<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

I. Внутреннее государственное устройство для себя

§272

Государственное устройство разумно, поскольку государство различает и определяет внутри себя свою деятельность в соответствии с природой понятия, причем так, что каждая из этих властей есть сама в себе тотальность посредством того, что она действенно имеет и содержит в себе другие моменты; и так как они выражают различие понятия, они всецело остаются в его идеальности и составляют лишь одно индивидуальное целое.

Примечание. О государственном устройстве, как и о самом разуме, в новейшее время идет бесконечная болтовня, и в Германии наиболее плоские утверждения преподносят миру те, кто убедил себя в том, что они лучше всех, и даже единственные, понимают, что такое государственное устройство, причем все остальные, и прежде всего правительства, ничего в этом не понимают; свое неоспоримое право на это понимание они видели в том, что основу всех их поверхностных утверждений составляют якобы религия и благочестие. Неудивительно, что эта болтовня привела к тому, что разумным людям слова "разум", "просвещение", "право" и т.д., а также "государственный строй" и "свобода" стали внушать отвращение и стало казаться постыдным участвовать в обсуждении вопроса о политическом строе. Однако можно по крайней мере надеяться на то, что следствием этого пресыщения будет более всеобщее распространение убеждения, что философское познание подобных предметов может сложиться не из резонерства, а из соображений целей, оснований и полезности, а тем более не на основе душевных движений, любви и воодушевления, а только на основе понятия, и что те, кто считает божественное непостижимым, а познание истины пустой затеей, должны воздержаться от участия в обсуждении этих вопросов. Во всяком случае ни эта непереваренная болтовня, ни эта назидательность, которые они черпают из глубин своей души и восторженности, притязать на внимание философии не могут.

Из ходячих представлений, относящихся к §269, следует упомянуть представление о необходимом разделении властей в государстве – чрезвычайно важном определении, которое, взятое в своем истинном смысле, с полным правом могло бы рассматриваться как гарантия публичной свободы; но именно те, кто мнят, что говорят о нем с восторженностью и любовью, ничего о нем не знают и знать не хотят, ибо в нем именно и заключается момент разумной определенности. Принцип разделения властей и содержит существенный момент различия, реальной разумности; однако в понимании абстрактного рассудка в нем заключается частью ложное определение абсолютной самостоятельности властей по отношению друг к другу, частью одностороннее понимание их отношения друг к другу как негативного, как взаимного ограничения. При таком воззрении предполагается враждебность, страх каждой из властей перед тем, что другая осуществляет против нее как против зла, и вместе с тем определение противодействия ей и установление посредством такого противовеса всеобщего равновесия, но не живого единства. Лишь самоопределение понятия внутри себя, а не какие-либо другие цели и соображения полезности представляет собой источник абсолютного происхождения различенных властей, и лишь благодаря ему государственная организация есть внутри себя разумное и отображение вечного разума. О том, как понятие, а затем, более конкретно, идея определяют себя в самих себе и тем самым абстрактно полагают свои моменты всеобщности, особенности и единичности, можно узнать из логики – но, разумеется, не из общепринятой. Вообще брать своим исходным пунктом негативное, в качестве первого – воление зла и недоверие к нему и, исходя из этой предпосылки, хитроумно изобретать плотины, которые для своего действия нуждаются лишь в противостоящих им плотинах, – все это характеризует по мысли негативный рассудок, по умонастроению – воззрение черни (см. выше, §244). Самостоятельностью властей, например исполнительной и законодательной, как их обычно называют, непосредственно положено, как мы это видели в большом масштабе, разрушение государства – или, поскольку государство по существу сохраняется, возникает борьба, в результате которой одна власть подчиняет себе другую и тем самым создает единство, какой бы характер оно ни носило, и, таким образом, спасает существенное, пребывание государства.

Прибавление. В государстве не следует желать ничего, что не есть выражение разумности. Государство – это мир, созданный духом для себя; поэтому оно имеет определенное в себе и для себя сущее продвижение. Как часто говорят о мудрости Бога, проявляющейся в природе. Однако не следует думать, что физический мир природы выше, чем мир духа, ибо, насколько дух выше природы, настолько же государство выше физической жизни. Поэтому государство следует почитать как нечто божественное в земном и понимать, что если трудно постигнуть природу, то еще бесконечно более трудно постигнуть государство. В высшей степени важно, что в новейшее время обретены определенные воззрения на государство вообще и что такое внимание уделяется обсуждению и созданию конституций. Но этого недостаточно; необходимо, чтобы к разумному делу подходили с разумным воззрением, знали бы, что существенно и что не всегда существенно то, что прежде всего бросается в глаза. Власти в государстве должны, в самом деле, быть различены, но каждая должна в самой себе образовать целое и содержать в себе другие моменты. Говоря о различенной деятельности властей, не следует впадать в чудовищную ошибку, понимать это в том смысле, будто каждая власть должна пребывать для себя абстрактно, так как власти должны быть различены только как моменты понятия. Если же, напротив, различия пребывают абстрактно для себя, то совершенно ясно, что две самостоятельности не могут составить единство, но должны породить борьбу, посредством которой будет либо расшатано целое, либо единство будет вновь восстановлено силой. Так, в период французской революции то законодательная власть поглощала так называемую исполнительную власть, то исполнительная – законодательную власть, и нелепо предъявлять здесь моральное требование гармонии, ибо если мы отнесем все к сердечным побуждениям, то, безусловно, избавим себя от всякого труда; но хотя нравственное чувство и необходимо, оно не может само по себе определять государственные власти. Следовательно, все дело в том, чтобы определения властей, будучи в себе целым, в существовании все вместе составляли понятие в его целостности. Если обычно говорят о трех властях, о законодательной, исполнительной и судебной, то первая соответствует всеобщности, вторая – особенности, но судебная власть не есть третий момент понятия, ибо ее единичность лежит вне указанных сфер.

§273

Политическое государство распадается, следовательно, на следующие субстанциальные различия:

1. на власть определять и устанавливать всеобщее – законодательную власть;

2. на власть подводить особенные сферы и отдельные случаи под всеобщее – правительственную власть;

3. на власть субъективности как последнего волевого решения, власть государя, в которой различенные власти объединены в индивидуальное единство и которая, следовательно, есть вершина и начало целого – конституционной монархии.

Примечание. Развитие государства в конституционную монархию – дело нового мира, в котором субстанциальная идея обрела бесконечную форму. История углубления мирового духа внутрь себя, или, что то же самое, свободного формирования, в котором идея отпускает от себя свои моменты – и это только ее моменты – в качестве тотальностей и именно поэтому содержит их в идеальном единстве понятия, в чем и состоит реальная разумность, – история этого подлинного формирования нравственной жизни есть дело всемирной истории.

Старое деление форм государственного устройства на монархию, аристократию и демократию¹³⁰ имеет своей основой еще не разделенное субстанциальное единство, которое еще не достигло своего внутреннего различения (развитой организации внутри себя), а следовательно, глубины и конкретной разумности. Для этой точки зрения древнего мира такое разделение поэтому истинно и правильно, ибо различие в том субстанциальном, не дошедшем внутри себя до абсолютного развертывания единстве есть по существу различие внешнее и являет себя прежде всего как различие числа тех, которым, согласно этой точке зрения, имманентно это субстанциальное единство. Эти формы, которые, таким образом, принадлежат различным целостностям, в конституционной монархии низведены до моментов; монарх – один; в правительственной власти выступает несколько человек, а в законодательной власти – вообще множество. Но подобные чисто количественные различия, как было уже сказано, лишь поверхностны и не сообщают понятия предмета. Неуместны также, как это делается в новейшее время, бесконечные разглагольствования о наличии демократического и аристократического элементов в монархии, ибо определения, которые при этом имеются в виду, именно потому, что они имеют место в монархии, уже не представляют собой что-либо демократическое или аристократическое. Существуют такие представления о государственном устройстве, в которых высшим считается лишь абстракция правящего и приказывающего государства и остается нерешенным, даже считается безразличным, стоит ли во главе такого государства один, несколько или все. "Все эти формы, – утверждает Фихте в своем "Естественном праве", ч. I, с. 196, – если только имеется эфорат (придуманное им учреждение, которое должно служить противовесом верховной власти) – правомерны и могут создавать и сохранять в государстве всеобщее право"¹³¹. Такое воззрение (как и открытие упомянутого эфората) происходит из вышеуказанной поверхностности понятия о государстве. При очень простом состоянии общества эти различия в самом деле имеют небольшое значение или вообще не имеют никакого значения; Моисей, например, не вносит в своих законах никаких изменений в учреждения на тот случай, если народ пожелает иметь царя, он только добавляет обращенное к царю требование, чтобы он не умножал себе коней, жен, серебра и золота (5. Кн. Моисея 17, 16 след.)¹³². В известном смысле можно, впрочем, утверждать, что и для идеи эти три формы (включая и монархическую в том ограниченном ее значении, в котором она ставится рядом с аристократической и демократической) безразличны, однако в противоположном только что изложенному смыслу, поскольку все они не соответствуют идее в ее разумном развитии (§272), и она ни в одной из них не могла бы достигнуть своего права и своей действительности. Поэтому вопрос, какая из них наилучшая, стал совершенно праздным; о формах такого рода речь может идти лишь в историческом аспекте. В остальном же в этом вопросе, как и во многих других, следует признать всю глубину воззрения Монтескье, высказанного в его ставшем знаменитым указании принципов этих форм правления; но чтобы признать правильность его указания, их не следует понимать превратно. Как известно, в качестве принципа демократии он назвал добродетель¹³³; ибо в самом деле такое государственное устройство основывается на умонастроении как на той единственно субстанциальной форме, в которой разумность в себе и для себя сущей воли здесь еще существует. Однако если Монтескье добавляет, что Англия семнадцатого века дала нам прекрасный пример, показавший всю тщету попыток установить демократию, когда вождям недостает добродетели; если он затем прибавляет, что при исчезновении в республике добродетели честолюбие овладевает теми, кто способны испытывать это чувство, а корыстолюбие – всеми, и тогда сила государства, представляющего собой всеобщую добычу, состоит лишь в могуществе нескольких индивидов и распущенности всех, то на это следует заметить, что при развитом состоянии общества и при развитии и свободе сил особенности добродетели глав государства недостаточно и требуется другая форма разумного закона, а не только форма умонастроения, чтобы целое обладало силой сохранять свое единство и могло бы предоставить силам развитой особенности пользоваться как своим позитивным, так и своим негативным правом. Равным образом необходимо устранить недоразумение, будто то, что в демократической республике умонастроение добродетели есть ее субстанциальная форма, означает, что в монархии без него можно обойтись или что оно там вообще отсутствует, и уж наиболее решительно надо остерегаться основанного на недоразумении взгляда, будто в расчлененной организации добродетель и определяемая законом деятельность противоположны друг другу и несовместимы. Что умеренность есть принцип аристократии¹³⁴ является следствием начинающегося отделения друг от друга публичной власти и частного интереса; однако они одновременно столь непосредственно соприкасаются, что эта форма государственного устройства внутри себя может в любую минуту непосредственно превратиться в состояние жесточайшей тирании или анархии (примером служит римская история) и оказаться уничтоженной. Из того, что Монтескье видит принцип монархии в чести¹³⁵, уже само по себе очевидно, что под монархией он понимает не патриархальную или античную монархию вообще и не ту, которая в своем развитии достигла объективного государственного устройства, а монархию феодальную, причем постольку, поскольку отношения ее внутреннего государственного права выкристаллизовались в юридически оформленные частную собственность и привилегии индивидов и корпораций. Так как при таком строе жизнь государства основана на деятельности привилегированных личностей, от желания которых зависит значительная часть того, что должно быть сделано для существования государства, то объективное в этих свершениях носит характер не обязанностей, а представления и мнения, и тем самым государство держится не на обязанности, а только на чести.

