакого противоречия здесь нет. Через поведение своих больных, сварливых, деструктивно влияющих родителей ребенок подвергается воздействию такой практики, идей, моральных установок и мотиваций, которые отражают и усиливают отрицательные аспекты человеческих отношений при капитализме. Ребенку преподносят уроки эгоизма, индивидуализма, мужского превосходства, эксплуатации, агрессивности и т.д.; семья непосредственно передает ребенку всю эту практику и такие моральные установки. Таким образом, через поведение своих родителей ребенок подвергается двойному влиянию сугубо деструктивных условий. Он подвергается этому влиянию и в семье и вне семьи, причем более счастливые дети подвергаются такому влиянию в ранние годы своей жизни главным образом вне семьи.
Суть сказанного выше о расстроенной и распавшейся семейной жизни такова: извращение сознания может начаться тогда, когда ребенок подвергается особенно сильному влиянию порочной практики и идеологии, присущих нашей, построенной на конкуренции, экономической системе, при которой жизнь протекает по закону джунглей. Это может произойти в случае либо полного, либо частичного распада семьи вследствие различных внешних причин и событий, или же этот яд может передаваться ребенку через поведение его родителей.
Дети очень чутко реагируют на условия жизни дома и в школе, на окружающее их общество. Отсюда следует, что у ребенка, неоднократно подвергавшегося влиянию условий того типа, о котором говорилось выше, начинают складываться определенные взгляды и суждения о характере людей и природе отношений между ними. В то же время, пытаясь бороться с такими переживаниями, ребенок пробует вести себя по-разному. Он либо сам перенимает поведение у кого-нибудь из знакомых ему людей, или же это поведение навязывается неподвластными ему условиями. Так или иначе, это поведение находит в дальнейшем отражение в сознании ребенка; оно влияет на складывающиеся у него взгляды на социальную действительность, на его оценочные суждения, на его влечения и эмоции.
Раз в сознании ребенка сложилась односторонняя система поведения и взглядов, эта определенная система будет иметь тенденцию сохраняться и укрепляться благодаря постоянному влиянию на ребенка – как в семье, так и вне ее – тех самых условий, которые эту систему создали. К примеру, ребенок, бывший свидетелем насилия и эксплуатации в своей семье, со временем будет во все более широком масштабе встречаться с этими явлениями и сможет узнать по своему собственному опыту нашу социальную систему – сначала в школе, потом на работе.
В то же время, раз такая определенная система поведения у человека сформировалась, ее не так легко изменить, проще было бы усвоить с самого начала какую-нибудь другую систему. Данное положение особенно верно в том случае, если значительным элементом системы является страх, ибо страх – это один из тех элементов сознания, которые труднее всего преодолеть. (Это, вероятно, происходит оттого, что страх порождается особенно горьким и тяжким опытом, а также потому, что в современной жизни имеется много объективных причин для страха, которые влияют и на здоровых людей, но еще сильнее действуют на человека, который уже охвачен страхом).
Хотя мы вполне понимаем, что невозможно проводить строгое разграничение между компонентом идеологии и компонентом поведения, из которых эвентуально составляется невроз, необходимо, однако, в данном случае их разделять в целях лучшего рассмотрения вопроса.
Соответственно своему деструктивному опыту ребенок начинает делать определенные выводы о жизни и людях. Правда, эти выводы не сформулированы с той точностью и ясностью, с той степенью самосознания, которые характерны для мышления взрослого человека, но они от этого не перестают быть выводами, и мы их должны считать таковыми. Следовательно, ребенок, который становится больным, живет в странном, полном опасностей мире, в том мире, каким он его видит и понимает. Он начинает обобщать свой ограниченный опыт и имеет склонность рассматривать людей преимущественно как жестоких, опасных, придирчивых, могучих, вредных – в зависимости от особенностей своего конкретного опыта. На основе такого специфического опыта отношений с определенными людьми и жизненными условиями ребенок создает обобщенное понимание жизни, предчувствуя, что другие люди будут вести себя точно так же, как те, с которыми он уже встречался. Его выводы, будучи весьма точными в отношении тех специфических людей или ситуаций, которыми они были вызваны, неправильны в отношении жизни в целом и в отношении всех людей, с которыми ему приходится сталкиваться. Ребенок этого не понимает, и неясно, как он мог бы это понять. Следовательно, он и в самом деле начинает создавать неправильные представления о жизни.
