ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
В начале этого века резкий властный голос Джона Б. Уотсона очень впечатлил и академических психологов, и публику вообще. В последние два десятилетия сравнимое впечатление произвел Б. Ф. Скиннер, произведя во многом аналогичные реформы. Скиннер – правоверный бихевиорист, убежденный в важности объективного метода, экспериментальной строгости, в способности изящного эксперимента и индуктивной науки разрешить большинство сложных психологических проблем. Он готов и стремится применить свои представления к большинству проблем нашего времени, как практических, так и теоретических. Яркий полемист, никогда не сходивший со своего пути чтобы избежать конфронтации, Скиннер оказывает постоянно возрастающее влияние на психологию и смежные области.
Эта позиция вполне могла быть рассмотрена под заголовком "Стимулреактивные теории" ввиду того, что Скиннер в своем подходе к поведению использует эти понятия. Однако тот факт, что сам он отвергает такой ярлык в отношении своей теории, помимо нескольких важных различий между его позицией и теорией Халла-Спенса, предполагает желательность дифференцированного подхода. Одной из важных отличительных черт является нелюбовь Скиннера к формальной теории и отрицание основанного на постулатах и теоремах халловского подхода к теоретизированию. Другая отличительная черта – внимание к изучению реакций, которые не обязательно вызываются каким-либо стимулом (оперантам), но находятся под влиянием последствий реакций (подкрепления). Необычно и внимание Скиннера к индивидуальным субъектам, а не обобщению групповых тенденций.
Сын адвоката из маленького городка, Скиннер родился в 1904 году и рос в Саскеханне, Пенсильвания, в теплой и устойчивой семейной атмосфере. Интересно отметить, что изобретатель "ящика Скиннера", "детского ящика" и различных обучающих машин пишет относительно своего детства:
"Я всегда что-то строил. Я строил роликовые самокаты, управляемые вагоны, санки и массу всего, чем можно было управлять в мелких водоемах. Я делал качели, карусели и горки. Я делал рогатки, луки и стрелы, духовые ружья и водяные пистолеты из бамбука, а из старого парового котла – паровую пушку, из которой мог стрелять картофельными и морковными снарядами по соседским домам. Я делал волчки, чертенят, модели аэропланов, управляемые скрученной резиновой лентой, воздушных змеев и жестяные пропеллеры, которые можно было запускать в воздух при помощи катушки и веревки. Снова и снова пытался я сделать планер, чтобы полетать самому.
Я изобретал вещи, некоторые в духе поразительных выдумок, опубликованных Рубом Голдбергом в "Филадельфийском Изыскателе" (на который, как добрый республиканец, подписался мой отец). Например, мы с другом частенько собирали и продавали ягоды бузины, и я построил систему, позволяющую отделять зрелые ягоды от зеленых. Много лет я работал над вечным двигателем. (Он не работал)" (Skinner, 1967).
Студентом он посещал небольшую школу искусств, Хемилтон, где совершенствовался в английском языке и принял решение стать писателем. Воодушевленный различными путями, в том числе письмом от Роберта Фроста, поддержавшего три рассказа из сочиненных Скиннером, он решил год или два целиком отдать литературному труду, живя дома. Этот период оказался относительно непродуктивен и, после короткого периода, проведенного в Гринвич Вилледж и в Европе, он оставил писательство и обратился к Гарварду и психологии. Хотя Скиннер и отошел от карьеры писателя, он не оставил интереса к литературе, как показывают многие его последующие статьи (1961).
В это время Гарвард для молодого психолога был учреждением неформальным, но воодушевляющим. Скиннер не пошел по следам ни одного из сотрудников факультета, хотя имел важные встречи со многими, включая Э.Г.Боринга, Кэрролл Пратт (Pratt, С.) и Генри А.Мюррея. По меньшей мере столь же важным было влияние его товарища по выпуску, Фреда Келлера (Keller, F.), и выдающегося экспериментального биолога У. Дж. Крозье (Crozier, W.J.). Степень доктора Скиннер получил в 1931 году и пять последующих лет провел, работая в лаборатории Крозье, последние три – как младший сотрудник – самое престижное из того, что доступно молодому ученику Гарварда. Крозье был одним из строгих биологов, повлиявших на Скиннера. Другие – Жак Лоэб (Loeb, J.), Ч.С. Шеррингтон (Sherrington, С.S.) и Иван Павлов. Среди психологов на него интеллектуально повлияли Джон Б. Уотсон и Э.Л.Торндайк. Скиннер указал на многих философов науки, чьи труды во многом определили его бихевиористическую позицию, отнеся к ним Бертрана Расселла, Эрнста Маха, Анри Пуанкаре и Перси Бриджмена.
Свой первый академический пост он принял в Миннесотском университете, куда перешел в 1936 году. Последующие девять лет в Миннесоте были замечательно продуктивны, и тогда установилась репутация Скиннера как одного из главных экспериментальных психологов своего времени. В этот период интенсивной научной активности он нашел время начать роман "Уолден-2"* (1948), где описывал эволюцию экспериментального общества, построенного по психологическим принципам. Вслед за кратким пребыванием в Индиане он вернулся в Гарвард, где и остался до сих пор. За эти годы Скиннер был удостоен многих почестей, включая премию Американской психологической ассоциации "За выдающиеся научные заслуги", членство в Национальной Академии наук, право чтения Джеймсовских лекций в Гарварде. Он – один из трех специалистов в науках о поведении, удостоенных Президентской медали за научные достижения.
* "Уолден, или жизнь в лесу" – роман американского писателя и философа Генри Торо.
Наиболее важная отдельная работа Скиннера – это просто его первая книга, "The behavior of organisms" (1938), которая остается основным источником интеллектуального влияния много лет спустя опубликования. Книга, озаглавленная "Science and human behavior" (1953) представляет введение в его точку зрения и иллюстрирует возможности ее приложения к широкому кругу практических проблем. Подробный анализ языка с точки зрения его представлений содержится в работе "Verbal behavior" (1957), а первый пример программированного обучения предложен Холландом и Скиннером (Holland & Skinner, 1961). Наиболее важные статьи до 1961 года содержатся в сборнике, озаглавленном "Cumulative record" (1961). Интересная оценка его интеллектуального продвижения приведена в автобиографии (1967), а книга "The technology of teaching" (1968) подробно отражает его подход к школьному обучению (научению в ситуации школы). "Contingencies of reinforcement" (1969) содержит новое изложение научной позиции Скиннера, включая его отношение к широкому кругу социальных проблем.
Помимо способности оказывать влияние (и вызывать гнев) посредством печатного слова, Скиннер серьезно повлиял на психологию через огромное число талантливых учеников, продолживших и расширивших его работу. Среди наиболее известных – Nathan Н.Azrin, Donald S.Blough, William K.Estes, Norman Guttman, Richard J.Hermstein, Orgen R.Lindsley, William Н.Morse, Herbert Terrace.
Что можно в общем сказать относительно позиции Скиннера и ее отличительных особенностях? Прежде всего, трудно было бы найти теоретика, менее хотевшего бы слыть теоретиком, чем Скиннер. Несмотря на его огромное теоретическое влияние, он до недавнего времени оспаривал вклад теории в развитие науки и в собственной работе видел пример систематического эмпиризма, действующего без теоретических дериваций. Он постоянно боролся с попытками заполнить разрыв между наблюдаемыми событиями при помощи подразумеваемых или гипотетических переменных. Его стремлением было выявить законы поведения без "объяснительных фикций". Эта точка зрения проиллюстрирована в двух статьях – "Необходимы ли теории научения?" (1950) и "Описание случаев в научном методе" (1956).
Можно заметить также, что его теория столь же обязана лабораторным исследованиям, как и многие другие в этой книге. Принципы Скиннера выведены на основе педантичного экспериментирования, и он выказывает больше уважения к данным, полученным при тщательном контроле, чем любой сопоставимый с ним теоретик. Очень просто сказать, что награды имеют какое-то отношение к обучению, и не слишком трудно продемонстрировать в тщательно контролируемых условиях, что во многих различных ситуациях это так. Однако другое дело – определить закономерные отношения между определенными схемами подкрепления и тщательно специфицированными показателями реакции. В исследованиях режимов подкрепления Скиннер сделал именно это и совершил открытия такой закономерности и определенности, которые могут конкурировать с открытиями любого физика. Он показал, что определенные схемы (режимы) подкрепления порождают характерные и повторяемые изменения в реагировании, как в подкрепленном реагировании, так и при угасании.
Скиннер явно отличается от обычного экспериментального психолога своим вниманием к индивидуальному субъекту. Результаты его в типичном случае представлены с точки зрения индивидуальных записей. Недостаточно того, что его исследования приводят к средним результатам, соответствующим ожиданиям и будущим наблюдениям. Поведенческий закон выравнивания должен быть применим к каждому субъекту в соответствующих условиях. Внимание к тому, чтобы каждое открытие или закон могли применяться к индивиду, особо ценно для дисциплины, где исследователь часто не заглядывает дальше групповых данных, чтобы увидеть, соответствует ли чье-либо индивидуальное поведение групповым обобщениям – если вообще чье-то соответствует.
Хотя многие психологи обращали основное внимание на реакции, возникающие в основном под контролем стимулов (например, рефлексы), Скиннер предпочел обратиться к спонтанным, а не вызванным реакциям. Это внимание – в терминах Скиннера – к оперантам, а не респондентам, составляет другую отличительную черту его подхода к изучению поведения. Он полагает также, что психология, прежде, чем пытаться понять и предсказывать сложное поведение, должна обратиться к простым поведенческим событиям.
Несмотря на значение, которое он придавал изучению индивидуальных организмов и простых реакций, Скиннер допускает, что его открытия имеют более общее значение. Он говорит: "Полагаю, что динамические свойства оперантного поведения могут быть изучены на одном рефлексе (или хотя бы том минимуме, который нужен для оценки приложимости результатов)". (1938). Скиннер полагает, что один и тот же общий принцип поведения будет открыт независимо от того, какой организм, стимул, реакция и подкрепление выбраны экспериментатором для изучения. Так, голубь и лаборатория оказались достаточными для создания парадигмы, распространимой и экстраполируемой на широчайший круг разнообразных организмов и ситуаций.
Последнему замечанию соответствует тот факт, что Скиннеровский подход к поведению, законы, технологии использовались во многих прикладных ситуациях. Скиннер и его ученики имели дело с практическими проблемами – контролем за ракетами (Skinner, 1960), космической технологией (Rohles, 1966), испытаниями психоактивных препаратов (Вогеп, 1968), технологией образования (Skinner, 1968), развитием экспериментальных культур или обществ (Skinner, 1961), лечением психотиков, аутичных детей, умственно отсталых (Krasner & Ullmann, 1965), развитием ребенка (Bijou & Baer, 1966). Следовательно, хотя в одном отношении Скиннер – "чистейший" из всех теоретиков, по рассуждении мы приходим к мысли, что он – теоретик, чья работа нашла очень широкое приложение в различных областях поведения.
Мы кратко рассмотрели истоки и общие характеристики суровых положений Скиннера, а теперь детально рассмотрим его представления и их приложения.
Начнем с анализа некоторых допущений, лежащих в основе работы Скиннера. Хотя допущение о том, что поведение подчиняется закономерностям, имплицитно содержится во всех психологических исследованиях, оно часто не эксплицировано, и многие из импликаций остаются нераспознанными. Скиннер, как и Фрейд, заслуживает признания за то, что постоянно подчеркивает наличие закономерностей в поведении и, что, возможно, более важно, за распространение этого убеждения в обществе. Посредством своих трудов и тщательно поставленных экспериментов Скиннер убедил многих в том, что принцип детерминизма применим к человеческим существам, что поднимает много вопросов относительно представлений о человека как свободном существе с определенными жизненными целями. К примеру, Скиннер постоянно подчеркивает, что если мы принимаем это принцип, то распределение вины или ответственности за поступки имеют мало смысла. Один индивид совершает серьезные преступления, другой служит человечеству. Оба типа поведения – следствие взаимодействия переменных, которые полностью детерминируют поведение и могут быть определены. Поведение индивида – полностью продукт объективного мира, и может быть понято с этой точки зрения. В сущности – и Скиннер полагает, что это так и на практике, – действия индивида могут быть расценены как столь же закономерные, как движение бильярдного шара после удара другим.
