ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Один из парадоксов духовного путешествия заключается в том, что, подходя к концу паломничества, мы оказываемся в его начале. Последователь Юнга Роберт А. Джонсон утверждает: "Чтобы отправиться в Град Небесный, необходимо покинуть Эдемский сад. Это действительно одно и то же место, но без такого путешествия не обойтись".
Повидав множество царств, мы прибыли в самое прекрасное. Переступив порог, мы окажемся в глубине нашей души, в Царстве Возможности. Это место – самое сокровенное, что в нас есть, святая святых, но именно здесь мы начнем осознавать свое истинное величие. Мечты и замыслы, которые когда-то казались безрассудно смелыми и грандиозными, окажутся вполне осуществимыми.
Царство Возможности – это физическое, материальное воплощение Образоляндии. Это внешнее проявление нашего творческого начала. Оно может быть настолько широким и могучим, насколько позволит наше воображение. Вступив в него со знанием своего подлинного духовного дара, мы достигнем самых отдаленных горизонтов бесстрашия и обнаружим, что вернулись домой.
Убеждение, что нам не будет больно, если мы не позволим себе любить – это самообман. Когда мы любим вполсердца и гонимся за мечтой вполсилы, мы сами себе противоречим. Не принимая всерьез свои желания, мы унижаем себя; отказываясь ясно представить себе свои проекты, мы несправедливы к ним. Чтобы они осуществились, их необходимо визуализировать, а если мы будем бояться рисковать, этого может и не случиться.
Желание – это хорошо. Страсть – тоже хорошо. Страстное желание активизирует силу воли и позволяет энергии сдвинуться с мертвой точки. Воля – как будто электрический провод. Если ей ничего не противостоит, она проводит поток энергии с легкостью, как по мановению волшебной палочки.
Четкое, страстное желание нередко вызывает синхронность. Когда мы отваживаемся на такое желание, Вселенная отзывается. Здесь очень важна точность.
Чтобы поверить во что-то, это что-то нужно ясно увидеть – сначала в воображении. Это ясное видение желаемого заставляет нас стремиться к цели. Вместо того чтобы ощутить это стремление всем сердцем, мы нередко предпочитаем вообще не знать своих желаний. Нам кажется, что так безопаснее. Говорят, невежество – это блаженство, но я не согласна. Быть невежественным – значит жить наполовину, отказываться от своей врожденной проницательности и способности любить разборчиво.
Я гораздо больше уверена в том, что настоящее блаженство – это ясность. Когда нам ясно, чего мы хотим от себя и от мира, это помогает нам уважать себя. А самоуважение позволяет нам с большей готовностью получать дары от Вселенной в ответ на нашу ясность. Другими словами, как чистый музыкальный звук, мы звучим гармоничнее вместе с другими чистыми звуками. И как будто притягиваем их.
Вот вам пример.
Я живу в маленьком городке в штате Нью-Мексико, и один шеф-повар мирового класса недавно открыл тут ресторан. Почти каждый вечер я хожу туда ужинать. Кухня находится прямо в общем зале и окружена деревянной барной стойкой, из-за которой можно наблюдать за шеф-поваром, Рене Меттлером, в его стихии.
Не сомневайтесь, Меттлер – мастер своего дела. Его блюда изысканны, а кухней он распоряжается так же безупречно, сосредоточенно и лихо, как матадор – рингом. Да и сам он похож на тореро – прилизанные, собранные в тугую косичку волосы, горделивая осанка и меткое владение ножом, как у пикадора.
Я хожу в его ресторан за едой и за страстью. Я обожаю наблюдать, как он занимается любимым делом. Однажды я пришла туда пораньше и села у барной стойки. Я тогда как раз писала о страсти, так что, наверное, и сама излучала довольно сильные вибрации.
– Можно вам кое-что показать? – неожиданно предложил Меттлер. – У меня есть альбом, я редко его показываю, но...
И он принес огромный фотоальбом, который я просто пожирала глазами, вприкуску с черничным пирогом. Одна за другой там сменялись фотографии его искусных блюд – аппетитных и необыкновенно красивых. Фантасмагорическая коллекция паштетов, закусок, дичи и морепродуктов заполняла страницу за страницей. Я знала, что он в совершенстве владеет кулинарным искусством, но совершенно не понимала, насколько буквальна эта фраза. Его скульптуры из марципана и льда были ничуть не хуже работ любого скульптора. На одном снимке сам Меттлер улыбался в объектив около ледяной шхуны на всемирном снежно-ледовом фестивале в Японии. Но больше всего бросалась в глаза его страсть к жизни.