Одним из главных результатов дурного обращения с ребенком является то, что в нем зарождаются чувства страха, обиды и враждебности. Поскольку в нашем обществе всем без исключения приходится в какой-то мере пережить что-то дурное, то в какой-то степени страх перед людьми следует рассматривать как всеобщий аспект нашего сознания. Однако страх, возмущение и враждебность, составляющие основу невроза, по природе своей более интенсивны, чем обычные страхи у людей, ибо они соответствуют более горькому опыту, который пришлось испытать невротику. Любой подросток, которого непрерывно унижают, эксплуатируют, сурово наказывают, чересчур резко ругают или же каким-нибудь другим образом дурно с ним обращаются, неизбежно вырабатывает в себе отрицательное, боязливое отношение к людям, которые так с ним поступают. В таких условиях возникает состояние недоверия и неуверенности; может возникнуть боязнь быть отвергнутым, выброшенным, униженным, оскорбленным, а также чувствительность к критике.
Одной из наиболее характерных черт детских страхов является то, что они часто ограничиваются поверхностной видимостью явлений. Ребенок не может разобраться, в чем в действительности корень зла в его жизни, поэтому его страхи часто принимают неясную, неопределившуюся форму или же они фиксированы на каком-нибудь конкретном предмете и ситуации, которые в глазах ребенка таят в себе опасность. Таким образом, ребенка может одолевать страх перед животными, микробами, грязью, перед мостами и возвышенностями, автомобилями, огнем, темнотой и другими довольно безобидными ситуациями и предметами. При данном уровне детского понимания эти страхи являются искривленным отражением тех вредных условий, которые его окружают. Подобным же образом воспринимаемый ребенком факт, что для него нет места в мире взрослых и что его потребности остаются без внимания, может найти свое отражение в чрезмерной потребности во внимании, в зависти ко вниманию, которое оказывается другим, в усиленном соперничестве со своими братьями и сестрами и т.д.
Дальнейшим и весьма важным результатом этого деструктивного опыта является его влияние на уверенность ребенка в себе, на его суждение о своей собственной ценности. Уверенность в себе создается в основном не способностью умело обращаться с вещами и предметами; в самом деле, мы часто наблюдаем людей, которые очень хорошо справляются с тем или иным видом работы и тем не менее страдают от убеждения в своей неполноценности. В конечном счете степень уверенности, с которой какой-либо человек смотрит на мир, непосредственно зависит от отношения к нему других людей, а также конструктивной или деструктивной природы той позиции, которую он занимает в обществе. У нас вырабатывается такая оценка самих себя и своих достоинств, которая соответствует нашей видимой общественной значимости, ибо наши качества как людей существуют только в отношении к другим людям. В конечном итоге единственным критерием суждения о самом себе является то, как мы проявляем себя в глазах общества.
Взрослый человек может выдержать ряд вредных для него отношений и условий, и у него не разовьется чувство неполноценности, особенно если он понимает угнетающую роль экономических и классовых сил. Ребенок же редко оказывается в состоянии понять подлинные причины плохого обращения с ним. Если ребенок подвергается такому обращению, у него начинает вырабатываться мнение о себе, соответствующее характеру обращения с ним других людей. Ребенок может сердиться, может разными способами бороться против испытываемых им в жизни несправедливостей как дома, так и вне дома. Тем не менее в нем неизбежно будет расти терзающее его чувство своей неполноценности и будет отсутствовать уверенность в том, что он занимает подобающее место в обществе. В основном отсутствие уверенности в себе самом определяется неумением понять других людей. Если в жизненно важных для него социальных условиях результаты редко бывают благоприятными для ребенка, то перед лицом любых новых условий у него возникнет предчувствие, что дело опять пойдет плохо. Другими словами, он боится этих новых условий, у него не хватает уверенности, что он способен добиться успеха, и у него нет уверенности в других людях. Поэтому чувство неполноценности равносильно неизменному, опирающемуся на предшествующий опыт ожиданию неприятности от любой новой общественной ситуации, недоброжелательности или обид от других людей. Такое состояние ожидания часто конкретизируется во многих различных формах. У ребенка может, например, возникнуть убеждение, что он не понравится другим людям, потому что он глуп, некрасив, слишком мал ростом, чересчур худой и т.д. Раз уже сложилось такое унижающее себя мнение, оно может принять всевозможные формы и подкрепляться большим количеством более или менее правдоподобных соображений. Часто случается, что действительный, но небольшой недостаток, не имеющий серьезного значения, в глазах ребенка принимает преувеличенные размеры, превращаясь в такой крупный дефект, который, по его мнению, заставит всех и каждого недоброжелательно относиться к нему.