Разумеется, все теоретики личности допускают, что поведение подчиняется законам. Но Скиннер таким образом развернул это допущение, что оно стало понятно обычному человеку. Следующий отрывок ясно иллюстрирует взгляды Скиннера:
"Наука – больше, чем просто описание событий такими, какими они происходят. Это – попытка обнаружить порядок, показать, что определенные события состоят в закономерных отношениях с другими. Пока такие отношения не раскрыты, на науке нельзя основывать никакой практической технологии. Но порядок – не только возможный конечный продукт: это рабочее допущение, которое должно быть принято в самом начале. Мы не можем применить научные методы к субъективному миру, который, как допускается, весьма непостоянен. Наука не только описывает, она предсказывает. Она имеет дело не только с прошлым, но и с будущим. Но предсказание – не последнее слово: оно может контролироваться настолько, насколько могут изменяться или контролироваться соответствующие условия. Если мы хотим использовать научные методы в сфере человеческих отношений, мы должны допустить, что поведение подчиняется закономерностям и детерминировано. Мы должны ожидать открытия того, что деяния человеческие – результат определимых условий, и что если эти условия обнаружены, мы можем предсказывать и до некоторой степени определять его действия.
Эта возможность многим кажется обидной. Она противостоит пониманию человека как свободного существа, чье поведение – результат не определенных предшествующих условий, а спонтанных внутренних изменений. В философии человека преобладают представления о внутренней "воле", во власти которой вмешиваться в каузальные отношения, что делает невозможным предсказание поведения и контроль за ним. Предложить отбросить эти представления – значит быть угрозой многим нежно лелеемым убеждениям, подрывать то, что выглядит вдохновляющей и творческой концепцией человеческой природы. Альтернативная точка зрения настаивает на том, что в человеческом поведении действуют понуждающие силы, которые мы предпочитаем игнорировать. Она бросает вызов нашим притязаниям, мирским или духовным, независимо от того, сколько мы обретаем от допущения о том, что человеческое поведение – настоящая научная проблема; никто из тех, кто воспитан в традициях западной цивилизации, не сможет согласиться с этим без борьбы. Мы просто не желаем такой науки" (1953).
Скиннер выдвигает положение о том, что, анализируя поведение, непрофессионал припишет причинную роль среды в отношении одних видов поведения, но не в отношении других. Если на фабрике есть контролер, то очень несложно приписать хорошую работу рабочего именно этому. Мы больше доверяем рабочему, столь же усердному и в отсутствие надзирателя, поскольку в этом случае причины поведения не столь очевидны. Таким образом, мера доверия к человеку обратно соотносится с тем, насколько бросаются в глаза причины его поведения. Скиннер утверждает, что поведение рабочего подчиняется закономерностям независимо от того, насколько его причины очевидны наблюдателю, и доверие к индивидам лишь требует поиска факторов, контролирующих их поведение.
Представление о том, что все поведение подчиняется закономерностям, предполагает возможность контроля за поведением. Все, что требуется – манипулировать условиями, влияющими на изменения поведения. Возможны разногласия по поводу того, обязательно ли предполагает контроль понимание или объяснение, но на чисто практическом уровне Скиннер предпочитает использовать термин "контроль", поскольку смысл его ясен. Скиннера не слишком интересуют те аспекты поведения, которые сильно сопротивляются изменениям, например, те, которые зависят от наследственности. Изучаемое им поведение – то, что представляется наиболее пластичным, то, в отношении которого можно допустить, что изменения привносятся посредством манипулирования теми типами переменных среды, которые обычно взаимодействуют с человеком. Интерес Скиннера к поведению связан не только с любопытством по поводу того, как оно происходит, но и из желания обнаружить возможности манипулирования. Слово "контроль" отчасти используется потому, что точно отражает именно это. Скиннер часто утверждал, что при правильном подходе возможность манипулирования поведением можно использовать для всеобщего улучшения.
Теперь возникает вопрос о том, как легче всего добиться контроля. Скиннер полагает, что здесь наиболее уместен функциональный анализ. Под функциональным анализом Скиннер понимает анализ поведения с точки зрения причинно-следственных отношений, когда сами причины контролируемы, то есть стимулируются, депривируются и т.п. Психологи часто пользуются терминами "независимая переменная" и "зависимая переменная". Независимая переменная – та, которой манипулирует экспериментатор, зависимая переменная – та, которая изменяется в результате этой манипуляции. Скиннер противопоставляет функциональный анализ поведения тому анализу, который направлен лишь на поиск корреляций между зависимыми переменными, а не на поиск каузальных отношений. При установлении корреляций, как и при классификации черт, мы можем, к примеру, обнаружить, что очень агрессивные люди также очень интеллектуальны. Но мы при этом не показываем, как можно поощрять (или наоборот) агрессивную диспозицию или интеллект. Мы лишь связываем следствие со следствием, но не раскрываем предшествующих переменных, влияющих на обе характеристики. Таким образом, хотя мы и можем до определенной степени предсказать поведение, поскольку можем измерить интеллект и предсказать агрессивность, мы не располагаем указаниями на то, какой переменной следует манипулировать, чтобы повысить или снизить агрессивность.
Скиннер настаивал на том, что поведение можно лучше всего изучить, обращаясь к тому, как оно соотносится с предшествующими событиями. Это положение принимается и многими другими психологами. Скиннер утверждал также, что при функциональном анализе поведения нет необходимости говорить о механизмах, действующих внутри организма. Он полагает, что поведение может объясняться и контролироваться исключительно посредством манипулирования средой, в которую включен организм, и что нет нужды рассматривать организм отдельно или выдвигать какие-либо положения о том, что происходит внутри него. Этот аргумент не пользуется популярностью у психологов за пределами сферы влияния Скиннера.
Чтобы понять его точку зрения, полезно бросить взгляд на то, что говорил Скиннер относительно обычных каузальных объяснений поведения, основывающихся на идее внутренних событий в плане причинно-следственных связей. Предположим, человек идет в ресторан, зовет официанта и заказывает гамбургер. Когда гамбургер принесен, он его поглощает, не делая пауз для адресованных ему разговоров. Вопрос: почему человек ест? Одно из привычных объяснений: потому что он голоден. Но откуда мы знаем, что он голоден? Мы лишь знаем, что человек проявляет некоторую активность, которую связываем с некоторыми условиями среды и за которыми оно следует. Но, используя такое описание, мы не признаем, что бытие голодным предшествует еде; нет, акт торопливой еды – это часть того, что мы подразумеваем под голодом. Термин "быть голодным" может просто описывать некоторый набор активностей, ассоциируемых с определенной независимой переменной (потреблением пищи), во многом так же, как понятие "игра в бейсбол" включает броски, удары, отбивание мяча и т.д. Каждую из этих активностей можно объяснить указанием на следствие событий, предшествующих игре в бейсбол. Но активности не объясняются просто описанием их как части игры в бейсбол. Мы не говорим, что индивид бросает просто потому, что играет в бейсбол. Игра в бейсбол – это не событие, предшествующее бросанию, броски – это часть "игры в бейсбол".
Возражая против этой линии рассуждений, мы можем сказать, что понятие "быть голодным" используется для обозначения события, предшествующего еде (прошло несколько часов после последнего принятия пищи), и что "быть голодным" – причина еды. В этом смысле "быть голодным" может использоваться как каузальная связь между пищевой депривацией и поведением в ресторане. Тогда возникает проблема, как определить эту каузальную связь и какие свойства ей приписать.
Обычны два решения этой проблемы. Одно заключается в том, чтобы дать событию "быть голодным" место в психическом мире, приписать ей нефизический статус. Такое делается часто, и возникает представление о внешнем человеке и внутреннем человеке. Внешний человек, или человек поведения, как его можно назвать, ведом и контролируем внутренним метафизическим человеком. Это представление иллюстрируется повседневными утверждениями типа "он справился с этим только благодаря огромной силе воли". Это утверждение производит впечатление объяснения, потому что кажется, что в нем указывается нечто предшествующее поведению. Разумеется, правда, что эти события, как предполагается, происходят в нефизическом мире; при этом совсем не ясно, как они могут влиять на события физические. Более серьезное возражение против такого типа объяснений заключается в том, что при внимательном взгляде оказывается, что у этих событий нет никаких определенных свойств, кроме способности продуцировать то поведение, которое они объясняют. Тот же тип объяснения существовал у первобытных людей, полагавших движение солнца силой, контролирующей людей, тогда как единственным свидетельством существования этой контролирующей силы было само движение солнца. Контролирующую силу можно выдумать для объяснения любого мыслимого события. Пустоту такого типа объяснений проще всего обнаружить, задавшись вопросом о том, насколько увереннее можно предсказать эффект теперь, когда мы изолировали причину. Тогда оказывается, что нет никакой изоляции, что причина неотделима от следствия, поскольку у причины нет никаких свойств, кроме как производить следствие.
Обычно объяснение на основе психических причин выдвигается тогда, когда игнорируются важные для поведения физические события. Скиннер полагает это наиболее вредным типом объяснения, поскольку у него обманчивая внешность, и он, выглядя удовлетворительным, сдерживает исследование тех объективных переменных, которые действительно могут осуществлять контроль за поведением.
Другой статус, который мы можем приписать "бытию голодным", физиологический. Мы можем обратиться к сокращениям желудка, концентрации сахара в крови, активации мозговых центров и т.д. При физиологическом объяснении можно изолировать каузальные события, предшествующие поведению; при этом никто не говорит о том, что психические события влияют на физические. Скиннер не занимает жесткую позицию против физиологических объяснений; он полагает, что в конечном итоге поведение можно предсказать, проследив действие переменной среды через всю последовательность физиологических событий, которые за ней следуют. Однако Скиннер подчеркивает, что наука о поведении не обязательно требует знания физиологических процессов; он полагает, что, даже когда мы понимаем эти процессы, практический контроль за поведением осуществляется манипулированием "традиционными" независимыми переменными за пределами организма. Таким образом, Скиннер не видит причин не относиться к человеческому организму как к запертому – но не пустому – ящику с различными входами и выходами, и полагает, что такое отношение даст наиболее эффективный контроль за этими выходами. Как мы увидим, при рассмотрении экспериментальной работы Скиннера его точка зрения подкрепляется успехами, достигнутыми в русле его подхода. Как мы отмечали, у Скиннера есть программа описательной науки, поскольку попытки связать зависимую и независимую переменные без промежуточных шагов означает выход к закономерностям или общим гипотезам, но не теориям. Различие между ними не всегда понятно, но в одной из дискуссий по поводу того, необходимы ли теории в науке, Скиннер пытается объяснить, что составляет теорию. Следующий отрывок показывает, что он использует этот термин для описания системы, соотносящей одну систему наблюдений с другой на основе системы событий или конструктов, которые описываются в терминах, отличных от тех, что используются для описания наблюдений, и которые сами в настоящее время наблюдаемы.