– Еда – мое искусство, – подтвердил Меттлер. – Я очень люблю свою работу.
Он вернулся на кухню, а со мной заговорил мужчина, сидевший рядом:
– Я прекрасно его понимаю, – сказал он. – Я тоже люблю свою работу.
Я посмотрела на него. Живой, беглый взгляд, орлиный нос, гибкое, крепкое тело и сухие руки рабочего с узловатыми пальцами.
– Вы строитель? – спросила я.
– Да. Я строю из необожженного кирпича. С четырех лет я любил что-то мастерить и очень рад, что теперь мне за это еще и платят.
Еще час мы проговорили о глинобитных и саманных домах и о том, что привело его, Клода Хейворда, из Нью-Йорка в эту уединенную долину в Нью-Мексико. Я рассказала ему, что пишу, и мы шутили, что оба любим создавать что-то своими руками. Тем временем в двух метрах от нас Меттлер поджаривал форель, сбрызгивал чесночным маслом виноградных улиток и нарезал мясо на отбивные со страстью и точностью самурая.
Убеждение, будто мы защищаем себя, если не поддаемся страсти, – это миф. Вместо этого мы увечим себя. Мудрая подруга Джулианна Маккарти однажды посоветовала мне: "Если уж любишь – люби всем сердцем. Если ничего не получится, будет одинаково больно в любом случае".
Я не раз отваживалась искренне любить кого-то или что-то, и мне никогда не приходилось жалеть об этом. Моя страсть не сделала их лучше, а только позволила мне лучше увидеть, как прекрасны они были, как в старой песне: "Этого им у меня не отнять". Никто не сможет отнять у меня воспоминания – такие же яркие, как фотографии Уокера Эванса.
У меня есть девятнадцатилетняя дочь – достаточно взрослая, чтобы рассказать ей кое-что из того, что для меня важно, – а страсть настолько важна, что предопределяет и объясняет очень многое в моей жизни. В этом году на Рождество, на девятнадцатую годовщину ее зачатия, я поделилась с Доменикой, как страстно любила ее отца. Сидя с ней за кухонным столом, думая о том, как она похожа на него, я рассказала ей, что ступни его ног – прототипы ее ступней – эротически возбуждали меня. Этих ступней уже столько лет нет рядом со мной, но я никогда не переставала их любить – и это хорошо. Я желаю своей дочери тоже любить всем сердцем и дорожить каждой клеточкой возлюбленного.
Когда мы ценим все вокруг, или хотя бы пытаемся, перед нами открываются двери в мир искусства. И хотя нам хочется верить (да и с детства нас учили), что эта дверь – интеллектуальна, мой собственный опыт подсказывает, что она находится в сердце.
Мы часто говорим о женщинах, которые служат мужчинам музой, но я должна сказать, что мужчины в моей жизни также были моими музами. Их присутствие приносило мне успех и вдохновение. Иногда мои отношения с другими творческими людьми помогали нам обоим вынашивать новые замыслы и делали наше творчество более богатым и плодородным. Иногда мои возлюбленные помогали мне зачать моих творческих детищ.
Закрытое и защищенное сердце порождает приглушенное и осторожное искусство. А я, как творческий человек, верю в любовь.
Поэт-мистик Руми говорит прямо:
"Не будет без Любви плодотворенья!"
Страсть светит, страсть же ослепляет,
Страсть греет, страсть испепеляет,
Страсть лечит, страсть же убивает,
Страсть губит, страсть же возрождает.
Страсть хладно сердце растопляет,
Младое – жжёт и пробуждает.
Когда мы признаемся в любви к чему-то или кому-то, мы также любим и самих себя. Тем самым мы провозглашаем: "Это я тот, кто это любит". А чтобы развивать в себе творческое видение, необходимо позволять себе видеть, что мы любим. Таким образом мы празднуем любовь, и она становится самодостаточной. Я люблю тебя за ту частичку себя, которую вижу в тебе, и за частичку тебя, которую ощущаю в себе. Если вы хотите творить – любите. Ведь любят очень внимательно и конкретно: изгиб ее шеи, темные волоски на его предплечье, отливающие рыжиной...
Одним из самых сильных духовных опытов в моей жизни было путешествие "сквозь" тело моего любимого мужчины. Я видела и слышала его, как изысканную музыку. Каждый волосок, каждая клеточка напевали мне. Красота была совершенной и мучительной, священной и исключительной.