Придавая преувеличенное значение своим дефектам и недостаткам, ребенок тем самым начинает неправильно понимать себя самого, у него начинают складываться ошибочные представления о своих способностях и об общей своей ценности как личности. Он также – что весьма вероятно – будет применять свои неправильные критерии личной ценности к другим людям, так что у него создастся общее искаженное суждение о людях. Если эти различные ошибочные представления не будут исправлены по мере накопления опыта, то ребенок может достигнуть зрелого возраста с сознанием, испорченным всякого рода путаницей и недоразумениями.
Подводя итог, можно сказать, что ограниченный, но разрушительно действующий опыт ребенка, с которым дурно обращаются, предопределяет оценку им других людей и самого себя. Таким образом, у ребенка развивается система взглядов в форме различных идей, суждений, чувств и побуждений, которые соответствуют его опыту. Это односторонняя система, склонная к эгоизму, агрессивности, индивидуализму, мужскому превосходству и тому подобным явлениям, отражающим деструктивную сторону людских отношений при капитализме. Сформировавшаяся система взглядов ребенка в значительной степени определяет понимание им новых ситуаций и его реакции на них. Если он способен видеть их такими, как они есть, его реакции будут совпадать с тем, что требуется обстановкой; если же он эти новые ситуации воспринимает и понимает неправильно, то его реакции не будут соответствовать обстановке. Последнее часто имеет место тогда, когда под влиянием опыта в нем развивается одностороннее понимание жизни. Поэтому его искаженная система взглядов, в более широком смысле – его искаженное сознание, крайне отрицательно влияет на его дальнейшую деятельность. Клинический опыт показывает, что подобную искаженную систему взглядов можно найти у любого невротика.
Учтем, что ребенок – это не пассивный объект, который, подобно куску глины, приобретает ту или иную форму под давлением жизненного опыта. Ребенок, с которым плохо обращаются и которому причиняется вред целым рядом тяжелых обстоятельств, активно борется, защищая себя от обрушивающихся на него невзгод. Пытаясь наилучшим образом совладать со своими трудностями, ребенок почти беспрерывно пробует разные приемы и методы самозащиты, которые должны уменьшить страдания и дать ему возможность жить и действовать в весьма трудной обстановке. Поскольку это методы зашиты от других людей, в них можно установить какой-то социальный элемент, обычно в форме агрессивности, обмана, хитростей, попыток избегать людей или задабривать их. В каждом данном случае самый успешный из этих методов становится стабильным элементом поведения ребенка. В конечном счете сами по себе эти методы и приемы в дальнейшем оказывают влияние на сознание ребенка, находя свое отражение в соответственных моральных установках, влечениях и эмоциях.
Материалы и статьи по вопросам психиатрии обычно неясно и неопределенно трактуют вопрос о происхождении разных средств, применяемых детьми в целях самозащиты. Каким-то мистическим образом они якобы возникают на чисто психической внутренней основе. Я думаю, однако, что защищающиеся от трудностей ребенок или взрослый невротик строят свое поведение в соответствии с тем, чему их научила конкретная практика в непосредственно окружающем их мире. Невротик вырабатывает свой способ жить и мыслить, исходя не из какого-то воображаемого внутреннего мира, а научается этому способу под воздействием окружающей его социальной среды или же копирует что-то из нее. При всей ее сложности, психодинамика может быть понята только как отражение реальных жизненных ситуаций, как отражение подлинной деятельности, которую люди должны проводить благодаря специфическим условиям их социального, экономического и политического бытия.
