ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Как известно из греческой мифологии, "царство мертвых" охраняет свирепый трехглавый пес Цербер. Данте и его проводник Вергилий прошли мимо его трех разинутых зубастых пастей, метнув в них "земли два полных кулака" и таким образом заставив их сомкнуться. Мы очень редко бываем столь же успешны, пытаясь избежать страшных клыков Цербера.
В Средние века люди считали, что человек может сохранить прекрасное здоровье, уравновесив внутри себя воздействие четырех основных флюид, т.е. четырех настроений. Кроме того, существовало поверье, что характер человека и черты его личности формируются в результате разных сочетаний этих настроений, а их существенный дисбаланс приводит к патологии. Современник Шекспира Бен Джонсон высмеял такую типологию в своем сочинении "Каждый человек – человек настроения".
В его представлении эти флюиды и их патологические формы выглядят следующим образом. Избыток черной желчи (или вспыльчивости) вызывает меланхолию или депрессию. Нет ничего случайного в том, что Шекспир одел в черное своего "меланхолика-датчанина"; это позволяло зрителям автоматически связывать психологическое состояние меланхолии с черным цветом, который часто встречается в иконописи. Избыток зеленой желчи (флегмы) вызывает "флегматичную" неуравновешенность, и тогда человек становится ленивым или апатичным. Избыток желтой желчи вызывает у человека раздражение, делает его сварливым и болезненно-вспыльчивым. А избыток красной желчи приводит к формированию холерической личности – гневной, краснолицей, – бешеного пса, Цербера.
Почему Цербер трехглавый? Можно предположить, что три его головы – это три вида гнева или, возможно, три его источника. Этимологически слова гнев (anger), страх (angst), тревога (anxiety) и ангина (angina) происходят от индо-германского корня angh, т.е. "ограничивать". Если человек ограничивает свою природную спонтанность, он может испытывать гнев, тревогу или соматическое расстройство. Вместе с тем многие люди считают проявление гнева совершенно неприемлемым в кругу семьи. Таким образом, если ребенок ощущает психическое "ограничение", травмирующее его психику, неприемлемая для него эмоциональная реакция канализируется и проявляется в виде отыгрывания, вытеснения и депрессии, а также в увеличении психического расщепления между Эго и Тенью.
Нет ничего случайного в том, что самые большие проблемы при соприкосновении с Тенью связаны с гневом и сексуальностью, ибо эти чувства воспринимаются как индивидуальным эго-сознанием, так и общественным сознанием. Они архаичны, разрушают социальные нормы и не поддаются контролю. Но поскольку экзистенциальное "ограничение" неизбежно, полностью исключить гнев невозможно. В психике каждого человека существуют изменчивые "грозовые облака" гнева, а также "облака" грусти и страха. Так как многим из нас в детстве запрещалось открыто выражать свои эмоции, в особенности гнев и сексуальность, то мы проявляем эти расщепленные эмоции бессознательно. Иногда они подавляются и проявляются в виде длительной и глубокой депрессии; иногда оказываются очень близко к поверхности и при извержении наносят серьезный вред и самому человеку, и другим людям. Иногда травма человека оказывается настолько серьезной, что он надолго остается во власти гнева.
Несколько лет назад в Швейцарии была опубликована автобиография, которая называлась "Марс" (имя бога войны и гнева в Древнем Риме), она была написана человеком под псевдонимом Фриц Цорн (Zorn в переводе с немецкого языка означает гнев, тогда как подлинное имя автора было Angst, т.е. страх). В своей замечательной, страстной и полной сарказма книге Цорн очень резко отзывался о своей родной семье и вообще о швейцарской буржуазной культуре. Обладая от рождения здоровьем и рядом привилегий, он оказался в чудовищном плену ожиданий окружающих, был обременен социальными стереотипами коллективной психологии, которая была и остается очень ограниченной, чрезвычайно "правильной" и слишком требовательной. Но, не дожив до тридцати лет, Цорн умер от рака. Узнав о своей болезни, он не только страшно разгневался, осознав, что так и не прожил свою жизнь; он решил, что заболел раком из-за психосоматического воздействия внешних ограничений. Его невыраженный и никем не услышанный гнев превратился в злобную ярость. (Этот пример отчасти подтверждает предположение, что иммунная система людей, которые затрудняются выразить свой гнев, автоматически ослабляется, и они становятся более уязвимыми для заболевания раком.)
