ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Как и Фрейд, Генри А. Мюррей (родился в Нью-Йорке, в 1893 г.) прожил сложную, космополитическую жизнь и начинал свою карьеру врачом. Будучи молодым специалистом, как физиолог и хирург Мюррей обнаружил исследовательский интерес к психическим проявлениям, проведя ряд серьезных психологических экспериментов над своими коллегами и пациентами. В конечном итоге его интерес к психологии, вдохновляемый психоаналитическими идеями Юнга, изучением философии и собственной напряженной жизнью, взяли над ним верх. Остановившись на серьезном интересе к персонологии – термин, кстати, введен именно им, – Мюррей занял пост директора Гарвардской психологической клиники. Пятнадцать лет, вплоть до начала Второй мировой войны, он работал в этой должности, сделав данный период в существовании клиники чрезвычайно активным, ярким и производительным. Так же, как и ранее Фрейд, Мюррей собрал вместе экстраординарную группу молодых, одаренных психологов, работавших в тесном сотрудничестве над развитием теории личности. Но источником доказательств этой теории была не психотерапия людей с нарушениями психики, а систематическое наблюдение за жизнью одаренных новичков в Гарвардском университете. Довольно интересно, что периферические аспекты теории Мюррея, которые будут рассмотрены в главе 6, берут свое начало как раз из этих наблюдений. Эти положения относительно периферии личности оказали на персонологию огромное влияние как непосредственно через работы Мюррея и его коллег, многие из которых являются значительными фигурами в этой области, так и косвенно, повлияв на развитие тестологии.
Но основные идеи теории Мюррея, которая будет обсуждена здесь, являются отчетливо психоаналитическими. В то время, когда Мюррей возглавлял Гарвардскую психологическую клинику, он прошел психоаналитическую подготовку (у членов фрейдистского кружка) и в результате стал членом Бостонского психоаналитического общества. Его работа в качестве психотерапевта с больными отражала ту сторону его размышлений, которые были последовательно фрейдистскими.
Как вы, вероятно, уже предположили, позиция Мюррея была фрустрирующе гетерогенной. Хотя его идеи богаты и плодовиты, вместе с тем они раздражающе эклектичны, настолько, что трудно даже сказать, является ли его позиция вариантом теории конфликта. Ближе всего к этой модели его утверждения о ядре личности, в которых Мюррей наиболее близок к Фрейду. Однако многие из идей являются исключительным вкладом Мюррея, и, надеюсь, вы признаете это, прочитав эту и шестую главы. Его неоднородные, однако плодотворные идеи отражают саму сущность его жизни. В дополнение к уже сказанному Мюррей спланировал и возглавил в начале Второй мировой войны первое обширное и систематическое исследование для Управления стратегических исследований. За свою работу он был награжден в 1946 г. орденом "За заслуги". Годы спустя Мюррей провел серьезную работу по изучению литературы, став экспертом по творчеству Германа Мелвилла. Мюррей не ограничивал себя акцентом на биологии, как это зачастую делали фрейдисты, но изучал также и антропологию, и социологию, поскольку считал, что и они важны для понимания человеческой природы.
По Мюррею (1938), фрейдовская трактовка тенденций ядра вполне верна: человек инстинктивно старается максимизировать удовлетворение инстинктов, минимизировав при этом наказание и вину. Как и Фрейд, говоря о характеристиках ядра, Мюррей использует термины ид, эго и суперэго. Он также считает, что ид является частью личности, отвечающей за энергию и направление поведения. Короче, ид суммирует мотивацию личности. Говоря о мотивации более конкретно, Мюррей использует понятия инстинктов жизни и сексуальных инстинктов и отводит важное место объяснению психосексуального развития. Суперэго для него, как и для Фрейда, это культурный имплантат, приобретенный посредством наказания и одобрения родителями, чья функция состоит в блокировании социально разрушительного проявления инстинктов. Итак, с одной стороны, мы имеем акцент на инстинктах как проявлении эгоизма и корыстности человеческой природы, с другой – мы видим социальное функционирование, предполагающее отказ от полного удовлетворения инстинктов.
Общество защищает само себя, предусматривая наказание за антиобщественные действия, и, поскольку наказание болезненно, человек избегает таких действий. Он старается избежать наказания в ситуациях социального давления и вины в случаях давления суперэго, в то же время стараясь максимально удовлетворить свои инстинкты. Способствуя осуществлению этой тенденции ядра, эго уравновешивает эти два полюса конфликта, что осуществляется за счет участия произвольной нервной системы и поперечно-полосатой (скелетной) мускулатуры в процессах планирования, организации и защиты. Во всем этом Фрейд и Мюррей полностью солидарны. Иными словами, Мюррей согласен с Фрейдом в том, что конфликт неизбежен, поэтому жизнь должна быть компромиссом, который в идеале минимизирует конфликт или, по крайней мере, делает его терпимым. Именно по этой причине я склонен причислить Мюррея к сторонникам модели конфликта.