Главное противоречие нашего общества предопределяет противоположный образ жизни людей в нем. Взаимоотношения сотрудничества, складывающиеся в процессе производства, создают прочную основу для выработки положительных человеческих качеств. Этому, однако, противостоят многие формы антисоциальной практики, возникающие из борьбы за частнособственническую прибыль. Таким образом, каждый из нас находится под постоянным воздействием самых разнообразных антисоциальных форм поведения, различных видов обмана и хитрости. Поэтому подросток под воздействием испытываемых им трудностей неизбежно усваивает кое-какие из таких приемов для своих целей; это происходит прежде всего потому, что он действует в порядке реакции на окружающие его особо деструктивные условия. Естественно, что свою линию поведения подросток вырабатывает на основе наблюдений за различными формами поведения окружающих его людей, особенно учитывая при этом характер и формы поведения людей в отношении его самого.
Каково бы ни было – по типу и по форме – поведение ребенка, оно является отражением того опыта, который он пережил в условиях нашей социально-экономической системы. Ребенок усваивает какой-нибудь тип поведения, вносит туда свои индивидуальные поправки и создает свой собственный вид действия и мышления. Его сознание и поведение становятся односторонними, тяготея к индивидуалистической, деструктивной практике и этике капиталистической жизни. Таким образом, эксплуататорские условия жизни и практика нашей экономической системы находят свое индивидуальное отражение в мышлении и поведении детей. Психиатр, стремящийся понять истоки невротических недугов, убеждается в том, что их надо искать в фактах насилия, эксплуатации, мужского превосходства, обмана, индивидуализма и в других антигуманных явлениях. Именно эти стороны нашей социально-экономической системы, перенесенные на личное поведение, создают наиболее деструктивные по своему характеру личные отношения, разрушая социальное единство, благополучие и препятствуя конструктивным действиям.
Ребенок, который с раннего возраста растет в атмосфере расстроенной или полностью распавшейся семьи, при вступлении в критический период юности сталкивается с такими трудностями и препятствиями, которых не знают дети, выросшие в более благоприятной атмосфере.
Юность – это один из решающих переходных моментов в жизни. Она означает революцию в жизни индивида. Это время огромных качественных изменений в организме человека, в его психических свойствах, в его общественных отношениях; резко меняется его ответственность как будущего гражданина. Надо думать, что в любом обществе период юности является, вероятно, более или менее трудным периодом жизни, но в Соединенных Штатах он особенно труден, потому что здесь подросток впервые начинает прямо испытывать на себе многие из наиболее вредных условий, характерных для нашего мира. До этого момента трудности жизни затрагивали его более или менее косвенно – через его семью, через поведение его родителей, через школу. Но в период юности он куда более непосредственно сталкивается с эксплуатацией и конкуренцией. При рассмотрении трудностей, перед лицом которых оказывается подросток, мы должны рассматривать это обстоятельство как решающее.
По достижении примерно двенадцатилетнего возраста каждый новый год жизни подростка приносит с собой дополнительное бремя ответственности, более широкие общественные связи и новые трудности. С каждым годом труднее становятся проблемы, с которыми сталкивается ребенок, более серьезной становится цена, которой приходится платить за ошибки, недостатки и неудачи. По окончании начальной школы значительное количество детей вынуждено поступать на работу; таким образом, они в возрасте четырнадцати-шестнадцати лет как бы выбрасываются в сумятицу экономического мира взрослых. Если подросток будет продолжать свое образование в средней школе, то здесь конкуренция в области учебы окажется более жесткой, наказание за неудачи – большим, чем в начальной школе, а в высшей школе – большим, чем в средней.
За время обучения в школе подросток должен принять важное решение о характере своей будущей экономической деятельности. Выбор курса учения определяется не просто тем, к какой науке данный подросток испытывает влечение; очень часто это равносильно выбору будущего рода занятий.
