ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Трезвым утром в сознании пусто. Мысли давятся в прихожей – каждая хочет быть первой.
В них кроется часть управляющей мною – то есть, моей – Воли.
Не я же виноват, что Воля раздроблена на гуляющие независимо Идеи, и что поэтому, будучи сознательным Зеркалом, регистрирующим всю пеструю картину собственного общения с Миром За Стеной, нельзя не бояться того, что приходит в голову.
Если разобраться, то внутреннее равновесие каждого из нас – это уже глубочайшая Вера В Лучшее, для которой религия – красивая одежда. Впрочем, недооценивать значение одежды нельзя. Я уже говорил о беззвучных призывах, испускаемых Красной Шляпкой и Черным Пальто, и о том, как они становятся зовом судьбы.
Тут ко мне пришел сигнал. Это был афоризм Ницше, всю жизнь поражавший меня своей необъяснимой правильностью: "Можно помочь пленному, больному, нищему – Личности помочь нельзя".
Я понял, что между одеждой с одной стороны – и жизнью, смертью и счастьем с другой существует логический мостик: на него мне предстоит ступить.
Теперь я тебя лучше понимаю, мой Кукловод, и даже если ты столкнешь меня с моста в пропасть забвения – пока буду падать, сумею прокричать
– Одеяние – костюм социального актера!
Это будет моим последним прости всем участникам спектакля из жизни кукол.
Существенно, что для просмотра нашего спектакля темнота в зале не обязательна. Мало того, она невозможна, потому что зал и сцена неразделимы, а созерцание и участие неотличимы, и остается только подозревать, что жизнь может быть иной или более настоящей, чем эта.
Не стану утверждать, что подозрения обоснованы.
Это вообще тот случай, когда ни на чем нельзя настаивать.
Поверьте, но даже старый я способен почувствовать себя моделью, демонстрирующей платье на подиуме.
Воспользуюсь своим положением фактического анонима, чтобы никто не смеялся над моими животом и лысиной – и призову всех почувствовать, каково это, когда само Я глазами Кукловода смотрит с подиума, предлагая куклу Городу и Миру.
– Ура, – хочется мне крикнуть после этого периода – совсем не от радости "ай да Пушкин", а от страха в виду непривычности обнажающейся картины: хочется подать голос, чтобы хоть звук оказался несомненно настоящим.