ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
До сих пор я описывал теории, являющиеся примерами психосоциальной версии модели конфликта, где тенденция ядра отражает необходимость компромисса между потребностями индивида и группы. В действительности сторонники этой теории допускают, что на определенной стадии развития человеческой личности в ней укореняются и социальные цели, что, однако, не меняет того факта, что конфликт между личностью и группой – между двумя силами, определяющими жизни человека – неизбежен. Интрапсихическая версия модели конфликта, напротив, начинает с допущения о том, что обе эти силы, сосуществующие в состоянии неизбежного и нерешаемого конфликта, находятся внутри человека, являясь неотъемлемой частью его личности. Конфликт зарождается и разворачивается в душе самого человека и не зависит от разницы в функционировании в одиночестве и в обществе себе подобных. Хотя три теории, которые я рассмотрю в этом разделе, являются яркими примерами модели конфликта, они принципиальным образом отличаются от тех, что были рассмотрены мною выше. Из всех представленных здесь теорий концепция Ранка представляется наиболее разработанной и завершенной. Ангьял и Бейкан независимо друг от друга выдвинули достаточно сходные персонологические положения, также напоминающие теорию Ранка. Как вы более подробно увидите ниже, одно из ключевых различий между двумя типами модели конфликта состоит в том, что сторонники интрапсихического подхода уделяют гораздо меньше внимания понятию защиты.
Отто Ранк (родился в Австрии, в 1884 г., умер в Нью-Йорке в 1939 г.) начал работу как член кружка Фрейда, и в течение долгих лет его вклад в развитие психоаналитических идей высоко ценился этой группой (в числе прочего он особенно выделялся отсутствием медицинского образования). Хотя Ранк занимался и психотерапевтической практикой, он тратил немало интеллектуальной энергии на то, чтобы приложить свои идеи и к пониманию других вопросов, не связанных с психопатологией. Помимо написания теоретических работ, Ранк участвовал в основании и издании трех весьма влиятельных европейских журналов по психоанализу. Тот факт, что он не был врачом, а получил образование в области философии, психологии, истории и искусств, еще больше возвысил Ранка в глазах Фрейда и других психоаналитиков. Но по мере того, как Ранк все больше и больше проникался некоторыми еретическими, по их мнению, идеями, отношения между ними становились все напряженнее и в конце концов совсем сошли на нет. На сегодняшний день та концепция, что была разработана Ранком, значительно отличается от идей Фрейда, хотя по форме сходство между ними несомненное. Возможно, уход Ранка из кружка Фрейда стоит расценивать как неудачу психоаналитического движения, поскольку в его лице оно потеряло мощную стимулирующую силу. И сейчас мы видим, что многие из идей Ранка предвосхитили то, что только сейчас начинает развиваться в персонологии.
Тенденция ядра в теории Ранка (1929, 1945) очевидна, и она является ярчайшим примером того, как эта тенденция описывается в интрапсихических версиях модели конфликта. По его мнению, все функционирование человека выражает тенденцию к одновременной минимизации страха жизни и страха смерти. Термины "жизнь" и "смерть" для последователей Ранка имеют особый смысл, и необходимо прояснить этот смысл прежде, чем вы попытаетесь соотнести это положение с вашим личным опытом. Жизнь – это то же самое, что процесс сепарации и индивидуализации, тогда как смерть – это обратное явление, это объединение, слияние, зависимость. Таким образом, тенденция ядра связана с двумя противоположными друг другу страхами: быть отдельным, быть индивидуальностью, с одной стороны, и быть в единении с миром и окружающими людьми – с другой. Многие из вас могли бы найти выражение этой тенденции в своем личном опыте, скажем, в том, когда вы решаете, отправиться ли вам в колледж или остаться дома. Когда вы решаете остаться дома, вы испытываете в перспективе сепарации с близкими и дорогими вам людьми страх жизни. Напротив, когда вы решаете остаться дома, вы испытываете в перспективе отказа от роста и развития страх смерти. Когда вы идете вперед, не намереваясь сохранять отношения с теми, кто остается, вы минимизируете страх смерти, но страх жизни при этом существенно возрастает. Напротив, если вы остаетесь и не намерены развиваться дальше, вы минимизируете страх жизни, но страх смерти интенсифицируется. Минимизация обоих страхов могла бы быть осуществлена, если бы вы решили поступить в колледж неподалеку от дома или же твердо решили, что при каждой возможности будете навещать домашних и писать им.