В книге "Марс" Цорн разрывает связь со своей известной в обществе семьей, с ее жесткими социальными нормами, со швейцарской культурой и с предопределенной ему судьбой, сулившей ему хорошую жизнь, а потом ее перечеркнувшей. Написав эту книгу, которая стала в Швейцарии бестселлером и пользовалась скандальным успехом, Цорн надеялся очиститься от кипящей в нем ненависти и спастись от медленно удушающих его метастазов. Он изо всех сил заставлял себя поскорее закончить книгу и освободиться от рака. За день до смерти он узнал, что его книга принята к публикации. Незаметный ранее гнев, находившийся у него где-то глубоко внутри, наконец нашел свое внешнее выражение. Эта книга имела необыкновенный успех, ибо ее автор смог выразить то, что не могли выразить многие другие.
В своей книге "Перевал в середине пути" я отмечал, как все мы пострадали от травмы "избыточности", т.е. от чрезмерного воздействия внешнего мира, проникающего сквозь слабые границы детской психики, или же от травмы "недостаточности", т.е. от недостаточного внимания, пренебрежительного отношения или отказа окружающих удовлетворить потребности ребенка. В результате таких травм у человека развивается неверное восприятие окружающего мира, деформируется личность и появляется совокупность ответных реакций, формирующих его ложное Я, цель которого заключается в снижении уровня тревоги. Соответственно, ребенок, перегруженный воздействием окружающего мира, например, папиным алкоголизмом или маминой депрессией, чтобы просто выжить, становится пассивной, созависимой личностью. У ребенка, страдающего от недостаточного внимания окружающих, развивается склонность к снижению самооценки и к настойчивому поиску внешней поддержки. В таком случае человек бессознательно содействует своему внутреннему самоотчуждению, у него накапливается огромный заряд гнева, который накладывает ограничения на его самость, даже если наличие этого гнева он признает.
Третья разновидность травмы, которая вызывает гнев, – осознанное или едва осознанное представление о том, что в той или иной мере мы добровольно участвуем в нанесении себе психических травм. Все мы знаем, хотя не хотим в это поверить, что являемся злейшими врагами самим себе и живем, по выражению Сартра, недобросовестно (mauvaise foi), т.е. не доверяя себе и окружающим. Эта третья разновидность гнева в конечном счете направляется на нас самих. А Цербер – это трехглавый пес.
Отец Джеральда был на двадцать лет старше его матери. Со временем, когда у Джеральда возникла потребность в общении с отцом, который мог бы поделиться с ним своими знаниями и опытом, тот был уже немолод и нездоров. Когда Джеральд достиг половой зрелости, его отец умер. Так как в деревне больше не было мудрых мужчин, которые могли бы помочь Джеральду освободиться от регрессивного воздействия материнского комплекса, он всю жизнь плыл по течению. Мать продолжала оказывать ему поддержку и делала это с удовольствием, полагая, что Джеральд в какой-то мере станет ей спутником жизни. Потребность Джеральда в рано умершем отце нашла свое проявление в глубокой меланхолии, в печали, которую он не мог объяснить, но которая постоянно его подавляла. Он пришел на терапию, когда ему было далеко за тридцать, из-за того, что чувствовал свою бесполезность и только теперь осознавал глубину травмы, обусловленной отсутствием отца.
Джеральд ненавидел свою мать, так как знал, что она решила за него, какой будет его взрослая жизнь, хотя сделала это не без его участия. А потому из-за своего глубинного амбивалентного отношения к фемининности Джеральд сам никогда не проявлял активности в отношениях с женщинами. Он бессознательно переносил на женщину, с которой он вступал в отношения, ту власть, которой обладала его мать. Боясь этой власти, он не развивал и не углублял отношения, а все больше и больше ощущал, как они его угнетают, и разрывал их, испытывая к женщинам гневные чувства. Ни на словах, ни на деле он никогда не совершал насилия, а направлял свою ярость на тех людей, которые, по его мнению, пытались им управлять. Вместе с тем он плыл по течению жизни, не имея никаких профессиональных увлечений. Для него стало открытием, что он злится и на своего "старика", которого едва знал, поскольку отец никогда не был ни его наставником, ни человеком, который развил бы его маскулинность, чтобы уравновесить его фемининность.
В своем докладе, состоявшемся в Центре К.Г.Юнга в Филадельфии в апреле 1992 г., юнгианский аналитик из Монреаля Гай Корню, автор книги "Отсутствующие отцы, потерянные сыновья" привел следующий пример: как только мальчик пошел в школу, он сразу стал вспыльчивым и раздраженным. Его вырастила заботливая и любящая мать, но в семье не было отца. Мальчик не понимал, что у детей есть отцы, пока не пошел в школу и не увидел, как отцы забирают из школы некоторых его одноклассников. Именно эти ребята и стали мишенью для его нападок. Он был полон гнева из-за того, что сталкивался с ограничениями в процессе своего развития, или, говоря иначе, гнева на то, что он недополучил в жизни.