Здесь легко возникает другой вопрос: кто должен устанавливать государственное устройство? Вопрос кажется ясным, но при ближайшем рассмотрении сразу же оказывается бессмысленным. Ибо этот вопрос предполагает, что государственного устройства не существует, а собралась лишь атомистическая толпа индивидов. Решение вопроса, как толпа – сама ли или с помощью других, добротой, мыслью или силой – могла бы достигнуть государственного устройства, должно быть предоставлено ей самой, ибо толпа не может быть предметом понятия. Если же этот вопрос предполагает, что государственное устройство уже существует, то слово установление означает лишь изменение, а из предпосылки о наличии государственного строя непосредственно само по себе следует, что такое изменение может происходить лишь конституционным путем. Вообще же чрезвычайно существенно, чтобы государственное устройство, хотя оно и возникло во времени, не рассматривалось как нечто созданное, ибо оно есть совершенно нечто в себе и для себя сущее, которое поэтому должно рассматриваться как божественное и пребывающее, стоящее над всем тем, что создается.

Прибавление. Принцип нового мира есть вообще свобода субъективности, требование, чтобы могли, достигая своего права, развиться все существенные стороны духовной тотальности. Исходя из этой точки зрения едва ли можно задавать праздный вопрос, какая форма правления лучше – монархия или демократия. Можно лишь сказать, что односторонни все те формы государственного устройства, которые неспособны содержать в себе принцип свободной субъективности и неспособны соответствовать развитому разуму.

§274

Так как дух действителен лишь в качестве того, чем он себя знает, и государство в качестве духа народа есть вместе с тем проникающий все его отношения закон, нравы и сознание его индивидов, то государственное устройство определенного народа вообще зависит от характера и развитости его самосознания; в этом заключается его субъективная свобода, а следовательно, и действительность государственного устройства.

Примечание. Намерение дать народу а priori пусть даже более или менее разумное по своему содержанию государственное устройство упускает из виду именно тот момент, благодаря которому оно есть нечто большее, чем порождение мысли. Поэтому каждый народ имеет то государственное устройство, которое ему соответствует и подходит.

Прибавление. Государство должно в своем устройстве проникать все отношения. Наполеон хотел, например, а priori дать испанцам государственное устройство, что достаточно плохо удавалось. Ибо государственный строй не есть нечто созданное: он представляет собой работу многих веков, идею и сознание разумного в той мере, в какой оно развито в данном народе. Поэтому государственное устройство никогда не создается отдельными субъектами. То, что Наполеон дал испанцам, было разумнее того, чем они обладали прежде, и все-таки они отвергли это как нечто им чуждое, потому что они еще не достигли необходимого для этого развития. Народ должен чувствовать, что его государственное устройство соответствует его праву и его состоянию, в противном случае оно может, правда, быть внешне наличным, но не будет иметь ни значения, ни ценности. У отдельного человека может часто возникнуть потребность в лучшем государственном устройстве и стремление к нему, но проникнутость всей массы подобным представлением – нечто совершенно иное и наступает лишь позже. Сократовский принцип моральности, требования его внутреннего голоса были с необходимостью порождены в его дни, но, для того чтобы они стали всеобщим самосознанием, потребовалось время.

а) Власть государя

§275

Власть государя сама содержит в себе три момента тотальности (§272), всеобщность государственного устройства и законов, совещание в качестве отношения особенного ко всеобщему и момент последнего решения в качестве самоопределения, к которому возвращается все остальное и от которого оно берет начало действительности. Это абсолютное самоопределение составляет отличительный принцип власти государя как таковой, который должен быть развит в первую очередь.

Прибавление. Мы начинаем с власти государя, т.е. с момента единичности, ибо она содержит в себе три момента государства как тотальности. Я есть одновременно самое единичное и самое всеобщее. В природе также есть единичное, но реальность, не-идеальность, внеположенность не есть у себя сущее, а различные единичности существуют рядом. Напротив, в духе все различное есть только как идеальное и как единство. Таким образом, государство как духовное есть развертывание всех своих моментов, но единичность есть одновременно душевность и животворящий принцип, суверенитет, содержащий в себе все различия.

§276

1. Основным определением политического государства является субстанциальное единство как идеальность его моментов, в которой α) его особенные власти и функции столь же растворены, сколь сохранены, и сохранены лишь постольку, поскольку они имеют не независимое оправдание, а лишь такое и столь далеко идущее, насколько это определено в идее целого, поскольку они исходят из его власти и суть его пребывающие в текучести члены как члены своей простой самости.

Прибавление. С этой идеальностью моментов дело обстоит так же, как с жизнью в органическом теле: она находится в каждой его точке; лишь одна жизнь существует во всех точках, и противодействия ей нет. В отдельности от нее каждая точка мертва. Такова и идеальность всех отдельных сословий, властей и корпораций, каково бы ни было их влечение существовать и быть для себя. С ними дело обстоит, как с желудком в организме; он также полагает себя для себя, но одновременно снимается, приносится в жертву и переходит в целое.

§277

β) Особенные функции и сферы деятельности государства свойственны ему в качестве его существенных моментов; они связаны с индивидами, которыми они осуществляются и совершаются, но не со стороны их непосредственной личности, а со стороны их всеобщих и объективных качеств и поэтому связаны с их особенной личностью как таковой внешним и случайным образом. Поэтому государственные функции и власти не могут быть частной собственностью.

Прибавление. Деятельность государства связана с индивидами, однако они правомочны вести дела государства не в силу своего природного бытия, а в силу своих объективных качеств. Способность, умение, характер относятся к особенности индивида: он должен получить соответственное воспитание и подготовку к особенному делу. Поэтому должность не может ни продаваться, ни передаваться по наследству. Во Франции парламентские должности некогда покупались, в английской армии офицерские должности в известной степени покупаются и в наше время, но все это находилось или находится в связи со средневековым государственным устройством, которое теперь постепенно исчезает.

§278

Эти два определения, устанавливающие, что особенные функции и власти государства не имеют самостоятельной и прочной основы ни для себя, ни в особенной воле индивидов, а имеют свой последний корень в единстве государства в качестве их простой самости, составляют суверенитет государства.

Примечание. Это – суверенитет, направленный вовнутрь, он имеет еще другую сторону, направленную вовне (см. ниже)¹³⁶. В прежней феодальной монархии государство было суверенно во-вне, но внутри не только монарх, но и государство не было суверенно. Частью (ср. §273, прим.) особенные функции и власти государства гражданского общества находились в ведении независимых корпораций и общин, и целое представляло собой скорее агрегат, чем организм, частью же они были частной собственностью отдельных индивидов, и вследствие этого то, что они должны были делать по отношению к целому, ставилось в зависимость от их мнения и желания. Идеализм, составляющий суверенитет, есть то же определение, по которому в животном организме его так называемые части суть не части, а члены, органические моменты, изоляция и для себя пребывание которых есть болезнь; это – тот же принцип, который в абстрактном понятии воли (см. след. §, прим.) встретился нам как соотносящаяся с собой отрицательность и тем самым определяющая себя к единичности всеобщность (§7); в ней всякая особенность и определенность есть нечто снятое, абсолютное, само себя определяющее основание; для того чтобы ее постигнуть, нужно вообще осознавать понятие того, что есть субстанция и истинная субъективность понятия. Так как суверенитет есть идеальность всех особенных правомочий, то легко впасть в заблуждение, которое в самом деле очень распространено и состоит в том, что суверенитет считают голой силой, пустым произволом и отождествляют его с деспотизмом. Между тем деспотизм означает вообще состояние беззакония, в котором особенная воля как таковая, будь то воля монарха или народа (охлократия), имеет силу закона или, вернее, действует вместо закона, тогда как суверенитет, напротив, составляет в правовом, конституционном состоянии момент идеальности особенных сфер и функций и означает, что подобная сфера не есть нечто независимое, самостоятельное в своих целях и способах действия и лишь в себя углубляющееся, а зависима в этих целях и способах действия от определяющей ее цели целого (к которому в общем применяют неопределенное выражение благо государства). Эта идеальность проявляется двояким образом. В состоянии мира особенные сферы и функции продолжают идти по колее осуществления своих особенных функций и целей и частью лишь характер бессознательной необходимости вещей приводит к тому, что их своекорыстие переходит в споспешествование взаимному сохранению и сохранению целого (см. §183), частью прямое воздействие сверху беспрестанно возвращает их к цели целого и ограничивает в соответствии с этим (см. Правительственная власть, §289), а также вынуждает совершать прямые действия для этого сохранения. Но в состоянии нужды, будь это внутренняя или внешняя нужда, организм, пребывавший в своих особенностях, концентрируется в простом понятии суверенитета, и последнему доверяется спасение государства жертвой этого, вообще-то правомерного момента, и тогда идеализм суверенитета достигает присущей ему действительности (см. ниже, §321).

§279

2. Суверенитет, представляющий собой сначала только всеобщую мысль этой идеальности, существует только как уверенная в самой себе субъективность и как абстрактное и тем самым не имеющее основания самоопределение воли, от которого зависит окончательное решение. Это – индивидуальное в государстве как таковое, и само государство лишь в этом индивидуальном есть одно. Но субъективность в своей истине есть только в качестве субъекта, личность – только в качестве лица, и в достигшем реальной разумности государственном строе каждый из трех моментов понятия обладает своим, для себя действительным, выделившимся образом. Поэтому таким абсолютно решающим моментом целого является не индивидуальность вообще, а индивид, монарх.

Примечание. Имманентное развитие науки, выведение всего ее содержания из простого понятия (в противном случае наука во всяком случае не заслуживает названия науки философской), обнаруживает то своеобразие, что одно и то же понятие, здесь это – воля, которое сначала, поскольку начало, абстрактно, сохраняется, но уплотняет, причем также посредством самого себя, свои определения и таким образом обретает конкретное содержание. Так, основной момент личности, вначале в непосредственном праве абстрактной, момент, который развил себя, проходя через различные формы субъективности, и здесь, в абсолютном праве, в государстве, в полностью конкретной объективности воли, есть личность государства, его уверенность в самом себе – это последнее, что снимает в простой самости все особенности, пресекает взвешивание оснований и противооснований, между которыми возможно постоянное колебание в ту и другую сторону, завершает их посредством я хочу и начинает всякое действие и действительность. Но личность и субъективность вообще в качестве бесконечного, соотносящего себя с собой, обладает, далее, истиной, причем своей ближайшей, непосредственной истиной, как лицо, для себя сущий субъект, а для себя сущее есть также просто одно. Личность государства действительна только как лицо, как монарх. Личность служит выражением понятия как такового, лицо содержит одновременно его действительность, и лишь с этим определением понятие есть идея, истина. Так называемое моральное лицо, общество, община, семья, как бы конкретно оно ни было, обладает личностью лишь как моментом, абстрактно; она не достигает в нем истины своего существования, государство же есть именно та тотальность, в которой моменты понятия достигают действительности в соответствии со своей истиной. Все эти определения как для себя, так и в их образованиях рассматривались уже на протяжении всего этого исследования; здесь мы их повторяем потому, что хотя их с легкостью допускают в их особенных образованиях, но не узнают и не постигают именно там, где они встречаются в своем истинном положении, не обособленно, а согласно их истине, как моменты идеи. Понятие монарха – самое трудное понятие для рассуждения, т.е. для рефлектирующего рассудочного рассмотрения, потому что оно останавливается на обособленных определениях и вследствие этого знает лишь основания, конечные точки зрения и выведение из оснований. Тем самым оно представляет достоинство монарха как нечто выведенное не только по форме, но и по своему определению; между тем его понятие, наоборот, состоит в том, что оно не выведено, а полностью начинающееся из себя. Ближе всего к этому представление, согласно которому право монарха основано на божественном авторитете, ибо в этом представлении содержится мысль о его безусловности. Однако известно, какие недоразумения возникли в связи с этим представлением, и задача философского рассмотрения состоит в том, чтобы постичь в понятиях это божественное.