Но существуют различия во взглядах Фрейда и Мюррея относительно ядра личности. Эти различия касаются неизбежности внутреннего конфликта: Мюррей считал, что он не так уж неизбежен. Таким образом, мы обнаружили, что ид, хотя и содержит эгоистические инстинкты, также включает и другие мотивационные тенденции, которые не находятся в столь сильной оппозиции социальному окружению. Так, по мнению Мюррея, содержание ид составляет также потребность в любви и достижении. А это означает, что они, скорее, являются базовыми мотивирующими тенденциями, свойственными организму, а не вторичными (каковыми они являются по Фрейду), основанными на эгоистических инстинктах и модифицированными посредством научения и защиты. Очевидно, что потребность в любви и в достижении не идет вразрез с целями общества, наоборот, они способствуют его развитию, а раз так, то человек в его наиболее естественном состоянии вполне может жить в обществе. Следовательно, взгляды Мюррея на ид, по сравнению с взглядами Фрейда, гораздо меньше отражают идею конфликта.
Возвращаясь к суперэго, мы обнаруживаем, что здесь Мюррей также переработал и изменил подход Фрейда. Для него суперэго – это не только табу и санкции, заложенные родителями, когда ребенок находится в нежном, некритическом возрасте, но также и сложный набор принципов и жизненных идеалов, основанных на значительном личном опыте взаимодействия со многими людьми и в различных жизненных ситуациях. Согласно Мюррею, даже литература оказывает влияние на развитие эго. Суперэго вырастает на основе индивидуальности и жизненных размышлений, а не является, как полагал Фрейд, неизменным итогом ранних испытаний и несчастий. Мы тривиализируем взгляды Мюррея, если скажем, что он обязательно противопоставлял суперэго и ид. По его мнению, как ид не является абсолютно эгоистическим, так и суперэго – это не только служение нуждам других.
В результате, хотя конфликт и его минимизация по-прежнему являются существенными для понимания ядра личности в теории Мюррея, становится возможным рассмотрение ряда поступков личности, не обусловленных конфликтом. Эти поступки тоже чем-то мотивированы, однако они отражают те потребности, которые не идут вразрез с жизнью в обществе и не противостоят по-детски жесткому суперэго. Принимая это во внимание, совсем неудивительно, что Мюррей разработал концепцию эго гораздо шире, чем это удалось Фрейду. Классически, по Фрейду, роль эго заключается лишь в реализации тенденции ядра: максимизации удовлетворения инстинктов при минимизации наказания и вины. Пойдя дальше, Мюррей (Murray & Kluckhohn, 1956, с. 26) выделил функции эго, которые касаются выражения социально приемлемых тенденций ид. Принимая во внимание, что Фрейд расценивал защитные механизмы как сущность эго, поскольку защиты являются первичной базой для разрешения конфликтов, Мюррей подчеркивал значение когнитивных и поведенческих реакций для планирования и осуществления поведения в отсутствие конфликта. К ним относятся рациональное мышление и точное восприятие (Maddi, 1963). Как подчеркивает Мадди (1963, с. 194), Мюррей подразумевает, хотя и неявно, что эго имеет некое врожденное основание, отдельное от врожденного основания ид. Мюррей говорит об этом, выдвигая идею о том, что функционирование эго отчасти обусловлено естественной потребностью нервной системы в информации.
Эти модификации взглядов Фрейда имеют ряд общих следствий, вполне достойных упоминания. Во-первых, сознание – реальное, точное отражение опыта в состоянии бодрствования – не только логически возможно, но и действительно чрезвычайно важно во взглядах Мюррея. Каждый человек представляет собой некий конгломерат сознательного и бессознательного; первое выражает свободную от конфликтов часть личности, второе – разрешение конфликтов посредством защит. Другое отличие от концепции Фрейда состоит в том, что, по мнению Мюррея, снижение напряжения – не самое лучшее объяснение для мотивации. Мюррей (Murray & Kluckhohn, 1956, с. 36-37) настаивает, что отсутствие напряжения как такового не так важно, как сам процесс его снижения у пациента. Это утверждение ведет к интересной возможности: фактически люди могут увеличивать собственное напряжение, чтобы получить большее удовольствие от его последующего уменьшения. Таким образом, мы еще раз обнаруживаем нежелание Мюррея воспринять наиболее крайнюю форму классического фрейдистского мышления.
Фактически, если мы проанализируем изменения, сделанные Мюрреем, то заметим, что они мало чем отличаются от тех, что были сделаны сторонниками модели самореализации. Но мы не должны упускать из виду тот факт, что Мюррей все же относится к представителям модели конфликтов. И еще раз нас убеждает в этом его концепция развития, весьма напоминающая соответствующую концепцию Фрейда. Хотя здесь тоже есть ряд изменений, однако они не затрагивают самого акцента на конфликте. Мюррей (1938) идентифицирует то, что он называет комплексами, которые представляют собой группы черт и стилей, являющихся результатом фиксации на той или иной стадии развития, выделенных Фрейдом. Вместе с тем надо отметить, что Мюррей вносит дополнения в формулировки Фрейда. На ранних стадиях, например, он описывает клаустральный комплекс – ряд черт, характерных для внутриматочной стадии развития. Он также вводит понятие уретральной стадии, помещая ее между оральной и анальной. Тем не менее подход Мюррея к комплексам как к результату фиксации в психосексуальном развитии ставит его в ряд с другими сторонниками модели конфликта, потому что, во-первых, психосексуальное развитие тесно соотносится с понятием сексуальных инстинктов, которые, по мнению сторонников психоанализа, эгоистичны по своей природе, а во-вторых, оно ограничено ранним детством.
Все рассмотренное нами выше позволяет воспринимать позицию Мюррея как вариант чистой теории конфликтов. Однако именно как ее вариант, поскольку, хотя конфликт и его минимизация по-прежнему являются основными положениями этой теории, в ней есть место и для тех аспектов личности и поведения, которые являются врожденными (то есть относятся к ядру личности) и в то же время свободны от конфликта.