"Некоторые базовые допущения, характерные для любой научной деятельности, иногда называются теориями. Пример: природа скорее упорядочена, чем основана на случайности. Некоторые утверждения также относятся к теории на том простом основании, что они пока еще не факты. Ученый может догадаться о результате эксперимента до того, как его осуществил. Предсказание и последующее формулирование результатов может быть построено в тех же терминах и в той же синтаксической аранжировке, различие – в степени уверенности. В этом смысле никакое эмпирическое положение не является абсолютно нетеоретическим в том смысле, что оно никогда не является исчерпывающим, как никакое предсказание не делается абсолютно без данных. Здесь термин "теория" будет относиться не к положениям такого типа, а к объяснению наблюдаемого факта с апелляцией к событиям, происходящим где-то еще, на ином уровне наблюдения, описанным в иных терминах и измеренных, если это вообще имело место, на основе других показателей" (1953, с. 26).
Подход Скиннера основан на допущении, что поведение подчиняется закономерностям, и наша задача – контролировать его. Далее, эта задача разрешима на основе закономерного соотнесения независимых переменных, или входов в организм с зависимыми переменными, или выходами из организма, и последующее контролирование поведения посредством манипулирования этими входами (событиями среды) так, чтобы получить конкретный выход (реакцию).
Из всех теоретиков, обсуждавшихся в этой книге, Скиннер наиболее безразличен к структурным переменным. Это неудивительно ввиду того, что мы уже сказали о его подходе к изучению поведения.
Скиннера интересует прежде всего модифицируемое поведение. Следовательно, его мало интересуют поведенческие характеристики, представляющиеся относительно стабильными. Это – в основном следствие его внимания к контролю над поведением. Предсказание и объяснение могут основываться на знании стабильных и модифицируемых аспектов личности. Но контроль достигается только модификацией; контроль предполагает, что для формирования поведенческого стереотипа варьируется среда. Однако Скиннер никогда не утверждал, что детерминирующие поведение факторы лежат в среде. Во-первых, он говорит, что чувствительность организма к подкреплению имеет генетическую основу, выработавшуюся в связи с жизненной необходимостью способности к познанию важных событий среды. Во-вторых, Скиннер утверждает, что для любого данного вида или индивида некоторое поведение может быть обусловлено легче, чем другое. Он признает также, что некоторые виды поведения могут иметь целиком генетическую основу, так что опыт на них влиять никак не будет. Скиннер усматривает параллелизм между наследственностью и средой в отношении поведения он полагает, что процесс эволюции формирует врожденное поведение видов так же, как усвоенное поведение индивидов формируется средой. Однако он предупреждает об осторожности в отношении генетического объяснения поведения, поскольку определяющие врожденное поведение эволюционные факторы ненаблюдаемы, а также потому, что многие виды поведения, кажущиеся врожденными, могут в действительности формироваться с опытом. Должно быть ясно: Скиннер не утверждает, что поведение индивида – только продукт среды. Он просто снижает практическое значение биологической изменчивости, поскольку – в чисто поведенческих науках – изменчивость нельзя поставить под контроль.
В выборе переменных реагирования Скиннер в первую очередь озабочен их простой и закономерной или стабильной связью с изменениями среды. Основная классификация поведения, предлагаемая Скиннером, заключается в различении оперантного и респондентного поведения. Это различение в первую очередь разделяет вызванные реакции и спонтанные реакции. Как мы видели, в центре внимания Скиннера оказывается операнта, возникающая в отсутствие вызывающего ее стимула. Респондента же вызывается известным стимулом и лучше всего иллюстрируется рефлексом, например, коленным рефлексом, когда известна относительно неизменная реакция, вызываемая определенным стимулом. Впоследствии мы поговорим об этом подробно.
Хотя Скиннер избегает структурных представлений, его не слишком отвращают представления о динамике и мотивации. Он признает, что человек не всегда проявляет то же самое поведение – и в той же самой мере – в константной ситуации, и полагает, что это – главная причина возникновения наших представлений о мотивации. Ввиду того, что поведение в некоторых ситуациях очень различно, допускается наличие внутренней силы, ответственной за эту изменчивость. Например, мы видим, что ребенок не всегда ест предлагаемую пищу, и поэтому говорим, что еда зависит не только от наличия пищи, но и от степени голода. С другой стороны, мы видим, что коленный рефлекс при ударе о колено проявляется примерно с одной и той же силой. Таким образом, у нас нет необходимости постулировать переменное "коленное влечение", поскольку нет необъяснимых изменений в силе и частоте рефлекса.
Как мы уже сказали, Скиннер полагает, что даже если в поведении проявляется разнообразие, все же нет необходимости – и часто это ошибочно – постулировать внутреннюю силу, поскольку, когда это сделано, все же остается вопрос, чем управляется интенсивность этой силы. Например, возникает вопрос о причинах детского голода. Ответ необходим, поскольку только тогда мы можем оценить интенсивность силы так, чтобы можно было сделать предсказание относительно силы ассоциированного поведения. Скиннер указывает, что удовлетворительный ответ на каком-то этапе предполагает обнаружение переменной среды, с которой связана внутренняя сила, например, пищевой депривации. Зачем беспокоиться относительно оценки изменений поведения с точки зрения внутреннего состояния, чья интенсивность может быть подсчитана на основе знания об изменении среды? Почему просто не обратиться к переменной среды и прямо соотнести ее с поведением? Вслед за этим аргументом Скиннер рассматривает изменения в силе поведения так же, как и другие аспекты поведения – как прямое следствие изменений независимой переменной.
На основании только что приведенного аргумента можно подумать, что переменные, управляющие влечением или мотивационными состояниями в представлениях других теоретиков, не занимают особой позиции в системе Скиннера. Однако это не так, поскольку у них есть особое свойство, но это – не свойство быть внутренними причинами поведения. Мы обнаруживаем, что определенные переменные влияют на вероятность появления целых групп поведенческих стереотипов. Например, рассмотрим жажду. Жажда может быть усилена несколькими различными операциями, и в свою очередь, может влиять на ряд различных реакций. Можно увеличить температуру в комнате, в которой заперто животное, – и таким образом заставить животное расходовать больше воды, потея; или можно увеличить время после последнего приема воды; или можно давать животному соленую пищу. Каждая из этих операций увеличит жажду животного. Под этим мы понимаем, что животное будет включено в одну или более групп активности, которые все побуждаются той же группой операций. Так, животное будет осуществлять усвоенную реакцию более энергично, если она дает воду, например, такую реакцию как нажатие на рычаг, или прохождение через лабиринт, и будет более энергично пить, предпочитать воду пище или проявлять любую иную реакцию, которая в прошлом приводила к появлению воды. Эти примеры показывают, что мы, говоря о том, что определенные операции увеличивают жажду, просто говорим о том, что эти операции усиливают проявление определенных реакций. В итоге Скиннер использует термины подобные "жажде" просто как удобное вербальное средство, обретающее смысл благодаря своей способности заключать отношение между группами независимых и зависимых переменных – и никакого другого смысла этот термин не имеет. Скиннер не приписывал жажде каузального статуса: каузальный статус приписывается операциям, которые завершаются питьевым поведением. Важно отметить, что в отличие от многих других теоретиков подкрепления, Скиннер не считает влечение стимулом определенного вида.
Есть и другие термины, к которым можно отнестись так же, как к "влечению", поскольку они используются для связывания группы независимых и зависимых переменных. Эти термины относятся к области эмоций. Скиннер не различает влечения и эмоции, использует эти термины и относится к ним одинаково. Рассмотрим пример: злой человек. Мы знаем о том, что он злой, не потому, что забрались в его сознание или потому, что наблюдали, как определенные железы выделяли определенные вещества. Нет, мы отметили, что такой человек проявляет особые поведенческие характеристики. Суровое выражение лица, отрывистая речь, предрасположенность к агрессивному поведению и т.д. Точно так же мы узнаем, что человек напуган, потому что он запинается, вздрагивает, напряжен и демонстрирует реакции ухода. Такое поведение можно наблюдать у студента, ожидающего у дверей профессорского кабинета после слабого ответа на экзамене. Мы отмечаем различные стороны поведения студента, и тогда, поскольку мы знаем какое-нибудь ассоциированное поведение или потому, что знаем экзаменационную оценку студента, определяем, что он испуган. Студент необязательно испуган, если заикается. Он может заикаться из-за врожденного дефекта голосового аппарата. Но мы считаем, что он испуган, в связи с особыми независимыми (условия среды) и зависимыми (реакция) переменными, с которыми связано заикание. Проявить эту особую связь и означает бояться.
Таким образом, Скиннер использует ряд понятий, которые можно назвать динамическими или мотивационными. Эти понятия, сходные с мотивационными понятиями других теорий, используются для оценки различий в поведении в ситуациях, константных во всем остальном. Однако в системе Скиннера они занимают иное место, поскольку соотносят группы реакций и группы операций, а не отождествляют их с энергетическими состояниями, целями и другими условиями, о которых предполагается, что они – причины поведения.
В основном Скиннера интересуют изменения поведения, научение, модификация поведения; следовательно, можно сказать, что его теория наиболее релевантна проблеме развития личности. Как и многие другие теоретики, Скиннер полагает, что понимание личности может прийти на основе понимания развития поведения человеческого организма в интеракциях со средой. Соответственно, эта интеракция была в центре многочисленных тщательно поставленных экспериментальных исследований. Ключевым концептом в системе Скиннера является принцип подкрепления, и его позиция часто обозначается как теория оперантного подкрепления.
Подкрепить поведение просто означает осуществить манипуляцию, меняющую вероятность такого поведения в будущем. Открытие того, что определенные операции закономерно меняют вероятность появления реакций следует в первую очередь приписать двум первым лидерам в исследовании поведенческих модификаций, И. П. Павлову и Э.Л.Торндайку. Павлов открыл принцип подкрепления в классическом обусловливании. Это можно проиллюстрировать знаменитым примером. Допустим, в ряде случаев звонок колокольчика звенит в присутствии голодной собаки, и предположим также, в каждом из этих случаев сразу за звуком следует появление мяса, предлагаемого собаке. Что мы наблюдаем? При каждом предъявлении звука и мяса у собаки возникает слюноотделение. Но сначала слюноотделение возникает при появлении мяса, но не раньше. Однако позже слюноотделение начинается сразу при звуке колокольчика – до появления мяса. На этой стадии реакция слюноотделения обусловлена звуком колокольчика, и выясняется, что появление мяса непосредственно вслед за звуком решающая операция, ответственная за это обусловливание. Она увеличивает вероятность того, что слюноотделительная реакция будет возникать при звуке колокольчика в дальнейшем. Поскольку это предъявление увеличивает возможность слюноотделения, ее называют положительным подкреплением.
После формирования сильной условной реакции экспериментатор может захотеть увидеть, что будет, если условный стимул последовательно предъявлять без сопровождающего подкрепления. В нашем примере это означает появление звука без последующего появления мяса. Происходит следующее: условная реакция угасает. То есть при последовательных предъявлениях звука частота и сила реакции уменьшается, пока не исчезнет совсем. Тогда условная реакция угасла полностью. Угасание – это ослабление реагирования, возникающее тогда, когда больше нет подкрепления реакции.
Скиннер отмечает как характерный для классического обусловливания тот факт, что даже до начала обусловливания можно легко установить стимул, вызывающий реакцию. Например, в описанном выше случае стимуляция мясом вызывает слюноотделение. Как мы уже говорили, Скиннер называет такую реакцию респондентной, чтобы подчеркнуть роль предшествующей стимуляции. Другой характеристикой этой ситуации является то, что подкреплением манипулируют во временной ассоциации со стимулом, на который вырабатывается условная реакция, тогда как реакция, если появляется, то позже. Обусловливание наиболее эффективно, когда подкрепление следует за условным стимулом, независимо от того, возникла ли реакция.
Скиннер признает существование классического обусловливания и его зависимости от принципа подкрепления, но этот тип научения интересует его меньше, чем другой, также основывающийся на этом принципе. Этот другой тип научения, первоначально систематически исследованный Торндайком, называется инструментальным или оперантным обусловливанием.