О народном суверенитете можно говорить в том смысле, что народ вообще является по отношению к внешнему миру самостоятельным и составляет собственное государство, как, например, народ Великобритании, но народы Англии, Шотландии, Ирландии или Венеции, Генуи, Цейлона и т.д. уже перестали быть суверенными с тех пор, как у них не стало собственных государей или верховных правительств. Можно также говорить и о внутреннем суверенитете, принадлежащем народу, если вообще говорить о целом, совершенно так же, как выше (§277, 278) было показано, что государству присущ суверенитет. Но в новейшее время о народном суверенитете обычно стали говорить как о противоположном существующему в монархе суверенитете, – в таком противопоставлении представление о народном суверенитете принадлежит к разряду тех путаных мыслей, в основе которых лежит пустое представление о народе. Народ, взятый без своего монарха и необходимо и непосредственно связанного именно с ним расчленения целого, есть бесформенная масса, которая уже не есть государство и не обладает больше ни одним из определений, наличных только в сформированном внутри себя целом, не обладает суверенитетом, правительством, судами, начальством, сословиями и чем бы то ни было. В силу того что в народе выступают такие относящиеся к организации государственной жизни моменты, он перестает быть той неопределенной абстракцией, которую только в общем представлении называют народом. Если под народным суверенитетом подразумевают форму республики и, еще более определенно, демократии (ибо под республикой понимают и прочие разнообразные эмпирические смешения, которые вообще не относятся к философскому рассмотрению), то об этом частью необходимое было сказано выше (§273, прим.), частью же при рассмотрении развитой идеи о таком представлении вообще не может быть речи. В народе, который мы не представляем себе ни как патриархальное племя, ни как пребывающий з неразвитом состоянии, в котором возможны формы демократии или аристократии (см. примечание в том же параграфе), ни в каком-либо ином произвольном и неорганическом состоянии, а мыслим как внутри себя развитую, истинно органическую тотальность, суверенитет выступает как личность целого, а она в соответствующей ее понятию реальности выступает как лицо монарха.

На рассмотренной выше ступени¹³⁷, на которой было проведено деление государственного устройства на демократию, аристократию и монархию, на стадии еще остающегося в себе субстанциального единства, которое еще не достигло своего бесконечного различения и углубления в себя, момент последнего, самого себя определяющего волевого решения не выступает как имманентный органический момент государства для себя в свойственной ему действительности. Впрочем, и в этих не достигших полного развития образованиях государства всегда должна быть в наличии индивидуальная вершина либо, как в монархиях, для себя, либо, как в аристократиях и в особенности в демократиях, в лице государственных деятелей, полководцев, поднявшихся случайно и сообразно вызываемым обстоятельствами времени особенным потребностям, ибо всякое действие и всякая действительность имеют свое начало и осуществление в решающем единстве вождя. Но замкнутая в остающемся прочным соединении властей, такая субъективность решения должна отчасти быть случайной по своему возникновению и появлению, отчасти вообще пребывать подчиненной; поэтому только по ту сторону подобных обусловленных вершин могло находиться чистое, свободное от всяких примесей решение, извне определяющий фатум. В качестве момента идеи оно должно было вступать в существование, но как коренящееся вне человеческой свободы и ее сферы, охватываемой государством. Здесь берет свое начало потребность обращаться за последним решением по поводу великих событий и важных моментов в жизни государства к оракулам, даймонию (у Сократа), искать ответ во внутренностях животных, в корме и полете птиц; это решение искали люди, которые еще не постигли глубины самосознания и, перейдя от прочности субстанциального единства к этому для себя бытию, не обладали достаточной силой, чтобы видеть это решение внутри человеческого бытия. В даймонии Сократа¹³⁸ (ср. выше, §138) мы можем видеть начало того, как помещавшая себя лишь по ту сторону себя самой воля перемещается в себя и познает себя внутри себя, – начало знающей себя и тем самым истинной свободы. Так как эта реальная свобода идеи и состоит в том, чтобы каждому из моментов разумности дать его собственную, наличную, самосознательную действительность, именно она и наделяет функцию сознания последней, самоопределяющей уверенностью, которая составляет вершину в понятии воли. Но это последнее самоопределение может лишь постольку входить в сферу человеческой свободы, поскольку оно занимает положение для себя обособленной, возвышающейся над всякими обособлениями и условиями вершины, ибо только таким образом оно действительно в соответствии со своим понятием.

Прибавление. При рассмотрении организации государства, т.е. здесь – при рассмотрении конституционной монархии, не нужно принимать в соображение ничего другого, кроме необходимости идеи внутри себя: все остальные точки зрения должны исчезнуть. Государство должно быть рассмотрено как великое архитектоническое строение, как иероглиф разума, выражающий себя в действительности. Следовательно, все то, что относится лишь к соображениям пользы, внешнего и т.д., следует исключить из философского рассмотрения. То, что государство есть последняя, саму себя определяющая и полностью суверенная воля, последнее принятие решения, наше представление воспринимает легко. Труднее постигнуть это я хочу как лицо. Этим мы не хотим сказать, что монарху дозволено действовать произвольно; напротив, он связан конкретным содержанием совещаний, и если конституция действенна, то ему часто остается лишь поставить свое имя. Но это имя важно; это – вершина, за пределы которой нельзя выйти. Можно было бы сказать, что органическое расчленение существовало уже в прекрасной афинской демократии, но мы тотчас же убеждаемся, что греки черпали последнее решение из совершенно внешних явлений – из вещаний оракулов, из внутренностей жертвенных животных, полета птиц и что они относились к природе как к силе, которая возвещает и высказывает, что идет людям на благо. В то время самосознание еще не достигло абстракции субъективности, понимания того, что человек сам должен высказать в своем "я хочу" то, на что следует решиться. Это "я хочу" образует громадное различие между древним и современным миром, и поэтому оно должно иметь в великом здании государства свое особое существование. К сожалению, это определение считается лишь внешним и произвольным.

§280

3. Эта последняя самость государственной воли проста в этой своей абстрактности, и поэтому она есть непосредственная единичность; в самом ее определении заключается тем самым определение природности; поэтому монарх предназначен к достоинству монарха существенно как этот индивид, абстрагированно от всякого другого содержания, причем как этот индивид непосредственно природным образом, благодаря физическому рождению.

Примечание. Этот переход от понятия чистого самоопределения к непосредственности бытия и тем самым в природность носит чисто спекулятивный характер, поэтому познание его относится к логической философии. Впрочем, в целом это – тот же переход, который вообще известен как природа воли и представляет собой процесс перемещения содержания из субъективности (как представляемой цели) в наличное бытие (§8). Но своеобразная форма идеи и рассматриваемого здесь перехода состоит в непосредственном обращении чистого самоопределения воли (самого простого понятия) в некое это и природное Наличное бытие без опосредования особенным содержанием (целью в действовании). В так называемом онтологическом доказательстве бытия Бога именно это обращение абсолютного понятия в бытие явило глубину идеи в новое время; однако в новейшее время это было объявлено непонятным, а так как лишь единство понятия и наличного бытия (§23) есть истина, это привело к отказу от познания истины. Поскольку рассудочное сознание не имеет в себе этого единства и останавливается на разделении этих двух моментов истины, оно еще допускает в этом предмете веру в такое единство. Однако так как представление о монархе рассматривается как всецело входящее в область обыденного сознания, то рассудок тем более останавливается на своем разделении и на вытекающих отсюда выводах его резонирующей рассудительности, отрицая, что момент последнего решения в государстве в себе и для себя (т.е. в понятии разума) связан с непосредственной природностью, из чего в первую очередь делают вывод о случайности этой связи, а так как при этом утверждают, что разумное есть абсолютное различие этих моментов, то затем делают вывод о неразумности подобной связи, так что к этому присоединяются другие следствия, рассматривающие идею государства.

Прибавление. Если против власти монарха часто возражают, что из-за него ход государственных дел зависит от случайности, так как монарх может быть недостаточно образованным, может оказаться недостойным стоять во главе государства, и что существование такого состояния в качестве разумного бессмысленно, то здесь неправильна прежде всего сама предпосылка, будто в данном случае имеет значение особенность характера. При совершенной организации государства все дело только в наличии вершины формального решения; монарх должен быть лишь человеком, который говорит "да" и ставит точку над i, ибо вершина должна быть такова, чтобы особенность характера не имела значения. Все то, что присуще монарху, помимо этого последнего решения, есть нечто частное, чему не следует придавать значения. Могут быть, конечно, такие состояния государства, при которых выступают только эти частные особенности, однако это означает, что государство еще не вполне развито или недостаточно хорошо конструировано. В благоустроенной монархии объективная сторона принадлежит только закону, к которому монарху надлежит добавить лишь субъективное "я хочу".

§281

Оба момента в их нераздельном единстве, последняя, не имеющая основания самость воли и вместе с тем столь же не имеющее основания существование как предоставленное природе определение, – эта идея того, что не подвержено произволу, составляет величие монарха. В этом единстве заключено действительное единство государства, которое лишь благодаря этой своей внутренней и внешней непосредственности избавлено от возможности быть втянутым в сферу особенности, ее произвола, целей и воззрений, в борьбу клик за трон и от ослабления и разрушения государственной власти.

Примечание. Право рождения и наследования составляет основание легитимности как основание не только чисто позитивного права, но и в идее. То обстоятельство, что благодаря твердо установленному порядку престолонаследия, т.е. благодаря естественной преемственности, при освобождении трона предотвращаются притязания клик, есть одна сторона, которая с полным основанием рассматривалась как довод в пользу наследственности престола. Однако эта сторона – лишь следствие, и, превращенная в основание, она низводит величие государя до сферы рассуждения и в качестве обоснования придает этому величию, характер которого составляет эта не имеющая основания непосредственность и это последнее в себе бытие, не имманентную идею государства, а нечто вне его, нечто вроде блага государства или народа. Из такого определения можно, правда, посредством medios terminos¹³⁹ вывести наследственность; но оно допускает и другие medios terminos, а тем самым и другие выводы, а какие выводы делались из этого блага народа (salut du peuple), достаточно хорошо известно. Поэтому только философии дозволено мысленно рассматривать это величие, ибо любой другой способ исследования, кроме спекулятивного, бесконечной, в себе самой основанной идеи сам по себе уничтожает природу величия. Выборность монарха легко может показаться наиболее естественным представлением, т.е. она ближе всего к поверхностности мышления; поскольку монарху надлежит заботиться о делах и интересах народа, то народу и следует сделать выбор, кому он поручит заботу о своем благе, и только из этого решения народа возникает право на правление государством. Это воззрение, подобно представлению о монархе как о высшем государственном чиновнике, о договорном отношений между ним и народом и т.д., исходит из воли как желания, мнения и произвола многих – из определения, которое, как давно уже рассматривалось, считается в гражданском обществе первым или, вернее, хочет быть признано первым, однако оно не есть ни принцип семьи, ни тем более принцип государства и вообще противостоит идее нравственности. Что избирательная монархия представляет собой едва ли не худшее из институтов, явствует уже для рассудочного представления из следствий, которые, впрочем, представляются ему чем-то лишь возможным и вероятным, в действительности же они свойственны сущности этого института. Вследствие того что частная воля становится в ней последней решающей инстанцией, государственный строй превращается в избирательной монархии в избирательную капитуляцию, т.е. в институт, при котором государственная власть отдается на милость частной воли, что ведет к преобразованию особенных государственных властей в частную собственность, к ослаблению государства и утрате им суверенитета и к его внутреннему распаду и внешнему разрушению.

Прибавление. Если мы хотим постигнуть идею монарха, то нельзя довольствоваться утверждением, что Бог поставил государей на царство, ибо Бог сделал все, в том числе и наихудшее. Ненамного мы продвинемся и в том случае, если будем исходить из точки зрения пользы, так как все время будут обнаруживаться недостатки. Мало поможет нам и попытка рассматривать власть монарха как позитивное право. То, что у меня есть собственность, необходимо, но это особенное владение случайно; таким явит себя и право стоять во главе государства, если рассматривать его как абстрактное и позитивное. Однако в качестве ощущаемой потребности и в качестве объективной потребности дела это право налично в себе и для себя. Монархи не выделяются ни физической силой, ни силой духа, и все-таки миллионы людей позволяют им господствовать над собой. Если же говорят, что люди позволяют государям править и подчиняются им вопреки своим интересам, целям, намерениям, то это нелепо, ибо люди не так глупы: их потребность, внутренняя сила идеи принуждает их к этому повиновению и удерживает их в нем как будто даже вопреки их кажущемуся сознанию. Если монарх выступает как вершина и часть государственного строя, то следует указать, что завоеванный народ не тождествен в государственном строе государю. Если в завоеванной в результате военных действий провинции происходит восстание, то это нечто совсем иное, чем мятеж в хорошо организованном государстве. Завоеванные люди восстают не против своего государя, они не совершают государственного преступления, ибо они не находятся со своим властелином во взаимосвязи идеи, во внутренней необходимости государственного устройства; здесь налицо только контракт, а не государственный союз. "Je ne suis pas votre prince, je suis votre maitre"¹⁴⁰, – ответил Наполеон эрфуртским депутатам.