Эго-психология
Мюррей был одним из первых теоретиков общей психоаналитической направленности, кто выдвинул предположение о том, что какая-то часть поведения, пусть даже небольшая, может и не быть направлена на минимизацию конфликта. Это нашло свое наиболее характерное выражение в работах Хартмана, Криса и Ловенштейна (1947), которые разработали понятие о сфере эго, свободной от конфликтов. Они утверждают, что некоторые из функций эго выполняются не за счет энергии ид. Другими словами, у эго есть ряд функций, которые не направлены на удовлетворение потребностей или избегание боли. Они заходят настолько далеко, что полагают, будто эго вообще не появляется из врожденного ид; напротив, и эго, и ид берут начало в наследственной предрасположенности и имеют собственные независимые пути развития. По крайней мере, часть эго, не относящаяся к конфликтам, имеет собственный врожденный источник энергии, позволяющий ей выполнять свои функции. Бесконфликтная часть эго имеет цели, отличные от целей ид, и включает функции, больше похожие на те, что описал Мюррей, такие, как процессы рационального мышления и восприятия и мышечная координация, которые используются человеком для выполнения интеллектуальных и социальных целей, не являющихся по своей природе психосексуальными. Некоторые авторы, такие, как Хендрик (Hendrick, 1943), допускают даже наличие эго-инстинктов, таких, как инстинкт мастерства. Источник инстинкта в условиях окружающей среды, заставляющих функционировать более эффективно. Хотя он несколько отличается от выделенной Мюрреем потребности в информации, он также позволяет нам говорить о врожденном характере эго.
Это новое направление психоаналитической мысли называется эго-психологией и поддерживается современными психоаналитиками, многие из которых являются последователями либо Фрейда, либо членов его кружка. Эго-психология очень популярна в настоящий момент, поскольку многие персонологи считают, что она являет собой уточненное представление воззрений Фрейда, сохраняющее тем не менее его основные идеи. Эго-психологи любят подчеркивать, что Фрейд предвосхитил их позицию, поскольку говорил об инстинктах жизни как о факторах сохранения эго (Freud, 1925b). Но даже если бы это было так, нужно все-таки иметь в виду принципиальный акцент Фрейда на эго как производного от ид и направленного на достижение компромисса посредством вовлечения принципа реальности. Любой, кто считает эго-психологию ценной разработкой идей Фрейда, должен признать, что положения об эго как врожденной сущности и о наличии сферы личности, не вовлеченной в конфликт, значительно выходят за рамки теории Фрейда. Эго-психология ни в коей мере не является простым продолжением идей Фрейда, скорее, это прорыв в психоаналитической традиции, и прорыв гораздо более радикальный, чем кажется на первый взгляд.
Радикальным изменением в психоаналитической теории является предположение о том, что не все поведение, а только его часть является защитной и что не все, а только некоторые поведенческие проявления представляют собой выражение биологических инстинктов. Итак, теория изменилась таким образом, что фиксации и психосексуальные стадии больше не являются достаточным описанием процесса развития. Первые годы жизни уже не столь важны для понимания жизненных стилей, и это произошло благодаря эго-психологу Эриксону (1950). Более детально я расскажу о его взглядах в главе 6, посвященной периферии личности, а сейчас я хочу, чтобы вы знали, что он предложил 8 стадий развития личности, описывающих весь период жизни человека. Как вы знаете, Фрейд предложил меньшее количество стадий развития и считал, что к достижению пубертата личность уже практически сформирована и более не изменяется. Эго-психология также позволяет принимать всерьез стремление человека быть рациональным и логичным в принятии решений и разрешении проблем. Как вы убедитесь в следующей главе, модификация психоаналитической теории в сторону уменьшения распространенности и значимости конфликта и защит привела к появлению того, что я называю моделью самореализации. Эго-психология представляет более оптимистический взгляд на человека, чем тот, что был предложен Фрейдом. Конечно, Мюррей и эго-психологи радикально изменили психоаналитическую мысль. И хотя эти изменения привели к построению более удовлетворительной, по мнению современных персонологов, теории, необходимо отметить, что тем самым были утеряны некоторые из наиболее привлекательных аспектов классического фрейдизма. Когда эго включало в себя только механизмы защиты, посредством которых мог быть разрешен конфликт, ид являлся единственным врожденным аспектом личности. И конечно же, ид имел биологическую основу. В частности, сексуальный инстинкт был связан с физиологическими процессами, а психосексуальные стадии развития соотносились с биологическим развитием организма. Но существует ли однозначная биологическая основа инстинктов или тенденций, приписываемых части эго, не связанной с конфликтами? Если мы имеем в виду предложенное Мюрреем представление об ид, которое включает в себя и другие инстинкты, помимо инстинктов выживания, сексуального и смерти, причем эти инстинкты рассматриваются как врожденные, то ид фактически теряет свой первоначальный смысл. Термин "ид" был сохранен только из-за желания Мюррея, поскольку, по его мнению, ид и мотивация являются по сути одним и тем же. Я совсем не хочу сказать, что изменения, внесенные Мюрреем и другими эго-психологами, нельзя принимать всерьез, скорее, я просто хочу подчеркнуть тот сдвиг, который имел место в психоаналитической теории. Однако никто не может достаточно убедительно возразить, что все эти модификации являются гораздо большим, чем просто развитие идей Фрейда.