За исключением военных лет и следующих за ними периодов экономического процветания, каждый, кто входит в мир экономики, должен выдерживать конкуренцию с большим количеством безработных, также ищущих работы1. Эта обстановка делает еще более трудной задачу зарабатывать себе на жизнь, особенно в той области, в которой подросток собирается работать. Постоянная отраслевая безработица означает, что молодой человек должен пробивать себе дорогу в условиях такой экономической системы, которая не имеет определенной потребности в нем и не имеет для него обеспеченного места. Часто он чувствует себя счастливым, если вообще находит работу, не считаясь уже с тем, нравится ли ему эта работа и достаточно ли хорошо она оплачивается. Молодая женщина еще более ограничена в выборе работы и возможности получать плату, соответствующую ее труду. Молодой негр может буквально совсем не находить себе работы, за исключением работы лакея или чернорабочего.
Так или иначе, эти экономические проблемы и необеспеченность играют первенствующую роль в создании у молодежи "психологических" трудностей или в обострении тех, которые уже существуют. Вдобавок юноши сталкиваются теперь с необходимостью ломки своей жизни в результате призыва в армию; по имеющимся данным, среди учеников старших классов средней школы и среди студентов колледжей в наши дни нередкими являются настроения безнадежности и ненужности, потому что грозящая перспектива военной службы ломает все их нормальные планы и надежды.
В последующие годы перед молодыми гражданами встают проблемы знакомства с противоположным полом. В 20-25 лет обычно возникают проблемы брака и того тяжелого экономического и общественного бремени, с которым связано устройство семейной жизни. Эти проблемы принимают различные внешние формы для молодых людей и молодых женщин, но они достаточно трудны для обоих полов.
Под влиянием Фрейда классическая психиатрия в значительной степени рассматривала трудности, переживаемые юношей и девушкой как психические, концентрирующиеся вокруг развития половой зрелости, и трудности освобождения от привязанности к родителям. Такая формулировка вопроса изображает, однако, все наоборот. Проблемы отделения от семьи рассматривались с чересчур субъективных позиций, и их значение было преувеличено совершенно несоразмерно с теми реальными социальными проблемами, о которых говорилось выше. Если бы в экономическом мире взрослых имелось обеспеченное место для юношей и девушек и если бы этот мир не был столь ненадежным, то трудностей "отделения" от семьи было бы значительно меньше.
Далее, половые проблемы юноши и девушки по своей природе не являются ни инстинктивными, ни биологическими. Это только видимость вопроса. Правильно, что подросток достигает половой зрелости; но разве этот факт вызывал бы серьезные осложнения, если бы наш мир был устроен по-иному? Разве половой вопрос стал бы такой огромной проблемой для подростка, если бы этот вопрос не был окружен таким большим количеством предрассудков и мистификаций? Разве половой вопрос стал бы серьезной проблемой, если бы отношения между мужчинами и женщинами были построены на основе равноправия и семейная жизнь имела более здоровую основу, чем сейчас?
В большинстве случаев половые проблемы подростка представляют собой проявления, в той или иной форме, напряженности и противоречий, которые вообще существуют в отношениях между мужчинами и женщинами в нашем обществе. Какие бы специфические половые проблемы ни вставали перед подростком, они, конечно, непомерно раздуваются из-за реальных трудностей, которые испытывает подросток в связи с тем, что он начинает трудиться, как взрослый, и вступает в соответствующие общественные отношения. Следовательно, главные трудности подростка по природе своей не являются половыми, хотя внешне они и кажутся таковыми; это проявления куда более существенных социальных проблем, и они в значительной степени исчезнут, когда благодаря более научной организации общества переход подростка к жизни взрослого станет более легким и более гарантированным. Юность – это такой период глубокого кризиса, который проявляется в реальных проблемах и условиях жизни любого молодого человека. Эти новые проблемы особенно сильно влияют на того подростка, у которого уже сложился односторонний взгляд на жизнь и антисоциальная линия поведения, что является помехой дальнейшему его развитию. Такой молодой человек еще не является психически больным в подлинном смысле этого слова, но, если данный подросток не приобретет новый жизненный опыт, не встретится с новыми отношениями конструктивного, положительного характера, динамика событий может вызвать у него еще большие извращения разума.