По мнению Ранка, жизнь – это серия ситуаций, в которых вам приходится делать выбор между сепарацией и индивидуальностью, с одной стороны, и отказом от них, регрессом к старому и знакомому – с другой. Учитывая такую формулировку тенденции ядра, очевидно, что наилучшее разрешение этих ситуаций заключается в компромиссе между двумя неизбежно противостоящими друг другу страхами. Ниже мы более подробно рассмотрим это положение.
Природа и источник двух страхов
Во-первых, следует отметить, что эти страхи переживаются как неприятные состояния напряжения, точно так же, как и при тревоге, описанной другими теоретиками конфликта. Ранк предпочитает использовать термин "страх", поскольку он предполагает наличие определенного объекта, тогда как тревога – это более диффузное состояние. В плане телесных проявлений страх имеет много общего с тревогой, однако что касается когнитивных аспектов, то он обеспечивает более точный формат для соответствующего действия. Тот факт, что эти два страха являются состояниями напряжения, показывает, в соответствии с нашим определением тенденции ядра, что основополагающая цель личности заключается в редукции напряжения. И в этом Ранк соглашается с другими представителями теории конфликта. Но как только мы начинаем пристальнее рассматривать происхождение этих страхов, различие между ним и другими авторами становится очевидным. Хотя, в принципе, Ранк и соглашается с Фрейдом в том, что у каждого человека есть определенные биологические инстинкты, такие, как потребность в пище, воде и сексе, он не склонен считать эти инстинкты важными для понимания человеческой личности. Какими бы ни были эти биологические инстинкты, они не являются основой внутреннего конфликта, считает Ранк. Гораздо большую значимость представляет неумолимая тенденция всех живых существ к сепарации и индивидуализации. Уже сам акт начала жизни (рождение) являет собой резкое отделение новорожденного от тела матери. Ранк (Rank, 1929) полагает, что рождение – это чрезвычайно травмирующий опыт, поскольку человек вынужден покинуть теплую, относительно стабильную обстановку материнского чрева, где все его нужды автоматически удовлетворяются, и перейти в гораздо более изменчивый, потенциально жестокий внешний мир, где в первый раз за все время своего существования человек сталкивается с тем, что реализация его желаний возможна далеко не всегда.
На первых этапах своей профессиональной деятельности Ранк рассматривал травму рождения как наиболее значимое жизненное событие. Позднее, хотя и не отказываясь от идеи о первостепенной важности события, он выдвинул положение о том, что травма рождения является всего лишь первой из множества переживаний сепарации, которая неизбежна, как сама жизнь. Сепарация обусловливается биологическим, психологическим и социальным развитием, жизнь без которого немыслима. Как правило, второй значимый акт сепарации имеет место при отлучении ребенка от груди, когда он вынужден пережить трагедию потери источника и теплого, безопасного места рядом с матерью. За этой сепарацией незамедлительно следует еще большее уменьшение контакта с матерью: ребенок научается ходить. Среди других актов сепарации поступление в школу, отказ от утерявших смысл и анахронистических увлечений и привязанностей, уход из дома с целью начать свою собственную жизнь. Жить, по мнению Ранка, означает сталкиваться с последовательностью актов сепарации, посредством которых человек формирует свою психологическую, социальную и биологическую индивидуальность. Человек страшится жизни, поскольку она неизбежно предполагает сепарацию и он уже не может быть уверен в том, что случится в следующий момент, и ему приходится брать на себя все большую и большую ответственность за самого себя, в результате чего он чувствует себя все более и более одиноким.