Как видите, я воздерживаюсь от обзора литературы по эго-психологии, которая слишком неоднородна. Единственное, что я могу сделать, это серьезно принять тот факт, что эго-психологи причисляли самих себя к последователям Фрейда, поэтому, по-видимому, тенденция ядра личности, с точки зрения эго-психологов, та же самая, что и с точки зрения Фрейда. Однако важно помнить и то, что, подобно Мюррею, эго-психологи постулировали существование таких инстинктов, которые не находятся в неизбежной оппозиции обществу.
Так же, как и Мюррей, Гарри Стэк Салливан (родился в Норвиче, штат Нью-Йорк, в 1892 г., умер в Париже, Франция, в 1949 г.) был американцем, начавшим свою профессиональную карьеру в качестве врача, не обладавшего соответствующей психологической квалификацией. В течение своей жизни он внес значительный вклад в развитие общественных служб. Прежде чем заняться психиатрической практикой, во время Первой мировой войны он был военным врачом, потом работал в ряде других организаций в сфере общественного здравоохранения. В это время на него оказывали большое влияние идеи Вильяма Алансона Уайта, выдающегося нейропсихиатра. Салливан начал интересоваться исследованиями шизофрении, и с данного момента он посвятил себя изучению и лечению различных психических заболеваний. Будучи эффективным руководителем и активным общественным деятелем, он стал главой Фонда Вильяма Алансона Уайта, директором Вашингтонской школы психиатрии и издателем журнала "Психиатрия", основанного специально для того, чтобы пропагандировать его теорию межличностных отношений. В более поздний период своей жизни Салливан стал весьма заметным деятелем в этой области, принимая участие в таких мероприятиях, как конференции ЮНЕСКО и Международный конгресс по проблемам психического здоровья.
Будучи выдающимся психотерапевтом, Салливан практически не оставил формализованного описания своей теории. Он написал всего одну книгу, его публикации – это в основном доклады, написанные в разговорной форме, темы которых выбирались в соответствии с конкретными запросами аудитории. К счастью, идеи Салливана были достаточно оригинальны, а его личность интересна, что привлекало к нему многих людей, ставших его собеседниками, учениками, коллегами и друзьями. Некоторые из этих людей и переложили его идеи в тексты.
Какими бы яркими ни были отдельные части теории Салливана, я вынужден сказать, что в целом она довольно туманна и противоречива. И я не одинок в своем мнении на сей счет (например, Monroe, 1955). Некоторые из неясностей могут быть неизбежным следствием того, что идеи человека всегда теряют часть своей убедительности в пересказе других людей. Независимо от того, как много усилий они приложили, чтобы передать мысль, они все же искажают ее, рассматривая через призму собственных представлений и потребностей. Однако до некоторой степени неясность теории можно поставить в вину и самому Салливану. Он был очень занятым человеком, уделявшим гораздо больше внимания и сил задачам и обязанностям общественной жизни, нежели рефлексивному и отстраненному теоретизированию. Кроме того, на него оказывали влияние самые разные люди, не связанные с персонологией. В психиатрии он перенял идеи не только Уайта, но и Фрейда. В действительности, на мой взгляд, Фрейд оказал на него гораздо больше влияния, чем принято полагать. Салливан также близко воспринял многие из разработок культуральных антропологов, таких, как Эдвард Сэпир, и философов, в частности Джорджа Герберта Мида. Столь различные влияния не могли не сказаться на содержании его теории. В его рассуждениях можно найти зачатки всех трех персонологических моделей – конфликта, самореализации и согласованности. Кроме того, в ней представлены и те идеи, которые невозможно подвести ни под одну из этих моделей. И все же я решил включить теорию Салливана в свой обзор, несмотря на все эти сложности и на неизбежность недосказанности, и я надеюсь, что по ходу дела его интересная, хотя и неструктурированная позиция станет более понятной.
По результатам длительных рассуждений я пришел к выводу, что Салливана можно отнести к представителям теории психосоциального конфликта наряду с Фрейдом, Мюрреем и эго-психологами. Моя неуверенность относительно того, что именно он хотел сказать, вынуждает меня следовать более безопасным (или, по крайней мере, более туманным) путем, рассматривая его теорию как разновидность модели конфликта. Но в действительности, если я правильно понимаю то, что он имел в виду, его и правда следует отнести именно к этому направлению персонологии. В рассуждениях Салливана довольно просто выделить тенденцию ядра. На самом деле этих тенденций две, причем одна более важна, чем другая. Тенденции эти таковы: 1) стремление к удовлетворению (имеющее биологическую природу) и 2) стремление к защищенности, или безопасности (имеющее социальную природу). Интроспективные основания для принятия этих двух тенденций столь очевидны, что практически не требуют дополнительных разъяснений. Просто попробуйте припомнить, когда у вас возникала какая-то биологическая нужда, которую вы пытались удовлетворить, и чувство незащищенности, с которым вы пытались справиться. На первый взгляд эти тенденции ядра не напоминают по форме те, что были выделены Фрейдом. Тенденции, описанные Салливаном, кажутся ненаправленными: у вас просто есть биологическая нужда или чувство незащищенности и вы стремитесь от них избавиться. Нельзя сказать, что две противоборствующие силы тянут вас в разные стороны и вы вынуждены искать компромисс, как это было в случае с тенденциями ядра, выделенными Фрейдом. И все же я склонен считать Салливана представителем теории конфликта. Ясно, что мне нужно обосновать мою позицию, поскольку моя правота пока неочевидна. Позвольте мне более формализованно подойти к описанию теории Салливана, рассмотрев некоторые моменты, а именно: 1) природу тенденций ядра, 2) выделяемые характеристики ядра и 3) эффекты социального взаимодействия.