§282

Из суверенитета монарха проистекает право помилования преступников, ибо только суверенитету принадлежит осуществление силы духа, делающее происшедшее непроисшедшим, в прощении и забвении уничтожающее преступление.

Примечание. Право помилования – одно из проявлений высочайшего признания величия духа. Это право принадлежит, впрочем, к применениям определений высшей сферы к предшествующей или к отражениям их в ней. Но применения такого рода относятся к области особенной науки, которой надлежит исследовать свой предмет в его эмпирическом объеме (ср. §270, прим.). К числу такого рода применений принадлежит также и то, что нанесение ущерба государству вообще или суверенитету, величию и личности государя подводится под понятие преступления, о котором речь шла выше (§95 – 102), и даже определяется как величайшее преступление, причем устанавливается особый порядок судебного разбирательства и т.д.

Прибавление. Помилование есть освобождение от наказания, которое, однако, не снимает права. Оно сохраняется в силе, и помилованный, как и раньше, является преступником; помилование не означает, что он не совершил преступления. Это снятие наказания может совершаться посредством религии, ибо совершенное может быть сделано духом не совершенным в духе. Поскольку это совершается в мире, оно относится только к величию государя и может быть отнесено только к не имеющему основания решению.

§283

Второй содержащийся во власти государя момент есть момент особенности или определенного содержания и подведения его под всеобщее. Поскольку он получает особенное существование, содержание государственных дел или ставших необходимыми в силу наличных потребностей законодательных определений с их объективными сторонами, с основаниями решения, относящимися к этому законами, обстоятельствами и т.д. передается высшими совещательными органами и индивидами на решение монарха. Избрание индивидов для решения этих вопросов, так же как и их увольнение, зависит, поскольку они непосредственно связаны в своей деятельности с личностью монарха, от его неограниченного произвола.

§284

Поскольку лишь объективное в решении – знание содержания дела и обстоятельств, законные и иные основания решения – может подлежать ответственности, т.е. доказательству объективности решения, и поэтому может быть передано совещанию, отделенному от личной воли монарха как таковой, то ответственности подлежат только эти совещательные инстанции или индивиды, собственное же величие монарха в качестве последней решающей субъективности выше всякой ответственности за действия правительства.

§285

Третий момент власти государя касается в себе и для себя всеобщего, которое в субъективном отношении состоит в совести монарха, в объективном – в целом государственного устройства и в законах; таким образом, власть государя предполагает другие моменты, так же как каждый из них предполагает ее.

§286

Объективная гарантия власти государя, правомерного наследования престола и т.д. заключается в том, что, подобно тому как эта сфера обладает своей действительностью, выделенной из других определенных разумом моментов, и другие сферы имеют для себя собственные права и обязанности, связанные с их назначением; сохраняя себя для себя, каждый член разумного организма сохраняет тем самым его другие члены в их своеобразии.

Примечание. Превращение монархического строя в наследственную монархию с установленным престолонаследием по первородству, посредством чего монархия возвращается к патриархальному принципу, из которого она исторически вышла, но возвращается к нему теперь в более высоком определении в качестве абсолютной вершины органически развитого государства, – один из поздних результатов истории, имеющий наиболее важное значение для публичной свободы и разумного государственного устройства, хотя, как уже было замечено выше¹⁴¹, этот принцип, правда, вызывает уважение, но большей частью остается непонятым. Прежние монархии, чисто феодальные монархии, а также деспотии, именно потому являют собой в истории постоянную смену мятежей, насильственных действий государей, внутренних войн, гибели правящих династий и происходящих из всего этого внутренних и внешних опустошений и разрушений, что в таком состоянии, когда части государственных прерогатив передаются вассалам, пашам и т.д., разделение государственных функций совершается лишь механически, представляет собой не различие определения и формы, а лишь различие между большей и меньшей властью. При таком положении дел каждая часть, сохраняя себя, сохраняет и порождает только себя, а не одновременно и другие части и полностью в себе обладает всеми моментами для независимой самостоятельности. В органическом соотношении, в котором друг с другом соотносятся члены, а не части, каждый член, выполняя функции своей собственной сферы, сохраняет другие; для каждого члена с точки зрения его собственного самосохранения сохранение других членов есть субстанциальная цель и продукт. Гарантии, которых требуют, будь то для обеспечения незыблемости престолонаследия, княжеской власти вообще, справедливости, общественной свободы и т.д., являются обеспечением посредством учреждений. Субъективными гарантиями можно считать народную любовь, характер государя, присягу, власть и т.д., но, когда говорят о государственном устройстве, речь идет лишь об объективных гарантиях, об учреждениях, т.е. об органически переплетающихся и обусловливающих друг друга моментах. Так, публичная свобода вообще и наследственность престола суть взаимные гарантии и находятся в абсолютной связи, так как публичная свобода есть разумное государственное устройство, а наследственность власти государя, как было показано выше¹⁴², – содержащийся в ее понятии момент.

b) Правительственная власть

§287

От решения отличается выполнение и применение решений государя, вообще проведение и обеспечение уже принятого решения, применение существующих законов, сохранение учреждений, меры, направленные на общую пользу, и т.п. Это дело подведения вообще выполняется правительственной властью в себе, в которую входят также судебная и полицейская власти, более непосредственно связанные с особенным в гражданском обществе и выявляющие в этих особенных целях всеобщий интерес.

§288

Общие особенные интересы, которые существуют в гражданском обществе, но находятся вне в себе и для себя сущего всеобщего в государстве (§256), подлежат ведению корпораций, общин и объединений прочих промыслов и сословий, их начальства, представителей, управляющих и т.п. Поскольку дела, которыми они ведают, с одной стороны, касаются частной собственности и интересов этих особенных сфер и их авторитет основан на доверии членов сословий и граждан, но, с другой стороны, эти сферы должны быть подчинены высшим интересам государства, то замещение этих должностей должно в общем совершаться посредством сочетания выбора, совершаемого заинтересованными лицами, с последующим утверждением и назначением высшими инстанциями.

§289

Поддержание всеобщего государственного интереса и законности в этих особенных правах и их сведение к ним требует попечения со стороны представителей правительственной власти, государственных чиновников, исполнительной и высших совещательных, коллегиально-конституированных органов, которые сходятся в высших, соприкасающихся с монархом инстанциях.

Примечание. Подобно тому как гражданское общество является ареной борьбы частных индивидуальных интересов, борьбы всех против всех¹⁴³, так и здесь происходит конфликт между частным интересом и совместными особенными делами и конфликт того и другого с высшими точками зрения и распоряжениями государства. Корпоративный дух, зародившийся в правомочии особенных сфер, переходит в самом себе в государственный дух, обретая в государстве средство сохранения особенных целей. В этом состоит тайна патриотизма граждан в этом аспекте – они знают государство как свою субстанцию, ибо оно сохраняет их особенные сферы, их правомочия и авторитет, а также их благосостояние. Поскольку в корпоративном духе содержится непосредственное укоренение особенного во всеобщем, он является источником той глубины и силы, которые государство обретает в умонастроении.

Управление корпоративными делами посредством своих собственных управителей часто оказывается неумелым, ибо хотя им хорошо известно состояние своих дел и интересов, но их осведомленность о связи более отдаленных условий и общих точек зрения значительно менее полна и недостаточно отчетлива; этому способствуют и другие обстоятельства, например тесные личные связи и во многом равное положение управителей с теми, кто должен быть им подчинен, их разнообразная зависимость и т.д. Однако эту особую сферу можно рассматривать как сферу, предоставленную моменту формальной свободы, где находят поприще для своих проявлений собственное познание, решение и осуществление, а также различные мелкие страсти и фантазии, – и все это тем в большей степени, чем меньшее значение для всеобщих интересов государства имеет содержание дела, которое может оказаться испорченным, выполненным хуже, с большей затратой усилий и т.д., и чем в большей степени такое требующее больших усилий и нелепое выполнение столь незначительных дел находится в прямом отношении с удовлетворением и высоким мнением о себе, которые из этого черпаются.

§290

В правительственных делах также существует разделение труда (§198). Формальная, но трудная задача организации ведомств состоит в том, чтобы внизу, где гражданская жизнь конкретна, управление ею велось бы конкретным образом, но чтобы эта деятельность была разделена на свои абстрактные разветвления, которыми ведают особые учреждения в качестве разделенных центров; их деятельность как внизу, так и в области высшей правительственной власти должна снова соединяться и становиться доступной конкретному обозрению.

Прибавление. Главный пункт, имеющий основное значение для правительственной власти, – это разделение функций: правительственная власть связана с переходом всеобщего в особенное и единичное, и ее функции должны быть разделены по отдельным отраслям. Трудность заключается в том, чтобы они наверху и внизу вновь соединялись. Ибо, например, полицейская и судебная власти, правда, расходятся, но в какой-то функции они снова сходятся. Выход, к которому здесь прибегают, часто состоит в том, что государственный канцлер, премьер-министр, совет министров назначаются, чтобы таким образом упростить высшее руководство. Но это может привести к тому, что все вновь будет исходить сверху, от министерской власти, и дела будут, как выражаются, централизованы. С этим связаны величайшая легкость, быстрота, эффективность всего того, что должно совершаться во всеобщих интересах государства. Такого рода управление государством было введено Французской революцией, разработано Наполеоном и по сей день существует во Франции. Во Франции нет корпораций и коммун, т.е. тех кругов, в которых особенные и всеобщие интересы совпадают. В средние века эти круги в самом деле обрели излишнюю самостоятельность, представляли собой государства в государстве, вели себя непреклонно в качестве для себя существующих корпораций; однако, хотя этого следует избегать, все-таки можно утверждать, что в общинах заключена настоящая сила государства. Здесь правительство обнаруживает правомерные интересы, которые оно должно уважать, а поскольку администрация может лишь способствовать реализации этих интересов, но вместе с тем должна и надзирать за этим процессом, индивид находит защиту в осуществлении своих прав, и, таким образом, его частный интерес оказывается в связи с сохранением целого. С некоторого времени преимущественно занимаются организацией сверху, и именно на эту организацию направлены главные усилия, низшую же, массовую сторону целого с легкостью оставляют более или менее неорганичной, а между тем чрезвычайно важно, чтобы она стала органичной, ибо лишь тогда она будет представлять собой силу, власть; в противном случае она – лишь толпа, множество расщепленных атомов. Правомерная власть налична только при условии органичного состояния особенных сфер.

§291

Правительственные дела по своей природе объективны, для себя по своей субстанции уже решены (§287), и индивиды должны выполнить и осуществить их. Между теми и другими нет непосредственной естественной связи; поэтому индивиды не предназначены к выполнению этих функций своей природой, личностью и рождением. Объективным моментом для их предназначения к этому служит знание и доказательство их пригодности, – доказательство, которое обеспечивает государству его потребность в чиновниках и вместе с тем представляет собой единственное условие, которое гарантирует каждому гражданину возможность посвятить себя всеобщему сословию.

§292

Субъективная сторона – то, что этот индивид избирается из нескольких для занятия должности и уполномочивается ведать публичными делами, причем поскольку объективный момент не состоит здесь (как, например, в искусстве) в гениальности, необходимым образом существует несколько таких индивидов и преимущество одного из этих нескольких над другими не есть нечто абсолютно определяемое, то установление этой связи между индивидом и должностью как двумя друг для друга всегда случайными сторонами принадлежит власти государя как решающий и суверенной государственной власти.