Если сепарация и индивидуализация предполагают столь сильный страх, почему же человек не стремится избежать их полностью? По мнению Ранка, избежать их полностью – значит отречься от самой жизни; иными словами, это равноценно самоубийству. Однако такое решение невозможно, поскольку человек – это живое существо, а индивидуализация является составной и неизбежной частью любой нормальной жизни. Тот факт, что жизнь неизбежно является процессом сепарации, а человек – живое существо, также лежит в основании страха смерти. Избегание сепарации и индивидуализации любым образом, например посредством отказа от развития или попыток бездумно слиться с другими людьми и явлениями, по мнению Ранка, это надругательство над собственной природой, и оно усиливает страх перед разрушением. И человек попадает в ловушку между двумя полюсами конфликта, конфликта неизбежного, как сама жизнь. Все, что направлено на снижение страха перед жизнью, увеличивает страх перед умиранием, и наоборот. Единственный способ обеспечить себе приемлемое существование – это найти компромисс, баланс, удерживающий противоборствующие силы на минимуме. Учитывая акцент на понятии компромисса, мы вполне можем причислить Ранка к сторонникам теории конфликта в интрапсихической его модификации.
Ролло Мэй (May, 1958) выдвинул идеи, весьма сходные с идеями Ранка. Мэй также видит жизнь как разворачивание ситуации выбора между индивидуальностью, предполагающей отделение от других, и отказом от нее. Каждый из таких выборов ввергает личность в состояние экзистенциальной тревоги и онтологической вины. Экзистенциальная тревога, подобно страху жизни, связана с непредсказуемостью будущего с потенциально большим одиночеством и ответственностью за самого себя. А онтологическая вина, подобно страху жизни, соотносится с ощущением утраченных возможностей, стагнацией и регрессией, которые вызваны отказом от сепарации. Различие между идеями Ранка и Мэя заключается в том, что Мэй выступает в защиту минимизации онтологической вины посредством разворачивания процесса индивидуализации независимо от того, сколь сильна будет при этом экзистенциальная тревога. А такой путь требует от личности значительной смелости, которая, по мнению Мэя, имеет инстинктивную природу. Нежелание Мэя признавать важность компромиссного решения конфликта между экзистенциальной тревогой и онтологической виной говорит о том, что его теорию, в отличие от теории Ранка, не следует считать разновидностью модели конфликта.
Очевидно, однако, что и Ранк, и Мэй согласны в том, что попытка уменьшить лишь страх жизни, или экзистенциальную тревогу, обречена на провал, поскольку она нарушает самые основы человеческого существования. Эта позиция становится особенно интересной в свете недавнего обращения нашего общества к идеям дзен-буддизма (например, Watts, 1957), который, возможно, является более осмысленным способом существования, нежели тот, что предлагается нам западной традицией. Дзен-буддизм провозглашает слияние человека со своим социальным и физическим окружением. Дзен-буддизм учит нас тому, что человек един с каждым другим человеком и с миром в целом. Такое убеждение и попытка реализовать его на практике, по мнению Ранка и Мэя, представляют собой отрицание самой сущности жизни. И хотя ни Ранк, ни Мэй не предлагают нам солидное объяснение того, как такое отрицание возможно в принципе, они явно воспринимают его как отклонение от нормы. Довольно интересно, что поддержку теорий Ранка и Мэя можно найти в исследованиях одного западного ученого (Koestler, 1960), который интерпретировал дзен-буддизм в восточной и западной культуре как скрытое стремление к смерти.
Воля как жизненная сила
Другой важной характеристикой ядра, сопутствующей страху жизни и страху смерти, является воля. Воля в теории Ранка – это нечто, аналогичное эго в теории Фрейда или "Я" в теории Салливана. Сходство этих трех понятий заключается в том, что все они делают акцент на некой части личности, выполняющей интегрирующую функцию, объединяя и сопоставляя отдельные переживания в чувство собственной целостности. Кроме того, все три понятия связаны с процессом развития, который понимается как неизбежный и необходимый. Если ребенок живет, он развивает в себе то, что Фрейд назвал бы эго, Салливан – самодинамизмом, а Ранк – волей. Наконец, все эти понятия являются важной составной частью соответствующих концепций относительно тенденций ядра. По мнению Фрейда, эго – это набор преимущественно неосознаваемых защитных стратегий, обеспечивающих максимум удовлетворения инстинктов при минимизации наказания и вины. По мнению Салливана, "Я" – это набор убеждений о том, кто ты и какой ты, складывающихся вследствие одобрения и неодобрения окружающими и выполняющих защитную функцию, препятствуя восприятию человеком тех аспектов "Я", которые несовместимы с этими убеждениями. Понятие воли у Ранка, напротив, соотносится с таким чувством того, кто ты и какой ты, которое в наиболее развитом виде вовсе не является защитным; его цель – заложить основы для редукции обоих страхов: страха жизни и страха смерти. Самое явное отличие между этими тремя понятиями сводится к тому, что воля в концепции Ранка, в отличие от двух других понятий, функционирует на уровне сознания, пытаясь разрешить существующий конфликт.