Любовь кроется в деталях – и Бог тоже. То же касается и творчества. Поэтому страсть и внимание очень важны для нас!
А теперь напишите список того, что любите. Упомяните царство животных. Растений. Все пять чувств. (И шестое, что развивается в вас так быстро.) Друзей. Семью. Искусство. Воспоминания. Надежды. Места. Звуки. Поступки. Занятия. Настроения.
Если больше ничего не будет приходить в голову, загляните в историю жизни или в тест на золотую жилу. Будьте конкретны: красные и разноцветные тюльпаны, темные фиалки, сиреневая или белая сирень... Фотографии Уокера Эванса, свежая малина, поэзия Элизабет Бишоп, поэзия Эварда Хирша, картины моей сестры Либби, "Луиза" – мой "шевроле" шестьдесят пятого года, курица в лимонно-чесночном соусе бабушки Скорсезе, кружево...
Это гораздо более сильное упражнение, чем может показаться. Оно возвращает вас в центр вашей собственной Вселенной. Вообще-то мы и так там находимся, но нередко забываем об этом. И тогда нам кажется, что мы теряем силу. А поскольку любовь – самая влиятельная сила из доступных нам, когда мы обращаем внимание на то, что любим, то немедленно возвращаем себе эту силу.
Я верю в риск. Я не верю в везение. А еще я верю в синхронность.
Можете называть все это пустым красноречием, но я с вами не соглашусь. Везение приходит к нам извне. А синхронность начинается в нашем сознании. На риск мы решаемся. А везение – это нечто пассивное. Мы вызываем синхронность – с помощью риска.
Гете – государственный деятель, ученый, который не боялся рисковать, – сказал: "Пока человек окончательно на что-то не решится, всегда остаются сомнения, возможность отступить, бездействие". Он не шутил.
Каждому из нас хочется подстраховаться. И каждый из нас может это сделать – только не сразу. Послушайте, что говорит об этом писатель Уильям Хатчинсон Мюррей:
Для любого проявления инициативы существует одна простая истина, незнание которой убивает бесчисленные замыслы и великие идеи: в тот миг, когда человек решается на что-то, Провидение тоже начинает действовать.
Мюррей, как и Гете, обещает нам: "Падай, а соломку тебе подстелют".
А нам хочется, чтобы все было наоборот. Сначала покажите мне соломку, а тогда я решусь прыгнуть. Дайте мне работу, поклонников, контракт – и тогда я соглашусь на что-то. Я что, по-вашему, простофиля? Только глупец согласится гнаться за мечтой, не подготовившись. Только глупец – ну или Гете, или альпинист, вроде Мюррея.
А вот Мюррей снова рассказывает, что происходит после того, как мы безрассудно решаемся на что-то:
В помощь одному замыслу случается много такого, что иначе никогда бы не случилось. Принятое решение влечет за собой целый поток событий: полезных совпадений, встреч и предложений о материальной поддержке, в которые никто и никогда бы не поверил заранее.
Чтобы рискнуть, мы должны быть готовы ударить в грязь лицом. Должны быть готовы показаться простофилями. И выглядеть глупцами.
Загвоздка в том, что наша страховка – невидима. Она есть, соломку нам уже подстелили, просто чтобы увидеть ее, мы должны в нее поверить. В мгновение веры наши мечты возникают у нас перед глазами. Мы четко видим их и переполняемся надеждой. В этот миг мы знаем, что можем их воплотить. А в следующий – возвращаемся в тень сомнений.
Чтобы рискнуть, многим из нас нужна помощь доверительных зеркал – людей, которые помогают нам увидеть наши возможности. А недоверительные зеркала видят одни только сомнения и показывают нам только их в преувеличенном виде. Многие из нас выросли в таком окружении – как будто в "комнате смеха". Конечно, ничего смешного в нем нет, а наши творческие порывы, отраженные в кривых зеркалах, кажутся нам чудовищными или глупыми.
– Я бы хотел стать писателем.
– Кому будет интересно читать твою писанину?
– Я хочу стать художницей.
– Дорогая, может, лучше учительницей рисования?
Доверительные зеркала найти нелегко – не только в детстве, но и во взрослой жизни. Но даже когда нам это удается, они приносят нам неоценимую пользу – и пугают нас. Они помогают нам обнаружить самообман и сопротивление – и постепенно избавиться от них. Диалог с доверительным зеркалом может выглядеть примерно так:
– Я подумываю переехать в Сиэтл, но я там никого не
знаю.