Многие ранние исследователи полагали, что все научение исчерпывается классическим обусловливанием. Однако Скиннер заметил, что многое не объяснимо на основе этой парадигмы. Есть некие реакции, которые, в отличие от респондентных, в появлении своем не привязаны к определенному вызывающему их стимулу – это такие реакции, как рисование картин, например, или переход через улицу. Эти реакции кажутся спонтанными и произвольными. Другое свойство этого типа поведения, что опять-таки отличает его от респондентного, заключается в том, что частота его зависит от последующих событий. Точнее говоря, сила одной из этих реакций возрастет, когда вслед за реакцией возникает подкрепление. Эта специфичность побудила Скиннера использовать термин "операнта". Операнта – это реакция, воздействующая на среду и изменяющая ее. Изменение среды влияет на последующее появление реакции. Таким образом, при оперантном обусловливании подкрепление не связано с побуждающим стимулом, как это происходит при обусловливании респондент. Оно связано с реакцией. Когда слюноотделение обусловлено звуком колокольчика, появление мяса не зависит от предшествующего возникновения этой реакции. При обусловливании операнты же существенно, что подкрепление следует за реакцией. Только таким образом возрастает частота реакции.
Возьмем очень простой пример оперантного обусловливания. Мы можем научить ребенка часто просить конфетку, давая ее всякий раз, когда он просит. Мы положительно подкрепляем реакцию просьбы дать конфету. Мы можем угасить эту реакцию, попросту не давая конфету в ответ на просьбу ребенка. Тогда мы выясняем, что частота просьб снижается. Есть и другой путь: при просьбе наказывать ребенка шлепком. Когда мы действуем подобным образом, добавляя к ситуации нечто, снижающее вероятность реакции, говорят, что мы наказали реакцию. Наказывающий стимул – это аверсивный (отвращающий) стимул, который, возникая после оперантной реакции, снижает вероятность этой реакции в будущем.
Только что мы пояснили общие принципы подхода Скиннера к проблеме модификации поведения. Эти принципы выведены на основе огромного количества тщательно поставленных исследований и обнаружили свою приложимость к широкому кругу проблем. Может показаться, что они очень уж просты и не имеют отношения к развитию личности. Скиннер, однако, настойчиво отстаивает мысль о том, что личность – не более чем собрание поведенческих стереотипов, и что, когда мы задаемся вопросом о развитии личности, нас интересует лишь развитие этих стереотипов. Скиннер полагает, что мы можем предсказывать, контролировать и объяснять это развитие, рассматривая то, как принцип подкрепления объясняет поведение индивида в настоящем в качестве результата подкрепления предшествующих реакций.
Поскольку принцип подкрепления очень важен, необходимо подробно обсудить развитие отдельной реакции и посмотреть, как им можно манипулировать с помощью оперантных методик. Положим, мы помещаем голодного голубя в маленькое, хорошо освещенное помещение, изолированное от внешней среды звуконепроницаемыми и светонепроницаемыми стенами. Такое помещение часто называется ящиком Скиннера (хотя Скиннер так его не называл) и является важным его изобретением. Оно ограждает субъекта от неконтролируемых переменных среды и позволяет осуществлять механический или автоматизированный контроль за стимульными событиями и регистрацию реакций.
На одной из стен этого помещения, примерно в десяти дюймах от пола, расположен полупрозрачный круг, который может загораться красным светом. При помощи электровыключателя круг связан с внешней аппаратурой, записывающей и контролирующей события внутри ящика. Она устроена так, что, как только к кругу приложено давление, фиксируется реакция и голубю дается пища через кормушку, прикрепленную к стене помещения как раз под диском. Голубь может оказывать на круг давление, клюя его, и эта та реакция, которую мы хотим выработать и контролировать.
Чтобы голубь клюнул круг в первый раз, мы формируем его поведение. Вероятность того, что голубь случайно клюнет круг, чрезвычайно низка, но ясно, что мы не можем увеличить вероятность посредством пищевого подкрепления, пока реакция впервые не появится. Реакция клевания формируется подкреплением последовательных приближений к реакции клевания. Сначала мы учим птицу есть из пищевого хоппера, когда он открыт. Это поведение легко обусловливается, и вид открываемого хоппера становится стимулом для еды. Затем пища предоставляется лишь тогда, когда голубь находится около диска. Это увеличивает вероятность того, что птица будет вновь стоять около диска. Затем мы предъявляем пищу только тогда, когда птица поднимает голову, стоя около диска, затем – когда ее клюв находится в готовом к удару положении в отношении диска и т.д. Наконец, после этих последовательных приближений птица впервые клюнет диск. Разумеется, немедленно появляется еда. Вскоре после этого возможно повторное клевание, и вновь появится еда. Если подкрепление возникает в каждом случае, когда птица клюет, скоро возникает реакция клевания. Это обозначается как режим постоянного подкрепления. Однако, если с пищевым хоппером ничего не происходит, когда птица клюет, тогда уровень клевания снижается, и очень скоро вернется к тому, что было, когда птица впервые попала в помещение. Клевание вообще редко возникает: подкреплявшаяся прежде реакция угасла.
Предположим, что мы не перестаем вообще задействовать хоппер, а делаем это иначе. Например, прибор может быть запрограммирован так, что пища доступна голубю, если он клюет каждые пять минут. Если подкрепление следует через определенные временные интервалы оно называется "интервальным подкреплением"; если этот интервал не меняется (например, каждые пять минут или каждые десять минут), мы имеем режим фиксированного интервального подкрепления. Вместо подкрепления через постоянные временные интервалы, исследователь может избрать подкрепление в режиме меняющихся интервалов. Здесь, хотя подкрепление возникает в среднем через пять минут, реальные интервалы будут варьировать вокруг этой величины. Таким образом, в каждый момент есть низкая и постоянная вероятность доступности пищи. В этих условиях голубь реагирует постоянным коэффициентом клевания. Большинство клевков не подкрепляется, но те, что подкрепляются, служат установлению окончательного уровня реагирования. Если хоппер отключен и клевание больше не подкрепляется, реакция опять угасает. На этот раз это происходит много медленнее, чем в случае непрерывного подкрепления, и клевание происходит много раз, пока угасание не завершено.
Может быть также установлена шкала подкреплений, где темпоральные факторы не важны и где число подкреплений, получаемых птицей, зависит только от ее собственного поведения (реакций). Такая шкала называется шкалой отношений подкреплений. Здесь подкрепление определяется лишь количеством клевков, которые осуществляются со времени последнего подкрепления. В самом первом примере подкрепляется каждый клевок (поклевывание). Несложно изменить ситуацию так, чтобы подкреплялся каждый десятый или двадцатый или еще какой-либо. Это будет означать фиксированное отношение подкреплений. Или же можно основываться на случайности, как в случае с интервалами в предшествующем примере, так что в среднем подкрепление будет даваться через пять поклевываний, но в реальности случайно распределяться вокруг этой величины. В некоторых пробах награда последует на второе или третье поклевывание, в других – на седьмое или восьмое. Это будет варьирующая шкала отношений. Эти шкалы отношений аналогичны ситуации со сдельным рабочим или человеком, работающим за комиссионные, когда плата зависит лишь от умения и усилий работника. Варьирующая шкала отношений – суть всех азартных систем и приспособлений. Стоит же отметить, что в случае шкал отношений процесс угасания гораздо медленнее, чем в случае интервальных шкал. Важно также то, что варьирующее или прерывное подкрепление имеет тенденцию делать реакцию более устойчивой к угасанию.
Важность этих различных шкал заключается в том, что, с одной стороны, они соответствуют многим ситуациям научения, интересным исследователю личности, или теоретику, а с другой стороны – они относятся к конкретным стереотипам усвоения и угасания реакций. Скиннер и его сотрудники провели большую систематическую работу по описанию эффектов, полученных на материале использования различных шкал. Мы уже прокомментировали некоторые различия между шкалами, более общий обзор заинтересованный читатель найдет в книгах (Ferster & Skinner, 1959; Skinner, 1969).
Пытаясь понять широту действий и значение принципа подкрепления, необходимо иметь ввиду, что реакции, чтобы она была подкреплена, необязательно физически продуцировать подкрепление. Обычно, в экспериментальных условиях, аппаратура устроена так, что реакция производит подкрепление через воздействие на прибор. Это дает нам уверенность, что подкрепляется та конкретная реакция, которая нас интересует. Мы можем, однако, давать "свободное" подкрепление, независимое от поведения субъекта. Допустим, мы приводим в действие кормушку каждые десять или пятнадцать секунд. Во время первого предъявления кормушки птица будет осуществлять определенную последовательность движений, возможно, перемещаясь по кругу в центре помещения. То, что кормушка появляется сразу за набором подобных движений, дает уверенность в том, что они вскоре повторятся – хотя поведение не продуцировало подкрепления, подкрепление следовало за ним. Несложно увидеть, что это различие не будет релевантно законам соотношения реакций и подкрепления, поскольку с точки зрения голубя невозможно определить, следует ли подкрепление за реакцией случайно или реакция вызывает появление кормушки. Допустим, вероятность хождения по кругу возрастет. Значит, эта поведенческая последовательность, скорее всего, возникает при последующем действии кормушки, так, что она вновь подкрепляется. Таким образом, поведение – хождение по кругу – обретает известную силу. Навряд ли хождение по кругу каждый раз будет подкрепляться действием кормушки, но, как мы уже видели, прерывное подкрепление реакций в реальности приводит к очень стабильному поведению.
Этот тип обусловливания, при котором нет причинных отношений между реакцией и подкреплением, иногда связывают с так называемым "суеверным поведением". Скиннер полагает, что именно оно ответственно за большую часть человеческих суеверий. Члены первобытного племени могли практиковать вызывание дождя при помощи некоего ритуального танца. В некоторых случаях дождь следовал за этим действием. Таким образом, вызывающий дождь танец подкреплялся, и возникала тенденция его повторения. Возникает вера в то, что между танцем и дождем есть причинная связь. В действительности танец случайно подкрепляется, дождь случайно следует за танцем. Тот же тип поведения можно увидеть у суеверных людей, которые носят амулеты на счастье, заячьи лапки и прочие талисманы. Может быть даже так, что суеверный в целом человек отличается от менее суеверного потому, что в его жизненной истории часто и в разных отношениях возникало случайное подкрепление. Другой пример – вера в силу молитвы. Случается, что на молитвы "приходит ответ". Возрастающую частоту молитв можно объяснить случайным подкреплением, без предположений о том, что молитвы действительно приводят к нужному эффекту.
Тот факт, что случайного подкрепления достаточно для усиления реакции, признается не всеми, что приводит к серьезным последствиям. Например, в больничной палате сиделка ухаживает за психически нездоровыми детьми. Один ребенок может казаться относительно нормальным большую часть времени, и сиделка обращается к другим пациентам или обязанностям. Но возможно, что, когда это происходит, ребенок начинает кричать и биться головой о стенку. В этом случае сиделка, вероятнее всего, начнет суетиться вокруг ребенка, целовать и обнимать его, говорить успокаивающие слова и в целом будет реагировать, демонстрируя ласку к ребенку, уговаривая больше так себя не вести. При таких условиях неудивительно, что частота болезненных проявлений ребенка увеличится, а не уменьшится, пока он остается в больничной палате. Совершенно ясно, что реакция крика, бития головой о стенку подкреплена лаской, добрыми словами, физическим контактом, которые на некоторое время стали позитивным подкреплением. Сиделка не понимает последствий своего поведения. То же делают родители, когда уделяют внимание нормальному ребенку лишь если тот плачет или ищет внимания, раздражая родителей или иным антисоциальным способом. Обратимся к одному из простейших случаев оперантного обусловливания, когда поклевывание голубем красного круга подкрепляется подачей пищи в кормушку. Предположим, что, когда реакция клевания полностью сформировалась, и много раз появлялась кормушка, полная еды, оказывается доступной новая реакция – скажем, нажатие на маленькую педаль. Педаль помещается в комнате, и аппаратура запрограммирована так, что одно нажатие на педаль вызывает появление пустой кормушки. В это же время красный круг закрывается, так что голубь не может увидеть и клюнуть его. После этого выясняется, что голубь много раз нажимает на педаль. Произошло то, что появление кормушки в первой части эксперимента обрело подкрепляющие свойства, как часть стимульного комплекса, ассоциируемого с пищей. По причине этой ассоциации кормушка становится условным или вторичным подкреплением. Кормушка становится подкреплением, поскольку усиливает реакцию, в данном случае – нажимание на педаль, и условным подкреплением, потому что сила зависит от ассоциации с другим подкреплением. Становление подкрепляющих свойств кормушки зависит от продолжающейся ассоциации кормушки с другим подкреплением; если кормушка постоянно пуста, то условные подкрепляющие свойства угасают и показатели нажатий на педаль снижаются. Однако эти свойства легко восстановимы: достаточно один раз вновь соединить кормушку и пищу.