Воля начинает развиваться вскоре после рождения, когда опыт ребенка начинает аккумулироваться таким образом, что ребенок осознает, что между ним и другими людьми и явлениями существует различие (это осознание, по мнению Салливана, является исходной точкой формирования самодинамизма). С этого момента воля начинает играть активную роль, поскольку именно с ее помощью ребенок начинает ощущать себя как целостность. Поначалу воля проявляется как контрволя. Иными словами, ребенок узнает, что он может идти как против взрослых, так и против своих собственных импульсов. И это важный момент. Это начало сознательной интеграции личности как отдельного от всех прочих существа. По мнению Ранка, контрволя целиком и полностью коренится в основополагающей тенденции жизни к сепарации и индивидуализации. Но, как вы можете себе представить, она нарушает единство между взрослым и ребенком, то единство, которое необходимо для снижения страха жизни. Ранк выдвигает предположение о том, что выражение контрволи приводит к возникновению чувства вины вследствие несопоставимости выражения воли и столь же необходимого стремления к единству. И хотя понятие вины в этой концепции представляется несколько избыточным, поскольку там уже есть место для страха жизни, оно еще раз подчеркивает уже упомянутую выше разницу между теориями Ранка и Мэя. Для Ранка к возникновению чувства вины приводит попытка сепарации, тогда как Мэй полагает, что эту эмоцию вызывает как раз отказ от сепарации. В любом случае Ранк убежден в том, что высшая форма жизни предполагает более зрелое выражение воли, то, что выражается в контрволе в ситуации вынужденной сепарации.
Изоляция и сепарация, вызванные выражением контрволи, могут быть преодолены благодаря любви родителей к своему ребенку. В идеале родитель принимает контрволю ребенка как вполне понятное усилие сформировать свое собственное "Я" как независимое существо, при этом осознавая также и потребность ребенка в поддержке и принадлежности. Если такое случается, ребенок может сформировать такое представление о себе как о независимой личности, где контрволя сменится на более зрелое выражение воли. Эта зрелость сопровождается ощущением отдельности и уникальности личности и тех способов, которыми она связана с другими личностями и явлениями. Ребенок способен дифференцировать части своего "Я", осознает свое отличие от других, но в то же время мы можем говорить как о значительной интеграции частей "Я", так и об интеграции ребенка с другими людьми. Словами Монро (Monroe, 1955, с. 584):
"В идеале любимый и любящий сексуальный партнер обеспечивает полную взаимность отношений, таких отношений, где воля партнера принимается и становится позитивной, конструктивной силой. Воля не предполагает возникновения вины, поскольку вызывает любовь партнера. Зрелый человек любит себя в другом и другого в себе. Осознание различий обогащает новое ощущение единства. Это единство уже не блаженная безмятежность материнской утробы, но постоянно обновляемое творение".
Очевидно, именно зрелость обеспечивает основу для успешного выражения тенденции ядра к минимизации страха жизни и страха смерти. Способствуя признанию отдельных частей в структуре личности человека и его отличия от других, воля позволяет облегчить страх смерти. Способствуя признанию организации частей личности в динамическую целостность, поощряя ощущение общего дела и взаимного уважения, воля позволяет облегчить страх жизни. В действительности только одновременность обоих аспектов воли приводит к минимизации обоих страхов.