Из-за ранее сформировавшихся неправильных представлений и искаженного понимания социальных ценностей, а также из-за неверного поведения наш юноша, стремящийся преодолеть трудности, будет все больше и больше сталкиваться с препятствиями в разрешении новых проблем своей жизни, уже будучи взрослым. Его отношения с другими людьми становятся сложными, трудными, и он их не понимает. Далее, в умении правильно вести себя в обществе, в конкретных достижениях, в успехах в работе и в личных отношениях – во всем этом он может отставать от своих более здоровых сверстников.
В это время наш потенциальный невротик вступает в самый решающий период. В тот период жизни, когда человеку примерно тридцать, он обычно начинает терять те материальные возможности, которые позволяют ему без затруднений начинать любую деятельность и создавать семью. В тридцать лет переменить профессию не так легко, как в двадцать, еще труднее это сделать в сорок лет, а в пятьдесят это практически и вовсе невозможно. У взрослого человека ошибки, допущенные либо по недосмотру, либо сознательно, оказываются значительно серьезнее, чем раньше, – они начинают играть все большую роль.
Таким образом, в возрасте двадцати-тридцати лет ограниченность возможностей человека приобретает все большее значение, образ жизни начинает приобретать застывшие формы, и его уже нелегко изменить. Из-за запутанности и неосязаемости встающих перед человеком трудностей усиливающиеся неудачи на его жизненном поприще начинают казаться ему все более устрашающими и зловещими. Пораженный болезнью человек не имеет правильного представления о том, что с ним происходит и что ему следует предпринять. Болезнь очень часто прогрессирует вопреки длительным, непрерывным, подчас отчаянным усилиям предотвратить или уменьшить беду, как он ее понимает. Эти усилия не имеют успеха, потому что больной не знает, в чем состоит его действительная беда. Часто его усилия найти средство против одной трудности создают лишь новые трудности, и жизнь такого человека становится кошмаром.
В результате этих повторяющихся, нагромождающихся друг на друга неудач – полных или частичных – больной часто оказывается перед лицом реальных трудностей, достойных мудрости Соломона. Таким образом возникает страшный парадокс, что невротик, который в меньшей мере, чем обычный индивид, способен справиться с встающими перед ним проблемами, в конечном итоге оказывается перед лицом проблем, куда более трудных, чем те, с которыми сталкивается здоровый человек. Это выступает особенно ясно в случае с невротическими родителями. Вплоть до периода юности у их детей может иметь место недержание мочи, может наблюдаться длительное состояние раздражения; они могут, вопреки способностям, плохо учиться в школе; может возникнуть жестокое соперничество между родными братьями и сестрами. Родителям-невротикам приходится иметь дело с такими серьезными проблемами поведения детей, которые не возникают у детей более здоровых родителей.
Как видим, перед человеком, который становится психически больным, встает сложный комплекс трудностей. Реальные проблемы, поставленные самой жизнью в полном трудностей мире, у такого человека усугубляются его неправильными взглядами, извращенными оценками и вытекающим отсюда неправильным, деструктивным поведением. В итоге непрерывно возникают новые трудности. Многие из последних являются излишними – в том смысле, что они не возникли бы, если бы данный человек по-иному понимал вещи и по-иному вел себя.
В конце концов в этой ситуации нагромождающихся трудностей и усугубляющегося несчастья возникают известные качественные изменения личности, выходящие за пределы испытываемого индивидом несчастья. Страдания индивида отмечены качественно новыми явлениями. Их не было, когда человек просто испытывал состояние несчастья, их не было заметно в поведении этого человека и тогда, когда он был еще ребенком или подростком, оказавшимся в неблагоприятных условиях.* Это – такие новые качества мышления, чувствования и действия, которые соответствуют неврозу. Подобные изменения в основном обусловливают дальнейшие ограничения и искажения как в сознании, так и в социальной деятельности невротика.
* Это – схематичное рассмотрение процесса развития невротического заболевания. Возможно, конечно, что ребенок или подросток подвергается такому плохому обращению, что весь описанный мною процесс значительно сужается и данный человек становится невротиком еще до достижения двадцати лет, а иногда и намного раньше. Когда это происходит, клиническая картина и структура болезни отличаются от того, что мы наблюдаем при более медленном развитии невроза и при его появлении по достижении зрелого возраста.