Скиннер полагает, что условные или вторичные подкрепления чрезвычайно важны при контроле за человеческим поведением. Очевидно, хотя бы в богатых западных обществах, что не каждое действие формируется на основе безусловного или первичного подкрепления (еда, вода, секс). На основе экспериментов с животными, продемонстрировавших, что стимулы могут приобретать свойства подкрепления, можно сделать вывод о том, что человеческое поведение основывается на условном подкреплении. Самый обычный пример условного подкрепления – деньги. Деньги – хороший пример не только потому, что им не присуща собственная ценность, но также потому, что они – генерализованное условное подкрепление. Они выступали в сочетании с рядом различных безусловных или первичных подкреплений и, как следствие, выступают как подкрепление в связи с широким кругом влечений. Исключительный генерализованный подкрепляющий эффект денег в конечном итоге базируется на ассоциации с множеством других подкреплений. Сегодня теоретики научения не принижают роли условного подкрепления, как это было в недавнем прошлом. Это – широко используемое объяснительное понятие. Итак, представление об условном подкреплении занимает важное место в системе Скиннера, и, как мы увидим позже, он эффективно его использует при рассмотрении многих реакций, выступающих как часть нашего социального поведения.
Представление о стимульной генерализации также важно в системе Скиннера, что характерно для всех теоретиков личности, основывающихся на теории научения. В описанных экспериментах с голубем птица клевала красный круг. После того, как сформировалась реакция на красный круг, можно поставить новые эксперименты, включающие манипуляции цветом по всему спектру. При этом выявляются закономерные изменения в показателях клевания. По мере отдаления проецируемого на диск цвета от исходного, реакция ослабевает. Если цвета очень близки к красному, реакция оказывается практически на исходном уровне.
Помимо цвета круга можно менять другие аспекты ситуации – с тем же эффектом. Можно менять яркость освещения помещения или форму стимула. Вновь все с большим отдалением стимула от исходного состояния уровень реакции будет снижаться. Этот феномен важен по нескольким причинам. Во-первых, он показывает, что реакцию можно вызвать в ситуации, немного отличной от оригинальной. Во-вторых, он демонстрирует, что в такой измененной ситуации сила реакции уменьшится, а если ситуация достаточно отлична от ситуации обучения, реакция вообще не возникает. Никто не оказывается дважды в одной и той же ситуации. Однако ситуация в реальной жизни может немного отличаться от другой, и в ней вероятно то же подкрепление за ту же реакцию. Значит, генерализация оригинальной стимульной ситуации на новую имеет адаптивное значение. Если бы у животных не возникало стимульной генерализации, научение не было бы возможным. С другой стороны, полная генерализация для животных неадаптивна. Очень важные ситуации взывают к разным поведенческим реакциям. Если бы происходила абсолютная стимульная генерализация, и животные переносили реакцию на все ситуации независимо от их сходства с оригинальной, постоянно возникали бы неадекватные ситуации. Не было бы никакого научения и никаких оснований полагать, что одна реакция может возникать вместо другой. Таким образом, важно, что человек демонстрирует стимульное различение (дискриминацию).
Следует отметить, что Скиннер не определяет стимульную генерализацию и стимульное различение с точки зрения перцептивных или внутренних процессов. Он определяет то и другое с точки зрения показателей реакции в хорошо контролируемой экспериментальной ситуации. Степень стимульной генерализации в том, насколько реакция сохраняется в новой ситуации. То, насколько реакция снижается или ослабляется, означает степень стимульной дискриминации. Животное дискриминирует (не реагирует в присутствии нового стимула) настолько, насколько не генерализирует (реагирует на новый стимул).
Стимульную дискриминацию обычно повышают чередованием одного стимула, например, красного круга, в присутствии которого реакция животного продолжает подкрепляться, с другим, например, зеленым кругом, в присутствии которого реакция не подкрепляется. Тогда реагирование на красный круг сохраняется благодаря подкреплению, а реагирование на зеленый круг, даже начавшись на высоком уровне генерализации, угасает. Эта процедура просто показывает, что стимульный контроль за клеванием можно усилить соответствующим обучением.
Большинство аспектов личности проявляется в социальном контексте, и социальное поведение – очень важная характеристика поведения человека в целом. Теперь мы обсудим социальное поведение людей, чтобы понять, как Скиннер использует открытия, сделанные в чисто экспериментальной работе с животными, чтобы вывести некоторые заключения относительно развития человеческой личности. Во-первых, следует отметить, что Скиннер не придает особого значения социальному поведению как отличному от поведения вообще. Социальное поведение характеризуется лишь тем, что включает интеракции между двумя или более людьми. Кроме того, оно не считается чем-то отличным от остального поведения, поскольку Скиннер полагает, что принципы, определяющие развитие поведения в окружении неодушевленных или механических объектов, детерминируют и поведение в окружении одушевленных объектов. В каждом случае развивающийся организм взаимодействует со средой и – как часть интеракции – получает обратную связь, которая позитивно или негативно подкрепляет или наказывает поведение. Возможно, социальные реакции и соответствующие им подкрепления – что-то более тонкое и трудное для определения, чем поведение в несоциальной ситуации, но это само по себе не указывает на какие-либо важные различия в принципах двух видов реагирования.
Однако, одним интересным моментом в социальном поведении является то, что подкрепление, которое получает человек, обычно зависит целиком от его продуктов поведения. Обсуждая обусловливание в случае с голубем, мы отметили, что режимы отношений были построены так, чтобы подкрепление неограниченно возрастало с увеличением продуктивности реакций. Социальное поведение часто подкрепляется по принципу отношений. Ребенка за то, что он не шумит, награждают конфетой или условным подкреплением – лаской, улыбкой, и чем больше он спокоен, тем больше он получает подкрепление. Во взрослом возрасте человек обычно получает подкрепление за вежливость. Пожатие руки или дружеское приветствие приводит чаще всего к дружеским проявлениям со стороны другого, в некоторых случаях – к улучшению работы или, возможно, к росту социального статуса.
Когда мы говорим об определенных аспектах человеческой личности в контексте социального поведения, мы обычно обращаемся к общим типам поведения, а не к специфическим реакциям. Но пока что, вглядываясь в систему Скиннера, мы рассматривали лишь развитие отдельных реакций, – нажатие на рычаг, произнесение определенного слова или фразы. Как это включено в понимание подчиняющейся, или агрессивной, или тревожной личности? Скиннер сказал бы, что эти термины, которые обычно используются для описания черт личности, имеют смысл лишь потому, что их в конечном итоге можно свести к описанию ряда специфических реакций, которые имеют тенденцию к ассоциации в определенной ситуации определенного типа. Так, при определении того, является ли человек социально доминантным, мы принимаем во внимание его речь в групповой ситуации, наблюдаем его взаимодействие с рядом индивидов, выявляем его реакции на ряд специфических вопросов относительно релевантных ситуации и т.д. и приходим к итоговой оценке или суждению. Каждая из отдельных реакций говорит нам что-то о доминантности человека. Тот факт, что отдельные специфические реакции имеют тенденцию к ассоциации в определенных ситуациях, возможно, зависит от их селективного подкрепления как группы. Человек обретает общую черту доминирования, поскольку некоторая группа, может быть, его семья, высоко ценит определенный класс реакций и подкрепляет их.
Реакции имеют тенденции к ассоциированию и в связи с тем, что функционально взаимозаменяемы. Впервые встретившись, человек может пожать руку или приветствовать вербально. В обоих случаях он ведет себя дружелюбно и, скорее всего, найдет одно и то же подкрепление, вне зависимости от того, каким образом осуществил реакцию. Очень может быть, что в прошлом каждая реакция такого типа часто подкреплялась одинаково. В связи с этим в настоящем может возникнуть каждая реакция, и различия в стимульном контроле, ответственном за ослабление одной, а не другой, может быть столь тонким, что на практике появления той или иной конкретной реакции непредсказуемо. В этом случае мы можем предсказать лишь общие характеристики ожидаемого поведения.
Интересно отметить, что одна и та же ситуация не обязательно продуцирует то же самое поведение у различных индивидов. Пример человек, обращающийся к нанимателю по поводу повышения по службе. Один ведет себя агрессивно, другой – очень дружелюбно, даже подобострастно. Если мы посмотрим, что стоит за агрессивным поведением в офисе начальника, то обнаружим, что в его жизненной истории агрессивное поведение вознаграждалось чаще всего, и, возможно, в большем числе ситуаций. В другом случае агрессивное поведение могло наказываться аверсивными последствиями, а раболепное поведение положительно подкреплялось. В той мере, в какой предшествующие ситуации, породившие то или иное поведение, сходны с ситуацией, в которой работник просит повышения, мы ожидаем проявления той или иной из двух различных и противоположных категорий поведения. Разумеется, в этой ситуации может сработать лишь один из подходов, возможно, повышение получит человек с подобострастной манерой поведения. Тогда его поведение будет подкреплено, тогда как поведение агрессивного индивида не будет подкреплено. Однако, агрессивная манера не нашедшего подкрепления индивида может претерпеть очень мало изменений. Большая часть поведения за пределами лаборатории подкрепляется прерывно, и, как мы видели в случае с голубем, прерывное подкрепление порождает очень стабильное и устойчивое поведение. Почти наверняка агрессивное поведение данного индивида будет прерывно подкрепляться и мера угасания, возникающая в результате отсутствия подкрепления, будет очень незначительной. В других обстоятельствах, когда два индивида просят о повышении, возможно, у другого начальника, агрессивный подход может оказаться успешнее, и, тогда все переворачивается. Это обращает нас к другому важному фактору. Один индивид может оказаться способнее к дискриминации между двумя типами работодателей, и в конце концов его поведение станет гибким, так что оно будет чаще соответствовать различным ситуациям. О таком человеке можно сказать, что он способен оценивать людей и менять свое поведение в соответствие с этой оценкой. В системе Скиннера это – процесс дифференцированного подкрепления и дискриминации.
Неудивительно, что эти базовые представления Скиннера нашли применение у клинических психологов. Они обнаружили, что эта система может использоваться для понимания нормального развития, а также для изучения и контролирования патологического поведения. Ненормальное поведение в своем развитии расценивается на основе тех принципов, что и нормальное. Выдвинув программу лечения ненормального поведения, Скиннер неоднократно заявлял, что его цель – просто заменить ненормальное поведение нормальным, и этого можно достичь прямой манипуляцией поведением. Имея дело с аномальным поведением, Скиннер не апеллирует к действию подавленных желаний, кризису самотождественности, конфликтам между Я и Сверх-Я или другим конструктам, которые все он бы назвал объяснительными фикциями. Он пытается модифицировать нежелательное поведение посредством манипулирования средой с помощью приемов оперантного и респондентного обусловливания.