Однако воля далеко не всегда столь полно развита, и причиной тому обычно являются определенные ограничения родительско-детских отношений. Однако здесь нет необходимости вдаваться в эти детали, поскольку они будут подробнее освещены в главе 6, посвященной периферическим характеристикам личности. И все же сейчас я хочу отметить одну интересную особенность теории Ранка. В своей теории он прямо не вводит понятие защиты, и это при том, что его теория несомненно представляет собой разновидность модели конфликта, в соответствии с которой наиболее успешная жизнь – это компромисс. Очевидно, что идеальное, наиболее плодотворное развитие воли не предполагает вовлечения защитных механизмов. В его концепции ничего не говорится о том, происходят ли в сознании человека какие-то искажения, вызванные несовместимостью его истинной природы и требований общества. И в этом кроется важнейшее отличие его теории от теорий представителей психосоциальной версии модели конфликта, Фрейда и Салливана, которые говорили о том, что даже самые высшие формы жизни неизбежно защитны. Говоря о неидеальном варианте развития воли, Ранк имплицитно вводит понятие защиты. Однако из всех проанализированных нами теорий конфликта теория Ранка делает на защитности поведения наименьший акцент. И, как вы увидите, все представители интрапсихической версии модели конфликта придают этому понятию меньше значения, чем представители психосоциальной ее версии.
Андраш Ангьял (1941, 1951) и Дэвид Бейкан (1966) разработали независимо друг от друга довольно схожие концепции, полностью укладывающиеся в рамки чисто интрапсихической модели конфликта. Ангьял родился и получил образование в Европе. Вскоре после окончания университета он переехал в США, где преподавал и занимался исследовательской работой персонологического направления. С 1937 по 1945 год он занимал позицию директора исследовательских программ государственной больницы Ворчестера, Массачусетс. Именно в этот период он разрабатывал свою персонологическую концепцию. В 1945 году он оставил свой пост и до смерти (1960 г.) занимался частной психиатрической практикой. Бейкан родился в 1921 году в Нью-Йорке, у него была степень по психологии, но не было медицинского образования. Он преподавал, занимался исследовательской и общественной работой, уделяя большое внимание персонологическим разработкам. Среди прочих интересов Бейкана – психология религии и методология. Прежде чем представить свою теорию личности (Bakan, 1966), он опубликовал работу, в которой проанализировал, какое влияние на развитие психоанализа оказали личность и религиозные взгляды самого Фрейда. Хотя Фрейд, несомненно, оказал огромное влияние на Бейкана в ранний период его деятельности, теория личности последнего все же значительно отклоняется от психоаналитической традиции.
Теоретические рассуждения Ангьяла и Бейкана схожи по форме и содержанию с идеями Ранка. По мнению Ангьяла, тенденция ядра – это попытка максимизировать как автономию, так и капитуляцию перед обществом, или ощущение общности с ним. По мнению Бейкана, тенденция ядра заключается в попытке максимизировать как проявление силы, так и ощущение принадлежности.
Характеристики ядра личности в соответствии с теорией Ангьяла – это автономия и капитуляция, в соответствии с теорией Бейкана – проявление силы и ощущение принадлежности. Все четыре понятия соотносятся одновременно как с давлением на личность с целью направить ее поведение по определенному пути или направлению, так и с появляющимися в результате стабильными аспектами личности. Автономия и проявление силы обозначают такое функционирование, в результате которого человек отделяет себя от других людей и физического окружения и выделяет отдельные части своей личности. Как следствие появляются дифференцированность личности и ее независимость от других людей и внешних явлений. Если в понятии автономии делается акцент на отчужденности, то в понятии проявления силы – на манипулятивности, однако расхождение между ними менее существенно, чем очевидное сходство. Вы, должно быть, уже увидели согласованность между двумя этими понятиями и предположением Ранка о том, что базовой характеристикой жизни является неизменная тенденция к сепарации и индивидуализации.