Природа тенденций ядра
Тенденция к удовлетворению проистекает из необходимости биологического выживания организма, речь о котором пойдет в следующем подразделе. Чем больше депривированы эти биологические нужды, тем сильнее будет выражена тенденция к их удовлетворению. Состояние депривации характеризуется высоким напряжением, и цель, преследуемая этой тенденцией, сводится к редукции напряжения. Это положение ясно постулируется Салливаном (Sullivan, 1947, с. 43), когда он говорит:
"В ходе жизни стремление к удовлетворению физиологически обусловливается повышением тонуса определенных групп мышц; удовлетворение предполагает ослабление тонуса, тенденцию к ослаблению внимания, бдительности, настороженности, переход к сонному состоянию".
Он видит человека стремящимся к достижению состояния эйфории, отсутствия напряжения, максимально близким к которому является глубокий сон без сновидений.
Стремление к защищенности имеет скорее психологические, нежели биологические корни, и эти корни лежат в сфере человеческих взаимоотношений. Чуть дальше мы более подробно остановимся на тех характеристиках, которые возникают, как считает Салливан, из стремления к защищенности. Сейчас же достаточно будет сказать, что беспокойство по поводу собственной безопасности проявляется на уровне сознания как сильное чувство тревоги. Стремление к защищенности не является личностно направленным, так же как и беспокойство или страх неодобрения. Человек эмпатически, то есть интуитивно, отзывается на отношение к себе других людей. Если эти отношения враждебны или неодобрительны, то он ощущает их как внутреннее напряжение. Чтобы снизить возникшее напряжение, он будет предпринимать попытки получить одобрение окружающих.
Стремление к удовлетворению представляет собой проявление тенденции ядра, поскольку, будучи врожденным, оно присутствует у всех людей. Именно оно и обеспечивает систему, в рамках которой функционирует человечество. В самом начале жизни желание удовлетворения – наиболее сильное стремление ребенка, которого в этот период его жизни стоит рассматривать как биологическое существо с неразвитым еще сознанием. Младенец еще не начал отделять себя от окружающих людей, а ведь именно такое разделение, по всей вероятности, представляет собой необходимое условие для возникновения стремления к защищенности. Хотя оно проявляется только по окончании младенческого возраста, оно между тем, по мнению Салливана, является наиболее важным. Стремление к защищенности сложнее, оно играет значительную роль в формировании личности и требует больше временных и энергетических затрат, чем стремление к биологическому удовлетворению. Подчеркивая в основном психологические, а не биологические факторы, Салливан по своим взглядам напоминает таких персонологов, как Мюррей или Олпорт, речь о которых пойдет в главе 3, и принципиально расходится с классической фрейдистской точкой зрения. Взгляды Мюррея и эго-психологов на эту проблему также отличны от взглядов Фрейда, но не настолько явно, как в случае с Салливаном.
До сих пор мы рассматривали два ядерных стремления по отдельности. Салливан, по-видимому, и правда считает их таковыми даже в отношении взрослого человека. Но при этом, противореча сам себе, Салливан отмечает не до конца определенный характер различий между ними (см. Monroe, 1955). Очевидно, что эти стремления находятся в постоянном взаимодействии. Их изолированные проявления достаточно редки. Я останавливаюсь на этом вопросе только в целях большей ясности изложения. Подчеркивая связь этих двух стремлений, Салливан, на мой взгляд, закладывает фундамент для восприятия его как сторонника психосоциальной версии модели конфликта. При анализе Салливаном ядерных характеристик личности и ее отношений с обществом остается ряд неясностей в том, что касается идентификации им двух ядерных тенденций и эффектов их взаимодействия. Имеет смысл обсудить это подробнее.
Характеристики ядра
Салливан выдвинул ряд предположений относительно тех характеристик, что присущи всем без исключения людям. В действительности он более охотно и прямо делал свои предположения в том случае, когда речь шла о биологических нуждах организма, нежели тогда, когда дело касалось стремления к защищенности. Иногда создается впечатление, что Салливан склонялся к тому, что чувство незащищенности никак не связано с характеристиками личности и имеет исключительно интерактивную природу. Я думаю, что такой подход крайне двусмыслен, и убежден в том, что в действительности он говорил о характеристиках личности, связанных с чувством незащищенности. Однако я забегаю вперед.