Предположим, что солдат, изначально средней храбрости, ранен в бою. Его госпитализируют и после выздоровления вновь посылают на фронт. Когда это происходит, у солдата возникает паралич руки или он слепнет. Врачебное исследование не выявляет ни дефектов нервов и мышц руки, ни соответствующих сенсорных нарушений. Однако, этот на взгляд беспричинный физический недуг приводит к тому, что его освобождают от обязанностей идти на фронт, поскольку слепота или паралич – гарантия того, что человека отправляют в госпиталь или привлекают к обязанностям, не требующим высокой активности.
Скиннер проанализировал эту ситуацию очень просто. Повреждение, полученное солдатом, аверсивно, а значит, обладает свойствами отрицательного подкрепления. То есть это стимул, исчезновение которого усиливает реакцию, за которой он следует. То, что ранение стимул такого типа, кажется вполне очевидным: разумно ожидать, например, что солдат, находясь в госпитале, будет вести себя так, чтобы как можно скорее избавиться от повреждения. Следуя советам доктора, солдат эффективно избавляется от ранения. Можно также ожидать, что в соответствии с принципами классического или респондентного обусловливания, стимулы, ассоциируемые с ранением, обретают некоторые из его отрицательных свойств. Стимул, ассоциируемый с появлением негативного подкрепления, становится условным негативным подкреплением.
Для аналогии вернемся к простому эксперименту с животными. Предположим, крыса заперта в клетке с сетчатым полом, через который можно пропускать ток. С регулярной частотой крыса получает удар током, который отключается только тогда, когда она перепрыгивает через небольшую перегородку, разделяющую клетку. Очень скоро мы обнаружим, что реакция перепрыгивания через перегородку быстро следует за появлением тока. Это происходит потому, что каждый прыжок через перегородку, первоначально возникающий после многих случайных действий, подкрепляется исчезновением негативного подкрепления и, таким образом подкрепленный, легче возникает в соответствующих ситуациях. Условное негативное подкрепление обеспечить очень просто. В ситуацию вводится звонок так, что его появление на несколько секунд опережает каждый удар. Этого будет достаточно для того, чтобы звук приобрел свойства условного подкрепления. Но, чтобы сделать аналогию с солдатом более полной, программа эксперимента меняется так, чтобы прыжок через перегородку вслед за включением звука, прекращал этот звук и отключал ток, который должен появиться впоследствии. В этой ситуации крыса будет перепрыгивать через перегородку почти при каждом появлении звука. Это приводит к избеганию удара током. Однако, мы можем анализировать поведение крысы, вообще не затрагивая избегания, предположив, что звонок стал условным негативным подкреплением в связи с процессом классического обусловливания и что прыжок через перегородку – реакция, подкрепленная исчезновением негативного подкрепления. Точно так же, как мы описывали поведение крысы как избегание шока в оригинальной ситуации, мы можем описать его как избегание звука в модифицированной ситуации.
Поскольку случай с солдатом аналогичен, можно увидеть, что стимулы, ассоциированные с травматическим событием, возникшим в бою, обретут свойства негативного подкрепления. Таким образом, солдат будет вести себя так, чтобы это поведение приводило к исчезновению этих стимулов. Один из типов поведения, который будет подкрепляться в этой ситуации, будет реакция простого отказа идти в бой. Это можно интерпретировать как избегание стимулов, ассоциируемых с боем, но на обычном языке это возможно описать как избегание вероятного будущего ранения.
Очень возможно, что такое избегающее поведение приведет к социальному отверженную и/или военному суду – с аверсивными последствиями, которые в себе содержат наказания, такие, как длительное тюремное заключение или, возможно, смертный приговор. Таким образом, когда солдат избирает очевидный путь неподчинения приказам, его поведение, хотя и приводит к избеганию аверсивных стимулов, ассоциируемых с его ранением, будет продуцировать другие аверсивные стимулы, основанные на последствиях военного суда или социального отвержения. Поведение, за которым следует возрастание аверсивных стимулов, имеет тенденцию уменьшаться по частоте – мы говорим, что частота поведения снижается, поскольку оно наказывается. Поэтому путь неповиновения приказам навряд ли будет избран. Произойдет следующее: возникнет некоторое поведение, которое устранит обе системы условных негативных подкреплений, это поведение будет подкреплено и сохранится. Паралич руки и слепота удовлетворяют этим условиям, поскольку в большинстве армий солдат не считается ответственным за такие поведенческие стереотипы и за них не наказывают. Тот факт, что избран именно такой путь, прямо вытекает из рассмотрения принципов, сформулированных Скиннером.
Отметьте, что в вышеприведенном анализе нет ни слова о том, что солдат думает, чувствует, пытается сделать. Нет и упоминания о сознательных и бессознательных процессах или физиологических процессах. В этом анализе используются законы респондентного (классического) и оперативного обусловливания, и он зависит только от наблюдаемых операций и поведения. Он не обращается к переменным, действующим не на поведенческом уровне, равно как и к любым гипотетическим теоретическим конструктам.
Теперь возникает вопрос, как вылечить солдата. Есть несколько основных путей элиминации различных видов аномального поведения. Обратимся к эксперименту с крысой. Допустим, аппаратура теперь запрограммирована так, что звонок продолжает регулярно раздаваться, но теперь более за ним не следует электрический ток, независимо от поведения животного. Когда такое изменение вводится впервые и звенит звонок, крыса перепрыгивает через перегородку и прекращает звук. Но после нескольких проб прыжка нет – и нет удара током.
Ситуацию можно проанализировать следующим образом. Когда звонок раздается регулярно, и удара током не следует, как происходит, когда крыса прекращает звук и избегает тока или когда ток непрерывен, тогда редуцируются условные аверсивные свойства звонка. Вспомните: при обсуждении классического обусловливания мы указывали, что реакция условного слюноотделения угасала, если звук колокольчика не сопровождался появлением мяса. Также и в данной ситуации, классически обусловленные свойства негативного подкрепления у звонка будут угасать, если за ним не следует удара током. Тогда, поскольку условные свойства подкрепления звонка редуцируются, менее вероятно появление оперативной реакции прекращения звука, поскольку она подкрепляется лишь прекращением действия негативного подкрепления, чья сила постепенно уменьшается. Проблема, связанная с этим методом: угасание такой реакции избегания часто оказывается очень медленным. Животное может сотни и тысячи раз прыгать через перегородку после того, как ток уже не подается. (Solomon, Kamin & Wynne, 1953). Аналогично, если бы солдат подвергался воздействию стимулов, ассоциируемых с боем, без последующего безусловно негативного подкрепления, и паралич или слепота исчезли бы. Однако маловероятно, чтобы солдат добровольно вернулся в бой.
Альтернативный подход к этой проблеме – предотвратить возникновение реакции избегания, эта процедура иногда называется "вымывание". Если барьер будет устроен так, что крыса не сможет перепрыгнуть через перегородку, звонок не будет сопровождаться ударом тока, то условные аверсивные свойства звонка скоро угаснут. Также, требуя от солдата вернуться в бой независимо от его паралича или слепоты, можно вызвать угасание аверсивных свойств боя как стимула – если не возникает никаких дальнейших безусловных аверсивных событий.
Другой путь лечения солдата – сформировать другую реакцию, которая не считается ненормальной и прекращает действие условного негативного подкрепления. Например, солдату можно позволить освободиться от армии без страха наказания. Вслед за этим паралич руки предположительно исчезнет. Или же ему можно сказать, что он будет привлечен к выполнению обязанностей, не требующих высокой активности, независимо от состояния руки. Функционально это эквивалентно освобождению. В любом случае солдат избегает условного негативного подкрепления, не будучи вынужденным осуществлять реакции, приводящие к параличу.
Еще одним способом, может быть, безуспешным, является наказание. Предположим, солдата будут наказывать каждый раз, когда паралич будет усиливаться. В этом случае паралич может исчезнуть, но на смену придает другая реакция, столь же аномальная. Причина появления новой реакции – та же самая, по которой возник паралич. Это будет реакция типа слепоты или потери речи, чья сила будет возрастать, поскольку за ее появлением следует прекращение негативного подкрепления (возвращение в бой). Наказание вряд ли сработает, поскольку не завершится ни заменой аномальной реакции на нормальную, ни угасанием условных подкрепляющих свойств стимулов, ассоциируемых с боем.
Часто, критикуя Скиннера, говорят, что этот тип анализа аномалий и психотерапевтического лечения – это анализ и лечение симптомов, а не причин. Внутренние причины, психические или физиологические, отвергаются, а остается только симптом. Кажется, что такая терапия пренебрегает силами, стоящими за симптомами, которые проявят свое влияние в каком-то другом поведении. Однако, если такое лечение неадекватно, то это связано с тем, что психотерапевт неправильно понимает принципы модификации поведения, или же ему не удалось адекватно увидеть историю пациента, чтобы определить, что предшествовало нежелательному поведению. Имеющиеся данные в отношении смены симптома при соблюдении этих условий говорят о том, что такой исход не слишком вероятен (Krasner & Ullmann, 1965).
Мы уже проанализировали некоторые аспекты того, в чем работа Скиннера и его последователей отходит от современных стандартов. Среди этих особенностей – интенсивное изучение индивидуальных случаев, автоматизированный контроль за экспериментальной ситуацией и автоматизированная регистрация реакций, внимание к простым поведенческим событиям, которые могут быть модифицированы манипуляциями средой. Здесь мы подробнее рассмотрим некоторые аспекты его подхода и дадим несколько иллюстраций исследовательских программ Скиннера и его учеников. Для того, кто хочет изучить исследования Скиннера и его последователей более детально, рекомендуем ряд прекрасных литературных источников, включая книгу, изданную Хонигом (Honig, 1966), собственную книгу Скиннера "Cumulative record" (1961) и работу Ландина о личности (Lundin, 1969).
Мы уже отмечали внимание Скиннера к индивидуальному субъекту в экспериментировании. С этим связана проблема устранения неопределенных влияний, которые могут воздействовать на поведение субъекта. Другие экспериментаторы, работающие с животными и чей главный интерес лежит в области процессов научения, в типичном случае используют в экспериментах большие группы животных. Это дает возможность мало беспокоиться о неконтролируемых переменных, поскольку они случайно распределены. Скиннер настаивает на том, что если есть неконтролируемые переменные, влияющие на поведение, ими нельзя пренебрегать, они достойны внимания так же, как и остальные переменные. Более того, Скиннер полагает, что наша цель – контроль за поведением индивидуального субъекта. Если в эксперименте используется большая группа животных, для Скиннера это – возможность неудачи. Если эффекты направленного манипулирования независимой переменной маскируются большим количеством "шумовых" или "случайных" различий, это ясно показывает недостаточность контроля. В такой ситуации Скиннер отказывался бы от идеи манипулирования оригинальной независимой переменной, по крайней мере на время, и попытался бы выявить скрытые переменные, влияющие на изменчивость. Такое исследование может помочь пониманию того, что такой контроль переменных в собственном смысле (действительный контроль переменных) и, при условии успеха, может дать идею того, как редуцировать изменчивость. Тогда можно вернуться к действию оригинальной переменной и экспериментирование может продолжаться в более упорядоченных условиях.
Когда достигнута стабильность реакции, типичный теоретик оперантного подкрепления определяет основную линию, относительно которой будут оцениваться возможные изменения в реагировании в результате манипулирования независимой переменной. Обычно измерение представляет регистрацию степени эмиссии простых реакций, таких, как поклевывание круга или в случае с крысой, нажатие на рычаг. Например, экспериментатор может научить голубя клевать круг и затем закрепить реакцию в режиме прорывного подкрепления. Оказалось, что это продуцирует стабильное и продолжительное реагирование, которое также очень чувствительно к действию введенных переменных. Например, одна переменная, которую можно ввести – краткий период сильного шума, во время клевания. Эффект может быть измерен как изменение нормы клевания. Возможно, при первом появлении звука она уменьшится, но с последующими предъявлениями будет все меньше и меньше отличаться от исходной, пока эффект вовсе не исчезнет. Эксперимент может быть описан как демонстрирующий влияние независимой переменной шума на зависимую переменную – реакцию клевания. Этот простой пример иллюстрирует типичный метод экспериментирования.