Обсуждая эти понятия, Ангьял и Бейкан ясно дают понять, что считают их основополагающими тенденциями жизни, так же как это делал Ранк. По мнению Ангьяла (Angyal, 1951, с. 131-132), если рассматривать личность с точки зрения автономии, она "всеми силами стремится утвердить и распространить собственную самодетерминацию. Личность – автономное, самоуправляющееся целое, активно отстаивающее свои права и желания; ее нельзя считать пассивным физическим телом, лишь реагирующим на воздействия окружающего мира... Эта тенденция... выражается в спонтанности, уверенности в себе, стремлении к свободе и власти". Бейкан же рассматривает проявление силы как движение в сторону индивидуализации, которое свойственно не только человеку, но и всем без исключения живым существам, причем не только на уровне целостного организма. Даже клетки – составные части материи – отделяются друг от друга.
Капитуляция и принадлежность также имеют много общего. Оба понятия используются для обозначения той силы, которая заставляет человека сливаться с другими людьми и с неодушевленной средой и обеспечивает интеграцию различных частей личности. Капитуляция и принадлежность объясняют возникновение определенной личностной структуры и установление взаимоотношений взаимозависимости с другими людьми и явлениями. Точно так же, как в случае с автономией и проявлением силы, мы обнаруживаем, что капитуляция и принадлежность слегка различаются в смысловых оттенках. В понятии капитуляции акцент делается на зависимости, в понятии принадлежности – на единении. И снова мы можем сказать, что сходство между этими двумя понятиями гораздо более существенно, чем расхождение между ними. Кроме того, Бейкан и Ангьял, по-видимому, склонны согласиться с Ранком, когда он говорит о тенденции к единству как основополагающему направлению человеческой жизни. Говоря о капитуляции, Ангьял (Angyal, 1951, с. 132) полагает, что личность "ищет свое место в более широкой общности, частью которой она стремится стать... она... охотно капитулирует перед этой общностью, ищет в ней свое пристанище, стремится стать органической частью чего-то, воспринимаемой ею как нечто большее, чем она сама ...Иерархически более высокое целое может быть представлено в сознании человека как социальная общность – семья, клан, нация, как общее дело, как идеология, как структурированная и имеющая смысл Вселенная. В сфере эстетических, социальных и моральных установок эта основополагающая тенденция имеет особое значение. Однако самое явное ее проявление – это религиозные установки и религиозные переживания".
Бейкан описывает принадлежность в весьма сходных терминах, подчеркивая утрату собственного "Я" и самосознания через слияние с другими людьми и миром.
Очевидно, что две эти базовые силы находятся в оппозиции друг другу: автономия или проявление силы, с одной стороны, направляют человека в сторону индивидуализации, принадлежность или капитуляция – с другой – в сторону единения. Столь же очевидно, что оба теоретика согласны с тем, что основная жизненная задача – это поиск компромисса между этими двумя антагонистическими силами. Наиболее успешный тип компромисса имеет место тогда, когда обе силы максимально представлены в жизни человека. Обсуждая такую жизненную ориентацию, Ангьял (Angyal, 1951, с. 135-136) говорит:
"Следуя тенденции к увеличению собственной автономии, человек пытается обрести власть и управлять своим окружением, однако он обнаруживает, что ему не удастся достичь своих целей простым применением силы, грубым насилием; гораздо более эффективным будет послушание, понимание и уважение к законам окружающего мира, то есть установка, во многом сходная с теми, что присутствуют во взаимоотношениях, основанных на любви. Точно так же попытка установить максимально удовлетворительные взаимоотношения, основанные на любви, предполагает не только способность к капитуляции, по и способность управляться с окружающим миром, достаточное количество внутренних ресурсов и уверенности в собственных силах, без которых отношения рискуют превратиться в беспомощную зависимость, эксплуатацию, собственничество и т.д."