Салливан высказывается достаточно определенно о тех биологических потребностях, которые релевантны стремлению к удовлетворению. Он включает туда инстинкты или нужды в обычном понимании термина, такие, как потребность в воде, пище, воздухе, сексе и выделении. Хотя иногда он говорит о потребности в пище и воде как оральных, о потребности в выделении как анальной, и о потребности в сексе как генитальной, эти определения далеки от того смысла, что вкладывал в них Фрейд. Салливан не придает сексуальной потребности столь большой значимости, и в этом заключается самое принципиальное их различие. Для Салливана сексуальная потребность становится важной лишь с наступлением половой зрелости и определяется лишь в терминах напряжения и действий, непосредственно связанных с сексуальным контактом и оргазмом. Однако на обсуждении биологических нужд организма вся ясность идей относительно характеристик ядра Салливана исчерпывается. К примеру, он говорит о мотиве могущества, который, по-видимому, связан с организмическими возможностями человека, тем самым подчеркивая его биологическую природу. Но очень скоро становится очевидно, что мотив могущества психологичен по своей сути. Салливан говорит о состоянии, "характеризующемся чувством способности или могущества", и предполагает, что "в нас, по-видимому, от рождения заложен этот мотив могущества" (Sullivan, 1947, с. 6). Он описывает, как этот мотив, напоминающий волю к власти Адлера (см. гл. 3), заставляет ребенка, наивного в своей уверенности в собственном всемогуществе, стремиться достичь Луны и в конце концов осознать, что это невозможно. Эта фрустрация приводит к пониманию своей беспомощности и началу "размышлений, предвидений и т.д., предназначенных для того, чтобы избавиться от чувства незащищенности и беспомощности в возникающих ситуациях" (Sullivan, 1947, с. 6). По-видимому, выражение мотива могущества приводит, помимо всего прочего, к возникновению чувства незащищенности. В этом смысле данный мотив также можно рассматривать как характеристику ядра личности, релевантную стремлению к защищенности. Важно отметить тот факт, что мотив могущества, берущий свое начало в биологии организма, обречен на поражение. А поскольку жизнь по сути своей интерперсональна, это поражение должно быть спровоцировано какими-то ограничениями, накладываемыми на личность ее отношениями с другими людьми.
В теории Салливана есть и еще один пример характеристики ядра личности, которая, очевидно, является обусловленной биологически, но связана с потребностью в защищенности. Эта характеристика – желание прикасаться к окружающим и быть физически близким, которое считается врожденным и далеко не всегда имеет отношение к сексуальной сфере. Несмотря на то что Салливан описывает эту характеристику как более или менее биологическую (см. Monroe, 1995, с. 360), ее фрустрация достигает максимума в чувстве одиночества – одной из основных составляющих состояния незащищенности. Таким образом, потребность физической близости также связана с чувством безопасности. Чувство одиночества, по мнению Салливана, является настолько важной и устойчивой характеристикой, что становится ясно, что потребность в близости не может быть удовлетворена, равно как и потребность могущества. Я снова вынужден прийти к заключению, что, поскольку жизнь для Салливана в значительной степени сводится к взаимоотношениям, невозможность удовлетворить потребность физической близости должна проистекать из ограничений, накладываемых на личность требованиями взаимоотношений.
Как вы уже, вероятно, поняли, характеристики ядра личности, лежащие в основе положения о двух тенденциях, существуют параллельно и рассматривать их по отдельности нецелесообразно. Даже жизненно важные потребности в пище, воде и т.д., упоминавшиеся ранее, имеют отношение к потребности в защищенности, хотя кажутся исключительно биологическими. В самом деле, Салливан упоминает эти биологические потребности только тогда, когда речь идет о динамизме. Даже исходя из определения динамизма как "относительно устойчивой структуры энергии, проявляющейся во взаимоотношениях" (Sullivan, 1938), трудно представить, что нужды, связанные с выживанием, могли бы рассматриваться как динамизм теоретиком, проводившим принципиальное различие между удовлетворением и безопасностью. Но Салливан явно относит эти потребности к динамизму. Он говорит об оральном динамизме, состоящем из голода и удовольствия при стимуляции рта, и динамизме желания, связанном с сексуальными потребностями и удовольствием. Очевидно, Салливан не имеет в виду, что динамизм – личностная характеристика, связанная со стремлением к защищенности, и все же он соотносит биологические потребности со стремлением к удовлетворению. Мне кажется, Салливан хочет, чтобы мы поняли: любая врожденная черта человека, будь она биологической или психологической по своей природе, оказывает крайне важное влияние на поведение личности, на ее отношения с миром. А мир, по мнению Салливана, состоит из взаимоотношений. Такая интерпретация взглядов Салливана на характеристики ядра согласуется с его предположением о взаимосвязи двух тенденций ядра личности. Более детальное обсуждение вопроса изложено ниже.
Человека, обладающего определенным набором личностных характеристик, выталкивают в мир межличностных взаимоотношений; эти характеристики делают его воплощением жизненно необходимых биологических потребностей, а также потребностей могущества и физической близости. Главная цель, которую он преследует в любых отношениях, – удовлетворить свои потребности, не утратив при этом чувства защищенности. Это представляется достаточно ясным, однако давайте все же более подробно рассмотрим потребность в безопасности. Почему Салливан считает ее такой важной? По-видимому, он признает, что личность может получать как одобрение, так и неодобрение от тех, с кем она взаимодействует, но представляется, что Салливан считает неодобрение более типичной реакцией. Однажды проведя принципиальное различие между собой и другими людьми и таким образом выйдя на общественную арену, человек всю жизнь пытается избежать неодобрения, как будто оно является угрозой его безопасности; он приспосабливает свои желания и потребности к желаниям окружающих. Вряд ли Салливан придавал бы такое значение неодобрению, если бы не считал его всеобъемлющим и неизбежным.