– Ты всегда легко сходишься с людьми.
– Но мне будет нужна работа.
– Не сомневаюсь, что ты ее найдешь.
– Я буду так далеко от семьи.
– А разве это плохо?
Если среди ваших друзей трудно найти доверительное зеркало, может быть, вам придется поискать его в книгах. А может, в словах Гете или Джозефа Кэмпбелла, который утверждает, что если мы "последуем за своим счастьем", нам таинственным образом помогут "тысячи невидимых рук".
Пусть две из них будут ваши собственные.
Возьмите жизнь в свои руки. Для этого задания вам понадобится большой лист ватмана, две руки и стопка журналов. Еще вам будет нужен клей, фломастеры, тушь для рисования или даже акварельные или акриловые краски. Можете взять блестки или крошечные наклейки-звездочки. Вам предстоит как следует позабавиться, так что подготовьтесь.
Просмотрите свою историю жизни, найдите в ней три эпизода, когда вы рискнули, ощутив "поддержку свыше", и риск этот был вознагражден. Он может быть каким угодно – главное, чтобы это было чем-то важным для вас. Позвольте себе вспомнить все три эпизода в подробностях. Теперь вырежьте из журналов картинки, которые так или иначе отражают те мгновения, ваши чувства и окружение в то время. Кроме того, можете также вставить свои фотографии из этого периода.
Когда закончите собирать картинки, положите руки на ватман ладонями вверх и обведите. Положение не важно – они могут поддерживать картинки снизу, предлагать помощь сверху или служить для них кубком.
Теперь расположите сами картинки в порядке, который вам по душе, и приклейте. Вам нужен коллаж, который при одном только взгляде напоминал бы вам, что вы уже успешно брали жизнь в свои руки в прошлом и можете сделать то же самое снова, когда пожелаете. А когда вы закончите его делать, то не без интереса заметите, что ваши собственные руки очень похожи на руки помощи милосердной Вселенной, которая всегда готова оказать нам поддержку.
У каждого из нас гораздо больше разных талантов – и сами эти таланты гораздо больше, чем мы подозреваем. Чаще всего мы думаем, что талантливы в чем-то одном, кое-как умеем делать что-то другое, а еще у нас есть Несбыточная Мечта – область, в которой мы очень хотели бы иметь способности, но твердо убеждены, что не имеем. Для меня такой областью была музыка.
Несколько лет назад я заметила, что когда просила о подсказках в утренних страницах, а потом прислушивалась, то нередко получала их из источника, более мудрого, чем я. С годами я научилась рассчитывать на эти подсказки. Я спрашиваю. Слушаю. Применяю в жизни. Но доверять им? И после этого еще и доверять себе, согласившейся на такое? Это был очень долгий и постепенный процесс, который был связан с так называемым "творческим потолком". Очень часто высшие силы подсказывают мне поступки, которые кажутся совершенно запредельными, чересчур смелыми, слишком самонадеянными и страшными... пока я не решаюсь последовать подсказке и не нахожу, что меня все время поддерживают.
Позвольте мне привести пример.
Около года назад я получила наставление свыше, что мне нужно поехать на лето в Лондон. Мне это показалось несколько странным. Этот город никогда меня особенно не привлекал. Но что было делать: Лондон – так Лондон, и я послушно отменила занятия и сказала всем, что меня все лето не будет – я уезжаю.
Почему именно туда? Мне было очень любопытно. А потом "Путь художника" был издан в Англии, и я подумала: "Ах, вот почему! Я еду в Лондон на презентацию своей книги". Потом я познакомилась с британцем, который мне понравился, и подумала: "Ах, вот оно что. Я еду в Лондон, чтобы мы узнали друг друга поближе".
Тем временем подсказки продолжались: "В Лондоне ты напишешь блестящие песни". Я, мягко говоря, засомневалась. Уже двадцать лет я писала тексты для нескольких композиторов, но не умела ни на чем играть, не знала нотной грамоты, да и голоса у меня тоже не было.
Более того, оба мои брата стали музыкантами, один из них – композитор, несколько моих сестер тоже неплохо играют, а я всегда была музыкальным гадким утенком в семье. ("Кто это поет таким писклявым голосом? Это ты, Джули?")