На практике может оказаться невозможным установить стабильные нормы реагирования индивидуального субъекта. Но Скиннер в этом смысле был исключительно успешным. В связи с тем, что он экспериментировал с индивидуальными субъектами, он смог редуцировать в основном неконтролируемые источники влияния на испытуемых. Отчасти это оказалось возможным благодаря использованию звуконепроницаемых ящиков Скиннера с контролируемым освещением. Это простое средство эффективно изолирует организм от тех влияний, которые экспериментатор не может непосредственно контролировать.
Одна их областей, в которых ясно обозначается влияние Скиннера, – психофармакология или изучение влияния медикаментов на поведение. Ящик Скиннера оказался замечательным инструментом для работы, предполагающей наблюдение за поведением после .введения фармакологического агента. Предположим, изучаются поведенческие эффекты определенного лекарства. Сначала крысу обучают нажимать на металлическую полоску в ящике Скиннера, подкрепляя нажатия соответственно некоторому прорывному режиму подкрепления. После ряда сессий такого обучения норма нажатий стабилизируется. Она не слишком варьирует в рамках сессий и от сессии к сессии. Затем крысе вводится лекарство перед началом новой сессии, и в течение этой сессии, пока действует эффект лекарства, можно определить производимое им на поведение влияние и его продолжительность. Более того, все это можно проделать с одним экспериментальным объектом, хотя обычно должны быть повторы. В психофармакологических исследованиях среди прочего изучалось влияние лекарств на временные характеристики поведения, восприятие, страх, избегание и аппетит. Ящик Скиннера позволяет исследовать их независимо, в очень сходных базовых условиях. До настоящего времени ни один метод исследования животных даже не приблизился к тому, что используется последователями Скиннера для изоляции отдельных сторон поведения и изучение влияния на них лекарств.
Один из медикаментов, экстенсивно исследовавшийся с помощью этого метода, – хлорпромазин,* широко используемый при лечении психотиков. Было исследовано влияние этого лекарства на норму нажатия на полосу при подкреплении этой реакции избеганием электрического шока. Норма нажатий уменьшается. Наиболее очевидное заключение – что хлорпромазин уменьшает страх. Это заключение соответствует некоторым обычным теориям относительно свойств этого лекарства. Однако тот же эффект наблюдался, если реакция подкреплялась пищевыми шариками. Нажатие на пластину подавляется (Boren, 1966). По-видимому, страх и наказание не включались в этом исследовании, а результаты показывают, что нет оснований полагать, что хлорпромазин селективно действует на страх. Нет, представляется, что он действует как общий депрессант, и редуцируются все типы поведения. Дальнейшая картина усложняется в связи с тем, что это лекарство, как и многие другие, изменяет воздействие в различной дозировке. В очень малых дозах хлорпромазин увеличивает нормы реакции.
* То же, что аминазин.
Другой интересный пример – исследование Бло (Blough, 1957), показывающее, что порог зрительного восприятия у голубя снижается вслед за введением ЛСД. Методика определения порога восприятия иллюстрирует изобретательность Скиннера в осуществлении экспериментального контроля. Организму – например, голубю, – предлагается стимульная панель, которая может освещаться сзади световым пятном, варьируемым по интенсивности. Идея эксперимента – достичь того, чтобы голубь "сказал экспериментатору, когда он может видеть пятно, а когда нет". Это можно сделать так, чтобы птица не только дала эту информацию, но также вызывала изменения интенсивности пятна вокруг зрительного порога. В стену помещения были встроены два диска, один обозначенный как "диск А", другой – как "диск Б". Птицу учат клевать диск А, когда пятно видимо, и диск Б – когда пятно невидимо. Поклевывания А снижают интенсивность света – так устроена аппаратура, – а поклевывания Б – повышают. Продолжительное реагирование устанавливается в режиме прорывного подкрепления. Подкрепление становится доступным вслед за поклевыванием Б, когда экспериментатор время от времени выключает свет со стимульной панели. При этом экспериментатор знает, что птица не видит пятна. Вследствие этого птица клюет А, "чтобы выключить свет" и клюет Б, "чтобы получить пищу". Этот метод позволяет измерить порог. Когда пятно более невидимо, птица перестает клевать А и начинает клевать Б. Поклевывания Б затем повышают физическую интенсивность пятна и вновь делают его видимым, и птица возвращается к поклевыванию А. В экспериментах Бло с ЛСД было выявлено, что действие лекарства понижало порог, и была установлена продолжительность действия лекарства.
Важный пример использования оперативного обусловливания в условиях психиатрической больницы – серия исследований Эйлона и Эзрина (Ayllon & Azrin, 1965, 1968). Эти исследователи, работавшие с группой хронических психотиков, которые оказались нечувствительны к традиционным методам терапии и не подлежали освобождению, создали метод "накопления жетонов", оказавшийся эффективным в манипулировании поведением пациентов в социально желательном направлении. Общая процедура включала определение некоторых удовлетворительных форм реагирования – например, самостоятельная еда, самообслуживание в еде, – или выполнение определенной работы, – и затем ассоциирование желательных реакций с подкреплением. Термин "накопление жетонов" связан с тем, что в процедуру вводились жетоны в качестве условных подкреплений, заполняющих разрыв между временем осуществления желаемой реакции и временем предоставления безусловных подкреплений, заполняющих разрыв между временем осуществления желаемой реакции и временем предоставления безусловных подкреплений (сигареты, косметика, одежда, посещение кино, социальные взаимодействия, уединение и т.д.). Эйлон и Эзрин показали, что когда определенный тип реакции, например, выполнение работы, ассоциировался с условным подкреплением (плата жетонами), эта реакция могла поддерживаться на высоком уровне, но когда подкрепление устранялось, уровень реакции немного падал, однако его легко было восстановить возвращением подкрепления.
Они пишут:
"Результаты шести экспериментов показывают, что процедура подкрепления была эффективна при поддержании желаемых проявлений. В каждом эксперименте проявления падали почти до нуля, если установленное отношение реакция – подкрепление прекращалось. Повторное же введение подкрепления эффективно восстанавливало уровень проявлений как в экспериментальной ситуации, так и за ее пределами" (1968, с. 268).
Накопление жетонов широко использовалось также в школьных условиях в работе с нормальными детьми. Жетонами можно награждать за хорошее поведение в классе (спокойствие, внимание, выполнение заданий). Жетоны потом можно поменять на сладости, билет в кино, периоды свободной игры и вообще на любые подкрепления, которые ценны для данного ребенка. Результаты этих и многих других исследований проясняют, что систематическое и искусное использование подкреплений продуцирует драматичные и благотворные изменения в поведении, даже если оно сильно нарушено. Кроме того, эти изменения подчиняются закономерностям и их можно предсказать на основе принципов оперантного обусловливания.
Многие из этих принципов использовались Ловаасом (Lovaas, 1966) и его коллегами при попытках учить говорить аутичных детей. Аутичные дети обычно не вступают ни в какие формы коммуникаций, их поведение странно и часто саморазрушительно. Чтобы исключить самотравмирующее поведение он использовал наказание, а для исключения других нежелательных, но не столь опасных форм поведения – угашение. Программа обучения языку основана на представлениях о формировании, подкреплении, генерализации и дискриминации. Например, сначала ребенка можно награждать конфетой за любую вокализацию. Затем такая вокализация оформляется в слово – например, "кукла". Когда таким образом заучивается несколько слов, используется дискриминитивное обучение, чтобы научить ребенка произносить каждое слово в присутствии соответствующего стимульного объекта. Ребенка учат несколько различных учителей, чтобы обеспечить возможность генерализации языковых навыков на других индивидов. Эта процедура долгая и утомительная, но таким образом можно научить все более и более сложным языковым умениям. Такие обучающие программы не свободны от проблем. В целом дети, живущие в семьях, продолжали выправляться, тогда как помещенные в соответствующие заведения иногда возвращались к аутичному поведению. Несмотря на эти сложности поведение у всех детей в той или иной степени улучшилось в результате обучения.
Одно из самых необычных приложений оперантного подхода было осуществлено самим Скиннером (1960) при попытке разработать средство контроля за перелетом ракеты. Во время второй мировой войны и на протяжении следующих десяти лет при поддержке правительства было осуществлено много исследований, призванных показать возможность использовать голубей как средства управления полетом ракеты в направлении предварительно определенной цели. Эта научно-фантастическая идея заключала в себе не более, чем использование оперантных методов при обучении одного или более голубей. Голубей учили реагировать клеванием структурированного стимула, репрезентировавшего цель ракеты – корабль, участок города, конфигурацию поверхности земли. Когда снаряд направлен на цель, голубь должен клюнуть в центр поверхности дисплея, где репрезентирован образ, и это и уложит ракету на курс. Когда ракета отклоняется, поклевывания голубя, следуя за образом цели, переместятся на другую часть дисплея, это активизирует контрольную систему, которая исправит курс. Скажем так, когда цель сдвигается влево и голубь клюнет поверхность слева от центра, ракета затем повернется налево. Исследователи обнаружили, что после определенных режимов подкрепления голуби будут клевать точно, быстро и на протяжении поразительно долгого времени. Чтобы свести к минимуму возможность ошибки, они даже использовали множественные системы, состоящие из трех или семи голубей. Хотя голуби никогда не вели реальные ракеты к реальным целям, их стимулированная деятельность была такова, что Скиннер мог сказать, не ошибаясь:
"Использование животных организмов в пилотировании ракеты больше скажем это беспристрастно – не сумасшедшая идея. Голубь – удивительно тонкий и сложный механизм, способный осуществлять то, что можно сейчас заметить лишь куда более громоздким и тяжелым оборудованием, и его можно поставить на службу делу, используя принципы, выявленные при экспериментальном анализе его поведения" (Skinner, 1960, с. 36).
В настоящее время нет сомнений в том, что теория оперантного подкрепления Скиннера – очень здравая. Используем ли мы в качестве критерия количество преданных последователей, или количество тончайших исследований, или широту применимости теорий – она не только сравнима с альтернативными позициями (в благоприятную для нее сторону), но и возбуждает все больший интерес. Конкретный пример этого возрастающего интереса – процветающий "Journal of Experimental Analysis of Behavior", основанный в 1958 году, публикующий материалы экспериментальных исследований, осуществленных в рамках скиннеровской позиции или основывающихся на ней. Не менее важно Отделение экспериментального анализа поведения Американской психологической ассоциации, которое включает более тысячи психологов, избирает своих руководителей и организует публикацию докладов и исследовательских материалов на ежегодных собраниях АПА. Есть также ряд обучающих программ для студентов, которых готовят в области теории и практики оперантного подкрепления. Очевидно, что в настоящее время эта теория занимает важное место в американской психологии, и влияние ее растет.
Мы уже договорились о том, что теория Скиннера имеет много общего с другими S-R теориями, и поэтому неудивительно, что обращенная к ним критика во многом сходна. Среди многих общих позитивных особенностей – прочная основа в виде лабораторных данных, полученных в тщательно контролируемых условиях, детальная спецификация процесса научения и стремления устранять противоречия не призывами, а экспериментами.