§293

Особенные функции государственного управления, которые монархия передает ведомствам, составляют часть объективной стороны присущего монарху суверенитета; их определенные различия также даны природой вещей; и подобно тому как деятельность ведомств есть исполнение обязанности, так и осуществляемая ими функция есть связанное со случайностью право.

§294

От индивида, связанного суверенным актом (§292) с официальной должностью, требуется, чтобы он выполнял свою обязанность, субстанциальное в его отношении, в качестве условия этой связи: как следствие этого субстанциального отношения он обретает имущество, обеспеченное удовлетворение своей особенности (§264) и освобождение своего внешнего положения и служебной деятельности от всякой субъективной зависимости и влияния.

Примечание. Государство не рассчитывает на службу, связанную с произволом и прихотями (как, например, правосудие, отправлявшееся странствующими рыцарями), именно потому, что такая служба произвольна и зависит от минутного настроения, а также и потому, что она совершается в соответствии с субъективными воззрениями и в зависимости от настроения может вообще не совершаться и заменяться осуществлением субъективных целей. Другой крайностью, противоположной деятельности странствующего рыцаря, может считаться в отношении к государственной службе деятельность слуги государства, связанного со своей должностью только по необходимости и не имеющего ни подлинных обязанностей, ни прав. Государственная служба требует жертвования самостоятельным и случайным удовлетворением субъективных целей и именно этим дает право находить такое удовлетворение в сообразном дóлгу выполнении служебных обязанностей, и только в нем. В этом заключается, с этой стороны, связь между всеобщим и особенным интересом, которая составляет понятие и внутреннюю прочность государства (§260). Должностное отношение не есть и договорное отношение (§75), хотя здесь и налицо двойное согласие и выполнение обязательств с обеих сторон. Лицо, назначенное на должность, призвано не для отдельных случайных действий по службе, подобно мандатарию, но связывает с этим отношением основной интерес своего духовного и особенного существования. То, что оно должно совершить и что ему доверено, не есть также внешнее по своему качеству, лишь особенное дело; ценность его в качестве внутреннего отлична от его внешних черт и еще не терпит ущерба при несовершении стипулированного (§77). Однако то, что обязан выполнять государственный служащий, есть, как оно непосредственно есть, ценность в себе и для себя. Нарушение права посредством невыполнения обязанностей или нанесения позитивного ущерба (действия, несовместимые со службой, а то и другое таковы) есть поэтому нанесение ущерба самому всеобщему содержанию (ср. "негативное бесконечное суждение", §95), а следовательно, проступок или даже преступление. Посредством обеспеченного удовлетворения особенной потребности устраняется внешняя нужда, которая могла бы заставить искать средства для такого удовлетворения с помощью способов, не соответствующих служебной деятельности и долгу. Во всеобщей государственной власти те, кто уполномочен заниматься государственными делами, находят защиту от другой субъективной стороны, от частных страстей управляемых, чьи частные интересы и т.д. нарушаются утверждением значимости противостоящего им всеобщего.

§295

Обеспечение государства и тех, кто находится под его управлением, от злоупотреблений властью ведомствами и их чиновниками заключается, с одной стороны, непосредственно в их иерархии и ответственности, с другой – в правах общин, корпораций, посредством чего привнесению субъективного произвола в доверенную чиновникам власть ставится для себя препятствие, и недостаточный в отдельных случаях контроль сверху дополняется контролем снизу.

Примечание. В поведении и культуре чиновников находится та точка, где законы и решения правительства затрагивают единичность и проявляют свою силу в действительности. Это, следовательно, то, от чего зависит довольство граждан и их доверие к правительству, а также и осуществление или, напротив, слабое выполнение и срыв правительственных намерений; вызвано это тем, что характер и способ выполнения легко могут быть восприняты чувством и умонастроением как соответствующие содержанию того, что должно было быть исполнено, а это уже само по себе может быть обременительным. Непосредственный и личный характер этого отношения является причиной того, что контроль сверху с этой стороны менее полно достигает своей цели, которая к тому же наталкивается на общность интересов чиновников в качестве объединившегося против подчиненных и против начальства сословия; устранение этого препятствия, особенно при недостаточно совершенных учреждениях, требует вмешательства высшего суверенитета и оправдывает его (таким было, например, вмешательство Фридриха II в пресловутом деле Мюллера – Арнольда).

§296

Но превращение бесстрастности, справедливости и мягкости в обращении в обычай связано отчасти с непосредственной нравственной и умственной культурой, которая духовно уравновешивает элемент механического и тому подобного, содержащийся в изучении так называемых наук о предметах этих сфер, в требуемой привычке к ведению дел, в действительной работе и т.д.; отчасти же важным моментом является величина государства, в зависимости от которой может уменьшиться значение семейных и других частных связей и потерять свою силу и остроту чувство мести, ненависти и подобные им страсти. В занятиях, связанных в большом государстве с крупными интересами, эти субъективные стороны сами собой отмирают, и создается привычка исходить из всеобщих интересов, воззрений и дел.

§297

Члены правительства и государственные чиновники составляют основную часть среднего сословия, которое характеризует развитый интеллект и правовое сознание народной массы. Чтобы это сословие не заняло изолированного положения аристократии и образованность и умение не превратились бы в средство произвола и господства, его контролируют учреждения суверенной власти сверху и права корпораций снизу.

Примечание. В былые времена отправление правосудия, объект которого представляет особый интерес для всех индивидов, превратилось в орудие наживы и господства вследствие того, что знание права стало недоступным из-за тумана учености, а также чужого языка, а знание судопроизводства было окутано сложным формализмом.

Прибавление. Среднее сословие, к которому принадлежат государственные чиновники, представляет собой средоточие государственного сознания и выдающейся образованности. Поэтому оно и является главной опорой государства в отношении законности и интеллигентности. Государство, в котором нет среднего сословия, еще стоит поэтому не на высокой ступени. Такова, например, Россия, в которой есть крепостная масса и та, которая правит. Образование среднего сословия является главным интересом государства, но образоваться это сословие может только в такой организации, как та, которую мы описали выше, а именно там, где существуют права относительно независимых особенных кругов и где произвол чиновного мира предотвращается сопротивлением подобных правомочных кругов. Действование согласно всеобщему праву и привычка к такому действованию – следствие противоположности, которую образуют эти для себя самостоятельные круги.

с) Законодательная власть

§298

Законодательная власть касается законов как таковых, поскольку они нуждаются в дальнейшем определении, и совершенно всеобщих по своему содержанию внутренних дел. Эта власть есть сама часть государственного устройства, которое ей предпослано и постольку находится в себе и для себя вне ее прямого определения, но она получает свое дальнейшее развитие в усовершенствовании законов и в характере поступательного движения всеобщих правительственных дел.

Прибавление. Государственный строй должен быть в себе и для себя прочной, обладающей значимостью почвой, на которой стоит законодательная власть, и поэтому он не должен быть сначала создан. Следовательно, государственный строй есть, но вместе с тем он столь же существенно становится, другими словами, продвигается в своем формировании. Это поступательное движение есть изменение, незаметное и не обладающее формой изменения. Если, например, в Германии имущество владетельных князей и их семейств было сначала частным владением, а затем без борьбы и сопротивления превратилось в домены, т.е. в государственное имущество, то это произошло потому, что князья ощущали потребность в нераздельности владений, требовали от земель и земских чинов гарантии такой нераздельности и таким образом распространили эту гарантию на характер пользования имуществом, право распоряжения которым принадлежало уже теперь не им одним. Другим примером может служить то, что раньше император был судьей и отправлял правосудие, переезжая с места на место. Посредством лишь кажущегося прогресса образованности стало внешним образом необходимо, чтобы император постепенно передавал должность судьи другим, и таким образом произошел переход судебной власти от личности государя к коллегиям. Следовательно, прогрессирующее развитие определенного состояния протекает внешне спокойно и незаметно. По прошествии долгого времени государственный строй оказывается совершенно иным, чем он был в прежнем состоянии.

§299

По отношению к индивидам эти предметы определяются конкретнее с двух сторон: а) со стороны того, что посредством государства идет им на пользу и чем они могут пользоваться и β) что они должны давать государству. К первому пункту относятся частноправовые законы вообще, права общин и корпораций и совершенно всеобщие установления, а косвенно (§298) государственное устройство в целом. То, что должно быть дано государству, может быть определено справедливо и вместе с тем так, чтобы особенные работы и службы, которые несет единичное лицо, опосредовались его произволом лишь в том случае, если они будут переведены на деньги как на существующую всеобщую ценность вещей и работ.

Примечание. Что должно быть предметом общего законодательства и что предоставлено административным ведомствам и регулированию правительства вообще, можно, конечно, в общем установить таким образом, что к первому относится только совершенно всеобщее по своему содержанию, т.е. определение закона; ко второму – особенное и способ исполнения. Однако вполне определенным это различение не является уже потому, что закон, чтобы быть законом, а не просто заповедью (подобно заповеди "не убий"; ср. с прим. к §140), должен быть определен в себе; но чем он определеннее, тем больше его содержание приближается к тому, чтобы он выполнялся таким, как он есть. Однако вместе с тем столь далеко идущее определение сообщило бы законам эмпирическую сторону, которая при действительном исполнении закона должна была бы подвергаться изменениям, что нанесло бы ущерб характеру законов. В самом органическом единстве государственных властей заключено, что один и тот же дух устанавливает всеобщее и сообщает ему его определенную действительность, выполняет его. На первый взгляд может показаться странным, что от многочисленных умений, владений, деятельностей, талантов и заключающихся в них бесконечно многообразных живых достояний, связанных вместе с тем с умонастроением, государство не требует непосредственного вклада, а изъявляет притязание лишь на одно достояние, которое являет себя в виде денег. Деяния, которые связаны с защитой государства от врагов, относятся к той обязанности, которая будет рассмотрена в следующем разделе. На деле деньги – не особенное достояние наряду с другими, а есть их всеобщее, поскольку они производятся для внешнего в наличном бытии, в котором они могут быть поняты как вещь. Лишь на этом самом внешнем острие возможна количественная определенность и тем самым справедливость и равенство свершений. У Платона в его государстве индивиды распределяются по сословиям в соответствии с указаниями тех, кто стоит во главе государства, и они же налагают на индивидов их особенные обязательства (ср. §185, прим.); в феодальной монархии вассалы также несли неопределенную службу, но также в ее особенности, например занимали должность судьи и т.д.; повинности на Востоке, в Египте, необходимые для возведения гигантских построек и т.д., отличались также особенным качеством и пр. В этих условиях отсутствует принцип субъективной свободы, согласно которому субстанциальная деятельность индивида, которая в подобных деяниях и помимо того есть по своему содержанию нечто субъективное, была бы опосредована его особенной волей; осуществление этого права возможно лишь посредством требования нести службу в форме всеобщей ценности, и именно это основание вызвало подобное преобразование.

Прибавление. Две стороны государственного устройства относятся к правам и службе индивидов. Что касается службы, то она теперь почти целиком переводится на деньги. Воинская повинность теперь едва ли не единственная личная служба. В былые времена значительно большее внимание уделялось конкретным чертам индивидов, и их заставляли работать в соответствии с их умением. У нас государство покупает то, что ему нужно, и это может показаться на первый взгляд абстрактным, мертвенным и бездушным, может также показаться, что государство низко пало, удовлетворяясь абстрактными деяниями. Но в принципе новейшего государства заключается, чтобы все, что делает индивид, было опосредовано его волей. А посредством денег справедливость равенства может быть значительно лучше осуществлена. Если бы все дело было в конкретной способности, то талантливый человек облагался бы более высокими налогами, чем тот, кто лишен таланта. Уважение к субъективной свободе и выражается в том, что от каждого требуют лишь то, что от него можно требовать.

§300

В законодательной власти как тотальности действуют прежде всего два момента – монархический в качестве того момента, которому принадлежит вынесение окончательного решения, и правительственная власть, обладающая конкретным знанием и способностью обозревать целое в его многообразных аспектах и утвердившихся в нем действительных основоположениях, а также обладающая знанием потребностей государственной власти в особенности, в качестве совещательного момента, и, наконец, сословный элемент.