Я? Блестящие песни? "С чего бы это?" – думала я. Мне казалось, что если бы у музыки со мной было что-то общее, я бы уже давно об этом знала. В детстве я уступила фортепиано более талантливым братьям и сестрам. Мне очень нравилось петь в хоре, я изучила партию альта к "Аве Мария" и выступала в католической церкви Святого Иосифа, но талантливой я себя совсем не чувствовала. Однако от пения я была в восторге – хотя и не придала этому должного значения.
"Разве не интересно было бы написать мюзикл о Мерлине?" – настаивали мои утренние страницы. Я отмахнулась от этой мысли, как от струйки дыма.
В мае я приехала погостить к друзьям в Болдер, штат Колорадо, и пошла на прогулку по горной тропке недалеко от их дома. Там, среди камней, показался прозрачный ручеек. Я присела возле него и вдруг ощутила, как у меня в голове зазвучала песня – и текст, и мелодия.
Песня эта мне понравилась. Она даже вскружила мне голову. Ведь не только текст, но и мелодия была моей. По крайней мере, они вместе пришли ко мне. Как бы только их не упустить! Никого поблизости не было, поэтому я запела. И почувствовала себя просто блестяще. Песня действительно была блестящей. Она была как будто пронизана магией друидов. Но я знала, что она может вылететь из моей головы так же легко, как туда влетела.
Друг подсказал мне, что ее можно напеть на диктофон, чтобы не потерять. Когда я прослушала эту запись, то поняла, что мелодия напоминает мне кельтскую. Начиналась она возвышенно, а к середине перетекала в нечто куда более веселое. Мерлину она бы, наверное, понравилась.
Мое сердце – сад зеленых яблок,
На твоем лице – сиянье звезд.
Ты меня уже давно не помнишь,
А моя душа тебя все ждет...
Я стальная гладь озер бездонных,
Ты кинжал, что ранит без следа.
Я – вода, встревоженная солнцем,
Ты – маяк на дальних берегах.
У этой песни была не только кельтская мелодия – что-то в ней напоминало о легендах из цикла о короле Артуре. Я вспомнила фразу из своих наставлений свыше. И спросила, о чем мне писать дальше. Мне снова пришла подсказка: "Разве не интересно было бы написать мюзикл о Мерлине?"
Конечно, интересно, думала я. Даже очень. Если бы только у меня было хоть немного способностей к музыке...
Через неделю после первой песни ко мне пришла вторая. Это снова случилось в лесу, и я снова записала ее на диктофон. Тем временем я преподавала, собирала вещи, чтобы ехать в Лондон, и помогала Доменике готовиться к выпускному. В последнюю минуту, за несколько дней до отъезда из Таоса, я записалась на прием к Пэм Хоган, моей соседке и ясновидящей, известной по всей стране. (Этим и удивителен Таос – каждый второй здесь либо творческий человек, либо эзотерик, ясновидящий, астролог, натуропат, экстрасенс, травник или ароматерапевт.) Не доверяя собственному чутью, я решила услышать чужое мнение, почему же все-таки еду в Англию.
Я спросила у нее о книге, о предстоящих лекциях, о британце, который мне понравился. А в самом конце сеанса я спросила у нее о музыке.
Вот тут-то все и началось. Неожиданно на меня буквально посыпалось всяческое одобрение, поощрение и воодушевление свыше. Музыка теперь будет центром моей жизни и работы. Я буду сочинять и петь "песни сердца". Музыка...
Несмотря на слова Пэм, музыка все еще казалась мне несбыточной мечтой гораздо выше моего творческого потолка. А потом я поехала в Лондон.
Уже через несколько дней я заметила, что музыка там буквально витала в воздухе. Впервые мне пришло в голову, что я могла бы купить маленький подержанный синтезатор и попытаться подобрать услышанное. Я его купила. Однажды вечером, дрожа от страха, я написала на клавишах названия нот. (Я еще помнила, где находится до первой октавы – в начальной школе я несколько месяцев безрезультатно училась играть на фортепиано.) А потом я попыталась сопоставить звуки из головы с нотами на клавишах и кодом записать, что получилось.
А получилось нечто примитивное. Нечто ужасное. Но это была музыка. Я могла прочесть свой нотный ералаш, снова отыскать эти ноты на клавишах и услышать песню. Свою песню!
"О Господи!" – из моих глаз потекли слезы. Песня! Если бы я записала этот код на нотный стан, то ее мог бы сыграть кто угодно! Я чувствовала себя Хелен Келлер* в слезах благодарности за то, что ее научили говорить. Как мне и обещали, совершенно удивительным образом у меня появился ключ к царству музыки. Я могла писать блестящие песни. Когда в гости пришли друзья, я спела им. У меня начал прорезаться голос. Оказывается, это был вовсе не плохой альт, а очень высокое сопрано.
