- Продолжаем обсуждать радость, сопряжённую с
благами чувственными, каковые суть третий род благ,
которым, мы сказали, способна радоваться воля. И стоит
заметить, что под благами чувственными понимаем здесь всё
то, что в жизни сей может попадать в органы зрения, слуха,
обоняния, вкуса и осязания, – и производство
внутренней воображаемой речи, которые все принадлежат
чувствам телесным, внутренним и внешним.
- И чтобы затемнить и очистить волю, радующуюся об
этих чувственных предметах, направившись через них к Богу,
необходимо принять одну истину, и она, как много раз
говорили, заключается в том, что чувства являются низшим
составом человека, которые, как мы судим, не могут быть
способны ни познать, ни уразуметь Бога как Он есть. Так
что, ни око не может видеть вещи, подобной Ему, ни ухо
слышать Его голоса или звука, подобного ему, ни обоняние
обонять запаха столь нежного, ни вкус достигнуть привкуса
столь тонкого и сладкого, ни осязание ощутить касание столь
деликатное и нежное, и никакой вещи, подобной сему; не
могут запасть [также и в мышление] ни Его форма, ни какая
фигура, которая бы Его представляла, – о чём Исайя
сказал так: ни око Его не видело, ни ухо не слышало, ни
западало то на сердце человеку (Ис. 64, 4; 1Kop. 2, 9).
- И здесь замечаем, что чувства способны воспринять
вкус или приятность, или часть духа, посредством некоей
сообщительности [что воспринимает Бога внутренне, или части
вещей внешних, сообщающиеся] чувствам. И, согласно
сказанному, ни путями духа, ни посредством чувств не может
познать Бога часть чувственная [человека], ибо не обладает
способностью, которая простиралась бы настолько далеко;
[она] воспринимает духовное ощутительно и чувственно, и не
более того. Откуда, останавливать волю на радости о вкусе,
причиняемом каким-либо из этих схватываний, было бы
тщетным, по меньшей мере, и препятствовало бы силе воли,
которая не прилагается [в этом случае] к Богу, полагая свою
радость только в Нём.
Последнего она [сиречь воля] не может сотворить в
полноте, ежели не является очищенной и затемнённой в
радостях, сопряжённых с этим родом [благ], как и в тех, что
с прочими.
- Я высказал предупреждение, что если отдаваться
радости о чём-либо помянутом выше, будет тщета, потому что
когда не отдаёшься ей, но тотчас, как только воля ощущает
вкус того, что слышит, видит и обсуждает, возвышаешься к
радости в Боге, и к сему имеется побуждение и сила, то это
весьма хорошо; а если так, то не только не следует
предотвращать таковые движения. когда они приводят к
поклонению и молитве, но, скорее, можно пользоваться ими
– и даже должно – для такого благочестивого
упражнения. Потому находятся души, которые много
подвизаются в Боге посредством предметов чувственных.
Следует, однако, проявлять большую осторожность,
наблюдая воздействия, которые оттуда получаются; ибо весьма
часто многие духовные используют сказанные развлечения
чувственные под предлогом молитвы и отдачи себя Богу, и это
совершается таким образом, что скорее может называться
забавой, нежели молитвой и больше отдачей себя смакованию,
нежели Богу; и намерение, которое имеют при этом, обращено
в сторону Бога, а эффект, который извлекают, служит
развлечению чувственному, из которого добывают больше
слабость несовершенства, чем оживление воли и вручение её
Богу.
- Посему, хочу привести здесь одно свидетельство
[из которого видно], когда сказанные услады чувств приносят
пользу, а когда нет. И дело обстоит так, что всякий раз,
когда слушают музыку и другие звуки, и видят
привлекательные вещи, и обоняют нежные ароматы, и вкушают
какие-либо услады и ласкающие касания, и тотчас, первым
движением, полагают понятие и аффект воли в Боге, где
больше смакуют это понятие, нежели чувственный повод,
который его вызвал, и не вкушают сего движения чувств
иначе, как через понятие, то это означает, что извлекают
сказанную пользу, и что чувственность служит духу. И таким
образом она может использоваться, ибо в таком случае
чувства служат той цели, для которой их сотворил и даровал
Бог, – каковая состоит в том, чтобы через них быть
более любимым и узнанным.
И отсюда узнаём, что тот, кому эти чувства творят чистое
духовное воздействие, о котором теперь говорю, – не к
тому имеет желание, и не придаёт ему никакого значения по
причине этих чувств, даже когда они обещают подарить ему
многое смакование, посредством удовольствия, о котором
сказал, яко Бог ему причиною; итак, он не хлопочет о них, и
когда они ему предлагаются (как говорю), тут же волею
минует их и оставляет их, и полагается на Бога.
- Причина, по которой он не слишком отдаётся этим
мотивам, хотя они и служат ему для движения к Богу есть та,
что его дух, будучи поспешен идти к Богу со всем и через
всё, столь насыщен и подготовлен Духом Божиим, что ничего
меньшего он потребить не желает, а если и желает
ради сказанного, тотчас минует это и забывает, и не придаёт
значения.
Однако тот, кто не чувствует этой свободы духа в
сказанных вещах и удовольствиях чувственных, но водя его
задерживается и откармливается на них, ему причиняется
вред, и он должен избегать пользоваться ими. Потому что,
хотя разумом он желает воспомоществоваться ими, чтобы идти
к Богу, всё же, поскольку жажда смакования их отвечает
чувственности, а эффект всегда сообразен смакованию, больше
уверенности в том, что он сотворит себе помеху, нежели
помощь, и больше вреда, чем пользы. И когда видит, что в
нём господствует жажда таковых развлечений, должен
умертвить её, ибо, чем сильнее она становится, тем больше
несовершенство и слабость.
- Должен, стало быть, духовный во всяком
удовольствии, которое в части чувственной ему предлагается,
– по случаю или намеренно, – использовать его
только ради Бога, возвышая к Нему радость души, чтобы его
веселье было и сгодно, и полезно, и совершенно, принимая во
внимание, что всякая радость, которая не производит [таким
образом] отрицания и уничтожения некоей другой радости
– даже если она происходит о вещи, как кажется, весьма
возвышенной – тщетна и бесполезна, и препятствует
единению воли в Боге.
ОГЛАВЛЕHИЕ