То же самое происходило и с Джеральдом, который знал, что ненавидит женщин, потому что боится их власти; он открыл для себя, что испытывает гнев также по отношению к своему отсутствующему отцу. Это осознание стало поворотной точкой в его психотерапии. Осознание существующей у него "недостаточности" и потребности в наставнике привело к возрастанию у него негативного отношения к женщинам и направило его гнев на отсутствующего наставника. Тогда он смог использовать терапию как средство освобождения от власти материнского комплекса; психотерапия отчасти заменила Джеральду отсутствующего отца и стала для него связующим звеном с его взрослостью.
По существу, гнев Джеральда был вполне закономерной реакцией на его раннюю психическую травму, но впервые он испытал гнев, когда ощутил свою ненужность, затем неоправданно перенес этот гнев на женщин, а потом направил его на призрак своего отца, который продолжал его преследовать. Как только он осознал причину своего гнева и прояснилась скрытая за ним здоровая мотивация, у него высвободилась энергия, которая была направлена на решение насущной задачи взросления в этом весьма несовершенном мире. Ко времени окончания терапии Джеральд смог строить отношения с другими людьми, жениться и найти себя в профессии.
Джейн относилась к той категории людей, которые хотят помочь каждому. Еще в подростковом возрасте она хотела стать медицинской сестрой, но вместо этого стала социальным работником. Ее родители были алкоголиками. Еще ребенком Джейн была семейным миротворцем, решала семейные проблемы и, по существу, выполняла роль матери для своих младших братьев и сестер. Когда эти дети выросли, у них появились серьезные проблемы, связанные с употреблением наркотиков и алкоголя. Но Джейн не относилась к тем людям, которые могли себе позволить иметь собственные чувства. Она улыбалась каждому, несла свое бремя и пользовалась всеобщей любовью. Казалось, что жизнь Джейн идет как по маслу: она была опытным терапевтом и хорошо об этом знала.
Однако Джейн часто мучили мигрени. Она пыталась от них излечиться при помощи самых разных средств: медикаментов, гипноза, биополя, но ничто не приносило ей кардинального облегчения. В отличие от Джеральда, который знал, что испытывает гнев, имевший, впрочем, ложное направление, Джейн никак не удавалось его осознать. Она считала себя доброжелательной и радостной, такой она и была в действительности, но вместе с тем она несла в себе огромный заряд гнева, образовавшегося не только из-за постоянного чрезмерного насильственного воздействия на нее в детстве, но и – на гораздо более глубоком уровне – вследствие деформации ее души.
Джейн постоянно пребывала в такой депрессии, которая возникает из-за обращенного внутрь гнева. Она нападала лишь на одного человека, на которого ей было позволено нападать, – на саму себя. Под ее поверхностной лучезарной радостью мерцала ярость. Такое количество негативной энергии должно было находить какой-то выход. В детстве она ни разу не могла себе позволить удовлетворить свои истинные потребности – выразить свое возмущение. Поэтому возмущение постоянно у нее накапливалось и скрывалось за ее Персоной, которая никогда никого не должна была обижать, и со временем Джейн так идентифицировалась с этим ложным заботливым Я, что бессознательно обратила его в профессию, благодаря которой она смогла продолжать лечить все больное человечество. Хотя Джейн хорошо выполняла свою работу и люди были ей благодарны за ее деятельность, она по-прежнему оставалась травмированным ребенком, который мог поддерживать свое хрупкое психическое равновесие только посредством экзистенциальной лжи.
Поворотной точкой в психотерапии Джейн стал тот момент, когда ее родители, жившие в другой части страны, вернулись в город, где жила она. Ее головные боли стали совершенно невыносимыми, и она осознала и то, что в намерения родителей входило снова заставить ее исполнять роль заботливой сиделки, и собственный страх, что теперь она не сможет соответствовать этой роли. Страх, который она испытывала и который сначала защищал ее от чувства вины, был чувством ребенка, лишенного выбора и обязанного проявлять благоразумие ради благополучия семьи.
Когда Джейн смогла объективно оценить свою вину, свой страх и свои головные боли, она увидела в них защиту от той бездны гнева, которая в ней существовала. Когда Джейн смогла произнести то, что до сих пор произнести не могла, когда она смогла выразить свою ярость и сказать родителям НЕТ, ее головные боли прекратились. Конфронтация с родителями действительно стала самым трудным эпизодом в ее жизни. Несмотря на переполняющий ее детский страх, теперь она стала взрослой и устанавливала границы там, где их раньше никогда не было.
Насилие, которое Джейн испытала в детстве, интериоризировалось и стало очень "токсичным". Куда "хорошая девочка" могла деть свою ярость, кроме как направить ее на саму себя? Присущая ей психодинамика самобичевания по своему смыслу перекликается со смыслом поэмы Уильяма Блейка "Ядовитое дерево", написанной в 1794 г.:
Я был разгневан на своего друга:
Я сказал ему о своем гневе, и гнев прекратился.