Анализируя любовь как первоосновное межличностное выражение жизненного компромисса, Ангьял (Angyal, 1951, с. 133) говорит, что она "заключается в признании ценности и принятии инаковости "объекта" любви, и в то же время человек переживает тождество себя и своего любимого". Высшая форма разрешения основополагающего жизненного конфликта обычно предполагает одновременное переживание как собственного отличия от других людей и мира в целом, так и тождества, или принципиального сходства, между собой и ими. Бейкан всецело разделяет мнение Ангьяла на сей счет и особенно подчеркивает одновременный характер процессов дифференциации и интеграции при наиболее конструктивном выражении тенденции ядра личности. В социальной сфере дифференциация предполагает ощущение собственной уникальности, а интеграция, по крайней мере отчасти, ощущение общего дела (которое может выражаться, к примеру, в присоединении к группе борцов за мир или гражданские права). Во внутриличностной сфере дифференциация предполагает принятие различных сторон собственной личности и потенциальной ее изменчивости, а интеграция – ощущение того, каким образом все части "Я" соотнесены между собой, и того, что, несмотря на все возможные изменения, личность остается сама собой.
Одновременность процессов интеграции и дифференциации рассматривается обоими теоретиками как наиболее конструктивное решение проблемы существования двух противоборствующих сил; той же самой идеи придерживался и Ранк. Этот процесс, который сторонники теорий самореализации обычно называют психологическим ростом, делая на нем основной акцент, в рамках модели конфликта представляется слишком оптимистичным. Очевидно, что приверженцы интрапсихической версии модели конфликта рассматривают наиболее совершенную форму бытия преимущественно как процесс развития, а не как заранее заданный и защитный по своей природе (что характерно для модели психосоциального конфликта). Процесс одновременной дифференциации и интеграции не предполагает искажения реальности и вытеснения каких-то событий и явлений из сферы сознания. Действительно, Ранк, Ангьял и Бейкан кажутся столь оптимистично настроенными относительно конструктивности человеческой жизни, что вы вполне можете задаться вопросом, есть ли здесь вообще какой-то компромисс. И все же я еще раз подчеркну, что они считают одновременную интеграцию и дифференциацию проявлением компромисса, поскольку это лучшее, что может быть достигнуто, учитывая исходный акцент на неразрешимый, интенсивный конфликт, лежащий в основе развития личности. Основополагающее положение всех теорий конфликта, будь он интрапсихический или психосоциальный, сводится к тому, что личность – это дом, навечно расколотый надвое!
Чтобы вы убедились в том, что одновременная дифференциация и интеграция представляют компромисс двух противоборствующих сил, вернемся ненадолго к позиции Ранка. В соответствии с его теорией, личность, хотя и ориентирована на редукцию напряжения, связанного со страхом жизни и смерти, никогда полностью свою цель не реализует. На человека постоянно давит как страх смерти, так и страх жизни, поскольку ни полная дифференциация, ни полная интеграция не могут быть достигнуты. Необходимо наличие баланса дифференциации и интеграции. Следовательно, личность должна смириться с определенным страхом смерти даже в том случае, если она способна наиболее конструктивным образом решить проблему своего расколотого существа. Ангьял и Бейкан в своих теориях не придают особого значения страху, хотя надо отметить, что его имплицитность ими, безусловно, признается. Хотя они никогда не постулировали наличие страхов сепарации и единения, ряд их рассуждений и примеров вполне согласуется с предположением о том, что их позиция не слишком существенно отличается от позиции Ранка. Подводя итог, можно сказать, что сторонники теории интрапсихического конфликта кажутся более оптимистично настроенными, чем сторонники чисто психосоциальной модели конфликта, делая акцент на росте и развитии и преуменьшая значение защитных механизмов. И тем не менее теории интрапсихического конфликта предполагают, что наиболее совершенная форма жизни – это компромисс, одним из аспектов которого является непрекращающееся существование страха. Как вы увидите в следующей главе, акцент на интеграцию и дифференциацию, который делается в теориях самореализации, не предполагает существования такого страха.