* Хелен Адамс Келлер (1880-1968) – американская писательница и общественный деятель. Из-за перенесенной в раннем детстве болезни осталась слепоглухонемой. После долгих занятий с преподавателями научилась говорить, закончила колледж, написала более десятка книг и выступала за вовлечение слепоглухонемых в общественную жизнь.
Следующие недели пролетели в блаженстве. Я прислушивалась и училась, слышала и записывала. Да, все эти песни были похожи на мюзикл – и он был действительно о Мерлине. Да, да, да!
Когда я прекратила повторять "Да, но", то перенеслась в новый творческий мир, о котором всегда мечтала, но который всегда считала недосягаемым. Другими словами, когда я поверила и протянула руку, Вселенная протянула руку помощи в ответ, подхватила меня и вытащила сквозь творческий потолок в открытый мир священного творчества.
Авалон
Закрой глаза – и ты увидишь,
Мост перейди – и ты найдешь.
Сердце раскрой – будет страшно порой –
Мир Иной за чертой тебя ждет.
Это не миф, не легенда,
Это всегда было в нас,
Лишь наше чутье как будто
Заволокла пелена.
Остров яблок,
Блики солнца,
Звезд сиянье, лунный свет.
А ночь ясна,
Тропа видна,
Ступай, я покажу тебе...
Видишь поток изумрудно-зеленый?
С ним унесешься – глаза лишь сомкни.
Каждый из нас – волшебством окрыленный.
Видишь ли Мира Иного огни?
Бот везет нас в Авалон,
И не раз уж плавал он
К туманным островам.
Все начнем с начала мы,
Кем стать мечтали мы –
Нам вспомнится сперва.
Спроси ты у себя – чего душа желает?
И знаешь ли уже: несбыточного нет?
Ведь планы и мечты к нам в душу попадают,
Когда сквозь нас струится Иного Мира свет.
Закрой глаза – и ты увидишь,
Мост перейди – и ты найдешь.
Сердце раскрой – будет страшно порой –
Мир Иной за чертой тебя ждет.
Ты не забудь,
Куда мы держим путь,
Протяни
Руку мне
И рискни!
Если вы все еще противитесь этому заданию, прочтите слова антрополога Стивена Ларсена – может, они убедят вас попробовать:
Неверующих позитивистов,* которые портят удовольствие другим и не хотят или не могут играть, нужно остерегаться. Именно поэтому у входа в храмы и святыни стоят фигуры хранителей – львы, быки, грозные воины с поднятыми мечами. Они не допускают внутрь неверующих приверженцев логики Аристотеля, для которых А никогда не может быть Б, актер никогда не должен теряться в роли, а маска, образ, освященная гостия,** дерево или животное никогда не может стать Богом, а будет лишь напоминанием о нем. Такие рационалисты должны оставаться снаружи.
Разве вам еще не хочется оказаться среди тех, кто может играть? Когда подберете и наденете костюм, позвольте себе вжиться в эту роль и поиграть с материалами вашей "несбыточной" мечты. Помните, здесь важно только веселье. Также не забывайте, что "человека делает одежда" и что костюм – еще один способ переправиться в Образоляндию.
* Позитивизм – направление в
философии, утверждающее, что единственным источником
подлинного знания являются специальные науки, и отрицающее
философию как особую отрасль знаний.
** Гостия – в католической и лютеранской церкви
облатка из пресного хлеба для причащения.
Положите лист на пол. В течение хотя бы пяти минут вытанцовывайте из себя страхи и втанцовывайте мечты. Можете также говорить вслух:
Я, кажется, могу!
Я, кажется, могу!
Я знаю, что смогу!
Я знаю, что смогу!
Я могу! Я могу!
Я хотела бы поблагодарить вас за смелость, которую вы проявили, работая с этими техниками, а многих из вас – также и за работу с техниками курса "Путь художника". Я убеждена, что мы как будто строим своего рода лечебницу, где ухаживаем за своим творческим началом, пока оно не выздоровеет и не наберется сил.
Я убеждена, что творческий дух в каждом из нас – это лекарство, способное исцелить целый мир. Я верю, что все мы догадываемся об этом и в глубине души чувствуем этот дух, потому и собираемся вместе, чтобы вступить в свое священное право и общими усилиями создавать будущее нашей планеты.