Прибавление. Следствием одного из ложных воззрений на государство является требование, подобное тому, которое предъявило Учредительное собрание, а именно требование исключить из законодательных органов членов правительства. В Англии министры должны быть членами парламента, и это правильно, поскольку участвующие в управлении государством должны находиться в связи с законодательной властью, а не противополагать себя ей. Представление о так называемой независимости властей друг от друга заключает в себе ту основную ошибку, что независимые власти тем не менее должны ограничивать друг друга. Но посредством же этой независимости уничтожается единство государства, которое надлежит требовать прежде всего.

§301

Назначение сословного элемента состоит в том, чтобы всеобщее дело обрело в нем существование не только в себе, но и для себя, т.е. чтобы в нем обрел существование момент субъективной формальной свободы, общественное сознание как эмпирическая всеобщность воззрений и мыслей многих.

Примечание. Выражение многие (οί πολλοί) вернее обозначает эмпирическую всеобщность, чем ходячее выражение все. Ибо если скажут, что само собой разумеется, что под выражением все во всяком случае не имеются в виду дети, женщины и т.д., то еще в большей степени само собой разумеется, что не следует пользоваться совершенно определенным выражением все там, где речь идет о чем-то еще совершенно неопределенном. Вообще мнение ввело в обращение такое несказанное множество превратных и ложных представлений и выражений о народе, государственном строе и сословиях, что приводить, пояснять и исправлять их здесь было бы напрасным трудом. Представление, которое обыденное сознание обычно имеет о необходимости и полезности деятельности сословий, состоит преимущественно в том, что депутаты народа или даже сам народ лучше всего понимает, что идет ему на пользу, и что он без всякого сомнения намеревается это осуществить. Что касается первого, то дело обстоит как раз таким образом, что народ, поскольку это слово обозначает особенную часть членов государства, представляет собой ту часть, которая не знает, чего она хочет. Знание чего хочешь, а тем более чего хочет в себе и для себя сущая воля, разум – плод глубокого познания и разумения, что именно и не есть дело народа. Гарантией, которой служат для всеобщего блага и общественной свободы сословные представители, окажется при некотором размышлении совсем не глубокое их разумение, ибо высшие государственные чиновники необходимо обладают более глубоким и широким пониманием природы учреждений и потребностей государства, так же как и большим умением и привычкой вести государственные дела, и могут без сословных представителей совершать наилучшее, что они постоянно и делают при наличии сословных собраний, – эта гарантия заключается отчасти в дополнении понимания высших чиновников пониманием депутатов, преимущественно в тех случаях, когда речь идет о деятельности чиновников, менее подверженных контролю высших властей, и в особенности о настоятельных и специальных потребностях и недостатках, которые депутаты конкретно наблюдают; отчасти же эта гарантия заключается в том воздействии, которое влечет за собой контроль со стороны многих, причем контроль публичный, а именно уже заранее заставляет как можно лучше вникать в дела и в предлагаемые проекты, руководствуясь лишь чистейшими мотивами, – необходимость, оказывающая свое воздействие и на самих сословных представителей. Что же касается преимущественной доброй воли сословий, направленной на всеобщую пользу, то уже выше (§272, прим.) было указано, что для воззрения черни и вообще негативной точки зрения характерно предположение, будто правительство руководствуется злой или недостаточно доброй волей, – это предположение, если дать на него ответ в той же форме, повлечет за собой ближайшим образом обвинение, что сословия, поскольку они исходят из единичности, из точки зрения частных лиц и особенных интересов, склонны использовать свою деятельность в пользу этих моментов за счет всеобщего интереса; между тем другие моменты государственной власти, напротив, уже для себя стоят на точке зрения государства и посвящают свою деятельность всеобщим целям. Таким образом, что касается вообще гарантии, которая якобы предоставляется наличием сословного представительства, то обязанность служить гарантией общественного блага и разумной свободы разделяет с ним любой государственный институт, и среди них есть такие институты, которые, как, например, суверенитет монарха, наследственность престола, правосудие и т.д., предоставляют эту гарантию в гораздо большей мере. Поэтому настоящее определение понятия сословных представителей следует искать в том, что в них субъективный момент всеобщей свободы, собственное понимание и собственная воля той сферы, которая названа в этой работе гражданским обществом, обретают существование по отношению к государству. Что этот момент есть определение развитой в тотальность идеи и что эту внутреннюю необходимость нельзя смешивать с внешними необходимостями и внешней полезностью, следует здесь, как и повсюду, из философской точки зрения.

Прибавление. Отношение правительства к сословиям не должно быть по существу враждебным, и вера в необходимость такого враждебного отношения – печальное заблуждение. Правительство не есть партия, которой противостоит другая партия, причем каждая из них стремится по возможности больше выиграть и урвать для себя, и, если государство оказывается в таком положении, это – несчастье, и здоровым такое положение признано быть не может. Налоги, на которые дают свое согласие сословия, не следует рассматривать как дар, преподнесенный государству; они утверждаются на благо самим утвердившим их. Настоящее значение сословных представителей состоит в том, что благодаря им государство проникает в субъективное сознание народа и что народ начинает принимать участие в делах государства.

§302

Рассматриваемые как опосредующий орган сословия представительства стоят между правительством вообще, с одной стороны, и распадающимся на особенные сферы и индивиды народом – с другой. Их назначение требует, чтобы они обладали как государственным и правительственным смыслом и убеждением, так и пониманием интересов особенных кругов и отдельных людей. Вместе с тем это положение имеет значение общего с организованной правительственной властью опосредования, направленного на то, чтобы ни власть государя не являла себя изолированной крайностью и тем самым только господством властелина и произволом, ни особенные интересы общин, корпораций и индивидов не изолировались или, более того, чтобы отдельные люди не превращались в массу и толпу и тем самым не пришли бы к неорганическому мнению и волению и к чисто массовой власти, противополагающей себя органическому государству.

Примечание. Одно из важнейших логических положений состоит в том, что определенный момент, который, выступая как противоположность, занимает положение крайнего термина, перестает быть таковым и оказывается органическим моментом благодаря тому, что он одновременно есть и средний термин. В рассматриваемом здесь предмете подчеркнуть эту сторону тем более важно, что одним из часто встречающихся и очень опасных предрассудков является стремление представлять себе сословные учреждения преимущественно в аспекте противоположности правительству, будто это и есть их существенное положение. Органическим, т.е. воспринятым в тотальность, сословный элемент оказывается только посредством функции опосредования. Этим противоположность сведена к видимости. Если бы эта противоположность, поскольку она являет себя, касалась не только поверхности, а была бы действительно субстанциальной противоположностью, то государство шло бы навстречу своей гибели. Признаком того, что противоречие не носит такого характера, служит по природе вещей то обстоятельство, что предметом его являются не существенные элементы государственного организма, а более специальные и безразличные вещи, и страсть, которая все-таки связывается с этим содержанием, носит характер партийной борьбы и ведется в рамках чисто субъективного интереса, например борьбы за высшие государственные должности.

Прибавление. Государственный строй есть существенно система опосредования. В деспотических государствах существуют только правители и народ, который действует, когда он действует, только как разрушительная масса, направленная против организации. Выступая же органически, толпа проводит осуществление своих интересов в соответствии с правом и порядком. Если же это средство отсутствует, то самовыражение массы всегда превращается в нечто дикое. Поэтому в деспотических государствах деспот всегда щадит народ, и его ярость обрушивается только на тех, кто его окружает. В таких государствах народ платит также лишь невысокие налоги, тогда как в конституционном государстве налоги возрастают в силу собственного сознания народа. Ни в одной стране не платят таких высоких налогов, как в Англии.

§303

Всеобщее сословие или, точнее, сословие, посвящающее себя служению правительству, содержит непосредственно в своем определении, что цель его существенной деятельности есть всеобщее; в сословном элементе законодательной власти частное сословие достигает политического значения и действенности. Это частное сословие не может при этом являться ни как просто неразличенная масса, ни как распавшееся на свои атомы множество, а лишь тем, что оно уже есть, а именно различенным на сословие, основывающееся на субстанциальном отношении, и на сословие, основывающееся на особенных потребностях и опосредующем их труде (§201 и след.). Лишь таким образом действительное в государстве особенное истинно связывается в этом аспекте со всеобщим.

Примечание. Это противоречит другому ходячему представлению, будто частное сословие, возвышенное до участия во всеобщем деле, должно выступать в рамках законодательной власти в форме единичных лиц, то ли выбирая своих представителей для выполнения этих функций, то ли отдавая свой собственный голос. Это атомистичное, абстрактное воззрение исчезает уже в семье, а также в гражданском обществе, где единичный человек являет себя только как член всеобщего. Государство же есть существенно организация таких членов, которые для себя суть круги, и в нем ни один момент не должен выступать как неорганическое множество. Многие в качестве единичных лиц, что охотно понимают под словом "народ", суть, правда, некая совместность, но только как множество, как бесформенная масса, движение и действия которой именно поэтому были бы лишь стихийны, неразумны, дики и ужасны. Каждый раз, когда еще приходится слышать в связи с государственным строем о народе, об этом неорганическом скоплении людей, уже заранее можно знать, что предстоит услышать лишь общие места и нелепые декламации. Представление, которое вновь разлагает на множество индивидов уже существующие в виде упомянутых кругов общности на той стадии, когда они вступают в область политики, т.е. обретают точку зрения высшей конкретной всеобщности, – это представление разделяет тем самым гражданскую и политическую жизнь и заставляет последнюю, так сказать, повисать в воздухе, ибо ее базисом оказывается, согласно этому воззрению, только абстрактная единичность произвола и мнения, следовательно, случайное, неспособное служить в себе и для себя прочной и правомерной основой. Несмотря на то что, согласно с представлениями так называемых теорий, сословия гражданского общества вообще и сословия в их политическом значении резко отличаются друг от друга, язык сохранил это соединение, которое, впрочем, существовало и раньше.

§304

Политико-сословный элемент содержит существовавшее уже в более ранних сферах различие сословий и в его собственном определении. Его первоначальное абстрактное положение, а именно положение крайнего термина эмпирической всеобщности по отношению к княжескому или монархическому принципу вообще – положение, в котором содержится лишь возможность совпадения с этим принципом, а тем самым также и возможность враждебного противоположения, – это абстрактное положение превращается в разумное отношение (в умозаключение, ср. прим. к §302) лишь благодаря тому, что обретает существование его опосредование. Подобно тому как со стороны власти государя правительственная власть (§300) уже имеет это определение, так и со стороны сословий один их момент должен быть направлен к такому определению, согласно которому он должен существовать как момент середины.

§305

Одно из сословий гражданского общества содержит принцип, который для себя способен конституироваться в это политическое отношение, а именно сословие природной нравственности, которое имеет своим базисом семейную жизнь, а в отношении средств существования – земельную собственность и, следовательно, обладая в отношении своей особенности покоящимся на себе волением, разделяет с государевым элементом природное определение, которое тот заключает в себе.

§306

Оно более определенно конституируется для политического положения и значения, поскольку его имущество так же независимо от государственного имущества, как и от необеспеченности промысла, от погони за выгодой и изменчивости владения вообще, – независимо как от благосклонности правительственной власти, так и от благосклонности массы, – и защищено даже от собственного произвола тем, что призванные для этого назначения члены этого сословия лишены права других граждан, права располагать свободно всей своей собственностью и права передавать ее детям в соответствии с равной к ним любовью; таким образом, это имущество становится неотчуждаемым наследственным имением, майоратом.