Как может быть понято это положение с учетом того, что нам уже известно о теории Салливана? Мы уже почти достигли понимания, выяснив, что две из характеристик ядра личности – стремление к могуществу и к физической близости – неизбежно будут фрустрированы, скорее всего, потому, что так или иначе неприемлемы для окружающих. Какой бы оттенок значения вы ни придали этому утверждению, оно тем не менее подчеркивает, что существует явная несовместимость между людьми, когда они действуют самостоятельно и независимо и группами. Надеюсь, вы понимаете, что речь идет о психологическом конфликте с обществом. Вы можете возразить, что Салливан указывает на возможный конфликт между личностью и ее окружением, но вовсе не считает его неизбежным. Тем не менее это было бы логичным выводом из всех его теоретических построений. Только приняв конфликт в обществе как данность, мы можем понять, почему Салливан так настаивал на том, что страх общественного неодобрения является самым важным определяющим фактором в жизни личности. Он считает, что любой из нас стремится избежать чувства незащищенности. Итак, Салливан представляется мне теоретиком конфликта.
Остается не совсем понятным, какие факторы, помимо несовместимости групп и отдельных людей, делают конфликт практически неизбежным. Из сказанного выше следует, что позиция Салливана в этом вопросе во многом совпадает с позицией Фрейда. Вероятно, Салливан считал, что потребность в удовлетворении, основанная на биологических характеристиках, слишком эгоистична, чтобы согласовываться с жизнью в обществе, и поэтому она неизбежно приводит к конфликту с окружающими. В результате неприкрытого стремления к удовлетворению появляется угроза чувству безопасности, вызванная общественным неодобрением. Такая интерпретация разъясняет довольно неопределенное утверждение Салливана о том, что стремления к удовлетворению и защищенности взаимосвязаны, хотя и принципиально различаются, а стремление к безопасности становится особенно значимым в тот момент, когда человек, дифференцировавшись от окружающих, осознает себя как субъект социума. С определенного момента он прилагает все усилия, чтобы получить одобрение общества. Но биологические характеристики ядра личности, такие, как потребность в пище, воде, сексе, власти и физической близости, – это потребности, обойтись без которых невозможно и которые непременно должны быть удовлетворены. Итак, жизнь, по мнению Салливана, – это компромисс между стремлениями к удовлетворению и защищенности. Моя интерпретация описанных Салливаном личностных тенденций приводит нас к практически аналогичной формулировке, предложенной ранее Фрейдом: максимальное удовлетворение при минимальной незащищенности. Многим персонологам, находящимся под впечатлением идей Салливана, может не понравиться моя, казалось бы, грубая интерпретация. Как я уже говорил, я совершенно не уверен в том, что прав. Но если я действительно не прав, то в теории остается множество неясностей, которые должны быть устранены. Необходимо понять, почему, с точки зрения Салливана, межличностные отношения чреваты конфликтом и какова связь между потребностями в удовлетворении и безопасности. Я попытался ответить на эти вопросы в духе позиции Салливана, и полученные ответы дают мне основания утверждать, что Салливан является сторонником модели психосексуального конфликта.
Эффект социального взаимодействия
Если же я прав, то, по всей вероятности, личность будет защищаться от неодобрения окружающих, и поэтому все ее действия будут по сути своей защитными. Как вы увидите, Салливан действительно в это верит. Характеристики и тенденции ядра личности проявляются в социальном взаимодействии. Существенный эффект такого взаимодействия заключается в формировании эмпирической базы самодинамизма. Этот динамизм, несмотря на то, что он не является врожденным, превосходит по важности все остальные, поскольку присутствует у всех без исключения людей. Развиваясь в течение жизни, самодинамизм является неизбежным ее результатом. По существу, самодинамизм – это сложное и многофакторное самоопределение, главным образом на бессознательном уровне; оно формируется на основе личного опыта одобрения и неодобрения окружающих и побуждает человека действовать так, чтобы избежать связанной с неодобрением тревоги. Салливан (1947, с. 10, 21) развивает это положение, утверждая, что самодинамизм, "можно сказать, происходит из отраженных оценок" и "воплощается как динамизм, цель которого сводится к поддержанию чувства безопасности". Используя терминологию Фрейда, самодинамизм – это своего рода сочетание эго и суперэго. Он выступает как суперэго в смысле воплощения совести или в совокупности представлений о том, какие мысли, чувства и действия приемлемы, а какие – нет. В основе этих представлений лежат родительские реакции одобрения или неодобрения. Любые чувства, мысли или действия, воспринимающиеся как неприемлемые, будут являться источником тревоги, равно как и ожидание неодобрения от окружающих, предшествующее развитию самодинамизма. Эго представлено в самодинамизме как защитная функция, предназначенная для того, чтобы не допустить неприемлемые мысли, чувства и действия в сознание. Из рассуждений Салливана о самодинамизме становится ясно, что эта исключительно важная характеристика представляет собой определенного рода защитный механизм, обеспечивающий сохранение чувства безопасности. Не совсем понятно, реализует ли самодинамизм еще какие-нибудь функции, но вполне возможно, что такого рода неопределенность связана с неясностью текста, а не теории. Как бы то ни было, мы можем быть уверены в том, что чувство безопасности поддерживается человеком преимущественно благодаря функционированию защитных механизмов.
Салливан выделяет три класса защит, которые здесь я затрону лишь вкратце. Более подробно они будут описаны в главе 6, посвященной периферическим характеристикам личности, поскольку они напрямую связаны с теорией Салливана относительно стадий развития и соответствующих типов личности. Все, что необходимо в данном контексте, – это дать вам некоторое представление, делающее более ярким и четким предложенный выше вывод о том, что стремление к защищенности – самая важная вещь в жизни человека – реализуется главным образом посредством защитных механизмов. Три класса защит, выделяемые Салливаном, – это диссоциация, паратаксическое искажение и сублимация.