Я был разгневан на своего врага:
Я не сказал ему о своем гневе, и мой гнев вырос99.
Затем автор (лирический герой поэмы) обильно "подпитывает" свою злобу страхами, слезами, улыбками и уловками, – именно так, как это научилась делать Джейн. Спустя какое-то время запретные плоды с этого дерева становятся ядовитыми и причиняют вред не только окружающим, но и тому человеку, в душе которого они созрели. На ядовитом дереве, как и на райском Древе Познания Добра и Зла, растут горькие плоды, в частности, мигрени; выкорчевать его можно, только пройдя через очищающий катарсис, который не мог выдержать ребенок. Джейн не могла пойти на риск и противостоять эмоциональному напору, от которого ей приходилось защищаться, поскольку мигрени становились все сильнее и поскольку она, наконец, стала достаточно сильной, чтобы признать гнев, который всегда несла в себе. Этот гнев был не только закономерной реакцией на ее травму – он стал для нее источником энергии, необходимой, чтобы измениться и сделать все, чтобы исцелиться.
Труднее всего преодолеть гнев, если мы признаем, что основную проблему представляем мы сами, что нам мешают жить наши убеждения. Несомненно, одним из самых потрясающих открытий, сделанных теми, кто стремится к познанию и ответственности, является осознание собственного бессознательного соучастия в причинении себе зла. Из истории Джейн хорошо видно, что постоянный страх, лежащий за нашими защитами, наше ложное Я, принимать очень трудно. История Джеральда показывает, что не менее трудно перестать делать проекции и ненавидеть окружающих. Но сложнее всего признать сам факт того, что мы сохраняем внутри свою травму. Апостол Павел сказал приблизительно следующее: хотя мы знаем, что есть добро, мы добра не делаем. Картина Ливана Олбрайта в Институте искусств Чикаго называется так: "То, что я должен был сделать и не сделал".
Кому из нас не известна едкая горечь этих слов? Кто из нас не просыпался в четыре часа утра, чтобы осознать ужасную истину: мы готовы ругать себя за то, как мы распорядились своей жизнью, за то, кем мы стали, за то, что мы сделали для других. Мы можем испытывать при этом стыд, грусть или депрессию, но и то, и другое, и третье можно считать той долей гнева, которую мы направляем на себя.
Иногда этот гнев проявляется в том, что мы изливаем свое раздражение на окружающих и даже причиняем им боль. Чаще всего это глубинный гнев, который возник потому, что душа человека разделилась и одна ее часть вступила в конфликт с другой, что проявилось в многочисленных случаях самооговора, самоунижения и саморазрушения, подрывающих собственные возможности человека.
В конечном счете нам следует признать, что в душе каждого человека, наряду с душевным омутом грусти, существует и бездна гнева. Гнев – это закономерная реакция души на ее травму. Мы можем оставить эту травму неосознанной именно потому, что выражать ее крайне опасно. Мы можем обернуть эту травму против себя, испытав психосоматическое недомогание, депрессию или причинив себе какой-то иной вред из-за принятия неадекватных решений. Или же мы можем перенести свой гнев на других и тем самым травмировать тех, кто молчаливо заменяет нам людей, с которыми мы избегали прямого столкновения в прошлом. В таком случае гнев становится рефлекторной реакцией на "ограничение души". И тогда он – уже не только часть защитной психической системы, а жизненно важный индикатор, добравшись до истоков которого мы можем прийти к исцелению души.
После обработки сознанием гнев превращается в жизненную энергию, необходимую не только для исцеления, но и для исполнения желаний души. Пока мы идентифицируемся с психической травмой, мы продолжаем пребывать в состоянии жертвы, увязнув по уши в трясине гнева. И только признав, что у нас на пути встал трехглавый свирепый пес Цербер, олицетворяющий "избыточность", "недостаточность" и самобичевание, мы получаем шанс миновать его страшные пасти.
Хотя первичные травмы редко поддаются исцелению, можно переосмыслить их символический смысл, который мы осознали. Погрузившись в пучину гнева, каким бы справедливым он ни был, мы опускаемся в Ад и оказываемся в самом начале своей индивидуальной истории. Наша жизнь в настоящем времени по-прежнему во многом определяется травмой, полученной в прошлом. Только признав наличие гнева, поняв его природу и определив его воздействие на наше воображаемое Я, – только тогда мы сможем, наконец, освободиться от ограничений прошлого. Трехглавый пес Цербер оказывается у нас на пути – вот там, совсем недалеко впереди. Но он находится и у нас внутри; мы носим его в себе. Только согласившись с доктором Фаустусом, что место, где мы находимся, – это Ад, мы отправимся по долгой и крутой дороге, ведущей наверх из "царства мертвых".