Прибавление. Это сословие обладает в большей степени для себя пребывающей волей. В целом сословие землевладельцев делится на образованную его часть и на крестьянское сословие. Однако обеим разновидностям этого сословия противостоит промышленное сословие, зависящее от потребности и исходящее из нее, и всеобщее сословие, существенно зависящее от государства. Обеспеченность и прочность землевладельческого сословия может быть еще усилена посредством института майората, желательного, однако, только в политическом отношении, ибо с ним связана жертва, преследующая политическую цель, которая состоит в том, что перворожденному предоставляется возможность жить независимо. Обоснование майората заключается в том, что государство должно рассчитывать не просто на возможность, связанную с умонастроением, а на нечто необходимое. Умонастроение, правда, не связано с имуществом, но относительно необходимая связь между ними состоит в том, что тот, кто обладает независимым имуществом, не ограничен внешними обстоятельствами и может, таким образом, беспрепятственно действовать на пользу государства. Однако там, где нет политических учреждений, основание майоратов и благоприятствование им представляет собой не что иное, как оковы, налагаемые на свободу частного права, институт майората должен быть дополнен политическим смыслом, в противном случае будет вести к своему уничтожению.

§307

Право этой части субстанциального сословия тем самым основано, правда, на природном принципе семьи, который, однако, искажается из-за тяжелых жертв ради политической цели; тем самым данное сословие существенно призвано к деятельности для осуществления этой цели, имея на нее право от рождения и не подвергаясь случайности избрания. Тем самым оно занимает прочное субстанциальное положение между субъективным произволом или случайностью обоих крайних терминов и так же, как оно (см. предшествующий параграф), несет в себе подобие момента власти государя, оно вместе с тем разделяет с другим крайним термином одинаковые во всем остальном потребности и одинаковые права и становится, таким образом, одновременно опорой трона и общества.

§308

К другой части сословного элемента относится подвижная сторона гражданского общества, которая внешне из-за множества членов, но по существу вследствие природы своего назначения и занятия может выступать лишь в лице депутатов. Поскольку они направляются гражданским обществом, непосредственно очевидно, что оно делает это в качестве того, что оно есть, следовательно, не как атомистически распавшееся на единичные лица и собравшееся на мгновение только для единичного временного акта без дальнейшей связи, а как расчлененное на уже раньше конституированные товарищества, общины и корпорации, которые таким образом получают политическую связь. В праве гражданского общества посылать таких созываемых княжеской властью депутатов, так же как и в праве первого сословия являться (§307), находит свою конституированную гарантию существование сословий и их собрания.

Примечание. Что все в отдельности должны лично участвовать в обсуждении и решении общих государственных дел, поскольку все они – члены государства и дела государства – это дела всех, и все имеют право оказывать влияние на их решение своим знанием и своей волей – представление, которое хотело бы ввести в государственный организм демократический элемент без всякой разумной формы, между тем как государственный организм таков лишь посредством этой формы; это представление лишь потому так притягательно, что оно останавливается на абстрактном определении, согласно которому каждый является членом государства, а поверхностное мышление держится абстракций. Разумное рассмотрение, сознание идеи конкретно и поэтому совпадает с подлинно практическим смыслом, который сам есть не что иное, как разумный смысл, смысл идеи; однако его не следует смешивать с чисто деловой рутиной и горизонтом ограниченной сферы. Конкретное государство есть расчлененное на его особенные круги целое; член государства есть член такого сословия; только в этом его объективном определении он может быть принят во внимание в государстве. Его всеобщее определение вообще содержит двойственный момент. Он есть частное лицо, а как мыслящее – также сознание и воление всеобщего. Однако это сознание и воление лишь тогда не пусты, а наполнены и действительно жизненны, когда они наполнены особенностью, а она есть особенное сословие и назначение, или, иначе говоря, индивид есть род, но имеет свою имманентную всеобщую действительность как ближайший род. Поэтому он достигает своего действительного и жизненного назначения для всеобщего прежде всего в своей сфере, в сфере корпорации, общины и т.д. (§251), причем для него остается открытой возможность вступить посредством своего умения в любую сферу, для которой он окажется пригодным, в том числе и во всеобщее сословие. Другая предпосылка, заключающаяся в представлении, что все должны принимать участие в государственных делах, что все эти дела понимают, столь же нелепа, сколь часто ее, несмотря на это, приходится слышать. Но в общественном мнении (см. §316) каждому открыта возможность высказывать и утверждать значимость и своего субъективного мнения о всеобщем.

§309

Так как депутаты направляются для того, чтобы они обсуждали и решали всеобщие дела, то избрание их имеет тот смысл, что облекаются доверием те индивиды, которые лучше делегирующих их разбираются в этих делах, а также и тот, что они защищают не особенный интерес какой-либо общины, корпорации в противовес всеобщему, но утверждают значимость всеобщего. Поэтому они не находятся в положении доверенных лиц, уполномоченных, связанных инструкциями, тем более что назначение собрания депутатов состоит в том, чтобы осуществлять живую, направленную на взаимное осведомление, на убеждение и совещание деятельность.

Прибавление. Если вводится представительство, то это означает, что согласие должно быть дано не непосредственно всеми, а только уполномоченными на это лицами, ибо отдельные лица уже не участвуют в качестве бесконечного лица. Представительство основано на доверии, но доверие есть нечто совсем другое, чем то, что я отдаю свой голос в качестве этого. Решение по большинству голосов идет также вразрез с принципом, что я в качестве этого должен присутствовать при том, что меня должно обязывать. Человеку оказывают доверие, когда уверены в его готовности заниматься с чистой совестью моим делом как своим, прилагая к этому все свое знание. Следовательно, принцип единичной субъективной воли отпадает, так как доверие относится к сути, к принципам человека, его поведению, его действиям, его конкретному пониманию вообще. Поэтому важно, чтобы тот, кто представляет сословие, обладал характером, пониманием и волей, соответствующими его задаче быть привлеченным к рассмотрению всеобщих дел. Ведь дело заключается не в том, что индивид в качестве абстрактного единичного получит слово, а в том, что его интересы обретут значимость в собрании, где речь идет о всеобщем. Избиратели нуждаются в гарантии, что депутат сделает это и будет содействовать этому.

§310

Гарантией наличия соответствующих этой цели свойств и умонастроения – ибо независимое состояние требует своего права уже в первом сословии – для второго сословия, выступающего из подвижного и изменчивого элемента гражданского общества, служат преимущественно умонастроение, умение и знание учреждений и интересов государства и гражданского общества, приобретенные посредством действительного ведения дел в качестве занимающих административные или государственные должности и подтвержденные делом, а также выработавшемуся благодаря этому и испытанному административному и государственному сознанию.

Примечание. Субъективное мнение о себе склонно считать требование таких гарантий, когда они предъявляются к так называемому народу, излишним, даже оскорбительным. Однако государство имеет своим определением объективное, а не субъективное мнение и собственное доверие к этому мнению; индивиды могут быть для государства лишь тем, что в них объективно познаваемо и испытано, и по отношению к данной части сословного элемента оно должно обратить на это тем большее внимание, что корень этого сословия заключен в направленных на особенное интересах и занятиях, где случайность, изменчивость и произвол могут с полным правом проявиться. Внешнее условие, обладание некоторым имуществом, представляется, взятое только для себя, односторонней крайностью внешнего значения в противоположность другой, столь же односторонней крайности, чисто субъективному доверию и мнению избирателей. Как то, так и другое представляют в своей абстрактности контраст по отношению к конкретным свойствам, которые требуются для обсуждения государственных дел и содержатся в намеченных в §302 определениях. Помимо этого наличие имущества играет уже при выборах на административные и другие должности в товариществах и общинах определенную роль и может оказать известное воздействие, в особенности в тех случаях, когда ряд функций совершается безвозмездно, а также непосредственно при ведении тех сословных дел, которые членам общины не оплачиваются.

§311

Направление депутатов как исходящее от гражданского общества имеет, далее, тот смысл, что депутаты знакомы с его специальными потребностями, препятствиями, особенными интересами и сами проникнуты ими. Поскольку депутаты соответственно природе гражданского общества направляются его различными корпорациями (§308) и простой способ этого процесса не нарушается абстракциями и атомистическими представлениями, направление депутатов гражданским обществом непосредственно удовлетворяет упомянутой точке зрения, и выборы либо становятся вообще чем-то излишним, либо сводятся к незначительной игре мнения и произвола.

Примечание. Сама собой возникает заинтересованность в том, чтобы среди депутатов для каждой особенной крупной сферы экономики общества, например для торговли, для фабрик и т.д., были индивиды, основательно знакомые с ней и сами к ней принадлежащие; в представлении о случайном неопределенном избрании это важное обстоятельство отдается на волю случая. Каждая такая сфера имеет право быть предоставленной наряду с другими. Если депутаты рассматриваются как представители, то это имеет органический разумный смысл лишь в том случае, если они являются представителями не единичных лиц, не массы, а представителями одной из существенных сфер общества, представителями его крупных интересов. Тогда представительство уже не имеет того смысла, что один находится здесь вместо другого, но самый интерес действительно наличен в его представителях, и представитель присутствует здесь в интересах своей собственной объективной стихии. Говоря об избрании многими единичными лицами, можно еще заметить, что необходимо, особенно в больших государствах, наступает безразличие к праву отдать свой голос, так как в массе он оказывает незначительное влияние, вследствие чего те, кто обладает правом голоса, не являются для подачи голосов, хотя им изображают и представляют это право как нечто великое; таким образом, эти институты ведут скорее к тому, что противоположно их назначению, – выборы оказываются во власти немногих, во власти партии, т.е. особенного случайного интереса, который именно и должен был быть нейтрализован.

§312

Каждая из двух сторон, содержащихся в сословном элементе (§305, 308), вносит в обсуждение особенную модификацию, а так как, сверх того, один момент исполняет особую функцию опосредования внутри этой сферы, притом именно опосредования между существующими, то этот момент также должен получить обособленное существование; сословное собрание разделяется, таким образом, на две палаты.

§313

Посредством этого обособления не только обеспечивается большая зрелость решения благодаря существованию нескольких инстанций, не только устраняется случайность минутного настроения, а также случайность, которая может возникнуть при подсчете большинства голосов, но – что главное – сословный элемент в меньшей степени может оказаться в прямой оппозиции к правительству, а в том случае, если опосредующий момент также окажется на стороне второго сословия, вес его воззрения тем более увеличится, так как представляется беспристрастным, и противоположное воззрение нейтрализуется.

§314

Решающее определение института сословного представительства состоит не в том, чтобы благодаря ему наилучшим образом обсуждались и решались государственные дела сами по себе, – в этом отношении оно служит лишь добавлением (§311), а в том, чтобы посредством участия депутатов в знании, обсуждении и решении всеобщих дел момент формальной свободы обрел свое право применительно к не принимающим участия в правительстве членам гражданского общества; таким образом, посредством публичности прений сословных представителей утверждается прежде всего момент всеобщей осведомленности.

§315

Предоставление этой осведомленности имеет ту всеобщую сторону, что лишь таким образом общественное мнение приходит к истинным мыслям и к пониманию состояния и понятия государства и его дел и тем самым достигает способности судить о них более разумно; кроме того, оно знакомится с делами и учится уважать таланты, добродетели и навыки государственных властей и должностных лиц. Эти таланты обретают благодаря такой публичности решающую возможность развития и поприще высшей чести, а эта публичность в свою очередь служит средством против самомнения единичных лиц и массы и средством, причем одним из важнейших, роста их образованности.

Прибавление. Публичность сословных собраний служит превосходным воспитывающим зрелищем для граждан, и на этом примере народ лучше всего учится понимать, в чем состоят его истинные интересы. Как правило, господствует представление, будто все знают, чтó является благом для государства, и в собраниях сословий это знание лишь высказывается; на деле же происходит как раз противоположное: лишь здесь получают свое развитие добродетели, таланты, навыки, которые должны служить образцом. Правда, такие собрания обременительны для министров, которые должны обладать остроумием и красноречием, чтобы парировать удары, направляемые против них; однако тем не менее публичность – величайшее формирующее средство для государственных интересов. В народе, где существует публичность, проявляется совершенно иное, более живое отношение к государству, чем там, где нет сословных собраний или где они не публичны. Лишь благодаря тому, что каждый акт палат становится известным, они связаны с обширной сферой общественного мнения; при этом обнаруживается, что одно дело – воображать что-либо у себя дома, сидя с женой или друзьями, и совсем другое – участвовать в большом собрании, где одна сообразительность побивается другой.