Диссоциация, по Салливану, – это почти то же самое, что вытеснение по Фрейду, когда переживания и импульсы, вызывающие тревогу, вытесняются за пределы сознания, поскольку они несовместимы с само динамизмом. Да, Салливан менее конкретен, чем Фрейд, говоря о содержании этих несопоставимых с самодинамизмом переживаний и импульсов, и это может означать, что Салливан не согласен с тем, что психосексуальность так уж значима для личности. Будь это так, из понятия диссоциации как защитного механизма, посредством которого мысли и импульсы, угрожающие образу "Я", формируемому у человека обществом, вытесняются из сознания, логически вытекает тот факт, что такие мысли и импульсы действительно существуют. И как только персонолог начинает замечать в поведении людей частые и явные проявления диссоциации, а именно к такому выводу пришел Салливан, он должен предположить, что социально неприемлемые мысли и импульсы столь же часты и очевидны. И это можно считать убедительным подтверждением концепции психосексуального конфликта, где индивид рассматривается в естественной оппозиции обществу; для того чтобы его жизнь была успешной, необходимо достижение компромисса. Очевидно, что диссоциация и есть такого рода компромисс, потому что, как и любой защитный механизм, она искажает реальность мыслей и импульсов, не совместимых с самодинамизмом.
Паратаксическое искажение – это еще один способ защитного избегания реальности, функция которого заключается в том, чтобы сохранить чувство защищенности. В действительности паратаксическое искажение можно рассматривать и как процесс, и как результат защиты, но Салливан не делает такого разграничения. Для того чтобы понять, что он имел в виду, вы должны знать, что паратаксическое переживание предполагает вовлеченность сознания, но такого сознания, которое характерно для человека на ранних стадиях его развития, когда он еще не достиг той рассудительности и рациональности, которая присуща взрослой и зрелой личности. При паратаксическом переживании ребенок начинает использовать слова и другие символы для того, чтобы описать ими свой опыт. Но, в отличие от обычного взрослого, ребенок использует эти символы весьма персонализованным и субъективным образом. Они имеют для него такой смысл, который никак не соотносится с общепринятым. Паратаксическое переживание взрослого человека Салливан называет паратаксическим искажением. Как вы могли заметить, это защитное дополнение диссоциации. При диссоциации вы просто выталкиваете из сознания неприемлемые мысли и импульсы, тогда как при паратаксическом искажении вы меняете их значение на то, которое в большей степени согласуется с вашим самодинамизмом. Паратаксическое искажение напоминает некоторые защиты, в частности проекцию, в классификации Фрейда. Третья защитная процедура получила название сублимации, причем Салливан придает ей тот же смысл, что и Фрейд. При сублимации объекты импульсов, не совместимые с системой "Я", непроизвольно замещаются на социально одобряемые цели так, чтобы импульсы могли быть выражены, хотя бы отчасти, без угрозы чувству безопасности. Я убежден, что вы отметили, что в отношении паратаксического искажения и сублимации верно то же самое, что уже говорилось о диссоциации. Все это способы достижения компромисса между несовместимыми личными и социальными целями за счет перемещения личных целей за пределы сознания. Однако сублимация представляет собой более успешный компромисс, чем два других способа, поскольку неприемлемые мысли и импульсы, по крайней мере, могут получить свое выражение. Салливан считает сублимацию наиболее зрелым видом защиты из всех трех.
С учетом структуры данной книги я, пожалуй, отложу описание частных видов защиты до главы 6, касающейся периферических характеристик личности, но я хотел, чтобы вы поняли, что Салливан рассматривает все существование человека как защитное. Даже зрелый и рационально мыслящий человек использует защитный механизм для искажения реальности, а именно сублимацию. Компромисс между личными и общественными целями необходим для успешной жизнедеятельности, и эта позиция полностью укладывается в рамки психосоциальной теории конфликта.
Читатели, интересующиеся различиями между теориями Салливана и Фрейда, могли быть несколько разочарованы моим рассказом. Обычно акцент делается на том, что Салливана следует считать персонологом, подчеркивавшим формирующее влияние общества и то, что человека следует рассматривать в рамках социальной матрицы. Все действия человека являются реакцией на кого-то другого, и он сам вызывает такие же реакции со стороны окружающих. Обычно принято считать, что Фрейд не до конца признавал межличностную природу жизни; задача убедить нас в этом была возложена на Салливана. Кроме того, обычно подчеркивается и тот факт, что, акцентируя внимание на роли общества, Салливан недооценивал значимость сексуального и других инстинктов, выделяемых фрейдистами. Все это верно, и я вовсе не хочу, чтобы мой анализ теории Салливана каким-то образом противоречил этим рассуждениям или перечеркивал их. Что я действительно хотел вам сказать, так это то, что теория Салливана формально сходна с теорией Фрейда. Этот факт, как правило, ускользает из виду критиков, нацеленных на поиск различий между двумя этими теориями. Оба, и Салливан и Фрейд, являются представителями теории психосоциального конфликта, то есть говорят о принципиальной несовместимости целей индивида и общества и о необходимости достижения компромисса, выражающегося в форме проявления лишь тех инстинктов и лишь с той степенью интенсивности, которая принимается обществом. Только после осознания основополагающего сходства между двумя теоретиками мы сможем глубже понять описанные выше различия.