Влияние Скиннера привело не только к огромному количеству экспериментальных исследований, оно имело широкое практическое приложение. Можно сказать, что ни одна теория не имела столь широкого применения. Как мы видели, оперантное обусловливание широко используется в клинике – как в индивидуальной психотерапии, так и в групповой. В области обучения животных, как с развлекательными, так и с серьезными научными и инженерными целями, Скиннер и его ученики оказались наиболее тонкими знатоками. В самом деле, можно уверенно сказать, что лишь они способны взять необученное животное и под наблюдением широкой публики систематично и предсказуемо оформить его поведение. Оперантные методики доказали свою ценность в бизнесе и индустрии, включая в частности фармакологическую индустрию, где оценка влияния медикаментов осуществлялась с участием учеников Скиннера и на базе его методики. Вероятно, наиболее экстенсивно влияние оперантного обусловливания на обучение – посредством создания обучающих машин и материала для программированного обучения. Эти методы, основываясь на базовых элементах скиннеровского подхода к научению (построение сложных реакций из многих простых и подкрепление, близкое по времени к реакции, которой нужно научить), широко приняты в образовательных системах, от дошкольного обучения до высшего образования.
Ясно, что Скиннер стоит в одном ряду с исповедующими идеографический подход теоретиками личности, поскольку подчеркивает важность детального изучения индивидов и установления законов, относящихся к единичным объектам, а не только к групповым данным. С этим акцентом на индивидуальности соотносится тот факт, что открытия, о которых сообщили Скиннер и его студенты, представили столь высокий уровень выявленных закономерностей, который не имеет видимых аналогов среди других психологов. Это сочетание уточненных лабораторных методик, четкого экспериментального контроля и изучения индивидуальных субъектов – достижение уникальное. Обычно те, кто уделяет внимание индивидуальности, не слишком увлекается строгими экспериментальными исследованиями.
Заметное достижение этой группы – систематическое изучение режимов подкрепления. Их многочисленные открытия в этой области создали эмпирический базис для предсказания усвоения заученных реакций с большей точностью, чем это было возможно ранее. Классификация различных типов режимов сделало возможным генерализацию на широкий круг ситуаций и субъектов. Следует отметить, что результаты исследования режимов подкрепления чрезвычайно важны для теоретиков научения и исследователей, независимо от того, разделяют ли они скиннеровский подход.
Сила, ясность, эксплицитность позиции Скиннера сравнительно упрощают задачу определения тех аспектов теории, которые достойны хвалы и критики. Никто не может обвинить Скиннера в том, что он избегал противоречий или смягчал разногласия со своими современниками. Можно быть уверенным, что существенные различия между Скиннером и другими теоретиками были обдуманы и позиция Скиннера твердо защищена.
Наиболее часто Скиннера и его учеников обвиняют в том, что эта теория – вообще не теория и что он недооценивает роль теории в построении науки. Как мы видим, Скиннер обычно полностью соглашался с этой характеристикой его позиции. Он полагал, что она не является теорией и не полагал, что наука, особенно на той стадии, на которой находится психология, должна тратить время на построение теории. Таким образом, для тех кто полагает, что нет такой вещи, как "отсутствие теории", можно лишь выбрать между хорошими и плохими теориями или между эксплицитной и имплицитной теорией, существует неодолимый разрыв между их представлением о научном процессе и Скиннеровским. Этот разрыв был существенно уменьшен после выхода книги Скиннера "Contingencies of reinforcement" (1969), в которой он вполне отчетливо признал свою роль как теоретика:
"В работе 1950 года я задал вопрос – "Нужны ли теории научения?" и предположил, что "нет". Вскоре я выяснил, что представляю позицию, названную Великой Анти-теорией. К счастью, я определил понятия. Слово "теория" означало "любое объяснение наблюдаемого факта, апеллирующее к событиям, происходящим где-то еще, на другом уровне наблюдения, описанным в иных терминах, и измеренным – если измеренным вообще – на основании других параметров" – например, это события в нервной системе, понятийной системе, в сознании. Я утверждал, что теории такого типа не стимулировали хороших исследований в области научения, зато извращали факты, предлагая фальшивые убеждения о состоянии нашего знания, и вели к использованию методов, от которых следовало отказаться.
Ближе к концу статьи я обозначил "возможность теории в другом смысле" – как критики методов, данными понятий науки о поведении. В этом смысле части "Поведения организмов" были теоретическими, как и шесть публикаций, в последней из которых я настаивал на том, что "нравится это отдельным экспериментальным психологам или нет, экспериментальная психология неизбежно приведет к построению теории поведения. Теория важна для научного понимания поведения как содержания". Впоследствии я был вынужден обсудить эту теорию в трех других статьях и существенной части "Науки о человеческом поведении" и "Вербального поведения"" (Skinner, 1969, VII-VIII).
Скиннер последовательно отвергает как объяснительное средство любую форму мистической ментальной машинерии, которой многие из нас, умышленно или нет, пользуются при рассмотрении человеческого поведения. Скиннер отвергает также идею введения какого бы то ни было гипотетического механизма в свою систему, даже того, который может быть адекватно проверен посредством непротиворечивых объяснений и эксплицитных предсказаний. На основании этого можно ожидать, что у Скиннера будут трудности в предсказании поведения, возникающего в ситуации сочетания новых стимулов или новых конфигураций известных стимулов. Это так, поскольку Скиннер может основывать свои ожидания будущего лишь на уже сформулированных законах поведения. Другими словами, законы поведения могут быть лишь экстраполированы на ситуации того же типа поведения, поскольку система не содержит теоретических положений, содержащих больше эмпирических утверждений, чем те, на которых они основаны.
Система Скиннера из тех, которые избегают вопроса о том, что происходит внутри ящика, и потому Скиннер не может делать предсказаний в ситуациях, которые непосредственно не охватываются законами его системы. Однако Скиннер полностью признает тот факт и защищает эту установку, которая его породила. В классической статье "Необходимы ли теории научения?" Скиннер (1950) указывает, что, хотя теоретизирование может вести к новым ожиданиям, это само по себе не достоинство, если эти ожидания не оправдываются. И, хотя есть вероятность того, что кто-то в конце концов выйдет с работоспособной теорией, дающей коррективные объяснения, это может произойти после долгих лет проверки непродуктивных теорий различными тривиальными способами. Любая новая ситуация при всех случаях будет исследована, так что действительно нет нужды в теоретизировании. Поведение такой ситуации неизбежно будет приведено к системе, в отсутствие теории.
Как мы видим, Скиннер верит в ценность молекулярного подхода в исследовании поведения. Он ищет для изучения простые элементы поведения и уверен, что целое – не более чем сумма частей. Соответственно, неудивительно, что холистические психологи всех мастей убеждены, что Скиннеровский подход к изучению поведения – слишком упрощен и элементарен, чтобы отразить всю сложность человеческого поведения. Эти критики утверждают, что человеческое поведение обладает характеристиками, не включающимися в Скиннеровский анализ. Поведение сложнее, чем можно предположить на основе Скиннеровского анализа. Скиннер пытается объяснить сложное поведение, допуская, что многие реактивные элементы выстраиваются в более крупные единицы, а также допускает, что сложность возникает в связи с одновременным действием многих переменных. Но именно метод Скиннера – метод интегрирования поведенческих элементов – подвергается сомнению. Наконец, многие полагают, что в системе Скиннера не удается описать "богатство" и "сложность" собственно человеческого поведения.
Человеческий язык – пример типа поведения, который, как полагают многие, недоступен анализу на основе представлений Скиннера. Есть серьезные аргументы и данные в пользу того, что нервная система, при условии нормального развития, исключительно восприимчива в плане усвоения системы правил, порождающих теоремы, которые мы называем предложениями. Это предполагает, что язык не усваивается через длинные цепочки стимул-реактивных понятий, каждое из которых заучивается благодаря повторению и подкреплению, а происходит из системы аксиом и правил, которые могут продуцировать нужное предложение, даже если ранее его не было. Аналогично геометрии, правила языка могут порождать теоремы или предложения, но не имеющие отношения к другим предложениям, возникающим в прошлом. Лингвисты, такие, как Хомский (Chomsky, 1959) специально это подчеркивали. Эти аргументы, тесно связанные с идеей о том, что определенный стереотип реагирования нельзя разложить на последовательность элементов, выдвигались наиболее последовательно в отношении языка, но некоторые психологи считают, что они относятся и к другим типам поведения.
Из сказанного ясно, что Скиннер в целом экспериментирует с относительно простыми организмами, с относительно простой историей, и в относительно простых условиях среды. Субъект редко подвержен изменению более чем одной переменной за один раз. Критики говорят иногда, что это тип искусственного экспериментирования, что столь простые ситуации никогда не возникают вне лаборатории и что поэтому поведение неизбежно сложнее, чем можно видеть в ящике Скиннера. Ответ Скиннера очень эффективен: наука обычно делается "по кусочкам". Она почти всегда сначала рассматривает простые феномены и выстраивает сложные феномены шаг за шагом посредством соответствующего манипулирования и интеграции законов, полученных на материале наиболее простых и ясных случаев. Поучителен следующий отрывок из Скиннера:
"Виновны ли мы в недопустимом упрощении условий с целью достичь этого уровня строгости? "Доказали" ли мы, что есть сравнимый порядок за пределами лаборатории? В ответах на такие вопросы трудно быть уверенным. Допустим, мы наблюдаем, как мужчина попивает утренний кофе. В руке у нас спрятан выключатель, действующий на коммулятивный рекордер в другой комнате. При каждом глотке мы нажимаем на выключатель. Навряд ли запишется плавная кривая. Сначала кофе слишком горяч и глотание сопровождается аверсивными последствиями. При охлаждении возникают положительные подкрепления, но ситуация движется. Вмешиваются другие события за утренним столом. Питье в конце концов завершается, но не потому, что кофе больше нет, а потому, что несколько последних капель холодны.
Наша кривая поведения не будет гладкой, таковой не будет и кривая остывания кофе. Экстраполируя наши результаты на мир вообще, мы можем сделать не больше, чем физические и биологические науки. На основании экспериментов в лаборатории никто не усомнился, что остывание кофе процесс закономерный, даже несмотря на то, что реальную кривую остывания объяснить трудно. Точно также, когда мы исследуем поведение, пользуясь преимуществом лаборатории, то можем принять ее базовую упорядоченность в мире вообще, даже несмотря на то, что там мы не можем продемонстрировать закон в полной мере" (Skinner, 1957, с. 371).
В этом утверждении Скиннер соглашается с тем, что в лаборатории изучаются очень простые процессы, и что таковые не возникнут в столь простой форме за пределами лаборатории, но полагает также, что это путь всех наук – а они не представляются ущербными.
Другие часто встречающиеся критические замечания относятся к тому, что значительная часть ранней работы Скиннера была осуществлена на голубях и крысах, и к той легкости, с которой выведенные принципы и законы перенесены на людей практически без обсуждения видовых различий. Это факт: Скиннер и его последователи часто вели себя так, как будто каждое животное любого вида, включая человека, можно заставить продуцировать определенный поведенческий стереотип. Они недостаточно признавали тот факт что организм – не "табула раса", чье финальное состояние определяется только стереотипами стимул-реакции подкрепления, составляющих суть системы Скиннера. Критики утверждают, что есть по крайней мере некоторые процессы поведения, не попадающие под его парадигму. Работа Херлоу (Harlows, 1962) по социальному развитию макак-резусов и посвященные инстинктивному поведению работы европейских этологов – типичные примеры того, на что ссылаются при аргументации, как и работы по лингвистике, что уже обсуждалось. Недавно некоторые психологи начали подчеркивать роль биологических факторов в научении, задаваясь вопросом о том, возможны ли вообще "общие вопросы научения". Конечно, это не означает, что применение работ Скиннера к человеческому поведению недопустимо. Есть серьезные и многочисленные данные, подтверждающие мнение Скиннера о том, что используемые им представления применимы к поведению человека. Вопрос не в том, возможно ли это, а – насколько и к чему.
Неудивительно, что очень простые, элегантно точные, исключительно практичные формулировки Скиннера привлекли необычайно много сторонников. Эти идеи и соответствующие эмпирические открытия важная часть современной психологии, и есть все причины предполагать возрастание ее влияния в будущем.