§316

Формальная объективная свобода, заключающаяся в том, что единичные лица как таковые имеют и выражают свое собственное суждение, мнение и подают свои советы, касающиеся всеобщих дел, проявляется в той совместности, которая называется общественным мнением. В нем в себе и для себя всеобщее, субстанциальное и истинное связано со своей противоположностью, состоящей в для себя собственном и особенном мнении многих; это существование есть тем самым наличное противоречие самому себе, познание как явление, существенность столь же непосредственно как несущественность.

Прибавление. Общественное мнение есть неорганический способ познания того, чего народ хочет и мнит. То, что действительно утверждает свою значимость в государстве, должно, правда, осуществляться органически, и это происходит в государственном строе. Но общественное мнение было во все времена большой силой, и таково оно особенно в наше время, когда принцип субъективной свободы обрел такую важность и такое значение. То, что должно быть значимым теперь, значимо уже не посредством силы и в незначительной степени как следствие привычки и нравов, а преимущественно благодаря пониманию и доводам.

§317

Поэтому общественное мнение содержит в себе вечные субстанциальные принципы справедливости, подлинное содержание и результат всего государственного строя, законодательства и всеобщего состояния вообще в форме здравого смысла людей как той нравственной основы, которая проходит через все, что принимает форму предрассудка, а также истинных потребностей и правильных тенденций действительности. Вместе с тем, когда эти внутренние моменты вступают в сознание и становятся в общих положениях представлением, отчасти для себя, отчасти для конкретного рассуждения о событиях, постановлениях и обстоятельствах государства и об ощущаемых потребностях, выступает вся случайность мнения, его невежество и извращенность, ложность знания и суждения. Так как все дело здесь в сознании своеобразия воззрения и знания, то чем мнение хуже, тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеобразное по своему содержанию, разумное же, напротив, в себе и для себя всеобщее: своеобразное есть то, что мнение возомнит о себе.

Примечание. Поэтому не следует считать различием субъективных воззрений, если в одном случае говорится vox populi, vox dei¹⁴⁴, а в другом (Ариосто):

Che'l volgare ignorante ogn'un riprenda
E parli piu di quel che meno intenda *¹⁴⁵.

Или у Гёте:

Zuschlagen kann die Masse,
Da ist sie respektabel;
Urteilen gelingt ihr miserabel¹⁴⁶.

To и другое заключено в общественном мнении; поскольку в нем столь непосредственно соединены истина и бесконечное заблуждение, ни ту, ни другую формулировку нельзя принимать всерьез. Что действительно следует принимать всерьез, может показаться сложным, но действительно сложно это различение, если держаться непосредственного проявления общественного мнения. Но так как субстанциальным является его внутренняя сторона, то серьезно следует относиться только к ней; однако она не может быть познана из непосредственного проявления общественного мнения, а именно потому, что она есть субстанциальное – лишь из себя и для себя. Какая бы страсть ни вкладывалась в мнение и как бы серьезно ни утверждали что-либо или опровергали и оспаривали его, это еще не есть критерий того, что в самом деле важно; однако этому мнению никак нельзя было бы внушить, что в его серьезности нет ничего серьезного. Некогда один великий дух поставил на общественное обсуждение вопрос: дозволено ли обманывать народ?¹⁴⁷ На это следовало бы ответить, что народ не дает себя обмануть относительно своей субстанциальной основы, сущности и определенного характера своего духа, но относительно способа знания им своего духа и суждения его об этом способе, о своих поступках, о событиях и т.д. народ сам себя обманывает.

Прибавление. Принцип современного мира требует, чтобы то, что каждый должен признавать, обнаруживало себя ему как правомерное. Однако, кроме того, каждый хочет еще сказать свое слово и дать совет. Если он исполнил свой долг, т.е. вставил свое слово, то после этого удовлетворения своей субъективности он мирится со многим. Во Франции свобода слова всегда казалась значительно менее опасной, чем безмолвие, ибо последнее заставляло опасаться, что то, что люди имеют против данного дела, они будут хранить про себя, тогда как рассуждение дает выход и удовлетворение, благодаря чему в остальном можно с большей легкостью следовать по прежнему пути.

§318

Поэтому общественное мнение заслуживает в одинаковой степени как уважения, так и презрения, презрения – из-за его конкретного сознания и внешнего выражения, уважения – из-за его существенной основы, которая, будучи более или менее замутненной, лишь светится в этом конкретном. Так как оно не обладает в себе ни масштабом различения, ни способностью поднять в себе субстанциальную основу до определенного знания, то независимость от него есть первое формальное условие совершения чего-либо великого и разумного (как в действительности, так и в науке). Можно быть уверенным, что впоследствии общественное мнение примирится с достигнутым и превратит его в один из своих предрассудков.

Прибавление. В общественном мнении содержится все ложное и истинное, но обнаружить в нем истинное – дело великого человека. Кто высказывает то, что хочет его время, говорит это ему и совершает это для него, – великий человек своего времени. Он совершает то, что составляет внутреннюю сущность времени, осуществляет его требования; тот же, кто не умеет презирать общественное мнение, каким его приходится то тут, то там выслушивать, никогда не совершит ничего великого.

§319

Свобода публичного сообщения (одно его средство – пресса – имеет то преимущество перед другим, перед устной речью, что оно далеко распространяется, но уступает ей в живости), щекочущее влечение высказать свое мнение и удовлетворение от того, что оно высказано, непосредственно сдерживается полицейскими распоряжениями и законами, отчасти препятствующими этому высказыванию, отчасти карающими его необузданность; косвенно его безопасность гарантируется безвредностью самих этих высказываний, основанной преимущественно на разумности государственного строя, прочности правительственной власти, а также на публичности сословных собраний – на публичности, ибо, поскольку в этих собраниях прежде всего выступают те, кто способен высказать основательное и связанное с высоким уровнем образованности понимание государственных интересов, другим остается сказать немногое, а главное – это лишает их уверенности в том, что сказанное ими может иметь особенное значение и воздействие; и наконец, гарантией безопасности служит также равнодушие и презрение к поверхностной и злостной болтовне, до уровня которой такие речи неизбежно скоро опускаются.

Примечание. Дефиниция свободы печати как свободы говорить и писать что угодно аналогична пониманию свободы вообще как свободы делать что угодно. Такие речи связаны с совершенно необразованным, примитивным и поверхностным представлением. Впрочем, по самой природе вещей формализм нигде не стоит так упрямо на своем и так не склонен к пониманию приводимых доводов, как в этом вопросе, ибо предметом здесь является самое мимолетное, самое случайное, самое особенное в мнении, бесконечно многообразное по своему содержанию и своим оборотам; за пределом прямого призыва к воровству, убийству, мятежу и т.д. простирается область искусства и культуры высказывания, которое для себя представляется совершенно общим и неопределенным, но либо скрывает совершенно определенное значение, либо связано с последствиями, которые отчетливо не выражены и относительно которых нельзя с определенностью сказать, в самом ли деле они следуют из сказанного и содержатся ли они действительно в нем. Эта неопределенность материи и формы не позволяет законам достигнуть в этой области той определенности, которая требуется от закона, и так как проступок, неправо и нарушение закона имеют здесь самую особенную, самую субъективную форму, то и приговор превращается в совершенно субъективное решение. Помимо этого следует заметить, что оскорбление направлено здесь на мысли и на волю других, именно они – тот элемент, где это оскорбление достигает действительности; однако этот элемент относится к свободе других, и от них поэтому зависит, окажется ли этот оскорбляющий их поступок действительным деянием. Обходить существующие в этой области законы можно поэтому либо пользуясь их неопределенностью, либо изобретая в своих высказываниях такие обороты и формулировки, которые позволят обойти закон или объявить закон или судебный приговор субъективным суждением. Можно, далее, возражая против того, что данное высказывание есть нарушающее закон деяние, утверждать, что оно вообще не деяние, а лишь мнение и мысль или просто слова. Таким образом, исходя из субъективности содержания и формы, из того, что простое мнение и речи не имеют особого значения и важности, настаивают на их безнаказанности и вместе с тем требуют величайшего почтения и уважения именно к этому мнению как к моему достоянию, причем духовному достоянию, и к моим речам как к выражению этого достояния и пользования им. Субстанциальным, однако, является и остается то, что оскорбление чести индивидов вообще, клевета на правительство, на его ведомства и его чиновников, поношение их и желание вызвать к ним презрение, особенно когда это распространяется на личность князя, издевательство над законами, призыв к восстанию и т.д. – все это преступления, проступки в их разнообразнейших степенях. Большая неопределенность, которую обретают такие поступки благодаря характеру той области, где они проявляются, не уничтожает их субстанциального характера и имеет поэтому своим следствием лишь то, что субъективная почва, на которой они были совершены, определяет также природу и форму реакции; именно эта почва проступка вызывает в реакции – будь то полицейское предотвращение преступлений или наказание в собственном смысле слова – необходимость субъективности воззрения, случайности и пр. Здесь, как и всегда, формализм пытается, опираясь на отдельные стороны, относящиеся к внешним чертам явления, и на абстракции, которые он из этого извлекает, устранить посредством резонерства субстанциальную и конкретную природу вещей. Науки же, если они действительно представляют собой науки, вообще не находятся на почве мнения и субъективных воззрений и не пользуются в изложении своих мыслей искусством применения различных оборотов, намеков, половинчатых высказываний и маскировки, а недвусмысленно определенно и открыто высказывают значение и смысл своих исследований, вследствие чего они и не подпадают под категорию того, что составляет общественное мнение (§316). Впрочем, поскольку, как было замечено выше, областью, в которой воззрения и их высказывания становятся в качестве таковых выполненными деяниями и достигают своего действительного существования, является интеллект, принципы, мнения других, то эта сторона поступков, их подлинное действие и опасность для индивидов, общества и государства (ср. §218) зависит также от характера самой почвы; ведь искра, брошенная на пороховой склад, создает совсем иную опасность, чем искра, упавшая на твердую землю, где она потухает, не оставляя следов. Поэтому подобно тому как научное высказывание имеет свое право и свое обеспечение в своем материале и содержании, так и неправо высказывания может обрести обеспеченность или по крайней мере терпимость в том пренебрежении, которое оно вызывает. Часть таких для себя и по закону наказуемых проступков можно отнести за счет того особого рода Немезиды, к которой вынуждается внутреннее бессилие, чувствующее себя подавленным превосходящими талантами и добродетелями других, чтобы перед лицом такого превосходства обрести внутреннюю уверенность и возвратить своей ничтожной особе чувство собственного достоинства; подобным способом римские солдаты при триумфальном шествии воздавали своим императорам в насмешливых песенках безобидную Немезиду за тяготы службы и суровую дисциплину, а главным образом за то, что имена солдат не упоминались в этом чествовании, восстанавливая таким образом известное равновесие между собой и императором. Вышеназванная дурная и враждебная Немезида теряет благодаря презрению к ней весь свой эффект и тем самым сводится, так же как публика, образующая своего рода сферу этого занятия, к не имеющему значения злорадству и к внутреннему осуждению, которое она в себе несет.

§320

Субъективность, которая в качестве распада существующей государственной жизни имеет свое наиболее внешнее явление в желающем утвердить свою случайность и одновременно разрушающем себя мнении и резонерстве, имеет свою подлинную действительность в том, что противоположно ей, в субъективности, тождественной с субстанциальной волей, составляющей понятие власти государя в предшествующем изложении эта субъективность в качестве идеальности целого еще не обрела своего права и своего наличного бытия.

Прибавление. Мы уже рассматривали субъективность как вершину государства в лице монарха¹⁴⁸. Другая сторона субъективности состоит в том, как она произвольно обнаруживает себя в общественном мнении в качестве наиболее внешнего явления. Субъективность монарха абстрактна в себе, но она должна быть чем-то конкретным и в качестве такового быть идеальностью, распространяющейся на целое. Государством мирного времени является такое государство, в котором пребывают все отрасли гражданской жизни, но так, что это пребывание рядом друг с другом и вне друг друга порождается идеей целого. Это порождение должно также явить себя в качестве идеальности целого.

---

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

---

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)