До настоящего момента мой рассказ касался наиболее совершенной, по мнению Ранка, Ангьяла и Бейкана, формы жизни. Однако в их работах описаны и менее конструктивные формы человеческого существования. Они не представляют собой компромисс, уравновешивающий две противоборствующие силы, скорее, это совокупность неудач, вынуждающих достигать компромисса. Жизненные неудачи всегда связаны с непропорциональной или чрезмерной выраженностью в жизни человека одной из двух сил. Описывая те пути, которые приводят человека к неудачам при достижении конструктивного компромисса между двумя противоборствующими силами, Ранк делает акцент на опасности отказа от тенденции к сепарации либо тенденции к единению. В результате может возникнуть либо невроз, либо плохая адаптация соответственно. Ангьял и Бейкан говорят лишь об опасности отказа от единения. Бейкан (1966) описывает целый ряд психологических и физических нарушений, от отчуждения до рака, являющихся выражением проявления силы, не уравновешенной принадлежностью. Возможно, эту разницу в акцентах можно понять с учетом различий в социокультурном контексте, в котором работали эти авторы. Однако в любом случае, если мы объединим вместе то, что было сказано всеми тремя персонологами относительно деструктивных способов жизни, мы получим более отчетливую картину. Мы могли бы ожидать того, что эти относительно неконструктивные способы жизни будут описаны в терминах защит, поскольку придерживающийся их человек буквально отрицает одну из заложенных в его природе тенденций. Этот процесс по определению должен опираться на защитные механизмы, поскольку в противном случае человек осознавал бы, что его действия наносят ему огромный ущерб, а люди обычно не склонны специально вредить сами себе. К счастью, мы действительно обнаруживаем, что эти персонологи подчеркивают защитный характер отрицания одной из этих сил. В теории Ангьяла мы можем отметить акцент на защите, который он делает при описании символического "Я". Во многих аспектах схожее с волей, по Ранку, и с самодинамизмом, по Салливану, символическое "Я" определяется как совокупность представлений человека о самом себе. Ангьял (Angyal, 1941, с. 121) говорит о том, что символическое "Я" не всегда является надежным отображением индивида, о том, что представления человека о самом себе весьма редко совпадают с реальной картиной его потребностей:
"Относительная отделенность символического "Я" от других частей личности является, по-видимому, наиболее уязвимым местом организации личности".
Очевидно, что личность приводит в действие какие-то защитные механизмы, выводя за пределы сознания те свои реальные характеристики, которые, в случае если бы были осознанными, представляли бы для нее угрозу. Аналогичным образом, когда Ранк (Rank, 1945) говорит о том, что у ребенка нет адекватного шанса развить свою волю, если родители не относились с уважением к его индивидуальности и не воспринимали его как отдельное и не зависимое от них существо, мы можем интерпретировать это как упоминание о защитном механизме. Для обоих персонологов защита является следствием того, что человек в отношениях со значимыми для него людьми не предстает как единое целое. И даже несмотря на то, что позиция Бейкана по этому вопросу несколько двусмысленна, мы все же можем истолковать ее именно таким образом. И хотя из предшествующего описания можно сделать вывод, что сторонники теории интрапсихического конфликта, говоря о конструктивной форме жизни, уделяют меньше внимания защите, между ними и сторонниками модели психосоциального конфликта нет особых расхождений в использовании понятия, когда речь идет о жизненных неудачах. Все поведение человека, следующего деструктивным жизненным курсом, по природе своей защитно.
В заключение я должен отметить еще один момент, касающийся теории Ангьяла. Те из вас, кто имеют представление о его идеях, могут почувствовать, что я несколько исказил их, не сделав должного акцента на ее холистическом характере. Ангьял рассматривает личность как неотъемлемую часть всего ее окружения; эти два элемента формируют то, что он называет биосферой. Кроме того, он описывает ряд систем, которые регулируют не функционирование человека в отдельности, но человека в окружающей его среде. Этот акцент на интеракцию и транзакцию можно обнаружить и в теории Салливана, и некоторым из вас, возможно, показалось, что и его идеи были мной несколько искажены. В защиту своего подхода я хотел бы отметить, что меня интересуют только те идеи персонологов, которые касаются характеристик человека на психологическом уровне анализа. Меня интересует лишь личность, а не интерпретация функционирования социальных систем. Ангьял при всем его внимании к холизму показал возможность и потенциальную целесообразность рассмотрения человека в отрыве от остальной биосферы, как отдельного существа. Именно это я и сделал и, ориентировав свой анализ таким образом, постарался максимально точно передать его представление о силах, живущих внутри "шкуры" человека. Я попытался сделать то же самое, говоря об идеях Салливана.